Григорьев Сергей. Александр Суворов

   Приняв рапорт, Суворов поздоровался с гренадерами и начал говорить. Он говорил, покашливая, хриплым голосом, словно разбирая обыденный вахт-парад. И штурм Измаила в его словах представлялся как будто бы делом обычным, рядовым. Он хвалил солдат и командиров за точное исполнение приказов, за правильное, согласно диспозиции, занятие мест, назначенных штурмовым колоннам, за то, что все колонны по третьей ракете двинулись на штурм одновременно.
   Никому Суворов не произнес хулы и кончил речь обычными, как на вахт-параде, словами:
   - Субординация! Экзерциция! Дисциплина, чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость! Победа, слава, слава, слава!
   Отслужили молебен. Под орудийный салют возгласили вечную память павшим и многие лета живым. Суворову подали донского жеребца.
   Тут генералы и офицеры расступились. Из толпы вышел Гусек и подвел к Суворову червонно-золотого смирного коня. Убрали Смирного солдаты на славу, богато, как сами хотели: чепрак, шитый золотом, турецкое седло с высокой лукой, украшенное самоцветными камнями, между ушей коня колыхался пышный султан из белых страусовых перьев.
   Суворов залюбовался конем.
   - Ваше сиятельство! Прими солдатский подарок! - громко провозгласил Гусек и тише, для одного Суворова, прибавил: - Моя добыча конь-то, а уздечку я купил!
   Суворов блеснул взором, подошел к Гуську, обнял его, поцеловал и похвалил коня:
   - Хороший конь! Видно, что привык к парадам. Скажи товарищам от Суворова спасибо. Только принять подарок не могу. Мы, русские, воюем не за добычу. Донской конь принес меня сюда, донской конь и унесет отсюда!
   Гусек с печальным восторгом воскликнул:
   - Батюшки! От коня отказался!!
   - Расседлай коня! - приказал Суворов.
   Гусек поспешно исполнил приказание - расседлал Смирного, свалив чепрак, седло и остальной убор на землю.
   Поникнув, стоял Гусек с уздечкою в руке; поднял на Суворова полные слез глаза и робко предложил:
   - Может, хоть уздечку возьмешь?
   - Взять не возьму, а куплю, пожалуй, - ответил Суворов, - коли недорого спросишь...
   - Да по своей цене отдам. Три рубля заплатил...
   Суворов взял из рук Гуська уздечку и приказал казаку взнуздать ею своего донского жеребца, а Мандрыкину велел заплатить Гуську три рубля.
   Суворов вскочил на коня и шагом направился к Бендерским воротам.
   Получив деньги, Гусек закричал: "Ура! Суворов платит?" - и кинулся к суздальцам. Они его окружили.
   - Вот, братцы, штука! От коня отказался! А уздечку купил у меня, вот они, три рублика... Да где же дядя Никифор?
   - Эва, хватился! Дядя Никифор в чайхане лежит...
   Испуганный, побежал Гусек на майдан, нашел чайхану и вошел под ее сумрачный свод. Тяжелый, смрадный воздух захватил Гуську дыхание. На устланном соломой полу чайханы лежали вповалку и стонали раненые. Гусек нашел Никифора. Старый капрал лежал в сторонке, у стены, навзничь, с закрытыми глазами, накрытый плащом. Гусек тихо позвал его. Капрал открыл глаза:
   - А, Гусек! Пришел? Ну, что?
   - Да ведь дело какое, дядя Никифор! Он от коня-то отказался!
   - От какого коня?
   Гусек рассказал, как было дело. Лицо капрала просветлело. Он усмехнулся:
   - Эх ты, дурак-вахлак, вздумал Суворова конем соблазнить!..
   - А хотел он взять коня-то! Даже зарделся. Уж и хорош конь-то! Так он на коня жарко глядел!.. А уздечку мою за три рубля у меня купил...
   - Дешево отдал...
   Они помолчали.
   - Ты не помри, дядя Кукушкин!
   - Помру - похоронят. А ты кланяйся товарищам. Вели долго жить. Да еще погожу умирать. Я вроде бессмертный.
   - Прощай, дядя Никифор. Поправляйся!
   Гусек вышел из чайханы. Уже темнело. Но майдан гудел. Кое-где зажигались фонари. Отовсюду неслись песни, слышался женский смех.
   Туман повил город пеленой. На валах перекликались часовые...
   Суворова после штурма трепала лихорадка. Он стремился душой на север, тоскуя по белым снегам и крепкому морозу. Там, в России, болезнь всегда ослабевала или оставляла его совсем.
   Пробыв под Измаилом еще несколько дней, он объявил, что едет в Петербург. Дорога лежала через Яссы, где проводил дни в роскоши и лени Потемкин. Александру Васильевичу предстояла с ним встреча.
   В день отъезда Суворов простился с войсками.
   Офицеры провожали его гурьбою.
   Суворов сел в свою повозку. Дубасов - в свою. Возничий хлестнул коней. Тройка поскакала, за нею пара. Повозки прыгали по кочкам замерзшей дороги. В повозке Дубасова гремела и дребезжала посуда.
   Г Л А В А П Я Т Н А Д Ц А Т А Я
   АРХИЕРЕЙСКАЯ КАРЕТА
   Унылая, бесснежная и в декабре, молдавская степь развертывалась впереди.
   Решаясь на штурм Измаила, Суворов поставил на карту всю свою военную карьеру. Неудача штурма могла бы стать закатом звезды Суворова. Теперь она горела ярко, высоко поднявшись над горизонтом.
   От фельдмаршала Потемкина Суворов получил в Измаиле очень любезное поздравительное письмо, но в нем за дружескими любезностями сквозили досада и неприязнь. Потемкин завидовал и не умел скрыть зависть свою. Встреча с Потемкиным не сулила доброго, хотя Суворов знал, что фельдмаршал готовит ему торжественную встречу.
   Ближе к Яссам местность сделалась веселее, холмы круче, появились леса. Суворов ехал в тяжком полузабытьи. Было далеко за полдень. По расчету времени выходило, что скоро покажутся белые церкви старинных ясских монастырей с зелеными кровлями и золочеными куполами, как бы измятыми рукой времени, и красные черепичные крыши домов. Столица молдавских господарей приближалась. На колдобине тряхнуло. Суворов очнулся от забытья и крикнул ямщику:
   - Стой! Колесо сломалось!
   Ямщик осадил коней. Суворов выпрыгнул из повозки, и ямщик слез с козел. Подъехал на своей паре Дубасов.
   - Ах ты, бездельник! - встретил подошедшего Дубасова Суворов, указывая на правое заднее колесо своей повозки. - Говорил я тебе, что надо починить повозку! Видишь, колесо развалилось.
   Ямщик смотрел то на колесо, то на Суворова в тупом недоумении: колесо-то целехонько!..
   - Экое диво какое - ведь было совсем здоровое колесо и в черепья рассыпалось! - сказал Дубасов, ничуть не удивляясь. - И ехать-то осталось двадцать верст. Есть ли у тебя, друг, топор?
   - Как топору не быть! - ответил ямщик.
   - Поди-ка, друг, в лес, выбери там дубок вершка на два да сруби, распорядился Дубасов, - придется замест колеса слегу подвязать.
   - Да колесо-то ведь цело!
   - А ты, друг, тверез ли? - спросил ямщика Суворов. - Ступай и делай, что велят.
   Ямщик достал из передка топор, пошел в лес и срубил дубок. Колесо сняли и вместо него к оси подвязали слегу.
   - Вот морока, - дивился ямщик.
   Подняв колесо, он крепко постукал им по земле: "Колесо-то ведь цело!"
   Дубасов отнял колесо у ямщика и положил в свою тележку. Суворов молча забрался в повозку и велел ехать тише. Слега чертила по земле; позади шажком тащилась тележка Дубасова. Суворов заснул.
   В Яссы въехали ночью. На заставе Суворова не узнали. Он велел ехать не во дворец Потемкина, а к старому своему приятелю, майору Непейсыну, у которого всегда останавливался, приезжая в Яссы. Непейсын служил в Яссах полицмейстером. Он встретил Суворова радушно и рассказал ему, как торжественно готовились встречать днем измаильского героя. Потемкин заблаговременно послал к заставе свою золотую карету. От заставы до дворца стояли махальные, чтобы в тот же момент, как Суворов подъедет к заставе, просигналить Потемкину. По ракете грянули бы пушки и зазвонили бы на всех церквах колокола.
   - Ах, ах! - жалел Суворов. - Какие почести упустил! Надо было, как на грех, колесу сломаться! Да на чем же я завтра к фельдмаршалу поеду? Скажи, друг, сделай милость, цела ли у тебя твоя колымага?
   - А что ей делается? - ответил майор Непейсын. - Стояла и стоит в каретнике. Брал ее у меня архиерей для визита к его светлости, а больше в нее и не запрягали. Сам я иначе как на дрожках не езжу.
   - Окажи, друг, услугу: одолжи мне на завтра твою карету.
   Майор усмехнулся и ответил:
   - Да бери, Александр Васильевич! Не на трех же колесах тебе к фельдмаршалу ехать.
   Утром ко дворцу, где до вступления русской армии жил паша, наместник султана, подкатила, дребезжа, старинная облупленная колымага, запряженная парой тощих кляч. На козлах сидел в плаще с широким капюшоном и в широкой черной шляпе кучер с длинным бичом в руке. На запятках, держась за ремни, стоял в каком-то долгополом архалуке Дубасов. Суворов притаился в глубине колымаги.
   Потемкин поднялся с постели раньше обычного, и от этого дурное настроение его усилилось. Повторять вчерашнюю церемонию встречи Потемкин не хотел: неужто ждать подряд несколько дней, ставить у дворца почетный караул, а бомбардирам держать круглые сутки горящие фитили для пушечного салюта? Потемкин изменил привычному бухарскому халату и сразу оделся в мундир.
   Увидав в окно колымагу майора Непейсына, адъютант доложил Потемкину:
   - Ваша светлость, к нам, кажется, опять архиерей!
   Лицо Потемкина изобразило брюзгливую досаду:
   - До чего это некстати!
   Однако он вышел в сени встречать преосвященного владыку и остановился на верху лестницы.
   Суворов, смеясь, с резвостью мальчика прыгая через три ступеньки, взбежал по лестнице. Фельдмаршал и Суворов обнялись и расцеловались, для чего Потемкину пришлось нагнуться.
   - Чем я могу наградить ваши заслуги, граф Александр Васильевич? спросил Потемкин, выпрямляясь.
   Суворов ответил:
   - Ничем, князь. Я не купец и не торговаться приехал...
   Потемкин побледнел и молча двинулся в зал. Суворов последовал за ним и подал строевой рапорт. Потемкин принял рапорт небрежно. Ни тот, ни другой не произнесли более ни слова. Молча походили взад и вперед по залу. Суворов откланялся. Потемкин едва ответил на его поклон. Они разошлись. Суворов вернулся в дом майора Непейсына, велел надеть на ось своей повозки четвертое колесо и отправился дальше. Он ехал в Петербург, уверенный, что получит фельдмаршальский жезл.
   Падение Измаила произвело огромное впечатление в Турции. Перед русской армией лежал открытым путь на Балканы. Из придунайских городов турки начали разбегаться. В потрясенном Стамбуле вспыхнуло народное восстание. Штурм Измаила обеспечил России выгодный мир.
   В Петербурге ликовали. Екатерина в письме к Потемкину, рискуя задеть его самолюбие, говорила, что "почитает измаильскую эскаладу* города и крепости за дело, едва ли где в истории бывшее...". Царица спрашивала у Потемкина совета, как и чем наградить Суворова. Курьер с ответом Потемкина обскакал Суворова на дороге в Петербург.
   _______________
   * Э с к а л а д а - штурм.
   Екатерина приняла измаильского героя, когда он к ней явился, с холодной лаской и объявила ему за взятие Измаила чин подполковника Преображенского полка. Эту награду за подвиг, беспримерный в истории, можно было счесть за издевку. Хотя полковником Преображенского полка числилась сама императрица, но подполковников Преображенских считалось уже целый десяток, в том числе и фельдмаршал Потемкин. Награды по армии за штурм Измаила всех удивили своей скупостью. Враги Суворова радовались; доброжелатели сетовали на несправедливость; в армии негодовали. Прохор Дубасов гневался на самого Суворова, считая его виноватым в неожиданном повороте счастья. Если посетители спрашивали: "Дома ли граф?", Дубасов отвечал: "Графа нет, а подполковник дома!" Попреки и грубость Прошки наконец надоели Суворову, и он отослал его в далекую деревню.
   Вслед за Суворовым в столицу явился и фельдмаршал Потемкин, оставив армию на попечение князя Репнина.
   В честь Потемкина готовился великолепный праздник. Суворов незадолго до этого торжества получил повеление Екатерины отправиться на границу Финляндии для осмотра крепостей. Он сел в почтовую кибитку и покинул Петербург.
   В Таврическом дворце, купленном Екатериной у Потемкина за полмиллиона, а теперь вновь ему подаренном, праздновали измаильскую победу. Великолепием и пышностью праздник затмил все, что видели в столице раньше. Потемкина чествовали как победителя. Екатерина подарила ему фельдмаршальский мундир, затканный бриллиантами, в двести тысяч рублей.
   Праздники сменились буднями.
   Екатерина охладела к своему любимцу. Потемкин погрузился в хандру, но не ехал к армии, куда его старалась сбыть Екатерина. Тем временем Репнин разбил турок за Дунаем и подписал мир, вырвав у Потемкина славу окончания войны.
   Жизнь Потемкина склонялась к закату. Он вернулся к армии, некоторое время томился в безделье, потом заболел, выехал в Яссы. По дороге туда он умер в степи. Узнав о смерти Потемкина, Суворов написал: "Се человек, се образ мирских сует - беги от них мудрый".
   СЭР БУШПРИТ*
   Суворов должен был осмотреть финляндскую границу и представить проект ее укрепления. Мир со Швецией заключили еще до падения Измаила, но отношение шведского короля к России продолжало оставаться враждебным. Шведы все еще не хотели примириться с укреплением русских на финских берегах, хотя уже истекало столетие со дня основания Петербурга.
   _______________
   * Б у ш п р и т - наклонная мачта, длинное дерево на носу
   корабля.
   Суворов очень быстро исполнил возложенные на него поручения и явился в столицу с готовым планом переустройства старых крепостей и возведения новых. По плану Суворова численность войск, а следовательно, и расходы по обороне финляндской границы заметно сокращались, а надежность обороны возрастала.
   Суворов считал дело поконченным и ждал какого-либо другого, более почетного назначения.
   Ожидания еще раз обманули Суворова. Он получил повеление: отправиться назад, в Финляндию, и осуществить свой проект. Он оставался в немилости.
   Войска в Финляндии Суворов нашел в плохом состоянии. В финляндские батальоны ссылали за разные провинности гвардейских солдат. О перевоспитании их до Суворова не помышляли. Солдаты часто болели. Больные, они бежали из казарм, чтобы не попасть в госпиталь. Эти, по выражению Суворова, "богадельни" представляли собой не лечебные заведения, а очаги заразы.
   Суворов поступил просто: закрыл все госпитали, оставив для неотложной помощи только полковые лазареты. Больных из госпиталей он вывел в более здоровую обстановку финских деревень. Жалкие средства лжеученых медиков Суворов заменил народными средствами - травами, корешками. Живительная сила природы быстро сказалась: смертность в войсках значительно понизилась. Гиблый, казалось, климат Финляндии на самом деле был целебным. Природные условия страны: ее скалы, леса, бесчисленные озера и реки, туманы и дожди летом, глубокие снега и морозы зимой, - по общему мнению, не допускали здесь обучения войск. Суворов рассуждал иначе: если в этих природных условиях приходится воевать, то и обучать солдат надо не где-то далеко, в России, а именно здесь. "Оболгали мне здесь невозможность всеместных маневров", - писал он, что в переводе на обычный язык значит: мы доказали здесь, что маневры войск возможны в любых местных условиях, в любой природной обстановке.
   Так же как и в Новой Ладоге, Суворов и тут показал выпрямляющую силу труда. Он отвлек солдат от праздности не только воинским обучением. Ему не хватало рабочих рук; он заставил солдат участвовать в постройке крепостей, на обжиге извести, на устроенных им кирпичных заводах, заготовке и пилке леса.
   Кроме полевых войск, в команде Суворова состояла гребная флотилия. Для этой флотилии не хватало гребцов. В Крыму и на Днепровско-бугском лимане Суворов ознакомился с морским делом. Он посадил на суда флотилии пехотинцев и начал их обучать. Все же ему недоставало судов для перевозки грузов, а рядом, на рейде Роченсальма, праздно стояла под флагом капитан-командора Нанинга практическая эскадра. Вид бездействующей эскадры с сотнями матросов на каждом корабле был для Суворова непереносим.
   Нанинг именовал себя капитан-командором по старой памяти: в ту пору чин этот был временно упразднен.
   А Суворов носил имя генерал-аншефа, то есть являлся по службе старше капитан-командора Нанинга, который к тому же ничем не был знаменит, кроме разве прозвища "сэр Бушприт", данного ему моряками.
   У моряков свои понятия о чинах и субординациях. Сэр Бушприт потому упорно и держался за наименование капитан-командора, что считал этот чин выше армейского генерал-майора.
   Уже одного этого было достаточно для того, чтобы между Суворовым и сэром Бушпритом возникли нелады. А главная беда состояла в том, что они в одной существенной черте сошлись характерами. Суворов был мастером язвительной шутки, и сэр Бушприт был порядочным шутником.
   Во всем остальном они расходились, начиная с внешности.
   Суворов при маленьком росте был коренаст и юношески подвижен, даже став стариком.
   Сэр Бушприт - высок, долговяз, но грузен и медлительно-важен.
   Черты суворовского лица некрупны, тонки. Лицо его никогда не застывает, оно - как море в свежий, шквалистый ветер.
   У капитан-командора черты крупные, будто вырубленные топором, на лице застыло деревянное выражение.
   У Суворова глаза слегка навыкате, голубые, все время искрятся, а в гневе способны сверкать молниями.
   Глаза капитан-командора сидят в глубоких впадинах, словно высверленные коловоротом корабельного брызгаса - мастера по сверлению дыр. Взор его мутный, холодный, цвет глаз скучный, стальной.
   Нос у сэра Бушприта длинен, очень велик, за что капитан-командор и получил свое прозвище. Как будто плотник, мастеривший, лицо капитан-командора, не совсем правильно высверлил дыру и вколотил в нее нагель*, отчего капитан-командор ходит, задрав нос кверху, на манер бушприта корабля.
   _______________
   * Н а г е л ь - большой деревянный болт или гвоздь,
   употребляемый в судостроении.
   Сэр Бушприт говорит, словно командует, срываясь на высоких нотах. Он плохо понимает по-русски, так как не хочет знать иного языка, кроме английского, непоколебимо уверенный в том, что этот язык - отец всех прочих, а потому все должны его понимать. Суворов, в отличие от сэра Бушприта, говорил звучным басом, знал несколько языков, за исключением родного языка командора, и очень жалел, что не мог объясниться с ним по-английски.
   Инструкция, данная Суворову перед его отъездом в Финляндию, имела пробел: капитан-командор не был ему подчинен. А между тем оборона шхер была немыслима без флота. Для выбора мест береговых батарей требовалось произвести промеры у берегов.
   Суворов нанес сэру Бушприту визит на рейде, чтобы просить его содействия. Старый генерал-аншеф сделал промах, не прибегнув к переводчику. Капитан-командор понял просьбу как приказание и надменно ответил:
   - Кто вы есть, господин генерал? Здесь море, корабль; на земле я вас слушать; здесь, на флот, вы государь мой, малашишка. Имейте флот маленький чин - мичман тогда я вас слушать. Хэлло!
   Суворов молча откланялся, а на другой день на флагманский корабль "Северный орел" явился адъютант Суворова и вручил сэру Бушприту запечатанный пакет. В нем капитан-командор нашел прошение.
   Командир "Северного орла" капитан-лейтенант Прончищев, негласно исполняющий должность переводчика при флагмане, сообщил, что генерал-аншеф Суворов, граф Рымникский и граф Священной Римской империи, Александра Невского и многих других орденов кавалер, почтительно просит в первый удобный для капитан-командора день сделать ему, Суворову, экзамен на мичмана для производства в первый на флоте офицерский чин.
   Сэр Бушприт стал в тупик. Спросил совета у Прончищева. Тот ответил, что по форме и по сути дела отказать Суворову в его просьбе нельзя.
   - Тем более, - значительно прибавил Прончищев, - его сиятельство граф Суворов в морском деле вовсе не мальчишка. Еще командуя береговой обороной Херсонского района, он имел дело с флотом. Устраивая оборону Крыма, Суворов дружил с адмиралом Федором Федоровичем Ушаковым, и тот слушался его советов. На Дунае под рукой графа Суворова был адмирал де Рибас... Да и у нас Суворову подчинена гребная флотилия. Будьте уверены, господин командор, генерал-аншеф не хуже нас с вами знает и морской устав и практику...
   Сэр Бушприт призадумался и для верности отправился на быстроходном галиоте в Кронштадт, а оттуда в Петербург, чтобы испросить повеление у наследника престола, генерал-адмирала Павла Петровича, как поступить.
   Суворов воспользовался отсутствием капитан-командора и, с согласия Прончищева, повторил на практике то, что знал по книгам и уставам, а также из опыта на Буге, Днепре и Дунае. На экзамене ему предстояло отвечать на разные вопросы об оснастке корабля - о рангоуте, мачтах, реях, марсах, стеньгах, о стоячем и бегучем такелаже, о парусах: как их ставить и убирать.
   Вахтой во время хода корабля под парусами командует лейтенант, начальник вахты, а мичманы - его помощники, по одному на каждую из трех мачт корабля. Чтобы командовать одной мачтой, надо знать несколько сот названий, которые постепенно изучаются на практике. У Суворова недоставало времени - сэр Бушприт мог вернуться на эскадру в любой день.
   Командир "Северного орла" поступил с небывалым претендентом на мичманский чин, как учитель поступает с любимым учеником, когда надо его спешно приготовить к ответственному испытанию: в этом случае ученика "натаскивают". Прончищев был не прочь проучить надменного сэра Бушприта, а Суворов с озорным увлечением отдался в распоряжение учителя, облачившись в матросскую одежду. Пять дней подряд Прончищев маял команду своего корабля парусными учениями. Матросам показалось очень лестным, что с ними наравне тянет шкоты, лазит по вантам, ставит и убирает паруса, крепит снасти, вяжет узлы и сплеснивает тросы сам Суворов. Они дивились неутомимому проворству, цепкости этого старичка со смешной тугой косичкой седых волос, с "косоплеткой" из ленточки георгиевских цветов, завязанной бантиком на конце. А на других кораблях огорчались, что Суворов будет держать экзамен не у них. Вся эскадра - от командиров кораблей до юнг и коков нетерпеливо ждала, с чем вернется из Кронштадта сэр Бушприт, каково будет повеление генерал-адмирала - по слухам, Павел Петрович Суворова недолюбливал.
   _______________
   * С п л е с н и в а т ь т р о с ы - сплетать концы веревок без
   узла.
   МИЧМАНСКИЙ ЭКЗАМЕН
   После пяти дней отсутствия капитан-командор возвратился из Кронштадта.
   "Произвести мичманский экзамен генералу Суворову, не откладывая, по всей строгости, без послабления, рассмотреть при сем, что генерал Суворов действительно к исполнению сей должности прямо способен, образовав для сего испытания нарочитую комиссию из командиров кораблей практической эскадры с президентом капитан-командором" - таково было повеление генерал-адмирала.
   Если верить сэру Бушприту, Павел Петрович прибавил: "Старик чудит. Надо дать ему урок".
   В этих словах заключалось второе, негласное повеление: "Провалить!"
   Сэр Бушприт проболтался. На флоте не очень-то любили генерал-адмирала. И, не совещаясь, командиры кораблей, каждый за себя, решили: "Не проваливать!"
   На баке "Северного орла" матросы тоже тревожились за исход испытания:
   - Выдержит?
   - Наш-то Суворов? Выстоит... Только не вздумал бы Бушприт с ним в жмурки играть. Вот это будет беда!
   Прончищев говорил Суворову, чтобы он не робел, отвечал на все вопросы смело, решительно, не задумываясь.
   - На-кось ты, боюсь! - с усмешкой отвечал Суворов. - "Немогузнаек" не терплю, а вдруг завтра придется самому ответить: "Не могу знать!"
   - А вы, граф, говорите пространнее, что в голову придет, да побольше всяких "тако", "паче" и "поелику". Чем больше вы скажете, тем меньше он поймет.
   Суворов гневно блеснул глазами:
   - Мой стиль не фигуральный, а натуральный при твердости моего духа. Вралем я не бывал. От беды не бегал. На ногах не качался. Не лукавил. Не разумею изгибов лести!
   Суворов гневался, и капитан-лейтенант Прончищев подумал, что напрасно ему взбрело в голову давать советы, и кому - Суворову!
   Утром на корабль "Северный орел" к назначенному времени съехались командиры кораблей практической эскадры "Благополучие", "Счастье", "Слава России" и фрегата "Воин". Вся комиссия состояла из пяти человек при первоприсутствующем капитан-командоре.
   Суворов не заставил себя ждать. В десять часов утра, когда пробили четыре склянки, он пришел на рейд под парусом на одномачтовой сойме и ступил на правый, почетный трап "Северного орла".
   Несмотря на свой малый рост, Суворов в совершенстве владел искусством осанки. В парадном мундире, с эполетами генерал-аншефа, в шарфе со шпагой, в ленте ордена Александра Невского через плечо, в шляпе, украшенной сверкающим бриллиантовым пером, Суворов казался выше ростом.
   Матросы корабля не узнали в этом осанистом генерале того проворного старичка, который позавчера лазил с ними по вантам и повторял вслух, чтобы лучше запомнить, названия частей рангоута и такелажа.
   Фалрепные* на трапе вытянулись и застыли, встречая гостя, и каждый из них подумал:
   "Правильный будет мичман!"
   _______________
   * Ф а л р е п н ы е - матросы, стоящие у трапа; ф а л р е п
   веревочный, обшитый сукном поручень трапа.
   Приветствуя Суворова вслед за вахтенным начальником, Прончищев подобрал живот и подумал:
   "Посмотрим, кто окажется мальчишкой!"
   Суворов вошел в салон адмиральской каюты, освещенной через окна кормового балкона зелеными отсветами воды и теплыми огнями восковых свечей в двух канделябрах - без них в каюте было бы темно.
   Сэр Бушприт сидел за столом, покрытым зеленым сукном с золотой бахромой. По бокам его разместились члены комиссии.