– Как тебя зовут? – промямлила она.
– Майкл, как же еще, крошка, Ирландец Майкл – кем был, тем и остался. Приятно снова с тобой повстречаться, девочка моя. А у тебя дела идут в гору.
– Как ты погиб?
– Мой самолет упал с неба, крылья отвалились, и он рухнул вниз. Но мертвым быть не так уж плохо , macushla, [45]не стоит этого бояться. Мне бы следовало успокоиться много лет назад, но я все еще не утратил интереса к земным делам…
– О, Майкл, – пробормотала Фрина, не зная, что еще сказать.
– Так что не тужи , mo chroidhe. [46]Здесь немало пилотов. Держи высоко голову. – Голос затих.
Медиум зашевелилась и открыла глаза. Зажегся свет.
– Как мило, что и с вами кто-то пришел поговорить, – толстуха утирала слезы. – Вы ждали его, дорогуша?
– Нет, – ответила потрясенная Фрина. – Не ждала!
Мадам Стелла одарила Фрину широкой улыбкой.
– Он явился, верно? Вы его знали?
– Да, знала.
– Вот как случается с этими окаянными духами, голубушка. Они всегда найдут, чем вас удивить. Спокойной ночи, – добавила она. – Можете выпить чашечку чая внизу, если хотите, хотя на вашем месте я бы не прикасалась к этому пойлу. Прощайте. Мне нужно отдохнуть. Духи вытягивают из меня все силы.
Фрина добралась до лестницы, внизу ее поджидала пятерка анархистов.
– Вы – Черная Кошка?
– Да.
Фрина посмотрела прямо в бесцветные глаза молодого человека. Потом расстегнула ворот черного платья и показала татуировку. Парень выпучил глаза.
– Я Карл Смоллер. Это Нина Гардштейн. Мария Алиена. Макс Дубов. Казимир Сварс.
Казимир оказался тем самым незадачливым похитителем, чьи гениталии пострадали в схватке на пляже. Карл Смоллер и Макс были высокими блондинами. Возможно, стреляли они. На вид этим двоим было лет по двадцать пять.
– Идемте с нами, расскажете, как дела в Париже. Мы давно не получали вестей от тамошних товарищей.
– Я тоже. Я уже много лет как покинула Париж. Да и связей с парижскими товарищами не поддерживаю.
Фрина спустилась еще на несколько ступенек и слегка согнула запястье, чтобы перехватить правой рукой нож, который высвободила из тайника.
Ее заинтересовали девушки. Мария с копной безжизненных черных волос и молоденькая и более миловидная Нина с распущенными по плечам кудряшками, выкрашенными в каштановый цвет и рыжими у корней. Зачем понадобилось скрывать такие красивые волосы? У Нины было скуластое румяное лицо. На шее на шнурке висело колечко.
Нина выдержала ее взгляд.
– Идемте с нами, – повторил Карл. – Вы слышали обо всех наших планах, и теперь мы не можем вас отпустить.
– Обо всех ваших планах? Я же не говорю полатышски, так что понятия не имею, о чем вам поведал дух. Вы ведь уже пытались похитить меня. Спросите Казимира, что будет с тем, кто попытается до меня дотронуться.
– Никакая вы не анархистка! – выпалил Казимир. – Ни один анархист не поднимет руку на товарища.
– Вздор! Вы же на меня напали!
Ничья. Анархисты расступились, пропуская других участников сеанса к чайному столу. Макс и Карл не нравились Фрине. У обоих были водянистые голубые глаза – как утверждал Берт, от таких добра не жди. Фрина не знала, сумела ли убедить их.
– Нам надо поговорить с вами.
– Вы же сейчас со мной разговариваете.
Фрина отступила на несколько шагов назад и прижалась к стене спиной. Макс и Карл надвигались на нее. Они были выше и сильнее.
– Вы пойдете с нами, – тихо проговорил Карл, показывая ей сквозь пальцы дуло пистолета.
Фрина решила отдаться на волю случая. Что ж, по крайней мере они отведут ее туда, куда ей хотелось попасть: в свое логово. Возможно, у них есть автомобиль. Слишком опасно, подумала она.
– Я не пойду с вами. – Фрина сжала рукоятку ножа. – И вы пожалеете, что угрожали мне.
Выиграв этой фразой время, мисс Фишер взглянула на своих противников. Хладнокровные и решительные. Она не успеет разделаться с обоими, Карл выстрелит в нее раньше.
– Нина, ты здесь? – послышался с улицы громкий оклик, дверь дрогнула от сильного удара.
Нина Гардштейн вздохнула с облегчением. Она проскользнула мимо Карла и открыла дверь. Молодой здоровяк уже собирался шарахнуть по ней еще раз.
– Ой, здравствуйте, я так рада вас видеть! – воскликнула Фрина. – Я Фрина Фишер.
Она сделала шаг вперед, используя Нину как прикрытие, и пожала руку незнакомому великану.
– Я вас обоих угощаю, что будете пить? – объявила она. – Идемте.
Нина и ее спутник вышли на улицу следом за Фриной. Оглянувшись, она увидела, как Карл мрачно сунул пистолет в карман, и усмехнулась ему в лицо.
– В другой раз, товарищ. – А затем спросила своего спасителя: – Кто вы?
Понятливый молодой человек ответил просто:
– Билл Купер. Занимаюсь сбором сахарного тростника. А когда сезон кончается, перебираюсь в Мельбурн. Так что там насчет выпивки? И что это коммуняки хотели с вами сделать, а?
– Не знаю, но вряд ли бы мне это понравилось. Вы появились как раз во время. Как давно вы знакомы с Ниной?
– Впервые я увидела его три месяца назад, а теперь мы собираемся пожениться, – объявила Нина, показывая кольцо, болтавшееся на шнурке. – Я переберусь в Квинсленд, там они меня никогда не найдут.
– Как вы можете иметь с ними дело? Неужели не боитесь?
– Я? Боюсь их? – удивилась Нина. – Нисколечко! Что они могут мне сделать?
– Они могут убить вас и скинуть труп в реку, – хмуро сказала Фрина. – Вы оскорбили их, а я под вашим прикрытием улизнула.
– Вот и я ей твержу о том же, – согласился здоровяк. – А она не слушает.
– Я только найду свое такси, оно должно быть здесь за углом… Ага, Берт, привет, Сес. Отвезитека нас в приличный паб.
– С вами все в порядке, мисс?
– Несколько минут назад еще можно было сказать, что нет. Этот замечательный человек спас меня. Его зовут Билл Купер, а это Нина Гардштейн.
Берт припарковал машину на Спенсер-стрит, словно лошадь у забора.
– На Эспланаду, мисс?
– Да, хорошая идея.
Фрина закурила. Вот это и называется чудом спастись.
За кружкой пива (Билл), джином с тоником (Фрина) и большим неразбавленным бренди (Нина) мисс Фишер рассмотрела новых знакомых. Нина была миловидная, а когда волосы отрастут и с них сойдет краска, станет еще симпатичнее. Хотя она и носила подобающую революционеркам хламиду, фигура у нее была отличная – вполне лакомый кусочек. В сравнении с тощей как спичка Марией Нина казалась пухленькой простушкой, но в ней было свое очарование и откровенная чувственность.
Сборщик тростника Билл Купер и впрямь казался великаном: косая сажень в плечах и не меньше ста восьмидесяти сантиметров роста. У него были мягкие, как у коровы, карие глаза, коротко остриженные темно-русые волосы, местами выгоревшие, и кожа, которая на солнце приобрела оттенок красного дерева. Ладони огромные, как лопаты. В своем городском костюме, купленном в провинциальном магазине готовой одежды и сидевшем по фигуре лишь там, где облегал мощные бедра и плечи, Билл казался еще крупнее. Фрина догадалась, что, несмотря на могучий вид, великан кроток как ягненок.
– Ты хочешь вернуться к товарищам, Нина?
– Я дала им слово, Билл. Вот закончится нынешняя операция, и я уеду с тобой в Квинсленд. Мы поженимся и нарожаем кучу детей.
– Сколько тебе лет, Нина? – поинтересовалась Фрина.
– Семнадцать, – ответила девушка, залпом осушая свой стакан. – Я родилась в Австралии, моя мама была революционеркой. Она умерла три года назад. Грустно.
– Почему же ты их не боишься? Это ведь жестокие люди.
– Жестокие – да, но меня они не тронут. Они боятся моего отца.
– А кто твой отец?
Нина покачала головой и протянула свой стакан бармену. Билл Купер накрыл его широкой ладонью.
– Достаточно, девочка моя. Испортишь цвет лица. Видите ли, как все вышло, мисс Фишер. Я приехал в Мельбурн в прошлом году, отправился в пивнушку на Спенсер-стрит и увидел там Нину. Я сразу понял: вот девушка для меня. Поначалу она делала вид, что не говорит по-английски, но я стал туда наведываться все чаще, и она наконец заговорила со мной, а потом мы решили пожениться. Я отвезу ее туда, где не будет никаких анархистов. Это дрянные люди, мисс Фишер, гроша ломаного за них не дал бы. Я встречал несколько странных парней на плантациях. Совсем дрянцо. С ружьями. И что толку обещать выйти за меня замуж, если ты окажешься в тюрьме?
– Разве ты не станешь ждать меня, Билл? – Нина склонилась к нему на плечо.
Сборщик тростника расплылся в улыбке, его загрубевшее лицо смягчилось, кончик сломанного носа дрогнул.
– Конечно, я буду ждать тебя, дорогая.
– Будьте осторожнее, голубки, может, нам и удастся целыми и невредимыми выбраться из этой передряги. Нина, мне надо поговорить с тобой. Скажи, что было решено во время сеанса? Кто являлся?
– Джордж Гардштейн и Питер Пятков, по прозвищу Питер Художник.
– Этот Джордж твой родственник?
Нина хмыкнула и отпила из кружки Билла.
– Он умер, – сказала она равнодушно. – Погиб в осаде на Сидни-стрит. Сказал, что его застрелили. Этого мы не знали. Думали, он сгорел.
– Ты веришь в духов?
– Я-то? Нет. Я знаю, что все эти голоса не от духов.
– Откуда тебе это известно?
Нина снова мотнула головой и рассмеялась.
Фрина не отступала:
– Ну и что же вы решили? Что сказал Гардштейн?
– Это тайна.
– Я знаю. Ты хочешь помочь мне или нет? Питер Смит мой друг, знаешь ты об этом? Он помогает мне.
Нина замерла, сжав кружку Билла.
– Вы знакомы с Питером?
– Да. – Фрина не стала пояснять, насколько хорошо они знакомы. – Он мой друг.
– Тогда я помогу вам, – решила Нина.
Билл обнял ее.
– Вот и умница. Расскажи этой даме о том, что она хочет узнать. Что вас интересует, мисс?
– Я ехала в автомобиле мимо дока Виктория, и кто-то выстрелил в мое ветровое стекло. На дороге я нашла умирающего юношу. В меня стреляли. Я хочу найти тех, кто убил этого паренька.
– Бедный Юрка! Мария так убивается. Это ее двоюродный брат. Славный был парень, одних лет со мной. И вся-то его провинность в том, что он напился и стал бахвалиться. Все молодые парни пьют и хвалятся. По молодости все так. А они его убили.
– Они и в вас стреляли, мисс?
Потрясенный Билл Купер заказал еще пива.
Нина рассеянно допивала янтарную жидкость из его кружки.
– Да. Вот моя визитная карточка. Я частный детектив. Поэтому и думаю – во-первых, в мире не так уж много симпатичных молодых людей, во-вторых, я пережила потрясение и, в-третьих, мой автомобиль поврежден – вот мне и следует найти убийц. Остальные меня не интересуют. Нине и Марии нечего меня бояться. Но Карл и Макс пусть пеняют на себя.
– Подонки! – возмутился Билл Купер. – Вы правда можете выпутать Нину из этой передряги, не вмешивая полицию, мисс?
– Да, – подтвердила Фрина. – Если вы мне поможете.
Билл Купер посмотрел на Нину, ожидая ее ответа. Фрина вспомнила, как сэр Гавейн позволял безобразной леди Рагнелл [47]принимать собственные решения.
– Конечно, я помогу вам. – Нина одним глотком допила пиво Билла.
– Отлично. Так что же сказала медиум?
– Она сказала, что ограбление банка должно идти своим чередом. И назвала время – в четверг, в два пополудни. И еще сказала, что они должны использовать…
– Пулемет Льюиса, – подсказала Фрина; она слышала, что эта английская фамилия проскальзывала в разговоре с духами.
Нина кивнула.
– Это якобы сказал Питер Пятков – Художник Питер. Он заявил, что погиб в осаде на Сиднистрит. Только это вранье.
– Вранье? Откуда ты знаешь?
– Медиум, она притворяется. Лишь изредка появляются настоящие духи. Чаще она все выдумывает.
– И ты догадалась, что это все неправда, – продолжила Фрина, – потому что знаешь, что Питер Пятков, Художник Питер, не погибал на Сидни-стрит. Или нет, неверно. – Фрину вдруг озарило. – Ты знаешь об этом, потому что Художник Питер никакой не дух. Ты знаешь, что это выдумка, потому что Художник Питер жив.
Нина открыла рот от изумления. Потом решительно замотала головой и сжала губы, словно у нее пропал дар речи.
– Я никому не проговорюсь, – пообещала Фрина. – Так значит, в четверг?
Нина кивнула.
– Где же?
– Государственный сберегательный банк Виктории на углу Уильям-стрит и Коллинз-стрит, – прошептала Нина. – Если они узнают про Художника Питера, они убьют меня.
– Ну, я-то об этом узнала от другого человека, – успокоила ее Фрина. – Что ж, надеюсь, мы еще встретимся. Если тебе придется возвращаться в это волчье логово, Нина, будь осторожнее. Не хочу, чтобы на моей совести была еще одна смерть. А теперь я должна идти.
– Куда вам спешить, мисс? – вмешался сборщик тростника, который явно проникся к Фрине расположением. – Посидели бы еще, выпили.
– Не могу. Если потороплюсь, то успею к окончанию балета. Прощайте.
Фрина вышла из паба, подобрав по пути Берта и Сеса, которые отвезли ее в «Принцесс театр».
– Ах, le Rideau, [48]–констатировала Фрина, когда опустили занавес изображавший самодовольного волшебника, возлежащего на облаках. – Ну, как вам понравилось, дамы?
– Фрина, танцоры были великолепны! – заметила доктор Макмиллан. – В самом деле, прыжки отлично тренируют мускулы. И даже не в том дело, что они высоко взлетали, а в том, что медленно опускались.
– Это было так прекрасно, – вздохнула Джейн. – Великолепно!
Фрина достала конфету из коробки, лежавшей на коленях Рут. Доктор Макмиллан права. Нижинский был знаменит своими медленными прыжками. Петрушка кривлялся и кричал, возмущаясь своим заточением. Цыгане плясали. Медведь ковылял по сцене. Начал падать снег. Высоко на крыше дух убитой куклы кричал и извивался в отчаянном протесте против безжалостного мира, в который он попал с соломенным телом и человеческим сердцем.
Фрина следила, как волшебник тащит мертвую куклу по заполненной артистами сцене, и подумала, что символика, пожалуй, слишком нарочита.
Девочки и доктор Макмиллан, увлеченные представлением, с трудом сдерживали слезы. Даже Дот всхлипывала.
– Бедненький Петрушка! – воскликнула Рут с возмущением.
Джейн захлюпала носом, доктор Макмиллан протянула ей внушительных размеров платок.
– Еще раз подняли занавес, – заметила Фрина. – Их принимают на ура. Пойдемте, дамы. Берт и Сес ждут нас.
– Бедненький Петрушка! – повторила Джейн, выходя вслед за Фриной из ложи и ступая на величественную лестницу. – Это несправедливо!
Фрина, чьи мысли были заняты Ниной и Юркой, согласилась, что это несправедливо. Переживания девочек ослабляли поздний час и купленная на память раскрашенная от руки программка.
Фрина улеглась спать в своем собственном доме, обладая сведениями столь опасными, что ей становилось не по себе.
И куда же запропастилась Алисия ВоддингтонФорсайт?
Глава десятая
Утро началось с неистовой трели телефона. Она разбудила Фрину, у которой был чуткий сон: мысли ее занимали банковские ограбления и пропавшие девочки. Господин Батлер, услышав звонок, появился из своей комнаты с куском намазанного маслом тоста.
– Резиденция мисс Фишер, – выговорил он, роняя крошки. – Нет, мадам, мисс Мэри здесь нет.
В этот момент раздался звонок в дверь.
– Прошу меня извинить, мадам, – сказал господин Батлер в трубку, – одну минуточку…
Вышедшая на лестницу Фрина слышала, как открылась дверь.
Господин Батлер впустил кого-то в дом, а затем продолжил разговор.
– Госпожа Тэчелл? Мисс Мэри только что прибыла. Я полагаю, она пришла поговорить с мисс Фишер. Нет, мадам, она чувствует себя хорошо. Да, мадам, я попрошу мисс Фишер позвонить вам, как только у нее появятся какие-нибудь сведения. Конечно, мадам. Мое почтение, мадам. Доброго вам утра.
Господин Батлер повесил трубку. Фрина слетела вниз в своем серебристо-зеленом хитоне и серебряных тапочках и подоспела как раз вовремя, чтобы принять в объятия кинувшуюся к ней ревмя ревущую девочку.
– О, мисс Фишер, я должна была прийти! – хлюпая носом пролепетала Мэри Тэчелл.
Фрина, не больно-то любившая, когда у нее на груди рыдают, обняла девочку и провела ее в гостиную.
– Попросите госпожу Батлер подать нам завтрак, господин Батлер, или хотя бы чай. Что, Дот уже встала? И позовите девочек. У нас, кажется, появились сложности.
– Не надо девочек… – всхлипнула Мэри.
Фрина усадила ее в большое кресло и протянула носовой платок.
– Ну-ну, Мэри, возьми себя в руки, – пожурила она. – Стоит ли так волноваться с утра пораньше?
Господин Батлер дожевал тост и удалился на кухню, где завтракали госпожа Батлер, Дот, Джейн и Рут.
– Прибыла ваша школьная подруга, – сообщил он девочкам. – В смятенных чувствах. Мисс Фишер просила подать чай.
Дот налила кипяток в большой чайник, достала чашки и приборы.
Джейн торопливо принялась за свою кашу.
– Не спеши, Джейн, – одернула ее Дот. – Мисс Фрина не любит, чтобы ее прерывали, когда она разговаривает с посетителями. Дай им минут десять.
Дот уплыла в гостиную с подносом в руках, разгрузила его и вернулась доложить, что мисс Мэри Тэчелл по-прежнему заливается слезами и, судя по всему, еще не скоро успокоится.
– Вот напасть! – пробормотала Рут, намазывая еще один кусок хлеба и щедро сдабривая его оксфордским мармеладом. – Интересно, что же стряслось?
– Могу поспорить, – буркнула Джейн, – что она прочитала дневник Алисии.
Мэри Татчелл утерла слезы, чтобы выпить чаю, и вдохнула нюхательные соли, заботливо принесенные Дот. Девочка была в отчаянии. Ее бесцветные глаза покраснели и сделались похожи на ягоды акмены, [51]а лицо покрылось красными пятнами, словно кто-то размазал их по лицу девочки, похожей на Алису из Страны Чудес. Но Фрина заметила, что, несмотря на расстроенные чувства, гостья крепко сжимала в руках тетрадь в лиловом кожаном переплете с тесненой надписью «Флоренция» на обложке.
– Я пошла сегодня утром в Домен Гарденз, – всхлипнула Мэри, – и отыскала дневник. Я села на трамвай, чтобы приехать сюда, и по дороге я… я…
– Прочитала дневник, – подсказала Фрина; она бы и сама не удержалась от соблазна в подобной ситуации. – Не беда.
– О, мисс Фишер, но что там написано! Алисия, она… она…
– Не принимай это так близко к сердцу, Мэри. Если тебе тяжело рассказывать, лучше просто дай мне дневник. Не может все быть уж так плохо.
– Нет, может! – Бедняжка Мэри снова зарыдала в три ручья.
Фрина позвала Рут и Джейн, скрывавшихся возле дверей кухни, и те подошли, обняли девочку и уселись по обе стороны от нее. Мэри уткнулась носом в плоскую девчачью грудь Джейн.
– Не плачь, – утешала одноклассницу Рут. – Ты поступила правильно: привезла дневник мисс Фишер. Она найдет Алисию.
– Я уж и не знаю… хочу ли я, чтобы она ее отыскала. После того, что я прочла в дневнике, – призналась Мэри. – А ведь она была моей единственной подругой!
Мэри вновь залилась слезами. Джейн беспомощно похлопала ее по спине.
– Мы будем твоими подругами, правда, Рут?
Рут что-то процедила сквозь зубы про безнадежных дурех, но вслух сказала:
– Ну конечно, с радостью.
– И вы примете меня в свой клуб? – пробубнила Мэри из-под маски своих разметавшихся волос.
Джейн вздохнула.
– Да, пожалуй. Да прекрати же ты сырость разводить!
– Отведите ее на кухню, девочки, и накормите завтраком, – велела Фрина, листая дневник. – Я скоро к вам приду.
Рут и Джейн увели Мэри.
– Ну-ка поглядим. Какой замечательный у девочки почерк! Вот что значит образование при монастыре! Полюбуйся, Дот.
– Да, мисс, отличный почерк. Я и сама так писала, пока училась в школе при монастыре.
– А что это все значит? Утреня, час первый, час девятый?…
– Это часы молитв в монастыре, мисс. Монахини ходят в церковь в определенное время – днем и ночью.
– В самом деле? А когда же бедняжки спят?
– Между полуночью и рассветом, мисс. Видите, она пишет, что хотела бы стать монахиней.
– «Я чувствую в себе призвание, и мать-настоятельница тоже так думает», – прочла Фрина. – «Мне предначертано свыше стать монахиней. Ах, если бы я была католичкой! Им проще: их семьи посчитали бы монашество за честь. Но папа никогда мне не разрешит, он устроил ужасный скандал, когда я сказала ему о своем желании. Внимание: всегда помнить о страданиях мучеников. Вот бы я могла помучить папу! Я ему совсем не нужна. Он любит только Кристину. И Пол тоже. Она блудница в пурпуре. Я желаю ей смерти». Сильно сказано, Дот.
– Да, мисс, но мне понятно, почему она так чувствовала. И она верно пишет о католических семьях. Моя мать хотела, чтобы я стала монахиней. Когда мне было двенадцать, я тоже думала, что у меня призвание. Многие девочки-католички мечтают стать монахинями. Бедняжка, надо было оставить ее в монастыре. Возможно, с возрастом она бы изменилась.
– Это место я пропущу… жалобы на отца… грубые замечания по поводу Кристины… ага! «Я не могу заснуть и молюсь в положенные часы. Прошлой ночью, когда папа был на собрании ложи, я видела, как Пол выходил из комнаты Кристины. Она поцеловала его в дверях. Как любовника. Это ужасно! Что мне делать? Мой отец опозорен. Мне надо все ему рассказать!»
– Обычная девчачья реакция, мисс, – серьезно сказала Дот. – Интересно, а как она поступила?
– Скоро узнаем, Дот. Потерпи. А он такой красавчик. У беременных определенно есть вкус.
– А на каком месяце госпожа ВоддингтонФорсайт?
Фрина уставилась на Дот, сверилась с датой в дневнике и присвистнула.
– Для благовоспитанной девушки, Дот, у тебя чересчур богатое воображение. Но ты совершенно права. Думаю, госпожа В. на пятом месяце. Эта запись сделана шесть месяцев назад. А старый козел ликует, что сумел зачать ребенка! О Господи, Дот, что могло стрястись с Алисией? Это же настоящая бомба! Интересно, она разговаривала с отцом?
– Читайте дальше, мисс.
Остались последние десять страниц. На одной был записан адрес известного психиатра, который принимал пациентов на Коллинз-стрит, и время.
– Уверена, это время приема, – рассудила Фрина. – Надо поговорить с доктором Допингом. Что же еще пишет Алисия? «Пол изменяет мне, – прочитала Фрина, не веря своим глазам. – Говорил, что никого, кроме меня, не любит. А теперь он влюблен в Кристину. И все потому, что она старше и у нее фигура лучше. Пол любил меня с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Он мой. Я собиралась оставить его, чтобы стать Христовой невестой, но отец отправил меня в школу в городе. Он хочет выдать меня замуж. А я не гожусь для брака. Муж сразу обо всем догадается. Я великая грешница. – Запись в дневнике продолжалась, и тон ее становился все более уверенным. – Если отец не позволит мне уйти в монастырь, мне останется лишь умереть, и отдать себя на Суд Божий. Святая Мария, Матерь Божия, смилостивись над нами грешными!»
– Муж узнает, – повторила Дот. – Что он узнает?
– Что она не девственница, Дот, – деликатно пояснила Фрина. – Этот Пол парень не промах, верно?
– Господи, спаси нас!
– Кажется, я догадываюсь, что случилось с Алисией. Давай дочитаем дневник. Ты хорошо себя чувствуешь, Дот?
– Не очень. Но давайте дочитаем до конца, вдруг еще на что-нибудь наткнемся.
– «Кристина настаивает, чтобы я сходила к доктору Допингу, – гласила последняя запись в дневнике. – Я пойду к нему завтра. Это потому, что я пыталась убежать из дому. Но я все равно снова убегу. А если я умру, то им меня ни за что не найти. Мать-настоятельница говорит, что Бог отмечает избранных». Соедини меня с госпожой Воддингтон-Форсайт, Дот, а потом найди номер телефона матери-настоятельницы.
На лице Фрины появилось выражение такой решимости, что Дот, сколь бы потрясена она ни была, поспешила исполнить приказания.
– Госпожа Воддингтон-Форсайт? Фрина Фишер. Как поживаете? Хорошо, – услышала Дот воркование Фрины. – А как ваше самочувствие? Отлично. Не стану занимать вас долгим разговором. Я не сомневаюсь, что вы беспокоитесь об Алисии, ведь так? Понятно. А теперь слушайте внимательно и не вскрикивайте, чтобы вам не пришлось объяснять домашним причину. Я все знаю: и про Пола, и про то, кто отец кукушонка, которого вы вынашиваете, и о том, что вы сделали с Алисией. Надеюсь, что с девочкой все в порядке, в противном случае вам не сдобровать. Дайте мне адрес больницы и бумагу о том, что Алисии позволено уйти в монастырь, подписанную вашим супругом. Когда? Сегодня же. Я отправлюсь за девочкой немедленно. Пришлите письмо с шофером в течение часа. Ведь господин Воддингтон-Форсайт дома, верно? Отлично. Если с Алисией все в порядке, то никто ни о чем не узнает. Если же нет – тогда, боюсь, мне придется обо всем рассказать. – Послышались отчаянные возгласы протеста. Фрина отставила трубку от уха, а потом поднесла ее назад: – Ну что, взяли себя в руки? Так-то лучше. Диктуйте адрес. – Фрина начала быстро писать на бумаге, оставленной господином Батлером на столике. Он любил, чтобы телефонные книги содержались в порядке. – Записала. И не забудьте распорядиться о ее освобождении. Вы ведь незамедлительно позвоните врачу, правда? Мне очень не понравится, если мне попытаются вставлять палки в колеса.
– Майкл, как же еще, крошка, Ирландец Майкл – кем был, тем и остался. Приятно снова с тобой повстречаться, девочка моя. А у тебя дела идут в гору.
– Как ты погиб?
– Мой самолет упал с неба, крылья отвалились, и он рухнул вниз. Но мертвым быть не так уж плохо , macushla, [45]не стоит этого бояться. Мне бы следовало успокоиться много лет назад, но я все еще не утратил интереса к земным делам…
– О, Майкл, – пробормотала Фрина, не зная, что еще сказать.
– Так что не тужи , mo chroidhe. [46]Здесь немало пилотов. Держи высоко голову. – Голос затих.
Медиум зашевелилась и открыла глаза. Зажегся свет.
– Как мило, что и с вами кто-то пришел поговорить, – толстуха утирала слезы. – Вы ждали его, дорогуша?
– Нет, – ответила потрясенная Фрина. – Не ждала!
Мадам Стелла одарила Фрину широкой улыбкой.
– Он явился, верно? Вы его знали?
– Да, знала.
– Вот как случается с этими окаянными духами, голубушка. Они всегда найдут, чем вас удивить. Спокойной ночи, – добавила она. – Можете выпить чашечку чая внизу, если хотите, хотя на вашем месте я бы не прикасалась к этому пойлу. Прощайте. Мне нужно отдохнуть. Духи вытягивают из меня все силы.
Фрина добралась до лестницы, внизу ее поджидала пятерка анархистов.
– Вы – Черная Кошка?
– Да.
Фрина посмотрела прямо в бесцветные глаза молодого человека. Потом расстегнула ворот черного платья и показала татуировку. Парень выпучил глаза.
– Я Карл Смоллер. Это Нина Гардштейн. Мария Алиена. Макс Дубов. Казимир Сварс.
Казимир оказался тем самым незадачливым похитителем, чьи гениталии пострадали в схватке на пляже. Карл Смоллер и Макс были высокими блондинами. Возможно, стреляли они. На вид этим двоим было лет по двадцать пять.
– Идемте с нами, расскажете, как дела в Париже. Мы давно не получали вестей от тамошних товарищей.
– Я тоже. Я уже много лет как покинула Париж. Да и связей с парижскими товарищами не поддерживаю.
Фрина спустилась еще на несколько ступенек и слегка согнула запястье, чтобы перехватить правой рукой нож, который высвободила из тайника.
Ее заинтересовали девушки. Мария с копной безжизненных черных волос и молоденькая и более миловидная Нина с распущенными по плечам кудряшками, выкрашенными в каштановый цвет и рыжими у корней. Зачем понадобилось скрывать такие красивые волосы? У Нины было скуластое румяное лицо. На шее на шнурке висело колечко.
Нина выдержала ее взгляд.
– Идемте с нами, – повторил Карл. – Вы слышали обо всех наших планах, и теперь мы не можем вас отпустить.
– Обо всех ваших планах? Я же не говорю полатышски, так что понятия не имею, о чем вам поведал дух. Вы ведь уже пытались похитить меня. Спросите Казимира, что будет с тем, кто попытается до меня дотронуться.
– Никакая вы не анархистка! – выпалил Казимир. – Ни один анархист не поднимет руку на товарища.
– Вздор! Вы же на меня напали!
Ничья. Анархисты расступились, пропуская других участников сеанса к чайному столу. Макс и Карл не нравились Фрине. У обоих были водянистые голубые глаза – как утверждал Берт, от таких добра не жди. Фрина не знала, сумела ли убедить их.
– Нам надо поговорить с вами.
– Вы же сейчас со мной разговариваете.
Фрина отступила на несколько шагов назад и прижалась к стене спиной. Макс и Карл надвигались на нее. Они были выше и сильнее.
– Вы пойдете с нами, – тихо проговорил Карл, показывая ей сквозь пальцы дуло пистолета.
Фрина решила отдаться на волю случая. Что ж, по крайней мере они отведут ее туда, куда ей хотелось попасть: в свое логово. Возможно, у них есть автомобиль. Слишком опасно, подумала она.
– Я не пойду с вами. – Фрина сжала рукоятку ножа. – И вы пожалеете, что угрожали мне.
Выиграв этой фразой время, мисс Фишер взглянула на своих противников. Хладнокровные и решительные. Она не успеет разделаться с обоими, Карл выстрелит в нее раньше.
– Нина, ты здесь? – послышался с улицы громкий оклик, дверь дрогнула от сильного удара.
Нина Гардштейн вздохнула с облегчением. Она проскользнула мимо Карла и открыла дверь. Молодой здоровяк уже собирался шарахнуть по ней еще раз.
– Ой, здравствуйте, я так рада вас видеть! – воскликнула Фрина. – Я Фрина Фишер.
Она сделала шаг вперед, используя Нину как прикрытие, и пожала руку незнакомому великану.
– Я вас обоих угощаю, что будете пить? – объявила она. – Идемте.
Нина и ее спутник вышли на улицу следом за Фриной. Оглянувшись, она увидела, как Карл мрачно сунул пистолет в карман, и усмехнулась ему в лицо.
– В другой раз, товарищ. – А затем спросила своего спасителя: – Кто вы?
Понятливый молодой человек ответил просто:
– Билл Купер. Занимаюсь сбором сахарного тростника. А когда сезон кончается, перебираюсь в Мельбурн. Так что там насчет выпивки? И что это коммуняки хотели с вами сделать, а?
– Не знаю, но вряд ли бы мне это понравилось. Вы появились как раз во время. Как давно вы знакомы с Ниной?
– Впервые я увидела его три месяца назад, а теперь мы собираемся пожениться, – объявила Нина, показывая кольцо, болтавшееся на шнурке. – Я переберусь в Квинсленд, там они меня никогда не найдут.
– Как вы можете иметь с ними дело? Неужели не боитесь?
– Я? Боюсь их? – удивилась Нина. – Нисколечко! Что они могут мне сделать?
– Они могут убить вас и скинуть труп в реку, – хмуро сказала Фрина. – Вы оскорбили их, а я под вашим прикрытием улизнула.
– Вот и я ей твержу о том же, – согласился здоровяк. – А она не слушает.
– Я только найду свое такси, оно должно быть здесь за углом… Ага, Берт, привет, Сес. Отвезитека нас в приличный паб.
– С вами все в порядке, мисс?
– Несколько минут назад еще можно было сказать, что нет. Этот замечательный человек спас меня. Его зовут Билл Купер, а это Нина Гардштейн.
Берт припарковал машину на Спенсер-стрит, словно лошадь у забора.
– На Эспланаду, мисс?
– Да, хорошая идея.
Фрина закурила. Вот это и называется чудом спастись.
За кружкой пива (Билл), джином с тоником (Фрина) и большим неразбавленным бренди (Нина) мисс Фишер рассмотрела новых знакомых. Нина была миловидная, а когда волосы отрастут и с них сойдет краска, станет еще симпатичнее. Хотя она и носила подобающую революционеркам хламиду, фигура у нее была отличная – вполне лакомый кусочек. В сравнении с тощей как спичка Марией Нина казалась пухленькой простушкой, но в ней было свое очарование и откровенная чувственность.
Сборщик тростника Билл Купер и впрямь казался великаном: косая сажень в плечах и не меньше ста восьмидесяти сантиметров роста. У него были мягкие, как у коровы, карие глаза, коротко остриженные темно-русые волосы, местами выгоревшие, и кожа, которая на солнце приобрела оттенок красного дерева. Ладони огромные, как лопаты. В своем городском костюме, купленном в провинциальном магазине готовой одежды и сидевшем по фигуре лишь там, где облегал мощные бедра и плечи, Билл казался еще крупнее. Фрина догадалась, что, несмотря на могучий вид, великан кроток как ягненок.
– Ты хочешь вернуться к товарищам, Нина?
– Я дала им слово, Билл. Вот закончится нынешняя операция, и я уеду с тобой в Квинсленд. Мы поженимся и нарожаем кучу детей.
– Сколько тебе лет, Нина? – поинтересовалась Фрина.
– Семнадцать, – ответила девушка, залпом осушая свой стакан. – Я родилась в Австралии, моя мама была революционеркой. Она умерла три года назад. Грустно.
– Почему же ты их не боишься? Это ведь жестокие люди.
– Жестокие – да, но меня они не тронут. Они боятся моего отца.
– А кто твой отец?
Нина покачала головой и протянула свой стакан бармену. Билл Купер накрыл его широкой ладонью.
– Достаточно, девочка моя. Испортишь цвет лица. Видите ли, как все вышло, мисс Фишер. Я приехал в Мельбурн в прошлом году, отправился в пивнушку на Спенсер-стрит и увидел там Нину. Я сразу понял: вот девушка для меня. Поначалу она делала вид, что не говорит по-английски, но я стал туда наведываться все чаще, и она наконец заговорила со мной, а потом мы решили пожениться. Я отвезу ее туда, где не будет никаких анархистов. Это дрянные люди, мисс Фишер, гроша ломаного за них не дал бы. Я встречал несколько странных парней на плантациях. Совсем дрянцо. С ружьями. И что толку обещать выйти за меня замуж, если ты окажешься в тюрьме?
– Разве ты не станешь ждать меня, Билл? – Нина склонилась к нему на плечо.
Сборщик тростника расплылся в улыбке, его загрубевшее лицо смягчилось, кончик сломанного носа дрогнул.
– Конечно, я буду ждать тебя, дорогая.
– Будьте осторожнее, голубки, может, нам и удастся целыми и невредимыми выбраться из этой передряги. Нина, мне надо поговорить с тобой. Скажи, что было решено во время сеанса? Кто являлся?
– Джордж Гардштейн и Питер Пятков, по прозвищу Питер Художник.
– Этот Джордж твой родственник?
Нина хмыкнула и отпила из кружки Билла.
– Он умер, – сказала она равнодушно. – Погиб в осаде на Сидни-стрит. Сказал, что его застрелили. Этого мы не знали. Думали, он сгорел.
– Ты веришь в духов?
– Я-то? Нет. Я знаю, что все эти голоса не от духов.
– Откуда тебе это известно?
Нина снова мотнула головой и рассмеялась.
Фрина не отступала:
– Ну и что же вы решили? Что сказал Гардштейн?
– Это тайна.
– Я знаю. Ты хочешь помочь мне или нет? Питер Смит мой друг, знаешь ты об этом? Он помогает мне.
Нина замерла, сжав кружку Билла.
– Вы знакомы с Питером?
– Да. – Фрина не стала пояснять, насколько хорошо они знакомы. – Он мой друг.
– Тогда я помогу вам, – решила Нина.
Билл обнял ее.
– Вот и умница. Расскажи этой даме о том, что она хочет узнать. Что вас интересует, мисс?
– Я ехала в автомобиле мимо дока Виктория, и кто-то выстрелил в мое ветровое стекло. На дороге я нашла умирающего юношу. В меня стреляли. Я хочу найти тех, кто убил этого паренька.
– Бедный Юрка! Мария так убивается. Это ее двоюродный брат. Славный был парень, одних лет со мной. И вся-то его провинность в том, что он напился и стал бахвалиться. Все молодые парни пьют и хвалятся. По молодости все так. А они его убили.
– Они и в вас стреляли, мисс?
Потрясенный Билл Купер заказал еще пива.
Нина рассеянно допивала янтарную жидкость из его кружки.
– Да. Вот моя визитная карточка. Я частный детектив. Поэтому и думаю – во-первых, в мире не так уж много симпатичных молодых людей, во-вторых, я пережила потрясение и, в-третьих, мой автомобиль поврежден – вот мне и следует найти убийц. Остальные меня не интересуют. Нине и Марии нечего меня бояться. Но Карл и Макс пусть пеняют на себя.
– Подонки! – возмутился Билл Купер. – Вы правда можете выпутать Нину из этой передряги, не вмешивая полицию, мисс?
– Да, – подтвердила Фрина. – Если вы мне поможете.
Билл Купер посмотрел на Нину, ожидая ее ответа. Фрина вспомнила, как сэр Гавейн позволял безобразной леди Рагнелл [47]принимать собственные решения.
– Конечно, я помогу вам. – Нина одним глотком допила пиво Билла.
– Отлично. Так что же сказала медиум?
– Она сказала, что ограбление банка должно идти своим чередом. И назвала время – в четверг, в два пополудни. И еще сказала, что они должны использовать…
– Пулемет Льюиса, – подсказала Фрина; она слышала, что эта английская фамилия проскальзывала в разговоре с духами.
Нина кивнула.
– Это якобы сказал Питер Пятков – Художник Питер. Он заявил, что погиб в осаде на Сиднистрит. Только это вранье.
– Вранье? Откуда ты знаешь?
– Медиум, она притворяется. Лишь изредка появляются настоящие духи. Чаще она все выдумывает.
– И ты догадалась, что это все неправда, – продолжила Фрина, – потому что знаешь, что Питер Пятков, Художник Питер, не погибал на Сидни-стрит. Или нет, неверно. – Фрину вдруг озарило. – Ты знаешь об этом, потому что Художник Питер никакой не дух. Ты знаешь, что это выдумка, потому что Художник Питер жив.
Нина открыла рот от изумления. Потом решительно замотала головой и сжала губы, словно у нее пропал дар речи.
– Я никому не проговорюсь, – пообещала Фрина. – Так значит, в четверг?
Нина кивнула.
– Где же?
– Государственный сберегательный банк Виктории на углу Уильям-стрит и Коллинз-стрит, – прошептала Нина. – Если они узнают про Художника Питера, они убьют меня.
– Ну, я-то об этом узнала от другого человека, – успокоила ее Фрина. – Что ж, надеюсь, мы еще встретимся. Если тебе придется возвращаться в это волчье логово, Нина, будь осторожнее. Не хочу, чтобы на моей совести была еще одна смерть. А теперь я должна идти.
– Куда вам спешить, мисс? – вмешался сборщик тростника, который явно проникся к Фрине расположением. – Посидели бы еще, выпили.
– Не могу. Если потороплюсь, то успею к окончанию балета. Прощайте.
Фрина вышла из паба, подобрав по пути Берта и Сеса, которые отвезли ее в «Принцесс театр».
– Ах, le Rideau, [48]–констатировала Фрина, когда опустили занавес изображавший самодовольного волшебника, возлежащего на облаках. – Ну, как вам понравилось, дамы?
– Фрина, танцоры были великолепны! – заметила доктор Макмиллан. – В самом деле, прыжки отлично тренируют мускулы. И даже не в том дело, что они высоко взлетали, а в том, что медленно опускались.
– Это было так прекрасно, – вздохнула Джейн. – Великолепно!
Фрина достала конфету из коробки, лежавшей на коленях Рут. Доктор Макмиллан права. Нижинский был знаменит своими медленными прыжками. Петрушка кривлялся и кричал, возмущаясь своим заточением. Цыгане плясали. Медведь ковылял по сцене. Начал падать снег. Высоко на крыше дух убитой куклы кричал и извивался в отчаянном протесте против безжалостного мира, в который он попал с соломенным телом и человеческим сердцем.
Фрина следила, как волшебник тащит мертвую куклу по заполненной артистами сцене, и подумала, что символика, пожалуй, слишком нарочита.
Девочки и доктор Макмиллан, увлеченные представлением, с трудом сдерживали слезы. Даже Дот всхлипывала.
– Бедненький Петрушка! – воскликнула Рут с возмущением.
Джейн захлюпала носом, доктор Макмиллан протянула ей внушительных размеров платок.
– Еще раз подняли занавес, – заметила Фрина. – Их принимают на ура. Пойдемте, дамы. Берт и Сес ждут нас.
– Бедненький Петрушка! – повторила Джейн, выходя вслед за Фриной из ложи и ступая на величественную лестницу. – Это несправедливо!
Фрина, чьи мысли были заняты Ниной и Юркой, согласилась, что это несправедливо. Переживания девочек ослабляли поздний час и купленная на память раскрашенная от руки программка.
Фрина улеглась спать в своем собственном доме, обладая сведениями столь опасными, что ей становилось не по себе.
И куда же запропастилась Алисия ВоддингтонФорсайт?
Глава десятая
Девочкина тайна – как мальчиков пугач:
Пока ее не выпалишь – никчемна, хоть ты плачь!
Джордж Краб [49]«Повести усадьбы» [50]
Утро началось с неистовой трели телефона. Она разбудила Фрину, у которой был чуткий сон: мысли ее занимали банковские ограбления и пропавшие девочки. Господин Батлер, услышав звонок, появился из своей комнаты с куском намазанного маслом тоста.
– Резиденция мисс Фишер, – выговорил он, роняя крошки. – Нет, мадам, мисс Мэри здесь нет.
В этот момент раздался звонок в дверь.
– Прошу меня извинить, мадам, – сказал господин Батлер в трубку, – одну минуточку…
Вышедшая на лестницу Фрина слышала, как открылась дверь.
Господин Батлер впустил кого-то в дом, а затем продолжил разговор.
– Госпожа Тэчелл? Мисс Мэри только что прибыла. Я полагаю, она пришла поговорить с мисс Фишер. Нет, мадам, она чувствует себя хорошо. Да, мадам, я попрошу мисс Фишер позвонить вам, как только у нее появятся какие-нибудь сведения. Конечно, мадам. Мое почтение, мадам. Доброго вам утра.
Господин Батлер повесил трубку. Фрина слетела вниз в своем серебристо-зеленом хитоне и серебряных тапочках и подоспела как раз вовремя, чтобы принять в объятия кинувшуюся к ней ревмя ревущую девочку.
– О, мисс Фишер, я должна была прийти! – хлюпая носом пролепетала Мэри Тэчелл.
Фрина, не больно-то любившая, когда у нее на груди рыдают, обняла девочку и провела ее в гостиную.
– Попросите госпожу Батлер подать нам завтрак, господин Батлер, или хотя бы чай. Что, Дот уже встала? И позовите девочек. У нас, кажется, появились сложности.
– Не надо девочек… – всхлипнула Мэри.
Фрина усадила ее в большое кресло и протянула носовой платок.
– Ну-ну, Мэри, возьми себя в руки, – пожурила она. – Стоит ли так волноваться с утра пораньше?
Господин Батлер дожевал тост и удалился на кухню, где завтракали госпожа Батлер, Дот, Джейн и Рут.
– Прибыла ваша школьная подруга, – сообщил он девочкам. – В смятенных чувствах. Мисс Фишер просила подать чай.
Дот налила кипяток в большой чайник, достала чашки и приборы.
Джейн торопливо принялась за свою кашу.
– Не спеши, Джейн, – одернула ее Дот. – Мисс Фрина не любит, чтобы ее прерывали, когда она разговаривает с посетителями. Дай им минут десять.
Дот уплыла в гостиную с подносом в руках, разгрузила его и вернулась доложить, что мисс Мэри Тэчелл по-прежнему заливается слезами и, судя по всему, еще не скоро успокоится.
– Вот напасть! – пробормотала Рут, намазывая еще один кусок хлеба и щедро сдабривая его оксфордским мармеладом. – Интересно, что же стряслось?
– Могу поспорить, – буркнула Джейн, – что она прочитала дневник Алисии.
Мэри Татчелл утерла слезы, чтобы выпить чаю, и вдохнула нюхательные соли, заботливо принесенные Дот. Девочка была в отчаянии. Ее бесцветные глаза покраснели и сделались похожи на ягоды акмены, [51]а лицо покрылось красными пятнами, словно кто-то размазал их по лицу девочки, похожей на Алису из Страны Чудес. Но Фрина заметила, что, несмотря на расстроенные чувства, гостья крепко сжимала в руках тетрадь в лиловом кожаном переплете с тесненой надписью «Флоренция» на обложке.
– Я пошла сегодня утром в Домен Гарденз, – всхлипнула Мэри, – и отыскала дневник. Я села на трамвай, чтобы приехать сюда, и по дороге я… я…
– Прочитала дневник, – подсказала Фрина; она бы и сама не удержалась от соблазна в подобной ситуации. – Не беда.
– О, мисс Фишер, но что там написано! Алисия, она… она…
– Не принимай это так близко к сердцу, Мэри. Если тебе тяжело рассказывать, лучше просто дай мне дневник. Не может все быть уж так плохо.
– Нет, может! – Бедняжка Мэри снова зарыдала в три ручья.
Фрина позвала Рут и Джейн, скрывавшихся возле дверей кухни, и те подошли, обняли девочку и уселись по обе стороны от нее. Мэри уткнулась носом в плоскую девчачью грудь Джейн.
– Не плачь, – утешала одноклассницу Рут. – Ты поступила правильно: привезла дневник мисс Фишер. Она найдет Алисию.
– Я уж и не знаю… хочу ли я, чтобы она ее отыскала. После того, что я прочла в дневнике, – призналась Мэри. – А ведь она была моей единственной подругой!
Мэри вновь залилась слезами. Джейн беспомощно похлопала ее по спине.
– Мы будем твоими подругами, правда, Рут?
Рут что-то процедила сквозь зубы про безнадежных дурех, но вслух сказала:
– Ну конечно, с радостью.
– И вы примете меня в свой клуб? – пробубнила Мэри из-под маски своих разметавшихся волос.
Джейн вздохнула.
– Да, пожалуй. Да прекрати же ты сырость разводить!
– Отведите ее на кухню, девочки, и накормите завтраком, – велела Фрина, листая дневник. – Я скоро к вам приду.
Рут и Джейн увели Мэри.
– Ну-ка поглядим. Какой замечательный у девочки почерк! Вот что значит образование при монастыре! Полюбуйся, Дот.
– Да, мисс, отличный почерк. Я и сама так писала, пока училась в школе при монастыре.
– А что это все значит? Утреня, час первый, час девятый?…
– Это часы молитв в монастыре, мисс. Монахини ходят в церковь в определенное время – днем и ночью.
– В самом деле? А когда же бедняжки спят?
– Между полуночью и рассветом, мисс. Видите, она пишет, что хотела бы стать монахиней.
– «Я чувствую в себе призвание, и мать-настоятельница тоже так думает», – прочла Фрина. – «Мне предначертано свыше стать монахиней. Ах, если бы я была католичкой! Им проще: их семьи посчитали бы монашество за честь. Но папа никогда мне не разрешит, он устроил ужасный скандал, когда я сказала ему о своем желании. Внимание: всегда помнить о страданиях мучеников. Вот бы я могла помучить папу! Я ему совсем не нужна. Он любит только Кристину. И Пол тоже. Она блудница в пурпуре. Я желаю ей смерти». Сильно сказано, Дот.
– Да, мисс, но мне понятно, почему она так чувствовала. И она верно пишет о католических семьях. Моя мать хотела, чтобы я стала монахиней. Когда мне было двенадцать, я тоже думала, что у меня призвание. Многие девочки-католички мечтают стать монахинями. Бедняжка, надо было оставить ее в монастыре. Возможно, с возрастом она бы изменилась.
– Это место я пропущу… жалобы на отца… грубые замечания по поводу Кристины… ага! «Я не могу заснуть и молюсь в положенные часы. Прошлой ночью, когда папа был на собрании ложи, я видела, как Пол выходил из комнаты Кристины. Она поцеловала его в дверях. Как любовника. Это ужасно! Что мне делать? Мой отец опозорен. Мне надо все ему рассказать!»
– Обычная девчачья реакция, мисс, – серьезно сказала Дот. – Интересно, а как она поступила?
– Скоро узнаем, Дот. Потерпи. А он такой красавчик. У беременных определенно есть вкус.
– А на каком месяце госпожа ВоддингтонФорсайт?
Фрина уставилась на Дот, сверилась с датой в дневнике и присвистнула.
– Для благовоспитанной девушки, Дот, у тебя чересчур богатое воображение. Но ты совершенно права. Думаю, госпожа В. на пятом месяце. Эта запись сделана шесть месяцев назад. А старый козел ликует, что сумел зачать ребенка! О Господи, Дот, что могло стрястись с Алисией? Это же настоящая бомба! Интересно, она разговаривала с отцом?
– Читайте дальше, мисс.
Остались последние десять страниц. На одной был записан адрес известного психиатра, который принимал пациентов на Коллинз-стрит, и время.
– Уверена, это время приема, – рассудила Фрина. – Надо поговорить с доктором Допингом. Что же еще пишет Алисия? «Пол изменяет мне, – прочитала Фрина, не веря своим глазам. – Говорил, что никого, кроме меня, не любит. А теперь он влюблен в Кристину. И все потому, что она старше и у нее фигура лучше. Пол любил меня с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Он мой. Я собиралась оставить его, чтобы стать Христовой невестой, но отец отправил меня в школу в городе. Он хочет выдать меня замуж. А я не гожусь для брака. Муж сразу обо всем догадается. Я великая грешница. – Запись в дневнике продолжалась, и тон ее становился все более уверенным. – Если отец не позволит мне уйти в монастырь, мне останется лишь умереть, и отдать себя на Суд Божий. Святая Мария, Матерь Божия, смилостивись над нами грешными!»
– Муж узнает, – повторила Дот. – Что он узнает?
– Что она не девственница, Дот, – деликатно пояснила Фрина. – Этот Пол парень не промах, верно?
– Господи, спаси нас!
– Кажется, я догадываюсь, что случилось с Алисией. Давай дочитаем дневник. Ты хорошо себя чувствуешь, Дот?
– Не очень. Но давайте дочитаем до конца, вдруг еще на что-нибудь наткнемся.
– «Кристина настаивает, чтобы я сходила к доктору Допингу, – гласила последняя запись в дневнике. – Я пойду к нему завтра. Это потому, что я пыталась убежать из дому. Но я все равно снова убегу. А если я умру, то им меня ни за что не найти. Мать-настоятельница говорит, что Бог отмечает избранных». Соедини меня с госпожой Воддингтон-Форсайт, Дот, а потом найди номер телефона матери-настоятельницы.
На лице Фрины появилось выражение такой решимости, что Дот, сколь бы потрясена она ни была, поспешила исполнить приказания.
– Госпожа Воддингтон-Форсайт? Фрина Фишер. Как поживаете? Хорошо, – услышала Дот воркование Фрины. – А как ваше самочувствие? Отлично. Не стану занимать вас долгим разговором. Я не сомневаюсь, что вы беспокоитесь об Алисии, ведь так? Понятно. А теперь слушайте внимательно и не вскрикивайте, чтобы вам не пришлось объяснять домашним причину. Я все знаю: и про Пола, и про то, кто отец кукушонка, которого вы вынашиваете, и о том, что вы сделали с Алисией. Надеюсь, что с девочкой все в порядке, в противном случае вам не сдобровать. Дайте мне адрес больницы и бумагу о том, что Алисии позволено уйти в монастырь, подписанную вашим супругом. Когда? Сегодня же. Я отправлюсь за девочкой немедленно. Пришлите письмо с шофером в течение часа. Ведь господин Воддингтон-Форсайт дома, верно? Отлично. Если с Алисией все в порядке, то никто ни о чем не узнает. Если же нет – тогда, боюсь, мне придется обо всем рассказать. – Послышались отчаянные возгласы протеста. Фрина отставила трубку от уха, а потом поднесла ее назад: – Ну что, взяли себя в руки? Так-то лучше. Диктуйте адрес. – Фрина начала быстро писать на бумаге, оставленной господином Батлером на столике. Он любил, чтобы телефонные книги содержались в порядке. – Записала. И не забудьте распорядиться о ее освобождении. Вы ведь незамедлительно позвоните врачу, правда? Мне очень не понравится, если мне попытаются вставлять палки в колеса.