Страница:
— Почему же?
Малкольм поерзал на стуле, внезапно заинтересовавшись собственными ногами.
— Ну, понимаете, это личное...
— Да, мистер Винс, понимаю. Но в суде иногда приходится обсуждать сугубо личные дела. Здесь судят человека, который обвиняется в убийстве. Это, знаете ли, очень серьезно, и мы обязаны выяснить правду.
Малкольм закинул левую ногу на правое колено и несколько секунд чесал подбородок.
— Видите ли, сэр, дело вот в чем. Мы прекратили супружеские отношения около двух лет тому назад. Именно поэтому мы и затеяли теперь развод.
— У вас были особые причины прекратить супружеские отношения? — вкрадчиво спросил Эрни.
— Да, сэр. Жена сказала мне, что ненавидит заниматься со мной сексом, что ее от этого просто воротит, потому что она предпочитает секс с... ну, вы понимаете... с женщинами.
Хотя Эрни и знал ответ, он весьма правдоподобно изобразил потрясение. У остальных присутствующих это получилось естественно. Эрни подошел к Хенку Хатену якобы для короткого совещания, а на самом деле для того, чтобы дать возможность присяжным в полной мере осознать услышанное. Потом окружной прокурор сказал:
— У меня больше нет вопросов, ваша честь.
Отвечая на его вопросы, свидетель признал, что не испытывает к Лидии нежных чувств, что не может дождаться развода, что последние годы жизни с ней не были для него подарком и так далее. Обычный для разводящегося супруга набор. Потом Винс сообщил, что узнал об убийстве Кассело на следующее утро. В день убийства он был в отъезде и вернулся очень поздно. Люсьен добился весьма скромного успеха, доказав, что Лидия, согласно ее показаниям, могла быть в ту ночь не одна.
Но это уже не имело значения. И присяжные, и все остальные находились под ошеломляющим впечатлением от внезапно открывшейся чудовищной развращенности Лидии.
— Ваша честь, у защиты больше нет свидетелей. Однако мой клиент желает сам дать показания. Прошу занести в протокол, что он делает это вопреки моему совету.
— Внесите заявление адвоката в протокол, — распорядился Лупас.
— Глупейшая ошибка. Просто невероятно, — прошептал Бэгги так громко, что его услышало ползала.
Дэнни Пэджит вскочил и надменно проследовал на свидетельское место. Его попытка улыбнуться обернулась злобной ухмылкой, а попытка выглядеть искренним — крайним самодовольством. Он поклялся говорить правду, но никто не ожидал услышать ее из его уст.
— Почему вы настаивали на том, чтобы быть допрошенным в качестве свидетеля? — задал свой первый вопрос Люсьен, и весь зал замер в ожидании ответа.
— Я хочу, чтобы эти добропорядочные люди узнали, что случилось на самом деле, — ответил Дэнни, глядя на присяжных.
— Ну так расскажите им. — Люсьен сделал жест в сторону ложи жюри.
Версия событий, предложенная Дэнни Пэджитом, оказалась удивительно «творческой», поскольку никто не мог ее оспорить: Лидия сбежала, Рода мертва. Он начал с того, что тем вечером провел несколько часов у своей подруги Лидии Винс, которая жила менее чем в полумиле от дома Роды Кассело. Он, Дэнни, хорошо знал, где находится этот дом, потому что несколько раз бывал там. Рода, по его словам, стремилась к серьезному роману, а он сам был слишком увлечен Лидией. Да, дважды у них с Родой была интимная близость. Они встречались в клубах и проводили время вместе: выпивали, танцевали. Она была темпераментна, развязна, и все знали, что она спит с кем попало.
Джинджер опустила голову и закрыла уши руками: мало убийства, негодяй еще и осквернял память сестры. Это не ускользнуло от внимания жюри.
Далее Дэнни сообщил, что не верит вздору, который наплел здесь муж Лидии о ее лесбиянстве; ей нравилась близость с мужчинами. Малкольм врет, чтобы отнять у нее ребенка.
Пэджит был отнюдь не дурен в качестве свидетеля, впрочем, речь шла о его жизни. Он отвечал быстро, пожалуй, слишком часто одаривал ложу жюри фальшивыми улыбками, речь его была чистой, осторожной и складной. Слушая его, я часто переводил взгляд на присяжных, но не замечал в их лицах особого сочувствия. Фаргарсон, тот самый калека, слушал Дэнни с тем же скепсисом, с каким он слушал и показания остальных свидетелей. Мистер Джон Дир сидел, все так же скрестив руки на груди, и хмурился. Мисс Калли относилась к Пэджиту с брезгливостью, но, вероятно, отправила бы его в тюрьму за прелюбодеяние с той же решимостью, что и за убийство.
Люсьен не стал затягивать допрос: его клиент сам запасся веревкой, чтобы повеситься, есть ли смысл адвокату облегчать задачу обвинению? Сев на место, Уилбенкс посмотрел на старших Пэджитов с неподдельной ненавистью и терпеливо приготовился ждать развязки.
Вести перекрестный допрос явного преступника — мечта любого прокурора. Эрни медленно подошел к столу с вещественными доказательствами и, взяв в руки окровавленную рубашку Дэнни, сказал, обращаясь к стенографистке:
— Вещественное доказательство номер восемь. — Потом, помахав рубашкой, чтобы присяжные еще раз хорошенько рассмотрели ее, спросил у подсудимого: — Где вы купили эту сорочку, мистер Пэджит?
Дэнни замер, не зная, что делать: отрицать, что вещь принадлежит ему, признать или действительно попытаться вспомнить, где он купил эту проклятую рубашку.
— Вы ведь не украли ее, правда? — рявкнул Эрни.
— Нет.
— Тогда отвечайте на мой вопрос и, пожалуйста, не забывайте, что вы под присягой. Где вы ее купили? — Он держал покрытую пятнами тряпку прямо перед носом Дэнни кончиками пальцев, словно кровь на ней все еще была свежей и он мог испачкаться.
— Где-то в Тьюпело, наверное. Точно не помню. Это же просто рубашка.
— Как долго вы ее носили?
Снова пауза. Какой мужчина помнит, где и когда была куплена какая рубашка?
— Ну, год, может быть, два. Я чеков не храню.
— Я тоже, — сказал Эрни. — Когда вы ложились с Лидией в постель той ночью, вы снимали сорочку?
— Да, — нарочито небрежно бросил Дэнни.
— Где она лежала, пока вы, гм... имели интимную близость?
— На полу, наверное.
Теперь, когда Пэджит подтвердил под присягой, что рубашка принадлежит ему, Эрни мог спокойно приканчивать обвиняемого. Он достал отчет криминалистической лаборатории, зачитал его вслух и спросил Дэнни, как попала на рубашку его собственная кровь. Это повлекло за собой выяснение вопросов о водительском мастерстве подсудимого, его склонности к превышению скорости, марке его автомобиля и о том, что в момент аварии он был пьян, что было официально установлено. Сомневаюсь, что когда-либо тема автовождения в состоянии алкогольного опьянения была представлена так убийственно, так сардонически, как в тот момент, в исполнении Эрни Гэддиса. Неудивительно, что раздражительный Дэнни стал злобно огрызаться.
Далее речь пошла о пятнах крови Роды. Если подсудимый был в постели с Лидией и его рубашка лежала рядом на полу, каким непостижимым образом кровь Роды преодолела расстояние в полмили и испачкала ее?
Это заговор, заявил Дэнни, выдвигая новую теорию и начиная тем самым рыть себе яму, из которой ему уже не суждено было выбраться. Слишком долгое пребывание в тюремной камере, видимо, пагубно сказывается на умственных способностях преступника. Дело в том, попытался объяснить он, что некто мог намеренно нанести кровь жертвы на его рубашку. Это предположение почти развеселило аудиторию. Или, развивал свою мысль Дэнни, некое лицо, проводившее экспертизу, просто дало ложное заключение, чтобы оклеветать его. Эрни не упустил случая поиздеваться над обоими предложенными сценариями, но сокрушительный удар нанес серией жестких вопросов, касавшихся того, почему Дэнни, у которого достаточно денег, чтобы нанять лучших в округе адвокатов, не нанял также и собственного эксперта, который провел бы анализы честно и доложил присяжным их результат? Быть может, такого эксперта не нашлось, потому что никакой специалист не смог бы добиться неправдоподобных результатов, необходимых обвиняемому?
То же с семенной жидкостью. Если Дэнни изливал ее в лоно Лидии, как она могла попасть к Роде?
Ерунда — это тоже часть заговора с целью обвинить его в убийстве, снова вскинулся Дэнни. Результаты лабораторных анализов подтасованы. И полиция плохо сработала.
Эрни добивал его, пока не замучил всех присутствующих. В половине первого Люсьен встал и попросил объявить перерыв на обед.
— Я еще не закончил! — прогремел на весь зал окружной прокурор. Он хотел окончательно расправиться с Дэнни, не дав Люсьену шанса вразумить своего клиента и попытаться реабилитировать его. Впрочем, такая перспектива уже казалась несбыточной. Петля была наброшена на шею Пэджита, и негодяй судорожно ловил ртом воздух. Но Эрни не собирался отступать.
— Продолжайте, — разрешил судья Лупас, и Эрни неожиданно закричал на подсудимого:
— Что вы сделали с ножом?
Его крик напугал всех, а особенно, конечно, свидетеля, который дернулся и невольно произнес:
— Я... ну... — потом, спохватившись, замолчал.
— Вы — что? Ну же, мистер Пэджит, скажите нам, что вы сделали с ножом, с орудием убийства?
Дэнни тряс головой и казался слишком напуганным, чтобы говорить.
— С каким ножом? — с трудом выдавил он наконец. Даже если бы нож в тот момент выпал из его кармана, выглядеть более виновным было невозможно.
— Нож, которым вы убили Роду Кассело.
— Это был не я...
Подобно неторопливому, жестокому палачу, Эрни сделал паузу и пошел советоваться с Хенком Хатеном, после чего взял отчет о вскрытии и спросил Дэнни, помнит ли тот показания, которые дал суду в этом зале патологоанатом. Вы считаете, осведомился он, что его отчет — тоже часть заговора, направленного против вас? Дэнни не знал, как лучше ответить. Ах, ну да, вы же утверждаете, что все улики против вас сфабрикованы, значит, и этот отчет, разумеется, тоже должен быть поддельным.
А фрагмент кожи, найденный под ногтем жертвы, тоже часть заговора? А ваше семя? И так далее, и тому подобное.
Эрни не давал ему передышки. Люсьен время от времени через плечо бросал на отца Дэнни взгляд, который говорил: «Я же вас предупреждал!»
Присутствие Дэнни на свидетельском месте дало возможность Эрни Гэддису еще раз продемонстрировать все улики, и результат оказался сокрушительным. Неубедительные возражения подсудимого, что, мол, все это происки заговорщиков, звучали смешно и нелепо. Какое наслаждение было наблюдать, как его изничтожают на глазах присяжных. Хорошие парни одерживали победу. Присяжные, казалось, были накалены до того, что, дай им сейчас в руки оружие, они тут же выстроились бы в расстрельную команду.
Наконец Эрни швырнул блокнот на стол. Перспектива обеденного перерыва начала становиться реальной. Засунув руки в карманы, окружной прокурор спросил:
— Будучи под присягой, вы клянетесь перед лицом суда, что не насиловали и не убивали Роду Кассело?
— Я этого не делал.
— Что в тот субботний вечер вы не следовали за ней тайком из клуба до ее дома?
— Нет.
— Не проникали в ее дом через черный ход?
— Нет.
— Не прятались в ее гардеробной, пока она не уложила детей спать?
— Нет.
— И не нападали на нее, когда она вошла, чтобы повесить свои вещи?
— Нет.
Люсьен встал и сердито сказал:
— Протестую, ваша честь, мистер Гэддис устраивает демонстрацию.
— Отклонено! — рявкнул Лупас. Судья желал справедливого суда. Обвинению предоставлялась значительная свобода описания сцены убийства, если того требовало опровержение лживых показаний обвиняемого.
— Вы не завязывали ей глаза шарфом?
Пэджит без остановки тряс головой, а голос обвинителя набирал силу, подходя к кульминации.
— Не разрезали ножом ее трусы?
— Нет.
— И не насиловали ее в ее собственной постели, в двух шагах от места, где спали ее малолетние дети?
— Нет.
— И это не вы разбудили их своим шумом?
— Нет.
Эрни подошел к свидетельскому боксу настолько близко, насколько позволялось правилами, и скорбно посмотрел оттуда на присяжных. Потом повернулся к Дэнни и сказал:
— Майкл и Тереза прибежали посмотреть, что происходит в маминой спальне, не так ли, мистер Пэджит?
— Я не знаю.
— И увидели, как вы навалились на нее?
— Я там не был.
— Рода услышала их голоса, правда? Они кричали, просили вас отпустить их маму?
— Меня там не было.
— И Рода сделала то, что на ее месте сделала бы любая мать — крикнула, чтобы дети бежали, не так ли, мистер Пэджит?
— Меня там не было.
— Вас там не было?! — взревел Эрни так, что стены содрогнулись. — Ваша рубашка там была, ваши следы там отпечатались, вы оставили там свое семя — и вас там не было?! Неужели вы думаете, мистер Пэджит, что в ложе присяжных сидят идиоты?
Свидетель безостановочно мотал головой. Эрни медленно вернулся на свое место, отодвинул стул, но, прежде чем сесть, заявил:
— Вы насильник. Вы убийца. И вы лжец, мистер Пэджит. Разве не так?
Вскочивший Люсьен орал:
— Протестую, ваша честь! Довольно!
— Протест отклонен. У вас есть еще вопросы, мистер Гэддис?
— Нет, ваша честь. Штат закончил допрос свидетеля.
— А у вас есть дополнительные вопросы к своему свидетелю, мистер Уилбенкс?
— Нет, ваша честь.
— Свидетель может покинуть свое место.
Дэнни медленно встал. От ухмылок и надменности не осталось и следа. Лицо его было багровым и мокрым от пота.
Перед тем как выйти из-за ограды свидетельского бокса, он взглянул на команду своих защитников, потом внезапно повернулся к присяжным и произнес слова, которые ошеломили весь зал. Его физиономия исказилась гримасой нескрываемой ненависти, и, выставив указательный палец в направлении жюри, он выплюнул:
— Только осудите меня — я достану каждого из вас, мерзавцы!
— Пристав! — крикнул Лупас, хватаясь за судейский молоток. — Мистер Пэджит, довольно!
— Каждого из вас, ублюдки! — громче повторил Дэнни.
Эрни вскочил, но не нашелся что сказать. Да и необходимости не было. Обвиняемый сам затянул петлю у себя на шее. И Люсьен был уже на ногах, тоже не зная, что предпринять. Два охранника подскочили к Пэджиту и поволокли его к столу защиты. Когда они поравнялись с ложей присяжных, обвиняемый взглянул на них так, словно готов был метнуть туда гранату, будь она у него в тот момент.
После того как страсти немного улеглись, я почувствовал, как бешено колотится сердце. Даже Бэгги был потрясен.
— Давайте прервемся на обед, — сказал его честь, и мы потянулись из зала. Мне совершенно не хотелось есть. Чего мне хотелось, так это рвануть домой и принять душ.
Глава 18
Малкольм поерзал на стуле, внезапно заинтересовавшись собственными ногами.
— Ну, понимаете, это личное...
— Да, мистер Винс, понимаю. Но в суде иногда приходится обсуждать сугубо личные дела. Здесь судят человека, который обвиняется в убийстве. Это, знаете ли, очень серьезно, и мы обязаны выяснить правду.
Малкольм закинул левую ногу на правое колено и несколько секунд чесал подбородок.
— Видите ли, сэр, дело вот в чем. Мы прекратили супружеские отношения около двух лет тому назад. Именно поэтому мы и затеяли теперь развод.
— У вас были особые причины прекратить супружеские отношения? — вкрадчиво спросил Эрни.
— Да, сэр. Жена сказала мне, что ненавидит заниматься со мной сексом, что ее от этого просто воротит, потому что она предпочитает секс с... ну, вы понимаете... с женщинами.
Хотя Эрни и знал ответ, он весьма правдоподобно изобразил потрясение. У остальных присутствующих это получилось естественно. Эрни подошел к Хенку Хатену якобы для короткого совещания, а на самом деле для того, чтобы дать возможность присяжным в полной мере осознать услышанное. Потом окружной прокурор сказал:
— У меня больше нет вопросов, ваша честь.
* * *
Люсьен приблизился к Малкольму Винсу так, словно это был не человек, а заряженное ружье, и несколько секунд молча собирался с мыслями. По словам Бэгги, хороший адвокат никогда не задает вопросов, ответы на которые ему неизвестны, особенно если речь идет о таком опасном свидетеле, как Малкольм Винс. Люсьен был хорошим адвокатом, и он понятия не имел, что еще мог выдать Малкольм.Отвечая на его вопросы, свидетель признал, что не испытывает к Лидии нежных чувств, что не может дождаться развода, что последние годы жизни с ней не были для него подарком и так далее. Обычный для разводящегося супруга набор. Потом Винс сообщил, что узнал об убийстве Кассело на следующее утро. В день убийства он был в отъезде и вернулся очень поздно. Люсьен добился весьма скромного успеха, доказав, что Лидия, согласно ее показаниям, могла быть в ту ночь не одна.
Но это уже не имело значения. И присяжные, и все остальные находились под ошеломляющим впечатлением от внезапно открывшейся чудовищной развращенности Лидии.
* * *
После обеденного перерыва Люсьен медленно, тяжело поднялся и обратился к суду:— Ваша честь, у защиты больше нет свидетелей. Однако мой клиент желает сам дать показания. Прошу занести в протокол, что он делает это вопреки моему совету.
— Внесите заявление адвоката в протокол, — распорядился Лупас.
— Глупейшая ошибка. Просто невероятно, — прошептал Бэгги так громко, что его услышало ползала.
Дэнни Пэджит вскочил и надменно проследовал на свидетельское место. Его попытка улыбнуться обернулась злобной ухмылкой, а попытка выглядеть искренним — крайним самодовольством. Он поклялся говорить правду, но никто не ожидал услышать ее из его уст.
— Почему вы настаивали на том, чтобы быть допрошенным в качестве свидетеля? — задал свой первый вопрос Люсьен, и весь зал замер в ожидании ответа.
— Я хочу, чтобы эти добропорядочные люди узнали, что случилось на самом деле, — ответил Дэнни, глядя на присяжных.
— Ну так расскажите им. — Люсьен сделал жест в сторону ложи жюри.
Версия событий, предложенная Дэнни Пэджитом, оказалась удивительно «творческой», поскольку никто не мог ее оспорить: Лидия сбежала, Рода мертва. Он начал с того, что тем вечером провел несколько часов у своей подруги Лидии Винс, которая жила менее чем в полумиле от дома Роды Кассело. Он, Дэнни, хорошо знал, где находится этот дом, потому что несколько раз бывал там. Рода, по его словам, стремилась к серьезному роману, а он сам был слишком увлечен Лидией. Да, дважды у них с Родой была интимная близость. Они встречались в клубах и проводили время вместе: выпивали, танцевали. Она была темпераментна, развязна, и все знали, что она спит с кем попало.
Джинджер опустила голову и закрыла уши руками: мало убийства, негодяй еще и осквернял память сестры. Это не ускользнуло от внимания жюри.
Далее Дэнни сообщил, что не верит вздору, который наплел здесь муж Лидии о ее лесбиянстве; ей нравилась близость с мужчинами. Малкольм врет, чтобы отнять у нее ребенка.
Пэджит был отнюдь не дурен в качестве свидетеля, впрочем, речь шла о его жизни. Он отвечал быстро, пожалуй, слишком часто одаривал ложу жюри фальшивыми улыбками, речь его была чистой, осторожной и складной. Слушая его, я часто переводил взгляд на присяжных, но не замечал в их лицах особого сочувствия. Фаргарсон, тот самый калека, слушал Дэнни с тем же скепсисом, с каким он слушал и показания остальных свидетелей. Мистер Джон Дир сидел, все так же скрестив руки на груди, и хмурился. Мисс Калли относилась к Пэджиту с брезгливостью, но, вероятно, отправила бы его в тюрьму за прелюбодеяние с той же решимостью, что и за убийство.
Люсьен не стал затягивать допрос: его клиент сам запасся веревкой, чтобы повеситься, есть ли смысл адвокату облегчать задачу обвинению? Сев на место, Уилбенкс посмотрел на старших Пэджитов с неподдельной ненавистью и терпеливо приготовился ждать развязки.
Вести перекрестный допрос явного преступника — мечта любого прокурора. Эрни медленно подошел к столу с вещественными доказательствами и, взяв в руки окровавленную рубашку Дэнни, сказал, обращаясь к стенографистке:
— Вещественное доказательство номер восемь. — Потом, помахав рубашкой, чтобы присяжные еще раз хорошенько рассмотрели ее, спросил у подсудимого: — Где вы купили эту сорочку, мистер Пэджит?
Дэнни замер, не зная, что делать: отрицать, что вещь принадлежит ему, признать или действительно попытаться вспомнить, где он купил эту проклятую рубашку.
— Вы ведь не украли ее, правда? — рявкнул Эрни.
— Нет.
— Тогда отвечайте на мой вопрос и, пожалуйста, не забывайте, что вы под присягой. Где вы ее купили? — Он держал покрытую пятнами тряпку прямо перед носом Дэнни кончиками пальцев, словно кровь на ней все еще была свежей и он мог испачкаться.
— Где-то в Тьюпело, наверное. Точно не помню. Это же просто рубашка.
— Как долго вы ее носили?
Снова пауза. Какой мужчина помнит, где и когда была куплена какая рубашка?
— Ну, год, может быть, два. Я чеков не храню.
— Я тоже, — сказал Эрни. — Когда вы ложились с Лидией в постель той ночью, вы снимали сорочку?
— Да, — нарочито небрежно бросил Дэнни.
— Где она лежала, пока вы, гм... имели интимную близость?
— На полу, наверное.
Теперь, когда Пэджит подтвердил под присягой, что рубашка принадлежит ему, Эрни мог спокойно приканчивать обвиняемого. Он достал отчет криминалистической лаборатории, зачитал его вслух и спросил Дэнни, как попала на рубашку его собственная кровь. Это повлекло за собой выяснение вопросов о водительском мастерстве подсудимого, его склонности к превышению скорости, марке его автомобиля и о том, что в момент аварии он был пьян, что было официально установлено. Сомневаюсь, что когда-либо тема автовождения в состоянии алкогольного опьянения была представлена так убийственно, так сардонически, как в тот момент, в исполнении Эрни Гэддиса. Неудивительно, что раздражительный Дэнни стал злобно огрызаться.
Далее речь пошла о пятнах крови Роды. Если подсудимый был в постели с Лидией и его рубашка лежала рядом на полу, каким непостижимым образом кровь Роды преодолела расстояние в полмили и испачкала ее?
Это заговор, заявил Дэнни, выдвигая новую теорию и начиная тем самым рыть себе яму, из которой ему уже не суждено было выбраться. Слишком долгое пребывание в тюремной камере, видимо, пагубно сказывается на умственных способностях преступника. Дело в том, попытался объяснить он, что некто мог намеренно нанести кровь жертвы на его рубашку. Это предположение почти развеселило аудиторию. Или, развивал свою мысль Дэнни, некое лицо, проводившее экспертизу, просто дало ложное заключение, чтобы оклеветать его. Эрни не упустил случая поиздеваться над обоими предложенными сценариями, но сокрушительный удар нанес серией жестких вопросов, касавшихся того, почему Дэнни, у которого достаточно денег, чтобы нанять лучших в округе адвокатов, не нанял также и собственного эксперта, который провел бы анализы честно и доложил присяжным их результат? Быть может, такого эксперта не нашлось, потому что никакой специалист не смог бы добиться неправдоподобных результатов, необходимых обвиняемому?
То же с семенной жидкостью. Если Дэнни изливал ее в лоно Лидии, как она могла попасть к Роде?
Ерунда — это тоже часть заговора с целью обвинить его в убийстве, снова вскинулся Дэнни. Результаты лабораторных анализов подтасованы. И полиция плохо сработала.
Эрни добивал его, пока не замучил всех присутствующих. В половине первого Люсьен встал и попросил объявить перерыв на обед.
— Я еще не закончил! — прогремел на весь зал окружной прокурор. Он хотел окончательно расправиться с Дэнни, не дав Люсьену шанса вразумить своего клиента и попытаться реабилитировать его. Впрочем, такая перспектива уже казалась несбыточной. Петля была наброшена на шею Пэджита, и негодяй судорожно ловил ртом воздух. Но Эрни не собирался отступать.
— Продолжайте, — разрешил судья Лупас, и Эрни неожиданно закричал на подсудимого:
— Что вы сделали с ножом?
Его крик напугал всех, а особенно, конечно, свидетеля, который дернулся и невольно произнес:
— Я... ну... — потом, спохватившись, замолчал.
— Вы — что? Ну же, мистер Пэджит, скажите нам, что вы сделали с ножом, с орудием убийства?
Дэнни тряс головой и казался слишком напуганным, чтобы говорить.
— С каким ножом? — с трудом выдавил он наконец. Даже если бы нож в тот момент выпал из его кармана, выглядеть более виновным было невозможно.
— Нож, которым вы убили Роду Кассело.
— Это был не я...
Подобно неторопливому, жестокому палачу, Эрни сделал паузу и пошел советоваться с Хенком Хатеном, после чего взял отчет о вскрытии и спросил Дэнни, помнит ли тот показания, которые дал суду в этом зале патологоанатом. Вы считаете, осведомился он, что его отчет — тоже часть заговора, направленного против вас? Дэнни не знал, как лучше ответить. Ах, ну да, вы же утверждаете, что все улики против вас сфабрикованы, значит, и этот отчет, разумеется, тоже должен быть поддельным.
А фрагмент кожи, найденный под ногтем жертвы, тоже часть заговора? А ваше семя? И так далее, и тому подобное.
Эрни не давал ему передышки. Люсьен время от времени через плечо бросал на отца Дэнни взгляд, который говорил: «Я же вас предупреждал!»
Присутствие Дэнни на свидетельском месте дало возможность Эрни Гэддису еще раз продемонстрировать все улики, и результат оказался сокрушительным. Неубедительные возражения подсудимого, что, мол, все это происки заговорщиков, звучали смешно и нелепо. Какое наслаждение было наблюдать, как его изничтожают на глазах присяжных. Хорошие парни одерживали победу. Присяжные, казалось, были накалены до того, что, дай им сейчас в руки оружие, они тут же выстроились бы в расстрельную команду.
Наконец Эрни швырнул блокнот на стол. Перспектива обеденного перерыва начала становиться реальной. Засунув руки в карманы, окружной прокурор спросил:
— Будучи под присягой, вы клянетесь перед лицом суда, что не насиловали и не убивали Роду Кассело?
— Я этого не делал.
— Что в тот субботний вечер вы не следовали за ней тайком из клуба до ее дома?
— Нет.
— Не проникали в ее дом через черный ход?
— Нет.
— Не прятались в ее гардеробной, пока она не уложила детей спать?
— Нет.
— И не нападали на нее, когда она вошла, чтобы повесить свои вещи?
— Нет.
Люсьен встал и сердито сказал:
— Протестую, ваша честь, мистер Гэддис устраивает демонстрацию.
— Отклонено! — рявкнул Лупас. Судья желал справедливого суда. Обвинению предоставлялась значительная свобода описания сцены убийства, если того требовало опровержение лживых показаний обвиняемого.
— Вы не завязывали ей глаза шарфом?
Пэджит без остановки тряс головой, а голос обвинителя набирал силу, подходя к кульминации.
— Не разрезали ножом ее трусы?
— Нет.
— И не насиловали ее в ее собственной постели, в двух шагах от места, где спали ее малолетние дети?
— Нет.
— И это не вы разбудили их своим шумом?
— Нет.
Эрни подошел к свидетельскому боксу настолько близко, насколько позволялось правилами, и скорбно посмотрел оттуда на присяжных. Потом повернулся к Дэнни и сказал:
— Майкл и Тереза прибежали посмотреть, что происходит в маминой спальне, не так ли, мистер Пэджит?
— Я не знаю.
— И увидели, как вы навалились на нее?
— Я там не был.
— Рода услышала их голоса, правда? Они кричали, просили вас отпустить их маму?
— Меня там не было.
— И Рода сделала то, что на ее месте сделала бы любая мать — крикнула, чтобы дети бежали, не так ли, мистер Пэджит?
— Меня там не было.
— Вас там не было?! — взревел Эрни так, что стены содрогнулись. — Ваша рубашка там была, ваши следы там отпечатались, вы оставили там свое семя — и вас там не было?! Неужели вы думаете, мистер Пэджит, что в ложе присяжных сидят идиоты?
Свидетель безостановочно мотал головой. Эрни медленно вернулся на свое место, отодвинул стул, но, прежде чем сесть, заявил:
— Вы насильник. Вы убийца. И вы лжец, мистер Пэджит. Разве не так?
Вскочивший Люсьен орал:
— Протестую, ваша честь! Довольно!
— Протест отклонен. У вас есть еще вопросы, мистер Гэддис?
— Нет, ваша честь. Штат закончил допрос свидетеля.
— А у вас есть дополнительные вопросы к своему свидетелю, мистер Уилбенкс?
— Нет, ваша честь.
— Свидетель может покинуть свое место.
Дэнни медленно встал. От ухмылок и надменности не осталось и следа. Лицо его было багровым и мокрым от пота.
Перед тем как выйти из-за ограды свидетельского бокса, он взглянул на команду своих защитников, потом внезапно повернулся к присяжным и произнес слова, которые ошеломили весь зал. Его физиономия исказилась гримасой нескрываемой ненависти, и, выставив указательный палец в направлении жюри, он выплюнул:
— Только осудите меня — я достану каждого из вас, мерзавцы!
— Пристав! — крикнул Лупас, хватаясь за судейский молоток. — Мистер Пэджит, довольно!
— Каждого из вас, ублюдки! — громче повторил Дэнни.
Эрни вскочил, но не нашелся что сказать. Да и необходимости не было. Обвиняемый сам затянул петлю у себя на шее. И Люсьен был уже на ногах, тоже не зная, что предпринять. Два охранника подскочили к Пэджиту и поволокли его к столу защиты. Когда они поравнялись с ложей присяжных, обвиняемый взглянул на них так, словно готов был метнуть туда гранату, будь она у него в тот момент.
После того как страсти немного улеглись, я почувствовал, как бешено колотится сердце. Даже Бэгги был потрясен.
— Давайте прервемся на обед, — сказал его честь, и мы потянулись из зала. Мне совершенно не хотелось есть. Чего мне хотелось, так это рвануть домой и принять душ.
Глава 18
Заседание возобновилось в три часа. Все присяжные были на месте; в рядах Пэджитов потерь тоже не наблюдалось. Мисс Калли улыбнулась мне, но улыбка не была сердечной.
Судья Лупас объяснил, что настало время заключительных прений сторон, после чего он прочтет присяжным официальное наставление и им вручат материалы дела, чтобы они, удалившись в совещательную комнату, обсудили их и приняли решение. Присяжные слушали его внимательно, но было видно, что они еще не оправились от шока, вызванного столь наглым запугиванием. Весь город пребывал в шоке. Присяжные были лишь представителями общины, в которую входили мы все, так что угрожать им означало угрожать и каждому из нас.
Эрни получил слово первым, и через минуту снова была предъявлена окровавленная рубашка. Однако Эрни был осторожен, старался не давить. Присяжные это понимали. Все вещественные доказательства были им уже хорошо знакомы.
Окружной прокурор был суров, но на удивление краток. Когда он в последний раз обращался к присяжным с требованием вынести обвинительный приговор, все в зале внимательно наблюдали за их лицами. Ни в одном я не заметил сочувствия к подсудимому. Калека Фаргарсон по ходу выступления Гэддиса кивал. Мистер Джон Дир, расцепив наконец руки, ловил каждое слово.
Речь Люсьена оказалась еще более краткой, но и доводов у него было куда меньше. Начал он с ужасных слов, которые произнес его клиент. Извинился за его поведение. Объяснил происшедшее чудовищным напряжением, которое тот испытал. Представьте себе, сказал он, обращаясь к присяжным, что в двадцать четыре года вы оказались перед альтернативой: либо провести всю жизнь в тюрьме, либо, того хуже, попасть в газовую камеру. Стресс, пережитый его юным клиентом — он всегда называл Пэджита «Дэнни», словно тот был невинной овечкой, — столь непосильно тяжел, что он опасается за его рассудок.
Поскольку глупо было следовать дурацкой теории заговора, выдвинутой его клиентом, и опасно обращаться к вещественным доказательствам, адвокат около получаса потратил на панегирик героям-авторам нашей конституции и «Билля о правах». То, как Люсьен интерпретировал принцип презумпции невиновности и требование к обвинению предоставить доказательства, не оставляющие ни малейших сомнений, заставило меня удивиться, что кого-то из преступников вообще смогли когда-либо осудить.
Штат имел право на ответ, защита — нет. Последнее слово оставалось за Эрни. Он отложил в сторону вещественные доказательства и даже не упомянул о подсудимом. Вместо этого он предпочел говорить о Роде. О ее молодости и красоте, о простой и достойной жизни в Бич-Хилл, о гибели мужа, о выпавшей на ее долю тяжелой обязанности одной растить двух малолетних детей.
Тактика оказалась весьма эффективной, присяжные вслушивались в каждое его слово.
— Не будем же забывать о ней, — повторял Эрни. Но, будучи блестящим оратором, главное он припас на конец. — И не будем забывать о ее детях, — проникновенно произнес он, поочередно посмотрев в глаза каждому из присяжных. — Они присутствовали при убийстве матери. То, что они увидели, было так чудовищно, что страх останется с ними на всю жизнь. Здесь, в этом зале, они тоже имеют право голоса. Их голос принадлежит вам.
Судья Лупас прочел наставление присяжным и отправил их в совещательную комнату для принятия решения. Было начало шестого, время, когда магазины на площади уже закрыты, а торговцы и покупатели давно разошлись. Движение в этот час обычно утихало, парковка трудностей не представляла.
Обычно, но только не в день, когда жюри присяжных решало судьбу подсудимого!
Толпа народу слонялась по лужайке перед зданием суда, люди курили, судачили, пытаясь предсказать, сколько времени потребуется для вынесения вердикта. Кафе тоже были забиты: кто-то пил кофе, кто-то обедал. Мы с Джинджер, устроившись на редакционном балконе, наблюдали за тем, что происходит на улице. Джинджер устала до предела и хотела лишь одного: поскорее убраться из этого проклятого округа.
— Ты хорошо знаком с Хенком Хатеном? — спросила она.
— Вообще не знаком. А что?
— Он как-то подошел ко мне в перерыве и сказал, что хорошо знал Роду и может с уверенностью утверждать, что она не спала с кем попало, тем более с Дэнни Пэджитом. Я ответила, что ни на секунду не поверила, будто сестра могла спать с этим мерзавцем.
— Он не говорил тебе, что сам встречался с ней? — спросил я.
— Прямо — нет, но у меня создалось такое впечатление. Когда мы разбирали ее вещи, приблизительно через неделю после похорон, я нашла его имя и номер телефона в ее записной книжке.
— Ты ведь знакома с Бэгги?
— Да.
— Бэгги шастает повсюду и считает, что знает все. Он сказал мне в понедельник, когда начинался суд, что Хенк и Рода встречались. Еще он сказал, что Хенк пару раз был женат и известен как большой любитель женщин.
— Значит, сейчас он не женат?
— Насколько я понял, нет. Надо спросить у Бэгги.
— Думаю, мне станет легче, если я узнаю, что моя сестра спала с юристом.
— Почему?
— Не знаю...
Она скинула туфли и поджала под себя ноги, юбка поднялась выше бедер. Я начал гладить их и на время забыл о судебном процессе.
Но это продолжалось недолго. В толпе перед входом в здание суда началось какое-то движение, и я услышал крик, в котором разобрал слово «вердикт».
— Разрази меня гром, если вердикт не обвинительный, — зашептал мне в ухо Бэгги, когда открылась дверь и первым, прихрамывая, вошел Фаргарсон. — Быстрые вердикты всегда обвинительные.
Раньше Бэгги предсказывал, что присяжные не придут к единому решению, о чем я не стал ему напоминать — во всяком случае, в тот момент.
Председатель жюри вручил сложенный листок бумаги приставу, тот передал его судье. Лупас долго изучал текст, потом наклонился вперед и сказал в микрофон:
— Прошу подсудимого встать.
Пэджит и Люсьен поднялись медленно, со страхом, словно находились под прицелом расстрельной команды.
Судья Лупас начал не спеша читать:
— По первому пункту обвинения — обвинение в изнасиловании — жюри признало подсудимого Дэнни Пэджита виновным. По второму пункту обвинения — обвинение в предумышленном убийстве — жюри признало подсудимого Дэнни Пэджита виновным.
Люсьен не шевельнулся, Пэджит тоже изо всех сил старался стоять прямо. Он смотрел на жюри, и в его взгляде плескался весь накопившийся в нем яд, но в их ответных взглядах яда было едва ли не больше.
— Можете сесть, — произнес его честь и повернулся к присяжным. — Дамы и господа, благодарю вас за эту часть вашей работы. Этап, связанный с определением виновности или невиновности подсудимого, завершен. Теперь мы переходим к следующему этапу: вам предстоит решить, чего заслуживает осужденный — смертной казни либо пожизненного заключения? Сейчас вас отвезут в ваш мотель, а мы разойдемся до девяти часов утра. Благодарю и спокойной вам ночи.
Все закончилось так быстро, что большинство присутствующих еще с минуту оставались неподвижны. Пэджита увели, на сей раз в наручниках, а его родственники остались на своих местах, совершенно потрясенные. Люсьен удалился, не поговорив с ними.
Мы с Бэгги, бросившись в редакцию, принялись лихорадочно стучать на машинках. Сроки нас не поджимали, но мы не желали упустить момент. Однако Бэгги, как всегда, увял через полчаса: настал момент бражничать. Уже почти стемнело, когда появилась Джинджер, в облегающих джинсах, облегающей блузке, с распущенными волосами и взглядом, говорившим: «Повези меня куда-нибудь».
Мы снова заехали в Куинси, я купил упаковку пива, и, опустив верх, мы помчались, овеваемые теплым влажным воздухом, в Мемфис, за девяносто миль от Клэнтона.
Она не была расположена к разговорам, и я ее не дергал. Присутствовать на суде ее заставила семья, сама она на этот кошмар не напрашивалась. Слава Богу, подвернулся я — хоть какая-то возможность развеяться.
Ту ночь я не забуду никогда. Я несся по пустынным дорогам вдали от основной трассы, потягивая холодное пиво и держа за руку очаровательную женщину, которая сама пришла ко мне, с которой я был уже близок и надеялся повторить опыт.
Нашему короткому сладостному роману оставалось всего несколько часов жизни. Можно было приблизительно прикинуть: Бэгги уверял, что для решения вопроса о наказании не понадобится больше одного дня, значит, суд завершится завтра, в пятницу. Джинджер ждет не дождется, чтобы уехать из округа, отряхнув его прах со своих ног, а я, разумеется, никак не могу последовать за ней. Я сверился с картой: Спрингфилд, штат Миссури, находился очень далеко, минимум в шести часах езды. Встречаться будет трудно, хотя я, разумеется, приложу все усилия, если она того захочет.
Но что-то подсказывало мне, что Джинджер исчезнет из моей жизни так же внезапно, как появилась. Я не сомневался, что там, дома, у нее есть друг, может быть, не один, так что мне ничего не светило. Да и мое появление в Спрингфилде наверняка будет вызывать у нее страшные воспоминания об округе Форд.
Я сжал ей руку и мысленно поклялся извлечь максимум удовольствия из наших последних часов вместе.
В Мемфисе мы направились к району высотных зданий у реки. Там находился самый знаменитый в городе ресторан под названием «Рандеву», владела им семья греков. Лучшую еду в Мемфисе вообще готовили либо греки, либо итальянцы.
В семидесятые годы центр Мемфиса не был безопасным местом, поэтому я оставил машину в платном гараже, и мы направились на другую сторону улицы, в «Рандеву». Ароматы его кухни, просачивавшиеся через вентиляционные вытяжки, словно туман, висели в воздухе. Это были самые вкусные запахи, которые мне когда-либо доводилось обонять, и я, как большинство здешних посетителей, поднимаясь по лестнице и входя в зал, уже глотал слюнки.
По четвергам клиентов было не так много. Нам пришлось подождать всего пять минут, прежде чем официант, выкликнув мою фамилию, зигзагами, обходя столики, минуя маленькие ниши, провел нас в глубину и, подмигнув мне, усадил за столик на двоих в укромном уголке. Мы заказали свиные ребрышки, пиво и в ожидании заказа принялись обниматься.
Обвинительный приговор принес большое облегчение. Если бы он оказался оправдательным, это было бы гражданской катастрофой. Джинджер умчалась бы из города без оглядки в тот же миг. Она и так умчится завтра, но пока мы были вместе. Мы выпили за приговор. Для Джинджер он означал торжество справедливости. Для меня тоже, но, кроме этого, он подарил мне еще одну ночь с ней.
Судья Лупас объяснил, что настало время заключительных прений сторон, после чего он прочтет присяжным официальное наставление и им вручат материалы дела, чтобы они, удалившись в совещательную комнату, обсудили их и приняли решение. Присяжные слушали его внимательно, но было видно, что они еще не оправились от шока, вызванного столь наглым запугиванием. Весь город пребывал в шоке. Присяжные были лишь представителями общины, в которую входили мы все, так что угрожать им означало угрожать и каждому из нас.
Эрни получил слово первым, и через минуту снова была предъявлена окровавленная рубашка. Однако Эрни был осторожен, старался не давить. Присяжные это понимали. Все вещественные доказательства были им уже хорошо знакомы.
Окружной прокурор был суров, но на удивление краток. Когда он в последний раз обращался к присяжным с требованием вынести обвинительный приговор, все в зале внимательно наблюдали за их лицами. Ни в одном я не заметил сочувствия к подсудимому. Калека Фаргарсон по ходу выступления Гэддиса кивал. Мистер Джон Дир, расцепив наконец руки, ловил каждое слово.
Речь Люсьена оказалась еще более краткой, но и доводов у него было куда меньше. Начал он с ужасных слов, которые произнес его клиент. Извинился за его поведение. Объяснил происшедшее чудовищным напряжением, которое тот испытал. Представьте себе, сказал он, обращаясь к присяжным, что в двадцать четыре года вы оказались перед альтернативой: либо провести всю жизнь в тюрьме, либо, того хуже, попасть в газовую камеру. Стресс, пережитый его юным клиентом — он всегда называл Пэджита «Дэнни», словно тот был невинной овечкой, — столь непосильно тяжел, что он опасается за его рассудок.
Поскольку глупо было следовать дурацкой теории заговора, выдвинутой его клиентом, и опасно обращаться к вещественным доказательствам, адвокат около получаса потратил на панегирик героям-авторам нашей конституции и «Билля о правах». То, как Люсьен интерпретировал принцип презумпции невиновности и требование к обвинению предоставить доказательства, не оставляющие ни малейших сомнений, заставило меня удивиться, что кого-то из преступников вообще смогли когда-либо осудить.
Штат имел право на ответ, защита — нет. Последнее слово оставалось за Эрни. Он отложил в сторону вещественные доказательства и даже не упомянул о подсудимом. Вместо этого он предпочел говорить о Роде. О ее молодости и красоте, о простой и достойной жизни в Бич-Хилл, о гибели мужа, о выпавшей на ее долю тяжелой обязанности одной растить двух малолетних детей.
Тактика оказалась весьма эффективной, присяжные вслушивались в каждое его слово.
— Не будем же забывать о ней, — повторял Эрни. Но, будучи блестящим оратором, главное он припас на конец. — И не будем забывать о ее детях, — проникновенно произнес он, поочередно посмотрев в глаза каждому из присяжных. — Они присутствовали при убийстве матери. То, что они увидели, было так чудовищно, что страх останется с ними на всю жизнь. Здесь, в этом зале, они тоже имеют право голоса. Их голос принадлежит вам.
Судья Лупас прочел наставление присяжным и отправил их в совещательную комнату для принятия решения. Было начало шестого, время, когда магазины на площади уже закрыты, а торговцы и покупатели давно разошлись. Движение в этот час обычно утихало, парковка трудностей не представляла.
Обычно, но только не в день, когда жюри присяжных решало судьбу подсудимого!
Толпа народу слонялась по лужайке перед зданием суда, люди курили, судачили, пытаясь предсказать, сколько времени потребуется для вынесения вердикта. Кафе тоже были забиты: кто-то пил кофе, кто-то обедал. Мы с Джинджер, устроившись на редакционном балконе, наблюдали за тем, что происходит на улице. Джинджер устала до предела и хотела лишь одного: поскорее убраться из этого проклятого округа.
— Ты хорошо знаком с Хенком Хатеном? — спросила она.
— Вообще не знаком. А что?
— Он как-то подошел ко мне в перерыве и сказал, что хорошо знал Роду и может с уверенностью утверждать, что она не спала с кем попало, тем более с Дэнни Пэджитом. Я ответила, что ни на секунду не поверила, будто сестра могла спать с этим мерзавцем.
— Он не говорил тебе, что сам встречался с ней? — спросил я.
— Прямо — нет, но у меня создалось такое впечатление. Когда мы разбирали ее вещи, приблизительно через неделю после похорон, я нашла его имя и номер телефона в ее записной книжке.
— Ты ведь знакома с Бэгги?
— Да.
— Бэгги шастает повсюду и считает, что знает все. Он сказал мне в понедельник, когда начинался суд, что Хенк и Рода встречались. Еще он сказал, что Хенк пару раз был женат и известен как большой любитель женщин.
— Значит, сейчас он не женат?
— Насколько я понял, нет. Надо спросить у Бэгги.
— Думаю, мне станет легче, если я узнаю, что моя сестра спала с юристом.
— Почему?
— Не знаю...
Она скинула туфли и поджала под себя ноги, юбка поднялась выше бедер. Я начал гладить их и на время забыл о судебном процессе.
Но это продолжалось недолго. В толпе перед входом в здание суда началось какое-то движение, и я услышал крик, в котором разобрал слово «вердикт».
* * *
Просовещавшись менее часа, присяжные сообщили, что готовы огласить приговор. Когда все заняли свои места, судья Лупас отдал приказание приставу привести их.— Разрази меня гром, если вердикт не обвинительный, — зашептал мне в ухо Бэгги, когда открылась дверь и первым, прихрамывая, вошел Фаргарсон. — Быстрые вердикты всегда обвинительные.
Раньше Бэгги предсказывал, что присяжные не придут к единому решению, о чем я не стал ему напоминать — во всяком случае, в тот момент.
Председатель жюри вручил сложенный листок бумаги приставу, тот передал его судье. Лупас долго изучал текст, потом наклонился вперед и сказал в микрофон:
— Прошу подсудимого встать.
Пэджит и Люсьен поднялись медленно, со страхом, словно находились под прицелом расстрельной команды.
Судья Лупас начал не спеша читать:
— По первому пункту обвинения — обвинение в изнасиловании — жюри признало подсудимого Дэнни Пэджита виновным. По второму пункту обвинения — обвинение в предумышленном убийстве — жюри признало подсудимого Дэнни Пэджита виновным.
Люсьен не шевельнулся, Пэджит тоже изо всех сил старался стоять прямо. Он смотрел на жюри, и в его взгляде плескался весь накопившийся в нем яд, но в их ответных взглядах яда было едва ли не больше.
— Можете сесть, — произнес его честь и повернулся к присяжным. — Дамы и господа, благодарю вас за эту часть вашей работы. Этап, связанный с определением виновности или невиновности подсудимого, завершен. Теперь мы переходим к следующему этапу: вам предстоит решить, чего заслуживает осужденный — смертной казни либо пожизненного заключения? Сейчас вас отвезут в ваш мотель, а мы разойдемся до девяти часов утра. Благодарю и спокойной вам ночи.
Все закончилось так быстро, что большинство присутствующих еще с минуту оставались неподвижны. Пэджита увели, на сей раз в наручниках, а его родственники остались на своих местах, совершенно потрясенные. Люсьен удалился, не поговорив с ними.
Мы с Бэгги, бросившись в редакцию, принялись лихорадочно стучать на машинках. Сроки нас не поджимали, но мы не желали упустить момент. Однако Бэгги, как всегда, увял через полчаса: настал момент бражничать. Уже почти стемнело, когда появилась Джинджер, в облегающих джинсах, облегающей блузке, с распущенными волосами и взглядом, говорившим: «Повези меня куда-нибудь».
Мы снова заехали в Куинси, я купил упаковку пива, и, опустив верх, мы помчались, овеваемые теплым влажным воздухом, в Мемфис, за девяносто миль от Клэнтона.
Она не была расположена к разговорам, и я ее не дергал. Присутствовать на суде ее заставила семья, сама она на этот кошмар не напрашивалась. Слава Богу, подвернулся я — хоть какая-то возможность развеяться.
Ту ночь я не забуду никогда. Я несся по пустынным дорогам вдали от основной трассы, потягивая холодное пиво и держа за руку очаровательную женщину, которая сама пришла ко мне, с которой я был уже близок и надеялся повторить опыт.
Нашему короткому сладостному роману оставалось всего несколько часов жизни. Можно было приблизительно прикинуть: Бэгги уверял, что для решения вопроса о наказании не понадобится больше одного дня, значит, суд завершится завтра, в пятницу. Джинджер ждет не дождется, чтобы уехать из округа, отряхнув его прах со своих ног, а я, разумеется, никак не могу последовать за ней. Я сверился с картой: Спрингфилд, штат Миссури, находился очень далеко, минимум в шести часах езды. Встречаться будет трудно, хотя я, разумеется, приложу все усилия, если она того захочет.
Но что-то подсказывало мне, что Джинджер исчезнет из моей жизни так же внезапно, как появилась. Я не сомневался, что там, дома, у нее есть друг, может быть, не один, так что мне ничего не светило. Да и мое появление в Спрингфилде наверняка будет вызывать у нее страшные воспоминания об округе Форд.
Я сжал ей руку и мысленно поклялся извлечь максимум удовольствия из наших последних часов вместе.
В Мемфисе мы направились к району высотных зданий у реки. Там находился самый знаменитый в городе ресторан под названием «Рандеву», владела им семья греков. Лучшую еду в Мемфисе вообще готовили либо греки, либо итальянцы.
В семидесятые годы центр Мемфиса не был безопасным местом, поэтому я оставил машину в платном гараже, и мы направились на другую сторону улицы, в «Рандеву». Ароматы его кухни, просачивавшиеся через вентиляционные вытяжки, словно туман, висели в воздухе. Это были самые вкусные запахи, которые мне когда-либо доводилось обонять, и я, как большинство здешних посетителей, поднимаясь по лестнице и входя в зал, уже глотал слюнки.
По четвергам клиентов было не так много. Нам пришлось подождать всего пять минут, прежде чем официант, выкликнув мою фамилию, зигзагами, обходя столики, минуя маленькие ниши, провел нас в глубину и, подмигнув мне, усадил за столик на двоих в укромном уголке. Мы заказали свиные ребрышки, пиво и в ожидании заказа принялись обниматься.
Обвинительный приговор принес большое облегчение. Если бы он оказался оправдательным, это было бы гражданской катастрофой. Джинджер умчалась бы из города без оглядки в тот же миг. Она и так умчится завтра, но пока мы были вместе. Мы выпили за приговор. Для Джинджер он означал торжество справедливости. Для меня тоже, но, кроме этого, он подарил мне еще одну ночь с ней.