Григорьева Ольга. Найдена

   И этот день выдался таким же, как прежние.
   Солнце заливало двор, за широкими воротами шумел многолюдный Киев, а в Предславовой горнице звучали лишь молитвы и скрип веретена. Я зевала, терла глаза и поглядывала в мутное окно. Там трое дворовых готовили лошадей для дальнего пути.
   – Льет, Этран, возьмете Голубя и Бурю, и к рассвету жду вас под Родней. Аней и Жимарук – со мной!
   Я насторожилась. Лица говорящего было не видно, но голос Горясера я смогла бы узнать из тысячи. Куда-то собрался…
   Княжна заунывно завела какую-то молитву. Глянув на ее согнутую спину, я вздохнула. Горясер – вольная птица. Его ничем не остановишь. Нынче здесь, завтра – там… Раньше и я была такой, а теперь не могу. Не телом устала – душой…
   – Постели мне. Притомилась, – поднимаясь с колен, приказала княжна.
   Я направилась к постели. Взбила подушки, поправила перину…
   – Сказывать на ночь?
   Она устало махнула рукой:
   – Нет, ступай. Ничего не надо.
   Ступай – это значит «иди в сени и ложись на жесткую лавку у дверей». Но прежде – к Святополку.
   Я выскользнула из клети, прошла мимо стражей в переходе и свернула на лестницу.
   – Куда это так поздно? – Передо мной возникла Палашка. Ее голубые глазки полыхали злобой.
   – Не твое дело. – Я попыталась обойти девку, но лестница оказалась узка для двоих.
   – Не мое? Может, княжны? – Она ухмыльнулась. – Она, бедняжка, верно, не знает о твоей подлости…
   Она мне надоела.
   – Уйди по-хорошему, – сказала я.
   – А не то? – Палашка ехидно сощурилась. – Что сделаешь? Крик поднимешь? Я ведь знаю, почему ты каждую ночь шастаешь к Святополку…
   – Тебе бы, Палашка, – мягко сказала я, – чуточку умишка, и получилась бы квочка не хуже той пестрой, что в княжьем курятнике кудахчет.
   Палашка охнула и отступила. Мне только этого и хотелось. Было недосуг препираться с глупой девкой. Ждал Святополк.
   Горница Окаянного показалась мне пустой. В ней не было Горясера. Его угол занял невысокий широкоплечий воин в темной рубахе, наискось перевязанной кожаным ремнем. Из-под ремня торчала рукоять ножа. Святополк сидел у окна. Лицо князя было недовольным.
   – Доброго здоровья тебе, – поклонилась я. Он кивнул. Как обычно… – Нынче княжна до полудня молилась, потом…
   – Хватит! – Окаянный вскочил и врезал кулаком по боковине стула. Воин в углу встрепенулся. – Не мели пустого! Надоело! Ты не затем к княжне приставлена, чтоб спать ее укладывать, а затем, чтоб ведать все ее помыслы! Поняла?!
   – Чего тут не понять?
   – А коли поняла, так ступай и завтра говори иначе! Не то пожалеешь, – рявкнул Святополк. Холеная рука взметнулась вверх.
   Невысокий воин мигом оказался возле меня.
   – Иди, иди, – грубо пробурчал он.
   Ноги понесли меня к терему княжны. Я вошла и устроилась на лавке у дверей в ее покои.
   – Найдена! – раздался из-за двери требовательный голос.
   Чего еще? Я встала, поправила рубаху и вошла в горницу.
   – Поставь лучину. Не хочу спать без света, – приказала Предслава.
   Я вытянула из стопки толстую лучину, подпалила ее и зажала в светце.
   – Теперь хорошо?
   Отблески неяркого пламени заплясали по замершим на белом одеяле рукам Предславы.
   – Поди сюда, Найдена.
   У меня в груди завозилось нехорошее предчувствие. Однако пошла.
   – Ближе.
   Я склонилась.
   Такой прыти от княжны я не ожидала. Ее только что спокойные пальцы вспорхнули с одеяла и вцепились в мою косу. Сильный рывок бросил меня на колени. Затылок задергало болью. Предслава спрыгнула с кровати и накрутила мои волосы на руку. Толчок – и я ткнулась лбом об пол. Щека ощутила холодок половицы, а перед глазами возникли холеные ножки княжны.
   – Наушничать повадилась, тварь? Я тебя из грязи подняла, в терем допустила, а ты?! К Окаянному бегаешь, болтаешь с ним каждый вечер? О чем же у вас разговоры?!
   Она мотала мою голову из стороны в сторону. Моя щека терлась об пол, а из скошенного рта вытекала тоненькая струйка слюны. От боли и неожиданности я растерялась.
   Предслава довольно хмыкнула и вновь впечатала меня лицом в половицу:
   – Говори правду, дрянь!
   «Правду? А с какой стати? – про себя возмутилась я. – Сама-то она помалкивает! Тоже мне, нашлась правдолюбица! И волтузить меня ей никто права не давал. Это она свою Палашку может за косу крутить, а мне указывать нечего!»
   – А ну пусти! – Преодолев боль, я извернулась и сгребла узкие щиколотки мучительницы. Она тонко взвизгнула и рухнула на пол. Однако косу не отпустила.
   – Мразь! – Ее раскрасневшееся лицо очутилось напротив.
   – Сама такова!
   Страха во мне не было. Подумаешь, княжна! А руки распускать не позволю! Я выбросила ладонь вперед и вцепилась в ее горло. Предслава захрипела.
   – Пусти, говорю!
   Она разжала пальцы.
   – Хочешь правду? – Я крутнулась и, усевшись верхом на распростертую княжну, быстро закрыла ее рот ладонью. – А сама не больно правдива… Путаешься с наемником.
   Ее глаза округлились.
   – Думала, не знаю? Как бы не так! Слышала, как ты в темной клети, с Горясером… – Я мотнула подбородком на дверь и вдруг ощутила горечь от прежней наивности. – А я-то, дура, шла к тебе из Новгорода, от Ярослава.
   Предслава задергалась. Моя ладонь соскользнула. Однако княжна не закричала.
   – Ты… чего говоришь? – – слабо выдохнула она.
   На меня навалилась усталость. Будь что будет… Ничего больше не хочу…
   – Зови стражу. – Я отпустила Предславу и сползла на пол. – Пусть вяжут. Нынче не повяжут, так завтра прибьют. Поганая ваша княжья порода… Не ты в яму посадишь, так твой окаянный братец со свету сживет.
   Только теперь я почувствовала на губе кровь. Вытерла ее рукавом и закончила:
   – Ярослав тоже хорош. «Или ступай в Киев или подавай убыток…» Тьфу!
   На душе стало легче. Не то чтоб совсем хорошо, но легче. Даже скорая смерть показалась не такой уж страшной. Всем рано или поздно придется…
   – Какой убыток?
   Я посмотрела на нее. Княжна уже успела сесть. На ее белом горле темнели два пятна от моих пальцев.
   – Ты сказала, что пришла от Ярослава? Какой убыток хотел возместить мой., брат?
   – Не важно, – хмуро ответила я. – Ярослав приказал, я пошла. А тут ты с этим поляком, будь он неладен… И Святополк… Накинулись на меня, будто свора на зайца.
   Княжна вовсе утратила спесь. Ее голос задрожал, холеные руки молитвенно прижались к груди.
   – Что передал мой брат?
   – Говорил, что хочет тебя освободить. Чтоб ты не досталась поляку. А ты и так не досталась. Значит, моя совесть чиста. Уйду я…
   Я встала и отряхнула рубашку. Хватит рассуждать. Не хочет звать слуг – не надо, но прислуживать ей я больше не буду. Дам деру, пока нет Горясера. Кто остановит? А там – ищи ветра в поле.
   – Подожди! – Голос княжны стал просительным. – Не уходи.
   Она тяжело вздохнула и стала подниматься. С трудом, будто больная. Помочь, что ли? Нет, не стану. Допомогалась уже.
   Постель под телом княжны заскрипела. Я шагнула к дверям. Тишина… Неужели отпустит? Не позовет стражников наказать обидчицу и стерпит оскорбление от безродной девки?
   – Да подожди же! – Она чуть не плакала.
   Я остановилась:
   – Чего ждать? Хочешь посадить меня в яму – зови слуг, а нет – отпусти.
   – Далась тебе эта яма!
   «Гляди-ка, умеет разговаривать, как обычная баба, без спеси, – удивилась я. – А казалось, что она с таким голосом уродилась. Как-никак, княжьего рода…»
   – Ко мне нынче приходила Палашка. Клепала, будто ты наушничаешь Окаянному, – договорила княжна.
   Я сплюнула на пол. Поглядела на княжну и призналась:
   – Она не клепала. Окаянный меня к тебе приставил и велел обо всем доносить.
   – Но ты говорила, будто пришла от Ярослава.
   – Я и пришла от Ярослава. Сначала. А потом меня нанял Святополк. После той ночи, после пира…
   Предслава залилась румянцем:
   – Ладно, не вспоминай… Ты ему сказала?
   – Очень надо… – Я фыркнула. – Ничего я не сказала… Ни о тебе, ни о наемнике. Не мое это дело…
   – О наемнике?
   Зачем она притворялась? Хотя ее дело. Нравится ей скрытничать – ради Бога. Лишь бы отпустила.
   – Ах, тот разговор с Горясером! – вспомнила она. – Он уговаривал меня пойти на пир…
   – Ага. – Я кивнула.
   – И ты помыслила плохое?!
   А что еще я могла подумать? Предслава скомкала край одеяла и прижала его к груди:
   – Не мне оправдываться, но скажу. Я – княжья дочь, а Горясер – простой наемник.
   – Сердцу не прикажешь, – возразила я.
   – Верно, – она кивнула. – Только Горясеру в моем сердце делать нечего. Он служит моему врагу. А мне помог лишь потому, что не хотел видеть моего бесчестья. Когда-то я избавила его от позорного плена, теперь он отдал долг. Знаешь, каково быть опозоренной? – Голос у Предславы задрожал. – Нет, не перед людьми, а перед собой? Знать, что втоптала в грязь имя отца и всех славных предков?! Кабы не Божий запрет, наложила бы на себя руки, а так… – Она всхлипнула.
   Неужели плачет? Я подошла к кровати, склонилась и осторожно отвела руки Предславы от лица. Ее глаза блестели, мокрые ресницы слиплись, а щеки украшали влажные разводы. Плачет!
   Она поймала мой изумленный взгляд и ткнулась носом в подушку. Худые плечи княжны затряслись. Мне не приходилось утешать княжон. В походной жизни со мной случалось всякое, приходилось утешать и изнасилованных, и обобранных, но к этой, наверное, нужен был особый подход.
   – Ну, будет тебе, – забормотала я. – Чего слезы лить? У тебя все есть. Все тебя любят.
   – Никто меня не любит, – всхлипнула она.
   – А Ярослав?
   Она подняла зареванное лицо:
   – Ярослав?
   – Он. Хочешь к нему?
   – Да…
   «Господи, а она ведь не старше меня! – заметила я. – И взгляд беззащитный, как у ребенка. Что же с ней сотворили?! Как сделали той гордячкой княжной, которую знает вся Русь? А теперь отобрали и последнее – гордость… То-то она все молится и молится…»
   Молится? Анастас!!! Неожиданная догадка сорвала меня с постели.
   – Послушай. – Мне было трудно говорить. – Тут Анастас… Бывший настоятель… Он нынче служит Болеславу. Я знаю за ним много грехов. Прошлой зимой он привел убийц в дом боярина Улеба. Я видела это своими глазами. И еще есть свидетели. Если польский король узнает об этом, что он сделает с пособником убийц?
   – Не знаю… – Предслава задумчиво качнула головой. Она не понимала, куда я клоню. – Наверное, учинит суд…
   Я так и думала. А бывшему настоятелю суд ни к чему. И Окаянный не позволит ему дойти до судной скамьи. Анастас слишком многое знает. Значит…
   – Тогда, – я перешла на шепот, – Анастас поможет нам бежать. Ты часто молишься. Ходишь в церковь, а один мой друг говорил, что в Десятинной есть тайный ход, который выводит из города. Он был очень мудрым человеком и не стал бы мне лгать. Анастас наверняка знает этот ход. Завтра я напомню бывшему настоятелю, где мы встречались, пригрожу и…
   – Нет! – Предслава вскинулась. Рубашка сползла с ее гладкого плеча, глаза загорелись. Все-таки она быстро соображала. – Не ты, а я! Я напомню херсонесцу его грехи!
   Она снова стала княжной. Гордой и заносчивой дочерью Владимира.
   – Скажу, что если он не поможет нам, то Болеслав узнает, каков его духовник. Скажу, что всем его преступлениям есть видоки. Анастас труслив. Страх разоблачения заставит его предать польского короля. Ему не впервой. А ты на рассвете ступай к херсонесцу. Прикажи ему явиться ко мне. Поглядим, найдется ли у него хоть капля мужества…

40

   Анастас ликовал. Утром его разбудила загадочная служанка княжны. Казалось, девка была чем-то взволнована.
   – Предслава просила прийти, – пряча взгляд, сказала она.
   Настоятель вскочил. Уже давно его день не начинался с такого хорошего известия. Предслава одумалась и возжелала его дружбы! Теперь он припомнит ей прежнюю гордыню!
   В наилучшем расположении духа Анастас вошел в горницу Предславы. Его распирало от собственного величия. Нынче Владимировой дочке придется попотеть, чтоб завоевать его расположение.
   Однако Предслава не выглядела сломленной и несчастной. Скорее, наоборот, она была удивительно спокойна и мила. Щеки княжны рдели румянцем, тонкий стан облегал нарядный желтый летник, а над белым лбом возвышалась шитая бисером кика.
   – Заходи, казначей, – кривя пухлые губы, небрежно пригласила княжна и обернулась к служанке: – А ты, Найдена, ступай подожди за дверью. Мне надо потолковать с бывшим настоятелем.
   Темноглазая девка бесшумно выскользнула из клети. Анастасу стало не по себе. Что-то было не так…
   – Чего мнешься? – Предслава ободряюще улыбнулась. – Раньше не примечала за тобой робости.
   – Это не робость, – привычно польстил Анастас, – а восхищение твоей красотой.
   Княжна недовольно поморщилась:
   – Навосхищался, а теперь проходи и садись. Разговор будет долгим.
   Херсонесец осторожно опустился на низкий стулец. Княжна что-то задумала… Что? Он сложил руки на коленях и приготовился слушать.
   – Знаешь ли мою служанку, Найдену? – усаживаясь напротив, спросила Предслава.
   – Видел, – уклончиво ответил херсонесец. Он не понимал. При чем тут служанка? Опозоренной княжне нужны защита и покровительство. Ведь затем и позвала. Болеслав прислушивается к его советам. Его слово может спасти честь княжны. Жена короля уже не наложница, а королева. Или Предслава не собирается просить о помощи?
   – А где видел, не припомнишь?
   Почему она так странно улыбается? Словно знает нечто срамное… Хитрит? Уходит от разговора? Стыдится просить? Но и он не дурак. Можно поболтать и про новую служанку. Как ее там? Найдена?
   – Не помню.
   – Может, в Вышегороде?
   – Может, и в Вышегороде.
   Взгляд игумена скользил по стенам, цеплялся за шитые полотенца и выражал полное равнодушие. Он не боялся ни княжны, ни ее девки. Даже если слушок о вышегородском судилище дойдет до Болеслава, польский король поверит своему духовнику, а не безродной чернявке.
   Княжна поднялась. Подол желтого летника заскользил за ней по полу, словно солнечное пятно.
   – А может, встречал еще раньше?
   Херсонесец отрицательно помотал головой, но внутри что-то дрогнуло.
   – Может, однажды поздним вечером ты встретил ее в доме Улеба? Помнишь Улеба?
   Голова Анастаса закружилась. Он вспомнил, где встречал девку!
   – Наемники убивали женщин и детей, а ты, служитель Бога, никак не препятствовал убийству. Ай-ай-ай… Сколько видоков подтвердят это? Горясер, Найдена… – Княжна принялась загибать пальцы.
   Анастас заскулил. Зачем вспоминать ту ночь? Что он мог тогда сделать? Со Святополком шутки плохи. Не помирать же самому из-за какого-то Улеба и его родни?
   – Это пустой навет безродной служанки, – слабо прохрипел Анастас. – Слова…
   – Нет, Анастас, это не просто слова.
   Мысли настоятеля завертелись, будто мельничный жернов. Нужно спасаться… Если княжна расскажет обо всем Болеславу и тот опросит видоков… Горясеру есть что припомнить. Хотя бы ту неудачную попытку убийства. Он подтвердит любые слова девки. А Святополк будет только рад сжить со свету непокорного настоятеля. С той поры как Анастас вернулся, Окаянный косится на него, точно кот на мышь. Только и ждет какого-нибудь промаха… Враги… Кругом враги…
   – Что же ты замолчал, Анастас? – Голосок княжны стал приторно-ласковым, – Испугался?
   Херсонесец встал. Нужно бежать… Бежать как можно дальше от этой Найдены, от Горясера и Святополка, от угроз княжны…
   – Подожди, Анастас. – Предслава угадала его мысли. – Ты надеешься удрать, но куда? Ты уже стар и привык к сытой жизни. Кому ты будешь нужен? Кто укроет тебя от возмездия? Людского, княжеского? Тебе некуда бежать, Анастас.
   Херсонесец сдавил пальцы так, что они хрустнули. Обещавший так многое день превращался в ад. Проклятая баба права, ему некуда бежать. Он не сможет жить в нищете и позоре. Но почему она все это говорит? Хотела бы отдать его на суд, могла бы сделать это и без откровений.
   – Зачем ты мучишь меня, княжна? Тебе нравится мое унижение? – прохрипел он.
   Пред слава нахально ухмыльнулась:
   – Нравится. Очень нравится. Таких, как ты, я бы вешала на березах вдоль дороги, чтоб люди смотрели и плевались.
   Анастаса затрясло от ненависти. Дура! Что она понимает в жизни? С малолетства купается в роскоши. Она никогда не голодала в осажденном городе, никогда не боялась, никогда…
   – Расскажи-ка мне о тайном подземелье, Анастас. Том, которое под Десятинной. – Княжна села. Тонкие пальчики постучали по стулу. – Садись и рассказывай.
   Настоятель послушно опустился на стул.
   – Это старое подземелье. Наверное, еще со времен Аскольда и Дира. Много входов и выходов. Часть завалена.
   – Есть выход из города? – нетерпеливо спросила княжна.
   Так вот чего она хочет! Сбежать в Новгород, к брату… Анастас приободрился.
   – Есть, – негромко, но уже более уверенно заявил он и покосился на княжну. Щеки той порозовели. Ах, как ей хочется уйти из-под власти Болеслава и Святополка! Ну что ж, еще посмотрим, кто кого будет умолять… – Только без проводника не найдешь, – закончил он.
   Княжна заходила по горнице. Предложит послужить? Попросит помочь? Анастас замер.
   – Ладно, херсонесец. Ступай, – вдруг решительно сказала княжна.
   «Как „ступай"? – мысленно удивился игумен. – А подземелье? Свобода?»
   – Ступай, говорю, – раздраженно повторила Предслава. – Проводника у меня нет, значит, и говорить не о чем. Иди.
   Настоятель встал. Гордая. Сама не предлагает. Что ж, придется ему.
   – Я мог бы проводить тебя, княжна. Я хорошо знаю подземелье. Лучшего проводника тебе не найти.
   Она зло тряхнула головой:
   – Дочь Владимира не знается с предателями!
   Анастас чувствовал, что она играет. Тянет из него жилы, мотает нервы. Хочет, чтоб встал на колени и умолял. Не выйдет. Ей свобода нужна не меньше, чем ему. Там, за стеками города, – река, а ниже по реке – Новгород, где сидит ее любимый братец Ярослав.
   – Хорошо, княжна, – послушно сказал он и отступил к двери. – Пойду. Только помни, что я всегда рад послужить тебе.
   Он затворил за собой дверь и облегченно вздохнул. Предслава не выдаст. Пока он в безопасности. Но нужно готовиться. Побег из Киева – вопрос времени. Назревает что-то страшное. Болеслав обжился, успокоился и отправил домой чуть ли не половину своего войска, с ним заболевшего казначея. А приглядывать за казной доверил бывшему настоятелю Десятинной. Святополков пес – Горясер поехал по ближним городам проверять, сколько еще поляков осталось на русской земле. Окаянный готовит ловушку. Болеслава ждет участь Бориса и Глеба. А за Болеславом последуют его слуги. И он, Анастас, среди первых… Нет, надо бежать. Но пока нельзя. Едва он исчезнет, Предслава поднимет шум, расскажет о его прегрешениях, вытащит на свет видоков. Многим захочется поквитаться с предателем… Его станут искать. У Горясера нюх собачий – под землей достанет.
   Анастас шагал к своему дому и размышлял. Когда бежать – ясно. Как только Предслава решится, так в путь. Но куда? Новгород для него закрыт: Княжна все расскажет братцу, лишь забудет упомянуть, кто вывел ее из Киева… К печенегам? А кому он там нужен без денег? Хотя почему без денег? Он же казначей! В его руках вся казна польского короля! Прихватить ее, и дело с концом. Польского золота ему хватит на всю жизнь.
   Анастас улыбнулся. Все-таки день выдался не таким уж плохим. Лишь бы княжна не затянула с побегом…

41

   Херсонесец вышел из горницы Предславы и прошагал мимо, даже не заметив меня. Он хмурился, однако на смуглом лице не было страха или беспокойства. Значит, уговорились.
   Я вздохнула, слезла с лавки и вошла в горницу. Предслава стояла у окна и что-то напевала.
   – Когда? – осипшим от волнения голосом спросила я.
   Княжна вздрогнула, оглянулась и успокоилась:
   – А-а-а, это ты. После обеда пойдешь к Анастасу, скажешь, что выходим по Вечернице.
   – А разве он не знает? – удивилась я.
   Предслава улыбнулась:
   – Ему опасно доверять. Он согласился, а большего пока не нужно.
   Я кивнула. Княжна верно рассудила. Херсонесец хитер и коварен. Кто знает, что взбредет ему в голову?
   Я ходила по горнице, укладывала вещи для дальнего пути и думала. Все. Кончается моя оседлая жизнь. Не будет больше мягкой постели и сытной еды, не будет Святополка с его кознями и Горясера… Все останется позади, даже Журка… Взять бы его с собой! Хотя чего ради? Воришке и тут неплохо живется. Зачем ему мотаться со мной по городам, ночевать где придется, есть что подадут, а того хуже – мучиться от неразделенной любви? Я познала, каково это. Сердце ноет, рвется на части, а ничего не поделаешь, ничего не изменишь… Все-таки хорошо, что Горясер останется в прошлом.
   – Ступай, Найдена, – раздался голос княжны. Я встряхнулась. Пора…
   – Ни пуха… – шепнула мне в спину Предслава.
   В доме, где разместились поляки, Анастаса не оказалось. Толстая Лапаня – повариха Болеслава – встретила меня во дворе и доверительно поведала:
   – Коли ты к нашему казначею, то ступай в Святополков терем. Он там.
   Идти в терем Окаянного мне не хотелось.
   – А можно тут подождать? – спросила я. Лапаня пожала круглыми, похожими на подушки плечами:
   – Чего спрашиваешь? Жди, коли охота, – и потопала в дом.
   Я проводила ее взглядом. Дворовые девки шептались, будто Лапаня живет с польским сотником Бышеком. Бышек был маленький и худощавый. Его щеки свисали к подбородку, будто брыли у собаки, а во рту не хватало двух передних зубов.
   «Ежели такой очутится под нашей Лапаней, от него мокрого места не останется», – поглядывая на увесистый Лапанин зад, подумала я.
   Едва повариха скрылась в доме, на крыльцо вышел польский воевода. Огладил усы, осмотрел двор и удивленно вскинул брови:
   – Чего тебе?
   Я встала:.
   – Жду Анастаса.
   – На что он тебе? – еще больше удивился поляк.
   Сказать, что послана княжной? Или промолчать? Я выбрала второе. Отвернулась от крыльца и, краем глаза косясь на воеводу, принялась разглядывать резьбу ворот. Однако поляк не собирался уходить. Он еще немного поторчал на крыльце и двинулся ко мне. К разговору я была не готова.
   «Черт с ним! Лучше зайду в Святополков терем, чем буду придумывать всякую нескладуху…» – решила я, поднялась и, оставив воеводу в полном недоумении, пошла к терему князя.
   На княжьем дворе толкался и суетился разномастный киевский люд. На глаза попался знакомый дружинник. Я дернула его за рукав:
   – Где Анастас?
   Парень махнул рукой на терем:
   – Там. В дальней клети. У него там нора, – и тут же скрылся в толпе.
   Я вздохнула. Когда Анастас был настоятелем Десятинной, его не любили, но уважали и боялись, теперь же не осталось ни страха, ни уважения… «Нора»…
   В тереме оказалось темно и тихо. Лучины еще не зажгли, слуги занимались на дворе, а не любившие тьму теремных переходов воины сидели у крыльца и дышали вольным воздухом.
   У Святополковой горницы я на миг остановилась и прислушалась. Тишина. Интересно, там Окаянный или нет? А ведь коли там и без Горясера…
   В моей голове замелькали причудливые образы. Вот я беру что-нибудь тяжелое и острое, сжимаю в ладони, так чтоб торчало острие, и вхожу… Мои движения легки и быстры, как у Летунницы. На высоком кресле дремлет Окаянный князь. Его красные губы выкачены вперед, глаза закрыты, а громадные руки неподвижно лежат на обтянутых синим шелком коленях. Я подкрадываюсь, заношу свое оружие над его головой и…
   – Ты что тут делаешь? – прервал мои мечты недовольный мужской голос.
   Я отпрыгнула от двери. Передо мной стоял высокий румяный дружинник. Я часто видела его во дворе, только не помнила имени.
   – Подслушиваешь?
   Я поспешно затрясла головой.
   – Ну-ну, – отодвигая меня в сторону, снисходительно хмыкнул он и закончил: – Не успел отойти по нужде, как тут же соглядатаи…
   – Да не подглядывала я! – чуть не плача выкрикнула я. – Мне Анастас нужен!
   – Нету тут Анастаса, – довольный моим страхом, заявил дружинник. – Он там, в дальней клети. А ты ступай и благодари Бога, что я такой добрый.
   – Спасибо!
   Дружинник удовлетворенно хмыкнул и, уже мне в спину, произнес:
   – Тебе повезло. Чуть позже меня сменит человек Горясера…
   – Горясера? – Я остановилась. – Он же уехал.
   – Вернулся уже, – ответила темная фигура у дверей.
   У меня сжалось сердце. Нужно спешить. Если не уйдем сегодня, то ночью меня силком потащат к Святополку.
   Херсонесец оказался в самой последней клети. Он сидел над небольшим кованым сундучком и мечтательно оглаживал его деревянные бока. Увидев меня, Анастас вскочил и расплылся в притворной улыбке:
   – Рад тебе, рад… С чем пожаловала?
   Я не стала ходить вокруг да около:
   – Княжна будет ждать тебя в церкви по Вечернице.
   Херсонесец кинул беглый взгляд на сундучок и вздохнул:
   – Что ж, пусть так.
   Говорить нам больше было не о чем. И делить нечего. Я повернулась и пошла назад. В переходе маячила фигура знакомого дружинника. Еще не сменился… Словно отзываясь на мои мысли, в глубине перехода послышались торопливые шаги и звон оружия. Из темноты вынырнули двое воинов.