Григорьев Сергей. Александр Суворов

   Малярия замучила Суворова. Во время приступов он едва держался на ногах. Убедившись, что с Каменским не сговориться, Суворов сдал ему команду и без разрешения Румянцева уехал в Бухарест. 30 июля Суворову разрешили отпуск в Россию для лечения.
   Победой у Козлуджи Суворов положил конец не только кампании, но и войне в целом. Турция исчерпала свои силы и согласилась на мир.
   10 июля 1774 года в Кучук-Кайнарджи, за Дунаем, Румянцев подписал с Турцией мир, выгодный для России. Крымское ханство стало независимым от Турции и, естественно, подпадало под влияние могущественного северного соседа - России. Согласно мирному договору, Россия приобрела в Крыму Керчь и крепость Еникале - на другом берегу Керченского пролива, то есть свободный выход из Азовского моря в Черное. Кроме того, турки отдали крепость Кинбурн в устье Днепровско-Бугского лимана, но более сильная крепость - Очаков - на берегу лимана осталась за турками. Русские торговые суда получили право свободного плавания по Черному морю и через проливы Босфор и Дарданеллы. Наконец, турки обязались выплатить России четыре с половиной миллиона рублей.
   Суворов мог гордиться тем, что таким успешным окончанием войны правительство Екатерины обязано в большой мере ему.
   В кампанию 1770 года Румянцев с армией в двадцать пять тысяч человек разбил при Ларге восьмидесятитысячную турецкую армию, а при Кагуле одержал победу над противником, в десять раз сильнейшим. В Туртукае, Гирсове и Козлудже Суворов нанес противнику не менее чувствительные удары. Победы Суворова знаменательны еще и тем, что при Ларге и Кагуле фельдмаршал Румянцев обладал всей полнотой власти, а Суворову приходилось не только побеждать неприятеля, но еще завоевывать право на самостоятельность, побеждать косность, преодолевать козни завистников. Эти победы давались ему труднее, чем победы на полях сражений, и уносили много здоровья и сил.
   СМЕНА
   В августе 1775 года Суворов, находясь в армии, получил одно за другим два известия из Москвы: первое - радостное, что у него родилась дочь, названная при крещении Наталией; второе - печальное: умер в Рождествене его отец.
   Получив отпуск для принятия наследства, Суворов приехал в Москву, где находилась в то время императрица Екатерина. Она приняла его ласково и предложила Суворову командование Петербургской дивизией, что требовало от него переезда в Петербург. Пост, предложенный Суворову, был очень почетным - после командира гвардейской дивизии командир Петербургской дивизии является в военном окружении царицы самым приближенным к ней лицом.
   Но Суворов отказался принять предложенный ему пост, объяснив, что ему нужен по крайней мере год, чтобы привести в порядок дела наследства. Екатерина не настаивала на своем предложении и согласилась дать Суворову просимый отпуск.
   Отказ Суворова удивил и рассердил Варвару Ивановну и послужил причиной их первой и очень серьезной ссоры. Она, не обинуясь, назвала отказ от почетного назначения "непроходимой тупостью".
   - Вам угодно, - быстро говорила она, - всю жизнь быть в роли поддужного у разных рысаков вроде Румянцева или Репнина? Вы хотите, чтобы я в Москве закисла и сделалась "тетёхой" вроде вашей "птичницы" Прасковьи Тимофеевны? Кстати сказать, ваши попугаи-неразлучники сдохли - чего-то не то съели, а может быть, Пелагея им нарочно чего подсыпала... Нет, сударь, довольно мне вас встречать и провожать, а между тем, всем на смех, слыть "соломенной вдовой"!..
   Если говорить кавалерийским языком, Варвара Ивановна "закинулась" и "понесла", торопясь разом выпалить все, что накипело в сердце...
   Онемев от изумления, Суворов слушал жену. И в самом деле, ведь не прошло еще двух лет со дня их свадьбы, а жена его три раза провожала и три раза встречала. И за эти неполные три года Варвара Ивановна стала совсем другой.
   Суворов хладнокровно выдержал первый налет семейного противника, подобно тому как войска его выдерживали бешеные налеты турецких спагов*. Он спокойно начал представлять свои резоны:
   - Отец умер...
   _______________
   * С п а г и - конница султана.
   - Дай ему бог царствие небесное! - вставила Варвара Ивановна с явной издевкой. - Но ты же сам теперь отец! - добавила она так быстро, что нельзя было сказать: "Не перебивай".
   - Что же мне, бросить наследство, запустить хозяйство или профинтить, пустить на ветер?
   - Ты теперь стал богаче, чем сам считаешь! - загадочно ответила жена.
   Суворов развел в недоумении руками и посмотрел вокруг, оглядывая множество ненужных ему вещей. Их и в день свадьбы было уже много, а за время отлучек мужа Варвара Ивановна еще кое-что прикупила. Вот, например, год тому назад не было той великолепной горки с зеркальными стеклами кругом. В горке, меж фарфора и серебра, Суворов увидел и кубок Венеры Флорентийской и другие свадебные подарки. Среди них сидела и кукла подарок старухи Олсуфьевой; она, деревянно вытянув из-под белых панталончиков ноги в розовых чулках и красных полусапожках, смотрела прямо перед собой широко открытыми глазами, а к правой ее руке привязана узкой ленточкой извлеченная из футляра "родовая прозоровская" плетка; рукоятка ее, оправленная в золото и самоцветы, явно показывала, что нагайка неприменима ни при верховой езде, ни для чего иного, а только чтобы "учить"... "Символ", - вспомнил он брошенное Прасковьей Тимофеевной словечко, когда они к ней последней приехали с визитом... Кукла напомнила ему о Наташе - вот неотразимый довод, чтобы покорить мать...
   - А ты бы поехала со мной в Петербург?..
   - Не думала бы ни минуты! - загораясь надеждой, живо отозвалась жена...
   - Да как же зимой, в морозы м а л е н ь к у ю везти...
   - А! "Маленькую"! - жестко, почти злобно проговорила жена. - А обо мне ты не подумал...
   Суворов умолк.
   Он почувствовал, что терпит поражение в серьезной схватке с сильным противником, и кинулся за советом и помощью к Прасковье Тимофеевне. После женитьбы он виделся с нею всякий раз, когда приезжал в Москву, но лишь теперь разглядел, что Головина за короткое время сильно "сдала", - перед ним была дряхлеющая старуха.
   - Жаловаться приехал? Вот то-то, - говорила старая "птичница", усадив гостя после приветствий, объятий и поцелуев в кресла. - Без матери рос, а покойный Василий Иванович, не тем будь помянут, мало тобой занимался. Не мудрено, что нашу сестру не понимаешь.
   - Мне некогда было заниматься женщинами.
   Головина рассмеялась, лицо ее помолодело.
   - Ну, вот теперь, милый, займешься. Одну поймешь - и всех поймешь...
   - А попугаи сдохли, - некстати брякнул Суворов.
   "Птичница" махнула рукой:
   - Я-то, старая дура, подарила "неразлучников", а он, наш милый, прямо чуть не из-под венца убежал в армию!..
   - У меня был краткий отпуск. Я и так просрочил целый месяц.
   - Еще бы не просрочить!.. А куклу видел?
   - Это вы придумали, Прасковья Тимофеевна?
   - Ан нет. Сама она, сама. Я даже пеняла ей. И с тех пор меж нами ровно кошка пробежала. Показаться ей на глаза не смею. А по Наташеньке скучаю. Дочка вся в тебя.
   - Как будто так.
   - Не "как будто так", - рассердилась Прасковья Тимофеевна, - а вылитая ты! Перо в перо!.. Да! Не пришлось Василию Ивановичу внучку понянчить!..
   Суворов молчал.
   - Эх, Саша, сердце у тебя нежное, только ты на нем солдатской лямкой мозоли натер.
   - Она меня не любит! - неожиданно для самого себя воскликнул Суворов.
   Поездка Суворова по имениям отца откладывалась со дня на день. Не то чтобы он откладывал ее нарочно, но и не торопился. Да и хлопоты по утверждению за ним наследства отца задерживали. Дело, само по себе простое и ясное, из-за канцелярской волокиты обращалось в сложное и запутанное: приходилось ходить по нескольку раз в одно и то же место, доказывать очевидное и несомненное. У Суворова не было искусства в подобного рода делах; того, чем владел Василий Иванович в совершенстве, не хватало сменившему его сыну. Суворов мог бы ускорить дело незначительными подачками мелкой канцелярской сошке, но это было ему противно. Он мог бы обратиться к помощи влиятельных друзей покойного отца или пустить в ход свои новые связи, приобретенные женитьбой на княжне Прозоровской, но этого-то он избегал больше всего. Пойти и поклониться тестю сначала мешала Суворову застенчивая гордость. А старик Прозоровский, сбыв с рук дочь и подарив зятю нагайку, уехал осенью в подмосковную и предался любимому занятию - псовой охоте. Скакать по полям на коне старик уже не мог, охота, по бедности, у него была плохая, он все же ездил в поле на бегунках, кричал, увидя зайца, и приказывал кучеру гнать дрожки по кочкам, заходясь в охотничьем азарте. На замерзших кочках вспаханного пара ему и "выбило душу". Однажды старого князя привезли с охоты домой без памяти; теперь он лежал в усадьбе, разбитый параличом, и медленно поправлялся.
   Варвара Ивановна отнеслась к несчастью отца безучастно - она вся погрузилась в заботы о "маленькой". После разговора с Головиной Суворов старался открыто выражать свою нежность к ребенку. Сидя за бумагами, счетами и планами, он часто забывал про свои дела, прислушиваясь к тому, что делалось в спальной. Варвара Ивановна возилась с дочерью, все время с ней разговаривая.
   А в горке со свадебными подарками сидела кукла с исступленно глупым ясным взглядом неподвижных глаз и "родовой прозоровской" плеткой в руке...
   Суворов с циркулем в руке прислушивается. Затем начинает прикидывать по плану своего имения в Костюше (во Владимирском наместничестве), нельзя ли там уничтожить чересполосицу, выкупив у соседа землю, клином вошедшую в суворовские пашни. Надо бы съездить туда, посмотреть своими глазами, какие там угодья. Зеленые барашки на плане означают лес или луга с кустами; синие черточки - болото; а может, это заболоченный луг и можно его осушить?..
   РАЗЛАД
   В молодости Суворов немало помогал Василию Ивановичу в его деревенских делах да и сам рос в деревне, так что сельское хозяйство не являлось для него невидалью. Имения, полученные им в наследство, считались "благоустроенными". Кроме имений, Суворов получил от отца порядочную сумму денег да и сам за двадцать пять лет военной службы успел немало сберечь.
   Скромность житейских привычек суворовской семьи вначале объяснялась бедностью, а там превратилась в привычку и укрепилась заботой и тревогой за будущее семьи и рода. Александр Васильевич далеко превзошел отца спартанской суровостью привычек. За двадцать пять лет военной службы Александр Васильевич не получил от отца и сотни рублей и все-таки успел сберечь примерно столько же денег, сколько скопил за всю жизнь отец.
   Сложив свои деньги и деньги отца да прибавив пять тысяч приданого, Александр Васильевич мог распорядиться довольно крупной суммой. Но как распорядиться, какое дать ей применение? И Суворов снова обратился мыслями к жене...
   Дверь в спальную плотно затворена. Наташа, утомленная разговорами с матерью, наверное, спит. А мать? Может быть, убаюкав дочь, она тихо плачет и говорит себе, что, выйдя замуж за "старика", "сгубила молодость"?.. Пойти к ней, поговорить?.. Или позвать ее и спросить совета:
   "Вот, Варя, мы располагаем такими деньгами... Тут и приданое твое. Как нам поступить?"
   Хорошо, если она ответит:
   "Я же говорила, нам надо переезжать в Петербург. Еще не поздно..."
   "Да ведь на эти деньги дворец в Петербурге не построишь и не купишь..."
   "Попроси у царицы. Мало ли там пустует дворцов..."
   Можно и так поступить с женой. Позвать и сказать:
   "Вот твое приданое. К нему я прибавляю еще пять тысяч... Делай с деньгами, что знаешь, они все твои".
   Она, наверно, надменно ответит:
   "Мне твоих денег не надо".
   Или:
   "Эти деньги не мои, а Наташи"...
   От отца генерал-майор Суворов получил в наследство около трех тысяч душ крестьян.
   Устроив дела наследства, выделив замужним сестрам их доли, Суворов объездил все поместья, кроме далеких от Москвы - новгородских, уничтожил там, где еще были ее остатки, барщину, заменив ее ярмо оброком, прогнал вороватых управителей и старост, притеснявших и разорявших крестьян.
   ...В начале крестьянской войны Екатерина вызвала Потемкина из действующей против турок армии и поручила ему общее руководство борьбой против Пугачева.
   В следующем, 1774 году Потемким был назначен вице-президентом Военной коллегии. В 1776 году Потемкин получил назначение генерал-губернатором, а затем наместником губерний Астраханской, Азовской и Новороссийской. Перед ним были поставлены две задачи: усмирить казачью вольницу и степных кочевников и обеспечить безопасность всей южной границы от покушений со стороны Турции, для чего в первую очередь необходимо было прочно закрепить за Россией Крым.
   В ноябре 1776 года Суворов получил командировку "к полкам Московской дивизии", входившим в корпус Прозоровского, свойственника Александра Васильевича по жене.
   Предстояла новая разлука с семьей. Суворов предложил Варваре Ивановне ехать с ним в Крым. Она удивилась:
   - Ведь там ждут войны! Странное дело - боялся ребенка простудить по дороге из Москвы в Петербург, а теперь хочет везти под пули!
   Он сказал, что ему не хочется расставаться с семьей. Войны в близкое время не будет.
   - А крымская лихорадка?
   - Мы поселимся там, где ее нет...
   Варвара Ивановна не сдавалась. Порешили на том, что они с Наташей поедут под Полтаву (где у Прозоровских находилось родовое имение) и поселятся в Опошне. Там будет хорошо для Наташи. Ей нужно солнце, тепло, приволье. От Крыма до Опошни вчетверо ближе, чем до Москвы, и отцу будет легче, получив отпуск, повидаться с дочкой...
   В Крыму Суворову, из-за болезни генерал-аншефа Прозоровского, пришлось принять в командование весь корпус. Турецкий флот не появлялся у крымских берегов. Крымские татары держались спокойно. Поведение крымского хана Шагин-Гирея также пока не внушало опасений. Суворов томился бездействием. Малярия в жарком климате вернулась и снова его мучила.
   Только летом 1777 года Суворов вырвался на побывку и приехал в Опошню. Варвара Ивановна встретила его холодно. Наташа не узнала отца. Отчужденность супругов стала увеличиваться из года в год.
   Александр Васильевич неоднократно пытался примириться с женою. Иногда это ему удавалось, но ненадолго. В апреле 1784 года у Суворовых родился сын, названный, по желанию матери, Аркадием. Вскоре после этого между супругами вновь наступил разлад. Примирить их было некому: Прасковья Тимофеевна умерла. Разрыв стал неизбежен.
   Они разошлись, поделив детей: Аркадий достался матери, Наташа - отцу. Он отдал ее на воспитание в Смольный институт, а сам отправился в деревню к тестю, где тот влачил жалкие дни в ожидании второго удара, и заставил его принять обратно приданое Варвары Ивановны. Возвратил он старику и его свадебный подарок - "прозоровскую родовую".
   Г Л А В А Д В Е Н А Д Ц А Т А Я
   ГУЛЯНЬЕ
   В 1785 году Суворову исполнилось пятьдесят пять лет.
   В марте следующего года Суворов в порядке старшинства получил чин генерал-аншефа, то есть стал "полным" генералом. В "Артикуле воинском" Петра I генерал-аншеф означал чин главнокомандующего. При Екатерине Второй, по новому воинскому уставу, высшим воинским чином был генерал-фельдмаршальский. Суворов ценил каждый чин как ступеньку к полноте власти, необходимой ему для проявления своего таланта полководца. Чин же генерал-фельдмаршала он мог получить только на полях битв. Но и этот высший чин и высшее военное звание нужны были Суворову только как последняя ступень, на которой начиналось самое широкое из возможных поприщ: командование всеми вооруженными силами России.
   Но сейчас войны не было. Оглядываясь на последние двенадцать лет своей "мирной жизни", Суворов испытывал все возрастающее беспокойство. Все, что он сделал за это время, представлялось ему ничтожным, а мечта детства совершить нечто великое не погасла, как это бывает с годами у многих людей.
   В одном из писем к Потемкину Суворов мимоходом обронил фразу:
   "Будущее управляет настоящим..."
   Суворовым управляло будущее: он знал, что совершит великие воинские подвиги и это его будущее неразрывно связано с будущим России.
   "Жизнь моя - для Наташи, смерть моя - для отечества", - писал он в эти дни.
   Смерть?! Суворов сотни раз доказал, что он не боится смерти. Для деятельной натуры смерть если и страшна, то как образ бездействия.
   В 1785 году Суворов писал Потемкину:
   "Служу больше сорока лет, и мне почти шестьдесят лет, но одно мое желание - кончить службу с оружием в руках. Долговременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей. Препроводя мою жизнь в поле, поздно мне к свету привыкать... Исторгните меня из праздности - в роскоши жить не могу..."
   Вторая турецкая война стояла на пороге. Турки не могли помириться с утратой Крыма и с падением своего господства на Черном море. Что война неизбежна, было ясно и той и другой стороне.
   В это время Потемкин устроил для стареющей Екатерины "гулянье", то есть шествие во вновь приобретенный Россией край. Говорилось, что он намерен показать императрице природные богатства Новороссии и все сделанное им за краткий срок управления этим краем. Такова была официальная мотивировка путешествия; но замысел Потемкина был более широк...
   Он внял просьбе Суворова и назначил его в Екатеринославскую армию командиром Кременчугской дивизии.
   Суворову надлежало в короткое время подготовить к путешествию царицы образцовую армейскую часть и показать ее на смотру. Суворов отправился в Кременчуг охотно.
   Н о в ы й командир Кременчугской дивизии был готов приняться за ее обучение с таким же рвением, как двадцать с лишком лет назад взялся за дело н о в ы й командир Суздальского полка...
   В холщовом пыльнике, на таратайке, в палящий зной на пустой степной дороге Александр Васильевич вспоминал, как тридцать пять лет назад, в зимнюю крещенскую стужу, капрал Суворов самовольно принял командование над брошенным офицерами батальоном Семеновского полка во время мирного похода из Петербурга в Москву.
   "Ты отличись сначала перед солдатом, тогда тебя и начальство отличит", - говорил тогда капралу Суворову старый солдат из роты петровских ветеранов.
   "А что ж? Генерал-аншеф Суворов у солдат на отличном счету. Да и начальство, нельзя бога гневить, отличает", - сказал Прохор Дубасов, подслушав, как генерал-аншеф рассуждает вслух сам с собой.
   В Новой Ладоге полковнику Суздальского полка никто не давал прямых указаний, что надо делать. А теперь даже самое назначение указывало генерал-аншефу Суворову, что давно взвешена и положительно оценена работа полковника Суздальского полка, признано, что Суворов двадцать лет назад действовал правильно. Больше того: признано, что Россия обязана своими победами Суворову наряду с Румянцевым и другими, менее заметными преобразователями армии. Суздальский полк прославлен на вечные времена.
   Однако новому полковнику Суздальского полка никто не ставил сроков, потому что никто не задавал ему урока. Теперь же новому командиру Кременчугской дивизии предлагали: изготовить дивизию к смотру "в кратчайший срок".
   Для Суворова была ясна простая цель военного воспитателя: она заключается в том, чтобы создать победоносные воинские силы, ибо полководец должен побеждать.
   С такими мыслями Суворов явился к Потемкину - в душе сержант, а по знакам отличия генерал-аншеф, счастливый тем, что опять вступает на свой путь, оставленный по необходимости за тринадцать лет до того.
   Потемкин встретил Суворова ласково. Он был в хорошем расположении духа, охваченный мыслями по поводу уже совершенных и еще только задуманных им дел.
   Сейчас предстояло ему на пустынном берегу Днепра заложить город Екатеринослав. По первоначальному проекту, город должен был занять площадь около двухсот квадратных верст; улицы его были намечены шириною в тридцать сажен. В этом городе предполагалось построить фабрики и заводы, завести школы, гимназии, консерваторию, университет.
   В Ахтиаре (на юго-западном берегу Крыма) и на Ингуле Потемкин с яростной быстротой строит флот. В ближайшем будущем Ахтиар - это город славы Севастополь, а в устье Ингула вырастет Николаев - крупнейшая в России корабельная верфь.
   Херсон, заложенный в Днепровском устье девятью годами раньше, уже превращался в крупный торговый порт.
   Потемкин разводил и сажал в черноморских степях леса, сады, виноградники.
   Он ставил себе очень трудные цели, разбрасывался, многое начинал и бросал незаконченным, не щадя при этом ни денег, ни труда, ни людей. То, что он сделал, было лишь малой частью замыслов его безудержной, хвастливой, склонной к самообольщению натуры. И потому все это стоило государству неимоверных средств...
   Потемкин с горячностью стал объяснять Суворову положение:
   - Турки готовы броситься на нас. Шведы к ним пристанут. В Европе считают, что Россия на волосок от гибели...
   Он перешел на французский язык и продолжал:
   - Казна разорена войной и роскошью двора, армия расстроена. Ее нечем кормить и не во что одеть. Для новых контингентов нет оружия. Не забудьте еще и Польшу. Станислав-Август - наш, но где гарантия того, что он не переметнется на сторону пруссаков? Или вдруг французы вскружат ему, бедному шляхтичу, голову - посулят независимость и миллион франков? Не будем прятать голову в кусты. Опасность велика. Наши слабости преувеличивают, но они есть!
   - Еще бы! - согласился Суворов.
   И тут Потемкин приоткрыл завесу над второй, и более важной, стороной задуманного им для царицы зрелища:
   - Надо показать гостям императрицы, что все эти россказни вздор. Россия сильна! Готова отстаивать себя и твердой ногой стоит на Черном море! Нам нужны союзники для предстоящей войны!
   Суворов вспыхнул и сказал по-русски:
   - Стало быть, для того чтобы приобрести союзников, вы, краснобай-купец, показываете, как образец товара, мою дивизию?
   - Вы покажете царице и ее гостям - посланникам, королю Станиславу и императору Иосифу - рядовую армейскую дивизию: вот, на дороге у нас стояла, ниоткуда ее не пригоняли; а не то что выбрали получше да нарядили на парад.
   И, видя, что Суворов еще хмурится, Потемкин многозначительно прибавил:
   - Еще скажу: ведь не вечно нам только с турками сражаться!
   Последний довод возымел желанное действие. Суворов больше не спорил и заговорил о подробностях дела. Условясь с Потемкиным обо всем, он взялся за подготовку дивизии к смотру: времени у него оставалось немного - всего шесть месяцев...
   В начале следующего, 1787 года Екатерина отправилась в путешествие. Ее сопровождала огромная блестящая свита. В ней находились три посла австрийский, французский и английский. До Днепра огромный поезд царицы двигался на перекладных: на каждой станции его ожидала подстава из нескольких сотен лошадей.
   В попутных селах и городах поезд встречали и провожали толпы пестро наряженных обывателей. В помещичьих усадьбах палили из пушек. На озерах и реках плавали в лодках девушки, одетые в яркие, веющие лентами сарафаны, распевая песни. Вдоль дороги на зеленых лугах паслись тучные стада. Их ночью перегоняли вперед...
   В Каневе к поезду Екатерины присоединился польский король Станислав-Август со своей пышной свитой; в селении Кайданы - австрийский император Иосиф Второй.
   По Днепру триумфальное шествие Екатерины следовало на галерах: почти целую сотню их построили нарочно для этого случая. На каждой галере находились хор и оркестр. По ночам на попутных холмах вспыхивали огромные транспаранты с вензелем Екатерины и десятки тысяч ракет рассыпались в небе разноцветными огнями "римских свечей".
   Однако этот блеск ослепил далеко не всех гостей императрицы, австрийский император, человек приметливый, обратил внимание на то, что три дня подряд в каждом стаде он видел пестравку, хромавшую на левую переднюю ногу. Он заметил и то, что постройка новых селений на пути шла напоказ, а нарядные толпы были похожи на театральных статистов. Все же он выражал свое восхищение:
   - Это галлюцинация! Или я вижу волшебный сон? Колоссаль!..
   В Кременчуге Потемкин предложил посмотреть маневры суворовской дивизии. Этот смотр заставил умолкнуть скептически настроенных иностранцев. И австрийский император убедился, что не все им виденное феерия, рассчитанная на дурной вкус.
   Суворов показал свои обычные сквозные атаки: пехота на пехоту, конница на пехоту, пехота на конницу, построение в боевые порядки, рассыпной строй, строй колоннами, притворные ретирады для заманивания противника и преследования бегущих, наконец, фехтование, одиночные бои на ружьях, на саблях, пиками и дротиками. И тут Суворов показал чудеса. Конница неслась марш-маршем в развернутом строю на пехоту, идущую колонной. И вдруг по легкому мановению руки Суворова, вместо того чтобы построиться в квадрат (каре) и ощетиниться на все четыре фаса штыками, пехота кинулась вперед бегом врассыпную. Рассыпалась и конница "противника", пропуская свою пехоту с той стороны в интервалы. Через несколько мгновений все поле, насколько хватал глаз, покрылось тысячей поединков. Тут пехотинец яростно отбивался ружьем от сверкающего палаша драгуна и всадник чертом вертелся вокруг него на коне, там сражались два пехотинца, фехтуя ружьями. Направо два улана скрестили копья с пестрыми значками, словно два рыцаря в средневековом турнире, налево казак повалил своего коня и выпалил из-за него в налетающего гусара; гусар притворно свалился с коня и кинулся на казака, выстрелив из пистолета, а его коня поймал пехотинец и, вскочив в седло, скачет на выручку казаку, чтобы с коня штыком сколоть гусара. И посреди всей этой сумятицы - на коне Суворов в гренадерской каске. Вот он поднял руку. Заиграли трубы, загремели барабаны. Вмиг бой прекратился. Ветерок уносит дым и пыль, и через поле лицом к лицу выстроились два полка пехоты плотными квадратами, а за ними и тут и там - эскадроны. И среди поля все так же стоит недвижимо на коне Суворов с обнаженной головой.