Страница:
Что ж, очень знакомая картина.
– А зачем ей понадобилось изменить завещание? – интересуюсь я.
– Она хочет оставить все своим наследникам – детям и внукам. Мне просто хотелось бы знать, есть ли у неё эти деньги.
– Я об этом ничего не знаю. Копия завещательного распоряжения, утвержденная судом, хранится в Атланте. Доступа к ней нет, а больше мне ничего не известно.
Райс не удовлетворен, но добавить мне нечего. Обещаю только отправить ему по факсу имя и номер телефона адвоката мисс Берди в Атланте.
Должно быть, это уже следующее поколение. Внуки. Сидя в темноте у оконца крохотной кухоньки, я уплетаю куриное фрикасе и прислушиваюсь к голосам. Делберта и Рэндолфа я узнаю легко. Время от времени влажный воздух полнится кудахтаньем мисс Берди. Остальные голоса значительно моложе.
Наверное, детки обставили эту сцену наподобие звонка в скорую помощь или в службу спасения. «Приезжайте скорее! У старухи денег куры не клюют! Мы то думали, что она бедна как церковная крыса». И – начинается цепная реакция. «Срочно приезжайте! Ваши имена упомянуты в завещании, и напротив каждого из них красуется миллион баксов. А Берди спит и видит, как перепишет свою последнюю волю. Занимайте круговую оборону! Пора окружить бабульку любовью».
Глава 31
Глава 32
– А зачем ей понадобилось изменить завещание? – интересуюсь я.
– Она хочет оставить все своим наследникам – детям и внукам. Мне просто хотелось бы знать, есть ли у неё эти деньги.
– Я об этом ничего не знаю. Копия завещательного распоряжения, утвержденная судом, хранится в Атланте. Доступа к ней нет, а больше мне ничего не известно.
Райс не удовлетворен, но добавить мне нечего. Обещаю только отправить ему по факсу имя и номер телефона адвоката мисс Берди в Атланте.
* * *
Когда в десятом часу вечера я возвращаюсь домой, то вижу, что число взятых напрокат автомобилей, выстроившихся гуськом на нашей подъездной аллее, стало ещё больше. Я вынужден оставить машину на улице, отчего настроение мое сразу портится. В темноте я крадучись пробираюсь в свою берложку и достигаю спасительного убежища, не замеченный компанией, собравшейся во внутреннем дворике.Должно быть, это уже следующее поколение. Внуки. Сидя в темноте у оконца крохотной кухоньки, я уплетаю куриное фрикасе и прислушиваюсь к голосам. Делберта и Рэндолфа я узнаю легко. Время от времени влажный воздух полнится кудахтаньем мисс Берди. Остальные голоса значительно моложе.
Наверное, детки обставили эту сцену наподобие звонка в скорую помощь или в службу спасения. «Приезжайте скорее! У старухи денег куры не клюют! Мы то думали, что она бедна как церковная крыса». И – начинается цепная реакция. «Срочно приезжайте! Ваши имена упомянуты в завещании, и напротив каждого из них красуется миллион баксов. А Берди спит и видит, как перепишет свою последнюю волю. Занимайте круговую оборону! Пора окружить бабульку любовью».
Глава 31
Следуя совету судьи Киплера и с его благословения, мы собрались взимать свидетельские показания у Дот прямо в зале суда. После того как Драммонд, даже не соизволив проконсультироваться со мной, назначил допрос Дотти в моей конторе, я наотрез отказался играть под его дудку. Вмешался судья Киплер, позвонил Драммонду, и дело было улажено в считанные секунды.
Во время допроса Донни Рэя каждый из нас имел возможность вволю налюбоваться на Бадди, пока тот торчал в своем драндулете. Я пояснил Киплеру, а потом и Драммонду, что, на мой взгляд, допрашивать Бадди не стоит. Он и в самом деле не в себе, как не раз говорила Дот. Бедняга совершенно безобиден и ведать себе не ведает обо всей этой заварухе со страховкой. Ни в одном из относящихся к делу документов нет и намека на Бадди. За все время я ни разу не слышал, чтобы он произнес хоть одну законченную фразу. Я даже представить не могу, как Бадди выдержит долгую процедуру взимания свидетельских показаний. Кто знает, а вдруг он начнет буянить и намнет бока паре-тройке адвокатов?
Дот решает, что Бадди нужно оставить дома. Накануне я натаскивал её целых два часа, пытаясь предвосхитить возможные вопросы Драммонда. Позже, в ходе судебного процесса, ей придется выступить уже официальным свидетелем, тогда как предстоящий сейчас допрос будет носить лишь предварительный характер. Первым начнет Драммонд, руки у которого полностью развязаны, и он будет иметь право расспрашивать свидетельницу буквально о чем угодно. Это может продолжаться несколько часов.
Киплер хочет присутствовать и при этом допросе. Мы все рассаживаемся за одним из адвокатских столов перед судейской скамьей. Судья сам дает указания видеооператору и стенографистке. Тут его вотчина, и он волен делать все, что ему заблагорассудится.
Лично я убежден, что Киплер просто опасается оставить меня один на один с Драммондом. Их же неприязнь друг к другу настолько очевидна, что бросается в глаза. Меня это только радует.
Бедняжка Дот сидит одна во главе стола, руки её заметно дрожат. Я устраиваюсь неподалеку, но от моего соседства она, похоже, нервничает ещё больше. На ней парадная блузка и почти новые джинсы. Я пояснил ей, что специально разодеваться ни к чему, так как эту видеозапись демонстрировать присяжным не будут. Зато во время самого судебного процесса ей необходимо появиться в платье. А вот что нам с Бадди делать – одному Богу известно.
Киплер сидит по мою сторону стола, но довольно далеко, рядом с женщиной, которая снимает все происходящее на видеокамеру. Напротив расположился Драммонд со своей командой. Сегодня ему помогают трое – Б.Дьюи Клей Хилл-третий, М.Алек Планк-младший и Брэндон Фуллер Гроун.
Дек сейчас тоже в здании суда; он шныряет по коридорам, подлавливая возможных клиентов. Обещал заглянуть попозже.
Итак, на глазах у пяти адвокатов и судьи Дот Блейк воздевает правую руку и присягает говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Да, окажись я на её месте, я бы тоже дрожал мелкой дрожью. Драммонд сверкает ослепительной улыбкой, для протокола называет Дот свои имя и должность, и затрачивает целых пять минут, с подчеркнутым дружелюбием поясняя ей цель данного допроса. Все хотят только выяснить истину. Он даже пытаться не станет сбивать её с толку или запутывать. Дот вправе консультироваться со своим замечательным адвокатом и так далее и тому подобное. Драммонд не торопится. Время ведь идет.
Первый час потрачен на выяснение фактов биографии Дот. Драммонд, как обычно, безукоризнен. Он медленно и плавно переходит от одной темы к следующей – образование, работа, домашний обиход, увлечения, – задавая при этом вопросы, многие из которых мне бы и в голову не взбрели. В основном, это попытки половить рыбку в мутной воде – именно так действует опытный адвокат на предварительных допросах свидетелей. Вникай, раскапывай, долби, копай ещё глубже и, кто знает – вдруг улыбнется удача? Впрочем, наткнись Драммонд даже на такую лакомую тайну, как беременность в девическом возрасте, никакого проку она бы ему не принесла. На суде подобные сведения использовать нельзя. К делу они, ну никак не относятся. И тем не менее правила позволяют такие игры, а клиент платит Драммонду бешеные деньги за подобные блуждания во тьме.
Киплер возвещает, что настало время перерыва, и Дот опрометью несется в коридор. Еще в дверях в зубах её появляется сигарета. Мы пристраиваемся у фонтанчика.
– Вы держитесь молодцом, – говорю я ей от чистого сердца.
– Гаденыш, небось, будет про мою половую жизнь спрашивать? – свирепо рычит она.
– Не исключено. – В голове моей вихрем проносится образ Дот и Бадди, барахтающихся в постели, и меня едва не выворачивает наизнанку.
Дот ожесточенно затягивается, словно это её последняя в жизни сигарета.
– А вы не можете остановить его?
– Если он переступит черту дозволенного, непременно остановлю, – обещаю я. – Однако закон позволяет ему задавать практически любые вопросы.
– Вот назойливая скотина!
Второй час тянется столь же медленно, как и предыдущий. Драммонд интересуется финансовыми делами семейства Блейков, и постепенно мы узнаем о подробностях приобретения Блейками дома, автомобилей, в том числе злополучного «ферлейна», а также мебели, утвари и прочей всячины. Киплеру это надоедает, и он просит Драммонда не тянуть резину. Мы выясняем многие подробности из жизни Бадди, про его ранения на войне, работу и выход на пенсию. А также про его любимые занятия и обычное времяпрепровождение.
Киплер сухо напоминает Драммонду, что неплохо бы задавать вопросы по существу.
Дот заявляет, что ей нужно в туалет. Я посоветовал ей прибегать к этому трюку всякий раз, когда она чувствует, что устала. Дот одну за другой выкуривает три сигареты, а я беседую с ней и отмахиваюсь от дыма.
Наконец, уже в разгаре третьего часа допроса, мы подбираемся к сути иска. Я заранее подготовил копии всех, хоть мало-мальски относящихся к делу документов, включая историю болезни Донни Рэя, которые аккуратной стопкой высятся на столе перед Дот. Киплер их уже просмотрел. Нам выпала редкая и завидная удача: все документы наши хороши и надежны как на подбор, Скрывать нам нечего. В том числе от Драммонда.
И Киплер, да и Дек говорили мне, что при подобных тяжбах нередки случаи, когда страховые компании утаивают кое-какие факты даже от собственных адвокатов. Более того, когда компании есть что скрывать, такая практика очень даже распространена.
В прошлом году, когда нам преподавали курс судебного производства, мы с изумлением разбирали многочисленные дела, в которых недобросовестные страхователи терпели полный крах исключительно потому, что скрывали важные документы от собственных защитников.
Наконец доходит черед до наших бумаг, и меня охватывает волнение. Киплера, кажется, тоже. Драммонд уже давно запросил все имеющиеся в моем распоряжении документы, но у меня в запасе остается ещё неделя, поэтому я и не спешил с ними расстаться. Я хочу видеть его физиономию, когда он будет читать письмо с троекратной «дурой». Киплер мечтает о том же.
Очевидно, что большую часть бумаг, лежащих перед Дот на столе, Драммонд уже видел. Все имеющиеся в нашем распоряжении документы, переданы нам нашими клиентами. «Даром жизни» и Дот, соответственно. Многие из них перекрываются. Более того, в ответ на письменный запрос Драммонда, я подготовил встречный запрос на все относящиеся к делу документы, которые находятся в распоряжении ответчика. Удовлетворяя мой запрос, Драммонд вскоре направит мне копии документов, которые и без того находятся у меня уже целых три месяца. Бумажная волокита, ничего не поделаешь.
Позднее же, если все пойдет по плану, мне пришлют свежую пачку документов из Кливлендского офиса «Прекрасного дара жизни».
Начинаем мы со страхового заявления и самого полиса. Дот вручает его Драммонду, который пробегает его глазами и передает Хиллу; Хилл, ознакомившись с документом, передвигает его Планку, после чего бумаги оказываются у Гроуна. Эти орангутаны изучают полис от корки до корки, на что уходит уйма времени. А ведь заявление с полисом находится в их распоряжении черт знает сколько времени, едва ли не от царя Гороха. Однако для этой компании время – деньги. В конечном итоге стенографистка приобщает эти бумажки к делу в качестве вещественного доказательства номер один по допросу Дот.
Следующий документ – это первое письмо, в котором «Дар жизни» извещает Дот об отказе в оплате страховки. Письмо медленно переплывает над столом из рук в руки. Такая же участь ждет и остальные «отказные» письма. Я с трепетом жду.
Вот наконец и письмо с «дурой». Я посоветовал Дот молча вручить его Драммонду без каких-либо комментариев. На случай, если письмо это явится для адвоката сюрпризом, не хотелось бы его упреждать. Видно, с каким трудом дается Дот выполнение моего поручения – от одного лишь вида письма она просто сатанеет. Драммонд берет письмо и читает:
"Уважаемая миссис Блейк!
В семи предыдущих случаях компания отказала Вам в Вашей письменной просьбе. Сейчас мы отказываем Вам в восьмой раз, и в последний. Вы, должно быть, дура, дура и дура!"
Тридцать лет выступлений на судебных процессах сделали Драммонда не только закаленным бойцом, но и недюжинным актером. И тем не менее я сразу замечаю – это письмо он видит впервые. Клиенты не включили столь компрометирующее послание в общее досье. Драммонду словно под дых вмазали. Челюсть его слегка отвисает, а глаза лезут на лоб. Затем он свирепо встряхивает головой, щурится и перечитывает письмо.
В следующую минуту Драммонд делает то, о чем позже очень пожалеет. Он поднимает глаза и смотрит на меня. Я, само собой, поедаю его взглядом и ухмыляюсь, как бы говоря: «Что, приятель, попался со спущенными штанами?»
Но Драммонд продлевает агонию и переводит мученический взгляд на Киплера. Его честь бдительно следит за выражением и мимикой адвоката, и – подмечает то, чего нельзя было не подметить. Драммонд явно ошеломлен.
Адвокат, впрочем, быстро приходит в себя, однако зло уже содеяно. Он передает письмо полусонному Хиллу, который даже не подозревает, что получил от босса гранату с выдернутой чекой. Несколько секунд мы следим за Хиллом, и – тот застывает как громом пораженный.
– Прерываем протокол, – требует Киплер. Стенографистка послушно замирает, а видеооператор останавливает запись. – Мистер Драммонд, для меня очевидно, что это письмо вы видите впервые. Более того, интуиция подсказывает мне, что это не последний документ, который пытаются скрыть от вас ваши клиенты. В свое время я достаточно поднаторел в исках к страховым компаниям, чтобы уразуметь: необходимые бумаги имеют свойство сперва исчезать, а потом всплывать, причем в самый неудачный момент. – Киплер склоняется над столом и едва не тычет в Драммонда пальцем. – Если вы или ваши клиенты попытаются утаить от истца важные документы, я наложу на вас штраф. Вы оплатите не только судебные издержки, но и почасовую работу поверенного, причем по той же ставке, по которой оплачивают ваш труд ваши клиенты. Надеюсь, я ясно выразился?
Да, другая возможность заработать две с половиной сотни в час мне, боюсь, не скоро представится.
Драммонд и его лизоблюды ещё не оправились от удара. Могу только представить, как воспримет это письмо жюри присяжных – драммондовским сподручным это тоже наверняка ясно.
– Ваша честь, вы обвиняете меня в сокрытии документов? – скрипит Драммонд.
– Пока нет. – Палец Киплера по-прежнему наставлен на Драммонда, словно ствол пистолета. – Пока я только предупреждаю.
– На мой взгляд, ваша честь, вам бы следовало передать это дело кому-нибудь другому.
– Это ходатайство?
– Да, сэр.
– Отказано. Что-нибудь еще?
Драммонд шуршит бумагами, убивая время. Напряжение потихоньку спадает. Бедная Дот сидит, превратившись в каменное изваяние; опасается, наверное, что весь этот бедлам возник из-за нее. Я, признаться, тоже немного не в своей тарелке.
– Возобновляем заседание, – молвит Киплер, не спуская глаз с Драммонда.
Тот задает один за другим ещё несколько вопросов, на которые Дот должным образом отвечает. Еще несколько документов последовательно плывут по конвейеру. В половине первого мы прерываемся на ланч, а час спустя снова собираемся в прежнем составе. Дот уже изнемогает.
Киплер в довольно жестких выражениях требует, чтобы Драммонд не тянул кота за хвост. Драммонд старается, но ему это плохо удается. Стиль его выработан годами, денег приносит чертову уйму, а вопросы можно задавать до бесконечности.
Тогда моя клиентка прибегает к тактике, которой я не могу не восхищаться. Она заявляет во всеуслышание (не для протокола, разумеется), что у неё проблемы с мочевым пузырем – ничего уж очень серьезного, но, черт возьми, ей ведь уже почти шестьдесят! Словом, туалет приходится посещать все чаще и чаще. Драммонд, как и следовало ожидать, тут же начинает бомбардировать Дот вопросами про её мочевой пузырь, но Киплер довольно быстро пресекает эту тему. Как бы то ни было, каждые четверть часа Дот с извинениями покидает зал. Возвращаться она не торопится.
Лично я убежден, что с мочевым пузырем у неё все в порядке и готов отдать голову на отсечение, что она просто запирается в кабинке и дымит как паровоз. Это её успокаивает, а вот терпение Драммонда постепенно истощается.
В половине четвертого, через шесть с половиной часов после начала, Киплер объявляет, что допрос свидетеля завершен.
Итак, они наконец сгинули. Со дня приезда Делберта мне так ни разу и не удалось поговорить с мисс Берди, а мне уже есть что сказать ей. Нет, я вовсе не сержусь на нее, просто хочется потолковать по душам.
Я подхожу к шаткой лестнице, ведущей наверх, в мою берлогу, и вдруг слышу голос. Он даже отдаленно не напоминает щебет мисс Берди.
– Руди, у вас найдется минутка? – Я поворачиваюсь и вижу Рэндолфа, который встает с кресла-качалки.
Я оставляю портфель с пиджаком на ступеньках и иду во внутренний дворик.
– Присаживайтесь, – приглашает Рэндолф. – У меня к вам разговор. – Он улыбается и, похоже, чувствует себя на верху блаженства.
– А где мисс Берди? – любопытствую я. В её доме темно.
– Она, м-мм, в некотором роде уехала. Хочет пожить с нами во Флориде. Сегодня утром улетела.
– А когда она вернется? – спрашиваю я. Меня это, конечно, не касается, но удержаться трудно.
– Понятия не имею. Может, вообще никогда. Отныне все её дела будем вести мы с Делбертом. В последние годы мы несколько забросили старушку, и теперь нужно наверстать упущенное. – Он выжидательно молчит, затем добавляет: – Нам бы хотелось, чтобы вы оставались здесь. Более того, мы готовы предложить вам сделку. Вы живете здесь, присматриваете за домом, следите, чтобы все было в порядке, а за проживание мы с вас ничего не берем.
– Что значит – «присматривать за домом»?
– Обычные пустяки, ничего особенного. Мамочка говорит, что за лето вы всему этому научились, вот и продолжайте в том же духе. Всю почту нам будут пересылать во Флориду, так что эта забота с плеч долой. В случае чего – звоните мне. По-моему, Руди, сделка выгодная.
Еще бы, черт побери!
– Я согласен, – говорю я.
– Вот и прекрасно. Мамочка в вас души не чает, говорит, что вы славный малый, и вам можно доверять. Несмотря даже на то, что вы юрист. Ха-ха-ха!
– А как быть с её «кадиллаком»?
– Завтра я сам отправляюсь на нем во Флориду. – Рэндолф вручает мне пухлый конверт. – Здесь ключи от дома, телефоны страховых агентов, фирмы, установившей сигнализацию, и тому подобное. Включая мой адрес и телефон.
– А где она будет жить?
– Вместе с нами, неподалеку от Тампы. У нас там симпатичный домишко с уютной спаленкой для гостей. Мамочке там будет хорошо. Да и дети мои живут поблизости, так что скучать у нас ей не придется.
Ясное дело, теперь они все, пыхтя от усердия, наперегонки пытаются угодить мисс Берди. Окружат её навязчивой заботой, втайне рассчитывая, что старушенция скоро откинет копыта. Им всем не терпится разбогатеть. Мне приходится прикладывать героические усилия, чтобы не рассмеяться.
– Замечательно, – говорю я. – Ей было так одиноко.
– Вы ей и правда по душе, Руди. Вы были добры к ней. – Голос его искренен и участлив. Я тронут до глубины души.
Мы трясем друг друга за руки и прощаемся.
И в то же время я не могу не порадоваться за несчастную старую женщину. Наконец-то ей удалось вырваться из своей одиночной камеры и воссоединиться с семьей. Мисс Берди внезапно вновь становится центром всеобщего внимания, которое так ценит и любит. Я вспоминаю её в Доме пожилых граждан из Кипарисовых садов. Словно воочию я вижу, как она управляет толпой, дирижирует стариковским хором, вещает в микрофон, хлопочет над Боско и другими дряхлыми хрычами. Сердце у неё золотое, но оно жаждет внимания.
Надеюсь, флоридское солнышко пойдет мисс Берди на пользу. От всей души желаю ей счастья. Но вот сумеет ли кто-нибудь заменить её в Кипарисовых садах?
Во время допроса Донни Рэя каждый из нас имел возможность вволю налюбоваться на Бадди, пока тот торчал в своем драндулете. Я пояснил Киплеру, а потом и Драммонду, что, на мой взгляд, допрашивать Бадди не стоит. Он и в самом деле не в себе, как не раз говорила Дот. Бедняга совершенно безобиден и ведать себе не ведает обо всей этой заварухе со страховкой. Ни в одном из относящихся к делу документов нет и намека на Бадди. За все время я ни разу не слышал, чтобы он произнес хоть одну законченную фразу. Я даже представить не могу, как Бадди выдержит долгую процедуру взимания свидетельских показаний. Кто знает, а вдруг он начнет буянить и намнет бока паре-тройке адвокатов?
Дот решает, что Бадди нужно оставить дома. Накануне я натаскивал её целых два часа, пытаясь предвосхитить возможные вопросы Драммонда. Позже, в ходе судебного процесса, ей придется выступить уже официальным свидетелем, тогда как предстоящий сейчас допрос будет носить лишь предварительный характер. Первым начнет Драммонд, руки у которого полностью развязаны, и он будет иметь право расспрашивать свидетельницу буквально о чем угодно. Это может продолжаться несколько часов.
Киплер хочет присутствовать и при этом допросе. Мы все рассаживаемся за одним из адвокатских столов перед судейской скамьей. Судья сам дает указания видеооператору и стенографистке. Тут его вотчина, и он волен делать все, что ему заблагорассудится.
Лично я убежден, что Киплер просто опасается оставить меня один на один с Драммондом. Их же неприязнь друг к другу настолько очевидна, что бросается в глаза. Меня это только радует.
Бедняжка Дот сидит одна во главе стола, руки её заметно дрожат. Я устраиваюсь неподалеку, но от моего соседства она, похоже, нервничает ещё больше. На ней парадная блузка и почти новые джинсы. Я пояснил ей, что специально разодеваться ни к чему, так как эту видеозапись демонстрировать присяжным не будут. Зато во время самого судебного процесса ей необходимо появиться в платье. А вот что нам с Бадди делать – одному Богу известно.
Киплер сидит по мою сторону стола, но довольно далеко, рядом с женщиной, которая снимает все происходящее на видеокамеру. Напротив расположился Драммонд со своей командой. Сегодня ему помогают трое – Б.Дьюи Клей Хилл-третий, М.Алек Планк-младший и Брэндон Фуллер Гроун.
Дек сейчас тоже в здании суда; он шныряет по коридорам, подлавливая возможных клиентов. Обещал заглянуть попозже.
Итак, на глазах у пяти адвокатов и судьи Дот Блейк воздевает правую руку и присягает говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Да, окажись я на её месте, я бы тоже дрожал мелкой дрожью. Драммонд сверкает ослепительной улыбкой, для протокола называет Дот свои имя и должность, и затрачивает целых пять минут, с подчеркнутым дружелюбием поясняя ей цель данного допроса. Все хотят только выяснить истину. Он даже пытаться не станет сбивать её с толку или запутывать. Дот вправе консультироваться со своим замечательным адвокатом и так далее и тому подобное. Драммонд не торопится. Время ведь идет.
Первый час потрачен на выяснение фактов биографии Дот. Драммонд, как обычно, безукоризнен. Он медленно и плавно переходит от одной темы к следующей – образование, работа, домашний обиход, увлечения, – задавая при этом вопросы, многие из которых мне бы и в голову не взбрели. В основном, это попытки половить рыбку в мутной воде – именно так действует опытный адвокат на предварительных допросах свидетелей. Вникай, раскапывай, долби, копай ещё глубже и, кто знает – вдруг улыбнется удача? Впрочем, наткнись Драммонд даже на такую лакомую тайну, как беременность в девическом возрасте, никакого проку она бы ему не принесла. На суде подобные сведения использовать нельзя. К делу они, ну никак не относятся. И тем не менее правила позволяют такие игры, а клиент платит Драммонду бешеные деньги за подобные блуждания во тьме.
Киплер возвещает, что настало время перерыва, и Дот опрометью несется в коридор. Еще в дверях в зубах её появляется сигарета. Мы пристраиваемся у фонтанчика.
– Вы держитесь молодцом, – говорю я ей от чистого сердца.
– Гаденыш, небось, будет про мою половую жизнь спрашивать? – свирепо рычит она.
– Не исключено. – В голове моей вихрем проносится образ Дот и Бадди, барахтающихся в постели, и меня едва не выворачивает наизнанку.
Дот ожесточенно затягивается, словно это её последняя в жизни сигарета.
– А вы не можете остановить его?
– Если он переступит черту дозволенного, непременно остановлю, – обещаю я. – Однако закон позволяет ему задавать практически любые вопросы.
– Вот назойливая скотина!
Второй час тянется столь же медленно, как и предыдущий. Драммонд интересуется финансовыми делами семейства Блейков, и постепенно мы узнаем о подробностях приобретения Блейками дома, автомобилей, в том числе злополучного «ферлейна», а также мебели, утвари и прочей всячины. Киплеру это надоедает, и он просит Драммонда не тянуть резину. Мы выясняем многие подробности из жизни Бадди, про его ранения на войне, работу и выход на пенсию. А также про его любимые занятия и обычное времяпрепровождение.
Киплер сухо напоминает Драммонду, что неплохо бы задавать вопросы по существу.
Дот заявляет, что ей нужно в туалет. Я посоветовал ей прибегать к этому трюку всякий раз, когда она чувствует, что устала. Дот одну за другой выкуривает три сигареты, а я беседую с ней и отмахиваюсь от дыма.
Наконец, уже в разгаре третьего часа допроса, мы подбираемся к сути иска. Я заранее подготовил копии всех, хоть мало-мальски относящихся к делу документов, включая историю болезни Донни Рэя, которые аккуратной стопкой высятся на столе перед Дот. Киплер их уже просмотрел. Нам выпала редкая и завидная удача: все документы наши хороши и надежны как на подбор, Скрывать нам нечего. В том числе от Драммонда.
И Киплер, да и Дек говорили мне, что при подобных тяжбах нередки случаи, когда страховые компании утаивают кое-какие факты даже от собственных адвокатов. Более того, когда компании есть что скрывать, такая практика очень даже распространена.
В прошлом году, когда нам преподавали курс судебного производства, мы с изумлением разбирали многочисленные дела, в которых недобросовестные страхователи терпели полный крах исключительно потому, что скрывали важные документы от собственных защитников.
Наконец доходит черед до наших бумаг, и меня охватывает волнение. Киплера, кажется, тоже. Драммонд уже давно запросил все имеющиеся в моем распоряжении документы, но у меня в запасе остается ещё неделя, поэтому я и не спешил с ними расстаться. Я хочу видеть его физиономию, когда он будет читать письмо с троекратной «дурой». Киплер мечтает о том же.
Очевидно, что большую часть бумаг, лежащих перед Дот на столе, Драммонд уже видел. Все имеющиеся в нашем распоряжении документы, переданы нам нашими клиентами. «Даром жизни» и Дот, соответственно. Многие из них перекрываются. Более того, в ответ на письменный запрос Драммонда, я подготовил встречный запрос на все относящиеся к делу документы, которые находятся в распоряжении ответчика. Удовлетворяя мой запрос, Драммонд вскоре направит мне копии документов, которые и без того находятся у меня уже целых три месяца. Бумажная волокита, ничего не поделаешь.
Позднее же, если все пойдет по плану, мне пришлют свежую пачку документов из Кливлендского офиса «Прекрасного дара жизни».
Начинаем мы со страхового заявления и самого полиса. Дот вручает его Драммонду, который пробегает его глазами и передает Хиллу; Хилл, ознакомившись с документом, передвигает его Планку, после чего бумаги оказываются у Гроуна. Эти орангутаны изучают полис от корки до корки, на что уходит уйма времени. А ведь заявление с полисом находится в их распоряжении черт знает сколько времени, едва ли не от царя Гороха. Однако для этой компании время – деньги. В конечном итоге стенографистка приобщает эти бумажки к делу в качестве вещественного доказательства номер один по допросу Дот.
Следующий документ – это первое письмо, в котором «Дар жизни» извещает Дот об отказе в оплате страховки. Письмо медленно переплывает над столом из рук в руки. Такая же участь ждет и остальные «отказные» письма. Я с трепетом жду.
Вот наконец и письмо с «дурой». Я посоветовал Дот молча вручить его Драммонду без каких-либо комментариев. На случай, если письмо это явится для адвоката сюрпризом, не хотелось бы его упреждать. Видно, с каким трудом дается Дот выполнение моего поручения – от одного лишь вида письма она просто сатанеет. Драммонд берет письмо и читает:
"Уважаемая миссис Блейк!
В семи предыдущих случаях компания отказала Вам в Вашей письменной просьбе. Сейчас мы отказываем Вам в восьмой раз, и в последний. Вы, должно быть, дура, дура и дура!"
Тридцать лет выступлений на судебных процессах сделали Драммонда не только закаленным бойцом, но и недюжинным актером. И тем не менее я сразу замечаю – это письмо он видит впервые. Клиенты не включили столь компрометирующее послание в общее досье. Драммонду словно под дых вмазали. Челюсть его слегка отвисает, а глаза лезут на лоб. Затем он свирепо встряхивает головой, щурится и перечитывает письмо.
В следующую минуту Драммонд делает то, о чем позже очень пожалеет. Он поднимает глаза и смотрит на меня. Я, само собой, поедаю его взглядом и ухмыляюсь, как бы говоря: «Что, приятель, попался со спущенными штанами?»
Но Драммонд продлевает агонию и переводит мученический взгляд на Киплера. Его честь бдительно следит за выражением и мимикой адвоката, и – подмечает то, чего нельзя было не подметить. Драммонд явно ошеломлен.
Адвокат, впрочем, быстро приходит в себя, однако зло уже содеяно. Он передает письмо полусонному Хиллу, который даже не подозревает, что получил от босса гранату с выдернутой чекой. Несколько секунд мы следим за Хиллом, и – тот застывает как громом пораженный.
– Прерываем протокол, – требует Киплер. Стенографистка послушно замирает, а видеооператор останавливает запись. – Мистер Драммонд, для меня очевидно, что это письмо вы видите впервые. Более того, интуиция подсказывает мне, что это не последний документ, который пытаются скрыть от вас ваши клиенты. В свое время я достаточно поднаторел в исках к страховым компаниям, чтобы уразуметь: необходимые бумаги имеют свойство сперва исчезать, а потом всплывать, причем в самый неудачный момент. – Киплер склоняется над столом и едва не тычет в Драммонда пальцем. – Если вы или ваши клиенты попытаются утаить от истца важные документы, я наложу на вас штраф. Вы оплатите не только судебные издержки, но и почасовую работу поверенного, причем по той же ставке, по которой оплачивают ваш труд ваши клиенты. Надеюсь, я ясно выразился?
Да, другая возможность заработать две с половиной сотни в час мне, боюсь, не скоро представится.
Драммонд и его лизоблюды ещё не оправились от удара. Могу только представить, как воспримет это письмо жюри присяжных – драммондовским сподручным это тоже наверняка ясно.
– Ваша честь, вы обвиняете меня в сокрытии документов? – скрипит Драммонд.
– Пока нет. – Палец Киплера по-прежнему наставлен на Драммонда, словно ствол пистолета. – Пока я только предупреждаю.
– На мой взгляд, ваша честь, вам бы следовало передать это дело кому-нибудь другому.
– Это ходатайство?
– Да, сэр.
– Отказано. Что-нибудь еще?
Драммонд шуршит бумагами, убивая время. Напряжение потихоньку спадает. Бедная Дот сидит, превратившись в каменное изваяние; опасается, наверное, что весь этот бедлам возник из-за нее. Я, признаться, тоже немного не в своей тарелке.
– Возобновляем заседание, – молвит Киплер, не спуская глаз с Драммонда.
Тот задает один за другим ещё несколько вопросов, на которые Дот должным образом отвечает. Еще несколько документов последовательно плывут по конвейеру. В половине первого мы прерываемся на ланч, а час спустя снова собираемся в прежнем составе. Дот уже изнемогает.
Киплер в довольно жестких выражениях требует, чтобы Драммонд не тянул кота за хвост. Драммонд старается, но ему это плохо удается. Стиль его выработан годами, денег приносит чертову уйму, а вопросы можно задавать до бесконечности.
Тогда моя клиентка прибегает к тактике, которой я не могу не восхищаться. Она заявляет во всеуслышание (не для протокола, разумеется), что у неё проблемы с мочевым пузырем – ничего уж очень серьезного, но, черт возьми, ей ведь уже почти шестьдесят! Словом, туалет приходится посещать все чаще и чаще. Драммонд, как и следовало ожидать, тут же начинает бомбардировать Дот вопросами про её мочевой пузырь, но Киплер довольно быстро пресекает эту тему. Как бы то ни было, каждые четверть часа Дот с извинениями покидает зал. Возвращаться она не торопится.
Лично я убежден, что с мочевым пузырем у неё все в порядке и готов отдать голову на отсечение, что она просто запирается в кабинке и дымит как паровоз. Это её успокаивает, а вот терпение Драммонда постепенно истощается.
В половине четвертого, через шесть с половиной часов после начала, Киплер объявляет, что допрос свидетеля завершен.
* * *
Впервые более чем за две недели подъезд к дому свободен от взятых напрокат автомобилей. Лишь «кадиллак» мисс Берди одиноко маячит перед домом. Я, как в былые времена, останавливаю свою машину прямо за ним, выхожу и огибаю дом. Внутренний дворик пуст.Итак, они наконец сгинули. Со дня приезда Делберта мне так ни разу и не удалось поговорить с мисс Берди, а мне уже есть что сказать ей. Нет, я вовсе не сержусь на нее, просто хочется потолковать по душам.
Я подхожу к шаткой лестнице, ведущей наверх, в мою берлогу, и вдруг слышу голос. Он даже отдаленно не напоминает щебет мисс Берди.
– Руди, у вас найдется минутка? – Я поворачиваюсь и вижу Рэндолфа, который встает с кресла-качалки.
Я оставляю портфель с пиджаком на ступеньках и иду во внутренний дворик.
– Присаживайтесь, – приглашает Рэндолф. – У меня к вам разговор. – Он улыбается и, похоже, чувствует себя на верху блаженства.
– А где мисс Берди? – любопытствую я. В её доме темно.
– Она, м-мм, в некотором роде уехала. Хочет пожить с нами во Флориде. Сегодня утром улетела.
– А когда она вернется? – спрашиваю я. Меня это, конечно, не касается, но удержаться трудно.
– Понятия не имею. Может, вообще никогда. Отныне все её дела будем вести мы с Делбертом. В последние годы мы несколько забросили старушку, и теперь нужно наверстать упущенное. – Он выжидательно молчит, затем добавляет: – Нам бы хотелось, чтобы вы оставались здесь. Более того, мы готовы предложить вам сделку. Вы живете здесь, присматриваете за домом, следите, чтобы все было в порядке, а за проживание мы с вас ничего не берем.
– Что значит – «присматривать за домом»?
– Обычные пустяки, ничего особенного. Мамочка говорит, что за лето вы всему этому научились, вот и продолжайте в том же духе. Всю почту нам будут пересылать во Флориду, так что эта забота с плеч долой. В случае чего – звоните мне. По-моему, Руди, сделка выгодная.
Еще бы, черт побери!
– Я согласен, – говорю я.
– Вот и прекрасно. Мамочка в вас души не чает, говорит, что вы славный малый, и вам можно доверять. Несмотря даже на то, что вы юрист. Ха-ха-ха!
– А как быть с её «кадиллаком»?
– Завтра я сам отправляюсь на нем во Флориду. – Рэндолф вручает мне пухлый конверт. – Здесь ключи от дома, телефоны страховых агентов, фирмы, установившей сигнализацию, и тому подобное. Включая мой адрес и телефон.
– А где она будет жить?
– Вместе с нами, неподалеку от Тампы. У нас там симпатичный домишко с уютной спаленкой для гостей. Мамочке там будет хорошо. Да и дети мои живут поблизости, так что скучать у нас ей не придется.
Ясное дело, теперь они все, пыхтя от усердия, наперегонки пытаются угодить мисс Берди. Окружат её навязчивой заботой, втайне рассчитывая, что старушенция скоро откинет копыта. Им всем не терпится разбогатеть. Мне приходится прикладывать героические усилия, чтобы не рассмеяться.
– Замечательно, – говорю я. – Ей было так одиноко.
– Вы ей и правда по душе, Руди. Вы были добры к ней. – Голос его искренен и участлив. Я тронут до глубины души.
Мы трясем друг друга за руки и прощаемся.
* * *
Я качаюсь в гамаке, отмахиваюсь от комаров и глазею на луну. Я понимаю, что скорее всего никогда не увижу больше мисс Берди, и мое сердце преисполнено печали. Родственнички, опасаясь, как бы бабуся не взялась за прежние игры с завещанием, не позволят ей ступить и шагу без надзора. На мгновение мне становится не по себе, ведь я то прекрасно знаю, насколько она в самом деле богата, но поделиться своей тайной я ни с кем не вправе.И в то же время я не могу не порадоваться за несчастную старую женщину. Наконец-то ей удалось вырваться из своей одиночной камеры и воссоединиться с семьей. Мисс Берди внезапно вновь становится центром всеобщего внимания, которое так ценит и любит. Я вспоминаю её в Доме пожилых граждан из Кипарисовых садов. Словно воочию я вижу, как она управляет толпой, дирижирует стариковским хором, вещает в микрофон, хлопочет над Боско и другими дряхлыми хрычами. Сердце у неё золотое, но оно жаждет внимания.
Надеюсь, флоридское солнышко пойдет мисс Берди на пользу. От всей души желаю ей счастья. Но вот сумеет ли кто-нибудь заменить её в Кипарисовых садах?
Глава 32
Думаю, что этот шикарный ресторан Букер выбрал не случайно, а потому, что у него есть хорошие новости. На столе сверкает серебро. Салфетки из тончайшего льна. Надеюсь, что платит за все это великолепие его клиент.
Правда, Букер опоздал на целых четверть часа, но это не удивительно – хлопот у него сейчас полон рот. Зато первые же его слова меня радуют: «Прошел все-таки!». Потягивая воду, я слушаю взволнованный рассказ о том, как он подал апелляцию в экзаменационный совет. Его ответы внимательно изучили, повысили оценку на три балла, и вот теперь Букер – полноправный юрист. В жизни ещё не видел, чтобы, говоря, он расплывался до ушей. Из всей нашей группы удача после апелляции улыбнулась лишь двоим.
Сара Плэнкмор в их число не попала. До Букера дошли слухи, что оценку моя бывшая любовь получила настолько низкую, что под угрозой оказалась даже её работа в престижной прокурорской конторе.
Вопреки желанию Букера, я заказываю бутылку шампанского и шепчу официанту, чтобы счет он вручил мне. Я чую, что тут пахнет деньгами.
Приносят еду, тонюсенькие, почти прозрачные ломтики лосося, столь дивно разложенные и разукрашенные, что мы долго любуемся ими, не приступая к трапезе. Шэнкл гоняет Букера в хвост и в гриву, заставляя вкалывать по пятнадцать часов в день, но терпение Чарлин безгранично. Она готова идти сейчас на любые жертвы, понимая, что впоследствии все воздастся сторицей. На мгновение мне становится отрадно, что я не обременен женой и детишками.
Разговор наш переключается на Киплера, который, оказывается, имел обстоятельную беседу с Шэнклом, после чего быстро просочились слухи. Юристам вообще трудно бывает держать язык за зубами. Шэнкл насплетничал Букеру, что, по словам Киплера, приятель Букера, то есть я, сижу на золотой жиле. Похоже, Киплер уже пришел к выводу, что «Дар жизни» уже у меня в руках, и вопрос только в сумме, которую присудит мне жюри присяжных. Киплер дал зарок опекать меня, чтобы до суда ни один волос не упал с моей головы.
Что ж, слухи и правда замечательные.
Букер спрашивает, что я ещё поделываю. Звучит это так, словно Киплер проговорился, что кроме иска Блейков я ничем другим не занимаюсь.
За творожным пудингом Букер упоминает, что у него есть куча дел, которые могли бы меня заинтересовать. Затем поясняет. Речь идет о «Раффинзе», одной из крупнейших в Мемфисе фирм по торговле мебелью. Владеют фирмой темнокожие, а филиалы разбросаны по всему городу. «Раффинз» знают все – по вечерам их агрессивные рекламные ролики предлагают совершенно немыслимые скидки, причем продается мебель исключительно в рассрочку. По словам Букера, годовой оборот компании достигает восьмидесяти миллионов, а представляет их интересы контора Марвина Шэнкла. «Раффинз» берет колоссальные кредиты, а неплательщиков у них хоть пруд пруди. Таков уж их бизнес. И вот контора Шэнкла буквально завалена делами по несостоятельности покупателей раффинзовской мебели.
Не угодно ли мне взяться за подобные дела?
Взыскание просроченных долгов – не то занятие, ради которого смышленые и честолюбивые школяры грызут гранит науки в юридических колледжах. Чаще всего должники это довольно малообеспеченные люди, которые приобрели в рассрочку дешевую мебель. А клиент не хочет забирать свою мебель назад, предпочитая получить деньги. В большинстве случаев дело вообще обходится без тяжбы или рассматривается в отсутствие ответчика, однако адвокату приходится изрядно покрутиться, чтобы получить причитающееся вознаграждение. Порой это бывает довольно опасно. Года три назад, например, один должник нанес адвокату огнестрельное ранение (по счастью, не смертельное), когда вместо жалованья на работе ему вручили уведомление суда о наложенном на домашнее имущество арест.
Чтобы заниматься такими делами адвокату было выгодно, их должно быть много, ибо стоимость каждого иска редко превышает несколько сотен долларов. Закон же требует, чтобы адвокатам компенсировали затраченные усилия и время.
Работа эта довольно неблагодарная, но тем не менее (и именно потому Букер предлагает мне за неё взяться) она оплачивается. Гонорары скромные, однако в итоге набегает сумма, которой хватает уже не только на хлеб, но и на масло.
– Могу сразу отвалить тебе хоть полсотни дел, – говорит Букер. – Со всеми причиндалами. И помогу тебе оформить первых несколько штук. У нас это на поток поставлено.
– А каково среднее вознаграждение?
– Трудно сказать, – пожимает плечами Букер. – Из некоторых должников не удается и цента выбить. Одни съезжают из города, другие разоряются. И все же на круг около сотни баксов, наверное, набегает.
Сто баксов помножить на полсотни – выходит пять тысяч.
– Прохождение одного дела в среднем занимает четыре месяца, – добавляет Букер. – Если захочешь, я могу каждый месяц перекидывать тебе штук по двадцать, а то и больше. Если будешь отправлять их все скопом в один день, в один суд и одному судье, то и рассмотрение всех их назначат на один день, так что лишний раз мотаться в суд тебе не придется. Так уж принято с делами о неплатежах. На девяносто процентов это работа с бумажками.
– Согласен, – говорю. – Может, ещё чем помочь?
– Не исключено, – отвечает Букер. – Буду иметь тебя в виду.
Приносят кофе, и мы переключаемся на излюбленную тему всех юристов – сплетни о других юристах. Мы перемываем косточки нашим бывшим однокашникам, судачим о том, кто и как устроился в нашем грешном мире.
Букер восстал из пепла.
Правда, Букер опоздал на целых четверть часа, но это не удивительно – хлопот у него сейчас полон рот. Зато первые же его слова меня радуют: «Прошел все-таки!». Потягивая воду, я слушаю взволнованный рассказ о том, как он подал апелляцию в экзаменационный совет. Его ответы внимательно изучили, повысили оценку на три балла, и вот теперь Букер – полноправный юрист. В жизни ещё не видел, чтобы, говоря, он расплывался до ушей. Из всей нашей группы удача после апелляции улыбнулась лишь двоим.
Сара Плэнкмор в их число не попала. До Букера дошли слухи, что оценку моя бывшая любовь получила настолько низкую, что под угрозой оказалась даже её работа в престижной прокурорской конторе.
Вопреки желанию Букера, я заказываю бутылку шампанского и шепчу официанту, чтобы счет он вручил мне. Я чую, что тут пахнет деньгами.
Приносят еду, тонюсенькие, почти прозрачные ломтики лосося, столь дивно разложенные и разукрашенные, что мы долго любуемся ими, не приступая к трапезе. Шэнкл гоняет Букера в хвост и в гриву, заставляя вкалывать по пятнадцать часов в день, но терпение Чарлин безгранично. Она готова идти сейчас на любые жертвы, понимая, что впоследствии все воздастся сторицей. На мгновение мне становится отрадно, что я не обременен женой и детишками.
Разговор наш переключается на Киплера, который, оказывается, имел обстоятельную беседу с Шэнклом, после чего быстро просочились слухи. Юристам вообще трудно бывает держать язык за зубами. Шэнкл насплетничал Букеру, что, по словам Киплера, приятель Букера, то есть я, сижу на золотой жиле. Похоже, Киплер уже пришел к выводу, что «Дар жизни» уже у меня в руках, и вопрос только в сумме, которую присудит мне жюри присяжных. Киплер дал зарок опекать меня, чтобы до суда ни один волос не упал с моей головы.
Что ж, слухи и правда замечательные.
Букер спрашивает, что я ещё поделываю. Звучит это так, словно Киплер проговорился, что кроме иска Блейков я ничем другим не занимаюсь.
За творожным пудингом Букер упоминает, что у него есть куча дел, которые могли бы меня заинтересовать. Затем поясняет. Речь идет о «Раффинзе», одной из крупнейших в Мемфисе фирм по торговле мебелью. Владеют фирмой темнокожие, а филиалы разбросаны по всему городу. «Раффинз» знают все – по вечерам их агрессивные рекламные ролики предлагают совершенно немыслимые скидки, причем продается мебель исключительно в рассрочку. По словам Букера, годовой оборот компании достигает восьмидесяти миллионов, а представляет их интересы контора Марвина Шэнкла. «Раффинз» берет колоссальные кредиты, а неплательщиков у них хоть пруд пруди. Таков уж их бизнес. И вот контора Шэнкла буквально завалена делами по несостоятельности покупателей раффинзовской мебели.
Не угодно ли мне взяться за подобные дела?
Взыскание просроченных долгов – не то занятие, ради которого смышленые и честолюбивые школяры грызут гранит науки в юридических колледжах. Чаще всего должники это довольно малообеспеченные люди, которые приобрели в рассрочку дешевую мебель. А клиент не хочет забирать свою мебель назад, предпочитая получить деньги. В большинстве случаев дело вообще обходится без тяжбы или рассматривается в отсутствие ответчика, однако адвокату приходится изрядно покрутиться, чтобы получить причитающееся вознаграждение. Порой это бывает довольно опасно. Года три назад, например, один должник нанес адвокату огнестрельное ранение (по счастью, не смертельное), когда вместо жалованья на работе ему вручили уведомление суда о наложенном на домашнее имущество арест.
Чтобы заниматься такими делами адвокату было выгодно, их должно быть много, ибо стоимость каждого иска редко превышает несколько сотен долларов. Закон же требует, чтобы адвокатам компенсировали затраченные усилия и время.
Работа эта довольно неблагодарная, но тем не менее (и именно потому Букер предлагает мне за неё взяться) она оплачивается. Гонорары скромные, однако в итоге набегает сумма, которой хватает уже не только на хлеб, но и на масло.
– Могу сразу отвалить тебе хоть полсотни дел, – говорит Букер. – Со всеми причиндалами. И помогу тебе оформить первых несколько штук. У нас это на поток поставлено.
– А каково среднее вознаграждение?
– Трудно сказать, – пожимает плечами Букер. – Из некоторых должников не удается и цента выбить. Одни съезжают из города, другие разоряются. И все же на круг около сотни баксов, наверное, набегает.
Сто баксов помножить на полсотни – выходит пять тысяч.
– Прохождение одного дела в среднем занимает четыре месяца, – добавляет Букер. – Если захочешь, я могу каждый месяц перекидывать тебе штук по двадцать, а то и больше. Если будешь отправлять их все скопом в один день, в один суд и одному судье, то и рассмотрение всех их назначат на один день, так что лишний раз мотаться в суд тебе не придется. Так уж принято с делами о неплатежах. На девяносто процентов это работа с бумажками.
– Согласен, – говорю. – Может, ещё чем помочь?
– Не исключено, – отвечает Букер. – Буду иметь тебя в виду.
Приносят кофе, и мы переключаемся на излюбленную тему всех юристов – сплетни о других юристах. Мы перемываем косточки нашим бывшим однокашникам, судачим о том, кто и как устроился в нашем грешном мире.
Букер восстал из пепла.