Берт хмыкнул и подцепил еще одну жареную картофелину. Седло барашка было приготовлено превосходно и сопровождалось всеми надлежащими гарнирами, кроме йоркширского пудинга,
[20]который Фрина терпеть не могла – слишком часто ее им пичкали в раннем детстве.
– Ага, – согласился Сес. – От него помощи не жди. А что это была за татуировка, мисс?
Фрина вывела ее пальцем на скатерти. Берт присвистнул.
– Она тебе знакома?
– Это анархисты, – заключил Берт, переглянувшись с Сесом. – У них такие. Паршивые люди, мисс.
– А в порту есть анархисты?
– Вроде да. Там всякого народа хватает. Много профсоюзных активистов, социалистов, есть сталинисты и троцкисты.
– А ты с кем, Берт?
– Я просто коммунист, мисс. Мне нет дела до того, что там происходит в России. Думаю, что с такой историей, как у них, они способны изгадить коммунизм не хуже, чем разделались с феодализмом. Здоровенная и непонятная страна эта Россия. И от вождей их я тоже не в восторге. С тех пор как умер Ленин, а царя казнили, все пошло прахом. Жаль. Это был как-никак Великий Социальный Эксперимент. Но у государства, которое до сих пор использует армию для борьбы с массами, перспективы паршивые, мне так кажется. Зато здесь нам нужна революция, мисс. Можно мне еще ягненка?
Господин Батлер наполнил тарелку Берта.
– Если вы задумаете свести знакомство с анархистами, мисс, – негромко произнес Сес, – лучше возьмите нас собой. Я слыхал, они все с пушками ходят. Может, лучше послать нас с Бертом на разведку, чтобы мы подслушали, о чем люди болтают. Поговаривают, они еще и банки грабят, – добавил он. – Вы ведь не можете отправиться прямиком в «Маркиллиз», мисс, и распивать там пиво с парнями.
– Нет, не могу. Спасибо за столь великодушное предложение, но я не хотела бы подвергать вас опасности, – запротестовала Фрина. – Вы нужны Революции и мне тоже. Да и Элис Сес необходим.
– Верно, – кивнул Берт. – А я нужен своей квартирной хозяйке. Вот еще что. Десятого сентября в доках не будет ни души. Никто не выйдет на работу. Так что мы можем взяться за дело.
– Почему никто не выйдет на работу десятого?
– Решение Биби, [21]– проворчал Берт. – Они задумали реорганизовать работу в порту. Хотят устроить два подхвата в день. Если в первый раз не подхватят, жди второго раза. Так можно всю жизнь прослоняться без толку. Они спят и видят, как бы урезать нам зарплату, ухудшить условия и вообще смешать нас с грязью, так что либо они откажутся от этого решения, либо мы забастуем и уж тогда будем стоять на своем до последнего.
– Ну что ж, сегодня первое сентября. Пора, как ты выразился, взяться за дело. Я рассказала вам все, что знала, но этого мало. Ступайте куда хотите, тратьте сколько угодно, но найдите мне этих мерзавцев. Они изрешетили мою машину и стреляли в меня, а главное – убили красивого юношу, он умер у меня на руках, и этого я им тоже не прощу. Понятно? Будут новости – сразу звоните. У меня есть еще одно расследование, но ваше – важнее всего.
Отчаянно жуя, Берт кивнул. Сес принял десять фунтов и спрятал деньги.
– Расскажите мне все, что вам известно об анархистах, – потребовала Фрина.
Берт сглотнул, покосился на Сеса, а потом заговорил:
– Они ввязались в борьбу против царя в России, там-то и научились дурному. Взорвали Александра, папашу последнего царя. Эти ребята ни во что не верят, считают, если дать обществу полную свободу, без всякой там полиции, законов и тюряг, то все сами собой станут паиньками. Я лично думаю, туфта все это. А ведут они себя как настоящие гангстеры. В девятом и десятом годах устроили в Лондоне несколько ограблений банков и налетов с целью ограбления, да только ничего у них не вышло. Политические идеи не заменят хорошего плана действий, мисс. В результате они ввязались в перестрелку, поубивали детей и женщин, настоящие революционеры так никогда не поступают, а потом сами попались во время осады на Сидни-стрит – да вы об этом наверняка слышали.
Фрина кивнула. Она тогда была еще совсем маленькая и жила в Австралии, но кое-какие вести долетали и сюда.
– Дом обстреливали, а анархисты палили в ответ. Потом здание загорелось, и все погибли.
– И этим все закончилось?
– Нет, мисс! Анархистов так просто не перестреляешь. Их еще много осталось. Некоторые были в Париже, да и в том доме были не все. Например, Художник Питер. Это был…
Берт умолк и положил себе еще картошки.
– Это был… – повторила Фрина.
Сес ухмыльнулся.
– Это тайна, мисс, но вы наверняка уже знаете. Мы слыхали, что кое-кто из анархистов добрался до Мельбурна и устроился на работу в порту. Возможно, одним из них был Художник Питер. В доках полным-полно прибалтов, и возможно, он среди них. Не думаю, что и сейчас он выглядит так, как на фото из полицейского участка, и вряд ли у него снимали отпечатки пальцев, когда он в последний раз попался. Поговаривают, что анархисты как-то причастны к двум последним банковским ограблениям, но, как я уже сказал, доподлинно ничего не известно, все это лишь слухи. В порту у всех языки как помело!
– Ясно. Что ж, все это весьма интересно, и если вы наелись, госпожа Батлер подаст десерт. Но только действуйте осторожно, ладно? От одной мысли, что с вами что-то может стрястись, мне жутко становится. Итак, анархисты. Я хочу знать, кто они, где встречаются, и прежде всего хочу узнать, кто был тот юноша и почему его застрелили. Раздобудьте мне все возможные сведения.
– А что вы собираетесь делать, мисс? – поинтересовался Сес, принимая из рук госпожи Батлер чашку с кофе и рюмку портвейна.
Фрина отпила портвейн и ухмыльнулась.
– Я отправлюсь в Брансуик на ужин к Уилсонам, куда вы подбросите меня на своем такси и подождете, если хотите. В этом доме коммунисты в чести, возможно, мне удастся что-то подцепить. Блох-то уж точно, если Вера все еще привечает того запаршивевшего испанского гитариста, который сыплет ими направо и налево. Так что, вы со мной?
Берт и Сес подняли свои бокалы. Приземистому коренастому Берту и высокому долговязому Сесу любое задание было по плечу.
– Ясное дело, мы с вами, – отозвался Берт. – Надеюсь, на этот раз мы не попадем под обстрел. А то начинаешь чувствовать себя мишенью в тире. Ваше здоровье! – и он осушил рюмку превосходного портвейна.
Фрина наряжалась для визита к Уилсонам. Крестьянская юбка до щиколотки, скроенная по косой, с каймой по подолу, расшитая рубаха из тонкой шерсти с ниспадающими белыми батистовыми рукавами и небольшая квадратная шляпка с приколотым к ней шарфом. Она надела мягкие красные юфтевые сапожки и прихватила большую сумку, сложив туда изрядное количество банкнот (Вера всегда нуждалась в финансовой поддержке), маленький пистолет и пачку сигарет. Даже из мести не стала бы Фрина курить ужасные революционные южноамериканские сигары Джозефа.
Дот заглянула в комнату, когда Фрина уже собиралась выходить.
– Все взяли, мисс? А это не опасно? Мне дожидаться вашего возвращения?
– Нет, самый обычный ужин у Уилсонов. Не жди меня. До встречи.
Фрина помахала Дот на ходу и почти бегом спустилась вниз по лестнице. Берт и Сес поджидали ее в гостиной. «Ну и ну!» – только и сказали они, увидев ее костюм, а потом направились к такси.
Поездка до Брансуика была вполне приятной, и Фрина немного соснула на заднем сиденье, чтобы восстановить силы. Она всем сердцем ненавидела вечеринки у Уилсонов, и дело тут было не в хозяевах – они ведь такие душки! – а в их привычке до отказа набивать свой крошечный домишко первыми попавшимися красными, художниками, скульпторами и поэтами и ожидать, что те покажут свои таланты. В результате мисс Фишер присутствовала на нескольких незабываемых вечерах и стала свидетельницей изрядного числа потасовок. Фрине вспомнилось выражение лица одного каталонского дворянина в тот момент, когда некий очень модный поэт кое на что намекнул ему, и проснулась от собственного смеха.
Вера стояла на верхней площадке лестницы и ждала, пока Фрина, натыкаясь на ведра и детские коляски, преодолеет два пролета. Это была статная женщина с фигурой валькирии, отдаленно напоминавшая Брунгильду в благодушном настроении. Ее длинные светлые волосы всегда были заплетены в косы и свернуты в кольца над ушами. У Веры было прискорбное пристрастие к широким платьям – вот и на этот раз на ней было именно такое, расшитое шток-розами.
Из находившихся за ее спиной комнат доносился ужасающий гвалт.
– Здравствуй, Вера! Рада тебя видеть! Как продвигаются дела с революцией? – прокричала Фрина, пытаясь заглушить гул множества голосов и треньканье какого-то музыкального инструмента – очевидно, лютни.
Вера просияла.
– Фрина, дорогая моя! У нас такие замечательные гости, со многими хотелось бы тебя познакомить. Входи же! Принести тебе что-нибудь выпить?
Фрина задумалась. Она была абсолютно сыта, к тому же запивать великолепный портвейн Британской империи тошнотворными жидкостями, которые в доме Веры считались напитками, было бы непозволительным оскорблением.
– Просто воды, – прощебетала она, стараясь перекричать шум голосов.
Вера пробилась к ней сквозь толпу с пивным бокалом, в котором плескалось нечто похожее на воду или то, что считалось водой в Брансуике. Кто-то схватил Фрину за щиколотку, и она посмотрела вниз.
– Поэзия – это функция протеста, – прорычала черная борода. – Сейчас я прочту стихотворение, написанное на смерть Ленина.
– Позже, – пообещала Фрина и пустилась в бегство, натолкнувшись на каких-то людей неопределенного пола, сгрудившихся так тесно, что она только по головам и смогла сосчитать, что их трое.
Фрина врезалась в спину Веры, но удержалась от падения: ее подхватила чья-то крепкая рука. Она взглянула в изрезанное морщинами изнуренное славянское лицо – голубые глаза и седеющие каштановые волосы. Фрина изобразила любезную улыбку. Вера обернулась.
– Ах, Фрина, это ты! А это Питер Смит, вот онто и расскажет тебе все о положении в Литве. Он всех знает. Питер, это Фрина Фишер, моя давняя подружка.
Питер Смит (в правдоподобность этого имени Фрина не верила ни единой секунды) приблизил к губам ее руку, которую все еще держал в своей ладони, и поцеловал.
– Мисс Фишер, – произнес он. Голос у него оказался глубокий и очень приятный. – Польщен встречей со столь знаменитым детективом. Какое дело привело вас сюда?
Фрина задумалась. Все же часть правды рассказать придется.
– Кто-то пытался пристрелить меня, – сказала она напрямик. – А мне не нравится, когда в меня стреляют.
– Это я могу понять, – согласился Питер Смит, обводя Фрину вокруг большого стола, заваленного книгами и апельсинами. – Хотите апельсин? В пятом доке северного порта при разгрузке фруктов сегодня случилась авария.
Фрина взяла апельсин и оперлась о стол, дальше в комнату им было уже не пройти. А он весьма привлекателен, подумала Фрина, коренастый, но хорошо сложенный. Поза мужчины была усталой, и держался он настороженно.
– Кто в вас стрелял? – спросил он, явно заинтересовавшись.
– Думаю, анархисты. – Фрина старательно чистила апельсин. – Перед воротами дока Виктория.
Вчера вечером, – добавила она. – В полиции сказали, что это были анархисты. Вот я и хочу побольше о них узнать. Зачем, например, им понадобилось меня убивать?
– Ну, на них это что-то непохоже, – спокойно заметил Питер. – Что вы такого сделали?
– Ничего. Просто проезжала мимо по дороге, а тут вдруг ветровое стекло возьми да и разлетись вдребезги.
– Вы их видели?
– Да, – ответила Фрина, аккуратно разделяя апельсин на две половины. – Видела.
Она опустила тот факт, что видела лишь силуэты, вероятно мужские, но не сумела бы никого опознать.
– Это очень неприятно, мисс Фишер… Фишер, ведь так?
– Да, так меня зовут. Расскажите мне о Латвии и об анархистах.
– Вера сказала – Литва.
– Латвия, – поправила Фрина, жуя сочную мякоть. – Отличный апельсин. Так вы работаете в порту?
– Так, значит, Латвия. Давненько я там не был. О том, что там происходит, мне известно лишь от эмигрантов, а их рассказам нельзя доверять.
– И все же.
– Литвинов подписал мирный договор.
– В тысяча девятьсот двадцатом.
– Верно. Вижу, вы об этом читали. Но Россия всегда домогалась Прибалтики, поскольку там есть незамерзающие порты. Ленин умер в двадцать четвертом году, и это стало катастрофой для России. Теперь все в руках Сталина, боюсь, что Латвии не удастся надолго сохранить свою независимость. Большевистские шпионы рыщут во всех прибалтийских государствах, уже прошли аресты, а теперь, когда в России началась принудительная коллективизация, Латвия недолго сможет оставаться в стороне. Не избежать кровопролития и горя. И число беженцев возрастет. Многие приплывут и сюда, очевидно потому, что революцию удобнее замышлять подальше от ОГПУ.
– Что это такое?
– Бывшая ЧК. Секретная служба российского государства. Некоторые из их агентов служили шпиками еще при царе. Его не так давно свергли с престола, сами знаете.
– Конечно. А что, здесь много анархистов?
– Вас ведь интересуют не просто анархисты и латыши, но именно латвийские анархисты, так? – Его взгляд был ясным и проницательным. – Есть и такие. В Мельбурне живут казаки, представители «Змовы Роботничи» [22]и даже члены «Красного Креста». [23]
– А это кто?
– Мисс Фишер, не думаю, что мне следует посвящать вас в это. Они все опасные люди, не любят, чтобы о них выведывали, и не обрадуются, если узнают о ваших расспросах.
– А почему бы и нет? Разве они спрашивали разрешения, когда в меня стреляли?
– По-видимому, это была ошибка. Обычно они стараются не привлекать к себе внимания.
– Да? И почему же?
– Потому что их задача – снабжать деньгами революцию у себя дома. Уверен, что в Мельбурне есть и агенты ОГПУ. Известны случаи, когда они сводили счеты с родственниками тех, кто покинул родину. Да, известны. – Он задумался, тень боли проскользнула по его лицу, резче обозначив морщины. Поначалу Фрина дала ему лет тридцать, но теперь прибавила еще десяток.
– Я подвергаю вас опасности своими вопросами?
– Нет, не меня, мисс Фишер. Но если вы хотите, чтобы я рассказал вам больше, благоразумнее будет сменить обстановку.
– Ну что вы! Здесь так шумно, что нас просто невозможно подслушать. А вот если мы с видом конспираторов выйдем отсюда вместе, на это уж точно кто-нибудь обратит внимание. Так что, пожалуйста, продолжайте. Хотите сигарету?
Она протянула свой портсигар, и он взял одну сигарету.
Кто-то пытался сыграть средневековую мелодию на инструменте, звучавшем как искореженная труба. Фрина поинтересовалась у одного из троицы возлюбленных, что это, черт возьми, такое.
– Крумгорн! [24] – проорал один из юнцов, оторвав свой рот от чужих губ. – Он подлинный.
– Не сомневаюсь! – прокричала в ответ Фрина и положила ладонь на руку Питера. – Видите? Наклонитесь поближе и делайте вид, что собрались совратить богатенькую парвеню, тогда никто не обратит на нас внимания.
Фрина не упомянула о том, что такое уже случалось на вечеринках Веры и Джозефа Уилсон; она как-то подцепила здесь прехорошенького лютниста. А в другой раз, вспомнила она, повстречался очаровательный моряк, который так и не успел до утра к себе на корабль, и ему пришлось воспользоваться лоцманским катером.
Питер Смит обнял Фрину и приблизил рот к ее уху.
– Если вы настаиваете, – вздохнул он. – Итак. Существуют как минимум три группы, к которым мог принадлежать стрелявший в вас мужчина.
– Мужчины. Их было двое.
– Мужчины, – согласился он. – У одной организации нет имени, другая называется Латвийский революционный союз, третья – Партия свободной Латвии. К сожалению, они добывают деньги на революцию… вы говорите по-французски?
Фрина кивнула. Рука у Смита была сильная, и от него приятно пахло апельсинами. Кажется, у нее появились на него виды.
Питер Смит, видимо, чувствовал то же самое, поскольку прижимал Фрину явно теснее, чем требовалось. Крумгорн завершил мелодию, и его сменила троица нестройно пиликавших рекордеров. [25]
– Я говорю по-французски.
– Иллегализм, – прошептал он ей на ухо. – Они грабят банки.
– Неужели?
– Не совсем удачно. Они не очень-то преуспели. Но полиция их разыскивает. И если они подумали, что вы сможете их опознать, то…
– …решили меня устранить. Возможно.
Фрина до сих пор не упоминала о мертвом юноше, а теперь решила, что это и ни к чему.
– Но почему иллегализм? Отчего им не найти работу?
– Вы не понимаете: они же анархисты. Анархисты не работают. Они повсюду трубят, что отказываются быть эксплуататорами или эксплуатируемыми. Вот и грабят банки. В любом случае им никогда не заработать честным путем столько, сколько нужно для осуществления их целей.
– И каких же?
Питер помолчал. Фрина догадывалась, о чем он думает. Богачка, которой нет дела до революции, станет ли она держать язык за зубами? Не проболтается ли? Фрина посмотрела в темно-синие глаза таким ясным взглядом, какой только могла изобразить, и увидела, что мужчина принял решение.
– В конце концов, это не тайна, – произнес он мягко. – Все латышское землячество об этом знает. Они хотят тренировать террористов в вашей законопослушной стране, мисс Фишер, и…
– И?
От какофонии, которую издавали рекордеры, у Фрины заложило уши. Она опустилась в объятия мужчины и услышала его шепот: « Ils veulent assassiner Staline». Они хотят убить Сталина.
Глава четвертая
– Вас не затруднит поцеловать меня? – попросила Фрина. – Просто руку. А потом мы отправимся ко мне домой, и вы расскажете мне остальное, если захотите.
Питер Смит продлил поцелуй ровно на столько, сколько требовалось, чтобы любой, кто бы ни наблюдал за ними, смог убедиться: их беседа не имела никакой политической подоплеки. Затем они выбрались из толпы гостей в тот самый момент, когда настал черед выступать весьма недурному флейтисту.
– Фрина, прежде чем ты уйдешь… – Вера схватила подругу за рукав.
Фрина открыла сумку.
– На что в этот раз?
– Голод. В Африке.
Фрина протянула два фунта. Вера дала ей квитанцию и предостерегла:
– Поосторожнее с моим Питером Смитом. Я бы хотела получить его назад в целости и сохранности. Он нужен мировой революции.
Фрина усмехнулась и поцеловала Веру в щеку.
– Ну уж к революции ты его получишь, – прошептала мисс Фишер и осторожно направилась к выходу, избегая столкновений с гостями и предусмотрительно обойдя коляску на лестнице.
– Домой, Берт, – повелела Фрина, забираясь в такси.
Она несколько раз сглотнула, чтобы преодолеть ощущение заложенности в ушах. Питер Смит за всю дорогу не проронил ни слова.
– Так это ваш дом? – спросил он, оказавшись в гостиной Фрины.
– Да.
– Выходит, вы аристократка.
– Не совсем. У меня было голодное нищее детство. А потом Великая война убила множество молодых людей, мой отец унаследовал титул, и я стала леди. Удивительно, верно? Что вы будете пить?
– Немного виски. Вижу, у вас «Лафройг». Благородный напиток. Хм. Так значит, вам известно, каково это, быть бедным?
– Да.
Питер Смит немного расслабился и опустился в одно из удобных кресел. Глотнув виски, он стал смотреть на огонь.
– Вряд ли им удастся осуществить задуманное, – проговорил он. – Я с вами согласен.
– Но я ничего такого не говорила!
– Нет. Но все равно это пустая затея. Ни один латыш или анархист никогда не сможет даже близко подойти к Сталину.
– Ну, не знаю, всегда можно найти какой-нибудь способ. Сколь бы надежной ни была охрана, трудно уберечься от хорошо спланированного покушения. Вот хотя бы царь Александр. Его окружала охрана, но террористы все равно до него добрались.
– Верно. Но в любом случае я не вижу связи между заговором против Сталина и попыткой застрелить вас.
– Здесь есть еще одна подробность, – медленно проговорила Фрина. – Они охотились кое за кем другим. За одним юношей. И застрелили его.
– Он был мертв?
– Само собой.
– И вы их видели. Значит, повод у них все же был. Конечно, они захотели убрать свидетеля. Вы сняли камень с моей души. А то я гадал, не сошли ли с ума мои соотечественники.
– Вот спасибо! Так вы что, одобряете это… убийство?
– Ну, у них должны были быть причины. Может, парнишка оказался большевистским шпионом.
– Вряд ли. Он совсем еще мальчик.
– Когда я был мальчишкой, я вместе с товарищами совершил нападение на рижскую тюрьму, чтобы освободить наших братьев, которые сидели там в заточении. Несколько охранников было убито. И один наш человек тоже.
– И вам удалось скрыться?
– Да. Но пришлось покинуть страну. В ту же ночь в трюме английского парохода-углевоза.
– И вы с тех пор ни разу туда не возвращались?
– Я? Нет. – Питер горько рассмеялся. – как-то не тянуло. Мать и сестру расстреляла тайная полиция. Чего ради мне возвращаться? К тому же у меня есть причины оставаться здесь. J’avais raison. [27]Я тут корни пустил.
Фрина промолчала.
– Но все это случилось давно. С тех пор я много где побывал.
– Эти анархисты – те, которые здесь, – вы их всех знаете?
– Да. Большинство.
– И вам неизвестно, кто был этот юноша и почему его застрелили? А я хочу это узнать, – решительно сказала Фрина. – Мне нет дела до Сталина. И политикой я вообще не интересуюсь. Но до тех двоих я хочу добраться – пусть их судят за убийство. Даже если этот паренек и впрямь большевистский шпион, были и иные способы с ним разобраться, помимо стрельбы. Почему не подыграть ему и не подсунуть ложные сведения? Это же Австралия, мы не можем позволять иностранцам экспортировать сюда революцию. Уж если дойдет до революции, она должна быть местная – австралийская, или ничего не выйдет.
– В этом есть резон, – ответил Смит сдержанно. Калька с французского, догадалась Фрина. – Полиция наверняка располагает всей интересующей вас информацией. Вот пусть сами этим и занимаются.
Фрина устала, и ей не хотелось спорить.
– Возможно, это правильнее всего. Во всяком случае я рада нашей встрече, господин Смит. Надеюсь, мы продолжим наше знакомство. Может, навестите меня через несколько дней? Мы могли бы придумать нечто абсолютно аполитичное. Например, ужин.
– Почту за честь навестить вас еще раз, – учтиво ответил Питер Смит и, приняв из рук хозяйки визитную карточку, откланялся.
Обессиленная Фрина улеглась в постель и проспала всю ночь без сновидений.
Мисс Фишер позавтракала круассанами, апельсинами и крепким кофе с молоком. В девять часов она попросила господина Батлера найти телефон англиканского монастыря и соединить ее с матерью-настоятельницей. На поиски потребовалось двадцать минут, но в конце концов ей сообщили, что мать Тереза готова поговорить с ней.
– Это Фрина Фишер, – представилась Фрина. – Алло, мать Тереза?
Высокий голос, спокойный и уверенный, ответил:
– Мать Тереза слушает. Чем я могу быть вам полезна, мисс Фишер?
– Я ищу пропавшую девочку. Ее фамилия – Воддингтон-Форсайт. Нет ли ее у вас, или возможно, вы что-нибудь о ней слышали?
– Почему я должна отвечать вам, мисс?
– Я опасаюсь, что с ребенком могло что-нибудь случиться.
– Вас нанял господин Воддингтон-Форсайт? – со скрытой неприязнью в голосе поинтересовалась монахиня.
– Да. Я взялась вести это дело, решив поначалу, что это просто шалость или что девочка влюбилась в кого-то не из своего круга, но я встретилась с семьей, и у меня возникли серьезные опасения. Мать-настоятельница, вы видели ее?
Женщина молчала.
Фрина поспешила добавить:
– Будьте милосердны, мать Тереза! Не вынуждайте меня снова прочесывать все бордели на Гертруд-стрит.
На другом конце провода послышался скорбный вздох.
– Значит, это не подростковая выходка? – резко спросила мать Тереза. – Она благочестивая и серьезная девушка, которая почувствовала призыв свыше. Есть ли у вас основания предполагать… что подобная судьба могла постичь бедняжку Алисию?
– Нет, но очевидно лишь одно: она пропала. Ее нет у родственников, а родители и брат не знают, где она.
– Мачеха. Ее мать умерла, мир ее праху.
– Так вы знакомы с ее семьей?
– О да. Простите мои колебания, мисс Фишер. Господин Воддингтон-Форсайт…
– Весьма неприятен, я знаю. Так Алисия у вас?
– Нет. Если вам это поможет, я могу рассказать об этом семействе. Возможно, это даст вам ключ к разгадке.
– Конечно. Когда я могу приехать?
– Сегодня, если хотите. Я всегда здесь, мисс Фишер.
– Я выезжаю немедленно, – пообещала Фрина, получила благословение и повесила трубку.
Мисс Фишер отправилась одеваться в подходящий для посещения монастыря наряд, размышляя, какую Терезу выбрала своей покровительницей мать-настоятельница. Наверняка Терезу Авильскую, догадалась Фрина, деятельную испанку, которой побаивались даже епископы, а уж, конечно, не сентиментальную и инфантильную Маленькую Терезу из Лизье.
– Ага, – согласился Сес. – От него помощи не жди. А что это была за татуировка, мисс?
Фрина вывела ее пальцем на скатерти. Берт присвистнул.
– Она тебе знакома?
– Это анархисты, – заключил Берт, переглянувшись с Сесом. – У них такие. Паршивые люди, мисс.
– А в порту есть анархисты?
– Вроде да. Там всякого народа хватает. Много профсоюзных активистов, социалистов, есть сталинисты и троцкисты.
– А ты с кем, Берт?
– Я просто коммунист, мисс. Мне нет дела до того, что там происходит в России. Думаю, что с такой историей, как у них, они способны изгадить коммунизм не хуже, чем разделались с феодализмом. Здоровенная и непонятная страна эта Россия. И от вождей их я тоже не в восторге. С тех пор как умер Ленин, а царя казнили, все пошло прахом. Жаль. Это был как-никак Великий Социальный Эксперимент. Но у государства, которое до сих пор использует армию для борьбы с массами, перспективы паршивые, мне так кажется. Зато здесь нам нужна революция, мисс. Можно мне еще ягненка?
Господин Батлер наполнил тарелку Берта.
– Если вы задумаете свести знакомство с анархистами, мисс, – негромко произнес Сес, – лучше возьмите нас собой. Я слыхал, они все с пушками ходят. Может, лучше послать нас с Бертом на разведку, чтобы мы подслушали, о чем люди болтают. Поговаривают, они еще и банки грабят, – добавил он. – Вы ведь не можете отправиться прямиком в «Маркиллиз», мисс, и распивать там пиво с парнями.
– Нет, не могу. Спасибо за столь великодушное предложение, но я не хотела бы подвергать вас опасности, – запротестовала Фрина. – Вы нужны Революции и мне тоже. Да и Элис Сес необходим.
– Верно, – кивнул Берт. – А я нужен своей квартирной хозяйке. Вот еще что. Десятого сентября в доках не будет ни души. Никто не выйдет на работу. Так что мы можем взяться за дело.
– Почему никто не выйдет на работу десятого?
– Решение Биби, [21]– проворчал Берт. – Они задумали реорганизовать работу в порту. Хотят устроить два подхвата в день. Если в первый раз не подхватят, жди второго раза. Так можно всю жизнь прослоняться без толку. Они спят и видят, как бы урезать нам зарплату, ухудшить условия и вообще смешать нас с грязью, так что либо они откажутся от этого решения, либо мы забастуем и уж тогда будем стоять на своем до последнего.
– Ну что ж, сегодня первое сентября. Пора, как ты выразился, взяться за дело. Я рассказала вам все, что знала, но этого мало. Ступайте куда хотите, тратьте сколько угодно, но найдите мне этих мерзавцев. Они изрешетили мою машину и стреляли в меня, а главное – убили красивого юношу, он умер у меня на руках, и этого я им тоже не прощу. Понятно? Будут новости – сразу звоните. У меня есть еще одно расследование, но ваше – важнее всего.
Отчаянно жуя, Берт кивнул. Сес принял десять фунтов и спрятал деньги.
– Расскажите мне все, что вам известно об анархистах, – потребовала Фрина.
Берт сглотнул, покосился на Сеса, а потом заговорил:
– Они ввязались в борьбу против царя в России, там-то и научились дурному. Взорвали Александра, папашу последнего царя. Эти ребята ни во что не верят, считают, если дать обществу полную свободу, без всякой там полиции, законов и тюряг, то все сами собой станут паиньками. Я лично думаю, туфта все это. А ведут они себя как настоящие гангстеры. В девятом и десятом годах устроили в Лондоне несколько ограблений банков и налетов с целью ограбления, да только ничего у них не вышло. Политические идеи не заменят хорошего плана действий, мисс. В результате они ввязались в перестрелку, поубивали детей и женщин, настоящие революционеры так никогда не поступают, а потом сами попались во время осады на Сидни-стрит – да вы об этом наверняка слышали.
Фрина кивнула. Она тогда была еще совсем маленькая и жила в Австралии, но кое-какие вести долетали и сюда.
– Дом обстреливали, а анархисты палили в ответ. Потом здание загорелось, и все погибли.
– И этим все закончилось?
– Нет, мисс! Анархистов так просто не перестреляешь. Их еще много осталось. Некоторые были в Париже, да и в том доме были не все. Например, Художник Питер. Это был…
Берт умолк и положил себе еще картошки.
– Это был… – повторила Фрина.
Сес ухмыльнулся.
– Это тайна, мисс, но вы наверняка уже знаете. Мы слыхали, что кое-кто из анархистов добрался до Мельбурна и устроился на работу в порту. Возможно, одним из них был Художник Питер. В доках полным-полно прибалтов, и возможно, он среди них. Не думаю, что и сейчас он выглядит так, как на фото из полицейского участка, и вряд ли у него снимали отпечатки пальцев, когда он в последний раз попался. Поговаривают, что анархисты как-то причастны к двум последним банковским ограблениям, но, как я уже сказал, доподлинно ничего не известно, все это лишь слухи. В порту у всех языки как помело!
– Ясно. Что ж, все это весьма интересно, и если вы наелись, госпожа Батлер подаст десерт. Но только действуйте осторожно, ладно? От одной мысли, что с вами что-то может стрястись, мне жутко становится. Итак, анархисты. Я хочу знать, кто они, где встречаются, и прежде всего хочу узнать, кто был тот юноша и почему его застрелили. Раздобудьте мне все возможные сведения.
– А что вы собираетесь делать, мисс? – поинтересовался Сес, принимая из рук госпожи Батлер чашку с кофе и рюмку портвейна.
Фрина отпила портвейн и ухмыльнулась.
– Я отправлюсь в Брансуик на ужин к Уилсонам, куда вы подбросите меня на своем такси и подождете, если хотите. В этом доме коммунисты в чести, возможно, мне удастся что-то подцепить. Блох-то уж точно, если Вера все еще привечает того запаршивевшего испанского гитариста, который сыплет ими направо и налево. Так что, вы со мной?
Берт и Сес подняли свои бокалы. Приземистому коренастому Берту и высокому долговязому Сесу любое задание было по плечу.
– Ясное дело, мы с вами, – отозвался Берт. – Надеюсь, на этот раз мы не попадем под обстрел. А то начинаешь чувствовать себя мишенью в тире. Ваше здоровье! – и он осушил рюмку превосходного портвейна.
Фрина наряжалась для визита к Уилсонам. Крестьянская юбка до щиколотки, скроенная по косой, с каймой по подолу, расшитая рубаха из тонкой шерсти с ниспадающими белыми батистовыми рукавами и небольшая квадратная шляпка с приколотым к ней шарфом. Она надела мягкие красные юфтевые сапожки и прихватила большую сумку, сложив туда изрядное количество банкнот (Вера всегда нуждалась в финансовой поддержке), маленький пистолет и пачку сигарет. Даже из мести не стала бы Фрина курить ужасные революционные южноамериканские сигары Джозефа.
Дот заглянула в комнату, когда Фрина уже собиралась выходить.
– Все взяли, мисс? А это не опасно? Мне дожидаться вашего возвращения?
– Нет, самый обычный ужин у Уилсонов. Не жди меня. До встречи.
Фрина помахала Дот на ходу и почти бегом спустилась вниз по лестнице. Берт и Сес поджидали ее в гостиной. «Ну и ну!» – только и сказали они, увидев ее костюм, а потом направились к такси.
Поездка до Брансуика была вполне приятной, и Фрина немного соснула на заднем сиденье, чтобы восстановить силы. Она всем сердцем ненавидела вечеринки у Уилсонов, и дело тут было не в хозяевах – они ведь такие душки! – а в их привычке до отказа набивать свой крошечный домишко первыми попавшимися красными, художниками, скульпторами и поэтами и ожидать, что те покажут свои таланты. В результате мисс Фишер присутствовала на нескольких незабываемых вечерах и стала свидетельницей изрядного числа потасовок. Фрине вспомнилось выражение лица одного каталонского дворянина в тот момент, когда некий очень модный поэт кое на что намекнул ему, и проснулась от собственного смеха.
Вера стояла на верхней площадке лестницы и ждала, пока Фрина, натыкаясь на ведра и детские коляски, преодолеет два пролета. Это была статная женщина с фигурой валькирии, отдаленно напоминавшая Брунгильду в благодушном настроении. Ее длинные светлые волосы всегда были заплетены в косы и свернуты в кольца над ушами. У Веры было прискорбное пристрастие к широким платьям – вот и на этот раз на ней было именно такое, расшитое шток-розами.
Из находившихся за ее спиной комнат доносился ужасающий гвалт.
– Здравствуй, Вера! Рада тебя видеть! Как продвигаются дела с революцией? – прокричала Фрина, пытаясь заглушить гул множества голосов и треньканье какого-то музыкального инструмента – очевидно, лютни.
Вера просияла.
– Фрина, дорогая моя! У нас такие замечательные гости, со многими хотелось бы тебя познакомить. Входи же! Принести тебе что-нибудь выпить?
Фрина задумалась. Она была абсолютно сыта, к тому же запивать великолепный портвейн Британской империи тошнотворными жидкостями, которые в доме Веры считались напитками, было бы непозволительным оскорблением.
– Просто воды, – прощебетала она, стараясь перекричать шум голосов.
Вера пробилась к ней сквозь толпу с пивным бокалом, в котором плескалось нечто похожее на воду или то, что считалось водой в Брансуике. Кто-то схватил Фрину за щиколотку, и она посмотрела вниз.
– Поэзия – это функция протеста, – прорычала черная борода. – Сейчас я прочту стихотворение, написанное на смерть Ленина.
– Позже, – пообещала Фрина и пустилась в бегство, натолкнувшись на каких-то людей неопределенного пола, сгрудившихся так тесно, что она только по головам и смогла сосчитать, что их трое.
Фрина врезалась в спину Веры, но удержалась от падения: ее подхватила чья-то крепкая рука. Она взглянула в изрезанное морщинами изнуренное славянское лицо – голубые глаза и седеющие каштановые волосы. Фрина изобразила любезную улыбку. Вера обернулась.
– Ах, Фрина, это ты! А это Питер Смит, вот онто и расскажет тебе все о положении в Литве. Он всех знает. Питер, это Фрина Фишер, моя давняя подружка.
Питер Смит (в правдоподобность этого имени Фрина не верила ни единой секунды) приблизил к губам ее руку, которую все еще держал в своей ладони, и поцеловал.
– Мисс Фишер, – произнес он. Голос у него оказался глубокий и очень приятный. – Польщен встречей со столь знаменитым детективом. Какое дело привело вас сюда?
Фрина задумалась. Все же часть правды рассказать придется.
– Кто-то пытался пристрелить меня, – сказала она напрямик. – А мне не нравится, когда в меня стреляют.
– Это я могу понять, – согласился Питер Смит, обводя Фрину вокруг большого стола, заваленного книгами и апельсинами. – Хотите апельсин? В пятом доке северного порта при разгрузке фруктов сегодня случилась авария.
Фрина взяла апельсин и оперлась о стол, дальше в комнату им было уже не пройти. А он весьма привлекателен, подумала Фрина, коренастый, но хорошо сложенный. Поза мужчины была усталой, и держался он настороженно.
– Кто в вас стрелял? – спросил он, явно заинтересовавшись.
– Думаю, анархисты. – Фрина старательно чистила апельсин. – Перед воротами дока Виктория.
Вчера вечером, – добавила она. – В полиции сказали, что это были анархисты. Вот я и хочу побольше о них узнать. Зачем, например, им понадобилось меня убивать?
– Ну, на них это что-то непохоже, – спокойно заметил Питер. – Что вы такого сделали?
– Ничего. Просто проезжала мимо по дороге, а тут вдруг ветровое стекло возьми да и разлетись вдребезги.
– Вы их видели?
– Да, – ответила Фрина, аккуратно разделяя апельсин на две половины. – Видела.
Она опустила тот факт, что видела лишь силуэты, вероятно мужские, но не сумела бы никого опознать.
– Это очень неприятно, мисс Фишер… Фишер, ведь так?
– Да, так меня зовут. Расскажите мне о Латвии и об анархистах.
– Вера сказала – Литва.
– Латвия, – поправила Фрина, жуя сочную мякоть. – Отличный апельсин. Так вы работаете в порту?
– Так, значит, Латвия. Давненько я там не был. О том, что там происходит, мне известно лишь от эмигрантов, а их рассказам нельзя доверять.
– И все же.
– Литвинов подписал мирный договор.
– В тысяча девятьсот двадцатом.
– Верно. Вижу, вы об этом читали. Но Россия всегда домогалась Прибалтики, поскольку там есть незамерзающие порты. Ленин умер в двадцать четвертом году, и это стало катастрофой для России. Теперь все в руках Сталина, боюсь, что Латвии не удастся надолго сохранить свою независимость. Большевистские шпионы рыщут во всех прибалтийских государствах, уже прошли аресты, а теперь, когда в России началась принудительная коллективизация, Латвия недолго сможет оставаться в стороне. Не избежать кровопролития и горя. И число беженцев возрастет. Многие приплывут и сюда, очевидно потому, что революцию удобнее замышлять подальше от ОГПУ.
– Что это такое?
– Бывшая ЧК. Секретная служба российского государства. Некоторые из их агентов служили шпиками еще при царе. Его не так давно свергли с престола, сами знаете.
– Конечно. А что, здесь много анархистов?
– Вас ведь интересуют не просто анархисты и латыши, но именно латвийские анархисты, так? – Его взгляд был ясным и проницательным. – Есть и такие. В Мельбурне живут казаки, представители «Змовы Роботничи» [22]и даже члены «Красного Креста». [23]
– А это кто?
– Мисс Фишер, не думаю, что мне следует посвящать вас в это. Они все опасные люди, не любят, чтобы о них выведывали, и не обрадуются, если узнают о ваших расспросах.
– А почему бы и нет? Разве они спрашивали разрешения, когда в меня стреляли?
– По-видимому, это была ошибка. Обычно они стараются не привлекать к себе внимания.
– Да? И почему же?
– Потому что их задача – снабжать деньгами революцию у себя дома. Уверен, что в Мельбурне есть и агенты ОГПУ. Известны случаи, когда они сводили счеты с родственниками тех, кто покинул родину. Да, известны. – Он задумался, тень боли проскользнула по его лицу, резче обозначив морщины. Поначалу Фрина дала ему лет тридцать, но теперь прибавила еще десяток.
– Я подвергаю вас опасности своими вопросами?
– Нет, не меня, мисс Фишер. Но если вы хотите, чтобы я рассказал вам больше, благоразумнее будет сменить обстановку.
– Ну что вы! Здесь так шумно, что нас просто невозможно подслушать. А вот если мы с видом конспираторов выйдем отсюда вместе, на это уж точно кто-нибудь обратит внимание. Так что, пожалуйста, продолжайте. Хотите сигарету?
Она протянула свой портсигар, и он взял одну сигарету.
Кто-то пытался сыграть средневековую мелодию на инструменте, звучавшем как искореженная труба. Фрина поинтересовалась у одного из троицы возлюбленных, что это, черт возьми, такое.
– Крумгорн! [24] – проорал один из юнцов, оторвав свой рот от чужих губ. – Он подлинный.
– Не сомневаюсь! – прокричала в ответ Фрина и положила ладонь на руку Питера. – Видите? Наклонитесь поближе и делайте вид, что собрались совратить богатенькую парвеню, тогда никто не обратит на нас внимания.
Фрина не упомянула о том, что такое уже случалось на вечеринках Веры и Джозефа Уилсон; она как-то подцепила здесь прехорошенького лютниста. А в другой раз, вспомнила она, повстречался очаровательный моряк, который так и не успел до утра к себе на корабль, и ему пришлось воспользоваться лоцманским катером.
Питер Смит обнял Фрину и приблизил рот к ее уху.
– Если вы настаиваете, – вздохнул он. – Итак. Существуют как минимум три группы, к которым мог принадлежать стрелявший в вас мужчина.
– Мужчины. Их было двое.
– Мужчины, – согласился он. – У одной организации нет имени, другая называется Латвийский революционный союз, третья – Партия свободной Латвии. К сожалению, они добывают деньги на революцию… вы говорите по-французски?
Фрина кивнула. Рука у Смита была сильная, и от него приятно пахло апельсинами. Кажется, у нее появились на него виды.
Питер Смит, видимо, чувствовал то же самое, поскольку прижимал Фрину явно теснее, чем требовалось. Крумгорн завершил мелодию, и его сменила троица нестройно пиликавших рекордеров. [25]
– Я говорю по-французски.
– Иллегализм, – прошептал он ей на ухо. – Они грабят банки.
– Неужели?
– Не совсем удачно. Они не очень-то преуспели. Но полиция их разыскивает. И если они подумали, что вы сможете их опознать, то…
– …решили меня устранить. Возможно.
Фрина до сих пор не упоминала о мертвом юноше, а теперь решила, что это и ни к чему.
– Но почему иллегализм? Отчего им не найти работу?
– Вы не понимаете: они же анархисты. Анархисты не работают. Они повсюду трубят, что отказываются быть эксплуататорами или эксплуатируемыми. Вот и грабят банки. В любом случае им никогда не заработать честным путем столько, сколько нужно для осуществления их целей.
– И каких же?
Питер помолчал. Фрина догадывалась, о чем он думает. Богачка, которой нет дела до революции, станет ли она держать язык за зубами? Не проболтается ли? Фрина посмотрела в темно-синие глаза таким ясным взглядом, какой только могла изобразить, и увидела, что мужчина принял решение.
– В конце концов, это не тайна, – произнес он мягко. – Все латышское землячество об этом знает. Они хотят тренировать террористов в вашей законопослушной стране, мисс Фишер, и…
– И?
От какофонии, которую издавали рекордеры, у Фрины заложило уши. Она опустилась в объятия мужчины и услышала его шепот: « Ils veulent assassiner Staline». Они хотят убить Сталина.
Глава четвертая
А бсолютизм, ограниченный цареубийством.
Эрнст Мюнстер [26]о русской конституции
– Вас не затруднит поцеловать меня? – попросила Фрина. – Просто руку. А потом мы отправимся ко мне домой, и вы расскажете мне остальное, если захотите.
Питер Смит продлил поцелуй ровно на столько, сколько требовалось, чтобы любой, кто бы ни наблюдал за ними, смог убедиться: их беседа не имела никакой политической подоплеки. Затем они выбрались из толпы гостей в тот самый момент, когда настал черед выступать весьма недурному флейтисту.
– Фрина, прежде чем ты уйдешь… – Вера схватила подругу за рукав.
Фрина открыла сумку.
– На что в этот раз?
– Голод. В Африке.
Фрина протянула два фунта. Вера дала ей квитанцию и предостерегла:
– Поосторожнее с моим Питером Смитом. Я бы хотела получить его назад в целости и сохранности. Он нужен мировой революции.
Фрина усмехнулась и поцеловала Веру в щеку.
– Ну уж к революции ты его получишь, – прошептала мисс Фишер и осторожно направилась к выходу, избегая столкновений с гостями и предусмотрительно обойдя коляску на лестнице.
– Домой, Берт, – повелела Фрина, забираясь в такси.
Она несколько раз сглотнула, чтобы преодолеть ощущение заложенности в ушах. Питер Смит за всю дорогу не проронил ни слова.
– Так это ваш дом? – спросил он, оказавшись в гостиной Фрины.
– Да.
– Выходит, вы аристократка.
– Не совсем. У меня было голодное нищее детство. А потом Великая война убила множество молодых людей, мой отец унаследовал титул, и я стала леди. Удивительно, верно? Что вы будете пить?
– Немного виски. Вижу, у вас «Лафройг». Благородный напиток. Хм. Так значит, вам известно, каково это, быть бедным?
– Да.
Питер Смит немного расслабился и опустился в одно из удобных кресел. Глотнув виски, он стал смотреть на огонь.
– Вряд ли им удастся осуществить задуманное, – проговорил он. – Я с вами согласен.
– Но я ничего такого не говорила!
– Нет. Но все равно это пустая затея. Ни один латыш или анархист никогда не сможет даже близко подойти к Сталину.
– Ну, не знаю, всегда можно найти какой-нибудь способ. Сколь бы надежной ни была охрана, трудно уберечься от хорошо спланированного покушения. Вот хотя бы царь Александр. Его окружала охрана, но террористы все равно до него добрались.
– Верно. Но в любом случае я не вижу связи между заговором против Сталина и попыткой застрелить вас.
– Здесь есть еще одна подробность, – медленно проговорила Фрина. – Они охотились кое за кем другим. За одним юношей. И застрелили его.
– Он был мертв?
– Само собой.
– И вы их видели. Значит, повод у них все же был. Конечно, они захотели убрать свидетеля. Вы сняли камень с моей души. А то я гадал, не сошли ли с ума мои соотечественники.
– Вот спасибо! Так вы что, одобряете это… убийство?
– Ну, у них должны были быть причины. Может, парнишка оказался большевистским шпионом.
– Вряд ли. Он совсем еще мальчик.
– Когда я был мальчишкой, я вместе с товарищами совершил нападение на рижскую тюрьму, чтобы освободить наших братьев, которые сидели там в заточении. Несколько охранников было убито. И один наш человек тоже.
– И вам удалось скрыться?
– Да. Но пришлось покинуть страну. В ту же ночь в трюме английского парохода-углевоза.
– И вы с тех пор ни разу туда не возвращались?
– Я? Нет. – Питер горько рассмеялся. – как-то не тянуло. Мать и сестру расстреляла тайная полиция. Чего ради мне возвращаться? К тому же у меня есть причины оставаться здесь. J’avais raison. [27]Я тут корни пустил.
Фрина промолчала.
– Но все это случилось давно. С тех пор я много где побывал.
– Эти анархисты – те, которые здесь, – вы их всех знаете?
– Да. Большинство.
– И вам неизвестно, кто был этот юноша и почему его застрелили? А я хочу это узнать, – решительно сказала Фрина. – Мне нет дела до Сталина. И политикой я вообще не интересуюсь. Но до тех двоих я хочу добраться – пусть их судят за убийство. Даже если этот паренек и впрямь большевистский шпион, были и иные способы с ним разобраться, помимо стрельбы. Почему не подыграть ему и не подсунуть ложные сведения? Это же Австралия, мы не можем позволять иностранцам экспортировать сюда революцию. Уж если дойдет до революции, она должна быть местная – австралийская, или ничего не выйдет.
– В этом есть резон, – ответил Смит сдержанно. Калька с французского, догадалась Фрина. – Полиция наверняка располагает всей интересующей вас информацией. Вот пусть сами этим и занимаются.
Фрина устала, и ей не хотелось спорить.
– Возможно, это правильнее всего. Во всяком случае я рада нашей встрече, господин Смит. Надеюсь, мы продолжим наше знакомство. Может, навестите меня через несколько дней? Мы могли бы придумать нечто абсолютно аполитичное. Например, ужин.
– Почту за честь навестить вас еще раз, – учтиво ответил Питер Смит и, приняв из рук хозяйки визитную карточку, откланялся.
Обессиленная Фрина улеглась в постель и проспала всю ночь без сновидений.
Мисс Фишер позавтракала круассанами, апельсинами и крепким кофе с молоком. В девять часов она попросила господина Батлера найти телефон англиканского монастыря и соединить ее с матерью-настоятельницей. На поиски потребовалось двадцать минут, но в конце концов ей сообщили, что мать Тереза готова поговорить с ней.
– Это Фрина Фишер, – представилась Фрина. – Алло, мать Тереза?
Высокий голос, спокойный и уверенный, ответил:
– Мать Тереза слушает. Чем я могу быть вам полезна, мисс Фишер?
– Я ищу пропавшую девочку. Ее фамилия – Воддингтон-Форсайт. Нет ли ее у вас, или возможно, вы что-нибудь о ней слышали?
– Почему я должна отвечать вам, мисс?
– Я опасаюсь, что с ребенком могло что-нибудь случиться.
– Вас нанял господин Воддингтон-Форсайт? – со скрытой неприязнью в голосе поинтересовалась монахиня.
– Да. Я взялась вести это дело, решив поначалу, что это просто шалость или что девочка влюбилась в кого-то не из своего круга, но я встретилась с семьей, и у меня возникли серьезные опасения. Мать-настоятельница, вы видели ее?
Женщина молчала.
Фрина поспешила добавить:
– Будьте милосердны, мать Тереза! Не вынуждайте меня снова прочесывать все бордели на Гертруд-стрит.
На другом конце провода послышался скорбный вздох.
– Значит, это не подростковая выходка? – резко спросила мать Тереза. – Она благочестивая и серьезная девушка, которая почувствовала призыв свыше. Есть ли у вас основания предполагать… что подобная судьба могла постичь бедняжку Алисию?
– Нет, но очевидно лишь одно: она пропала. Ее нет у родственников, а родители и брат не знают, где она.
– Мачеха. Ее мать умерла, мир ее праху.
– Так вы знакомы с ее семьей?
– О да. Простите мои колебания, мисс Фишер. Господин Воддингтон-Форсайт…
– Весьма неприятен, я знаю. Так Алисия у вас?
– Нет. Если вам это поможет, я могу рассказать об этом семействе. Возможно, это даст вам ключ к разгадке.
– Конечно. Когда я могу приехать?
– Сегодня, если хотите. Я всегда здесь, мисс Фишер.
– Я выезжаю немедленно, – пообещала Фрина, получила благословение и повесила трубку.
Мисс Фишер отправилась одеваться в подходящий для посещения монастыря наряд, размышляя, какую Терезу выбрала своей покровительницей мать-настоятельница. Наверняка Терезу Авильскую, догадалась Фрина, деятельную испанку, которой побаивались даже епископы, а уж, конечно, не сентиментальную и инфантильную Маленькую Терезу из Лизье.