Гришем Джон. Золотой дождь

   – Да.
   – И вы её уволили?
   – Нет, что вы!
   – Каким образом тогда ваша компания рассталась с Джеки Леманчик?
   – Она уволилась по собственному желанию. Тут все написано черным по белому.
   – А почему она вдруг решила уволиться?
   Лафкин берет её заявление в руки и с наглым видом зачитывает вслух:
   «Прошу уволить меня по собственному желанию».
   – Понятно – значит она сама приняла решение об уходе?
   – Здесь так написано.
   – А как долго она работала под вашим руководством?
   – В моем отделе масса сотрудников. Такие подробности я не помню.
   – Значит вы это не знаете?
   – Точно не скажу. Несколько лет.
   – Вы хорошо её знали?
   – Нет, совсем поверхностно. Она была простым инспектором, одной из множества.
   А завтра Джеки Леманчик засвидетельствует, что их постельный роман длился три года.
   – Вы женаты, мистер Лафкин?
   – Да, и у меня счастливый брак.
   – Дети есть?
   – Да, двое. Они уже взрослые.
   Я на минуту оставляю его, а сам подхожу к своему столу и беру стопку документов. Это переписка Блейков с «Прекрасным даром жизни», и я вручаю её Лафкину. Он неспешно просматривает бумаги, потом кивает и говорит, что, на его взгляд, все на месте. Я ловлю его на слове и прошу ещё раз повторить, уже для протокола, что документация в полном порядке.
   Чтобы ввести присяжных в курс дела, я прошу Лафкина подробно пояснить порядок рассмотрения заявлений и прохождения бумаг в его отделе. Разумеется, как явствует из его ответов, вся эта процедура отлажена в «Прекрасном даре жизни» великолепно и сбоев не допускает.
   Тогда я наконец начинаю копаться в грязном белье. Заставляю Лафкина зачитать в микрофон – все это заносится в протокол – все семь первых писем с отказами. Прошу его дать разъяснения по поводу каждого из этих писем: Кто его составил? В ответ на что? Написано ли оно по правилам, изложенным в руководстве для служащих отдела заявлений? Если да, то в каком именно разделе руководства они изложены? Проверял ли он эти письма собственноручно?
   Затем я заставляю его зачитать вслух каждое из писем Дот. Они так и взывают о помощи. Сын Дот умирает. Неужели в компании этого не понимают? По поводу каждого письма я засыпаю Лафкина вопросами: Кто получил это письмо? Каков был порядок его прохождения? Что говорится на сей счет в руководстве? Читал ли он сам эти письма?
   Присяжным не терпится, когда мы наконец перейдем к письму с троекратной «дурой», но я никаких иллюзий не питаю: Лафкин к этому готов. Он зачитывает письмо вслух, после чего монотонным, без тени сочувствия, голосом поясняет, что письмо этот составлено служащим, которого вскоре после этого уволили. Человек этот совершил ошибку, вся компания допустила ошибку, за которую он теперь публично приносит извинения.
   Я его не прерываю. Пусть сам роет себе могилу.
   – А не кажется ли вам, что ваши извинения несколько запоздали? – спрашиваю я, когда поток его пояснений оскудевает.
   – Возможно, что да, – соглашается Лафкин.
   – Ведь юноша умер.
   – Да.
   – Кстати, мистер Лафкин, для протокола – компания ведь так и не принесла письменных извинений за это письмо?
   – Насколько мне известно – нет.
   – И вообще, вплоть до сегодняшнего дня, никаких извинений не приносила. Правильно?
   – Да.
   – А известны ли вам хоть какие-то случаи, когда компания приносила кому-то извинения?
   – Протестую! – выкрикивает Драммонд.
   – Принято. Продолжайте, мистер Бейлор.
   Лафкин дает показания уже без малого два часа. Наверное, присяжных он уже утомил. Меня – уж точно. Все, хватит цацкаться – пора вмазать ему по-настоящему.
   Я нарочно заострял внимание на официальном руководстве для служащих отдела заявлений, чтобы у присяжных создалось впечатление: все указания этого руководства выполняются строго и неукоснительно. Теперь я вручаю Лафкину копию руководства, которую прислал мне «Прекрасный дар жизни» во время подготовки документов для суда. Я последовательно выстреливаю в него целой очередью вопросов, на которые Лафкин подробно отвечает, в результате чего все уясняют: это не простое руководство, а – нерушимый свод законов, священная книга для служащих отдела заявлений. Оно проверено на практике и отвечает самым жестким требованиям. Периодически оно рецензируется и обновляется, чтобы не отставать от жизни и обеспечить наилучший сервис для клиентов компании.
   У присутствующих уже сводит скулы от скуки, когда я спрашиваю:
   – Скажите, мистер Лафкин, это полное руководство?
   Он быстро пролистывает томик, как будто помнит наизусть каждый раздел и каждую страницу.
   – Да.
   – Вы уверены?
   – Да.
   – И именно вас попросили передать мне это руководство для ознакомления?
   – Совершенно верно.
   – Я запросил экземпляр у ваших адвокатов, и это именно та копия руководства, которую вы отправили мне по почте?
   – Да.
   Я перевожу дыхание и подхожу к своему столу. Под ним в небольшой картонной коробке у меня припасены кое-какие папки и документы. Я для вида копаюсь в коробке, затем внезапно выпрямляюсь во весь рост (в руках моих ничего нет) и обращаюсь к свидетелю:
   – Будьте любезны, возьмите, пожалуйста, свой экземпляр руководства и найдите раздел "Ю".
   Я тут же перевожу взгляд на Джека Андерхолла, юрисконсульта «Прекрасного дара жизни», который сидит за спиной Драммонда. Он зажмуривается, затем, понурившись, облокачивается на колени и начинает разглядывать пол. Кермит Олди, сидящий рядом, хватает ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.
   Драммонд ничего не понимает.
   – Прошу прощения? – визгливо переспрашивает Лафкин.
   На глазах у всех я достаю из коробки копию руководства, которую получил от Купера Джексона, и кладу на стол. Взгляды всех присутствующих прикованы к фолианту в темно-зеленом переплете. Я мельком посматриваю на Киплера – он упивается каждым мгновением разворачивающегося представления.
   – Прошу вас, мистер Лафкин – раздел "Ю". Откройте руководство и найдите его. Я хочу с вами кое-что обсудить.
   Лафкин ошалело берет руководство и начинает его листать. В эту минуту он готов, наверное, продать своих детей дьяволу, лишь бы свершилось чудо, и злополучный раздел "Ю" материализовался из воздуха.
   Чудо не свершается.
   – Здесь нет раздела "Ю", – уныло и почти нечленораздельно бормочет он.
   – Извините, – нарочито громко говорю я. – Я не расслышал, что вы сказали?
   – Дело в том, что здесь, м-мм, нет раздела "Ю". – Лафкин совершенно уничтожен. Он убит, раздавлен, но не из-за пропажи раздела "Ю", а из-за того, что попался с поличным. Время от времени он кидает ошалелые взгляды на Драммонда и Андерхолла, словно они способны спасти его. Например, выкрикнут: «Прошу тайм-аут!»
   Лео Ф. Драммонд даже не представляет, какую свинью подложили ему его дражайшие клиенты. Сфабриковали руководство, не соизволив известить собственного адвоката. Он шепчется с Морхаусом. Что происходит, черт побери?
   Торжественной поступью я приближаюсь к свидетелю со своим экземпляром руководства. Выглядит он точь-в-точь, как и копия, лежащая перед Лафкином. На титульном листе та же дата выпуска: «1 января 1991 года». Оба экземпляра полностью идентичны, за исключением лишь того, что в одном из них раздел "Ю" содержится, а в другом – нет.
   – Вы узнаете это, мистер Лафкин? – спрашиваю я, передавая ему джексоновский вариант руководства и забирая свой.
   – Да, – еле слышно отвечает он.
   – И что это?
   – Копия руководства для наших сотрудников
   – А в ней раздел "Ю" есть?
   Лафкин шелестит страницами, затем кивает.
   – Что вы сказали, мистер Лафкин? – вопрошаю я, прикладывая ладонь к уху. – Стенографистка не в состоянии зафиксировать движения вашей головы.
   – Да, есть, – отвечает он.
   – Спасибо. А теперь скажите, вы лично удалили раздел "Ю" из моего экземпляра руководства или распорядились, чтобы это сделал кто-то другой?
   Лафкин осторожно кладет фолиант на поручни, огораживающие свидетельскую кафедру, затем медленно скрещивает руки на груди. Он смотрит прямо в пол, в какую-то точку между нами. Создается впечатление, что он в полной прострации. Время идет, весь зал, затаив дыхание, ждет его ответа.
   – Отвечайте на вопрос! – рявкает со своего возвышения Киплер.
   – Я не знаю, кто это сделал, – пищит Лафкин.
   – Но вы признаете, что в «Прекрасном даре жизни» утаили часть документов.
   – Ничего я не признаю, – лопочет бедолага. – Я уверен, что это какое-то недоразумение.
   – Недоразумение? Прошу вас, мистер Лафкин, соберитесь с мыслями. Скажите, верно ли, что кто-то из вашей компании преднамеренно удалил раздел "Ю" из предназначавшейся для меня копии руководства?
   – Не знаю. Это, м-мм, словом, это как-то само собой случилось. Всякое бывает, знаете ли.
   Я, не преследуя какую-либо определенную цель, возвращаюсь к своему столу. Пусть ещё чуть-чуть помучается, да и присяжные окончательно проникнутся к нему отвращением. Лафкин понуро пялится на пол; он выглядит как побитый пес, сломленный и разбитый – все бы, наверное, отдал, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте.
   Я уверенной поступью приближаюсь к столу защиты и вручаю Драммонду копию раздела "Ю". Лучезарно улыбаюсь своему главному оппоненту, а затем ещё раз, отдельно – Морхаусу. После чего подхожу к судейскому насесту и передаю ещё один экземпляр – Киплеру. Я не спешу – присяжные, затаив дыхание, следят за каждым моим движением.
   – Итак, мистер Лафкин, давайте продолжим разговор про этот загадочный раздел "Ю". Нужно объяснить присяжным, что это такое. Взгляните, пожалуйста, на свой экземпляр.
   Лафкин послушно раскрывает руководство, переворачивает страницы.
   – Данное издание вступило в силу 1 января 1991 года. Верно?
   – Да.
   – Вы сами его составляли?
   – Нет. – Ну, разумеется – не он.
   – Хорошо. Тогда – кто?
   Еще одна подозрительно долгая пауза – Лафкин придумывает, что бы соврать.
   – Я точно не знаю, – говорит он.
   – Вы точно не знаете? А мне казалось, вы всего несколько минут назад свидетельствовали под присягой, что сами несете всю полноту ответственности за все, что связано с заявлениями.
   Лафкин снова глазеет на пол, надеясь, должно быть, что я тем временем сгину.
   – Хорошо, – великодушно уступаю я. – Давайте тогда пропустим первый и второй параграфы, а вот третий параграф зачитайте вслух.
   Третий параграф инструктирует служащих в течение трех дней отвечать отказом на любое поданное заявление. Без исключений. На любое! В четвертом параграфе делается послабление, позволяющее в дальнейшем рассматривать часть заявлений, и даются инструкции о том, как правильно составить ответ, В случае, если уровень претензий заявителя невысок, то страховку можно и выплатить. В пятом параграфе инспектору предписывается отсылать все заявления об оплате страховой суммы, превышающей пять тысяч долларов, в отдел страховых полисов, а страхователю направлять письмо с отказом на основании необходимости последующего рассмотрения в отделе полисов.
   И так далее. Я прошу Лафкина зачитывать выдержки из руководства вслух, после чего добиваю вопросами, ответить на которые он не в состоянии. То и дело я пользуюсь словом «махинации», в особенности после того, как Драммонд вносит на это протест, который Киплер тут же отклоняет. В одиннадцатом параграфе приведен внушительный словарь тайных терминов, которые инспекторы используют, чтобы показать, что страхователь настроен весьма воинственно. Очевидно, что данная схема предлагает игру на случай. Если страхователь грозит судебным иском, то его заявление немедленно рассматривается в отделе полисов. Если страхователь смиряется с поражением, отказ остается в силе.
   Параграф восемнадцать, часть "б" требует от инспектора выписать чек на всю сумму страховой премии и переслать этот чек наряду с прочими документами в отдел полисов с указанием не отправлять чек без последующего согласования с отделом заявлений. Разумеется, никакого согласования не следует.
   – И какая участь постигает этот чек? – спрашиваю Лафкина. Он не знает.
   Остальная часть махинации кроется в разделе "Ю" руководства для служащих отдела страховых полисов, и её мне предстоит рассмотреть уже завтра в присутствии следующего вице-президента.
   Впрочем, необходимости в этом нет. Жюри уже сейчас готово присудить мне все, чего моя душа пожелает, а ведь присяжные ещё не видели Донни Рэя.
   В половине пятого Киплер объявляет короткий перерыв. Я пытал Лафкина в течение двух с половиной часов, и теперь настала пора прикончить его. Выйдя в коридор и направляясь к туалету, я вижу, как взбешенный Драммонд жестом требует, чтобы Лафкин и Андерхолл зашли в какую-то комнату. Дорого бы я дал, чтобы услышать, какую выволочку он им устроит.
   Двадцать минут спустя Лафкин снова занимает свое место на подиуме для дачи свидетельских показаний. Про руководства я до поры до времени забываю. Присяжным и так все ясно.
   – Еще несколько простых вопросов, – улыбаясь, говорю я, посвежевший после отдыха. – Сколько всего полисов по страхованию здоровья выдала компания «Прекрасный дар жизни» в 1991 году?
   И вновь этот хорек беспомощно взирает на своего адвоката. Эти сведения я должен был получить от них три недели назад.
   – Я точно не знаю, – отвечает он.
   – А сколько заявлений на оплату страховой премии было получено в 1991 году от ваших клиентов?
   – Тоже не знаю.
   – Как, вы – вице-президент отдела заявлений – и не знаете?
   – У нас слишком крупная компания.
   – А сколько отказов в выплате страховых премий было сделано в 1991 году?
   – Я не знаю.
   Тут, как и ожидалось, вмешивается судья Киплер:
   – На сегодня с этого свидетеля достаточно. Объявляется короткий перерыв, чтобы присяжные могли разойтись.
   Киплер прощается с присяжными, снова благодарит их и напутствует. Некоторые из них, проходя мимо нашего стола, тепло улыбаются нам с Дот. Мы дожидаемся, пока последний из них покидает зал, и тогда Киплер говорит:
   – Это для протокола. Мистер Драммонд, и вы и ваш клиент виновны в невыполнении распоряжения суда. Я специально распорядился, чтобы эти сведения были предоставлены истцу ещё несколько недель назад. Вы нарушили мой приказ. Данные эти имеют самое непосредственное отношение к рассматриваемому делу, и тем не менее вы отказались их предоставить. Готовы ли вы вместе со своим клиентом посидеть в тюрьме до тех пор, как адвокат истца не получит затребованные сведения?
   Лео встает; выглядит он изможденным и постаревшим.
   – Ваша честь, я прилагал все усилия, чтобы добыть эти данные. Клянусь, что это правда. – Бедняга Лео, он до сих пор не оправился от потрясения. И в данную минуту я готов ему поверить. Его клиент только что продемонстрировал всем, что способен запросто утаить документы от собственного адвоката.
   – Мистер Кили сейчас где-нибудь поблизости? – спрашивает его честь.
   – Да, он в комнате для свидетелей, – отвечает Драммонд.
   – Приведите его.
   Не проходит и минуты, как судебный пристав вводит члена совета директоров «Прекрасного дара жизни» в зал.
   Дот уже ерзает на стуле. Ей нужно в туалет и вдобавок – отчаянно тянет покурить.
   Киплер указывает на место для свидетеля. Он сам приводит Кили к присяге, после чего спрашивает, по какой причине компания «Прекрасный дар жизни» отказывается предоставить запрошенные мной сведения.
   Кили запинается, заикается, пытается свалить вину на региональные филиалы и районные отделения.
   – Вы знаете, что такое невыполнение распоряжения суда? – спрашивает Киплер.
   – Кажется, да, хотя и в общих чертах.
   – Это очень просто. Вы виновны в невыполнении распоряжения суда, мистер Кили. Я могу наложить на вашу компанию штраф, либо приговорить вас, как исполнительного директора, к тюремному заключению. Что предпочитаете?
   Я убежден, что некоторые из его коллег коротали время в федеральных «загородных клубах», однако Кили твердо знает: в Мемфисской тюрьме сидят одни уголовники. Поэтому он сдавленным голосом отвечает:
   – Мне бы не хотелось идти в тюрьму, ваша честь.
   – Почему-то я так и думал. Что ж, я приговариваю, чтобы компания «Прекрасный дар жизни» завтра до пяти часов вечера выплатила истцу десять тысяч долларов. Позвоните в Кливленд и распорядитесь, чтобы чек выслали экспресс-почтой. Договорились?
   Кили ничего не остается, как кивнуть.
   – Далее, если запрошенные сведения к девяти часам утра не поступят по факсу, вас препроводят в городскую тюрьму Мемфиса, где вы и останетесь до выполнения моего распоряжения. Каждый день вашего пребывания в тюрьме обойдется вашей компании ещё в пять тысяч долларов.
   Киплер поворачивается и указывает пальцем на Драммонда.
   – А вас, мистер Драммонд, я предупреждал насчет этих документов неоднократно. Такое поведение недопустимо.
   Он гневно стучит молоточком и покидает судейское место.

Глава 44

   В обычных обстоятельствах я, возможно, испытывал бы неловкость, стоя в костюме и в сине-серой кепчонке с изображением тигра в Мемфисском аэропорту и подпирая спиной стену зала встречающих. Но этот день выдался далеко не обычным. Уже поздно, я валюсь с ног от усталости, но адреналин в моих жилах так и хлещет. Невозможно было и мечтать о более удачном исходе первого дня судебного процесса.
   Самолет из Чикаго прилетает во время, и вскоре меня опознают по моему нелепому головному убору. Женщина, лицо которой наполовину скрыто огромными темными очками, приближается ко мне, меряет меня взглядом и наконец спрашивает:
   – Вы – мистер Бейлор?
   – Да, это я. – Я здороваюсь за руку с Джеки Леманчик и её спутником, назвавшимся просто Карл. В руке он держит саквояж; другого багажа у парочки, судя по всему, нет. Оба заметно нервничают.
   По пути к отелю, а я везу их в «Холидей Инн», расположенный в центре города, в шести кварталах от здания суда, мы разговариваем. Джеки сидит впереди, рядом со мной. Карл пристраивается на заднем сиденье и безмолвствует, но стережет её зорко, как ротвейлер. Я рассказываю ей о сегодняшних событиях. Нет, никто даже не подозревает о её приезде. Джеки колотит мелкая дрожь. Она хрупкая, щуплая и, похоже, боится даже собственной тени. Только месть – ничто иное не могло привести её сюда.
   По просьбе Джеки, номер в отеле я забронировал на собственное имя. Мы втроем сидим за маленьким столиком в её номере на пятнадцатом этаже и репетируем предстоящий допрос. Все мои вопросы отпечатаны в том порядке, в котором я собираюсь их задавать.
   Если она и красива, то тщательно это скрывает. Волосы коротко подстрижены и довольно скверно выкрашены в какой-то несуразный темно-рыжий цвет. Питер Корса, адвокат Джеки, сказал, что она проходила какое-то лечение, но выпытывать подробности я не собираюсь. Глаза у неё красные и грустные, не подкрашенные. Джеки тридцать один год, у неё двое малолетних детишек, она разведена и, судя по внешности и поведению, трудно поверить, что в «Прекрасном даре жизни» она только тем и занималась, что кочевала из одной постели в другую.
   Карл подчеркнуто внимателен. То по руке её потреплет, то ответ подправит. Джеки хочет завтра же утром как можно раньше принести показания, чтобы улететь ближайшим рейсом.
   Я покидаю их в полночь.

* * *

   Во вторник в девять утра судья Киплер уже готов объявить заседание открытым, но в последнее мгновение просит пристава ненадолго попридержать присяжных в их комнате. Затем спрашивает Драммонда, получил ли тот затребованные сведения из Кливленда. Лично я за пять тысяч баксов в день готов даже немного потерпеть.
   – Да, ваша честь, их прислали час назад, – отвечает Драммонд, не скрывая облегчения. И тут же вручает мне стопку документов в дюйм толщиной и даже улыбается, передавая второй экземпляр Киплеру.
   – Сколько времени понадобится вам мистер Бейлор, чтобы ознакомиться с ними? – спрашивает его честь.
   – За тридцать минут уложусь, – бодро отвечаю я.
   – Прекрасно. Тогда присяжных мы пригласим в половине десятого.
   Мы с Деком уединяемся в небольшой конурке в конце коридора и изучаем документы. Как я и предполагал, это полная тарабарщина, расшифровать которую практически невозможно. Что ж, они у меня попляшут!
   В половине десятого в зал входят присяжные, и судья Киплер тепло их приветствует. Все в порядке, больных нет, попыток воздействовать на членов жюри не было.
   – Продолжайте, мистер Бейлор, – предлагает судья, открывая второй день процесса.
   – Мы бы хотели снова пригласить Эверетта Лафкина, – говорю я.
   Лафкина вызывают из комнаты для свидетелей, и он занимает уже привычное место. После вчерашнего позора ему никто не поверит. Драммонд, наверное, пытал его до самой полуночи. Выглядит вице-президент довольно помятым. Я вручаю ему заверенную копию документов, поступивших из руководимого им отдела, и спрашиваю, узнает ли он их.
   – Да, это компьютерная распечатка официальных статистических данных из отдела заявлений.
   – Данные взяты из компьютеров компании «Прекрасный дар жизни»?
   – Да.
   – Когда?
   – Вчера вечером.
   – И вы, как вице-президент, отвечаете за них?
   – Да, наверное.
   – Очень хорошо. Ответьте теперь, мистер Лафкин, сколько всего полисов по страхованию здоровья выдала компания «Прекрасный дар жизни» в 1991 году?
   После некоторого замешательства Лафкин начинает шуршать страницами распечатки. Мы терпеливо ждем. В зале стоит тишина, нарушает которую только шелест бумаги.
   «Вывалить документы всем скопом» – излюбленный тактический ход страховых компаний и их адвокатов. Они выжидают до последней минуты, а потом выгружают на порог конторы адвоката истца четыре контейнера, битком набитых всевозможной документацией. Мне удалось этого избежать исключительно благодаря покровительству Тайрона Киплера.
   Я лишь пробую на зубок то, что другим приходится разжевывать, глотать и переваривать. И на что, интересно знать, рассчитывали эти недоумки, вручив мне семьдесят страниц этой галиматьи?
   – Трудно сказать, – отвечает наконец Лафкин; голос его звучит еле слышно. – Нужно время, чтобы разобраться.
   – У вас было целых два месяца, – сурово напоминает Киплер; микрофон превосходно передает его голосовые модуляции. Его честь вне себя от возмущения. – Отвечайте на вопрос. – На адвокатов из «Трень-Брень» больно смотреть.
   – Меня интересуют три вопроса, мистер Лафкин, – говорю я. – Общее количество полисов по страхованию здоровья, количество заявлений на оплату страховки и количество отказов в выплате страховых премий. Только за 1991 год. Прошу вас.
   Вновь шелест страниц. Затем:
   – Если я правильно припоминаю, то в этом году у нас было около девяноста семи тысяч полисов.
   – Вы не можете свериться с документами и уточнить?
   Совершенно очевидно, что Лафкин не может. Он притворяется, что слишком поглощен изучением чисел и не слышит вопрос.
   – Вы и в самом деле занимаете пост вице-президента по заявлениям? – поддразниваю я.
   – Да! – рычит Лафкин.
   – Тогда позвольте мне спросить у вас вот что. Насколько вы можете судить, затребованные мной сведения в этих распечатках имеются. Да?
   – Да.
   – Так что вопрос только в том, чтобы их отыскать.
   – Если вы заткнетесь хотя бы на минуту, то я их найду! – огрызается он. Словно загнанный в угол зверь.
   – Мне не положено затыкаться, мистер Лафкин.
   Драммонд встает со своего места и в знак протеста выразительно воздымает руки.
   – Ваша честь, свидетель делает все возможное, чтобы отыскать нужные цифры.
   – Мистер Драммонд, в распоряжении свидетеля было целых два месяца на то, чтобы их отыскать. Вдобавок он вице-президент по заявлениям, и должен разбираться в собственных статистических выкладках. Протест отклонен.
   – Мистер Лафкин, давайте на минуту оставим эту распечатку в покое, – предлагаю я. – Скажите, каково в среднем бывает отношение числа страховых полисов к количеству заявлений о выплате страховки? В процентах.
   – В среднем, количество заявлений составляет восемь-десять процентов от общего числа выданных полисов.
   – А в скольких случаях вы отказываете в выплате страховой премии? Примерно.
   – Приблизительно в десяти процентах, – отвечает Лафкин. Ответы он почему-то знает, но особенно счастливым от этого не выглядит.
   – А какова средняя сумма, указанная в заявлении, независимо от того, удовлетворено или нет?
   Долгое молчание, Лафкин напряженно думает. Похоже, он уже готов сдаться на милость победителя. Ему хочется, чтобы кошмар этот закончился побыстрее, и он мог унести из Мемфиса ноги.
   – В среднем, около пяти тысяч долларов, – мычит он.
   – Но ведь встречаются и заявления о выплате всего нескольких сот долларов, верно?
   – Да.
   – Тогда как некоторые заявления стоят сотни тысяч, да?
   – Да.
   – Так что среднюю цифру определить довольно сложно, не правда ли?
   – Да.
   – Тогда скажите, те средние показатели, которые вы только что привели – они типичны для страховой отрасли или уникальны для «Прекрасного дара жизни»?
   – Мне трудно судить обо всей страховой отрасли.
   – То есть, вы не знаете точного ответа?
   – Этого я не говорил.
   – Значит ответ вам известен? Тогда отвечайте.
   Лафкин сутулится и вжимает голову в плечи. Вице-президент мечтает лишь об одном: раствориться в воздухе.