Страница:
– А что до дружбы с Горясером, то ты ошибаешься, – продолжал кузнец. – Он не мой друг – он мой рок, мое порождение, мое дитя и мой хозяин… Он что угодно, но не друг. Неужели, проведя ночь в его постели, ты так ничего и не поняла?
Поняла? А что я должна была понять? Что с ним я чувствую себя сильной и в то же время слабой, нежной и решительной, хитрой и доверчивой? Что его невозможно забыть?
– Ты ничего не поняла! – заорал Лютич. – Глупая девка! Он же холоднее льда и тверже камня! Я сам сделал его таким!
Я попятилась. Похоже, у кузнеца снова начинался припадок безумия.
– А я-то полагал… – Лютич вздохнул. Лавка под ним заскрипела. Мне вспомнилась банька, тяжелое тело кузнеца, его жесткие руки, вдавливающие меня в пол…
Я попятилась, уперлась спиной в стену и зашарила по ней ладонями в поисках двери.
– Ладно, не важно… – Кузнец забыл обо мне и стал разговаривать сам с собой.
Я лихорадочно ощупывала стену. Она оставалась гладкой и ровной. Двери не было.
– Пришла ты по его просьбе или по собственной глупости – это уже не важно. Важен Ярослав. Только он может остановить реки крови. Ему бы… – Кузнец ненадолго замолк.
Стараясь двигаться как можно тише, я скользнула влево по стене.
– Ох, не в те руки попало мое творение! – вдруг принялся сокрушаться Лютич. – Не в те! Клинок Орея, защитника и праотца русичей, служит братоубийце!
Я сместилась еще влево. Кузнец распалился не на шутку, может и зашибить. Однако, на мое счастье, Лютич неожиданно спокойно заявил:
– Деньги варягу надо отдать. Не отдашь – отдадут в закупы.
Эк удивил. Будто я сама не знала! Не раз собственными глазами видела несчастных закупов. Они за долги работали годами, все надеялись расплатиться, а потом так и помирали в рабах.
– Продадут, – повторил Лютич и зашагал по горнице, размышляя вслух: – А нужны ли Ярославу деньги? Кабы были нужны, собрал бы со всего новгородского люда. Ладьи-то крушила не ты, а они… Нет, у него на уме другое. Что?
– Он хочет, чтоб я пошла в Киев, – отозвалась я. – Окаянный держит там княжну Предславу, а Ярослав думает, что я сумею ей помочь.
Лютич остановился. Помолчал и произнес:
– Ярослав умен. И тебя выбрал неспроста. Ты – девка, бродяжка, сказительница. Зашла в Киев, наслушалась новостей, захотела спеть княжне… Никаких подозрений. Да, тебе будет легче всех добраться до Предславы. Но помочь ей? Как?
Я пожала плечами. В темноте этого было не видно, но кузнец словно угадал мое движение:
– Вот и я не знаю. А Предслава для Святополка – как щит. Окаянному лишить ее жизни легче легкого, а наш князь любит сестру. Ради нее может склониться перед Киевом.
Я устала от его рассуждений. Мне хотелось на двор, вдохнуть свежести. Темнота душила меня. Ноги подкашивались…
– Предславу надо выручать… – бормотал Лютич.
Я не выдержала:
– Отпусти меня, Бога ради…
Шрамоносец сначала словно не расслышал, продолжал что-то бубнить, а потом вдруг резко остановился:
– Что ты сказала?
– Выпусти меня… – Сил у меня почти не оставалось. – Дверь… не найду…
– Ах дверь. – Я услышала его короткий смешок. – Я и забыл, что твои глаза тут не видят. Но прежде, чем уйдешь, прими от меня совет и подарок.
– Какой подарок? – Мой язык ворочался во рту, в голове гудело, а глаза слепли, слепли, слепли…
Слева заскрипело, заскрежетало, потом послышались торопливые шаги, и мне в руку легло что-то мягкое и теплое.
– Вот. Возьми. Встретишь в Киеве Горясера – отдай это ему и скажи: «Лютич видывал многое, но еще никогда ты не служил неправому делу». А после проси его о помощи. Один раз он тебе поможет. Поняла?
Я уже ничего не понимала, но слабо кивнула.
– Только не разворачивай тряпицу, пока не отдашь ему в руки, – наставлял Лютич. Я не видела кузнеца, только чувствовала странный запах гари. Словно Шрамоносец только что вышел из кузницы. – Запомни, ни в коем случае не разворачивай! А теперь ступай. Киев лучше неволи…
Сзади стукнуло, заскрипело, и мне в глаза брызнул свет. Я вывалилась на крыльцо. Благостный ночной воздух ворвался в мою грудь и побежал по жилам, наполняя тело живительной силой. Я поднесла к глазами подарок кузнеца. Тряпица… В ней что-то твердое… Плата Горясеру за услугу. Какую услугу? И увижу ли я Горясера? «Увижу!» – радостно стукнуло сердце. «Дура! – одернул рассудок. – Какой Горясер, какой Киев?! Русь велика, а князь не Бог, его и обмануть не грех. Но подарочек сохранить не помешает».
Я сунула «подарок» за пазуху и спустилась с крыльца. Уже успевший задремать Прохор услышал мои шаги и вскочил с завалинки. На его рубаху и штаны налипла грязь, шапка съехала набок, рыжие, как огонь, космы торчали из-за уха, а глаза сонно щурились.
– Утро уже? – удивился он.
– Пойдем, соня, – сказала я. – Князь ждет.
Новгород еще спал. Мы миновали площадь, княжьи ворота и вошли на двор посадника.
– Как же князь? – напомнил Прохор, но я не ответила.
Он пожал плечами и потопал за мной к амбарчику. Там я сразу взялась за дело: выкопала из сена свои вещички, увязала их плотным узелком и надела на палку. Отощавший за зиму княжий кошель лег за пазуху рядом с подарком Лютича. В дороге деньги пригодятся…
– Ты куда собралась? – загораживая дверной проем, поинтересовался Прохор. – Князь приказал…
– Передай своему князю, что я пошла в Киев. Грамотка его мне не нужна. Поймают с ней – хлопот не оберешься. И видеть его я не хочу. А теперь отойди от двери.
Прохор не двинулся с места.
– Никуда не пойдешь, покуда князь не выпустит, – угрюмо пробормотал он и оттолкнул меня в глубину амбара. Узелок свалился с моей палки и шлепнулся на пол. Не устояв на ногах, я рухнула следом.
– Гад!
– Это я-то гад?! – возмутился Прохор. – Сторожил тебя всю ночь, как дурак, ходил за тобой, слова дурного не сказал – и «гад»?! Никуда не уйдешь, пока не оповещу князя! Будешь сидеть тут!
Он вышел. Потирая ушибленную спину, я встала, доковыляла до двери и подергала ручку. Заперто… Этого и следовало ждать. Прохор побежал за подмогой… Что ж, пусть бежит. Мне теперь все равно. Пусть приводит кого угодно.
Я отошла, опустилась в сено и уронила голову на колени.
Свет хлынул в глаза. Я утерла рукавом зареванное лицо и увидела Ярослава.
– Не по роду горда, – с упреком сказал он. Явился-таки…
Мое тело затекло и не слушалось, однако пришлось встать.
– Значит, решила?
Я кивнула.
– Возьми одежду, еды… – предложил Ярослав.
А еще князь! С этаким добром в мешке меня в первой же деревне примут за воровку. Ярослав что-то протянул мне. Иконка?
– А это к чему? – поинтересовалась я.
Иконка очутилась прямо передо мной. Распятый Христос смотрел скорбно и сожалеюще.
– Побожись, что дойдешь до Предславы и поможешь ей. Перед иконой побожись, – приказал Ярослав.
Я вздохнула. Хитра мышь, да кот хитрее… От людской молвы можно убежать, от княжьего суда тоже, а вот от Божия – никуда не денешься.
– Так решила ли? – подозрительно спросил князь. Припомнились слова Лютича: «Киев лучше неволи».
Я послушно встала на колени и приложилась губами к иконке.
– Христом Богом клянусь…
Теперь пути назад не было.
25
26
Поняла? А что я должна была понять? Что с ним я чувствую себя сильной и в то же время слабой, нежной и решительной, хитрой и доверчивой? Что его невозможно забыть?
– Ты ничего не поняла! – заорал Лютич. – Глупая девка! Он же холоднее льда и тверже камня! Я сам сделал его таким!
Я попятилась. Похоже, у кузнеца снова начинался припадок безумия.
– А я-то полагал… – Лютич вздохнул. Лавка под ним заскрипела. Мне вспомнилась банька, тяжелое тело кузнеца, его жесткие руки, вдавливающие меня в пол…
Я попятилась, уперлась спиной в стену и зашарила по ней ладонями в поисках двери.
– Ладно, не важно… – Кузнец забыл обо мне и стал разговаривать сам с собой.
Я лихорадочно ощупывала стену. Она оставалась гладкой и ровной. Двери не было.
– Пришла ты по его просьбе или по собственной глупости – это уже не важно. Важен Ярослав. Только он может остановить реки крови. Ему бы… – Кузнец ненадолго замолк.
Стараясь двигаться как можно тише, я скользнула влево по стене.
– Ох, не в те руки попало мое творение! – вдруг принялся сокрушаться Лютич. – Не в те! Клинок Орея, защитника и праотца русичей, служит братоубийце!
Я сместилась еще влево. Кузнец распалился не на шутку, может и зашибить. Однако, на мое счастье, Лютич неожиданно спокойно заявил:
– Деньги варягу надо отдать. Не отдашь – отдадут в закупы.
Эк удивил. Будто я сама не знала! Не раз собственными глазами видела несчастных закупов. Они за долги работали годами, все надеялись расплатиться, а потом так и помирали в рабах.
– Продадут, – повторил Лютич и зашагал по горнице, размышляя вслух: – А нужны ли Ярославу деньги? Кабы были нужны, собрал бы со всего новгородского люда. Ладьи-то крушила не ты, а они… Нет, у него на уме другое. Что?
– Он хочет, чтоб я пошла в Киев, – отозвалась я. – Окаянный держит там княжну Предславу, а Ярослав думает, что я сумею ей помочь.
Лютич остановился. Помолчал и произнес:
– Ярослав умен. И тебя выбрал неспроста. Ты – девка, бродяжка, сказительница. Зашла в Киев, наслушалась новостей, захотела спеть княжне… Никаких подозрений. Да, тебе будет легче всех добраться до Предславы. Но помочь ей? Как?
Я пожала плечами. В темноте этого было не видно, но кузнец словно угадал мое движение:
– Вот и я не знаю. А Предслава для Святополка – как щит. Окаянному лишить ее жизни легче легкого, а наш князь любит сестру. Ради нее может склониться перед Киевом.
Я устала от его рассуждений. Мне хотелось на двор, вдохнуть свежести. Темнота душила меня. Ноги подкашивались…
– Предславу надо выручать… – бормотал Лютич.
Я не выдержала:
– Отпусти меня, Бога ради…
Шрамоносец сначала словно не расслышал, продолжал что-то бубнить, а потом вдруг резко остановился:
– Что ты сказала?
– Выпусти меня… – Сил у меня почти не оставалось. – Дверь… не найду…
– Ах дверь. – Я услышала его короткий смешок. – Я и забыл, что твои глаза тут не видят. Но прежде, чем уйдешь, прими от меня совет и подарок.
– Какой подарок? – Мой язык ворочался во рту, в голове гудело, а глаза слепли, слепли, слепли…
Слева заскрипело, заскрежетало, потом послышались торопливые шаги, и мне в руку легло что-то мягкое и теплое.
– Вот. Возьми. Встретишь в Киеве Горясера – отдай это ему и скажи: «Лютич видывал многое, но еще никогда ты не служил неправому делу». А после проси его о помощи. Один раз он тебе поможет. Поняла?
Я уже ничего не понимала, но слабо кивнула.
– Только не разворачивай тряпицу, пока не отдашь ему в руки, – наставлял Лютич. Я не видела кузнеца, только чувствовала странный запах гари. Словно Шрамоносец только что вышел из кузницы. – Запомни, ни в коем случае не разворачивай! А теперь ступай. Киев лучше неволи…
Сзади стукнуло, заскрипело, и мне в глаза брызнул свет. Я вывалилась на крыльцо. Благостный ночной воздух ворвался в мою грудь и побежал по жилам, наполняя тело живительной силой. Я поднесла к глазами подарок кузнеца. Тряпица… В ней что-то твердое… Плата Горясеру за услугу. Какую услугу? И увижу ли я Горясера? «Увижу!» – радостно стукнуло сердце. «Дура! – одернул рассудок. – Какой Горясер, какой Киев?! Русь велика, а князь не Бог, его и обмануть не грех. Но подарочек сохранить не помешает».
Я сунула «подарок» за пазуху и спустилась с крыльца. Уже успевший задремать Прохор услышал мои шаги и вскочил с завалинки. На его рубаху и штаны налипла грязь, шапка съехала набок, рыжие, как огонь, космы торчали из-за уха, а глаза сонно щурились.
– Утро уже? – удивился он.
– Пойдем, соня, – сказала я. – Князь ждет.
Новгород еще спал. Мы миновали площадь, княжьи ворота и вошли на двор посадника.
– Как же князь? – напомнил Прохор, но я не ответила.
Он пожал плечами и потопал за мной к амбарчику. Там я сразу взялась за дело: выкопала из сена свои вещички, увязала их плотным узелком и надела на палку. Отощавший за зиму княжий кошель лег за пазуху рядом с подарком Лютича. В дороге деньги пригодятся…
– Ты куда собралась? – загораживая дверной проем, поинтересовался Прохор. – Князь приказал…
– Передай своему князю, что я пошла в Киев. Грамотка его мне не нужна. Поймают с ней – хлопот не оберешься. И видеть его я не хочу. А теперь отойди от двери.
Прохор не двинулся с места.
– Никуда не пойдешь, покуда князь не выпустит, – угрюмо пробормотал он и оттолкнул меня в глубину амбара. Узелок свалился с моей палки и шлепнулся на пол. Не устояв на ногах, я рухнула следом.
– Гад!
– Это я-то гад?! – возмутился Прохор. – Сторожил тебя всю ночь, как дурак, ходил за тобой, слова дурного не сказал – и «гад»?! Никуда не уйдешь, пока не оповещу князя! Будешь сидеть тут!
Он вышел. Потирая ушибленную спину, я встала, доковыляла до двери и подергала ручку. Заперто… Этого и следовало ждать. Прохор побежал за подмогой… Что ж, пусть бежит. Мне теперь все равно. Пусть приводит кого угодно.
Я отошла, опустилась в сено и уронила голову на колени.
Свет хлынул в глаза. Я утерла рукавом зареванное лицо и увидела Ярослава.
– Не по роду горда, – с упреком сказал он. Явился-таки…
Мое тело затекло и не слушалось, однако пришлось встать.
– Значит, решила?
Я кивнула.
– Возьми одежду, еды… – предложил Ярослав.
А еще князь! С этаким добром в мешке меня в первой же деревне примут за воровку. Ярослав что-то протянул мне. Иконка?
– А это к чему? – поинтересовалась я.
Иконка очутилась прямо передо мной. Распятый Христос смотрел скорбно и сожалеюще.
– Побожись, что дойдешь до Предславы и поможешь ей. Перед иконой побожись, – приказал Ярослав.
Я вздохнула. Хитра мышь, да кот хитрее… От людской молвы можно убежать, от княжьего суда тоже, а вот от Божия – никуда не денешься.
– Так решила ли? – подозрительно спросил князь. Припомнились слова Лютича: «Киев лучше неволи».
Я послушно встала на колени и приложилась губами к иконке.
– Христом Богом клянусь…
Теперь пути назад не было.
25
Потеря отца и братьев сделала Предславу старше: глаза княжны приобрели отрешенно-печальное выражение, лицо осунулось, но, как ни удивительно, она стала еще красивее. Анастас пришел к ней рано утром, когда сонные девки еще только заплетали косы, а дворовая челядь нежилась в постелях. Игумен не хотел лишних видоков. Предслава сама вышла в сени к гостю.
– Рада тебе, настоятель, – чуть хрипловато произнесла она и, не дожидаясь ответного приветствия, продолжила: – Что привело тебя в столь ранний час?
Анастас почтительно склонил голову.
– Доброго здоровья тебе, – ответил он, отмечая про себя небрежно заплетенную косу княжны и расстегнутый ворот рубахи. Она спешила, значит, была заинтересована. Это добрый знак.
– Не темни, игумен, ты пришел не доброго здоровья желать, – неожиданно сказала Предслава. – Зачем же явился?
«Изменилась, – подумал Анастас. – Поумнела, повзрослела. Небось нынче не погнала бы поляка. Глядишь, и не прогонит с Божией помощью… Она за поляком, а я -; за ней, как веревочка за иглой. Вон, Святополкова жена приехала со своим духовником, чем же наша княжна хуже? А духовника Болеславовой жены Окаянный не тронет. Не осмелится».
– Верно, княжна. – Он решил ничего не скрывать. Хитрить с Предславой было опасно. Княжна с малолетства славилась быстрым умом. – Не за тем пришел. Ведаешь ли о том, что польский король Болеслав идет в Киев?
Лицо княжны стало сердитым.
– И ты осмелился спрашивать меня об этом? Ты?!
Анастас не понимал… Предслава зло дернула головой. Золотистая прядь выбилась из косы и легла на ее плечо замысловатыми кольцами. Взгляд Анастаса прилип к этой сияющей змейке.
– Что вылупился? – между тем распалилась Предслава. – Думаешь, не ведаю, кто позвал поляка?
Ах вот оно что! Херсонесец сморгнул и поглядел в глаза княжне.
«Растрепалась, раскраснелась. Не научилась еще скрывать тайное, не оперилась в княжьих распрях… А пора бы…» – промелькнуло в его голове..
– Не гневайся, княжна. – Он вытянул руки вперед ладонями, словно показывая, что они не могут причинить вред. – Открыт я перед тобой. Лгать не стану – грамоту написал, но не по своей воле. Твой брат, князь Святополк, заставил.
– И как же заставил? – Синие глаза Предславы ехидно сощурились.
– Пригрозил отнять у меня Десятинную. – Анастас опустил голову, сгорбился и услышал равнодушный голос Предславы:
– Хорош же ты Божий слуга, коли ради своего блага предал русичей.
– Кого? – не понял Анастас. – Я никого не предавал… Киевский князь сам повелел…
– «Повелел, повелел»… – Предслава устало отмахнулась. – Многих ты предал, и меня первую. Ведь знаешь, что Болеслав не простит мне давнего отказа, знаешь, что возьмет меня хоть лаской, хоть таской в свою постель?
Она подошла ближе к Анастасу и испытующе поглядела ему в лицо. Херсонесец отвел взгляд.
– Знаешь обо всем, – удовлетворенно произнесла княжна, – а позвал Болеслава. И после явился ко мне. Зачем? Раскаялся и пришел молить о прощении? Нет, вряд ли… Ни ты, ни Окаянный раскаяния и не ведаете. Все ради своей выгоды. Святополк меня сторожит, чтоб подарить Болеславу, ты…
«Хватит! Иначе она вновь распалится. Разогреет обиду словами – и….»
Анастас подался вперед и схватил Предславу за тонкое запястье:
– Замолчи, ! Я пришел помочь тебе! Болеслав возьмет тебя в постель наложницей, а я хочу, чтоб взял законной женой. Коли поверишь мне и согласишься ни в чем не перечить, уговорю поляка и повенчаю вас. Ты избежишь позора и станешь королевой, как положено дочери Владимира, а не примешь моей помощи – будешь наложницей, как безродная девка.
Предслава вырвала руку и отступила.
– Не оскорбляй меня, игумен! – прошипела она. – Дочь Владимира можно силой уложить на нежеланное ложе, но ее дружбы нельзя добиться угрозами и посулами! Ты – херсонесский служка, а я – дочь князя! И что бы ни случилось, я останусь ею. Этого отнять нельзя…
Ее трясло. Анастас мысленно застонал. Хотел подружиться, а вышло – рассорился…
– Уходи, – сдавленно сказала Предслава. – Уходи, пока мои слуги не выкинули тебя вон!
Больше в ее доме Анастасу было нечего делать.
– Прощай, княжна. Дай Бог, чтоб ты никогда не пожалела о своем решении, – сказал он и вышел за дверь.
Дворовые холопы проводили его косыми взглядами. Анастас ощущал их неприязнь, поэтому спокойно вздохнул только за воротами. Шум улицы привел его в чувство. Предслава прогнала его… Плохо… Он надеялся стать ее духовником. Однако остался еще польский король. Встретить его, переговорить, предложить княжну в жены? Хотя чего предлагать, вон она, сидит, как птица в клетке, и ждет. И деваться ей некуда. Нет, нужно придумать что-то иное…
Анастас добрел до княжьего терема, обогнул его и спустился к реке. За раздумьями он сам не замечал, куда идет. А когда опомнился, день уже перевалил за половину. Голова у настоятеля раскалывалась, на душе было муторно. Так ничего и не решив, он направился к церкви. Те соглядатаи, что приставлены Святополком к Предславе, наверняка уже об всем донесли князю. Интересно, насторожат ли Окаянного подобные вести?
Анастас вошел в ворота Десятинной. У дверей кельи его поджидал Фока – молоденький монашек из недавно прибывших в Киев. Фока нравился Анастасу своей услужливостью и расторопностью. К парню следовало приглядеться.
– К вам приходил кожемяка Покий, святой отец, – сказал монашек. – Хотел говорить только с вами… .
Анастас вздрогнул. Покий был уважаемым человеком. Он поставлял кожу для дружины Святополка, а заодно доносил настоятелю обо всех новостях в княжьем окружении. Он не явился бы без серьезной причины. Значит, что-то стряслось…
– Где он?
– Не дождался, – виновато опустил голову Фока – Ушел. Сказал зайдет вечером.
Вечером так вечером. Анастас отпустил монашка и толкнул дверь в келью. Ему хотелось побыть в одиночестве.
– Здорово, настоятель, – раздался из полутьмы кельи глухой голос.
Анастас замер на пороге. Он хорошо знал этот голос. Но как наемник попал в келью?! Фока не видел его, иначе сказал бы…
– Темно у тебя, – произнес Горясер.
Игумен постарался не выдать волнение.
– Зажег бы свечу, коль темно, – напевно произнес он. В темноте он никак не мог определить, где находится наемник, поэтому говорил не поворачивая головы, прямо в пустоту. Большая черная фигура поднялась из-за стола. «Он!» – сообразил настоятель.
– Зачем же тратить чужое добро, да еще без спросу? – Горясер подошел к настоятелю вплотную. Анастас отшатнулся, но наемник всего лишь прикрыл за ним дверь.
– У меня свечей хватит, – не задумываясь над ответом, сказал херсонесец.
Его мысли путались и перескакивали с одной догадки на другую. Какого черта наемник явился в его убежище? Да еще тайно? А зачем он закрыл дверь? В памяти всплыл окровавленный меч и тонкая красная полоса на горле Бориса. Все стало ясно. Наемник пришел убить его! Святополк не был глупцом. Он не захотел гадать, зачем Анастас ходил к княжне, а попросту приказал наемнику избавиться от неугодного настоятеля! После письма к Болеславу тот стал не нужен, после встречи с Предславой – опасен…
Руки настоятеля задрожали, однако в голове прояснилось. «Нужно действовать. Хитрый наемник пытается заговорить его. За болтовней вытянет нож, ткнет в бок, и пикнуть не успеешь… А как встал-то, подлец! У самой двери, чтоб слышать, как уходит Фока…»
Анастас прижался к стене. Ему не было страшно, беспокоил только неприятный холодок внутри и запах… Так пахнут старые подвалы. Запах погнал его вдоль стены в темный угол, к тяжелому греческому подсвечнику.
«Если достанет сил и ловкости…» – подумал игумен.
– Зачем ты пришел, наемник? – глухо спросил он.
Горясер не ответил.
«Слушает шаги снаружи», – понял Анастас. Его пальцы скользнули в угол и обхватили железную ножку подсвечника. Горясер неспешно, по-кошачьи повернулся.
Сейчас или никогда!
Со всей силы Анастас рванул тяжелый подсвечник, вскинул его вверх и обрушил на голову наемника. Тот даже не вскрикнул – рухнул как подкошенный. Для верности Анастас тут же нанес второй удар. Кровь брызнула на его одежду и обожгла щеку. Наемник захрипел, дернулся и замер. Игумен утер лицо, осторожно поставил подсвечник на пол и склонился над телом. Его взгляд остановился на зажатом в руке наемника узком, похожем на длинную иглу лезвии.
«Вовремя я, – подумал он. – Еще миг, и эта дрянь вонзилась бы в мою шею». Теперь стало ясно, зачем приходил Покий. Упредить о беде. Херсонесец нервно хихикнул. Что, Окаянный?! Надумал спровадить и меня на тот свет? Ан не вышло!
За спиной Анастаса что-то загрохотало. Он оборвал смех и обернулся. Упавший подсвечник подкатился к его ногам. Хватит… Нужно успокоиться….
Анастас приподнял веко наемника, подержал ладонь над его губами и удовлетворенно вздохнул. Дыхания не было. Проклятый Горясер умер. Однако у Святополка осталось еще немало умелых убийц. А того хуже – неумелых. Настоятель вспомнил искромсанное мечами тело Бориса. Ох, никому не пожелаешь такой смерти! Но что же делать? Бежать? Куда? Здесь, в Киеве, он добился почета и власти… Он уже немолод и вряд ли проживет долго, но умирать в изгнании, в одиночестве? Нет уж!
Игумен выпрямился, подошел к столу и зажег свечу. Он не замечал бегущего по вискам пота и слабости в ногах. Надо бороться… Окаянный возомнил, что сумеет справиться с ним?! Как бы не так! У него еще есть сила и хитрость, есть надежные люди в Вышегороде, есть польский король. Дождаться бы Болеслава! Анастас хорошо знал короля. Тот нес ответ за все, что случалось в его отечестве, и ждал того же от зятя. Насильственная смерть священника ляжет на Святополка позорным клеймом. Болеслав перестанет ему доверять. При поляке Окаянному придется помириться с Анастасом. Но где отсидеться до прихода поляков? В Киеве нельзя… В Вышегороде?
Херсонесец утер пот, вытащил из-под стола маленький ящичек и достал из него свиток с именами. Должники в Вышегороде… К кому же из них податься? К боярину Еловичу? Продажен… К Ляшко? Труслив и, если заподозрит, что к чему, сам прирежет кого угодно в угоду князю… Нет, не подходят…
Анастас уже сворачивал свиток, когда натолкнулся на последнее имя. Гончар Василий! Маленький, но вполне надежный человечек. Правда, от него уже давно не было вестей. Игумен снова развернул бересту. Возле имени Василия стоял жирный крест.
«Он же умер!» – вспомнил херсонесец. Это случилось пять лет назад. Гончара отпевали в Вышегородской церкви, и настоятель Лаврентий прислал Анастасу короткое письмецо, извещающее о его смерти.
Лаврентий! Перед глазами херсонесца возник образ вышегородского настоятеля. Горящие глаза, тонкие губы, стиснутые в молитвенном упоении руки… Лаврентий считал Анастаса почти святым. Раньше безумный вышегородец немало досаждал ему, но теперь… Да, он поедет к Лаврентию! И немедленно!
Игумен сунул свиток в сундучок. Важные бумаги и церковные деньги нужно взять с собой. Больше ничего. И никому ничего не говорить…
Взгляд настоятеля упал на неподвижное тело у дверей. На его губах появилась довольная ухмылка.
«Могучий, непобедимый Горясер?! Ау, где ты? Молчишь? Конечно молчишь, ведь теперь ты всего лишь мешок, набитый костями и мясом… Вонючий труп… Вонючий…»
Он поставил сундучок, подошел к наемнику и вцепился в залитый кровью ворот его рубахи. Фока давно ушел, монахи служат обедню, и можно не опасаться случайной встречи. А местечко для этого дохлого пса найдется. Тайное, такое, где никто не отыщет. Наемник сгниет, никому не досаждая своей вонью…
Пальцы соскальзывали, колени дрожали, но Анастас упрямо волок тело к потайной двери. За ней нисходила витая лестница.
– Тут тебе самое место! – прошипел игумен и ногой пихнул мертвеца вниз.
Тело покатилось по ступеням. Анастас проследил, как оно упало на пол, закрыл дверь и дважды повернул ключ. С Горясером было покончено. Подвальная клеть, где некогда лежало тело Владимира, скрыла еще одну тайну.
– Рада тебе, настоятель, – чуть хрипловато произнесла она и, не дожидаясь ответного приветствия, продолжила: – Что привело тебя в столь ранний час?
Анастас почтительно склонил голову.
– Доброго здоровья тебе, – ответил он, отмечая про себя небрежно заплетенную косу княжны и расстегнутый ворот рубахи. Она спешила, значит, была заинтересована. Это добрый знак.
– Не темни, игумен, ты пришел не доброго здоровья желать, – неожиданно сказала Предслава. – Зачем же явился?
«Изменилась, – подумал Анастас. – Поумнела, повзрослела. Небось нынче не погнала бы поляка. Глядишь, и не прогонит с Божией помощью… Она за поляком, а я -; за ней, как веревочка за иглой. Вон, Святополкова жена приехала со своим духовником, чем же наша княжна хуже? А духовника Болеславовой жены Окаянный не тронет. Не осмелится».
– Верно, княжна. – Он решил ничего не скрывать. Хитрить с Предславой было опасно. Княжна с малолетства славилась быстрым умом. – Не за тем пришел. Ведаешь ли о том, что польский король Болеслав идет в Киев?
Лицо княжны стало сердитым.
– И ты осмелился спрашивать меня об этом? Ты?!
Анастас не понимал… Предслава зло дернула головой. Золотистая прядь выбилась из косы и легла на ее плечо замысловатыми кольцами. Взгляд Анастаса прилип к этой сияющей змейке.
– Что вылупился? – между тем распалилась Предслава. – Думаешь, не ведаю, кто позвал поляка?
Ах вот оно что! Херсонесец сморгнул и поглядел в глаза княжне.
«Растрепалась, раскраснелась. Не научилась еще скрывать тайное, не оперилась в княжьих распрях… А пора бы…» – промелькнуло в его голове..
– Не гневайся, княжна. – Он вытянул руки вперед ладонями, словно показывая, что они не могут причинить вред. – Открыт я перед тобой. Лгать не стану – грамоту написал, но не по своей воле. Твой брат, князь Святополк, заставил.
– И как же заставил? – Синие глаза Предславы ехидно сощурились.
– Пригрозил отнять у меня Десятинную. – Анастас опустил голову, сгорбился и услышал равнодушный голос Предславы:
– Хорош же ты Божий слуга, коли ради своего блага предал русичей.
– Кого? – не понял Анастас. – Я никого не предавал… Киевский князь сам повелел…
– «Повелел, повелел»… – Предслава устало отмахнулась. – Многих ты предал, и меня первую. Ведь знаешь, что Болеслав не простит мне давнего отказа, знаешь, что возьмет меня хоть лаской, хоть таской в свою постель?
Она подошла ближе к Анастасу и испытующе поглядела ему в лицо. Херсонесец отвел взгляд.
– Знаешь обо всем, – удовлетворенно произнесла княжна, – а позвал Болеслава. И после явился ко мне. Зачем? Раскаялся и пришел молить о прощении? Нет, вряд ли… Ни ты, ни Окаянный раскаяния и не ведаете. Все ради своей выгоды. Святополк меня сторожит, чтоб подарить Болеславу, ты…
«Хватит! Иначе она вновь распалится. Разогреет обиду словами – и….»
Анастас подался вперед и схватил Предславу за тонкое запястье:
– Замолчи, ! Я пришел помочь тебе! Болеслав возьмет тебя в постель наложницей, а я хочу, чтоб взял законной женой. Коли поверишь мне и согласишься ни в чем не перечить, уговорю поляка и повенчаю вас. Ты избежишь позора и станешь королевой, как положено дочери Владимира, а не примешь моей помощи – будешь наложницей, как безродная девка.
Предслава вырвала руку и отступила.
– Не оскорбляй меня, игумен! – прошипела она. – Дочь Владимира можно силой уложить на нежеланное ложе, но ее дружбы нельзя добиться угрозами и посулами! Ты – херсонесский служка, а я – дочь князя! И что бы ни случилось, я останусь ею. Этого отнять нельзя…
Ее трясло. Анастас мысленно застонал. Хотел подружиться, а вышло – рассорился…
– Уходи, – сдавленно сказала Предслава. – Уходи, пока мои слуги не выкинули тебя вон!
Больше в ее доме Анастасу было нечего делать.
– Прощай, княжна. Дай Бог, чтоб ты никогда не пожалела о своем решении, – сказал он и вышел за дверь.
Дворовые холопы проводили его косыми взглядами. Анастас ощущал их неприязнь, поэтому спокойно вздохнул только за воротами. Шум улицы привел его в чувство. Предслава прогнала его… Плохо… Он надеялся стать ее духовником. Однако остался еще польский король. Встретить его, переговорить, предложить княжну в жены? Хотя чего предлагать, вон она, сидит, как птица в клетке, и ждет. И деваться ей некуда. Нет, нужно придумать что-то иное…
Анастас добрел до княжьего терема, обогнул его и спустился к реке. За раздумьями он сам не замечал, куда идет. А когда опомнился, день уже перевалил за половину. Голова у настоятеля раскалывалась, на душе было муторно. Так ничего и не решив, он направился к церкви. Те соглядатаи, что приставлены Святополком к Предславе, наверняка уже об всем донесли князю. Интересно, насторожат ли Окаянного подобные вести?
Анастас вошел в ворота Десятинной. У дверей кельи его поджидал Фока – молоденький монашек из недавно прибывших в Киев. Фока нравился Анастасу своей услужливостью и расторопностью. К парню следовало приглядеться.
– К вам приходил кожемяка Покий, святой отец, – сказал монашек. – Хотел говорить только с вами… .
Анастас вздрогнул. Покий был уважаемым человеком. Он поставлял кожу для дружины Святополка, а заодно доносил настоятелю обо всех новостях в княжьем окружении. Он не явился бы без серьезной причины. Значит, что-то стряслось…
– Где он?
– Не дождался, – виновато опустил голову Фока – Ушел. Сказал зайдет вечером.
Вечером так вечером. Анастас отпустил монашка и толкнул дверь в келью. Ему хотелось побыть в одиночестве.
– Здорово, настоятель, – раздался из полутьмы кельи глухой голос.
Анастас замер на пороге. Он хорошо знал этот голос. Но как наемник попал в келью?! Фока не видел его, иначе сказал бы…
– Темно у тебя, – произнес Горясер.
Игумен постарался не выдать волнение.
– Зажег бы свечу, коль темно, – напевно произнес он. В темноте он никак не мог определить, где находится наемник, поэтому говорил не поворачивая головы, прямо в пустоту. Большая черная фигура поднялась из-за стола. «Он!» – сообразил настоятель.
– Зачем же тратить чужое добро, да еще без спросу? – Горясер подошел к настоятелю вплотную. Анастас отшатнулся, но наемник всего лишь прикрыл за ним дверь.
– У меня свечей хватит, – не задумываясь над ответом, сказал херсонесец.
Его мысли путались и перескакивали с одной догадки на другую. Какого черта наемник явился в его убежище? Да еще тайно? А зачем он закрыл дверь? В памяти всплыл окровавленный меч и тонкая красная полоса на горле Бориса. Все стало ясно. Наемник пришел убить его! Святополк не был глупцом. Он не захотел гадать, зачем Анастас ходил к княжне, а попросту приказал наемнику избавиться от неугодного настоятеля! После письма к Болеславу тот стал не нужен, после встречи с Предславой – опасен…
Руки настоятеля задрожали, однако в голове прояснилось. «Нужно действовать. Хитрый наемник пытается заговорить его. За болтовней вытянет нож, ткнет в бок, и пикнуть не успеешь… А как встал-то, подлец! У самой двери, чтоб слышать, как уходит Фока…»
Анастас прижался к стене. Ему не было страшно, беспокоил только неприятный холодок внутри и запах… Так пахнут старые подвалы. Запах погнал его вдоль стены в темный угол, к тяжелому греческому подсвечнику.
«Если достанет сил и ловкости…» – подумал игумен.
– Зачем ты пришел, наемник? – глухо спросил он.
Горясер не ответил.
«Слушает шаги снаружи», – понял Анастас. Его пальцы скользнули в угол и обхватили железную ножку подсвечника. Горясер неспешно, по-кошачьи повернулся.
Сейчас или никогда!
Со всей силы Анастас рванул тяжелый подсвечник, вскинул его вверх и обрушил на голову наемника. Тот даже не вскрикнул – рухнул как подкошенный. Для верности Анастас тут же нанес второй удар. Кровь брызнула на его одежду и обожгла щеку. Наемник захрипел, дернулся и замер. Игумен утер лицо, осторожно поставил подсвечник на пол и склонился над телом. Его взгляд остановился на зажатом в руке наемника узком, похожем на длинную иглу лезвии.
«Вовремя я, – подумал он. – Еще миг, и эта дрянь вонзилась бы в мою шею». Теперь стало ясно, зачем приходил Покий. Упредить о беде. Херсонесец нервно хихикнул. Что, Окаянный?! Надумал спровадить и меня на тот свет? Ан не вышло!
За спиной Анастаса что-то загрохотало. Он оборвал смех и обернулся. Упавший подсвечник подкатился к его ногам. Хватит… Нужно успокоиться….
Анастас приподнял веко наемника, подержал ладонь над его губами и удовлетворенно вздохнул. Дыхания не было. Проклятый Горясер умер. Однако у Святополка осталось еще немало умелых убийц. А того хуже – неумелых. Настоятель вспомнил искромсанное мечами тело Бориса. Ох, никому не пожелаешь такой смерти! Но что же делать? Бежать? Куда? Здесь, в Киеве, он добился почета и власти… Он уже немолод и вряд ли проживет долго, но умирать в изгнании, в одиночестве? Нет уж!
Игумен выпрямился, подошел к столу и зажег свечу. Он не замечал бегущего по вискам пота и слабости в ногах. Надо бороться… Окаянный возомнил, что сумеет справиться с ним?! Как бы не так! У него еще есть сила и хитрость, есть надежные люди в Вышегороде, есть польский король. Дождаться бы Болеслава! Анастас хорошо знал короля. Тот нес ответ за все, что случалось в его отечестве, и ждал того же от зятя. Насильственная смерть священника ляжет на Святополка позорным клеймом. Болеслав перестанет ему доверять. При поляке Окаянному придется помириться с Анастасом. Но где отсидеться до прихода поляков? В Киеве нельзя… В Вышегороде?
Херсонесец утер пот, вытащил из-под стола маленький ящичек и достал из него свиток с именами. Должники в Вышегороде… К кому же из них податься? К боярину Еловичу? Продажен… К Ляшко? Труслив и, если заподозрит, что к чему, сам прирежет кого угодно в угоду князю… Нет, не подходят…
Анастас уже сворачивал свиток, когда натолкнулся на последнее имя. Гончар Василий! Маленький, но вполне надежный человечек. Правда, от него уже давно не было вестей. Игумен снова развернул бересту. Возле имени Василия стоял жирный крест.
«Он же умер!» – вспомнил херсонесец. Это случилось пять лет назад. Гончара отпевали в Вышегородской церкви, и настоятель Лаврентий прислал Анастасу короткое письмецо, извещающее о его смерти.
Лаврентий! Перед глазами херсонесца возник образ вышегородского настоятеля. Горящие глаза, тонкие губы, стиснутые в молитвенном упоении руки… Лаврентий считал Анастаса почти святым. Раньше безумный вышегородец немало досаждал ему, но теперь… Да, он поедет к Лаврентию! И немедленно!
Игумен сунул свиток в сундучок. Важные бумаги и церковные деньги нужно взять с собой. Больше ничего. И никому ничего не говорить…
Взгляд настоятеля упал на неподвижное тело у дверей. На его губах появилась довольная ухмылка.
«Могучий, непобедимый Горясер?! Ау, где ты? Молчишь? Конечно молчишь, ведь теперь ты всего лишь мешок, набитый костями и мясом… Вонючий труп… Вонючий…»
Он поставил сундучок, подошел к наемнику и вцепился в залитый кровью ворот его рубахи. Фока давно ушел, монахи служат обедню, и можно не опасаться случайной встречи. А местечко для этого дохлого пса найдется. Тайное, такое, где никто не отыщет. Наемник сгниет, никому не досаждая своей вонью…
Пальцы соскальзывали, колени дрожали, но Анастас упрямо волок тело к потайной двери. За ней нисходила витая лестница.
– Тут тебе самое место! – прошипел игумен и ногой пихнул мертвеца вниз.
Тело покатилось по ступеням. Анастас проследил, как оно упало на пол, закрыл дверь и дважды повернул ключ. С Горясером было покончено. Подвальная клеть, где некогда лежало тело Владимира, скрыла еще одну тайну.
26
Анастас без помех покинул Киев и быстро добрался до Вышегорода. Ни по дороге, ни в самом городе он ни разу не пожалел о содеянном.
Лаврентия херсонесец нашел в церкви. Безумный монах в упоении бил поклоны перед иконостасом и что-то шептал. Из устремленных на святые лики глаз вышегородца катились слезы. Анастасу пришлось трижды окликнуть его. На третий раз Лаврентий обернулся. Должно быть, он посчитал херсонесца видением, поскольку тут же перекрестился и отбил еще один поклон.
– Хватит, брат, – спокойно сказал Анастас. – Господь услышал тебя. По его знаку я пришел к тебе.
Голубые выцветшие глаза Лаврентия расширились.
– Господи Всеблагой, Господи Всемогущий, благодарю тебя, благодарю… – зашептал он.
Анастас хмыкнул. Лаврентий дурак, но нынче он был нужен. И вера его нужна… Только вера удержит Лаврентия от предательства. Через день-другой Окаянный хватится своего любимца Горясера и заподозрит неладное. Еще день потребуется, чтоб выяснить, где скрывается настоятель Десятинной, и еще день – на посыл гонца. Или гонцов…
Анастас не знал, скольких убийц подошлет князь, но, пока Лаврентий веровал в его святость, он был в безопасности.
– Встань с колен, брат, – мягко произнес он. – Мы будем молиться всю ночь, а пока приветь меня. Мое тело изнурено… – Анастас чуть не подавился словами. Давненько ему не приходилось говорить столь мудрено! – А моя душа в смятении. Я хочу поведать тебе о знаке, данном мне свыше. Воля Господа привела меня к тебе, и я прошу о помощи.
Смиренность игумена сломила Лаврентия. Еще раз перекрестившись, он встал.
– Великая милость помочь ближнему, – прошептал он. – Пойдем, брат мой…
Келья Лаврентия оказалась маленькой и сырой.
«Нарочно выбрал самую захудалую!» – глядя, как вышегородец расстилает на полу жесткую циновку, зло подумал Анастас. Игумен не привык спать на полу. Он любил уют, но нынче не стоило привередничать. Выжить бы да дождаться Болеслава. А потом можно повоевать с Окаянным. Еще неизвестно, кто кого…
Анастас устал, его желудок требовал пищи, а тело – отдыха, однако он крепился.
– Я молился, – усаживаясь на циновку, начал он, – когда вдруг меня ослепило яркое сияние. В сиянии я увидел девушку, прекрасную ликом, но темную душой. – Анастас придумывал на ходу. – Она шла по земле и кидала черные зерна. Голос с небес проклинал ее, но люди падали перед ней на колени. Я видел, как она вошла в город, над которым сияли золотые купола, и те окрасились кровью. По куполам я узнал вышегородскую церковь., «Помоги», – сказал мне голос с небес, и я очнулся. В моей келье было светло, хотя за окнами стояла непроглядная тьма. Я упал ниц. «Кому я должен помочь, Господи?! – вопрошал я. – Укажи хоть одним словом!» – «Вышегород», – ответил голос, и сияние померкло. Господь указал на Вышегород, брат Лаврентий, поэтому я здесь. Мое сердце чует беду.
Лаврентий задумался. Его длинное лицо вытянулось еще больше, а глаза стали круглыми, как у совы.
«И откуда берутся такие дураки?» – косясь на ломающего пальцы вышегородца, подумал Анастас и предложил:
– Только молитва поможет нам понять тайный смысл этого видения. Прошу тебя, брат, помолись вместе со мной…
Игумену вовсе не хотелось молиться. Однако, если он заснет на коленях, ткнувшись лбом в пол, вышегородец примет это за новое откровение свыше, а если просто заявит о желании выспаться – вера Лаврентия в его святость сильно поколеблется.
Вышегородец с готовностью опустился на колени перед иконой. Его губы зашевелились. Анастас облегченно вздохнул: теперь можно было попытаться поспать…
А на другой день он уже слонялся по вышегородскому базару. Кутаясь в теплый неприметный охабень, херсонесец искоса поглядывал на красочные прилавки, но больше рассматривал людей. Где-то в толпе могли скрываться убийцы. Анастас надеялся первым распознать их, – как-никак, он знал всех дружинников Святополка, но, сколько ни приглядывался, никого подозрительного не заметил.
«Рано, еще не хватились», – обогнув гончарные ряды, подумал он и тут услышал возмущенный крик:
– Помогите! Держи его!
«Беги!» – подсказал страх, но ноги стали ватными и будто приросли к земле. Крики усилились и слились в невнятный гул. Он катился на настоятеля, нарастал… Грудь Анастаса сдавило, стало трудно дышать…
Мимо промчался высоченный парень с завернутыми по локоть рукавами. Он толкнул игумена, пробежал пару шагов, а потом остановился и оглянулся. На щеках парня горели красные пятна.
– Чего стоишь как столб?! Там такое творится! Журку ловят!
Анастас не знал никакого Журки, но страх отпустил. Охотились не за ним… Пока не за ним…
– А что он сделал? – глупо спросил игумен.
Парень хмыкнул:
– Ну даешь! Ухапил чего-нибудь. Как обычно…
Поймали вора – это Анастас понял, но остальное?! «Украл как обычно»? Выходит, весь Вышегород знал, что этот Журка – вор, и спокойно позволял ему разгуливать по базару?
– Не пойму я… – начал он, но парень нетерпеливо дернул рукой и вытянул шею. Анастас тоже повернулся. На них, гомоня и размахивая руками, надвигались люди. Много людей.
– Все, – сказал парень. – Поймали… Теперь Журке крышка. А ты посторонись, не то сомнут.
Он отступил в сторону, а Анастас не успел. Людская волна накатилась на него, стиснула и понесла вперед.
– Осторожно, дитя не затопчите! – завизжала какая-то баба, однако толпа напирала.
– Прочь с дороги!
Игумен почувствовал удар в грудь. Перед ним очутился рослый дружинник. На груди воина красовалась круглая бляха – знак старшинства.
– Дай проход! – рыкнул ему в лицо дружинник.
Настоятель попятился и воин прошагал мимо. Следом двое мужиков проволокли тощего парня с белыми, как лен, волосами. Рубаха бедняги пестрела кровавыми пятнами, голова бессильно моталась из стороны в сторону, а ноги волочились по земле.
– Ох, беда! Зачем уж так-то… Что заслужил… Хватит, допрыгался! Убогий же, могли и пожалеть…
Противоречивые возгласы доносились со всех сторон, и Анастас начал понимать, в чем дело. Беловолосого парня звали Журкой. Должно быть, он уродился калекой или блаженным, потому ему прощали воровство, но людское терпение не беспредельно…
Лаврентия херсонесец нашел в церкви. Безумный монах в упоении бил поклоны перед иконостасом и что-то шептал. Из устремленных на святые лики глаз вышегородца катились слезы. Анастасу пришлось трижды окликнуть его. На третий раз Лаврентий обернулся. Должно быть, он посчитал херсонесца видением, поскольку тут же перекрестился и отбил еще один поклон.
– Хватит, брат, – спокойно сказал Анастас. – Господь услышал тебя. По его знаку я пришел к тебе.
Голубые выцветшие глаза Лаврентия расширились.
– Господи Всеблагой, Господи Всемогущий, благодарю тебя, благодарю… – зашептал он.
Анастас хмыкнул. Лаврентий дурак, но нынче он был нужен. И вера его нужна… Только вера удержит Лаврентия от предательства. Через день-другой Окаянный хватится своего любимца Горясера и заподозрит неладное. Еще день потребуется, чтоб выяснить, где скрывается настоятель Десятинной, и еще день – на посыл гонца. Или гонцов…
Анастас не знал, скольких убийц подошлет князь, но, пока Лаврентий веровал в его святость, он был в безопасности.
– Встань с колен, брат, – мягко произнес он. – Мы будем молиться всю ночь, а пока приветь меня. Мое тело изнурено… – Анастас чуть не подавился словами. Давненько ему не приходилось говорить столь мудрено! – А моя душа в смятении. Я хочу поведать тебе о знаке, данном мне свыше. Воля Господа привела меня к тебе, и я прошу о помощи.
Смиренность игумена сломила Лаврентия. Еще раз перекрестившись, он встал.
– Великая милость помочь ближнему, – прошептал он. – Пойдем, брат мой…
Келья Лаврентия оказалась маленькой и сырой.
«Нарочно выбрал самую захудалую!» – глядя, как вышегородец расстилает на полу жесткую циновку, зло подумал Анастас. Игумен не привык спать на полу. Он любил уют, но нынче не стоило привередничать. Выжить бы да дождаться Болеслава. А потом можно повоевать с Окаянным. Еще неизвестно, кто кого…
Анастас устал, его желудок требовал пищи, а тело – отдыха, однако он крепился.
– Я молился, – усаживаясь на циновку, начал он, – когда вдруг меня ослепило яркое сияние. В сиянии я увидел девушку, прекрасную ликом, но темную душой. – Анастас придумывал на ходу. – Она шла по земле и кидала черные зерна. Голос с небес проклинал ее, но люди падали перед ней на колени. Я видел, как она вошла в город, над которым сияли золотые купола, и те окрасились кровью. По куполам я узнал вышегородскую церковь., «Помоги», – сказал мне голос с небес, и я очнулся. В моей келье было светло, хотя за окнами стояла непроглядная тьма. Я упал ниц. «Кому я должен помочь, Господи?! – вопрошал я. – Укажи хоть одним словом!» – «Вышегород», – ответил голос, и сияние померкло. Господь указал на Вышегород, брат Лаврентий, поэтому я здесь. Мое сердце чует беду.
Лаврентий задумался. Его длинное лицо вытянулось еще больше, а глаза стали круглыми, как у совы.
«И откуда берутся такие дураки?» – косясь на ломающего пальцы вышегородца, подумал Анастас и предложил:
– Только молитва поможет нам понять тайный смысл этого видения. Прошу тебя, брат, помолись вместе со мной…
Игумену вовсе не хотелось молиться. Однако, если он заснет на коленях, ткнувшись лбом в пол, вышегородец примет это за новое откровение свыше, а если просто заявит о желании выспаться – вера Лаврентия в его святость сильно поколеблется.
Вышегородец с готовностью опустился на колени перед иконой. Его губы зашевелились. Анастас облегченно вздохнул: теперь можно было попытаться поспать…
А на другой день он уже слонялся по вышегородскому базару. Кутаясь в теплый неприметный охабень, херсонесец искоса поглядывал на красочные прилавки, но больше рассматривал людей. Где-то в толпе могли скрываться убийцы. Анастас надеялся первым распознать их, – как-никак, он знал всех дружинников Святополка, но, сколько ни приглядывался, никого подозрительного не заметил.
«Рано, еще не хватились», – обогнув гончарные ряды, подумал он и тут услышал возмущенный крик:
– Помогите! Держи его!
«Беги!» – подсказал страх, но ноги стали ватными и будто приросли к земле. Крики усилились и слились в невнятный гул. Он катился на настоятеля, нарастал… Грудь Анастаса сдавило, стало трудно дышать…
Мимо промчался высоченный парень с завернутыми по локоть рукавами. Он толкнул игумена, пробежал пару шагов, а потом остановился и оглянулся. На щеках парня горели красные пятна.
– Чего стоишь как столб?! Там такое творится! Журку ловят!
Анастас не знал никакого Журки, но страх отпустил. Охотились не за ним… Пока не за ним…
– А что он сделал? – глупо спросил игумен.
Парень хмыкнул:
– Ну даешь! Ухапил чего-нибудь. Как обычно…
Поймали вора – это Анастас понял, но остальное?! «Украл как обычно»? Выходит, весь Вышегород знал, что этот Журка – вор, и спокойно позволял ему разгуливать по базару?
– Не пойму я… – начал он, но парень нетерпеливо дернул рукой и вытянул шею. Анастас тоже повернулся. На них, гомоня и размахивая руками, надвигались люди. Много людей.
– Все, – сказал парень. – Поймали… Теперь Журке крышка. А ты посторонись, не то сомнут.
Он отступил в сторону, а Анастас не успел. Людская волна накатилась на него, стиснула и понесла вперед.
– Осторожно, дитя не затопчите! – завизжала какая-то баба, однако толпа напирала.
– Прочь с дороги!
Игумен почувствовал удар в грудь. Перед ним очутился рослый дружинник. На груди воина красовалась круглая бляха – знак старшинства.
– Дай проход! – рыкнул ему в лицо дружинник.
Настоятель попятился и воин прошагал мимо. Следом двое мужиков проволокли тощего парня с белыми, как лен, волосами. Рубаха бедняги пестрела кровавыми пятнами, голова бессильно моталась из стороны в сторону, а ноги волочились по земле.
– Ох, беда! Зачем уж так-то… Что заслужил… Хватит, допрыгался! Убогий же, могли и пожалеть…
Противоречивые возгласы доносились со всех сторон, и Анастас начал понимать, в чем дело. Беловолосого парня звали Журкой. Должно быть, он уродился калекой или блаженным, потому ему прощали воровство, но людское терпение не беспредельно…