Страница:
адвокат в суде.
- Чарли Фортнум не годится в заложники, - сказал он.
- Он член дипломатического корпуса, - заметил Акуино.
- Нет. Почетный консул - это не настоящий консул.
- Английский посол вынужден будет принять меры.
- Естественно. Сообщит об этом деле своему начальству. Как и насчет
любого британского подданного. Если бы вы захватили меня или старого
Хэмфриса, было бы то же самое.
- Англичане попросят американцев оказать давление на Генерала в
Асунсьоне.
- Будьте уверены, что американцы и не подумают за него заступаться. С
какой стати? Они не пожелают сердить своего друга Генерала ради Чарли
Фортнума.
- Но он же британский консул.
Доктор Пларр уже отчаивался убедить их, до чего незначительная персона
этот Чарли Фортнум.
- У него даже нет права на дипломатический номер для своей машины, -
ответил он. - Имел из-за этого неприятности.
- Ты его, видно, хорошо знал? - спросил отец Ривас.
- Да.
- И тебе он нравился?
- Да. В какой-то мере.
То, что Леон говорит о Фортнуме в прошедшем времени, было дурным
признаком.
- Жаль. Я тебя понимаю. Гораздо удобнее иметь дело с чужими. Как в
исповедальне. Мне всегда бывало неприятно, когда я узнавал голос. Куда
легче быть суровым с незнакомыми.
- Что тебе даст, если ты его не отпустишь, Леон?
- Мы перешли границу, чтобы совершить определенную акцию. Многие наши
сторонники будут разочарованы, если мы ничего не добьемся. В нашем
положении непременно надо чего-то добиться. Даже похищение консула - это
уже кое-что.
- Почетного консула, - поправил его доктор Пларр.
- Оно послужит предостережением более важным лицам. Может, они
отнесутся серьезнее к нашим угрозам. Маленькая тактическая победа в долгой
войне.
- Значит, как я понимаю, ты готов выслушать исповедь незнакомца и дать
ему отпущение грехов перед тем, как его убьешь? Ведь Чарли Фортнум -
католик. Ему будет приятно увидеть священника у своего смертного одра.
Отец Ривас сказал негру:
- Дай мне сигарету, Пабло.
- Он будет рад даже женатому священнику вроде тебя, Леон.
- Ты охотно согласился нам помогать, Эдуардо.
- Когда речь шла о после. Его жизни не угрожала никакая опасность. И
они пошли бы на уступки. Притом - с американцем... это как на войне.
Американцы сами поубивали прорву людей в Южной Америке.
- Твой отец один из тех, кому мы стараемся помочь, если он еще жив.
- Не знаю, одобрил ли бы он ваш метод.
- Мы этого метода не выбирали. Они нас довели.
- Ну что вы можете попросить в обмен на Чарли Фортнума? Ящик хорошего
виски?
- За американского посла мы потребовали бы освобождения двадцати
узников. За британского консула, вероятно, придется снизить цену
наполовину. Пусть решит Эль Тигре.
- А где же он, черт бы его побрал, этот ваш Эль Тигре?
- Пока операция не кончена, с ним имеют связь только наши в Росарио.
- Наверное, его план не был рассчитан на ошибку. И не учитывает
человеческую природу. Генерал может убить тех, кого вы просите освободить,
и сказать, что они умерли много лет назад.
- Мы неоднократно обсуждали эту возможность. Если он их убьет, то в
следующий раз мы предъявим ему еще большие требования.
- Леон, послушай. Если вы будете уверены, что Чарли Фортнум ничего не
вспомнит, право же...
- А как мы можем быть в этом уверены? У тебя нет такого лекарства,
чтобы заглушить память. Он так тебе дорог, Эдуардо?
- Он - голос в исповедальне, который мне знаком.
- Тед, - окликнул его знакомый голос из задней комнаты. - Тед!
- Видишь, - сказал отец Ривас. - Он тебя узнал.
Доктор Пларр повернулся спиной к судьям и вышел в соседнюю комнату.
- Да, Чарли, я тут. Как вы себя чувствуете?
- Ужасно, Тед. Что это? Где я?
- У вас была авария. Ничего страшного.
- Вы отвезете меня домой?
- Пока не могу. Вам надо спокойно полежать. В темноте. У вас легкое
сотрясение мозга.
- Клара будет беспокоиться.
- Не волнуйтесь. Я ей объясню.
- Не надо ее тревожить, Тед. Ребенок...
- Я же ее врач, Чарли.
- Конечно, дорогой, я просто старый дурак. Она сможет меня навестить?
- Через несколько дней вы поедете домой.
- Через несколько дней? А выпить что-нибудь тут найдется?
- Нет. Я дам вам кое-что получше, чтобы вы заснули.
- Вы настоящий друг, Тед. А кто эти люди там рядом? Почему вы светите
себе фонариком?
- Не работает электричество. Когда вы проснетесь, будет светло.
- Вы заедете меня проведать?
- Конечно.
Чарли Фортнум минутку полежал спокойно, а потом спросил так громко, что
его должны были слышать в соседней комнате:
- Ведь это же была не авария, Тед?
- Конечно, это была авария!
- Солнечные очки... где мои солнечные очки?
- Какие очки?
- Очки были Кларины, - сказал Чарли Фортнум. - Она их так любит. Не
надо было мне их брать. Не нашел своих. - Он подтянул повыше колени и со
вздохом повернулся на бок. - Важно знать норму, - произнес он и замер -
точь-в-точь как состарившийся зародыш, который так и не сумел появиться на
свет.
Отец Ривас сидел в соседней комнате, положив голову на скрещенные руки
и прикрыв глаза. Доктор Пларр, войдя туда, подумал, что он молится, а
может быть, только прислушивается к словам Чарли Фортнума, как когда-то
прислушивался в исповедальне к незнакомому голосу, решая, какую назначить
епитимью...
- Ну и шляпы же вы, - попрекнул его доктор Пларр. - Ну и любители!
- На нашей стороне только любители. Полиция и солдаты - вот те
профессионалы.
- Почетный консул, да еще алкоголик, - вместо посла!
- Да. Че Гевара тоже снимал фотографии как турист, а потом их терял.
Тут хотя бы ни у кого нет аппарата. И никто не ведет дневник. На ошибках
мы учимся.
- Твоему шоферу придется отвезти меня домой, - сказал доктор Пларр.
- Хорошо.
- Я завтра заеду...
- Ты здесь больше не понадобишься, Эдуардо.
- Тебе, может, и нет, но...
- Лучше, чтобы он тебя больше не видел, пока мы не решили...
- Леон, - сказал доктор Пларр, - неужели ты серьезно? Старый Чарли
Фортнум...
- Он не в наших руках, Эдуардо. Он в руках правительства. И в божьих,
конечно. Как видишь, я не забыл той моей трескотни, но мне еще ни разу не
приходилось видеть, чтобы бог хоть как-то вмешивался в наши войны или в
нашу политику.
Доктор Пларр хорошо помнил, как он познакомился с Чарли Фортнумом.
Встреча произошла через несколько недель после его приезда из
Буэнос-Айреса. Почетный консул был в стельку пьян и не держался на ногах.
Доктор Пларр шел в "Боливар", когда из окна Итальянского клуба высунулся
пожилой джентльмен и попросил помочь.
- Проклятый официант ушел домой, - объяснил он по-английски.
Когда доктор Пларр вошел в клуб, он увидел пьяного, но вполне
жизнерадостного человека, он, правда, не мог встать на ноги, но это его
ничуть не смущало. Он заявил, что ему вполне удобно и на полу.
- Я сиживал и на кое-чем похуже, - пробормотал он, - в том числе на
лошадях.
- Если вы возьмете его за одну руку, - сказал старик, - я возьму за
другую.
- А кто он такой?
- Джентльмен, который, как видите, сидит на полу и не желает вставать,
наш почетный консул, мистер Чарлз Фортнум. А вы ведь доктор Пларр? Рад
познакомиться. Я - доктор Хэмфрис. Доктор филологии, а не медицины. Мы
трое, так сказать, столпы местной английской колонии, но один из столпов
рухнул.
Фортнум объяснил:
- Не рассчитал норму... - И добавил что-то насчет того, что стакан был
не тот. - Надо пить из стакана одного размера, не то запутаешься.
- Он что-нибудь празднует? - спросил доктор Пларр.
- На прошлой неделе ему доставили новый "кадиллак", а сегодня нашелся
покупатель.
- Вы здесь ужинали?
- Он хотел повести меня в "Националь", но такого пьяного не только в
"Националь", но и в мой отель не пустят. Теперь нам надо как-нибудь
довести его домой. Но он настаивает на том, чтобы пойти к сеньоре Санчес.
- Кто это, его приятельница?
- Приятельница половины мужчин этого города. Держит единственный здесь
приличный бордель, так по крайней мере говорят. Лично я не судья в этих
делах.
- Но бордели запрещены законом, - заметил доктор Пларр.
- Не у нас в городе. Мы ведь все же военный гарнизон. А военные не
желают, чтобы ими командовали из Буэнос-Айреса.
- Почему бы не пустить его туда?
- Вы же сами видите почему: он не держится на ногах.
- Но ведь все назначение публичного дома в том, чтобы там лежать.
- Кое-что должно стоять, - неожиданно грубо сказал доктор Хэмфрис и
сморщился от отвращения.
В конце концов они вдвоем кое-как перетащили Чарли Фортнума через
улицу, в маленькую комнатку, которую доктор Хэмфрис занимал в отеле
"Боливар". В те дни на ее стенах висело не так много картинок, потому что
было поменьше сырых пятен и душ еще не тек. Неодушевленные предметы
меняются быстрее, чем люди. Доктор Хэмфрис и Чарли Фортнум в ту ночь были
почти такими же, как теперь; трещины в штукатурке запущенного дома
углубляются быстрее, чем морщины на лице, краски выцветают быстрее, чем
волосы, а разруха в доме происходит безостановочно; она никогда не стоит
на одном и том же уровне, на котором человек может довольно долго прожить,
не меняясь. Доктор Хэмфрис находился на этом уровне уже много лет, а Чарли
Фортнум, хоть и был лишь на подходе к нему, нашел верное оружие в борьбе
со старческим маразмом: он заспиртовал жизнерадостность и простодушие
своих молодых лет. Годы шли, но доктор Пларр почти не замечал перемен в
своих старых знакомцах - быть может, Хэмфрис медленнее преодолевал
расстояние между "Боливаром" и Итальянским клубом, а на хорошо укупоренном
благодушии Чарли Фортнума, как пятна плесени, все чаще проступала
меланхолия.
В тот раз доктор Пларр оставил консула у Хэмфриса в отеле "Боливар" и
пошел за своей машиной. Он жил тогда в той же квартире того же дома, что и
теперь. В порту еще горели огни, там работали всю ночь. На плоскодонную
баржу поставили металлическую вышку, и железный стержень бил с нее по дну
Параны. Стук-стук-стук - удары отдавались, как бой ритуальных барабанов. А
с другой баржи были спущены трубы, соединенные под водой с мотором; они
высасывали гравий с речного дна и с лязгом и грохотом перебрасывали его по
набережной на островок в полумиле отсюда. Губернатор, назначенный
последним президентом после coup d'etat [государственный переворот
(франц.)] этого года, задумал углубить дно бухты, чтобы порт мог принимать
с берега Чако грузовые паромы более глубокой осадки и пассажирские суда
покрупнее из столицы. Когда после следующего военного переворота, на этот
раз в Кордове, он был смещен с поста, затею эту забросили, и сну доктора
Пларра уже ничто не мешало. Говорили, будто губернатор Чако не собирается
тратить деньги на то, чтобы углубить дно со своей стороны реки, а для
пассажирских судов из столицы верховья реки все равно чересчур мелки - в
сухое время года пассажирам приходилось пересаживаться на суда поменьше,
чтобы добраться до Республики Парагвай на севере. Трудно сказать, кто
первый совершил ошибку, если это было ошибкой. Вопрос "Cui bono?" [Кому на
пользу? (лат.)] не мог быть задан кому-нибудь персонально, потому что все
подрядчики нажились и, несомненно, поделились наживой с другими. Работы в
порту, прежде чем их забросили, дали людям хоть как-то поправить свои
дела: в доме одного появился рояль, в кухне другого - холодильник, а в
погребе мелкого, второстепенного субподрядчика, где до сих пор не видали
спиртного, теперь хранились одна или две дюжины ящиков местного виски.
Когда доктор Пларр вернулся в отель "Боливар", Чарли Фортнум пил
крепкий черный кофе, сваренный на спиртовке, которая стояла на мраморном
умывальнике рядом с мыльницей и зубной щеткой доктора Хэмфриса. Консул
выражался куда более вразумительно, и его стало еще труднее отговорить от
посещения сеньоры Санчес.
- Там есть одна девушка, - говорил он. - Настоящая девушка. Совсем не
то, что вы думаете. Мне надо ее еще повидать. В прошлый раз я никуда не
годился...
- Да вы и сейчас никуда не годитесь, - сказал Хэмфрис.
- Вы ничего не понимаете! Я просто хочу с ней поговорить. Не все же мы
такие похабники, Хэмфрис. В Марии есть благородство. Ей вовсе не место...
- Такая же проститутка, наверное, как и все, - сказал доктор Хэмфрис,
откашливаясь.
Доктор Пларр скоро заметил, что, когда Хэмфрис чего-нибудь не одобряет,
его сразу начинает душить мокрота.
- Вот тут вы оба очень ошибаетесь, - заявил Чарли Фортнум, хотя доктор
Пларр и не думал высказывать какого-либо мнения. - Она совсем не такая,
как другие. В ней есть даже порода. Семья ее из Кордовы. В ней течет
хорошая кровь, не будь я Чарли Фортнум. Знаю, вы считаете меня идиотом, но
в этой девушке есть... ну да, можно сказать, целомудрие.
- Но вы здешний консул, все равно - почетный или какой другой. Вам не
подобает ходить в такие притоны.
- Я уважаю эту девушку, - заявил Чарли Фортнум. - Я ее уважаю даже
тогда, когда с ней сплю.
- А ни на что другое вы сегодня и не способны.
После настойчивых уговоров Фортнум согласился, чтобы его усадили в
автомобиль доктора Пларра.
Там он какое-то время мрачно молчал: подбородок его трясся от толчков
машины.
- Да, конечно, стареешь, - вдруг произнес он. - Вы человек молодой, вас
не мучают воспоминания, сожаления о прошлом... Вы женаты? - внезапно
спросил он, когда они ехали по Сан-Мартину.
- Нет.
- Я когда-то был женат, - сказал Фортнум, - двадцать пять лет назад,
теперь уже кажется, что с тех пор прошли все сто. Ничего у меня не вышло.
Она была из тех, из умниц, если вам понятно, что я хочу этим сказать.
Вникнуть в человеческую натуру не умела. - По странной ассоциации, которой
доктор Пларр не смог уловить, он перескочил на свое теперешнее состояние.
- Я всегда становлюсь куда человечнее, когда выпью больше полбутылки. Чуть
меньше - ничего не дает, а вот чуть больше... Правда, надолго этого не
хватает, но за полчаса блаженства стоит потом погрустить.
- Это вы говорите о вине? - с недоумением спросил доктор Пларр.
Ему не верилось, что Фортнум может так себя ограничивать.
- О вине, виски, джине - все равно. Весь вопрос в норме. Норма имеет
психологическое значение. Меньше полбутылки - и Чарли Фортнум одинокий
бедняга, и одна только "Гордость Фортнума" у него для компании.
- Какая гордость Фортнума?
- Это мой гордый, ухоженный конь. Но хотя бы одна рюмка сверх
полбутылки - любого размера, даже ликерная, важна ведь определенная норма,
- и Чарли Фортнум снова человек. Хоть ко двору веди. Знаете, я ведь раз
был на пикнике с королевскими особами, там, среди руин. Втроем выпили две
бутылки и здорово, надо сказать, повеселились. Но это уже из другой оперы.
Вроде той, про капитана Изкуиердо. Напомните мне, чтобы я вам как-нибудь
рассказал про капитана Изкуиердо.
Постороннему было трудно уследить за ходом его ассоциаций.
- А где находится консульство? Следующий поворот налево?
- Да, но можно с тем же успехом свернуть через две или три улицы и
сделать маленький круг. Мне, доктор, с вами очень приятно. Как, вы
сказали, ваша фамилия?
- Пларр.
- А вы знаете, как меня зовут?
- Да.
- Мейсон.
- А я думал...
- Так меня звали в школе. Мейсон. Фортнум и Мейсон ["Фортнум и Мейсон"
- известный гастрономический магазин в Лондоне], близнецы-неразлучники.
Это была лучшая английская школа в Буэнос-Айресе. Однако карьера моя там
была далеко не выдающейся. Вернее сказать, я ничем не выдавался... Удачное
слово, правда? Все было в норме. Не слишком хорош и не слишком плох.
Никогда не был старостой и прилично играл только в ножички. Официально я
там признан не был. Школа у нас была снобистская. Однако директор, не тот,
которого я знал, тот был Арден, мы звали его Вонючкой, нет, новый
директор, когда я был назначен почетным консулом, прислал мне
поздравление. Я, конечно, написал ему первый и сообщил приятную новость,
так что ему неудобно было игнорировать меня совсем.
- Вы скажете, когда мы подъедем к консульству?
- Да мы его, дорогой, проехали, но какая разница? У меня голова уже
ясная. Вы вон там сверните. Сперва направо, а потом опять налево. У меня
такое настроение, что я могу кататься хоть всю ночь. В приятной компании.
Не обращайте внимания на знаки одностороннего движения. У нас
дипломатические привилегии. На машине номер К. Мне ведь не с кем
поговорить в этом городе, как с вами. Испанцы. Гордый народ, но
бесчувственный. В этом смысле совсем не такой, как мы - англичане. Нет
любви к домашнему очагу. Шлепанцы, ноги на стол, стаканчик под рукой,
дверь нараспашку... Хэмфрис парень неплохой, он ведь такой же англичанин,
как мы с вами... а может, шотландец? Но душа у него менторская. Тоже
удачное словечко, а? Вечно пытается меня перевоспитать в смысле морали, а
ведь я не так уж много делаю дурного, дурного по-настоящему. Если я
сегодня слегка нагрузился, значит, не тот был стакан. А как ваше имя,
доктор?
- Эдуардо.
- А я-то думал, что вы англичанин!
- Мать у меня парагвайка.
- Зовите меня Чарли. Не возражаете, если я буду звать вас Тед?
- Зовите, как хотите, но ради Христа скажите наконец, где ваше
консульство?
- На углу. Но не думайте, будто это что-то особенное. Ни мраморных
вестибюлей, ни люстр, ни пальм в горшках. Всего-навсего холостяцкое жилье
- кабинет, спальня... Обычное присутственное место. Это все, чем наши
чинуши меня удостоили. Никакого чувства национальной гордости. Трясутся
над каждым грошом, а сколько на этом теряют? Вы должны приехать ко мне в
поместье, там мой настоящий дом. Почти тысяча гектаров. Точнее говоря,
восемьсот. Лучшее матэ в стране. Да мы можем хоть сейчас туда съездить,
отсюда всего три четверти часа езды. Хорошенько выспимся, а потом дернем
для опохмелки. Могу угостить настоящим виски.
- Только не сегодня. У меня утром больные.
Они остановились возле старинного дома в колониальном стиле с
коринфскими колоннами; в лунном свете ярко белела штукатурка. С первого
этажа свисал флагшток, и на щите красовался королевский герб. Чарли
Фортнум, нетвердо стоя на ногах, посмотрел вверх.
- Верно, по-вашему? - спросил он.
- Что верно?
- Флагшток. Кажется, он торчит чересчур наклонно.
- По-моему, в порядке.
- Жаль, что у нас такой сложный государственный флаг. Как-то раз, в
день тезоименитства королевы, я вывесил его вверх ногами. Мне казалось,
что чертова штука висит как следует, а Хэмфрис обозлился, сказал, что
пожалуется послу. Зайдем, выпьем по стаканчику.
- Если вы доберетесь сами, я, пожалуй, поеду.
- Имейте в виду, виски у меня настоящее. Получаю "Лонг Джон" из
посольства. Там предпочитают "Хэйг". Но "Лонг Джон" бесплатно выдает к
каждой бутылке стакан. И очень хорошие стаканы, с делениями. Женская мера,
мужская, шкиперская. Я-то, конечно, считаю себя шкипером. У меня в имении
дюжины этих стаканов. Мне нравится название "шкипер". Лучше, чем капитан -
тот может быть просто военным.
Он долго возился с замком, но с третьей попытки все же дверь открыл.
Покачиваясь на пороге за коринфскими колоннами, он произнес речь, доктор
Пларр с нетерпением ждал, когда наконец он кончит.
- Очень приятно провели вечерок, Тед, хотя гуляш был на редкость
противный. Так хорошо иногда поболтать на родном языке, с непривычки уже
заикаешься, а ведь на нем говорил Шекспир. Не думайте, что я всегда такой
веселый, все дело в норме. Иногда я и радуюсь обществу друга, но на меня
все равно нападает меланхолия. И помните, когда бы вам ни понадобился
консул, Чарли Фортнум будет счастлив оказать вам услугу. Как и любому
англичанину. Да и шотландцу или валлийцу, если на то пошло. У всех у нас
есть нечто родственное. Все мы подданные этого чертова Соединенного
Королевства. Национальность гуще, чем водица, хотя выражение это довольно
противное: почему гуще? Напоминает о том, что давно пора забыть и
простить. Вам, когда вы были маленький, давали инжирный сироп? Идите прямо
наверх. В среднюю дверь на первом этаже, там большая медная дощечка, ее
сразу заметишь. Сколько сил уходит на ее полировку, не поверите, часами
приходится тереть. Уход за "Гордостью Фортнума" по сравнению с этим -
детская игра.
Он шагнул назад, в темный вестибюль, и пропал из виду.
Доктор Пларр поехал к себе, в новый желтый многоквартирный дом, где
рядом в трубах шуршал гравий и визжали ржавые краны. Лежа в постели, он
подумал, что в будущем вряд ли захочет встречаться с этим почетным
консулом.
И хотя доктор Пларр не спешил возобновить знакомство с Чарли Фортнумом,
месяца через два после их первой встречи он получил документы, которые
полагалось заверить у британского консула.
Первая попытка его повидать окончилась неудачей. Он приехал в
консульство часов в одиннадцать утра. Сухой, горячий ветер с Чако развевал
национальный флаг на криво висевшем флагштоке. Пларр удивился, зачем его
вывесили, но потом вспомнил, что сегодня годовщина заключения мира в
предыдущей мировой войне. Он позвонил и вскоре мог бы поклясться, что
кто-то за ним наблюдает сквозь глазок в двери. Он встал подальше на
солнце, чтобы его можно было разглядеть, и сразу же дверь распахнула
маленькая чернявая носатая женщина. Она уставилась на него взглядом хищной
птицы, привыкшей издали находить падаль; может быть, ее удивило, что
падаль стоит так близко и еще живая. Нет, сказала она, консула нет. Нет,
сегодня он не ожидается. А завтра? Может быть. Наверняка сказать она не
может. Доктору Пларру казалось, что это не лучший способ отправлять
консульскую службу.
Он часок отдохнул после ленча, а потом по дороге к больным в barrio
popular, которые не могли встать с постели, если можно назвать постелью
то, на чем они там лежали, снова заехал в консульство. И был приятно
удивлен, когда дверь ему открыл сам Чарлз Фортнум. Консул при первом
знакомстве говорил о своих приступах меланхолии. Как видно, сейчас у него
и был такой приступ. Он хмуро, недоумевающе и с опаской смотрел на
доктора, словно где-то в подсознании у него копошилось неприятное
воспоминание.
- Ну?
- Я доктор Пларр.
- Пларр?
- Мы познакомились с вами у Хэмфриса.
- Правда? Да-да. Конечно. Входите.
В темный коридор выходили три двери. Из-под первой тянулся запах
немытой посуды. Вторая, как видно, вела в спальню. Третья была открыта, и
Фортнум повел доктора туда. В комнате стояли письменный стол, два стула,
картотека, сейф, висела цветная репродукция с портрета королевы под
треснутым стеклом - вот, пожалуй, и все. А стол был пуст, не считая
стоячего календаря с рекламой аргентинского чая.
- Простите, что побеспокоил, - сказал доктор Пларр. - Я утром
заезжал...
- Не могу же я здесь быть неотлучно. Помощника у меня нет. Куча всяких
обязанностей. А утром... да, я был у губернатора. Чем могу быть полезен?
- Я привез кое-какие документы, их надо заверить.
- Покажите.
Фортнум грузно сел и стал выдвигать ящик за ящиком. Из одного он вынул
пресс-папье, из другого бумагу и конверты, из третьего печать и шариковую
ручку. Он стал расставлять все это на столе, как шахматные фигуры.
Переложил с места на место печать и ручку - быть может, ненароком поместил
ферзя не по ту сторону короля. Прочитал документы якобы со вниманием, но
глаза его тут же выдали: слова явно ничего ему не говорили; потом он дал
доктору Пларру поставить свою подпись. После чего прихлопнул документы
печатью и добавил собственную подпись: Чарлз К.Фортнум.
- Тысяча песо, - сказал он. - И не спрашивайте, что означает "К". Я это
скрываю.
Расписки он не дал, но доктор Пларр заплатил без звука.
Консул сказал:
- Голова просто раскалывается. Сами видите: жара, сырость. Чудовищный
климат. Один бог знает, почему отец решился тут жить и тут умереть. Что бы
ему не поселиться на юге? Да где угодно, только не здесь.
- Если вам так плохо, почему не продать имущество и не уехать?
- Поздно. В будущем году мне стукнет шестьдесят один. Какой смысл
начинать сначала в такие годы? Нет ли у вас в чемоданчике аспирина?
- Есть. А вода у вас найдется?
- Давайте так. Я их жую. Тогда они быстрее действуют.
Он разжевал таблетку и попросил вторую.
- А вам не противно их жевать?
- Привыкаешь. Если на то пошло, вкус здешней воды мне тоже не нравится.
Господи, ну до чего же мне сегодня паршиво.
- Может, измерить вам давление?
- Зачем? Думаете, оно не в порядке?
- Нет. Но лишняя проверка в вашем возрасте не мешает.
- Беда не в давлении. А в жизни.
- Переутомились?
- Нет, этого бы я не сказал. Но вот новый посол, он меня донимает.
- Чем?
- Хочет получить отчет об урожаях матэ в нашем округе. Зачем? Там, на
родине, никто парагвайского чая не пьет. Да сам небось и слыхом о нем не
слыхал, а мне придется неделю работать, разъезжать по плохим дорогам, а
потом эти типы в посольстве еще удивляются, почему я каждые два года
выписываю новую машину! Я имею на нее право. Как дипломат. Сам за нее
плачу, и, если решаю потом продать, это мое личное дело, а не посла.
"Гордость Фортнума" на здешних дорогах много надежнее. Я за нее ничего не
требую, а между тем, обслуживая их, она совсем выматывается. Ну и мелочные
же людишки эти посольские! Они даже намекают, что я, мол, меньше плачу за
это помещение!
Доктор Пларр раскрыл чемоданчик.
- А что это у вас за штука?
- Мы же решили измерить вам кровяное давление.
- Тогда лучше пойдем в спальню, - сказал консул. - Нехорошо, если нас
увидит горничная. По всему городу пойдут слухи, что я при смерти. А тогда
сбегутся все кредиторы.
Спальня была почти такая же пустая, как и кабинет. Постель смялась во
время полуденного отдыха, и подушка валялась на полу рядом с пустым
стаканом. Над кроватью вместо портрета королевы висела фотография человека
с густыми усами, в костюме для верховой езды. Консул сел на мятое
покрывало и закатал рукав. Доктор Пларр стал накачивать воздух грушей.
- Чарли Фортнум не годится в заложники, - сказал он.
- Он член дипломатического корпуса, - заметил Акуино.
- Нет. Почетный консул - это не настоящий консул.
- Английский посол вынужден будет принять меры.
- Естественно. Сообщит об этом деле своему начальству. Как и насчет
любого британского подданного. Если бы вы захватили меня или старого
Хэмфриса, было бы то же самое.
- Англичане попросят американцев оказать давление на Генерала в
Асунсьоне.
- Будьте уверены, что американцы и не подумают за него заступаться. С
какой стати? Они не пожелают сердить своего друга Генерала ради Чарли
Фортнума.
- Но он же британский консул.
Доктор Пларр уже отчаивался убедить их, до чего незначительная персона
этот Чарли Фортнум.
- У него даже нет права на дипломатический номер для своей машины, -
ответил он. - Имел из-за этого неприятности.
- Ты его, видно, хорошо знал? - спросил отец Ривас.
- Да.
- И тебе он нравился?
- Да. В какой-то мере.
То, что Леон говорит о Фортнуме в прошедшем времени, было дурным
признаком.
- Жаль. Я тебя понимаю. Гораздо удобнее иметь дело с чужими. Как в
исповедальне. Мне всегда бывало неприятно, когда я узнавал голос. Куда
легче быть суровым с незнакомыми.
- Что тебе даст, если ты его не отпустишь, Леон?
- Мы перешли границу, чтобы совершить определенную акцию. Многие наши
сторонники будут разочарованы, если мы ничего не добьемся. В нашем
положении непременно надо чего-то добиться. Даже похищение консула - это
уже кое-что.
- Почетного консула, - поправил его доктор Пларр.
- Оно послужит предостережением более важным лицам. Может, они
отнесутся серьезнее к нашим угрозам. Маленькая тактическая победа в долгой
войне.
- Значит, как я понимаю, ты готов выслушать исповедь незнакомца и дать
ему отпущение грехов перед тем, как его убьешь? Ведь Чарли Фортнум -
католик. Ему будет приятно увидеть священника у своего смертного одра.
Отец Ривас сказал негру:
- Дай мне сигарету, Пабло.
- Он будет рад даже женатому священнику вроде тебя, Леон.
- Ты охотно согласился нам помогать, Эдуардо.
- Когда речь шла о после. Его жизни не угрожала никакая опасность. И
они пошли бы на уступки. Притом - с американцем... это как на войне.
Американцы сами поубивали прорву людей в Южной Америке.
- Твой отец один из тех, кому мы стараемся помочь, если он еще жив.
- Не знаю, одобрил ли бы он ваш метод.
- Мы этого метода не выбирали. Они нас довели.
- Ну что вы можете попросить в обмен на Чарли Фортнума? Ящик хорошего
виски?
- За американского посла мы потребовали бы освобождения двадцати
узников. За британского консула, вероятно, придется снизить цену
наполовину. Пусть решит Эль Тигре.
- А где же он, черт бы его побрал, этот ваш Эль Тигре?
- Пока операция не кончена, с ним имеют связь только наши в Росарио.
- Наверное, его план не был рассчитан на ошибку. И не учитывает
человеческую природу. Генерал может убить тех, кого вы просите освободить,
и сказать, что они умерли много лет назад.
- Мы неоднократно обсуждали эту возможность. Если он их убьет, то в
следующий раз мы предъявим ему еще большие требования.
- Леон, послушай. Если вы будете уверены, что Чарли Фортнум ничего не
вспомнит, право же...
- А как мы можем быть в этом уверены? У тебя нет такого лекарства,
чтобы заглушить память. Он так тебе дорог, Эдуардо?
- Он - голос в исповедальне, который мне знаком.
- Тед, - окликнул его знакомый голос из задней комнаты. - Тед!
- Видишь, - сказал отец Ривас. - Он тебя узнал.
Доктор Пларр повернулся спиной к судьям и вышел в соседнюю комнату.
- Да, Чарли, я тут. Как вы себя чувствуете?
- Ужасно, Тед. Что это? Где я?
- У вас была авария. Ничего страшного.
- Вы отвезете меня домой?
- Пока не могу. Вам надо спокойно полежать. В темноте. У вас легкое
сотрясение мозга.
- Клара будет беспокоиться.
- Не волнуйтесь. Я ей объясню.
- Не надо ее тревожить, Тед. Ребенок...
- Я же ее врач, Чарли.
- Конечно, дорогой, я просто старый дурак. Она сможет меня навестить?
- Через несколько дней вы поедете домой.
- Через несколько дней? А выпить что-нибудь тут найдется?
- Нет. Я дам вам кое-что получше, чтобы вы заснули.
- Вы настоящий друг, Тед. А кто эти люди там рядом? Почему вы светите
себе фонариком?
- Не работает электричество. Когда вы проснетесь, будет светло.
- Вы заедете меня проведать?
- Конечно.
Чарли Фортнум минутку полежал спокойно, а потом спросил так громко, что
его должны были слышать в соседней комнате:
- Ведь это же была не авария, Тед?
- Конечно, это была авария!
- Солнечные очки... где мои солнечные очки?
- Какие очки?
- Очки были Кларины, - сказал Чарли Фортнум. - Она их так любит. Не
надо было мне их брать. Не нашел своих. - Он подтянул повыше колени и со
вздохом повернулся на бок. - Важно знать норму, - произнес он и замер -
точь-в-точь как состарившийся зародыш, который так и не сумел появиться на
свет.
Отец Ривас сидел в соседней комнате, положив голову на скрещенные руки
и прикрыв глаза. Доктор Пларр, войдя туда, подумал, что он молится, а
может быть, только прислушивается к словам Чарли Фортнума, как когда-то
прислушивался в исповедальне к незнакомому голосу, решая, какую назначить
епитимью...
- Ну и шляпы же вы, - попрекнул его доктор Пларр. - Ну и любители!
- На нашей стороне только любители. Полиция и солдаты - вот те
профессионалы.
- Почетный консул, да еще алкоголик, - вместо посла!
- Да. Че Гевара тоже снимал фотографии как турист, а потом их терял.
Тут хотя бы ни у кого нет аппарата. И никто не ведет дневник. На ошибках
мы учимся.
- Твоему шоферу придется отвезти меня домой, - сказал доктор Пларр.
- Хорошо.
- Я завтра заеду...
- Ты здесь больше не понадобишься, Эдуардо.
- Тебе, может, и нет, но...
- Лучше, чтобы он тебя больше не видел, пока мы не решили...
- Леон, - сказал доктор Пларр, - неужели ты серьезно? Старый Чарли
Фортнум...
- Он не в наших руках, Эдуардо. Он в руках правительства. И в божьих,
конечно. Как видишь, я не забыл той моей трескотни, но мне еще ни разу не
приходилось видеть, чтобы бог хоть как-то вмешивался в наши войны или в
нашу политику.
Доктор Пларр хорошо помнил, как он познакомился с Чарли Фортнумом.
Встреча произошла через несколько недель после его приезда из
Буэнос-Айреса. Почетный консул был в стельку пьян и не держался на ногах.
Доктор Пларр шел в "Боливар", когда из окна Итальянского клуба высунулся
пожилой джентльмен и попросил помочь.
- Проклятый официант ушел домой, - объяснил он по-английски.
Когда доктор Пларр вошел в клуб, он увидел пьяного, но вполне
жизнерадостного человека, он, правда, не мог встать на ноги, но это его
ничуть не смущало. Он заявил, что ему вполне удобно и на полу.
- Я сиживал и на кое-чем похуже, - пробормотал он, - в том числе на
лошадях.
- Если вы возьмете его за одну руку, - сказал старик, - я возьму за
другую.
- А кто он такой?
- Джентльмен, который, как видите, сидит на полу и не желает вставать,
наш почетный консул, мистер Чарлз Фортнум. А вы ведь доктор Пларр? Рад
познакомиться. Я - доктор Хэмфрис. Доктор филологии, а не медицины. Мы
трое, так сказать, столпы местной английской колонии, но один из столпов
рухнул.
Фортнум объяснил:
- Не рассчитал норму... - И добавил что-то насчет того, что стакан был
не тот. - Надо пить из стакана одного размера, не то запутаешься.
- Он что-нибудь празднует? - спросил доктор Пларр.
- На прошлой неделе ему доставили новый "кадиллак", а сегодня нашелся
покупатель.
- Вы здесь ужинали?
- Он хотел повести меня в "Националь", но такого пьяного не только в
"Националь", но и в мой отель не пустят. Теперь нам надо как-нибудь
довести его домой. Но он настаивает на том, чтобы пойти к сеньоре Санчес.
- Кто это, его приятельница?
- Приятельница половины мужчин этого города. Держит единственный здесь
приличный бордель, так по крайней мере говорят. Лично я не судья в этих
делах.
- Но бордели запрещены законом, - заметил доктор Пларр.
- Не у нас в городе. Мы ведь все же военный гарнизон. А военные не
желают, чтобы ими командовали из Буэнос-Айреса.
- Почему бы не пустить его туда?
- Вы же сами видите почему: он не держится на ногах.
- Но ведь все назначение публичного дома в том, чтобы там лежать.
- Кое-что должно стоять, - неожиданно грубо сказал доктор Хэмфрис и
сморщился от отвращения.
В конце концов они вдвоем кое-как перетащили Чарли Фортнума через
улицу, в маленькую комнатку, которую доктор Хэмфрис занимал в отеле
"Боливар". В те дни на ее стенах висело не так много картинок, потому что
было поменьше сырых пятен и душ еще не тек. Неодушевленные предметы
меняются быстрее, чем люди. Доктор Хэмфрис и Чарли Фортнум в ту ночь были
почти такими же, как теперь; трещины в штукатурке запущенного дома
углубляются быстрее, чем морщины на лице, краски выцветают быстрее, чем
волосы, а разруха в доме происходит безостановочно; она никогда не стоит
на одном и том же уровне, на котором человек может довольно долго прожить,
не меняясь. Доктор Хэмфрис находился на этом уровне уже много лет, а Чарли
Фортнум, хоть и был лишь на подходе к нему, нашел верное оружие в борьбе
со старческим маразмом: он заспиртовал жизнерадостность и простодушие
своих молодых лет. Годы шли, но доктор Пларр почти не замечал перемен в
своих старых знакомцах - быть может, Хэмфрис медленнее преодолевал
расстояние между "Боливаром" и Итальянским клубом, а на хорошо укупоренном
благодушии Чарли Фортнума, как пятна плесени, все чаще проступала
меланхолия.
В тот раз доктор Пларр оставил консула у Хэмфриса в отеле "Боливар" и
пошел за своей машиной. Он жил тогда в той же квартире того же дома, что и
теперь. В порту еще горели огни, там работали всю ночь. На плоскодонную
баржу поставили металлическую вышку, и железный стержень бил с нее по дну
Параны. Стук-стук-стук - удары отдавались, как бой ритуальных барабанов. А
с другой баржи были спущены трубы, соединенные под водой с мотором; они
высасывали гравий с речного дна и с лязгом и грохотом перебрасывали его по
набережной на островок в полумиле отсюда. Губернатор, назначенный
последним президентом после coup d'etat [государственный переворот
(франц.)] этого года, задумал углубить дно бухты, чтобы порт мог принимать
с берега Чако грузовые паромы более глубокой осадки и пассажирские суда
покрупнее из столицы. Когда после следующего военного переворота, на этот
раз в Кордове, он был смещен с поста, затею эту забросили, и сну доктора
Пларра уже ничто не мешало. Говорили, будто губернатор Чако не собирается
тратить деньги на то, чтобы углубить дно со своей стороны реки, а для
пассажирских судов из столицы верховья реки все равно чересчур мелки - в
сухое время года пассажирам приходилось пересаживаться на суда поменьше,
чтобы добраться до Республики Парагвай на севере. Трудно сказать, кто
первый совершил ошибку, если это было ошибкой. Вопрос "Cui bono?" [Кому на
пользу? (лат.)] не мог быть задан кому-нибудь персонально, потому что все
подрядчики нажились и, несомненно, поделились наживой с другими. Работы в
порту, прежде чем их забросили, дали людям хоть как-то поправить свои
дела: в доме одного появился рояль, в кухне другого - холодильник, а в
погребе мелкого, второстепенного субподрядчика, где до сих пор не видали
спиртного, теперь хранились одна или две дюжины ящиков местного виски.
Когда доктор Пларр вернулся в отель "Боливар", Чарли Фортнум пил
крепкий черный кофе, сваренный на спиртовке, которая стояла на мраморном
умывальнике рядом с мыльницей и зубной щеткой доктора Хэмфриса. Консул
выражался куда более вразумительно, и его стало еще труднее отговорить от
посещения сеньоры Санчес.
- Там есть одна девушка, - говорил он. - Настоящая девушка. Совсем не
то, что вы думаете. Мне надо ее еще повидать. В прошлый раз я никуда не
годился...
- Да вы и сейчас никуда не годитесь, - сказал Хэмфрис.
- Вы ничего не понимаете! Я просто хочу с ней поговорить. Не все же мы
такие похабники, Хэмфрис. В Марии есть благородство. Ей вовсе не место...
- Такая же проститутка, наверное, как и все, - сказал доктор Хэмфрис,
откашливаясь.
Доктор Пларр скоро заметил, что, когда Хэмфрис чего-нибудь не одобряет,
его сразу начинает душить мокрота.
- Вот тут вы оба очень ошибаетесь, - заявил Чарли Фортнум, хотя доктор
Пларр и не думал высказывать какого-либо мнения. - Она совсем не такая,
как другие. В ней есть даже порода. Семья ее из Кордовы. В ней течет
хорошая кровь, не будь я Чарли Фортнум. Знаю, вы считаете меня идиотом, но
в этой девушке есть... ну да, можно сказать, целомудрие.
- Но вы здешний консул, все равно - почетный или какой другой. Вам не
подобает ходить в такие притоны.
- Я уважаю эту девушку, - заявил Чарли Фортнум. - Я ее уважаю даже
тогда, когда с ней сплю.
- А ни на что другое вы сегодня и не способны.
После настойчивых уговоров Фортнум согласился, чтобы его усадили в
автомобиль доктора Пларра.
Там он какое-то время мрачно молчал: подбородок его трясся от толчков
машины.
- Да, конечно, стареешь, - вдруг произнес он. - Вы человек молодой, вас
не мучают воспоминания, сожаления о прошлом... Вы женаты? - внезапно
спросил он, когда они ехали по Сан-Мартину.
- Нет.
- Я когда-то был женат, - сказал Фортнум, - двадцать пять лет назад,
теперь уже кажется, что с тех пор прошли все сто. Ничего у меня не вышло.
Она была из тех, из умниц, если вам понятно, что я хочу этим сказать.
Вникнуть в человеческую натуру не умела. - По странной ассоциации, которой
доктор Пларр не смог уловить, он перескочил на свое теперешнее состояние.
- Я всегда становлюсь куда человечнее, когда выпью больше полбутылки. Чуть
меньше - ничего не дает, а вот чуть больше... Правда, надолго этого не
хватает, но за полчаса блаженства стоит потом погрустить.
- Это вы говорите о вине? - с недоумением спросил доктор Пларр.
Ему не верилось, что Фортнум может так себя ограничивать.
- О вине, виски, джине - все равно. Весь вопрос в норме. Норма имеет
психологическое значение. Меньше полбутылки - и Чарли Фортнум одинокий
бедняга, и одна только "Гордость Фортнума" у него для компании.
- Какая гордость Фортнума?
- Это мой гордый, ухоженный конь. Но хотя бы одна рюмка сверх
полбутылки - любого размера, даже ликерная, важна ведь определенная норма,
- и Чарли Фортнум снова человек. Хоть ко двору веди. Знаете, я ведь раз
был на пикнике с королевскими особами, там, среди руин. Втроем выпили две
бутылки и здорово, надо сказать, повеселились. Но это уже из другой оперы.
Вроде той, про капитана Изкуиердо. Напомните мне, чтобы я вам как-нибудь
рассказал про капитана Изкуиердо.
Постороннему было трудно уследить за ходом его ассоциаций.
- А где находится консульство? Следующий поворот налево?
- Да, но можно с тем же успехом свернуть через две или три улицы и
сделать маленький круг. Мне, доктор, с вами очень приятно. Как, вы
сказали, ваша фамилия?
- Пларр.
- А вы знаете, как меня зовут?
- Да.
- Мейсон.
- А я думал...
- Так меня звали в школе. Мейсон. Фортнум и Мейсон ["Фортнум и Мейсон"
- известный гастрономический магазин в Лондоне], близнецы-неразлучники.
Это была лучшая английская школа в Буэнос-Айресе. Однако карьера моя там
была далеко не выдающейся. Вернее сказать, я ничем не выдавался... Удачное
слово, правда? Все было в норме. Не слишком хорош и не слишком плох.
Никогда не был старостой и прилично играл только в ножички. Официально я
там признан не был. Школа у нас была снобистская. Однако директор, не тот,
которого я знал, тот был Арден, мы звали его Вонючкой, нет, новый
директор, когда я был назначен почетным консулом, прислал мне
поздравление. Я, конечно, написал ему первый и сообщил приятную новость,
так что ему неудобно было игнорировать меня совсем.
- Вы скажете, когда мы подъедем к консульству?
- Да мы его, дорогой, проехали, но какая разница? У меня голова уже
ясная. Вы вон там сверните. Сперва направо, а потом опять налево. У меня
такое настроение, что я могу кататься хоть всю ночь. В приятной компании.
Не обращайте внимания на знаки одностороннего движения. У нас
дипломатические привилегии. На машине номер К. Мне ведь не с кем
поговорить в этом городе, как с вами. Испанцы. Гордый народ, но
бесчувственный. В этом смысле совсем не такой, как мы - англичане. Нет
любви к домашнему очагу. Шлепанцы, ноги на стол, стаканчик под рукой,
дверь нараспашку... Хэмфрис парень неплохой, он ведь такой же англичанин,
как мы с вами... а может, шотландец? Но душа у него менторская. Тоже
удачное словечко, а? Вечно пытается меня перевоспитать в смысле морали, а
ведь я не так уж много делаю дурного, дурного по-настоящему. Если я
сегодня слегка нагрузился, значит, не тот был стакан. А как ваше имя,
доктор?
- Эдуардо.
- А я-то думал, что вы англичанин!
- Мать у меня парагвайка.
- Зовите меня Чарли. Не возражаете, если я буду звать вас Тед?
- Зовите, как хотите, но ради Христа скажите наконец, где ваше
консульство?
- На углу. Но не думайте, будто это что-то особенное. Ни мраморных
вестибюлей, ни люстр, ни пальм в горшках. Всего-навсего холостяцкое жилье
- кабинет, спальня... Обычное присутственное место. Это все, чем наши
чинуши меня удостоили. Никакого чувства национальной гордости. Трясутся
над каждым грошом, а сколько на этом теряют? Вы должны приехать ко мне в
поместье, там мой настоящий дом. Почти тысяча гектаров. Точнее говоря,
восемьсот. Лучшее матэ в стране. Да мы можем хоть сейчас туда съездить,
отсюда всего три четверти часа езды. Хорошенько выспимся, а потом дернем
для опохмелки. Могу угостить настоящим виски.
- Только не сегодня. У меня утром больные.
Они остановились возле старинного дома в колониальном стиле с
коринфскими колоннами; в лунном свете ярко белела штукатурка. С первого
этажа свисал флагшток, и на щите красовался королевский герб. Чарли
Фортнум, нетвердо стоя на ногах, посмотрел вверх.
- Верно, по-вашему? - спросил он.
- Что верно?
- Флагшток. Кажется, он торчит чересчур наклонно.
- По-моему, в порядке.
- Жаль, что у нас такой сложный государственный флаг. Как-то раз, в
день тезоименитства королевы, я вывесил его вверх ногами. Мне казалось,
что чертова штука висит как следует, а Хэмфрис обозлился, сказал, что
пожалуется послу. Зайдем, выпьем по стаканчику.
- Если вы доберетесь сами, я, пожалуй, поеду.
- Имейте в виду, виски у меня настоящее. Получаю "Лонг Джон" из
посольства. Там предпочитают "Хэйг". Но "Лонг Джон" бесплатно выдает к
каждой бутылке стакан. И очень хорошие стаканы, с делениями. Женская мера,
мужская, шкиперская. Я-то, конечно, считаю себя шкипером. У меня в имении
дюжины этих стаканов. Мне нравится название "шкипер". Лучше, чем капитан -
тот может быть просто военным.
Он долго возился с замком, но с третьей попытки все же дверь открыл.
Покачиваясь на пороге за коринфскими колоннами, он произнес речь, доктор
Пларр с нетерпением ждал, когда наконец он кончит.
- Очень приятно провели вечерок, Тед, хотя гуляш был на редкость
противный. Так хорошо иногда поболтать на родном языке, с непривычки уже
заикаешься, а ведь на нем говорил Шекспир. Не думайте, что я всегда такой
веселый, все дело в норме. Иногда я и радуюсь обществу друга, но на меня
все равно нападает меланхолия. И помните, когда бы вам ни понадобился
консул, Чарли Фортнум будет счастлив оказать вам услугу. Как и любому
англичанину. Да и шотландцу или валлийцу, если на то пошло. У всех у нас
есть нечто родственное. Все мы подданные этого чертова Соединенного
Королевства. Национальность гуще, чем водица, хотя выражение это довольно
противное: почему гуще? Напоминает о том, что давно пора забыть и
простить. Вам, когда вы были маленький, давали инжирный сироп? Идите прямо
наверх. В среднюю дверь на первом этаже, там большая медная дощечка, ее
сразу заметишь. Сколько сил уходит на ее полировку, не поверите, часами
приходится тереть. Уход за "Гордостью Фортнума" по сравнению с этим -
детская игра.
Он шагнул назад, в темный вестибюль, и пропал из виду.
Доктор Пларр поехал к себе, в новый желтый многоквартирный дом, где
рядом в трубах шуршал гравий и визжали ржавые краны. Лежа в постели, он
подумал, что в будущем вряд ли захочет встречаться с этим почетным
консулом.
И хотя доктор Пларр не спешил возобновить знакомство с Чарли Фортнумом,
месяца через два после их первой встречи он получил документы, которые
полагалось заверить у британского консула.
Первая попытка его повидать окончилась неудачей. Он приехал в
консульство часов в одиннадцать утра. Сухой, горячий ветер с Чако развевал
национальный флаг на криво висевшем флагштоке. Пларр удивился, зачем его
вывесили, но потом вспомнил, что сегодня годовщина заключения мира в
предыдущей мировой войне. Он позвонил и вскоре мог бы поклясться, что
кто-то за ним наблюдает сквозь глазок в двери. Он встал подальше на
солнце, чтобы его можно было разглядеть, и сразу же дверь распахнула
маленькая чернявая носатая женщина. Она уставилась на него взглядом хищной
птицы, привыкшей издали находить падаль; может быть, ее удивило, что
падаль стоит так близко и еще живая. Нет, сказала она, консула нет. Нет,
сегодня он не ожидается. А завтра? Может быть. Наверняка сказать она не
может. Доктору Пларру казалось, что это не лучший способ отправлять
консульскую службу.
Он часок отдохнул после ленча, а потом по дороге к больным в barrio
popular, которые не могли встать с постели, если можно назвать постелью
то, на чем они там лежали, снова заехал в консульство. И был приятно
удивлен, когда дверь ему открыл сам Чарлз Фортнум. Консул при первом
знакомстве говорил о своих приступах меланхолии. Как видно, сейчас у него
и был такой приступ. Он хмуро, недоумевающе и с опаской смотрел на
доктора, словно где-то в подсознании у него копошилось неприятное
воспоминание.
- Ну?
- Я доктор Пларр.
- Пларр?
- Мы познакомились с вами у Хэмфриса.
- Правда? Да-да. Конечно. Входите.
В темный коридор выходили три двери. Из-под первой тянулся запах
немытой посуды. Вторая, как видно, вела в спальню. Третья была открыта, и
Фортнум повел доктора туда. В комнате стояли письменный стол, два стула,
картотека, сейф, висела цветная репродукция с портрета королевы под
треснутым стеклом - вот, пожалуй, и все. А стол был пуст, не считая
стоячего календаря с рекламой аргентинского чая.
- Простите, что побеспокоил, - сказал доктор Пларр. - Я утром
заезжал...
- Не могу же я здесь быть неотлучно. Помощника у меня нет. Куча всяких
обязанностей. А утром... да, я был у губернатора. Чем могу быть полезен?
- Я привез кое-какие документы, их надо заверить.
- Покажите.
Фортнум грузно сел и стал выдвигать ящик за ящиком. Из одного он вынул
пресс-папье, из другого бумагу и конверты, из третьего печать и шариковую
ручку. Он стал расставлять все это на столе, как шахматные фигуры.
Переложил с места на место печать и ручку - быть может, ненароком поместил
ферзя не по ту сторону короля. Прочитал документы якобы со вниманием, но
глаза его тут же выдали: слова явно ничего ему не говорили; потом он дал
доктору Пларру поставить свою подпись. После чего прихлопнул документы
печатью и добавил собственную подпись: Чарлз К.Фортнум.
- Тысяча песо, - сказал он. - И не спрашивайте, что означает "К". Я это
скрываю.
Расписки он не дал, но доктор Пларр заплатил без звука.
Консул сказал:
- Голова просто раскалывается. Сами видите: жара, сырость. Чудовищный
климат. Один бог знает, почему отец решился тут жить и тут умереть. Что бы
ему не поселиться на юге? Да где угодно, только не здесь.
- Если вам так плохо, почему не продать имущество и не уехать?
- Поздно. В будущем году мне стукнет шестьдесят один. Какой смысл
начинать сначала в такие годы? Нет ли у вас в чемоданчике аспирина?
- Есть. А вода у вас найдется?
- Давайте так. Я их жую. Тогда они быстрее действуют.
Он разжевал таблетку и попросил вторую.
- А вам не противно их жевать?
- Привыкаешь. Если на то пошло, вкус здешней воды мне тоже не нравится.
Господи, ну до чего же мне сегодня паршиво.
- Может, измерить вам давление?
- Зачем? Думаете, оно не в порядке?
- Нет. Но лишняя проверка в вашем возрасте не мешает.
- Беда не в давлении. А в жизни.
- Переутомились?
- Нет, этого бы я не сказал. Но вот новый посол, он меня донимает.
- Чем?
- Хочет получить отчет об урожаях матэ в нашем округе. Зачем? Там, на
родине, никто парагвайского чая не пьет. Да сам небось и слыхом о нем не
слыхал, а мне придется неделю работать, разъезжать по плохим дорогам, а
потом эти типы в посольстве еще удивляются, почему я каждые два года
выписываю новую машину! Я имею на нее право. Как дипломат. Сам за нее
плачу, и, если решаю потом продать, это мое личное дело, а не посла.
"Гордость Фортнума" на здешних дорогах много надежнее. Я за нее ничего не
требую, а между тем, обслуживая их, она совсем выматывается. Ну и мелочные
же людишки эти посольские! Они даже намекают, что я, мол, меньше плачу за
это помещение!
Доктор Пларр раскрыл чемоданчик.
- А что это у вас за штука?
- Мы же решили измерить вам кровяное давление.
- Тогда лучше пойдем в спальню, - сказал консул. - Нехорошо, если нас
увидит горничная. По всему городу пойдут слухи, что я при смерти. А тогда
сбегутся все кредиторы.
Спальня была почти такая же пустая, как и кабинет. Постель смялась во
время полуденного отдыха, и подушка валялась на полу рядом с пустым
стаканом. Над кроватью вместо портрета королевы висела фотография человека
с густыми усами, в костюме для верховой езды. Консул сел на мятое
покрывало и закатал рукав. Доктор Пларр стал накачивать воздух грушей.