Фрина представила себе ряд грязных домов на Гертруд-стрит, которые, возможно, ей предстоит обыскать, и вздохнула. Мэри Тэчелл расплакалась, Джейн погладила ее, чтобы успокоить. Рут задумалась, взгляд ее был острым как иголка.
– А вдруг ее похитили? – предположила она.
– Кому это могло понадобиться? – ответила Фрина риторическим вопросом.
– Она была моей подругой! – прорыдала Мэри. – Я ее любила, пусть даже все остальные ее терпеть не могли. И она ко мне хорошо относилась, когда мне было одиноко, и никто не хотел со мной разговаривать. Что могло с ней приключиться? Она говорила, что собирается стать…
– …монахиней. А теперь, если ты ее в самом деле любишь, подумай и ответь: куда еще она могла пойти?
– Я не знаю, мисс Фишер. Правда не знаю. Но она должна была прислать за своим дневником.
– Ага. Дневник. Где же он?
– Я не могу сказать.
– Хорошо. Но тогда скажи только, он спрятан в надежном месте? Там его никто не найдет?
Мэри кивнула. Фрина сделала девочкам предостерегающий жест рукой.
– Хорошо. На сегодня достаточно. Возьми еще печенье. Госпожа Батлер делает отличное печенье. Подумай еще о том, о чем мы говорили, и когда надумаешь отдать мне дневник, чтобы я смогла найти Алисию, – позвони. Наверное, мне надо поговорить с твоими родителями, – произнесла Фрина. – Не следовало расспрашивать тебя, не поставив их в известность.
Мэри вскинулась, словно испуганная лошадь. Глаза ее сверкнули.
– Нет, пожалуйста, не рассказывайте им! Он в дупле дерева в парке Домен Гарденз. Мы там часто гуляли. Я покажу вам.
– Мудрое решение, Мэри. Мы навестим тебя завтра, и ты передашь нам дневник. Если мы найдем Алисию, я верну его ей и объясню, почему ты мне его отдала. Все будет нормально. Алисия поймет. А теперь выпей-ка еще чаю и вытри лицо. Ты сделала все, что могла, чтобы помочь нам разыскать твою подругу, и я тоже сделаю все, что смогу. Все хорошо, Мэри!
Мэри оказалась послушным созданием. Она вытерла лицо салфеткой, выпила еще чашку чая и успокоилась. Фрина оставила девочек одних и пошла принять ванну, с отвращением размышляя о том, каким способом добилась успеха.
Рут и Джейн, наоборот, были очень довольны.
– Здорово у вас получилось, мисс Фрина! – похвалила Джейн, когда хозяйка дома спустилась по парадной лестнице, облаченная в креповое послеобеденное платье с углами на подоле. – Она не смогла отвертеться.
– Ее легко обвести вокруг пальца. Не больното хорошо вышло. Такие методы можно использовать лишь в случае крайней необходимости, так что не хвалите меня. И Бога ради не берите с меня пример, разве что вам действительно потребуется вызнать что-то очень важное. А чем вы теперь займетесь?
– Примерим наши новые платья, – сказала Рут.
Фрина сидела в прохладной гостиной и наблюдала, как девочки выныривали из своей комнаты то в одной обновке, то в другой; показ завершился вечерними платьями. Мадам Парлетт сама придумала их и уверяла, что каждое «как раз ? la jeune fille, [34]мисс Фишер». Платье Джейн цвета гелиотропа выгодно оттеняло ее каштановые волосы, а бледно-цикламеновое одеяние Рут подходило к ее смуглой коже, карим глазам и черным волосам. Были куплены также туфли в тон и по нитке мелкого жемчуга.
– Когда я подрасту, стану носить одежду винных оттенков, – заявила Рут, расправляя платье. – Цвета красного вина и янтаря.
– А мне очень подходит этот цвет. – Джейн с восторгом рассматривала себя в большом зеркале. – Он делает меня другой. А когда же мы их обновим?
– Мы пойдем на балет во вторник, если не случится ничего непредвиденного. А если случится, с вами пойдет доктор Макмиллан. Русский балет будет танцевать «Петрушку», вам понравится. Я бы и сама охотно посмотрела его еще раз, но не уверена, что у меня получится. Все зависит от обстоятельств. А сегодня вечером я пригласила в гости господина Смита, у него для меня есть важные сведения, так что сразу после ужина я поднимусь к себе наверх.
– А он останется? – спросила Джейн, пытаясь разглядеть себя сзади.
– Не знаю.
– Ну, у меня-то полным-полно домашних заданий. А у тебя, Рут?
– По географии, – простонала Рут. – Вот бы мне сюда шаль, такую длинную – до пят.
Она подхватила шаль Фрины и поскользила по комнате, наблюдая, как перетекают складки. Через пару лет Рут превратится в силу, с которой придется считаться, подумала Фрина. А вот Джейн совсем не интересовалась нарядами. Она родилась невзрачной, но, кажется, не придавала этому значения.
– А еще латынь и английский – надо дочитать «Зимнюю сказку».
– Что ж, это хорошая пьеса. Вам понравится.
– Хм, пожалуй, но почему они не научили его колдовать? – возмутилась Джейн. – Верни мисс Фрине ее шаль и пошли читать.
Рут аккуратно повесила шаль на спинку кресла и последовала за Джейн, чтобы продолжить бой с величайшим поэтом Англии, впрочем, не проявляя при этом особого рвения.
Девочки, отличавшиеся отменным аппетитом, поужинали с мисс Фишер в шесть часов супом провансаль, [35]телячьими котлетами и фруктами. Фрина ограничилась лишь абрикосами, нектаринами и своими любимыми белыми персиками, которые вновь появились по весне. Рут и Джейн приняли ванну, как им было велено, и вернулись к себе в комнату, откуда до ушей Фрины долетали обрывки шекспировских диалогов, то и дело прерывавшиеся, когда девочки останавливались, не понимая, что имел в виду автор.
– Но почему он так ее ревнует? Она же ничего не сделала! – возмущалась Рут.
Джейн пробормотала что-то в ответ.
Фрина поднялась к себе наверх и, ожидая прибытия Питера Смита, погрузилась в чтение нового детектива.
Глава шестая
Фрина швырнула книжку о стену. Она догадалась, кто убийца, уже на третьей главе. Терпение ее на этом лопнуло: больше она никогда не станет заказывать книги этого автора. Как раз в этот момент Фрине доложили, что пришел господин Питер Смит. Дот провела его в гостиную, где он уселся в одно из плюшевых кресел и попросил виски с водой.
Фрина кивком отпустила компаньонку, но Дот оттащила ее к двери.
– Звонил констебль Коллинз, мисс. Я согласилась пойти с ним в Латвийский клуб в среду вечером.
– Отлично. Мы с девочками идем на балет во вторник, так что я буду дома, если тебе понадоблюсь. Хотя маловероятно, что…
Дот улыбнулась. Она не сомневалась, что сумеет управиться с Хью Коллинзом, другое дело – латыши: иностранцы, от них всего можно ожидать.
Дот закрыла дверь. Фрина налила гостю виски.
– Что-то затевается, – сообщил Питер Смит. – Одно ясно: хорошего не жди, раз даже я ничего не смог разведать.
Он говорил по-английски правильно и без акцента, но от волнения слишком четко выговаривал слова. Питер залпом осушил бокал и протянул его для новой порции. Фрина налила ему из бутылки без этикетки. Что проку тратить изысканный «Лафройг», если гость от волнения все равно не сможет оценить его достоинства.
– Так что же все-таки происходит? Вы имеете в виду заговор против Сталина?
– Нет, об этом-то мне давно известно. Похоже, вы вляпались в нечто весьма гадкое, мисс Фишер.
– Пожалуйста, зовите меня Фриной. Но я-то в этом деле не больше чем невинный прохожий. Они ведь не знали, что я появлюсь у них на пути, верно? Да я и сама этого предположить не могла. Выпейте еще виски и снимите пальто. Когда волнуешься, лучше, чтобы ничто тебя не сковывало.
Питер одарил Фрину восхищенной улыбкой, снял пальто, под которым была белая рубашка без воротника, и выпил второй стакан виски.
Его темно-синие, глубоко запавшие глаза свидетельствовали о пережитых лишениях. Когда он закатал рукава, Фрина заметила старые шрамы на запястьях. Питер Смит усмехнулся.
– Когда меня сцапали русские, они заковали меня в кандалы: решили, что я опасный революционер. Так, конечно, на самом деле и было, – добавил он не без бахвальства. – Они не снимали их три месяца. Приковали меня к стене, и я даже спал в цепях. Вот и стер руки.
– Когда это было?
– Очень давно, – он отпил глоток из стакана. – И на другом конце света. Мое прошлое не имеет значения в этой чистой стране, над которой не довлеет груз истории, способный сломать спины ее детей. Поэтому-то я сюда и перебрался.
– Когда вы приехали?
– Кажется, в десятом году. С тех пор я работал на верфи, это хорошее место, неплохой заработок и ни от кого не зависишь. Не хочу быть ничьим рабом.
– Да уж, докеров точно рабами не назовешь, – согласилась Фрина. – У меня есть друзья среди тамошних рабочих.
– Правда? Странная компания для леди.
– Ну, хватит! – рассердилась Фрина. – Послушайте, я родилась не в роскоши. Жила на улицах и голодала, а этот аристократический налет – лишь тонкий слой поверх истинной пролетарской основы. Постарайтесь, пожалуйста, это уяснить. Я богата и наслаждаюсь роскошью, но, подобно королеве Елизавете, вышвырните меня в одном белье в любом уголке моего королевства, и я останусь самой собой. Я понятно объяснила?
Фрина предполагала, что Питер оскорбится, и удивилась, когда он поставил стакан, опустился на одно колено и уважительно поцеловал ей руку.
– Прошу меня простить, мадам. Признаю себя виновным в классовых предрассудках. Вы необыкновенная женщина, Фрина. Никогда такой не встречал, а мне случалось знаться и с княгинями.
– И мне тоже.
Фрина вспомнила княгиню де Грасс и хмыкнула. Порой она сожалела о разлуке с княгиней, та вернулась в Париж и увезла с собой красавчикавнука Сашу, тем самым почти на целых десять минут оставила Фрину без любовника. Мисс Фишер вернула Питера Смита на прежнее место, в кресло, и спросила, ужинал ли он.
Оказалось, что нет. Фрина позвонила госпоже Батлер и распорядилась принести сандвичи и то, что осталось после ужина девочек. Господин Батлер доставил поднос. Питер Смит набросился на еду так, словно голодал несколько дней.
Бедный, подумала Фрина, хотя, возможно, виной всему политические убеждения, а не бедность. Не такой уж он худой, в порту не встретишь тощих, ведь рабочим приходится по восемь часов в день таскать стокилограммовые мешки с пшеницей – тут нужны мускулы, а еще пиво, которое они потребляют в огромных количествах, чтобы промыть нутро от пыли. Питер Смит умял четыре сандвича, восемь маленьких пирожных и оставшийся кусок шоколадного торта, залил это все еще одной порцией виски, а потом откинулся на спинку кресла и вздохнул. Лицо его стало чуть менее напряженным.
Он и вправду был хорош собой. Высокие скулы, слегка прищуренные глаза с темными ресницами, изящно очерченный рот и четкая линия подбородка. Темно-каштановые волосы, в которых пробивалась седина, были очень коротко острижены.
– Ну вот. Так-то лучше, верно? Одно дело быть испуганным, и совсем другое – испуганным и голодным.
– Мадам, пожалуй, всю свою жизнь я был голодным и испуганным. – Он поудобнее уселся в плюшевом кресле и вытянул ноги. Фрина не проронила ни слова, и Питер заговорил сам. – Потому-то мне и нравится Австралия. У этой страны такая короткая история. К сожалению, те, кто ищет здесь убежище, привозит с собой прошлое. Всю свою боль, обиды, озлобленность. Невозможно забыть убийства, террористические акты, смерть детей. И вот мы встречаемся здесь. Приятно слышать родную речь, знакомые фразы, вспоминать родину. Но вместе с воспоминаниями возвращается и старая вражда. Глупо продолжать наши стычки здесь, но мы продолжаем. Только сегодня я разговаривал с тремя людьми, которые все еще не выпутались из когтей старых битв. Мне их жаль. Бедняги. У них нет будущего; да к тому же они еще и трусы. Им следовало сражаться в Латвии, а не здесь. Как поможет ограбление здешнего банка свержению Сталина? Да и как долго продержится такой человек, как Сталин? Я разговаривал с ними, пытался выяснить имя юноши, убитого на глазах мадам, и хоть какие-то сведения о нем. Но так и не узнал его имени. Одна женщина пойдет завтра на Рассел-стрит на опознание трупа, и если бы вы, мадам, сумели расположить ее к себе…
– Мадам поняла ваш намек.
– Отлично.
– Но ведь это не все. – Фрина опустилась на ковер у ног Питера и поглядела на его напряженное лицо.
– Да, – признался мужчина. – Есть еще кое-что. И я расскажу вам, Фрина. Я доверяю вам.
– И вполне справедливо.
Питер Смит посмотрел вниз, в лицо Фрине, потом перевел взгляд на розовое зеркало, в котором отражалось его собственное лицо в обрамлении зеленых керамических листьев винограда. Даже в салоне парижских куртизанок, где ему, юному бунтарю-революционеру, случилось однажды побывать, он не нашел столь пронзительного эротизма. Дамочки полусвета были претенциозными глупышками. А сейчас у его ног сидела по-настоящему умная женщина.
Он вздохнул, закрыл глаза и продолжил:
– На ближайшие дни назначено ограбление банка. Думаю, все произойдет уже на этой неделе. Группа, которая это совершит, вооружена. Среди прочего у них есть пулемет Льюиса.
– Пулемет Льюиса? Вы уверены?
О пулемете Льюиса Фрина слышала во время Великой войны. Так называют переносной пулемет c магазином барабанного типа. Даже подумать страшно, что он может сотворить с невинными гражданами. Фрина выпрямилась и в волнении положила руку на колено Питера Смита.
– Уверен. Я видел его. Они мне его показали. Хотели похвастаться. Дурачье! Неужели опыт Лондона их ничему не научил? Ни массовое убийство в Хаундсдитч, ни осада на Сидни-стрит? Их же заживо сожгли в том доме…
Внезапно он осекся. Фрина затаила дыхание, не решаясь задать вертевшийся на языке вопрос: «А вы сами были там?» Одно неверное слово, и Питер Смит больше не проронит ни звука. Он смотрел в зеркало. А потом вновь заговорил спокойным голосом.
– Они ничему не научились. Анархисты преданы бессмыслице. Не поймите меня неверно. Я не изменил делу революции. Ради нее я пожертвовал своей матерью, сестрой и девушкой, на которой собирался жениться. Мою родную деревню разбомбили, не оставив камня на камне. Преступления в Мельбурне повлекут политические репрессии, и мы потеряем свободу, из-за которой Австралия так дорога мне. Но эти горячие головы не хотят ничего слушать. Я уже не состою в лидерах. – Он взял ладонь Фрины в свою руку. – И не способен обуздать этих юнцов.
– И вы больше ничего не можете мне рассказать? – нежно спросила Фрина, предугадывая ответ.
– Я не могу ничего больше рассказать. Но, если вы разыщите Марию Алиена, попробуйте расположить ее к себе. Погибший молодой человек, как мне сказали, был ее двоюродным братом, и она души в нем не чаяла.
– Почему они убили его?
– Он напился в отеле «Уотерсайдер» и разболтал всем в баре, что грабит банки и что у него есть пулемет.
– И за это его убили?
– Да, за это его убили.
Питер Смит опустился в объятия Фрины. Лишь почувствовав слезы у себя на шее, она догадалась, что мужчина плачет. Мускулы на его спине напряглись, а руки крепко сжали ее; когда их губы соединились, он поцеловал Фрину так, словно этот поцелуй – единственное, что ему осталось в жизни.
Удивленная, но польщенная, Фрина подалась вперед и вытянулась в полный рост на овечьей шкуре, отвечая на бездонные требовательные поцелуи горячих влажных губ.
Они лежали вместе почти час. Фрина была восхищена поцелуями и страстностью своего гостя, но она не собиралась извлекать выгоду из славянской грусти. Она отстранилась и высвободилась из сильных объятий огрубевших рук.
– Что-то не так?
– Хочу дать вам возможность решить, уйти домой или остаться, – сказала Фрина рассудительно.
Питер Смит с минуту обескураженно смотрел на нее, а потом рассмеялся.
– Ох, Фрина, я же говорил, что вы уникальны! Разве вы не хотите меня?
– Конечно, хочу.
Его глаза вновь наполнились слезами, они текли по щекам и соскальзывали на улыбающиеся губы.
– Я хочу тебя, – прошептал он. – Утешь меня и заставь забыть о возрасте и о том, что все, за что я боролся, пущено по ветру молодыми вертопрахами. Ты самая замечательная женщина, какую я встречал.
Фрина встала на колени, сбросила с себя платье из крепа и расстегнула рабочую рубаху Питера, обнажив сильную загорелую шею и маленькую круглую синюю татуировку на ключице – заглавное «А» в круге.
Она наклонилась и поцеловала рисунок, затем стянула с мужчины рубашку. Его руки нашли застежку ее сорочки, а подвязки, словно живые, сами соскользнули с ее бедер.
Обнаженный Питер Смит оказался сильным и мускулистым. На груди у него был шрам, по форме напоминавший звезду, – след пулевого ранения. Фрина нежно поцеловала эту отметину, когда они лежали вместе на широкой кровати с зелеными простынями.
– Она не попала мне в сердце, – пробормотал Питер Смит. – Зато это сделала ты. Чем отблагодарить тебя за то, что ты подарила мне свое тело?
– Подари мне свое, – прошептала Фрина, снова ловя его губы.
Как сладостно прикосновение этих натруженных рук, подумала она, они почти царапают кожу, когда скользят по моему животу. Фрина застонала и повернулась в его объятиях, не переставая ласкать покрытую шрамами спину. Лицо мужчины возвышалось над ней, словно славянская маска, губы покраснели и опухли от поцелуев, синие глаза горели страстью.
Окончательное соитие было таким полным и сладостным, что у Фрины вырвался громкий крик.
Фрина проснулась через восемь часов, когда Дот постучала в дверь. Наступило утро понедельника. Она попросила принести кофе и круассаны на двоих, снова упала на широкую кровать и закрыла полог. Мужчина проснулся, поспешно сел, но затем, расслабившись, опустился в объятия подушек.
– О, Фрина, – пробормотал он. – Мне показалось, что я снова в тюрьме и что ты мне просто приснилась. Такие сны снятся мужчинам в тюрьме. Квинтэссенция чувственности. Иди сюда, дай мне покрепче обнять тебя, иначе я не поверю, что ты не видение.
Фрина вернулась в его объятия, томная, сонная и довольная тем, что страсть в Питере не угасла, как это случалось порой с другими мужчинами.
Господин Батлер поставил поднос с завтраком на стол в салоне.
– Пусти меня, Питер, я хочу кофе. Пойдем позавтракаем.
Питер до обидного легко отпустил ее. Этот мужчина, видимо, слишком долго голодал. Он смел почти все свежие булочки, щедро намазывая их маслом и джемом. Фрина поклевала круассан и выпила почти весь кофе. Она никогда не чувствовала себя бодрой по утрам.
– Мне надо одеваться, Питер, если я хочу встретиться с Марией Алиена на Рассел-стрит.
– Справедливо, хотя и досадно, – согласился он. – Можно мне прийти снова?
– Можно. Скажи, а у женщин-анархисток тоже есть татуировки?
– Да. На левой груди. Вот здесь. – Он показал, где.
– Тогда дай-ка я рассмотрю твое плечо.
Питер Смит послушно сел, а Фрина взяла лист тонкой бумаги и обвела карандашом татуировку.
– Уж не собираешься ли ты делать себе татуировку? – в ужасе спросил он; рука, которой он подносил ко рту круассан, застыла на полпути.
– Нет, но я хочу попробовать нарисовать ее химическим карандашом.
– Так не пойдет. Эти знаки всегда делаются синими чернилами.
– Я что-нибудь придумаю, – сказала Фрина. – А теперь можешь принять ванну, а я тем временем подберу себе наряд. Что надевают, когда идут на опознание трупа да еще собираются заманить в ловушку скорбящую женщину?
Она не ждала ответа, но Питер Смит откликнулся из ванной:
– Черное платье, старое и поношенное, с пятном от супа на груди.
Рассмеявшись, Фрина принялась рыться в шкафу и нашла черное платье, которое видало лучшие дни и подол которого растянулся из-за неудачной стирки. Она хранила его, потому что намеревалась потребовать свои деньги назад. Когда Питер наплескался вдоволь и нашел свою одежду, Фрина проводила его до двери. Он медленно поцеловал ей руку и ушел, не сказав ни слова.
Она поспешно приняла душ и облачилась в свой наряд.
– Дот, попроси господина Батлера соединить меня с офицером, который расследует убийство в порту. Это начальник констебля Коллинза, но я забыла его имя.
Господин Батлер, проводив Питера Смита, запер парадную дверь, снял трубку телефона и попросил соединить его с полицейским участком на Рассел-стрит.
Появилась Дот в сопровождении обеих девочек, жаждавших узнать, какие новости принесла прошедшая ночь.
– Мисс, вы что-нибудь узнали?
– Да. Очень многое. И поэтому, Дот, я отправляюсь в город на встречу с одной анархисткой. Ну, как я выгляжу?
– Ужасно, – напрямик выложила Джейн.
Рут кивнула.
– Отлично. Я поглощена политикой, и у меня нет времени следить за модой. Постараюсь долго не задерживаться. Ведите себя хорошо, юные леди, не забудьте наведаться к Мэри Тэчелл и взять у нее дневник. И, пожалуйста, постарайтесь не задирать эту бедняжку. Она не больно привлекательна и не слишком умна, а без этого будущее ей уготовано не самое лучшее. Договорились?
Девочки кивнули с серьезными минами. Фрина сбежала вниз по лестнице, надеясь в душе, что не слишком портит своих приемных дочерей: все же надо следить, с кем говоришь, когда создаешь новые афоризмы.
– Она такая красивая, – с обожанием произнесла Джейн. – Но ужасно циничная.
– Думаю, все взрослые такие, – ответила Рут.
– Отправляйтесь-ка убирать свою комнату, – оборвала их Дот. – И следите за собой, когда говорите о мисс Фрине. Если бы не она, вы бы попрежнему гнули спину в том жутком пансионе.
Девочки послушно побежали вниз стелить постели и играть с Угольком, который считал работу по дому хорошим поводом проявить свои таланты.
Голос полицейского в телефонной трубке звучал настороженно, но не враждебно.
– Да, мисс Фишер, я слышал о вас. Детективинспектор Робинсон очень высоко о вас отзывался. Я постараюсь помочь вам, чем смогу. Как закоренелый австралиец, я понимаю ваше возмущение тем, что в вас стреляли.
– Хорошо. Мне сказали, что молодая женщина придет сегодня утром опознать тело убитого юноши.
– Совершенно верно. Она назвалась Мэри Эванс.
– И вы этому поверили?
– Ну, судя по голосу, она никогда никакой Эванс не была, – признал полицейский. – Думаю, она из прибалтов.
– Я бы хотела присутствовать на опознании вместе с вами.
– Как вам будет угодно, мисс Фишер. Но только как частное лицо. Вы понимаете, что я имею в виду.
– Нет-нет. Я и сама заинтересована в полной неофициальности. Когда вы ее ждете?
– В десять тридцать.
– Господи! А не могли бы вы задержать ее до моего прихода?
– Если вы поторопитесь.
– Помчусь как ветер, – пообещала Фрина и повесила трубку, не дослушав наставлений полицейского о необходимости соблюдать ограничения скорости.
Господин Батлер вывел ревущий автомобиль на Эспланаду и домчал Фрину до центра за двадцать минут. Он высадил ее перед полицейским участком и осторожно поехал вниз по Рассел-стрит к пабу, где мог успокоить взвинченные нервы. Никогда в жизни он еще не ездил на такой скорости.
Фрина, невзрачная как воробышек, попросила провести ее к детективу-сержанту Кэрроллу, но, оказавшись в чреве здания, почти сразу потерялась и была спасена проходившим мимо курсантом.
Она постучала в дверь, и грубый голос велел ей войти.
В крошечном кабинетике, выделенном стражу закона, ее ждали дюжий офицер и худая бледная девушка, согнувшаяся под тяжестью копны каштановых волос, недавно перекрашенных в черный цвет. Девушка подняла голову; лицо ее выражало столь явное горе, что Фрина вздрогнула.
– Ага, вот и вы! Где же вы пропадали? Никак заплутали? Ну вот, Мэри Эванс, теперь у вас есть поддержка. Пойдемте.
Он сдернул тоненькую девушку со стула и вывел в коридор.
– Коллинз! – проорал он. – Отведи этих дам в морг, пусть опознают того мертвого парня, а потом возвращайся сюда. Из реки выловили младенца.
Констебль Коллинз взял девушку под руку. Узнав Фрину, он весьма опрометчиво хотел приветствовать ее, но поспешно захлопнул рот, встретив испепеляющий сорокаваттный взгляд мисс Фишер. Девушка повисла на руке Коллинза, а тот заботливо поддерживал ее.
– Пойдемте, моя дорогая, – сказала Фрина, беря ее под другую руку. – Мужайтесь! Вы ведь знаете, он хотел бы, чтобы вы были смелой.
Воспаленные глаза, скрытые темными тенями, уставились ей в лицо. И мучительно напомнили Фрине о пронзительном взгляде мужчины, с которым она провела прочь. У нее едва не подкосились ноги, но она впилась ногтями себе в ладонь и выдержала этот взгляд.
– Кто вы? – спросил тонкий голосок.
Фрина не успела придумать имя и назвала свое французское уличное прозвище.
– Я Черная Кошка. Питер послал меня поддержать вас.
– Питер…
– Питер Смит. – Фрина дотронулась до ключицы.
Ответ удовлетворил молодую женщину. Мэри Эванс оперлась о руку Коллинза, и он вывел женщин во двор, посадил в полицейский автомобиль и сам уселся на водительское сиденье.
Морг оказался гнетущего вида кирпичным зданием, внешний облик которого полностью соответствовал его назначению. Но солнце сияло вовсю, и Фрина пожалела, что ее роль потребовала облачиться в черное. Коллинз проводил их в холодную, пропахшую дезинфекцией камеру; туда санитар и вкатил тело, обнаженное как в час рождения и покрытое простыней.
Фрина против воли посмотрела на труп, с которого не сводила глаз Мария. Теперь, отмытый от грязи, юноша казался спокойным; волосы высохли и стали шелковистыми.
– А вдруг ее похитили? – предположила она.
– Кому это могло понадобиться? – ответила Фрина риторическим вопросом.
– Она была моей подругой! – прорыдала Мэри. – Я ее любила, пусть даже все остальные ее терпеть не могли. И она ко мне хорошо относилась, когда мне было одиноко, и никто не хотел со мной разговаривать. Что могло с ней приключиться? Она говорила, что собирается стать…
– …монахиней. А теперь, если ты ее в самом деле любишь, подумай и ответь: куда еще она могла пойти?
– Я не знаю, мисс Фишер. Правда не знаю. Но она должна была прислать за своим дневником.
– Ага. Дневник. Где же он?
– Я не могу сказать.
– Хорошо. Но тогда скажи только, он спрятан в надежном месте? Там его никто не найдет?
Мэри кивнула. Фрина сделала девочкам предостерегающий жест рукой.
– Хорошо. На сегодня достаточно. Возьми еще печенье. Госпожа Батлер делает отличное печенье. Подумай еще о том, о чем мы говорили, и когда надумаешь отдать мне дневник, чтобы я смогла найти Алисию, – позвони. Наверное, мне надо поговорить с твоими родителями, – произнесла Фрина. – Не следовало расспрашивать тебя, не поставив их в известность.
Мэри вскинулась, словно испуганная лошадь. Глаза ее сверкнули.
– Нет, пожалуйста, не рассказывайте им! Он в дупле дерева в парке Домен Гарденз. Мы там часто гуляли. Я покажу вам.
– Мудрое решение, Мэри. Мы навестим тебя завтра, и ты передашь нам дневник. Если мы найдем Алисию, я верну его ей и объясню, почему ты мне его отдала. Все будет нормально. Алисия поймет. А теперь выпей-ка еще чаю и вытри лицо. Ты сделала все, что могла, чтобы помочь нам разыскать твою подругу, и я тоже сделаю все, что смогу. Все хорошо, Мэри!
Мэри оказалась послушным созданием. Она вытерла лицо салфеткой, выпила еще чашку чая и успокоилась. Фрина оставила девочек одних и пошла принять ванну, с отвращением размышляя о том, каким способом добилась успеха.
Рут и Джейн, наоборот, были очень довольны.
– Здорово у вас получилось, мисс Фрина! – похвалила Джейн, когда хозяйка дома спустилась по парадной лестнице, облаченная в креповое послеобеденное платье с углами на подоле. – Она не смогла отвертеться.
– Ее легко обвести вокруг пальца. Не больното хорошо вышло. Такие методы можно использовать лишь в случае крайней необходимости, так что не хвалите меня. И Бога ради не берите с меня пример, разве что вам действительно потребуется вызнать что-то очень важное. А чем вы теперь займетесь?
– Примерим наши новые платья, – сказала Рут.
Фрина сидела в прохладной гостиной и наблюдала, как девочки выныривали из своей комнаты то в одной обновке, то в другой; показ завершился вечерними платьями. Мадам Парлетт сама придумала их и уверяла, что каждое «как раз ? la jeune fille, [34]мисс Фишер». Платье Джейн цвета гелиотропа выгодно оттеняло ее каштановые волосы, а бледно-цикламеновое одеяние Рут подходило к ее смуглой коже, карим глазам и черным волосам. Были куплены также туфли в тон и по нитке мелкого жемчуга.
– Когда я подрасту, стану носить одежду винных оттенков, – заявила Рут, расправляя платье. – Цвета красного вина и янтаря.
– А мне очень подходит этот цвет. – Джейн с восторгом рассматривала себя в большом зеркале. – Он делает меня другой. А когда же мы их обновим?
– Мы пойдем на балет во вторник, если не случится ничего непредвиденного. А если случится, с вами пойдет доктор Макмиллан. Русский балет будет танцевать «Петрушку», вам понравится. Я бы и сама охотно посмотрела его еще раз, но не уверена, что у меня получится. Все зависит от обстоятельств. А сегодня вечером я пригласила в гости господина Смита, у него для меня есть важные сведения, так что сразу после ужина я поднимусь к себе наверх.
– А он останется? – спросила Джейн, пытаясь разглядеть себя сзади.
– Не знаю.
– Ну, у меня-то полным-полно домашних заданий. А у тебя, Рут?
– По географии, – простонала Рут. – Вот бы мне сюда шаль, такую длинную – до пят.
Она подхватила шаль Фрины и поскользила по комнате, наблюдая, как перетекают складки. Через пару лет Рут превратится в силу, с которой придется считаться, подумала Фрина. А вот Джейн совсем не интересовалась нарядами. Она родилась невзрачной, но, кажется, не придавала этому значения.
– А еще латынь и английский – надо дочитать «Зимнюю сказку».
– Что ж, это хорошая пьеса. Вам понравится.
– Хм, пожалуй, но почему они не научили его колдовать? – возмутилась Джейн. – Верни мисс Фрине ее шаль и пошли читать.
Рут аккуратно повесила шаль на спинку кресла и последовала за Джейн, чтобы продолжить бой с величайшим поэтом Англии, впрочем, не проявляя при этом особого рвения.
Девочки, отличавшиеся отменным аппетитом, поужинали с мисс Фишер в шесть часов супом провансаль, [35]телячьими котлетами и фруктами. Фрина ограничилась лишь абрикосами, нектаринами и своими любимыми белыми персиками, которые вновь появились по весне. Рут и Джейн приняли ванну, как им было велено, и вернулись к себе в комнату, откуда до ушей Фрины долетали обрывки шекспировских диалогов, то и дело прерывавшиеся, когда девочки останавливались, не понимая, что имел в виду автор.
– Но почему он так ее ревнует? Она же ничего не сделала! – возмущалась Рут.
Джейн пробормотала что-то в ответ.
Фрина поднялась к себе наверх и, ожидая прибытия Питера Смита, погрузилась в чтение нового детектива.
Глава шестая
Tout passe, tout casse, tout lasse.
Все проходит, все рушится, все надоедает.
Французская пословица
Фрина швырнула книжку о стену. Она догадалась, кто убийца, уже на третьей главе. Терпение ее на этом лопнуло: больше она никогда не станет заказывать книги этого автора. Как раз в этот момент Фрине доложили, что пришел господин Питер Смит. Дот провела его в гостиную, где он уселся в одно из плюшевых кресел и попросил виски с водой.
Фрина кивком отпустила компаньонку, но Дот оттащила ее к двери.
– Звонил констебль Коллинз, мисс. Я согласилась пойти с ним в Латвийский клуб в среду вечером.
– Отлично. Мы с девочками идем на балет во вторник, так что я буду дома, если тебе понадоблюсь. Хотя маловероятно, что…
Дот улыбнулась. Она не сомневалась, что сумеет управиться с Хью Коллинзом, другое дело – латыши: иностранцы, от них всего можно ожидать.
Дот закрыла дверь. Фрина налила гостю виски.
– Что-то затевается, – сообщил Питер Смит. – Одно ясно: хорошего не жди, раз даже я ничего не смог разведать.
Он говорил по-английски правильно и без акцента, но от волнения слишком четко выговаривал слова. Питер залпом осушил бокал и протянул его для новой порции. Фрина налила ему из бутылки без этикетки. Что проку тратить изысканный «Лафройг», если гость от волнения все равно не сможет оценить его достоинства.
– Так что же все-таки происходит? Вы имеете в виду заговор против Сталина?
– Нет, об этом-то мне давно известно. Похоже, вы вляпались в нечто весьма гадкое, мисс Фишер.
– Пожалуйста, зовите меня Фриной. Но я-то в этом деле не больше чем невинный прохожий. Они ведь не знали, что я появлюсь у них на пути, верно? Да я и сама этого предположить не могла. Выпейте еще виски и снимите пальто. Когда волнуешься, лучше, чтобы ничто тебя не сковывало.
Питер одарил Фрину восхищенной улыбкой, снял пальто, под которым была белая рубашка без воротника, и выпил второй стакан виски.
Его темно-синие, глубоко запавшие глаза свидетельствовали о пережитых лишениях. Когда он закатал рукава, Фрина заметила старые шрамы на запястьях. Питер Смит усмехнулся.
– Когда меня сцапали русские, они заковали меня в кандалы: решили, что я опасный революционер. Так, конечно, на самом деле и было, – добавил он не без бахвальства. – Они не снимали их три месяца. Приковали меня к стене, и я даже спал в цепях. Вот и стер руки.
– Когда это было?
– Очень давно, – он отпил глоток из стакана. – И на другом конце света. Мое прошлое не имеет значения в этой чистой стране, над которой не довлеет груз истории, способный сломать спины ее детей. Поэтому-то я сюда и перебрался.
– Когда вы приехали?
– Кажется, в десятом году. С тех пор я работал на верфи, это хорошее место, неплохой заработок и ни от кого не зависишь. Не хочу быть ничьим рабом.
– Да уж, докеров точно рабами не назовешь, – согласилась Фрина. – У меня есть друзья среди тамошних рабочих.
– Правда? Странная компания для леди.
– Ну, хватит! – рассердилась Фрина. – Послушайте, я родилась не в роскоши. Жила на улицах и голодала, а этот аристократический налет – лишь тонкий слой поверх истинной пролетарской основы. Постарайтесь, пожалуйста, это уяснить. Я богата и наслаждаюсь роскошью, но, подобно королеве Елизавете, вышвырните меня в одном белье в любом уголке моего королевства, и я останусь самой собой. Я понятно объяснила?
Фрина предполагала, что Питер оскорбится, и удивилась, когда он поставил стакан, опустился на одно колено и уважительно поцеловал ей руку.
– Прошу меня простить, мадам. Признаю себя виновным в классовых предрассудках. Вы необыкновенная женщина, Фрина. Никогда такой не встречал, а мне случалось знаться и с княгинями.
– И мне тоже.
Фрина вспомнила княгиню де Грасс и хмыкнула. Порой она сожалела о разлуке с княгиней, та вернулась в Париж и увезла с собой красавчикавнука Сашу, тем самым почти на целых десять минут оставила Фрину без любовника. Мисс Фишер вернула Питера Смита на прежнее место, в кресло, и спросила, ужинал ли он.
Оказалось, что нет. Фрина позвонила госпоже Батлер и распорядилась принести сандвичи и то, что осталось после ужина девочек. Господин Батлер доставил поднос. Питер Смит набросился на еду так, словно голодал несколько дней.
Бедный, подумала Фрина, хотя, возможно, виной всему политические убеждения, а не бедность. Не такой уж он худой, в порту не встретишь тощих, ведь рабочим приходится по восемь часов в день таскать стокилограммовые мешки с пшеницей – тут нужны мускулы, а еще пиво, которое они потребляют в огромных количествах, чтобы промыть нутро от пыли. Питер Смит умял четыре сандвича, восемь маленьких пирожных и оставшийся кусок шоколадного торта, залил это все еще одной порцией виски, а потом откинулся на спинку кресла и вздохнул. Лицо его стало чуть менее напряженным.
Он и вправду был хорош собой. Высокие скулы, слегка прищуренные глаза с темными ресницами, изящно очерченный рот и четкая линия подбородка. Темно-каштановые волосы, в которых пробивалась седина, были очень коротко острижены.
– Ну вот. Так-то лучше, верно? Одно дело быть испуганным, и совсем другое – испуганным и голодным.
– Мадам, пожалуй, всю свою жизнь я был голодным и испуганным. – Он поудобнее уселся в плюшевом кресле и вытянул ноги. Фрина не проронила ни слова, и Питер заговорил сам. – Потому-то мне и нравится Австралия. У этой страны такая короткая история. К сожалению, те, кто ищет здесь убежище, привозит с собой прошлое. Всю свою боль, обиды, озлобленность. Невозможно забыть убийства, террористические акты, смерть детей. И вот мы встречаемся здесь. Приятно слышать родную речь, знакомые фразы, вспоминать родину. Но вместе с воспоминаниями возвращается и старая вражда. Глупо продолжать наши стычки здесь, но мы продолжаем. Только сегодня я разговаривал с тремя людьми, которые все еще не выпутались из когтей старых битв. Мне их жаль. Бедняги. У них нет будущего; да к тому же они еще и трусы. Им следовало сражаться в Латвии, а не здесь. Как поможет ограбление здешнего банка свержению Сталина? Да и как долго продержится такой человек, как Сталин? Я разговаривал с ними, пытался выяснить имя юноши, убитого на глазах мадам, и хоть какие-то сведения о нем. Но так и не узнал его имени. Одна женщина пойдет завтра на Рассел-стрит на опознание трупа, и если бы вы, мадам, сумели расположить ее к себе…
– Мадам поняла ваш намек.
– Отлично.
– Но ведь это не все. – Фрина опустилась на ковер у ног Питера и поглядела на его напряженное лицо.
– Да, – признался мужчина. – Есть еще кое-что. И я расскажу вам, Фрина. Я доверяю вам.
– И вполне справедливо.
Питер Смит посмотрел вниз, в лицо Фрине, потом перевел взгляд на розовое зеркало, в котором отражалось его собственное лицо в обрамлении зеленых керамических листьев винограда. Даже в салоне парижских куртизанок, где ему, юному бунтарю-революционеру, случилось однажды побывать, он не нашел столь пронзительного эротизма. Дамочки полусвета были претенциозными глупышками. А сейчас у его ног сидела по-настоящему умная женщина.
Он вздохнул, закрыл глаза и продолжил:
– На ближайшие дни назначено ограбление банка. Думаю, все произойдет уже на этой неделе. Группа, которая это совершит, вооружена. Среди прочего у них есть пулемет Льюиса.
– Пулемет Льюиса? Вы уверены?
О пулемете Льюиса Фрина слышала во время Великой войны. Так называют переносной пулемет c магазином барабанного типа. Даже подумать страшно, что он может сотворить с невинными гражданами. Фрина выпрямилась и в волнении положила руку на колено Питера Смита.
– Уверен. Я видел его. Они мне его показали. Хотели похвастаться. Дурачье! Неужели опыт Лондона их ничему не научил? Ни массовое убийство в Хаундсдитч, ни осада на Сидни-стрит? Их же заживо сожгли в том доме…
Внезапно он осекся. Фрина затаила дыхание, не решаясь задать вертевшийся на языке вопрос: «А вы сами были там?» Одно неверное слово, и Питер Смит больше не проронит ни звука. Он смотрел в зеркало. А потом вновь заговорил спокойным голосом.
– Они ничему не научились. Анархисты преданы бессмыслице. Не поймите меня неверно. Я не изменил делу революции. Ради нее я пожертвовал своей матерью, сестрой и девушкой, на которой собирался жениться. Мою родную деревню разбомбили, не оставив камня на камне. Преступления в Мельбурне повлекут политические репрессии, и мы потеряем свободу, из-за которой Австралия так дорога мне. Но эти горячие головы не хотят ничего слушать. Я уже не состою в лидерах. – Он взял ладонь Фрины в свою руку. – И не способен обуздать этих юнцов.
– И вы больше ничего не можете мне рассказать? – нежно спросила Фрина, предугадывая ответ.
– Я не могу ничего больше рассказать. Но, если вы разыщите Марию Алиена, попробуйте расположить ее к себе. Погибший молодой человек, как мне сказали, был ее двоюродным братом, и она души в нем не чаяла.
– Почему они убили его?
– Он напился в отеле «Уотерсайдер» и разболтал всем в баре, что грабит банки и что у него есть пулемет.
– И за это его убили?
– Да, за это его убили.
Питер Смит опустился в объятия Фрины. Лишь почувствовав слезы у себя на шее, она догадалась, что мужчина плачет. Мускулы на его спине напряглись, а руки крепко сжали ее; когда их губы соединились, он поцеловал Фрину так, словно этот поцелуй – единственное, что ему осталось в жизни.
Удивленная, но польщенная, Фрина подалась вперед и вытянулась в полный рост на овечьей шкуре, отвечая на бездонные требовательные поцелуи горячих влажных губ.
Они лежали вместе почти час. Фрина была восхищена поцелуями и страстностью своего гостя, но она не собиралась извлекать выгоду из славянской грусти. Она отстранилась и высвободилась из сильных объятий огрубевших рук.
– Что-то не так?
– Хочу дать вам возможность решить, уйти домой или остаться, – сказала Фрина рассудительно.
Питер Смит с минуту обескураженно смотрел на нее, а потом рассмеялся.
– Ох, Фрина, я же говорил, что вы уникальны! Разве вы не хотите меня?
– Конечно, хочу.
Его глаза вновь наполнились слезами, они текли по щекам и соскальзывали на улыбающиеся губы.
– Я хочу тебя, – прошептал он. – Утешь меня и заставь забыть о возрасте и о том, что все, за что я боролся, пущено по ветру молодыми вертопрахами. Ты самая замечательная женщина, какую я встречал.
Фрина встала на колени, сбросила с себя платье из крепа и расстегнула рабочую рубаху Питера, обнажив сильную загорелую шею и маленькую круглую синюю татуировку на ключице – заглавное «А» в круге.
Она наклонилась и поцеловала рисунок, затем стянула с мужчины рубашку. Его руки нашли застежку ее сорочки, а подвязки, словно живые, сами соскользнули с ее бедер.
Обнаженный Питер Смит оказался сильным и мускулистым. На груди у него был шрам, по форме напоминавший звезду, – след пулевого ранения. Фрина нежно поцеловала эту отметину, когда они лежали вместе на широкой кровати с зелеными простынями.
– Она не попала мне в сердце, – пробормотал Питер Смит. – Зато это сделала ты. Чем отблагодарить тебя за то, что ты подарила мне свое тело?
– Подари мне свое, – прошептала Фрина, снова ловя его губы.
Как сладостно прикосновение этих натруженных рук, подумала она, они почти царапают кожу, когда скользят по моему животу. Фрина застонала и повернулась в его объятиях, не переставая ласкать покрытую шрамами спину. Лицо мужчины возвышалось над ней, словно славянская маска, губы покраснели и опухли от поцелуев, синие глаза горели страстью.
Окончательное соитие было таким полным и сладостным, что у Фрины вырвался громкий крик.
Фрина проснулась через восемь часов, когда Дот постучала в дверь. Наступило утро понедельника. Она попросила принести кофе и круассаны на двоих, снова упала на широкую кровать и закрыла полог. Мужчина проснулся, поспешно сел, но затем, расслабившись, опустился в объятия подушек.
– О, Фрина, – пробормотал он. – Мне показалось, что я снова в тюрьме и что ты мне просто приснилась. Такие сны снятся мужчинам в тюрьме. Квинтэссенция чувственности. Иди сюда, дай мне покрепче обнять тебя, иначе я не поверю, что ты не видение.
Фрина вернулась в его объятия, томная, сонная и довольная тем, что страсть в Питере не угасла, как это случалось порой с другими мужчинами.
Господин Батлер поставил поднос с завтраком на стол в салоне.
– Пусти меня, Питер, я хочу кофе. Пойдем позавтракаем.
Питер до обидного легко отпустил ее. Этот мужчина, видимо, слишком долго голодал. Он смел почти все свежие булочки, щедро намазывая их маслом и джемом. Фрина поклевала круассан и выпила почти весь кофе. Она никогда не чувствовала себя бодрой по утрам.
– Мне надо одеваться, Питер, если я хочу встретиться с Марией Алиена на Рассел-стрит.
– Справедливо, хотя и досадно, – согласился он. – Можно мне прийти снова?
– Можно. Скажи, а у женщин-анархисток тоже есть татуировки?
– Да. На левой груди. Вот здесь. – Он показал, где.
– Тогда дай-ка я рассмотрю твое плечо.
Питер Смит послушно сел, а Фрина взяла лист тонкой бумаги и обвела карандашом татуировку.
– Уж не собираешься ли ты делать себе татуировку? – в ужасе спросил он; рука, которой он подносил ко рту круассан, застыла на полпути.
– Нет, но я хочу попробовать нарисовать ее химическим карандашом.
– Так не пойдет. Эти знаки всегда делаются синими чернилами.
– Я что-нибудь придумаю, – сказала Фрина. – А теперь можешь принять ванну, а я тем временем подберу себе наряд. Что надевают, когда идут на опознание трупа да еще собираются заманить в ловушку скорбящую женщину?
Она не ждала ответа, но Питер Смит откликнулся из ванной:
– Черное платье, старое и поношенное, с пятном от супа на груди.
Рассмеявшись, Фрина принялась рыться в шкафу и нашла черное платье, которое видало лучшие дни и подол которого растянулся из-за неудачной стирки. Она хранила его, потому что намеревалась потребовать свои деньги назад. Когда Питер наплескался вдоволь и нашел свою одежду, Фрина проводила его до двери. Он медленно поцеловал ей руку и ушел, не сказав ни слова.
Она поспешно приняла душ и облачилась в свой наряд.
– Дот, попроси господина Батлера соединить меня с офицером, который расследует убийство в порту. Это начальник констебля Коллинза, но я забыла его имя.
Господин Батлер, проводив Питера Смита, запер парадную дверь, снял трубку телефона и попросил соединить его с полицейским участком на Рассел-стрит.
Появилась Дот в сопровождении обеих девочек, жаждавших узнать, какие новости принесла прошедшая ночь.
– Мисс, вы что-нибудь узнали?
– Да. Очень многое. И поэтому, Дот, я отправляюсь в город на встречу с одной анархисткой. Ну, как я выгляжу?
– Ужасно, – напрямик выложила Джейн.
Рут кивнула.
– Отлично. Я поглощена политикой, и у меня нет времени следить за модой. Постараюсь долго не задерживаться. Ведите себя хорошо, юные леди, не забудьте наведаться к Мэри Тэчелл и взять у нее дневник. И, пожалуйста, постарайтесь не задирать эту бедняжку. Она не больно привлекательна и не слишком умна, а без этого будущее ей уготовано не самое лучшее. Договорились?
Девочки кивнули с серьезными минами. Фрина сбежала вниз по лестнице, надеясь в душе, что не слишком портит своих приемных дочерей: все же надо следить, с кем говоришь, когда создаешь новые афоризмы.
– Она такая красивая, – с обожанием произнесла Джейн. – Но ужасно циничная.
– Думаю, все взрослые такие, – ответила Рут.
– Отправляйтесь-ка убирать свою комнату, – оборвала их Дот. – И следите за собой, когда говорите о мисс Фрине. Если бы не она, вы бы попрежнему гнули спину в том жутком пансионе.
Девочки послушно побежали вниз стелить постели и играть с Угольком, который считал работу по дому хорошим поводом проявить свои таланты.
Голос полицейского в телефонной трубке звучал настороженно, но не враждебно.
– Да, мисс Фишер, я слышал о вас. Детективинспектор Робинсон очень высоко о вас отзывался. Я постараюсь помочь вам, чем смогу. Как закоренелый австралиец, я понимаю ваше возмущение тем, что в вас стреляли.
– Хорошо. Мне сказали, что молодая женщина придет сегодня утром опознать тело убитого юноши.
– Совершенно верно. Она назвалась Мэри Эванс.
– И вы этому поверили?
– Ну, судя по голосу, она никогда никакой Эванс не была, – признал полицейский. – Думаю, она из прибалтов.
– Я бы хотела присутствовать на опознании вместе с вами.
– Как вам будет угодно, мисс Фишер. Но только как частное лицо. Вы понимаете, что я имею в виду.
– Нет-нет. Я и сама заинтересована в полной неофициальности. Когда вы ее ждете?
– В десять тридцать.
– Господи! А не могли бы вы задержать ее до моего прихода?
– Если вы поторопитесь.
– Помчусь как ветер, – пообещала Фрина и повесила трубку, не дослушав наставлений полицейского о необходимости соблюдать ограничения скорости.
Господин Батлер вывел ревущий автомобиль на Эспланаду и домчал Фрину до центра за двадцать минут. Он высадил ее перед полицейским участком и осторожно поехал вниз по Рассел-стрит к пабу, где мог успокоить взвинченные нервы. Никогда в жизни он еще не ездил на такой скорости.
Фрина, невзрачная как воробышек, попросила провести ее к детективу-сержанту Кэрроллу, но, оказавшись в чреве здания, почти сразу потерялась и была спасена проходившим мимо курсантом.
Она постучала в дверь, и грубый голос велел ей войти.
В крошечном кабинетике, выделенном стражу закона, ее ждали дюжий офицер и худая бледная девушка, согнувшаяся под тяжестью копны каштановых волос, недавно перекрашенных в черный цвет. Девушка подняла голову; лицо ее выражало столь явное горе, что Фрина вздрогнула.
– Ага, вот и вы! Где же вы пропадали? Никак заплутали? Ну вот, Мэри Эванс, теперь у вас есть поддержка. Пойдемте.
Он сдернул тоненькую девушку со стула и вывел в коридор.
– Коллинз! – проорал он. – Отведи этих дам в морг, пусть опознают того мертвого парня, а потом возвращайся сюда. Из реки выловили младенца.
Констебль Коллинз взял девушку под руку. Узнав Фрину, он весьма опрометчиво хотел приветствовать ее, но поспешно захлопнул рот, встретив испепеляющий сорокаваттный взгляд мисс Фишер. Девушка повисла на руке Коллинза, а тот заботливо поддерживал ее.
– Пойдемте, моя дорогая, – сказала Фрина, беря ее под другую руку. – Мужайтесь! Вы ведь знаете, он хотел бы, чтобы вы были смелой.
Воспаленные глаза, скрытые темными тенями, уставились ей в лицо. И мучительно напомнили Фрине о пронзительном взгляде мужчины, с которым она провела прочь. У нее едва не подкосились ноги, но она впилась ногтями себе в ладонь и выдержала этот взгляд.
– Кто вы? – спросил тонкий голосок.
Фрина не успела придумать имя и назвала свое французское уличное прозвище.
– Я Черная Кошка. Питер послал меня поддержать вас.
– Питер…
– Питер Смит. – Фрина дотронулась до ключицы.
Ответ удовлетворил молодую женщину. Мэри Эванс оперлась о руку Коллинза, и он вывел женщин во двор, посадил в полицейский автомобиль и сам уселся на водительское сиденье.
Морг оказался гнетущего вида кирпичным зданием, внешний облик которого полностью соответствовал его назначению. Но солнце сияло вовсю, и Фрина пожалела, что ее роль потребовала облачиться в черное. Коллинз проводил их в холодную, пропахшую дезинфекцией камеру; туда санитар и вкатил тело, обнаженное как в час рождения и покрытое простыней.
Фрина против воли посмотрела на труп, с которого не сводила глаз Мария. Теперь, отмытый от грязи, юноша казался спокойным; волосы высохли и стали шелковистыми.