Гришем Джон. Последний присяжный

   То, что я до сих пор не сделал этого, тяжким бременем лежало на душе мисс Калли. И, посетив семьдесят семь разных местных церквей, я вынужден был признать, что подавляющее большинство жителей округа Форд разделяли ее убеждения по этой части. С некоторыми вариациями. Церковь Христа представляла собой очень влиятельную общину. Члены ее придерживались того мнения, что им и только им суждена жизнь вечная на небесах. Все же прочие, с их точки зрения, исповедовали «сектантские доктрины». Верили они, как и последователи иных конфессий, что, обретя спасение, человек может в дальнейшем лишиться этой благодати из-за дурного поведения. А вот баптисты, самая распространенная в наших местах конгрегация, твердо веровали в то, что «однажды спасенный спасен навек».
   Это, очевидно, было весьма удобным оправданием для некоторых баптистов-вероотступников, я знавал таких в городе. Так или иначе, для меня не все еще было потеряно. Мисс Калли страстно желала, чтобы я посещал церковь и читал Евангелие. Она была убеждена и регулярно молилась за это, что недалек тот день, когда Господь прострет длань свою и коснется ею моей души. Тогда я последую за Ним, и мы с ней будем рядышком коротать вечность.
   Мисс Калли искренне жила в ожидании того дня, когда душа ее «возвратится Домой, в рай».
   — В это воскресенье преподобный Смолл будет причащать, — мягко сказала она. Она каждую неделю приглашала меня пойти с ней в церковь. Но преподобный Смолл с его длиннющими проповедями был не для меня.
   — Спасибо, но в это воскресенье я продолжу свои церковные изыскания, — ответил я.
   — С Богом. И куда вы направитесь?
   — В Первобаптистскую церковь Маранаты.
   — Никогда о такой не слыхала.
   — Я нашел ее в телефонной книге.
   — И где она находится?
   — Где-то в Дьюмасе, кажется.
   — Черная или белая?
   — Не знаю точно.

* * *

   Номер семьдесят восьмой в моем списке, Первобаптистская церковь Маранаты, являла собой маленький драгоценный камешек, притаившийся у подножия горы возле небольшой речушки, под сенью купы болотных дубов, которым наверняка сравнялось не меньше двух сотен лет. Это было небольшое строение с белыми стенами, узкое и длинное, с остроконечной крышей, крытой жестью, и красной колокольней, такой высокой, что верхушка ее терялась в кронах дубов. Главная дверь была приветливо распахнута, словно бы зазывая всякого зайти помолиться. На краеугольном камне высечена дата: 1813 год.
   Я привычно проскользнул на место в заднем ряду и оказался рядом с хорошо одетым джентльменом, который производил впечатление ровесника церкви. Кроме него, я насчитал еще пятьдесят шесть прихожан. Окна были широко открыты, и, просквозив через кроны дубов, в зал проникал свежий умиротворяющий ветерок. Полтора века люди собирались в этом доме, садились на те же самые скамьи и молились тому же Богу. Хор, состоявший из восьми человек, пел благостный гимн, под его звуки я словно бы перенесся в прошлый век.
   Пастором оказался общительный, жизнерадостный человек по имени Джей-Би Купер. Я встречался с ним дважды в предыдущие годы, когда собирал материалы для некрологов. Одним из преимуществ моего тура по местным церквам была возможность познакомиться со всеми здешними священниками. Это на самом деле помогало сделать некрологи более насыщенными.
   Окинув взглядом прихожан, пастор Купер понял, что я — единственный пришелец со стороны. Он назвал меня по имени, сказал, что они рады меня видеть, и безобидно-шутливо выразил надежду, что мой репортаж о нынешней службе будет благоприятным. После четырех лет моих «религиозных» странствий и публикации семидесяти семи весьма великодушных и ярких репортажей под рубрикой «Заметки о церквах» для меня стало невозможно проникнуть в какую-либо из них, не будучи узнанным.
   Никогда не знаешь, чего ждать в этих сельских церквушках. Чаще всего службы проходили бурно и долго, я удивлялся, как это люди каждую неделю заставляют себя тащиться на такую «проработку». Существовали проповедники — прямо-таки садисты по части проклятий, они гневно обрушивались на малейшие промахи, допущенные их прихожанами на истекшей неделе. В сельских районах Миссисипи все считалось грехом, отнюдь не только то, что перечислено в Десяти заповедях. Мне доводилось слышать, как людей сурово отчитывали за то, что они смотрят телевизор, ходят в кино, играют в карты, читают популярные журналы, следят за спортивными соревнованиями; слышал я проклятия в адрес спортивных болельщиков с их фривольной униформой, в адрес десегрегации, смешанных церквей, диснеевских мультиков, поскольку их показывают вечером по воскресеньям, танцев, употребления спиртных напитков в общественных местах, секса в браке — словом, чего только не!
   Но пастор Купер ни на кого не гневался. Его проповедь (двадцать восемь минут) была посвящена терпимости и любви. Любовь — вот главный завет Христа. Единственное, чего хотел от нас Христос, — это чтобы мы любили друг друга. По призыву от алтаря мы спели три стиха из «Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!». При этом никто не шелохнулся. Множество раз молящиеся преклоняли колена.
   Как обычно, по окончании службы я немного задержался, чтобы несколько минут поговорить с пастором Купером. Сказал ему, что мне очень понравилась служба, — она мне действительно понравилась, сознавал я это тогда или нет, — записал имена хористов для своей колонки. Прихожане были сердечны и дружелюбны, но на этом этапе моей эпопеи большинство из них стали очень разговорчивы со мной и непременно хотели сообщить что-нибудь особенное, что могло, с их точки зрения, оказаться полезным для газетной заметки. «Мой дед в 1902 году покрыл это здание крышей»... «В 1938 году смерч пронесся прямо над нами во время религиозного бдения»...
   Уходя, я заметил человека в инвалидной коляске, которого вез по специально проложенным на лестнице сходням пожилой мужчина. Лицо инвалида было мне знакомо, и я подошел поздороваться. Состояние Ленни Фаргарсона, того самого калеки, присяжного номер то ли семь, то ли восемь, явно ухудшилось. Во время суда в 1970 году он мог ходить, хотя зрелище и тогда было не из приятных. Теперь он был прикован к инвалидной коляске. Его отец представился мне сам. Мать стояла в группе дам, которые никак не могли распрощаться.
   — У вас есть минутка? — спросил Фаргарсон. В Миссисипи подобный вопрос означает: «Надо поговорить, это потребует некоторого времени».
   Я сел на лавку под дубом. Мистер Фаргарсон подкатил коляску сына и оставил нас наедине.
   — Я регулярно читаю вашу газету, — начал Ленни. — Вы считаете, что Пэджита выпустят?
   — Не сомневаюсь в этом. Вопрос лишь в том когда. Он имеет право каждый год подавать прошение об условно-досрочном освобождении.
   — И он вернется сюда, в округ Форд?
   Я пожал плечами — откуда мне знать — и ответил:
   — Вероятно. Пэджиты стараются держаться вместе.
   Ленни несколько минут думал — изможденный и скрюченный, как старик. Если память мне не изменяла, во время суда ему было лет двадцать пять. Мы были приблизительно ровесниками, хотя теперь он выглядел вдвое старше меня. Я вспомнил, что он получил травму, работая на лесопильне.
   — Вас это пугает? — спросил я.
   Он улыбнулся и сказал:
   — Меня, мистер Трейнор, ничто не пугает. Господь мой пастырь.
   — Да, это так, — согласился я, все еще пребывая под впечатлением проповеди. Как это обычно бывает с инвалидами, по лицу Ленни было трудно понять, что он думает. Ему ведь столько пришлось пережить. Вера его была крепка, но на какую-то долю секунды мне показалось, что я уловил в его взгляде тень страха.
   К нам направлялась миссис Фаргарсон.
   — Вы будете присутствовать при его освобождении, если это случится? — поспешно спросил Ленни.
   — Хотелось бы, но я не знаю, какова процедура.
   — Позвоните мне, пожалуйста, когда узнаете, что он на свободе.
   — Конечно.
   Оказалось, что у миссис Фаргарсон мясо для воскресного обеда стояло в духовке, и она не принимала никаких отказов. Я вдруг почувствовал голод, а в доме Хокутов, как водится, ничего такого, что можно было бы назвать вкусным, не было. Мой воскресный обед обычно состоял из холодного сандвича и стакана вина на веранде, после чего следовала долгая сиеста.
   Ленни жил с родителями в двух милях от церкви, к их дому вела дорога, посыпанная щебнем. Его отец был сельским почтальоном, мать — школьной учительницей. Старшая сестра жила в Тьюпело. За обедом, состоявшим из запеченного с картошкой мяса и чая, почти такого же сладкого, как у мисс Калли, мы вспоминали процесс по делу Роды Кассело и говорили о первых слушаниях об условно-досрочном освобождении Пэджита. Ленни, быть может, не слишком страшился вероятного освобождения Дэнни, а вот его родители были очень напуганы.

Глава 35

   Сенсационная новость обрушилась на Клэнтон весной 1978 года: грядет «Багин-сити»^[21]! Наряду с «Макдоналдсом», заполонившим Америку своими предприятиями быстрого питания, «Багин-сити», быстро шагая по стране, достиг наконец и маленьких южных городков. Большинство жителей Клэнтона радовались, однако некоторые, в том числе и я, считали это началом конца.
   Компания завоевывала мир своими мелкооптовыми магазинами, предлагавшими практически что угодно по очень низким ценам и предоставлявшими крупные скидки тем, кто набирал «большую корзину» товаров. Ее торговые центры были просторными, чистыми, на их территории всегда располагались кафе, аптеки, отделения банков, даже магазины оптики и туристические агентства. Маленький город, не имевший своего «Багин-сити», считался не соответствующим духу времени и ничтожным.
   Компания арендовала пятьдесят акров земли на Маркет-стрит, приблизительно в миле от главной площади. Кое-кто из живших в том районе возражал, так что городскому совету пришлось провести специальные слушания по вопросу о том, разрешать или не разрешать строительство торгового центра. «Багин-сити» и прежде встречался с подобным противодействием, на этот случай у компании имелась хорошо отлаженная и очень эффективная стратегия.
   Зал городского совета был забит людьми с плакатами, на которых под красно-белым логотипом компании красовались лозунги: «„Багин-сити“ — отличный сосед» и «Нам нужны новые рабочие места». Присутствовали инженеры, архитекторы, адвокаты и подрядчики со своими секретаршами, женами и детьми. Рупор их идей нарисовал розовую картинку: экономический рост, рост доходов от налогов с продаж, сто пятьдесят рабочих мест для горожан и самые лучшие товары по самым низким ценам.
   От оппозиции выступала миссис Дороти Хокет. Ее земельный участок непосредственно прилегал к участку, отведенному под строительство, она не желала терпеть шум и яркое освещение. Городской совет, похоже, сочувствовал ей, но результат голосования был предопределен. Когда выяснилось, что больше никто не желает высказаться против «Багин-сити», поднялся я и подошел к возвышению для ораторов.
   Мной руководило убеждение, что сохранение исторического облика городского центра требует защиты маленьких магазинов, мастерских, кафе и офисов, находящихся на главной площади. Стоит начать процесс беспорядочного роста города, и конца ему не будет. Город расползется в десятке разных направлений, каждое из которых отхватит свой маленький кусочек от старого Клэнтона.
   Большинство предлагаемых «Багин-сити» рабочих мест будут низкооплачиваемыми. Увеличение доходов от налогов с продаж пагубно скажется на скромном бизнесе местных торговцев, которых компания-монстр быстро выкинет из бизнеса. Население округа Форд, проснувшись в один прекрасный день, не кинется вдруг приобретать больше велосипедов и холодильников только потому, что «Багин-сити» предоставляет такие головокружительные скидки.
   Я привел в пример город Титус, находящийся в часе езды к югу от Клэнтона. Там «Багин-сити» открыл свой торговый центр два года назад. С тех пор закрылись четырнадцать розничных магазинов и одно кафе. Главная улица почти опустела.
   Я привел в пример город Маршалл, в Дельте. За три года после открытия там «Багин-сити» почти все семейные предприятия — две аптеки, два маленьких специализированных магазинчика, продовольственный, скобяной, бутик дамской одежды, магазин подарков, небольшой книжный магазин и два кафе — тоже закрылись. Я обедал в одном из уцелевших еще городских кафе, и официантка, проработавшая в нем тридцать лет, пожаловалась, что их доходы сократились более чем вдвое против прежних времен. Главная площадь в Маршалле очень напоминала клэнтонскую, но большая часть мест для стоянки машин у них теперь пустовала, редко встретишь прохожих на тротуарах.
   Я привел в пример город Такервилл с такой же численностью населения, что и в Клэнтоне. Через год после открытия там «Багин-сити» город был вынужден истратить миллион двести тысяч долларов на улучшение дорог, чтобы разгрузить движение в районе торгового центра.
   Я вручил мэру и членам городского совета копии исследования, проведенного профессором экономики из университета Джорджии. Тот в течение шести лет подсчитывал выгоды, полученные городами Юга от строительства торговых центров «Багин-сити», и пришел к выводу, что для каждого из них они составили менее десяти тысяч. Доходы от налогов с продаж остались на том же уровне, просто поступали теперь не от прежних торговцев, а от «Багин-сити». Занятость населения почти не увеличилась, служащие закрытых старых магазинов, располагавшихся в центре города, в новой компании работы не получили, там были свои люди. Компания не сделала сколько-нибудь существенных инвестиций в экономику ни одного городка, не считая аренды земли и строительства здания. Даже свои деньги администрация торгового центра не желала хранить в местных банках. Ровно в полночь каждые сутки дневная выручка переводилась в «родной» офис, находящийся в Гейнсвилле, Флорида.
   Исследование показало, что экспансия «Багин-сити» была явно выгодна акционерам компании, но для большинства маленьких городов оказалась экономически пагубной. Однако самый большой урон она нанесла культуре. С заколоченными витринами и пустынными тротуарами, главные улицы и центральные площади перед зданиями судов, традиционно являвшиеся в провинциальных южных городках средоточием жизни, быстро приходили в упадок, а вместе с ними и сама общественная жизнь.
   Петицию в поддержку «Багин-сити» подписали 480 человек. Нашу — всего 12. Городской совет единогласно проголосовал за то, чтобы разрешить строительство.
   Я сочинил по этому поводу резкую статью и в течение месяца получал недоброжелательные письма. Впервые в жизни меня назвали человеком, «цепляющимся за прошлое».
   Всего за месяц бульдозеры полностью «выбрили» пятьдесят акров земли, были проложены необходимые коммуникации. Торжественное открытие торгового центра планировалось на первое декабря — как раз вовремя, чтобы не упустить рождественскую покупательскую лихорадку. Выделив деньги, «Багин-сити» времени даром не терял, строительство шло полным ходом. Компания была известна суровым и решительным стилем руководства.
   Сам торговый центр и его автостоянка заняли около двадцати акров земли. Остальные участки были моментально сданы в субаренду другим торговым и обслуживающим компаниям, и не успел город оглянуться, как там уже построили заправочную станцию самообслуживания на шестнадцать мест, магазин полуфабрикатов, три ресторана быстрого питания, дисконтный обувной магазин, дисконтный мебельный магазин и огромную бакалею.
   Я не мог позволить себе отказаться от рекламы «Багин-сити». Не то чтобы мне так уж были нужны их деньги, но, поскольку «Таймс» была единственной общеокружной газетой, им приходилось давать свою рекламу нам. (В ответ на шумиху, которую я спровоцировал в 1977 году вокруг проблемы районирования, возник выражавший интересы правого крыла листок под названием «Клэнтон кроникл», но он едва сводил концы с концами.)
   В середине ноября я встретился с представителем компании, и мы составили план публикации весьма дорогостоящей рекламы к открытию торгового центра. Я постарался содрать с них по максимуму; они и глазом не моргнули.
   Первого декабря мэр, сенатор Мортон и прочие шишки разрезали ленточку. Возбужденная толпа хлынула в магазин и набросилась на прилавки, как умирающий от голода на еду. На подъездах к городу образовались чудовищные пробки.
   Я не стал посвящать этому событию первую полосу, а запрятал весьма скромный репортаж на седьмой странице, что рассердило мэра, сенатора Мортона и других персон. Они рассчитывали, что разрезание ленточки станет центральным снимком на первой полосе.
   Месяц накануне Рождества обернулся катастрофой для торговцев с центральной площади. Через три дня после праздника появилась первая жертва: салон «Вестерн авто» объявил о закрытии. Он сорок лет проработал в одном и том же помещении, продавая велосипеды, запасные части к ним и телевизоры. Его владелец, мистер Холлис Бар, сказал мне, что после многочисленных уценок пытался продать цветной телевизор, приобретенный им за 438 долларов, — за 510. Но идентичная модель на распродаже в «Багин-сити» стоила всего 399.
   Закрытие «Вестерн авто» стало, разумеется, главной новостью первой полосы.
   В январе последовало закрытие аптеки Суэйна, располагавшейся рядом с чайной, а потом лавки подарков «Мэгги», находившейся рядом с магазином мужской одежды мистера Митло. О каждом таком закрытии я писал как о человеческой кончине, мои статьи чем-то напоминали некрологи.
   В магазине скобяных товаров близнецов Стьюков я провел целый день. Это было чудесное старинное здание с пыльными деревянными полами, с обшарпанными полками, на которых хранился миллион всевозможных предметов, с дровяным камином в глубине помещения, где велись очень серьезные дебаты, когда дела пошли на спад. В этом магазине самому ничего найти было невозможно, да это и не требовалось. Процедура была такова: вы спрашивали одного из близнецов, есть ли у них «такая плоская штуковина, которая прикручивается в бачке на кончик того стержня, который вставляется в то устройство, которое запускает слив». Один из близнецов нырял в кучи каких-то железок и через несколько минут выныривал оттуда именно с тем, что вам нужно. В «Багин-сити» обратиться с подобной просьбой было немыслимо.
   Холодным зимним днем мы сидели у камина и слушали напыщенную тираду некоего отставного майора по имени Сесил Клайд Пул, который, дай ему волю, сбросил бы ядерные бомбы на всех, кроме канадцев. На «Багин-сити» он атомной бомбы тоже не пожалел бы: с помощью удивительно цветистых и отборно грубых ругательств, каких я в жизни не слышал, он изничтожал и топтал компанию с большим смаком. Недостатка во времени на разговоры мы не испытывали, поскольку покупателей в магазине не наблюдалось. Один из близнецов признался мне, что их доходы упали на семьдесят процентов.
   Через месяц после этой встречи они в последний раз закрыли дверь магазина, который их отец основал в 1922 году. Я поместил на первой полосе снимок отца-основателя за прилавком, сделанный в 1938-м, и разразился новой гневной филиппикой в стиле «я же вас предупреждал!», обращенной к тем, кто все еще читал эти мои тирады, если таковые вообще оставались.
   — Вы слишком много проповедуете, — не уставал повторять мне Гарри Рекс. — И не видите, что вас никто уже не слушает.

* * *

   В вестибюле редакции редко когда кто-нибудь дежурил. Там имелись столы, на которых лежали последние номера газеты, и стойка, которую Маргарет иногда использовала для того, чтобы раскладывать объявления, верстая полосы. Колокольчик на входной двери беспрерывно звякал: люди приходили и уходили. Пару раз в неделю какой-нибудь незнакомец решался подняться наверх, где дверь в мой кабинет всегда оставалась открытой. Чаще всего этим человеком оказывался скорбящий родственник, пришедший обсудить некролог.
   Однажды в марте 1979 года, подняв голову, я увидел стоящего в дверях джентльмена в хорошем костюме. В отличие от Гарри Рекса, приближение которого было слышно еще на улице, а уж появление в самой редакции ни для кого не могло пройти незамеченным, этот господин поднялся по лестнице совершенно бесшумно.
   Его звали Гэри Макгру, он был юрисконсультом из Нэшвилла, в круг интересов которого входили газеты маленьких городов. Когда я поставил перед ним чашку кофе, он сообщил, что некий его весьма состоятельный клиент собирается в 1979 году скупить несколько миссисипских газет. Поскольку наша подписка, без сомнения, составляла теперь не менее семи тысяч экземпляров, мы имели офсетную печать и предоставляли типографские услуги шести более мелким изданиям, а также сами выпускали путеводители для покупателей, его клиент был весьма заинтересован в покупке «Форд каунти таймс».
   — Насколько заинтересован? — уточнил я.
   — Чрезвычайно, — ответил он. — Если вы позволите нам ознакомиться с вашей финансовой документацией, мы сможем точно оценить ваш бизнес.
   После того как он ушел, я сделал несколько звонков, чтобы проверить кредитоспособность его клиента. У того все оказалось в полном порядке, и я подбил свой текущий баланс. Через три дня мы встретились снова, на сей раз вечером: мне не хотелось, чтобы Уайли, Бэгги или кто-либо еще околачивались поблизости. Слух о том, что «Таймс» собирается перейти в другие руки, мог бы стать такой горячей новостью, что кофейни пришлось бы открывать не в пять утра, а в три часа ночи.
   Макгру изучал цифры, как дотошный аналитик. Я ждал, нервничая, к собственному удивлению, словно его вердикт мог радикально изменить мою судьбу.
   — Ваша чистая прибыль после уплаты налогов составляет сто тысяч, плюс к этому вы получаете пятьдесят тысяч жалованья. Компенсация за лишение собственности — еще двадцать тысяч. Никаких процентных вычетов, поскольку у вас нет долгов. Итого в движении денежной наличности это составляет сто семьдесят тысяч, умножаем, как обычно, на шесть, получаем миллион двадцать тысяч.
   — А здание? — спросил я.
   Он обвел комнату глазами так, будто потолок мог обвалиться в любую минуту.
   — Такие помещения обычно стоят недорого.
   — Сто тысяч, — сказал я.
   — Хорошо. И еще сто за офсетное и прочее оборудование. Таким образом, общая стоимость будет в районе одного и двух десятых миллиона.
   — Это можно считать предложением?
   — Вполне вероятно. Я должен все обсудить со своим клиентом.
   У меня не было намерения продавать «Таймс». Я случайно набрел на этот бизнес, несколько раз мне повезло — я совершил удачные прорывы, прилежно трудился, сочиняя статьи и некрологи, зарабатывая на рекламе, и вот девять лет спустя моя маленькая компания была оценена в сумму более миллиона долларов.
   Я был молод, все еще не женат, хотя мне уже и надоела холостяцкая жизнь в огромном доме в обществе трех оставшихся от Хокутов кошек, которые категорически отказывались умирать. Я смирился с реальностью: в округе Форд мне жены не найти. Все хорошие девушки к двадцати годам оказывались разобраны, да и я был слишком стар, чтобы составить конкуренцию их избранникам в этой возрастной категории. Я встречался со всеми молодыми разведенными женщинами, почти каждая из которых готова была в любой момент прыгнуть в мою постель и проснуться хозяйкой прекрасного имения, а в мечтах уже тратила бешеные деньги, которые я, по слухам, зарабатывал. Но у единственной из них, которая мне действительно нравилась и с которой мы время от времени встречались в течение года, на шее висело трое маленьких детей.
   Тем не менее удивительно, что делает с человеком миллион долларов. Стоило этой цифре замаячить у меня в голове, и я уже не мог от нее избавиться. Работа стала казаться более скучной. Мне все труднее давались все эти смехотворные некрологи, и постоянная гонка — успеть к последнему сроку сдачи в набор! — все больше меня раздражала. По меньшей мере раз в день я говорил себе, что не обязан больше носиться по улицам в поисках рекламных объявлений. Можно наконец бросить писать статьи и никогда впредь не видеть злобных читательских писем.
   Через неделю я сообщил Гэри Макгру, что «Таймс» не продается. Он ответил, что его клиент намеревается приобрести три газеты лишь к концу года, так что у меня еще есть время подумать.
   Невероятно, но переговоры удалось сохранить в полной тайне.

Глава 36

   Как-то в начале мая, в четверг после полудня мне позвонил адвокат совета по условно-досрочным освобождениям. Второе прошение Пэджита должно было обсуждаться в следующий понедельник.
   — Время выбрано отлично, — сказал я.
   — В каком смысле? — притворно удивился он.
   — Мы выходим по средам, значит, у меня не будет возможности сообщить о предстоящих слушаниях в газете.
   — Мы за вашей газетой не следим, мистер Трейнор.