– Найдена! Ты пришла… А я вчера начудил… – Он сжал голову ладонями. – Век себе не прощу! Хорошо, посадник у нас отходчивый. «Некогда, – говорит, – мне нынче со всякой мелкотой возиться. Краденое он вернул, вот пускай и идет на все четыре стороны».
   – Хватит, Журка, – одернула я. – Пошли отсюда. По дороге расскажешь, что да как.
   – Куда? – поднимаясь с мешков, вылупился он. Спина и зад воришки были белыми от муки.
   – Домой.
   Журкины родичи нас не ждали. Они сидели за столом и хлебали какое-то пойло.
   – Я вернулся, – с порога оповестил их Журка. Все обернулись. И рябая Журкина сестрица, и его неразговорчивый брат-кожемяка…
   – А эту чего приволок? – недобро сказал брат.
   Журка растерянно захлопал глазами.
   – Ты садись ешь, а ее видеть не хочу. Она весь наш род обидела. Пусть убирается, – продолжал кожемяка.
   Я вырвала руку из Журкиных пальцев и выскочила из избы.
   – Найдена! Прости брата. Впервые он так. – Журка догнал меня и положил руку на плечо.
   Я отстранилась:
   – Не надо. Все верно. Он прав…
   – Прав?! – – возмутился воришка. – Никакой тут правды нет!
   – Есть.
   От его участия мне хотелось плакать, и, чтоб не разрыдаться, я стала рассказывать о том, как просила его родичей помочь и как обидела их неосторожными словами. Поведала и о смерти Старика, и о Горясере, и о странном сне у посадского дома.
   – А знаешь, – услышав рассказ о сне, вдруг встрепенулся Журка, – давай сходим на Альту?
   От неожиданности у меня даже слезы высохли. Журка оживился:
   – Такие видения зря не даются. Давай сходим, поглядим на стан Бориса. Интересно же, и пути всего ничего.
   – Ты что?, – удивилась я. – Ладно мне некуда податься, а у тебя тут дом, родичи…
   – Ну и что – родичи? Я ж вернусь, – беспечно заявил он. – А к тому времени и брат отойдет, все обиды забудутся. Пошли?
   Мне стало смешно. Вещий сон? Да уж «вещий»! Навидалась всяких ужасов, сама себя напугала, вот и приснилось Бог весть что.
   – Ну ты как хочешь, а я схожу, – неожиданно решил Журка. – Гляну на Бориса, на его войско…
   Он вскочил и бодро зашагал к воротам. Я вытерла остатки слез. Неужели он и вправду собрался на Альту? Из-за какого-то сна..
   Маленькая фигурка скрылась за городьбой. Я встала и оглядела двор. Кругом было пусто и тихо, только петухи чистили крылья, собираясь петь хвалу новому дню и солнечному свету. Скоро двор наполнится людскими голосами: веселым гомоном ребятишек, девичьим смехом и грубыми шутками мужиков. А я опять останусь одна… Хотя почему одна? Не все ли мне равно, куда идти, а тут хоть спутник будет. Не Бог весть какой, но все же вдвоем веселее.
   – Погоди, Журка! – подхватывая мешок, крикнула я и побежала к воротам. – Погоди, я с тобой!

9

   Журка где-то раздобыл челнок.
   – Взял у деда, – смущенно пряча взгляд, сказал он.
   Я не поверила. Никакого деда у Журки не было.
   – Оставь расшиву, где взял, – заявила я.
   – Да ты что?! Не пешком же топать! – возмутился Журка. – А расшиву я верну. Вот сходим на Альту, поглядим на Бориса с его дружиной, и верну. Ей-богу. – И он так убедительно перекрестился, что я лишь махнула рукой и влезла в утлую лодчонку.
   Целый день Журка греб быстро и уверенно, а к вечеру устал. Он то и дело закрывал глаза, укладывал весло на колени и в полудреме шевелил губами, словно кому-то что-то обещал.
   – Давай-ка причалим и выспимся, – предложила я.
   Журка очнулся:
   – Не… Тут уже близко, – и снова уронил голову на грудь. Мне надоело его будить. Пусть спит, пока течение само гонит нас по реке.
   Под тихий плеск воды я задремала. А проснулась от сильного толчка. Челн шатнулся и затрещал.
   – Журка! – вскрикнула я и открыла глаза. Воришка спал, сжимая весло в тонких пальцах. Нос челнока преодолел невидимое под водой препятствие и выполз на песчаную отмель. Что ж, делать нечего, придется разбираться самой…
   Подобрав подол, я спрыгнула в воду. Река ласково обняла мои ноги прохладным илом. Мелкие, похожие на лунные блики рыбешки заметались между челноком и берегом. Я взялась за нос расшивы и попробовала спихнуть ее с мели. Что-то зашуршало. Камень? Если так, то толкать нельзя, иначе острый край камня может пропороть кожу расшивы. Я прислушалась. Звуки доносились сверху, с откоса. Что-то звякнуло, коротко всхрапнула лошадь.
   «Хорошо, – ежась от ночного ветерка, подумала я. – Если рядом жилье, можно попроситься на ночлег, а попадутся добрые хозяева, так еще и накормят…»
   Бросив последний взгляд на спящего Журку, я полезла на кручу. Сперва договорюсь о ночлеге, а потом вернусь за ним.
   Песок сыпался из-под пальцев, а маленькие колючие кустики больно царапали ладони, но мне все же удалось взобраться на песчаный откос. По его краю теснился молодой сосняк, за ним слышалось конское фырканье и топот.
   – Эй! – вылезая из зарослей, крикнула я и осеклась.
   Я ожидала увидеть мирных путников или задержавшихся по дороге к дому сельчан, но это были воины. Больше сотни верховых. Остроконечные шлемы, окованные железом щиты, блестящие, как рыбья чешуя, кольчуги…
   – Кто там? – вглядываясь в темноту, окрикнул один из всадников и добавил: – Стой!
   Приказ подстегнул меня, словно хлыст. Куда ж я выскочила?! На кого напоролась?! А если это та самая бессмертная стая оборотней?
 
Бессмертье карой им дано,
обличьем звери,
но душою
они все воины.
Мечам
их никогда не видеть ножен.
И никогда девичьих ласк
им не забыть…
И черной злобой
давно пропитаны клинки и души
оборотней Стаи.
 
   Так пел о них Старик. В моих ушах звучал его предостерегающий голос. Бежать! Ноги сами понесли меня в чащу.
   – Стой!!! – заорал ратник.
   Как бы не так! Не успевая подныривать под ветви встречных деревьев, я неслась к берегу, туда, где оставила челнок с Журкой. Быстрее… Еще быстрее… Вот и откос.
   Я прыгнула, покатилась, больно ударилась о какую-то корягу, вскочила на ноги и закричала от ужаса. Челнока не было! Осталась отмель, след на ней, но ни лодки, ни спящего Журки… Должно быть, течение подхватило челн и повлекло дальше. Я всхлипнула и побежала по воде.
   – Стой! – крикнул уже знакомый голос.
   Бежать от оборотней бессмысленно, нужно смириться…
   Я зажмурилась и остановилась. «Господи, пошли мне силы для последней молитвы, прими мою душу, не отдай нечистой…»
   – Девка, – удивленно сказал кто-то из всадников.
   – Эй, ты, открой глаза, – приказал другой. Я открыла. Огромный черный воин в шлеме со спускающейся на нос золоченой полоской склонился ко мне и тронул за плечо: – Ты кто такая?
   Он говорил совсем как человек. И ждал ответа. Но какого? Что сказать оборотню? Или не оборотню?
   Я пригляделась и, переведя дыхание, начала:
   – Отпустите меня… Пожалуйста! Я никому ничего не сделала… Отпустите…
   – Где ты живешь? – спросил всадник. – Мы проводим тебя домой. Нынче в здешних местах небезопасно.
   Обманывает? Или нет?
   – Тут совсем близко, – соврала я. – Сама дойду…
   Он нахмурился:
   – Рядом нет ни одной деревни.
   – Это за лесом. – Мои губы дрожали. – Я заснула, когда собирала хворост… Проспала закат…
   – Хворост? Заснула?
   Он не верил. Я попятилась и уперлась спиной в конский бок.
   – А ведь она врет, – небрежно сказал кто-то сзади.
   Я обернулась. Рыжие космы, блестящие белые зубы и злые глаза незнакомого ратника – вот и все, что удалось разглядеть. Рука златошлемного грубо тряхнула меня.
   – Говори правду!
   Правду? Какую правду? Что сказать?
   Меч воина качался прямо перед моими глазами, лошади фыркали в лицо… Но это не оборотни… Точно не оборотни…
   Я уже открыла рот, как вдруг златошлемный воин спрыгнул с коня, схватил меня за руку и недобро заворчал.
   – – Что там, Апонница? – заволновались другие. – Что такое?
   – Кровь! Она вся в крови!
   – Где?
   – Вот! – Он победно вскинул мою руку.
   Я удивлено уставилась на собственную ладонь. По ней расползлось темное влажное пятно. Наверное, порезалась о шипы, когда лезла на откос. Кусты были такими колючими…
   Воин швырнул меня на землю. Что-то острое и холодное коснулось шеи.
   – Кто ты? – потребовал Апонница. – Ты пришла с теми, кто украл нашего князя?
   Князя? Какого князя?
   – Говори, кто увез князя Бориса?!
   – Не сходи с ума, Апонница, – негромко пробормотали из темноты надо мной. – Девчонка не виновата. Оказалась случайным видоком, вот и потеряла дар речи.
   – Видок она или нет, но она должна сказать, где наш князь! – зарычал Апонница и провел мечом по моей шее.
   Теперь я поняла. Это сон. Продолжение того сна про Горясера, Святополка и бояр-убийц… А эти воины даже не догадываются, что всего-навсего мне снятся! Чего-то требуют… А мне нужно лишь проснуться – и они исчезнут!
   – Хочешь правду? – понимая глупость всех объяснений, забормотала я. – Так слушай! Все слушайте! Вы ведь ненастоящие, и ладони мои, и эта кровь – все ненастоящее. Вы мой сон, поняли?! Сон!
   Они ничего не понимали. Таращились, будто каженники, и хмурили брови. Глупые ночные видения!
   – Я приехала из Вышегорода, – продолжала я. – В челноке. Челнок уплыл, пока выбиралась на берег..
   Меч Апонницы снова пополз по моему горлу.
   – Где твои спутники?
   Даже во сне нужно помнить о друзьях. Предательство всегда предательство, даже во сне…
   – Я была одна.
   – Но зачем ты приехала на Альту? – Он требовал ответа совсем как настоящий. Но если я не могу проснуться, то почему бы не сказать правду? Что мне может сделать ненастоящий меч?
   – Я знала, что князя Бориса хотят убить, – сказала я.
   – Откуда ты знала? – чуть не завыл Апонница.
   – Из сна. Из такого же сна, как этот, – ответила я. Меня трясло, и, словно в тумане, надо мной плыли незнакомые усатые лица. – Это был вещий сон… Там хотели убить Бориса…
   Продолжать я уже не могла. Они закричали, заглушая мои слова. Воины-видения перебивали друг друга, возмущались и кому-то угрожали. Они не знали, как смешно выглядят.
   – Она издевается над нами! – кричал кто-то.
   – Она видела убийц! – вторил другой, а еще один ударил меня по лицу и прошипел: – Стерва! Говори, где князь!
   Щеку опалило огнем. Сомнение на миг коснулось моей души и тут же исчезло. Конечно, это сон…
   – Оставьте ее! – завопил кто-то. – Она же безумна!
   – Убить эту тварь! Смеется над нами!
   Голоса, голоса, голоса… Они звенели в моей бедной голове и рвали ее на кусочки. Мир плыл и качался, а небо тонуло в реке, постепенно светлея и светлея.
   – Хватит, – попросила я неведомо кого. – Хватит, ведь все вы ненастоящие… Зачем же так шуметь?
   А потом закружилась, словно сорванный ветром лист, и утонула то ли в небе, то ли в реке…
 
   Очнулась я от качки и солнечных лучей. Моя щека больно терлась о нагретую солнцем кольчугу, а руки были крепко привязаны к седлу. И это не было сном.
   Я закусила губу и помотала головой. Где я? Куда меня везут?
   – Очухалась, – сказал грубый голос.
   – К Киеву вовсе очнется, – добавил другой. – И все расскажет светлому князю Святополку. Не захочет добром, заставим силой. Нам нужен наш князь.
   О чем он говорил?
   – Кто вы? Куда меня везете? – слабо шепнула я.
   Сбоку мелькнула тень. На сей раз Апонница был без шлема. Светлые волосы струились по его плечам, а длинный нос нависал над рыжими усами, словно вороний клюв. С покрытой головой он выглядел лучше…
   – Стерва, – – пробормотал Апонница.
   Мне захотелось заплакать. В чем меня винили?
   – Красивая стерва, – угрюмо повторил он, – и хитрая… Ничего, в Киеве тебя обломают… Все расскажешь, как миленькая.
   Мне стало страшно. Очень страшно.
   – Что расскажу?
   – Все. – Апонница подхлестнул коня и ускакал куда-то вперед.
   – К Святополку тебя везем, в Киев, – уже мягче пояснил всадник за спиной. Я не смогла обернуться. Шея словно одеревенела.
   К Святополку? Зачем? Он убил Улеба… И Старика… Он и меня убьет…
   – Не надо! – выкрикнула я. – Не надо в Киев! Не надо!
   Они остановились. Апонница вынырнул из слепящих солнечных лучей, как будто только и ждал моего крика.
   – Почему? – холодно спросил он.
   Я зажмурилась и постаралась успокоиться. Все оказалось правдой. И эти воины, и Горясер, и боярский заговор. Сон превратился в страшную явь. Но что же я наговорила им ночью? Кажется, проболталась о заговоре…
   – Святополк – убийца, – смиряясь перед неумолимостью правды, прошептала я. – Он приказал вышегородским боярам убить Бориса. Он…
   Договорить я не успела – краем глаза заметила летящий в лицо кулак и услышала:
   – Врешь, сучка! Святополк – брат нашего князя ! Княжью кровь чернишь, стерва!
   А потом стало темно и тихо.

10

   Анастас метался по пустой клети, теребил веревочный пояс и стонал сквозь зубы. Неужели на старости лет удача отвернулась от него? Неужели эти черные дни никогда не кончатся? А может, обратиться за помощью к митрополиту? Он поможет… Или, наоборот, постарается окончательно смять старого, неугодного киевскому князю настоятеля и поставить на его место своего, помоложе и поизворотливей? Нет, митрополиту жаловаться не стоит… Но что же делать?
   Со смерти Владимира Святополк словно поставил меж собой и Анастасом невидимую стену. Игумен сочинил немало хвалебных служб в честь нового князя, но Святополк не простил… А все из-за проклятого наемника! И откуда он только выполз, из какой змеиной норы?! Горясер… Имя-то какое пакостное…
   Пальцы настоятеля лениво перебрали несколько грамот. Одна с шуршанием упала на пол и осталась лежать там нелепым белым комком.
   «Совсем как я, – подумал херсонесец, – одинокая, никчемная… Только ее сбросила моя рука, а меня – чужак-наемник. Этот тупоголовый безродный пес вошел в княжий терем, как в собственную избу!»
   Анастас вздохнул и поднял с пола смятую бересту. За дверью раздалось знакомое шуршание рясы.
   – Отец игумен! – Чуть не зацепившись за порог, в клеть ввалился молоденький чернец. – Отец игумен!
   Анастас удрученно покачал головой:
   – Разве подобает так спешить служителям Господа?
   Чернец осекся и склонил остриженную в кружок белобрысую голову. Его щеки пылали, а губы тряслись от желания поведать новости.
   «Ничего, потерпит. Пусть наберется должного уважения к своему игумену…» – Анастас неторопливо сложил бересты на стол и повернулся к мнущемуся в нетерпении монаху:
   – Что же тебя привело, сын мой?
   – Князь Святополк зовет тебя.
   Анастас чуть не подпрыгнул от радости.
   – Ступай, сын мой, – сдерживая восторг, кивнул он чернецу.
   – Но князь велел спешно… – забормотал тот.
   – Ступай, – повторил Анастас. – Все в руках Божьих. Приду, как смогу.
   Дверь за чернецом закрылась. Херсонесца так и подмывало броситься за ним, пробежать по узким коридорам к терему, распахнуть двери Святополковой светлицы, войти туда и, победоносно глядя на князя и его псов-бояр, спросить: «Чего звал, Окаянный?» – но он сдержался, не спеша прошествовал через храм, поговорил с трущимися возле усыпальницы убогими, вышел во двор, потоптался на старых ступенях и только потом направился к терему.
   Там его уже ждали. Высокий и тощий, чем-то похожий на вяленую воблу варяг Рикон стоял на крыльце и сердито оглядывал двор.
   – Где тебя носит, игумен?! – едва увидев настоятеля, зарычал он. – Заждались уже!
   – Постыдись, воин, – сжимаясь в неясном предчувствии, ответил Анастас. Неуважительный тон варяга и его грубые слова не походили на приветствие. Может, случилось что-то непредвиденное? Может, из Тмутаракани приехала жена Святополка и привезла епископа Реинберна? Проклятый поляк мог возжелать его места при церкви… Хотя вряд ли… Анастас первым узнал бы о его приезде. Нет, тут крылось что-то иное.
   Продолжая размышлять, он прошагал за варягом в палаты. Святополк ждал в горнице. Метался из угла в угол и что-то бурчал себе под нос. В дальнем углу, за выступом, замер Горясер.
   – Анастас! Наконец-то! – кидаясь к настоятелю, выдохнул Святополк. – Пойдем. Скорее.
   – Я всегда готов послужить тебе, светлый князь. Жаль, нечасто кличешь, – с упреком сказал Анастас. Его распирало от гордости. Так, так! Пусть этот волк-наемник полюбуется, как его привечают!
   – Хватит разговоров. – Святополк потянул Анастаса к дальним, «черным» дверям. – Пойдем же…
   Первым вышел Рикон, за ним князь. Шагнув в полутьму коридора, херсонесец заметил, как наемник отделился от стены.
   «А если это ловушка? – мелькнуло в голове игумена. – Заманят в потайную клеть и там…»
   Что будет там, Анастас боялся даже подумать.
   – Брат мой, князь Борис, – между тем бормотал Святополк, – убит. Подло, своими же людьми… Его привезли в Киев, ко мне. Ты поможешь показать тело Бориса людям. Никто не должен заметить… – Святополк поперхнулся, сглотнул и с трудом закончил: – Убийц я отыщу и накажу. А твое дело благое – предотвратить смуту. Прибери Бориса[13] так, чтоб никто ничего не заметил. Иначе люди возропщут, поднимут смуту, сами пойдут искать извергов.
   Анастас научился понимать речи князей.
   «Значит, Окаянный все-таки нанял убийц и освободился от брата, – сообразил он. – Тело доставили в Киев, и теперь все следует представить так, будто Бориса убили неведомые враги. Кого же овиноватят?»
   – Кто же сотворил сие злодейство? – спросил он.
   Святополк вздрогнул, однако без колебаний ответил:
   – Не знаю, не знаю… Слышал, будто стоял он лагерем на Альте и при нем сотня. Сотником был некий Апонница. Уж не ведаю, как и что, но когда случайные люди проезжали мимо, они застали в лагере только трупы доверенных слуг и самого Бориса, а воинов Апонницы нигде не было. Ходят слухи, что сотня ушла в соседнее село до появления убийц, но я не верю. Надежные люди клянутся, что сами видели, как проклятый Апонница подбивал воинов умертвить своего князя. Его и его людей ищут. Найдут – истребят без сожаления. А о Борисе позабочусь я.
   «Да уж, ты о нем позаботился, – кивая головой, думал Анастас. – И ведь велел привезти в Киев, чтоб самому удостовериться. Вот нелюдь…»
   – Здесь. – Святополк посторонился, и Анастас увидел странно скрученный тряпичный мешок. Он лежал посреди просторной клети. Под пропитавшейся кровью тканью угадывались очертания человеческого тела.
   «Неужели там Борис? – про себя удивился Анастас. – А казался-то большим…»
   – Откройте, – попросил он.
   Наемник коротко кивнул Рикону. Тот молча взялся за край мешка, и оба воина дружно встряхнули куль. Из мешка показалась скрюченная в судороге окровавленная рука. Анастас уставился на нее. У запястья темнела колотая ножевая рана. «Неумело, – определил настоятель. – Зарезали, как свинью». За рукой выскользнуло плечо и голова. Покрытые бурой кровью волосы Бориса слиплись на макушке, открывая свету его ввалившиеся глазницы, заостренный нос и бледные щеки.
   – Боже! – простонал Святополк и отвернулся к стене.
   – На все воля Господня, – дрожащим голосом произнес настоятель. Его трясло. Бедняга Борис… Нет, его не просто закололи, казалось, его нарочно резали на части, но каждый раз неизвестный мясник прерывал работу, так и не доведя ее до конца. Даже на шее несчастного зияли сразу три раны.
   – Приступай, – послышался чей-то спокойный голос.
   Анастас обернулся. Горясер равнодушно разглядывал мертвое тело. В серых глазах не было ни жалости, ни удивления.
   «Зверь, как есть зверь», – подумал настоятель и вздохнул:
   – Нужно позвать монахов.
   – Нет! – громко возразил князь. Его кадык судорожно дергался, а взгляд шарил по клети, избегая мертвого брата.
   – Но…
   – Князь сказал «нет», – отрезал Горясер.
   – Я не сделаю это один.
   – Он поможет. – Наемник кивнул на все еще держащего холстину Рикона. – Скажи, что делать. Никто не должен увидеть Бориса таким.
   – Хорошо. – Анастас понимал, что спорить бесполезно, если не опасно. – Прежде всего раздеть и обмыть.
   Раздеть князя удалось сразу. Его тело должно было бы уже закоченеть, однако пальцы мертвеца легко разгибались, отпуская на волю золотые с тиснением кольца. Все тело от шеи до пят оказалось исколото ножами. Князя положили на лавку. Откуда-то приволокли бадью с водой. Анастас оторвал кусок холстины, намочил его и осторожно выжал на плечо мертвеца. Бурые капли побежали по бледной коже и закапали на пол. Святополк тяжело задышал и попятился.
   «Сперва омыть грудь, – старательно обмывая раны, думал херсонесец, – затем живот, шею, лицо…»
   Когда дело дошло до рук, Анастас наклонился к бадье. Вода в ней приобрела мутно-коричневый оттенок. Ненароком задетая рука Бориса упала с лавки и коснулась края бадьи. Анастас отбросил ее назад. Она снова упала.
   «Нужно поправить», – подумал игумен и выпрямился. Он еще не успел разогнуться, когда почувствовал неладное. Голубые глаза мертвого князя пристально смотрели на него из провалившихся глазниц!
   – Нет… – Анастас выронил тряпку и попятился. Этого не могло быть! Он сам раздевал и обмывал покойника!
   – Что там? – Святополк оторвался от стены, шагнул к лавке и остановился, столкнувшись со страдальческим взглядом брата. Его губы затряслись.
   – Не может быть… – уставившись на оживший труп, прошептал Рикон.
   – Тхр-р-р… – Губы «мертвеца» скривились. Голубые глаза моргнули, лицо дернулось…
   – Не-е-ет! – Анастас не знал, кто выкрикнул это – он сам или Святополк.
   Ужас заполонил все его существо. «Кара мне, кара за подлое», – металось в мозгу. В памяти встали изуродованные голодом лица херсонесцев, бледный лик Владимира и другие, много других, – все, кого он предал за свою долгую жизнь.
   – Хр-р, хр-р…: – корчась, хрипел Борис. Его пальцы цеплялись за края лавки. Казалось, еще немного, и он поднимется…
   Мимо Анастаса метнулась тень. «Горясер», – успел подумать он. Хрипы смолкли.
   – Боже, Боже, Боже… – безостановочно всхлипывал Святополк. Вторя ему, чуть слышно молился Рикон, а Борис лежал на лавке молчаливый и неподвижный. .
   «Уж не примерещилось ли?» – чувствуя на спине липкие капли пота, подумал настоятель. Он оторвал взгляд от тела и увидел измазанный кровью клинок Горясера. Рука наемника крепко сжимала резную рукоять, а окровавленное лезвие ползало по поле его рубахи, оставляя темные следы. Анастаса затошнило.
   – Продолжай, игумен, – безучастно сказал наемник. Лезвие клинка нырнуло в ножны на его боку.
   Настоятель шагнул к Борису. Чуть выше трех колотых ран горло мертвеца перерезала тонкая, едва различимая полоска.
   – Отмучился, несчастный, – чуть слышно прошептал Рикон.
   Анастас неловкими пальцами зацепил упавшую тряпку и опустил ее в бадью. Теперь вода в ней казалась совсем черной.
   Он не помнил, как обмыл и одел князя. Не помнил и того, как вышел из терема. Ноги сами несли его к единственно верному убежищу – Десятинной церкви. Только там Анастас мог замолить свои грехи…
   Он прошел мимо городских ворот и вдруг услышал громкий крик.
   – Посторонись! – орал позади звонкий молодой голос.
   Анастаса толкнули и прижали к городьбе.
   – Прости, отец игумен.
   Словно в тумане, перед настоятелем проплыла виноватая рожа какого-то ремесленника.
   – Ничего, – прохрипел он.
   Ремесленник удовлетворенно кивнул. В лицо Анастасу полетела пыль. Сминая зазевавшихся прохожих, мимо промчались вооруженные всадники.
   – Неймется Окаянному, – зло пробурчал кто-то. – Опять свою свору на охоту за человечиной выпустил.
   – Поговаривают, будто он и с князем Борисом что-то худое сотворил, – подхватил женский голос, – будто резня на Альте его рук дело…
   – Заткнись, дура, – зашипели на нее. – Или жить надоело?
   Анастас почувствовал на себе чужие взгляды. Они касались его лица, перебирая мохнатыми лапами, ползли к глазам, но, так и не достигнув цели, отскакивали, будто пугливые тараканы.
   «Боятся, – сообразил игумен. – Меня боятся… Знают, что я с князем повит одной веревочкой. Чуют. В крови я. А эти… – Он взглянул вслед ускакавшим воинам. – Эти, должно быть, за сотником Бориски… Как его там? Апонницей… Да, Апонницей…»
   Внезапно ему захотелось оправдаться. Он сам не ведал, перед кем. Может, перед этим грубым и ничтожным ремесленником, а может, перед всем киевским людом… «Нельзя, нельзя, я же…» – вертелось в его голове, но, споря с разумом, губы разомкнулись и выдавили:
   – Простите, люди добрые…
   Он ждал ответа, как не ждал ничего в жизни. От этих мелких, случайно встреченных на пути людишек зависела его судьба, а его душа качалась на волоске над бушующим пламенем ада… «Простят – буду спасен, простят – буду спасен», – молитвенно звенело внутри.
   – Да у него никак жар… – услышал Анастас смущенный женский шепот и потерял сознание.

11

   – Журка… Помоги, Журка, – попросила я и вдруг вспомнила: «Ах, нет, Журка не поможет. Он остался там, в челноке, а я покачиваюсь за широкой спиной одного из воинов Апонницы… У Апонницы белые как снег волосы и ясные глаза. Они жгут меня ненавистью. Нужно отвернуться, чтоб не видеть этих горящих глаз…»
   Я попробовала повернуть голову, застонала от прострелившей шею боли и открыла глаза.
   Надо мной нависал серый в щербинах земляной потолок. Сквозь округлую дыру сверху сочился слабый свет.
   «Яма или высохший колодец», – подумалось устало. Как я очутилась в колодце? Я не помнила…