Страница:
«Сон», – в упор глядя на него, подумала я.
– Нет, я не сон, – возразил он. – Я ман[19]. Тот самый ман, о котором ты так много болтала со своим Стариком.
Ман? Да, верно, я часто говорила старику о мане. Чаще всего, когда с голодухи съедала его хлеб или, шутки ради, прятала посох. «Ман унес, – говорила я, – ты же знаешь, какие они. Никто их не видит, а они ходят, шумят, гремят. Такие вот невидимые люди…» Но это было давно, тогда я была совсем маленькой и на самом деле верила в манов. Но теперь…
Существо спрыгнуло с лавки, проковыляло к столу и качнуло мохнатой головой:
– Тут сидит твой приятель Журка. Тебе его не видно, ты не кромешница[20], зато я его вижу как на ладони. Мне напугать его или свести со свету?
– Нет! Не дам, – возразил кто-то. Ман оскалился и отошел от стола.
– Это ведогон, дух-защитник твоего Журки, – пояснил он. От него пахло жженым сахаром, а желтые глаза без зрачков смотрели сквозь меня. – Такой есть у всякого человека, только что ведогон против меня? Его тяжело победить, зато обморочить – плевое дело. Ты клятву-то помнишь, что дала Дарине?
Я молчала.
– Так помнишь или нет? – Когтистые руки мана поднялись и легли на мои плечи. – Мы все ее слышали. Дарина позвала нас в свидетели, и теперь мы следим за тобой. Не выполнишь клятву – умрешь.
Его пальцы поползли к моему горлу, а из огромного, как яма, рта выглянул раздвоенный змеиный язык. Желтые глаза нечистого загорелись. Я зажмурилась и почувствовала, что не в силах шевелиться.
– Умрешь, умрешь, умрешь… – заголосило вокруг.
Руки чудовища сдавили мое горло. Боль задергалась под кадыком. Что-то сместилось, хрустнуло, и душа забилась в поисках выхода из умирающего тела. Она еще боролась, а я сидела неподвижно, как истукан, и понимала, что умираю. Но ничего не могла сделать. Совсем ничего.
– Так... Так..
Что-то холодное, должно быть мои слезы, потекло по лицу. Хватка мана ослабела.
– Так… – снова повторил он и отпустил мое горло. – Вот так…
Нет, это был не его голос!
– Журка! – обретя способность говорить, прохрипела я, открыла глаза и увидела Журкино лицо. А за ним еще лица. Бабьи, мужские, даже детские… Люди!
Я хотела приподняться, но не смогла. Тело не слушалось.
– Очнулась, – с удовлетворением произнесла какая-то баба.
– Она у тебя что, бесноватая? – поинтересовался у Журки бородач. – Ежели так, то позовем нашего священника. Он бесов мигом прогонит.
– Не надо. – Журка опустил руку в бадью с водой и брызнул мне на лицо.
«Вот откуда холодные капли», – мелькнуло в голове.
– Сама оправится, а к утру уйдем, – пообещал бородатому Журка.
– Я не гоню, – обиделся тот. – Я помочь хочу. А так живи сколько хочешь.
Мое горло опять сдавила невидимая рука. «Мы следим», – шепнул тихий голос. Да, они следят. Те незримые, что живут рядом и все о нас знают, те, в которых мы не верим и не хотим верить, те, что зовутся кромешниками…
– Может, останемся на пару деньков? – озабоченно глядя на меня, произнес Журка.
– Нет, пойдем.
Хватка ослабла.
– Но не в Вышегород. – Дышать стало еще легче, и даже голос окреп. Теперь мне было все равно, что подумают хозяева или Журка. Я поняла, как сбросить внезапную хворь. Нужно просто выполнять обещанное. – И не вместе, – договорила я.
– Что?! – Глаза Журки округлились. Он ничего не понимал, зато я смогла пошевелиться и даже сесть. Бессилие и страх отступили.
– Да, так, – обещая уже не ему, а незримым существам с кромки, произнесла я. – Только выспимся и пойдем… А теперь дайте мне отдохнуть. Я устала.. Очень устала.
Не обращая внимания на Журку, я улеглась, закрыла глаза и, как ни удивительно, заснула. Должно быть, кромешники все поняли. Меня не беспокоили ни ночные шумы, ни страшные сны. Впервые после смерти Старика я спала крепко и сладко. Зато утром, еще до восхода, меня разбудил тихий шепоток мана.
– Пора, – прошелестел он в ухо.
Пора так пора. Стараясь не тревожить спящих хозяев, я поднялась, отыскала свои пожитки, глянула на заснувшего у дверей Журку и вышла во двор. Ворота отворились бесшумно, словно только и дожидались, когда моя рука толкнет створу.
«Дворовые[25] потрудились», – подумала я и усмехнулась. Вот уж никогда не гадала, что поверю в дворовых!
– Пора, пора, – – снова поторопил невидимый ман.
– Да иду! – огрызнулась я и, не оглядываясь, зашагала прочь.
Я ни о чем не жалела, разве что грустила по Журке. Взять бы его, но нельзя. Мне предстояло опасное занятие – говорить правду князьям. А ему лучше вернуться в свой Вышегород и жить тихо-мирно, как все. Отныне у нас были разные пути.
13
14
15
– Нет, я не сон, – возразил он. – Я ман[19]. Тот самый ман, о котором ты так много болтала со своим Стариком.
Ман? Да, верно, я часто говорила старику о мане. Чаще всего, когда с голодухи съедала его хлеб или, шутки ради, прятала посох. «Ман унес, – говорила я, – ты же знаешь, какие они. Никто их не видит, а они ходят, шумят, гремят. Такие вот невидимые люди…» Но это было давно, тогда я была совсем маленькой и на самом деле верила в манов. Но теперь…
Существо спрыгнуло с лавки, проковыляло к столу и качнуло мохнатой головой:
– Тут сидит твой приятель Журка. Тебе его не видно, ты не кромешница[20], зато я его вижу как на ладони. Мне напугать его или свести со свету?
– Нет! Не дам, – возразил кто-то. Ман оскалился и отошел от стола.
– Это ведогон, дух-защитник твоего Журки, – пояснил он. От него пахло жженым сахаром, а желтые глаза без зрачков смотрели сквозь меня. – Такой есть у всякого человека, только что ведогон против меня? Его тяжело победить, зато обморочить – плевое дело. Ты клятву-то помнишь, что дала Дарине?
Я молчала.
– Так помнишь или нет? – Когтистые руки мана поднялись и легли на мои плечи. – Мы все ее слышали. Дарина позвала нас в свидетели, и теперь мы следим за тобой. Не выполнишь клятву – умрешь.
Его пальцы поползли к моему горлу, а из огромного, как яма, рта выглянул раздвоенный змеиный язык. Желтые глаза нечистого загорелись. Я зажмурилась и почувствовала, что не в силах шевелиться.
– Умрешь, умрешь, умрешь… – заголосило вокруг.
Руки чудовища сдавили мое горло. Боль задергалась под кадыком. Что-то сместилось, хрустнуло, и душа забилась в поисках выхода из умирающего тела. Она еще боролась, а я сидела неподвижно, как истукан, и понимала, что умираю. Но ничего не могла сделать. Совсем ничего.
– Так... Так..
Что-то холодное, должно быть мои слезы, потекло по лицу. Хватка мана ослабела.
– Так… – снова повторил он и отпустил мое горло. – Вот так…
Нет, это был не его голос!
– Журка! – обретя способность говорить, прохрипела я, открыла глаза и увидела Журкино лицо. А за ним еще лица. Бабьи, мужские, даже детские… Люди!
Я хотела приподняться, но не смогла. Тело не слушалось.
– Очнулась, – с удовлетворением произнесла какая-то баба.
– Она у тебя что, бесноватая? – поинтересовался у Журки бородач. – Ежели так, то позовем нашего священника. Он бесов мигом прогонит.
– Не надо. – Журка опустил руку в бадью с водой и брызнул мне на лицо.
«Вот откуда холодные капли», – мелькнуло в голове.
– Сама оправится, а к утру уйдем, – пообещал бородатому Журка.
– Я не гоню, – обиделся тот. – Я помочь хочу. А так живи сколько хочешь.
Мое горло опять сдавила невидимая рука. «Мы следим», – шепнул тихий голос. Да, они следят. Те незримые, что живут рядом и все о нас знают, те, в которых мы не верим и не хотим верить, те, что зовутся кромешниками…
– Может, останемся на пару деньков? – озабоченно глядя на меня, произнес Журка.
– Нет, пойдем.
Хватка ослабла.
– Но не в Вышегород. – Дышать стало еще легче, и даже голос окреп. Теперь мне было все равно, что подумают хозяева или Журка. Я поняла, как сбросить внезапную хворь. Нужно просто выполнять обещанное. – И не вместе, – договорила я.
– Что?! – Глаза Журки округлились. Он ничего не понимал, зато я смогла пошевелиться и даже сесть. Бессилие и страх отступили.
– Да, так, – обещая уже не ему, а незримым существам с кромки, произнесла я. – Только выспимся и пойдем… А теперь дайте мне отдохнуть. Я устала.. Очень устала.
Не обращая внимания на Журку, я улеглась, закрыла глаза и, как ни удивительно, заснула. Должно быть, кромешники все поняли. Меня не беспокоили ни ночные шумы, ни страшные сны. Впервые после смерти Старика я спала крепко и сладко. Зато утром, еще до восхода, меня разбудил тихий шепоток мана.
– Пора, – прошелестел он в ухо.
Пора так пора. Стараясь не тревожить спящих хозяев, я поднялась, отыскала свои пожитки, глянула на заснувшего у дверей Журку и вышла во двор. Ворота отворились бесшумно, словно только и дожидались, когда моя рука толкнет створу.
«Дворовые[25] потрудились», – подумала я и усмехнулась. Вот уж никогда не гадала, что поверю в дворовых!
– Пора, пора, – – снова поторопил невидимый ман.
– Да иду! – огрызнулась я и, не оглядываясь, зашагала прочь.
Я ни о чем не жалела, разве что грустила по Журке. Взять бы его, но нельзя. Мне предстояло опасное занятие – говорить правду князьям. А ему лучше вернуться в свой Вышегород и жить тихо-мирно, как все. Отныне у нас были разные пути.
13
В эту ночь Святополку не спалось. Не давали покоя дурные вести. Только вчера на заре показали тело Бориса народу, а уже поползли слухи о его насильственной смерти. Киевский люд стал поговаривать, будто Бориса зарезали прямо в княжьих палатах. А тут еще и старый лис Анастас захворал. Свалился прямо посреди улицы. Да прежде, чем упасть, стал просить прощения у толпы. И перед кем надумал каяться?! Перед голозадой чернью! Нет чтоб прийти к нему, князю всей Руси, и сказать, так, мол, и так, носил я, князь, перед тобой вину, скрывал тело твоего отца, так теперь каюсь. А он что учудил? Дурак, а еще игумен…
Святополк сплюнул на пол и растер плевок пяткой. Нынче было не до чистоты. Вчера прибыл гонец из Мурома от Глеба. Братец узнал о смерти отца и спешил в Киев, якобы проститься. Святополк ему не верил. Глеб был умен и хитер, не чета наивному и набожному Борису. Бояре сказывали, будто, даже умирая, Бориска не выпускал из рук иконку, а Глеб за икону хвататься не станет, возьмется за меч. Надо бы опередить его, но как?
– Горясер!
Темная тень отделилась от стены. Наемник не оставлял князя даже ночью. Святополк доверял ему. Князь помнил, как наемник перерезал горло ожившему Борису. Быстро, точно, будто куренку… А Рикон, дурак, только крестился да мялся.
– Где твои люди? – Князь прошлепал через горницу и остановился напротив наемника.
Тот склонил голову:
– Ждут твоих приказаний, князь.
«Всегда так, – с досадой подумал Святополк. – Вроде отвечает без утайки, а толку с этого ответа, что с козла молока».
– Я спросил: где они?
– Рядом, князь. Всегда рядом.
Покорен, паршивец, предан… Предан ли? Святополк вгляделся в склоненное лицо наемника:
– Я дам тебе грамоту к моему брату Глебу. Возьмешь лучших людей и отвезешь ее в Смоленск.
Князь взял со стола бересту, повертел ее в руках и задумался.
Грамота… Предлог, но ведь не скажешь: «Убей моего брата». После неожиданного воскрешения Бориса Святополку было не по себе отдавать такие приказы. Грех все-таки. Пускай наемник сам догадается. Он не из глупых.
Князь протянул Горясеру чистый лист:
– Держи.
Тот пробежал бересту глазами, кивнул и молча спрятал ее за пазуху. Святополк поморщился. Наемник видел, что грамота чиста. Почему же смолчал?
– Отдашь ее Глебу. Пускай прочитает. Не захочет выполнить мою волю, пусть пеняет на себя.
Горясер кивнул.
– Ты понял? – Святополк не мог поверить.
– Я понял, князь, – успокоил его наемник. Длинные, гибкие пальцы оплели рукоять меча. – Все понял. Глебу не бывать в Киеве.
– И?
– И никто ни о чем не узнает, – закончил тот.
Святополка передернуло. Этот воин соображал на редкость быстро. Слава Богу, наемники не меняют хозяев, покуда им платят. Горясер и его люди получают щедрую плату. Глеб такой не предложит…
– Что стоишь? Ступай! – Князь махнул рукой.
Легкая тень скользнула к двери. Та, казалось, даже не открылась, наемник словно прошел сквозь нее. Святополк взглянул на икону в углу и сотворил крест. В этот чужом воине было что-то нечеловеческое. Или так казалось на исходе ночи?
Князь Киева нервно запахнул рубаху на груди и подошел к окну. Оно выходило на двор. Там в утреннем сумраке передвигались людские фигуры, слышались обрывки приказов и дышали белыми облаками пара застоявшиеся в стойлах лошади. Вот они скучились, затем построились хвост в хвост… Святополк различил меховые накидки всадников и их круглые с коваными пластинами щиты. Наемники Горясера.
«Скор, – удовлетворенно подумал князь. – С таким Глебу не совладать».
Он отошел от окна, довольно потянулся и подступил к кровати. На дворе раздалось конское ржание, затем зацокали копыта, скрипнули ворота, и наступила тишина.
«А все-таки они звери, – укладываясь спать, подумал князь об уехавших, – настоящие звери…»
Святополк сплюнул на пол и растер плевок пяткой. Нынче было не до чистоты. Вчера прибыл гонец из Мурома от Глеба. Братец узнал о смерти отца и спешил в Киев, якобы проститься. Святополк ему не верил. Глеб был умен и хитер, не чета наивному и набожному Борису. Бояре сказывали, будто, даже умирая, Бориска не выпускал из рук иконку, а Глеб за икону хвататься не станет, возьмется за меч. Надо бы опередить его, но как?
– Горясер!
Темная тень отделилась от стены. Наемник не оставлял князя даже ночью. Святополк доверял ему. Князь помнил, как наемник перерезал горло ожившему Борису. Быстро, точно, будто куренку… А Рикон, дурак, только крестился да мялся.
– Где твои люди? – Князь прошлепал через горницу и остановился напротив наемника.
Тот склонил голову:
– Ждут твоих приказаний, князь.
«Всегда так, – с досадой подумал Святополк. – Вроде отвечает без утайки, а толку с этого ответа, что с козла молока».
– Я спросил: где они?
– Рядом, князь. Всегда рядом.
Покорен, паршивец, предан… Предан ли? Святополк вгляделся в склоненное лицо наемника:
– Я дам тебе грамоту к моему брату Глебу. Возьмешь лучших людей и отвезешь ее в Смоленск.
Князь взял со стола бересту, повертел ее в руках и задумался.
Грамота… Предлог, но ведь не скажешь: «Убей моего брата». После неожиданного воскрешения Бориса Святополку было не по себе отдавать такие приказы. Грех все-таки. Пускай наемник сам догадается. Он не из глупых.
Князь протянул Горясеру чистый лист:
– Держи.
Тот пробежал бересту глазами, кивнул и молча спрятал ее за пазуху. Святополк поморщился. Наемник видел, что грамота чиста. Почему же смолчал?
– Отдашь ее Глебу. Пускай прочитает. Не захочет выполнить мою волю, пусть пеняет на себя.
Горясер кивнул.
– Ты понял? – Святополк не мог поверить.
– Я понял, князь, – успокоил его наемник. Длинные, гибкие пальцы оплели рукоять меча. – Все понял. Глебу не бывать в Киеве.
– И?
– И никто ни о чем не узнает, – закончил тот.
Святополка передернуло. Этот воин соображал на редкость быстро. Слава Богу, наемники не меняют хозяев, покуда им платят. Горясер и его люди получают щедрую плату. Глеб такой не предложит…
– Что стоишь? Ступай! – Князь махнул рукой.
Легкая тень скользнула к двери. Та, казалось, даже не открылась, наемник словно прошел сквозь нее. Святополк взглянул на икону в углу и сотворил крест. В этот чужом воине было что-то нечеловеческое. Или так казалось на исходе ночи?
Князь Киева нервно запахнул рубаху на груди и подошел к окну. Оно выходило на двор. Там в утреннем сумраке передвигались людские фигуры, слышались обрывки приказов и дышали белыми облаками пара застоявшиеся в стойлах лошади. Вот они скучились, затем построились хвост в хвост… Святополк различил меховые накидки всадников и их круглые с коваными пластинами щиты. Наемники Горясера.
«Скор, – удовлетворенно подумал князь. – С таким Глебу не совладать».
Он отошел от окна, довольно потянулся и подступил к кровати. На дворе раздалось конское ржание, затем зацокали копыта, скрипнули ворота, и наступила тишина.
«А все-таки они звери, – укладываясь спать, подумал князь об уехавших, – настоящие звери…»
14
Я решила пойти в Новгород, к Ярославу. По пути голос мана тревожил меня все реже, а вскоре и вовсе замолчал. Иногда я даже думала, что впрямь увидела мана в дурном сне, однако отказываться от обещания больше не помышляла. Решила так решила, назад дороги нет. Дорога вообще была только одна – серый, истоптанный тысячами ног большак. Он лениво полз через холмы, вдоль реки – к славному городу Смоленску, рассекал город надвое и тянулся дальше до самого Новгорода. Топая по его пыльной спине, я то и дело поглядывала на небо. Тучи бродили над полями голодными волчьими стаями. В такую погоду рачительные хозяева убирали с полей подсохшее сено. В здешних местах рачительных оказалось немало, и меня то и дело обгоняли доверху груженные повозки. Сельчане готовились к зиме.
«Хоть бы кто подвез, – провожая их взглядом, зло думала я, – иль поесть подал…»
– Доброго пути, девица! – крикнул за спиной бодрый голос.
Я обернулась. Пегая лошаденка волокла по дороге огромную телегу. На облучке сидел тучный седой мужик, а за его спиной задорно сверкали глазами две молоденькие девки в цветастых сарафанах. В белых волосах возницы застряли соломинки. Мне почему-то вспомнился Журка…
– Куда путь держишь? – поравнявшись, поинтересовался возница. Девки захихикали.
– Пока в Смоленск.
– К князю Глебу?
«К Глебу? – Я даже остановилась от неожиданности. – Муромский князь в Смоленске? Вот так удача! Верно говорят: на ловца и зверь бежит…»
– Нынче многие идут в Смоленск, – продолжал возница – Кто за защитой, кто за советом. Глеб мудр, справедлив и всем помогает… Вот и ты, вижу, идешь издалека, значит, к нему. Только ты опоздала. Нет князя в Смоленске.
– Нет?!
Мужик соскочил с облучка и взял лошадь под уздцы. Он оказался невысоким, но плотным и кряжистым, как старый дуб. От его рубахи пахло прелой травой.
– Глеб ушел в Киев к брату, – заговорил он. – Утречком отправился на трех ладьях. Я сам видел.
Вот так… Не успела… Остался только Ярослав новгородский.
«Ты обещала, обещала, обещала», – застрекотал в ушах голос мана. «Ну, тут не моя вина, – мысленно оправдалась я. – Останься Глеб в Смоленске, я бы упредила его, а теперь, как ни спеши, княжьи лодки не догнать». – «Посмотрим, посмотрим», – задумчиво протянул ман и смолк.
– Тебе что нужно-то от Глеба? – – донесся голос возницы.
Что нужно? Я закусила губу. Как ответить? Не говорить же правду… Мужик ждал.
– Я погорелица… Ни родичей, ни дома не осталось, – на ходу выдумала я. – Вот надеялась на княжью милость.
– А чего не пошла в Киев?
– Побоялась. О Святополке говорят дурное…
– Негоже хаять князя, – нахмурился мужик. – Хотя я тоже слышал о нем недоброе, а дыма без огня не бывает.
Девицы дружно прыснули, прикрывая рукавами яркие губы, а я устало кивнула. Нынче огня в Киеве было поболее, чем дыма…
– Ты чего пригорюнилась? – Мужик остановил лошаденку и заглянул мне в лицо.
«Глаза-то добрые», – отметила я и сказала:
– А чего радоваться? Шла к князю на поклон, а и тот уехал…
– Ха! – Мужик хлопнул здоровенными ручищами по коленям – Было б чего печалиться! Твое горе и без княжьего указа поправимо. Хочешь, возьму тебя работницей на свой двор? Харч положу, одежонку дам, платить буду. А того глядишь, б моей усадьбе и жених сыщется. Такой-то красавице…
Я улыбнулась и покачала головой. Мужик не заметил отказа.
– Меня звать Силой, – продолжал он. – А домашних моих увидишь сама. Полезай на телегу. Эй, болтушки, а ну потеснись!
Девицы зашептались и подвинулись.
– Не… – начала было отказываться я, а потом махнула рукой и полезла на душистое сено. Какого рожна упираться? Есть хочется. И ночевать одной средь поля несподручно. Того и гляди, хлынет дождь. Осенние дожди затяжные… А поутру пойду в Новгород к Ярославу.
– Ты что умеешь? – прыгая следом и подхлестывая лошадь, спросил Сила.
Телега скрипнула, шатнулась и, покачиваясь на ухабах, поползла вперед. Я свесила ноги и откинулась на мягкое сено.
– Эй! Что можешь делать, спрашиваю, – не оборачиваясь, повторил Сила.
– Готовлю хорошо, – сказала я и запрокинула голову. Перед глазами закачалось серое в темных разводах небо. Захотелось спать.
– Готовишь? Это хорошо, будешь помогать Орине на кухне. Она старая, видит худо…
Сила еще что-то бормотал, но я уже не слушала. Небо темнело, спускалось, и наконец все заволокло чернотой. В ней раздавался скрип уключин и смех Журки. То ли смех, то ли плач… Он приближался, становился громче и неожиданно превратился в надрывный крик.
Я подскочила и открыла глаза.
– Э-э-эй! Выноси, родимая! – истошно орал Сила. Разбрасывая по дороге клочки сена, телега летела вперед, а обе девки тихонько повизгивали от страха.
– Что… – Я не успела договорить.
Что-то со свистом пролетело мимо моей головы и воткнулось в спину Силы.
– А-ах, – выдохнул тот, взмахнул руками и повалился на бок.
– Сила!!!
Он не отозвался. Лошаденка сбавила ход. Я подхватила поводья, хлестнула ее что было сил и обернулась. Сзади в облаке пыли летели всадники. Высокие шапки, пестрые одежды и маленькие низкорослые лошаденки… Печенеги!
Я подтолкнула Силу ногой. Он перекатился на живот. Из-под его лопатки торчало толстое древко стрелы.
– Батя-я-я-я, батя…. – заверещали девки.
– Давай! Давай!!! – заорала я на пегую. Лошадка испуганно прижала уши, взбрыкнула и свернула с большака в поле. Телега затряслась на рытвинах.
– Господи Всеблагой, Господи… – стонали сзади девицы.
– Цыц, дуры! – рявкнула я – Куда ехать, где усадьба?
Если дом близко – печенеги отстанут. Побоятся связываться… Их слишком мало для серьезной стычки. Еще можно уйти…
– Где дом?! – крикнула я стонущим дочерям Силы.
Они не слышали – безумно таращились на мертвого отца и подвывали. У старшей из уголка рта текла слюна.
«Хреновы помощницы!» – про себя выругалась я, хлестнула лошадь и обернулась. Печенеги растянулись полукругом. «Берут в кольцо», – поняла я. Когда-то давно Старик рассказывал мне об их повадках. Но откуда они тут взялись? Уже много лет никто не слышал о печенежских набегах. И как эти твари умудрились пробраться так далеко через наши заставы?
– Ая-я-я! – взвыл крайний преследователь. Напуганная пегая прянула в сторону. Телега дернулась и противно заскрипела.
– Нет! – протестующе закричала я и куда-то полетела. Сверху посыпались клочки сена и щепки…
Очнулась я от сильного пинка под ребра. Боль встряхнула и заставила открыть глаза. Красные сафьяновые сапоги нетерпеливо притаптывали землю перед моим лицом. Чуть дальше переминались лошадиные копыта.
– Вставай! – произнес лающий голос.
Потирая бок, я села и огляделась. Двое печенегов распрягали пегую, еще двое деловито скручивали руки перепуганным девкам Силы. Стоявший надо мной, похоже, был за старшего. Его одежда выделялась яркой вышивкой, а на шапке красовался непонятный знак.
– Вставай! – потребовал он.
Я поднялась на четвереньки, потом на ноги. Предводитель печенежского отряда оказался мал ростом, кривоног и худ.
«Мальчишки и те бывают покрепче», – оглядывая его усатое, как у кота, личико и тощие руки, подумала я.
– Почему не плачешь? – удивился печенег. Я покачала головой. Давно отвыкла попусту лить слезы…
– Смелая, да? – коряво проговорил он.
– Не очень, – оглядываясь в поисках спасения, сказала я.
– Арканай! – позвали моего допытчика.
Тот досадливо мотнул головой в остроконечной шапке и гордо выпятил щуплую грудь:
– Я Арканай, что значит «смелый», а ты?
«Смелый»… Впятером на одного мужика, трех девок и обоз с сеном…
– Найдена, – назвалась я.
Печенег подошел ближе.
– Арканай! – снова завопил один из тех, что связывали девиц. Он показывал пустые руки – то ли требовал еще веревки, то ли хвастался, что так быстро закончил работу.
Старший повернулся к нему и махнул рукой. Воин что-то протявкал. Арканай ответил такими же непонятными, похожими на собачий лай выкриками. Мне все это стало надоедать. Странно, но я почему-то не боялась. Эти маленькие, разряженные в цветные одежды и увешанные оружием человечки казались больше смешными, чем страшными. «Смешные, смешные, а Силу убили», – сказал рассудок.
– Дай руки, – послышался сердитый голос Арканая. Я взглянула на него. Тощие паучьи лапки печенега сжимали -веревку.
«Сама в петлю, – протягивая ему руки, подумала я. – А куда деваться? Пешей от конных не убежишь». Веревка плотно обхватила запястья.
– Красивая, смелая и послушная, – похвалил Арканай. – Моя будешь.
Я усмехнулась. Спорить было глупо – только смерть кликать…
– Они побегут, – указывая на связанных девок, проговорил Арканай. Несчастные дочери Силы с притороченными к седлам руками затравленно озирались и поскуливали. – А ты поедешь. Я берегу своих женщин.
Ко мне подвели пегую. Вцепившись связанными руками в гриву, я заскочила ей на спину. Лошаденка вздрогнула и запряла ушами. «Не привыкла к верховым», – поняла я и похлопала ее по холке.
– Добрая девка, – ощеривая в улыбке мелкие собачьи зубки, снова похвалил Арканай. – – Хорошая будешь баба.
Его ладонь взметнулась вверх. Печенеги насторожились, и даже девчонки Силы перестали скулить.
– И-и-иях! – резко опуская руку, крикнул Арканай. Его жеребец сорвался с места и полетел вперед. На ходу печенег успел подхватить под уздцы мою пегую. Бедная лошаденка взбрыкнула передними ногами, захрипела и помчалась. Сзади застучали копыта…
«Хоть бы кто подвез, – провожая их взглядом, зло думала я, – иль поесть подал…»
– Доброго пути, девица! – крикнул за спиной бодрый голос.
Я обернулась. Пегая лошаденка волокла по дороге огромную телегу. На облучке сидел тучный седой мужик, а за его спиной задорно сверкали глазами две молоденькие девки в цветастых сарафанах. В белых волосах возницы застряли соломинки. Мне почему-то вспомнился Журка…
– Куда путь держишь? – поравнявшись, поинтересовался возница. Девки захихикали.
– Пока в Смоленск.
– К князю Глебу?
«К Глебу? – Я даже остановилась от неожиданности. – Муромский князь в Смоленске? Вот так удача! Верно говорят: на ловца и зверь бежит…»
– Нынче многие идут в Смоленск, – продолжал возница – Кто за защитой, кто за советом. Глеб мудр, справедлив и всем помогает… Вот и ты, вижу, идешь издалека, значит, к нему. Только ты опоздала. Нет князя в Смоленске.
– Нет?!
Мужик соскочил с облучка и взял лошадь под уздцы. Он оказался невысоким, но плотным и кряжистым, как старый дуб. От его рубахи пахло прелой травой.
– Глеб ушел в Киев к брату, – заговорил он. – Утречком отправился на трех ладьях. Я сам видел.
Вот так… Не успела… Остался только Ярослав новгородский.
«Ты обещала, обещала, обещала», – застрекотал в ушах голос мана. «Ну, тут не моя вина, – мысленно оправдалась я. – Останься Глеб в Смоленске, я бы упредила его, а теперь, как ни спеши, княжьи лодки не догнать». – «Посмотрим, посмотрим», – задумчиво протянул ман и смолк.
– Тебе что нужно-то от Глеба? – – донесся голос возницы.
Что нужно? Я закусила губу. Как ответить? Не говорить же правду… Мужик ждал.
– Я погорелица… Ни родичей, ни дома не осталось, – на ходу выдумала я. – Вот надеялась на княжью милость.
– А чего не пошла в Киев?
– Побоялась. О Святополке говорят дурное…
– Негоже хаять князя, – нахмурился мужик. – Хотя я тоже слышал о нем недоброе, а дыма без огня не бывает.
Девицы дружно прыснули, прикрывая рукавами яркие губы, а я устало кивнула. Нынче огня в Киеве было поболее, чем дыма…
– Ты чего пригорюнилась? – Мужик остановил лошаденку и заглянул мне в лицо.
«Глаза-то добрые», – отметила я и сказала:
– А чего радоваться? Шла к князю на поклон, а и тот уехал…
– Ха! – Мужик хлопнул здоровенными ручищами по коленям – Было б чего печалиться! Твое горе и без княжьего указа поправимо. Хочешь, возьму тебя работницей на свой двор? Харч положу, одежонку дам, платить буду. А того глядишь, б моей усадьбе и жених сыщется. Такой-то красавице…
Я улыбнулась и покачала головой. Мужик не заметил отказа.
– Меня звать Силой, – продолжал он. – А домашних моих увидишь сама. Полезай на телегу. Эй, болтушки, а ну потеснись!
Девицы зашептались и подвинулись.
– Не… – начала было отказываться я, а потом махнула рукой и полезла на душистое сено. Какого рожна упираться? Есть хочется. И ночевать одной средь поля несподручно. Того и гляди, хлынет дождь. Осенние дожди затяжные… А поутру пойду в Новгород к Ярославу.
– Ты что умеешь? – прыгая следом и подхлестывая лошадь, спросил Сила.
Телега скрипнула, шатнулась и, покачиваясь на ухабах, поползла вперед. Я свесила ноги и откинулась на мягкое сено.
– Эй! Что можешь делать, спрашиваю, – не оборачиваясь, повторил Сила.
– Готовлю хорошо, – сказала я и запрокинула голову. Перед глазами закачалось серое в темных разводах небо. Захотелось спать.
– Готовишь? Это хорошо, будешь помогать Орине на кухне. Она старая, видит худо…
Сила еще что-то бормотал, но я уже не слушала. Небо темнело, спускалось, и наконец все заволокло чернотой. В ней раздавался скрип уключин и смех Журки. То ли смех, то ли плач… Он приближался, становился громче и неожиданно превратился в надрывный крик.
Я подскочила и открыла глаза.
– Э-э-эй! Выноси, родимая! – истошно орал Сила. Разбрасывая по дороге клочки сена, телега летела вперед, а обе девки тихонько повизгивали от страха.
– Что… – Я не успела договорить.
Что-то со свистом пролетело мимо моей головы и воткнулось в спину Силы.
– А-ах, – выдохнул тот, взмахнул руками и повалился на бок.
– Сила!!!
Он не отозвался. Лошаденка сбавила ход. Я подхватила поводья, хлестнула ее что было сил и обернулась. Сзади в облаке пыли летели всадники. Высокие шапки, пестрые одежды и маленькие низкорослые лошаденки… Печенеги!
Я подтолкнула Силу ногой. Он перекатился на живот. Из-под его лопатки торчало толстое древко стрелы.
– Батя-я-я-я, батя…. – заверещали девки.
– Давай! Давай!!! – заорала я на пегую. Лошадка испуганно прижала уши, взбрыкнула и свернула с большака в поле. Телега затряслась на рытвинах.
– Господи Всеблагой, Господи… – стонали сзади девицы.
– Цыц, дуры! – рявкнула я – Куда ехать, где усадьба?
Если дом близко – печенеги отстанут. Побоятся связываться… Их слишком мало для серьезной стычки. Еще можно уйти…
– Где дом?! – крикнула я стонущим дочерям Силы.
Они не слышали – безумно таращились на мертвого отца и подвывали. У старшей из уголка рта текла слюна.
«Хреновы помощницы!» – про себя выругалась я, хлестнула лошадь и обернулась. Печенеги растянулись полукругом. «Берут в кольцо», – поняла я. Когда-то давно Старик рассказывал мне об их повадках. Но откуда они тут взялись? Уже много лет никто не слышал о печенежских набегах. И как эти твари умудрились пробраться так далеко через наши заставы?
– Ая-я-я! – взвыл крайний преследователь. Напуганная пегая прянула в сторону. Телега дернулась и противно заскрипела.
– Нет! – протестующе закричала я и куда-то полетела. Сверху посыпались клочки сена и щепки…
Очнулась я от сильного пинка под ребра. Боль встряхнула и заставила открыть глаза. Красные сафьяновые сапоги нетерпеливо притаптывали землю перед моим лицом. Чуть дальше переминались лошадиные копыта.
– Вставай! – произнес лающий голос.
Потирая бок, я села и огляделась. Двое печенегов распрягали пегую, еще двое деловито скручивали руки перепуганным девкам Силы. Стоявший надо мной, похоже, был за старшего. Его одежда выделялась яркой вышивкой, а на шапке красовался непонятный знак.
– Вставай! – потребовал он.
Я поднялась на четвереньки, потом на ноги. Предводитель печенежского отряда оказался мал ростом, кривоног и худ.
«Мальчишки и те бывают покрепче», – оглядывая его усатое, как у кота, личико и тощие руки, подумала я.
– Почему не плачешь? – удивился печенег. Я покачала головой. Давно отвыкла попусту лить слезы…
– Смелая, да? – коряво проговорил он.
– Не очень, – оглядываясь в поисках спасения, сказала я.
– Арканай! – позвали моего допытчика.
Тот досадливо мотнул головой в остроконечной шапке и гордо выпятил щуплую грудь:
– Я Арканай, что значит «смелый», а ты?
«Смелый»… Впятером на одного мужика, трех девок и обоз с сеном…
– Найдена, – назвалась я.
Печенег подошел ближе.
– Арканай! – снова завопил один из тех, что связывали девиц. Он показывал пустые руки – то ли требовал еще веревки, то ли хвастался, что так быстро закончил работу.
Старший повернулся к нему и махнул рукой. Воин что-то протявкал. Арканай ответил такими же непонятными, похожими на собачий лай выкриками. Мне все это стало надоедать. Странно, но я почему-то не боялась. Эти маленькие, разряженные в цветные одежды и увешанные оружием человечки казались больше смешными, чем страшными. «Смешные, смешные, а Силу убили», – сказал рассудок.
– Дай руки, – послышался сердитый голос Арканая. Я взглянула на него. Тощие паучьи лапки печенега сжимали -веревку.
«Сама в петлю, – протягивая ему руки, подумала я. – А куда деваться? Пешей от конных не убежишь». Веревка плотно обхватила запястья.
– Красивая, смелая и послушная, – похвалил Арканай. – Моя будешь.
Я усмехнулась. Спорить было глупо – только смерть кликать…
– Они побегут, – указывая на связанных девок, проговорил Арканай. Несчастные дочери Силы с притороченными к седлам руками затравленно озирались и поскуливали. – А ты поедешь. Я берегу своих женщин.
Ко мне подвели пегую. Вцепившись связанными руками в гриву, я заскочила ей на спину. Лошаденка вздрогнула и запряла ушами. «Не привыкла к верховым», – поняла я и похлопала ее по холке.
– Добрая девка, – ощеривая в улыбке мелкие собачьи зубки, снова похвалил Арканай. – – Хорошая будешь баба.
Его ладонь взметнулась вверх. Печенеги насторожились, и даже девчонки Силы перестали скулить.
– И-и-иях! – резко опуская руку, крикнул Арканай. Его жеребец сорвался с места и полетел вперед. На ходу печенег успел подхватить под уздцы мою пегую. Бедная лошаденка взбрыкнула передними ногами, захрипела и помчалась. Сзади застучали копыта…
15
Арканай гнал лошадь быстро и уверенно, словно по давно знакомой дороге. Одна из плененных девок, та, которую я звала младшей, совсем выбилась из сил. На спуске в заросший ивняком овражек она вдруг громко застонала и упала вниз лицом. Лошадь поволокла ее по кустам. Печенеги закричали, Арканай замедлил ход, и я оглянулась.
– Ы-ы-ы, – подгибая колени к ободранному животу, стонала несчастная. Один из печенегов хлестнул ее плеткой, но девка даже не вздрогнула.
– Вставай! – приказал Арканай.
Девка дернулась, оперлась окровавленными руками о землю и попыталась подняться. Не смогла. Арканай коротко скомандовал что-то своим воинам. Тот, который связывал девок, криво улыбнулся и вытянул из-за пояса широкий нож. Словно в тумане, я видела, как он спрыгнул с коня, подошел к упавшей и быстрым взмахом перерезал веревку на ее руках. Младшая подняла голову. По исцарапанным щекам девчонки текла кровь, но глаза сияли от счастья. Она думала, что ее освобождают. Запекшиеся серые губы слабо шевельнулись. Нож опустился еще раз. Из рассеченного горла младшей толчками хлынула кровь. Арканай довольно хмыкнул.
– Не-е-ет! – отчаянно завизжала вторая девка.
– Не надо… – шепнула я, но девка не услышала. Она беспомощно трясла головой и пыталась высвободить руки из веревочных пут. Темные с золотым отливом волосы рассыпались по плечам, на щеках проступили лихорадочные пятна, а глаза дико заблестели.
«А ведь она красива», – некстати подумалось мне.
– Пусти меня! Зверь! Выродок! – развернувшись к Арканаю, крикнула девка.
Взгляд печенега скользнул по ее лицу, огладил плечи… Губы изогнулись в довольной улыбке. Поняв, что он задумал, я ткнула лошадь пятками в подбрюх. Хотелось прикрыть девку от Арканая. Вдруг вспомнился совет старой мерянки, у которой мы со Стариком провели прошлую зиму. «Если худшего не избежать, смирись с ним, – говорила она. – Не противься судьбе, старайся верить в ее справедливость. Так легче принять и горе и позор».
– Смирись! – крикнула я старшей.
Взгляд девки устремился на мои вцепившиеся в конскую гриву руки, коснулся лица. Мгновение она стояла молча, словно пытаясь что-то понять, а потом заметила за моей спиной Арканая, вздрогнула и выплюнула:
– Ты! Сука! Столковалась с этим?!
Меня передернуло. Злость девки была дурной, от отчаяния, но ее грубые слова ударили по сердцу.
По-прежнему улыбаясь, Арканай подхватил мою кобылку под уздцы и шлепнул ладонью по крупу. Пегая послушно отступила. Приземистый жеребец печенега двинулся на девку. Рука Арканая потянулась к поясу.
«Все, – поняла я. – Но как глупо! Зачем степняки напали на никчемную телегу с сеном и взяли пленников? Если захватили как добычу, то почему не берегли? И как они оказались так далеко от своих земель, да еще впятером?» Во всем происходящем было что-то необъяснимое.
Конь Арканая толкнул визжащую пленницу грудью. Она шатнулась и упала. Длинная понёва задралась, обнажив пухлые, иссеченные ветками и травой ноги. До колена на них было страшно смотреть, а выше кожа была белой и чистой, словно у ребенка. На ходу развязывая пояс, Арканай спрыгнул с лошади, подошел к упавшей и наклонился. На его висках проступил пот. Короткие пальцы печенега коснулись девичьей юбки и полезли под нее, словно два больших паука. Узкие глазки похотливо заблестели…
Я вцепилась в гриву пегой и зажмурилась.
– Не-е-ет! – заорала девка. Свистнула плеть. – Аа-а-а…
Воины Арканая загоготали.
– Я ничего не могу сделать, ничего не могу сделать, ничего… – шептала я, стараясь не слышать отчаянных воплей насилуемой девки и сладострастных стонов Арканая. Однако его частое дыхание и мерзкий запах словно заполонили лес. «Ничего не могу сделать», – повторила я и зарылась лицом в лошадиную гриву. Пегая переступила с ноги на ногу и куда-то пошла.
– Пр-р-р! – не успев даже подумать, сказала я и осеклась. Лошаденка не остановилась. Я покосилась на печенегов. Забыв обо мне, они наслаждались зрелищем. Стоны девки стали слабеть. То ли она выбилась из сил, то ли Арканай завершал свое гнусное дело. Надо было поторопиться…
– Но! – прошептала я пегой. Она мотнула головой и пошла чуть шибче. Печенеги даже не оглянулись.
«Какая удача, что Арканай поверил в мою покорность! – вертелось у меня в голове. – Или знал, что мне не убежать? Связанной, на усталой лошади… Их мохноногие кони куда выносливей старушки пегой. Ее бока уже похожи на стиральные доски, и при каждом вдохе внутри что-то хрипит, а печенежские коньки словно только вышли из стойла».
– Но, но, – поторопила я пегую и слегка подтолкнула ее пятками.
Сбоку и впереди виднелся просвет в зарослях. Там, за лесом, могли оказаться люди. Тогда – спасение. А если нет? Тогда меня ждет участь сестер.
– Като-го! – закричал сзади один из печенегов. Я не знала их языка, но смысл уловила сразу.
Меня заметили. Теперь или никогда!
– Хей! – гаркнула я и ударила пятками потные конские бока.
Лес рванулся навстречу. Сзади заорали. Не оглядываясь и моля Всевышнего о том, чтоб под ноги пегой не попалось случайной рытвины, я пригнулась к лошадиной шее. Вопли печенегов, шлепки ветвей по голым ногам и посвист ветра слились в один непрерывный вой.
– Хей, хей, хей! – стараясь перекричать его, надрывалась я. Конская грива больно хлестала по щекам, пальцы онемели, а живот сводило судорогой.
«Упаду… Не смогу…» – мелькнуло в голове, и вдруг вокруг посветлело. Пегая всхрапнула и прибавила ход. Мы вылетели в поле…
Некоторое время я ничего не слышала, кроме ровного топота копыт пегой и биения своего сердца. Казалось, оно стучит в такт шагам лошади. Бах, бах, бах…
Я попыталась оглянуться. Почувствовав движение, лошаденка сбавила шаг. Перед глазами пролетела ровная грязно-серая полоса поля, зеленый островок зарослей и взмыленные конские морды. Печенеги догоняли! Молча, словно преследующие добычу волки, они мчались за мной. Арканай скакал совсем рядом. Должно быть, он первым сообразил, что делать. Утешало, что они не кричали и не подбадривали своих коней. Значит, боялись. Но чего? Арканай, несомненно, знал эти места. Они могли бояться лишь людей. Русичей…
Надежда придала мне сил.
– Эй, люди! Эй! – отчаянно закричала я. – Э-э-эй!
Сзади что-то свистнуло. Узкая петля скользнула по моему плечу и упала. «Аркан», – узнала я. Мне доводилось видеть аркан в Вышегороде на ярмарке. Им ловили ошалевшую от шума лошадь. «И меня, как ту кобылу, – некстати мелькнуло в голове. – Только не для продажи, а для смерти». Показалось, что жесткая петля падает на голову, сползает на шею и стискивает ее, подобно пальцам мана… А если я остановлюсь? Может, Арканай простит?
Я отогнала позорные мысли и снова заколотила пятками в бока пегой. Глупости. Печенеги не прощают. Сначала Арканай натешится моим телом, потом подарит своим воинам, а после я и сама не захочу жить.
– Ы-ы-ы, – подгибая колени к ободранному животу, стонала несчастная. Один из печенегов хлестнул ее плеткой, но девка даже не вздрогнула.
– Вставай! – приказал Арканай.
Девка дернулась, оперлась окровавленными руками о землю и попыталась подняться. Не смогла. Арканай коротко скомандовал что-то своим воинам. Тот, который связывал девок, криво улыбнулся и вытянул из-за пояса широкий нож. Словно в тумане, я видела, как он спрыгнул с коня, подошел к упавшей и быстрым взмахом перерезал веревку на ее руках. Младшая подняла голову. По исцарапанным щекам девчонки текла кровь, но глаза сияли от счастья. Она думала, что ее освобождают. Запекшиеся серые губы слабо шевельнулись. Нож опустился еще раз. Из рассеченного горла младшей толчками хлынула кровь. Арканай довольно хмыкнул.
– Не-е-ет! – отчаянно завизжала вторая девка.
– Не надо… – шепнула я, но девка не услышала. Она беспомощно трясла головой и пыталась высвободить руки из веревочных пут. Темные с золотым отливом волосы рассыпались по плечам, на щеках проступили лихорадочные пятна, а глаза дико заблестели.
«А ведь она красива», – некстати подумалось мне.
– Пусти меня! Зверь! Выродок! – развернувшись к Арканаю, крикнула девка.
Взгляд печенега скользнул по ее лицу, огладил плечи… Губы изогнулись в довольной улыбке. Поняв, что он задумал, я ткнула лошадь пятками в подбрюх. Хотелось прикрыть девку от Арканая. Вдруг вспомнился совет старой мерянки, у которой мы со Стариком провели прошлую зиму. «Если худшего не избежать, смирись с ним, – говорила она. – Не противься судьбе, старайся верить в ее справедливость. Так легче принять и горе и позор».
– Смирись! – крикнула я старшей.
Взгляд девки устремился на мои вцепившиеся в конскую гриву руки, коснулся лица. Мгновение она стояла молча, словно пытаясь что-то понять, а потом заметила за моей спиной Арканая, вздрогнула и выплюнула:
– Ты! Сука! Столковалась с этим?!
Меня передернуло. Злость девки была дурной, от отчаяния, но ее грубые слова ударили по сердцу.
По-прежнему улыбаясь, Арканай подхватил мою кобылку под уздцы и шлепнул ладонью по крупу. Пегая послушно отступила. Приземистый жеребец печенега двинулся на девку. Рука Арканая потянулась к поясу.
«Все, – поняла я. – Но как глупо! Зачем степняки напали на никчемную телегу с сеном и взяли пленников? Если захватили как добычу, то почему не берегли? И как они оказались так далеко от своих земель, да еще впятером?» Во всем происходящем было что-то необъяснимое.
Конь Арканая толкнул визжащую пленницу грудью. Она шатнулась и упала. Длинная понёва задралась, обнажив пухлые, иссеченные ветками и травой ноги. До колена на них было страшно смотреть, а выше кожа была белой и чистой, словно у ребенка. На ходу развязывая пояс, Арканай спрыгнул с лошади, подошел к упавшей и наклонился. На его висках проступил пот. Короткие пальцы печенега коснулись девичьей юбки и полезли под нее, словно два больших паука. Узкие глазки похотливо заблестели…
Я вцепилась в гриву пегой и зажмурилась.
– Не-е-ет! – заорала девка. Свистнула плеть. – Аа-а-а…
Воины Арканая загоготали.
– Я ничего не могу сделать, ничего не могу сделать, ничего… – шептала я, стараясь не слышать отчаянных воплей насилуемой девки и сладострастных стонов Арканая. Однако его частое дыхание и мерзкий запах словно заполонили лес. «Ничего не могу сделать», – повторила я и зарылась лицом в лошадиную гриву. Пегая переступила с ноги на ногу и куда-то пошла.
– Пр-р-р! – не успев даже подумать, сказала я и осеклась. Лошаденка не остановилась. Я покосилась на печенегов. Забыв обо мне, они наслаждались зрелищем. Стоны девки стали слабеть. То ли она выбилась из сил, то ли Арканай завершал свое гнусное дело. Надо было поторопиться…
– Но! – прошептала я пегой. Она мотнула головой и пошла чуть шибче. Печенеги даже не оглянулись.
«Какая удача, что Арканай поверил в мою покорность! – вертелось у меня в голове. – Или знал, что мне не убежать? Связанной, на усталой лошади… Их мохноногие кони куда выносливей старушки пегой. Ее бока уже похожи на стиральные доски, и при каждом вдохе внутри что-то хрипит, а печенежские коньки словно только вышли из стойла».
– Но, но, – поторопила я пегую и слегка подтолкнула ее пятками.
Сбоку и впереди виднелся просвет в зарослях. Там, за лесом, могли оказаться люди. Тогда – спасение. А если нет? Тогда меня ждет участь сестер.
– Като-го! – закричал сзади один из печенегов. Я не знала их языка, но смысл уловила сразу.
Меня заметили. Теперь или никогда!
– Хей! – гаркнула я и ударила пятками потные конские бока.
Лес рванулся навстречу. Сзади заорали. Не оглядываясь и моля Всевышнего о том, чтоб под ноги пегой не попалось случайной рытвины, я пригнулась к лошадиной шее. Вопли печенегов, шлепки ветвей по голым ногам и посвист ветра слились в один непрерывный вой.
– Хей, хей, хей! – стараясь перекричать его, надрывалась я. Конская грива больно хлестала по щекам, пальцы онемели, а живот сводило судорогой.
«Упаду… Не смогу…» – мелькнуло в голове, и вдруг вокруг посветлело. Пегая всхрапнула и прибавила ход. Мы вылетели в поле…
Некоторое время я ничего не слышала, кроме ровного топота копыт пегой и биения своего сердца. Казалось, оно стучит в такт шагам лошади. Бах, бах, бах…
Я попыталась оглянуться. Почувствовав движение, лошаденка сбавила шаг. Перед глазами пролетела ровная грязно-серая полоса поля, зеленый островок зарослей и взмыленные конские морды. Печенеги догоняли! Молча, словно преследующие добычу волки, они мчались за мной. Арканай скакал совсем рядом. Должно быть, он первым сообразил, что делать. Утешало, что они не кричали и не подбадривали своих коней. Значит, боялись. Но чего? Арканай, несомненно, знал эти места. Они могли бояться лишь людей. Русичей…
Надежда придала мне сил.
– Эй, люди! Эй! – отчаянно закричала я. – Э-э-эй!
Сзади что-то свистнуло. Узкая петля скользнула по моему плечу и упала. «Аркан», – узнала я. Мне доводилось видеть аркан в Вышегороде на ярмарке. Им ловили ошалевшую от шума лошадь. «И меня, как ту кобылу, – некстати мелькнуло в голове. – Только не для продажи, а для смерти». Показалось, что жесткая петля падает на голову, сползает на шею и стискивает ее, подобно пальцам мана… А если я остановлюсь? Может, Арканай простит?
Я отогнала позорные мысли и снова заколотила пятками в бока пегой. Глупости. Печенеги не прощают. Сначала Арканай натешится моим телом, потом подарит своим воинам, а после я и сама не захочу жить.