Гриневич Геннадий. Суть дела

шагах отсюда, любовница? Однако с ним за столом, как молчаливый
собеседник, сидело одиночество. Скоби казалось, что он никогда еще не был
так одинок.
Теперь уж некому сказать правду. Кое-чего не должен был знать начальник
полиции, кое-чего - Луиза; даже Элен и той он не мог сказать всего: ведь
он принес такую жертву, чтобы не причинять ей боли, зачем же сейчас ему
зря ее огорчать? Ну а что касается бога, он мог с ним разговаривать только
как с врагом - такая у них была друг на друга обида. Он пошевелил на столе
рукой, и казалось, будто зашевелилось и одиночество, оно коснулось
кончиков его пальцев. "Ты да я, - сказало одиночество, - да мы с тобой".
Если бы посторонние все о нем знали, подумал он, пожалуй, ему бы даже
позавидовали: Багстер позавидовал бы, что у него есть Элен, Уилсон - что у
него Луиза. "В тихом омуте..." - воскликнул бы Фрезер, плотоядно
облизываясь. Им еще, пожалуй, кажется, что мне от всего этого есть
какая-то корысть, мысленно удивился он, хотя вряд ли кому-нибудь на свете
дано меньше, чем мне. И я не могу даже себя пожалеть: ведь я точно знаю,
как я виноват. Видно, он так далеко загнал себя в пустыню, что даже кожа
его приняла окраску песка.
Дверь за его спиной осторожно скрипнула. Скоби не шевельнулся. Сюда
крадутся соглядатаи, думал он. Кто это - Уилсон, Гаррис, слуга Пембертона,
Али?..
- Хозяин, - прошептал чей-то голос, и босая нога шлепнула по цементному
полу.
- Кто это?.. - спросил Скоби, не оборачиваясь. Из розовой ладони на
стол упал комочек бумаги, и рука исчезла. Голос произнес:
- Юсеф сказал приходить тихо, пусть никто не видит.
- А чего Юсефу опять надо?
- Он посылает подарок, очень маленький подарок.
Дверь снова закрылась, и в комнату вернулась тишина. Одиночество
сказало: "Давай прочтем вместе - ты да я".
Скоби взял комочек, он был легкий, но в середине лежало что-то твердое.
Сначала Скоби не сообразил, что это такое, - наверно, камушек, положенный
в записку, чтобы ее не сдуло ветром, и стал искать, где же самое письмо,
которого, конечно, не оказалось - разве Юсеф кому-нибудь доверит написать
такое письмо? Тогда он понял, что в бумаге бриллиант. Он ничего не понимал
в драгоценных камнях, но по виду этот стоил не меньше, чем весь его долг
Юсефу. Видимо, тот получил сообщение, что алмазы, посланные им на
"Эсперансе", благополучно прибыли. Это не взятка, а знак благодарности,
объяснил бы ему Юсеф, прижав толстую руку к своему открытому, ветреному
сердцу.
Дверь распахнулась, и появился Али. Он держал за руку хныкающего парня.
Али сказал:
- Этот вонючка шатался по всему дому. Пробовал двери.
- Кто ты такой? - спросил Скоби.
Парень залепетал, заикаясь от злости и страха:
- Я слуга Юсефа. Я принес хозяину письмо. - Он показал пальцем на стол,
где в скомканной бумажке лежал камешек. Али перевел взгляд туда. Скоби
сказал своему одиночеству: "Нам с тобой надо побыстрей шевелить мозгами!"
Он спросил парня:
- Почему ты не пришел, как все люди, и не постучал в дверь? Почему ты
прокрался, как вор?
Парень был худой, с грустными, добрыми глазами, как у всех племен
менде. Он заявил:
- Я не вор. - Ударение на первом слове было таким незаметным, что,
может быть, он и не собирался сказать дерзость. - Хозяин приказал идти
очень тихо.
- Отнеси это обратно Юсефу и скажи ему, что я хотел бы знать, откуда он
берет такие камни. Я думаю, что он ворует камни, и скоро все разузнаю.
Ступай. На, возьми. Ну-ка, Али, выбрось его отсюда.
Али вытолкал парня в дверь, и Скоби услышал шарканье их подошв по
дорожке. Что они делают, шепчутся? Он подошел к двери и крикнул им вслед:
- Скажи Юсефу, что я как-нибудь ночью к нему заеду и мы уж с ним
поговорим по душам!
Он захлопнул дверь, подумав: как много знает Али. Недоверие к слуге
снова забродило у него в крови, словно лихорадка. Али может меня погубить,
подумал он, и не только меня, но даже их.
Он налил себе виски и взял со льда бутылку содовой. Сверху крикнула
Луиза:
- Генри!
- Что, дорогая?
- Уже двенадцать?
- Около того, по-моему.
- Пожалуйста, не пей ничего после полуночи. Ты ведь помнишь про
завтрашний день? - Конечно, помню, подумал он, осушая стакан; завтра
первое ноября, день Всех святых, а сегодня - ночь всех усопших. Чей дух
пролетит над этим бокалом? - Ты ведь пойдешь к причастию, дорогой? - И он
подумал устало: когда же всему этому будет конец? Но чего мне теперь
церемониться? Если уж губить душу, так губить до конца. Единственный дух,
который сумело вызвать виски, было все то же одиночество: оно кивало, сидя
напротив, отхлебывая из его стакана. "Следующим испытанием, - напомнило
ему одиночество, - будет рождество, ночная служба, и тебе не отвертеться,
никакие отговорки тебе в ту ночь не помогут, да и потом тоже... целой
вереницей пойдут праздники, а обедни весной и летом потянутся бесконечной
чередой". Перед глазами его возникло залитое кровью лицо, глаза, закрытые
под градом ударов, откинутая набок от боли голова Христа.
- Где же ты, Тикки? - позвала Луиза как будто с тревогой, словно в лицо
ей дохнуло подозрение, и он опять подумал: можно ли в самом деле доверять
Али? И бездушный здравый смысл африканского побережья - тех, кто торгует,
тех, кто живет за счет казны, ему подсказал: "Никогда не верь черным. В
конце концов они тебя подведут. Вот у меня, например, пятнадцать лет
прожил слуга..." Тени недоверия собрались вокруг него в эту ночь всех
усопших.
- Сейчас, дорогая, иду. - "Тебе ведь стоит сказать только слово, -
обратился он к богу, - и легионы ангелов..." Рукой, на которой было
кольцо, он ударил себя по щеке и увидел, что из ссадины пошла кровь. Он
крикнул Луизе: - Ты что-то сказала, дорогая?
- Да нет, я только хотела тебе напомнить, что завтра у нас такой
праздник! Мы опять вместе, и тебя назначают начальником полиции... Как
хорошо, Тикки!
Вот это моя награда, сказал он гордо своему одиночеству, расплескивая
по столу виски, бросая вызов самым злым духам и глядя, как бог истекает
кровью.

4

Сразу было видно, что Юсеф допоздна заработался в своей конторе на
пристани. Белый двухэтажный домик стоял у деревянного причала на самом
краю Африки, как раз за военными складами горючего, и в окне, выходившим в
город, из-под занавески блеснула полоска света. Когда Скоби пробирался
туда между ящиками, полицейский отдал ему честь.
- Все спокойно, капрал?
- Все спокойно, начальник.
- Вы обошли порт со стороны негритянского квартала?
- Да, начальник. Все спокойно, начальник. - Он ответил так быстро, что
сразу стало видно: он лжет.
- Портовые крысы уже за работой, а?
- Нет, нет, начальник. Везде тихо, как в могиле. - Избитая, книжная
фраза показывала, что полицейский воспитывался в миссионерской школе.
- Ну что ж, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, начальник.
Скоби пошел дальше. Он уже давно не видел Юсефа - с той самой ночи,
когда сириец его шантажировал, - и вдруг почувствовал странное влечение к
своему мучителю. Белый домик притягивал его, как магнит; казалось, там -
единственная близкая ему душа, единственный человек, которому он мог
доверять. По крайней мере, этот шантажист знал его, как никто; он мог
посидеть с этим толстым нелепым человеком и рассказать ему всю правду, без
утайки. В непривычном для Скоби мире лжи шантажист чувствовал себя как
рыба в воде, он знал тут все ходы и выходы, мог посоветоваться, даже
помочь... Из-за большого ящика появился Уилсон. Фонарик Скоби осветил его
лицо, как географическую карту.
- Уилсон! - удивился Скоби. - Поздно же вы разгуливаете.
- Да, - согласился Уилсон, и Скоби с огорчением подумал: как он меня
ненавидит!
- У вас есть пропуск на пристань?
- Да.
- Держитесь подальше от той части, которая примыкает к негритянскому
кварталу. Одному там ходить опасно. Из носа кровь больше не идет?
- Нет, - сказал Уилсон. Он и не думал трогаться с места - у него была
манера вечно загораживать дорогу, так что приходилось его обходить.
- Что ж, спокойной ночи, Уилсон. Загляните к нам, Луиза...
- Я ее люблю, Скоби.
- Я это заметил. И вы ей нравитесь, Уилсон.
- А я ее люблю, - повторил Уилсон. Он подергал брезент, прикрывавший
ящик. - Разве вам понять, что это значит!
- Что именно?
- Любовь. Вы никого не любите, кроме себя, подлец вы этакий!
- У вас расходились нервы, Уилсон. Это климат. Вам надо полежать.
- Вы бы не вели себя так, если бы ее любили.
По черной воде с невидимого корабля донеслись звуки патефона - надрывно
звучала модная песенка. Часовой кого-то окликнул, и тот ответил паролем.
Скоби опустил фонарик, теперь он освещал только противомоскитные сапоги
Уилсона.
- Любовь не такая простая штука, как вы думаете, Уилсон, - сказал он. -
Вы начитались стихов.
- А что бы вы сделали, если бы я ей все сказал... насчет миссис Ролт?
- Но вы ведь ей уже сказали, Уилсон. То, что вы об этом думаете. Однако
она предпочитает мою версию.
- Смотрите, Скоби, я до вас доберусь.
- Вы думаете, Луизе будет лучше?
- Со мной она будет счастлива! - простодушно похвастал Уилсон
дрогнувшим голосом, который перенес Скоби на пятнадцать лет назад и
напомнил ему человека куда моложе, чем тот замаранный субъект, который
разговаривал сейчас с Уилсоном на берегу моря, прислушиваясь к тихому
плеску воды о деревянный причал.
Скоби негромко сказал:
- Да, вы постараетесь. Я знаю, вы постараетесь. Может быть... - Но он и
сам не знал, как договорить фразу, какое слабое утешение приберег он для
Уилсона - оно смутно промелькнуло у него в мозгу и исчезло. Вдруг его
охватило раздражение против этой долговязой "романтической" фигуры там, у
ящика, - он просто невежда, хотя и знает так много. Скоби сказал: - Пока
что мне бы хотелось, чтобы вы перестали за мной шпионить.
- Это моя обязанность, - признался Уилсон, и сапоги его задвигались в
луче фонарика.
- Все, что вы пытаетесь выяснить, ничего не стоит.
Скоби оставил Уилсона возле склада горючего и пошел дальше. Когда он
поднимался по ступенькам в контору Юсефа, он оглянулся и увидел в темноте
густую черную тень - там стоял Уилсон, смотрел ему вслед и ненавидел. Он
вернется домой и напишет донесение: "В 23:25 я заметил майора Скоби,
который явно направлялся на заранее назначенное свидание..."
Скоби постучался и вошел. Юсеф полулежал за столом, положив на него
ноги, и диктовал чернокожему конторщику. Не прерывая фразы "...пятьсот
рулонов в клетку, семьсот пятьдесят с ведерками на песочном фоне, шестьсот
рулонов искусственного шелка в горошек", он поглядел на Скоби с надеждой и
тревогой. Потом резко приказал конторщику:
- Убирайся. Но потом вернись. Скажи слуге, чтобы никого не впускал. -
Он снял ноги со стола, приподнялся и протянул дряблую руку. - Добро
пожаловать, майор Скоби. - Но рука упала, как ненужная тряпка. - Вы
впервые почтили мою контору своим присутствием, майор Скоби.
- Да я толком не знаю, зачем я сюда пришел, Юсеф.
- Мы так давно не виделись. - Юсеф сел и устало подпер огромную голову
огромной, как тарелка, ладонью. - Время для разных людей течет по-разному:
для кого медленно, для кого быстро. Все зависит от их симпатии друг к
другу.
- На этот счет у сирийцев, наверно, есть стихи.
- Есть, майор Скоби, - живо подтвердил Юсеф.
- Вам бы дружить не со мной, а с Уилсоном, Юсеф. Он любит стихи. У меня
прозаическая душа.
- Выпьете виски, майор Скоби?
- Не откажусь.
Он сидел по другую сторону письменного стола; между ними возвышался
неизменный синий сифон.
- Как поживает миссис Скоби?
- Зачем вы послали мне бриллиант, Юсеф?
- Я ваш должник, майор Скоби.
- Ну нет, это неправда. Вы расплатились со мной сполна той бумажкой.
- Я изо всех сил стараюсь забыть все это дело. Я уговариваю себя, что
это была просто дружеская услуга и ничего больше.
- Стоит ли лгать самому себе, Юсеф? Себя ведь не обманешь.
- Майор Скоби, если бы я чаще с вами встречался, я стал бы лучше. - В
стаканах зашипела содовая, и Юсеф с жадностью выпил. - Сердцем чувствую,
майор Скоби, что вы встревожены, огорчены... Я всегда мечтал, что вы
придете ко мне в трудную минуту.
- А ведь было время, когда я смеялся над мыслью, что могу к вам прийти.
- У нас в Сирии есть притча про льва и мышь...
- У нас она тоже есть, Юсеф. Но я никогда не считал вас мышью, да и сам
я не лев. Вот уж никак не лев!
- Вы встревожены из-за миссис Ролт. И вашей жены. Правда, майор Скоби?
- Да.
- Передо мной вам нечего стыдиться, майор Скоби. У меня было в жизни
немало неприятностей из-за женщин. Теперь мне легче, я многому научился. Я
научился плевать на все, майор Скоби. Я говорю обеим: "Мне плевать на все.
Я сплю, с кем хочу. Не нравится - не живи со мной. А мне плевать". И они с
этим мирятся, майор Скоби. - Юсеф вздохнул, глядя на свое виски. - Иногда
я даже предпочел бы, чтобы они не мирились.
- Я на очень многое пошел, Юсеф, чтобы моя жена ничего не подозревала.
- Я знаю, на что вы пошли, майор Скоби.
- Нет, всего вы не знаете. История с алмазами - это еще чепуха по
сравнению...
- С чем?
- Вы не поймете. Но дело в том, что теперь знает еще один человек -
Али.
- Но вы ведь доверяете Али?
- Кажется, доверяю. Но он знает и про вас. Он вошел вчера и видел
бриллиант. Ваш слуга был очень неосторожен.
Крупная, широкая рука шевельнулась на столе.
- Я займусь моим слугой, не откладывая.
- Слуга Уилсона - сводный брат Али. Они друг с другом видятся.
- Вот это нехорошо, - сказал Юсеф.
Теперь Скоби выложил все свои тревоги, все, кроме самой главной. У него
было странное чувство, будто первый раз в жизни он переложил свое бремя на
чужие плечи. И Юсеф взвалил на себя это бремя, он явно взвалил его на
себя. Поднявшись со стула, он пододвинул свою громадную тушу к окну и стал
разглядывать зеленую штору, словно там был нарисован пейзаж. Он поднес
руку ко рту и стал грызть ногти - щелк, щелк, щелк, зубы его прикусывали
каждый ноготь поочередно. Потом он принялся за другую руку.
- Не думаю, чтобы тут было что-нибудь серьезное, - сказал Скоби. Его
охватило беспокойство; казалось, он нечаянно пустил в ход мощную машину и
теперь не мог уже с ней совладать.
- Плохо, когда не доверяешь, - сказал Юсеф. - Слуг надо иметь таких,
которым доверяешь. Ты о них всегда должен знать больше, чем они о тебе. -
В этом для него, видимо, и состояло доверие.
- Я всегда ему доверял, - сказал Скоби.
Юсеф поглядел на свои обкусанные ногти.
- Не беспокойтесь, - сказал он. - Я не хочу, чтобы вы беспокоились.
Предоставьте это дело мне, майор Скоби. Я выясню, можете ли вы ему
доверять. - Он неожиданно объявил: - Я о вас позабочусь.
- Каким образом? - Меня это даже не возмутило, подумал Скоби не без
удивления. Обо мне позаботятся, и я чувствую себя спокойно, как ребенок на
руках у няньки.
- Только ни о чем не спрашивайте, майор Скоби. На этот раз предоставьте
все мне. Я в таких делах знаю толк.
Отойдя от окна, Юсеф перевел взгляд на Скоби: глаза его, как задвижки
на телескопе, были пустые и блестящие. Он сказал, ласково взмахнув
широкой, влажной рукой:
- Вы только напишите вашему слуге записочку, майор Скоби, и попросите
его прийти сюда. Я с ним поговорю. Мой слуга отнесет ему записку.
- Но Али не умеет читать.
- Тем лучше. Вы пошлете с моим слугой какой-нибудь знак, что он от вас.
Ваше кольцо с печаткой.
- Что вы хотите сделать, Юсеф?
- Я хочу вам помочь, майор Скоби. Вот и все.
Медленно, неохотно Скоби стал снимать с пальца кольцо.
- Он прожил у меня пятнадцать лет. До сих пор я ему всегда доверял.
- Вот увидите, - сказал Юсеф, - все будет в полном порядке. - Он
подставил ладонь, чтобы взять кольцо, и руки их соприкоснулись; это было
похоже на рукопожатие заговорщиков. - Напишите несколько слов.
- Кольцо не слезает, - сказал Скоби. Он почувствовал какое-то странное
нежелание его снимать. - Да в общем это не нужно. Он и так придет, если
ваш слуга скажет, что я его зову.
- Не думаю. Они не любят ходить по ночам в порт.
- Ничего с ним не случится. Он ведь будет не один. С ним пойдет ваш
слуга.
- Да, да, это конечно. И все же, по-моему, если вы ему что-нибудь
пошлете в доказательство, что это не ловушка... Слуге Юсефа верят не
больше, чем самому Юсефу...
- Пусть он тогда придет завтра.
- Нет, лучше сегодня, - сказал Юсеф.
Скоби пошарил в карманах и задел пальцем разорванные четки.
- Нате, пусть возьмет, - сказал он, - хотя это и не обязательно... - Он
замолчал, встретившись с пустым взглядом Юсефа.
- Спасибо, - произнес Юсеф. - Это вполне подойдет. - У двери он
добавил: - Располагайтесь как дома, майор Скоби. Налейте себе еще виски. Я
только дам распоряжение слуге...
Его не было очень долго. Скоби в третий раз налил себе виски и, так как
в маленькой конторе совсем нечем было дышать, погасил свет и отдернул
штору окна, выходившего на море; из бухты чуть заметно потянул ветерок.
Вставала луна, и плавучая база блестела, как серый лед. Скоби беспокойно
подошел к другому окну, выходившему на пристань, к навесам и лесному
складу негритянского квартала. Он увидел, как оттуда возвращается
конторщик Юсефа, и подумал: какую, видно, власть имеет Юсеф над портовыми
крысами, если его служащий может безнаказанно разгуливать один по _их_
владениям. Я пришел за помощью, говорил себе он, и видишь, обо мне
позаботились - но как и за чей счет? Сегодня день Всех святых; Скоби
вспоминал, как привычно, почти без страха и стыда, он во второй раз встал
на колени возле алтарной решетки, дожидаясь приближения священника. Даже
смертный грех и тот может войти в привычку. Мое сердце окаменело, думал он
и вспомнил раковины с прожилками, похожими на кровеносные сосуды, которые
собираются на пляже. Берегись, ты наносишь слишком много ударов своей
вере, еще один - и все тебе станет безразлично. Ему казалось, что его душа
прогнила насквозь и теперь уже всякая попытка спасти ее безнадежна.
- Вам жарко? - послышался голос Юсефа. - Давайте посидим в темноте. С
другом и темнота не страшна.
- Вас очень долго не было.
Юсеф объяснил с нарочитой неопределенностью:
- Много всяких дел.
Скоби решил, что сейчас самое время спросить у Юсефа, что тот намерен
предпринять, но вдруг почувствовал такое отвращение к своей подлости, что
слова замерли у него на языке.
- Да, жара, - сказал он. - Давайте попробуем устроить сквозняк. - Он
отворил боковое окно на набережную. - Интересно, отправился Уилсон домой
или нет?
- Уилсон?
- Он следил за мной, когда я шел сюда.
- Не беспокойтесь, майор Скоби. Я думаю, что ваш слуга больше не будет
вас обманывать.
Скоби спросил с облегчением и надеждой:
- Значит, вы сумеете его чем-нибудь припугнуть?
- Не спрашивайте. Увидите сами.
Надежда и чувство облегчения сразу увяли.
- Но, Юсеф, я _должен_ знать... - начал он.
- Юсеф его перебил:
- Я давно мечтал спокойно посидеть с вами вечерок вот так, в темноте,
со стаканчиком виски в руках, майор Скоби, и поговорить о важных вещах. О
боге. О семье. О поэзии. Я глубоко почитаю Шекспира. У артиллеристов
прекрасные актеры-любители, они научили меня ценить жемчужины английской
литературы. Я без ума от Шекспира. Из-за Шекспира мне иногда даже хочется
научиться читать, но я уже слишком для этого стар. Да и боюсь, не потеряю
ли я тогда память. А без нее пострадают дела. Хоть я и не для них живу, но
они мне необходимы, чтобы жить. Я об очень многом хотел бы с вами
поговорить. Мне бы так хотелось узнать, каковы ваши взгляды на жизнь.
- У меня их нет.
- А та нить, за которую вы держитесь, чтобы не заблудиться в лесу?
- Я потерял дорогу.
- Что вы! Такой человек, как вы, майор Скоби! Я так вами восхищаюсь. Вы
человек справедливый.
- Никогда им не был, Юсеф. Я просто не знал себя, вот и все. Есть такая
поговорка насчет того, что конец - это начало. Когда я родился, я уже
сидел с вами и пил виски, зная...
- Что именно, майор Скоби?
Скоби выпил до дна.
- Ваш слуга уже, наверно, дошел до моего дома.
- У него велосипед.
- Тогда они уже идут сюда.
- Наберемся терпения. Нам, может, долго придется ждать, майор Скоби. Вы
же знаете, что такое слуги.
- Мне казалось, что знаю.
Он заметил, как дрожит его левая рука на столе, и зажал ее между колен.
Он вспомнил долгий переход вдоль границы, бесчисленные биваки в лесной
тени, когда Али что-то стряпал в коробке из-под сардин; снова пришла на
память та последняя поездка в Бамбу: долгое ожидание у парома, приступ
малярии, неизменное присутствие Али. Он отер пот со лба и на секунду
подумал: это просто болезнь, лихорадка. Я скоро очнусь. События последних
шести месяцев: первая ночь в домике на холме, письмо, в котором было
слишком много сказано, контрабандные алмазы, поток лжи, причастие,
принятое для того, чтобы успокоить женщину, - все это казалось таким же
призрачным, как тени над кроватью, отбрасываемые керосиновым фонарем. Он
сказал себе: сейчас я проснусь и услышу, как ревут сирены, совсем как в ту
ночь, в ту самую ночь... Он тряхнул головой и пришел в себя: в темноте
напротив сидел Юсеф, во рту был вкус виски, а в душе - сознание, что все
это наяву. Он устало сказал:
- Они уже должны были бы прийти.
- Вы же знаете, что такое слуги. Пугаются сирен и прячутся где попало.
Нам остается только сидеть и ждать, майор Скоби. Для меня это счастливый
случай. Мне бы хотелось, чтобы утро никогда не настало.
- Утро? Я не собираюсь ждать Али до утра.
- Может, он перепугался. Понял, что вы его раскусили, и сбежал. Слуги
иногда бегут к себе, в лес...
- Какая чепуха, Юсеф.
- Еще немножко виски, майор Скоби?
- Ладно. Ладно. - Он подумал: неужели я еще и спиваюсь? Видно, от меня
уже ничего не осталось - ничего, что можно потрогать и сказать: это Скоби.
- Майор Скоби, ходят слухи, что справедливость в конце концов
восторжествует и вас назначат начальником полиции.
Скоби осторожно ответил:
- Не думаю, чтобы до этого дошло.
- Я только хочу вас заверить, майор Скоби, что на мой счет вы можете
быть спокойны. Я хочу вам добра, только добра. Я исчезну из вашей жизни,
майор Скоби. Я никогда не буду для вас обузой. Хватит с меня того, что был
такой вечер, как сегодня, - долгая беседа в темноте обо всем на свете. Эту
ночь я никогда не забуду. Вам не о чем беспокоиться. Я обо всем
позабочусь.
Через окно, из-за спины Юсефа, откуда-то из темной массы хижин и
складов донесся крик, крик страха и боли; он поднялся, словно тонущий
зверь, и снова пропал в темноте комнаты - в стакане виски, под столом, в
корзинке для бумаг, - крик, который уже откричали.
Юсеф сказал как-то слишком уж быстро:
- Это пьяный. Куда вы, майор Скоби! - завопил он с испугом. - Одному
там опасно...
Вот как Скоби в последний раз видел Юсефа: силуэт, неподвижно и криво
обозначенный на стене; лунный свет, льющийся на сифон и два пустых
стакана. У подножья лестницы стоял конторщик и вглядывался в даль
набережной. В зрачки ему ударил лунный свет, и они заблестели, как
дорожные знаки, показывая, куда повернуть.
В пустых складах по сторонам, между хижинами и грудами ящиков, которые
Скоби освещал на бегу фонариком, все было неподвижно; если портовые крысы
и вылезли из своих нор, тот крик загнал их обратно. Его шаги гулко
отдавались в пустых амбарах, где-то в стороне выла бродячая собака. В этом
лабиринте можно было проплутать до утра. Что же привело его так уверенно и
быстро к мертвому телу, словно он сам выбирал место преступления?
Сворачивая то в одну, то в другую сторону по этим проходам из брезента и
ящиков, он чувствовал, будто какая-то жилка в виске сигнализирует ему, где
Али.
Мертвый лежал, нелепо свернувшись, будто сломанная часовая пружина,
возле груды пустых бочек из-под бензина; казалось, что его вышвырнули
сюда, не дождавшись рассвета и птиц, которые питаются падалью. У Скоби,
пока он не повернул к себе тело, еще мелькала какая-то надежда - ведь Али
шел не один, а со слугой Юсефа. Но по темно-серой шее раз и другой
полоснули ножом. Да, подумал он, теперь я могу ему доверять. Желтые
глазные яблоки с красными прожилками были обращены к нему, но смотрели
отчужденно, будто это мертвое тело отвергало его, от него отрекалось: "Я
тебя не знаю". Дрожащим голосом он поклялся:
- Клянусь богом, я найду того, кто это сделал!
Но под этим незнакомым взглядом нельзя было лицемерить. Он подумал:
"Это сделал я". Разве я не знал все время, пока сидел у Юсефа, что он
что-то затевает? Разве я не мог заставить его мне ответить?
Чей-то голос сказал:
- Начальник?
- Кто это?
- Капрал Ламина, начальник.
- Вы не видите где-нибудь поблизости разорванные четки? Посмотрите
внимательно.
- Я ничего не вижу, начальник.
Скоби думал: если бы только я мог плакать, если бы я мог чувствовать
боль! Неужели я и в самом деле стал таким подлым? Помимо воли, он взглянул
вниз, на мертвеца. Неподвижный воздух был густо пропитан бензиновыми
парами, и лежавшее у ног тело вдруг показалось ему очень маленьким, темным
и далеким, как разорванная нитка четок, которую он искал: несколько черных
бусин и образок на конце нитки. О господи, подумал он, ведь это я тебя
убил; ты служил мне столько лет, а я тебя убил. Бог лежал под бензиновыми
бочками, и Скоби почувствовал вкус слез во рту, соленая влага разъедала
трещины губ. Ты служил мне, а я вот что с тобой сделал. Ты был мне предан,
а я отказал тебе в доверии.
- Что это вы, начальник? - шепнул капрал, опускаясь на колени возле
мертвого тела.
- Я любил его, - сказал Скоби.

5

Он сдал дежурство Фрезеру, запер кабинет и сразу же поехал к домику на
холме. Он вел машину, полузакрыв глаза, глядя прямо перед собой, и говорил
себе, что сейчас, сегодня все поставит на место, чего бы это ни стоило.
Жизнь начинается снова, с любовным бредом покончено. Ему казалось, что
ночью любовь умерла навсегда, там, под бочками из-под брезента. Солнце
жгло его потные, прилипшие к рулю руки.
Мысли его были так поглощены тем, что сейчас произойдет, - дверь