Гришем Джон. Золотой дождь

Глава 53

   Если в Кливленде кончина «Прекрасного дара жизни» – новость номер один, то Мемфис продолжает преспокойно жить своей жизнью. В газете за среду об этом ни слова. А вот небольшая заметка про Клиффа Райкера есть. Вскрытие показало, что причиной смерти послужили удары по голове, нанесенные неким тупым предметом. Вдову Райкера арестовали было, но теперь уже выпустили. Семья покойного жаждет свершения правосудия. Похороны назначены на завтра в маленьком городке, из которого молодая чета в свое время бежала в Мемфис.
   Пока мы с Деком изучаем газету, из конторы Питера Корсы поступает факсимильное сообщение. Это копия длиннющей передовой из кливлендской газеты, целиком посвященной громкому скандалу с «Пинн-Конн Груп». По меньшей мере два суда присяжных уже рассматривают это дело. Иски против самой компании и подчиненных ей структур, в особенности, «Прекрасного дара жизни», объявившего о банкротстве, поступают тоннами. Адвокаты завалены работой по уши.
   Вчера днем в Нью-Йорке, в Международном аэропорту Кеннеди, при попытке вылететь в Лондон вместе со своей супругой был задержан М. Уилфред Кили. Арестованный утверждает, что собирался просто отдохнуть. Тем не менее ни сам он, ни его жена, так и не смогли назвать хотя бы один европейский отель, где бы их ждали.
   Судя по всему, в течение последних двух месяцев компании понесли чудовищные финансовые потери. Поначалу деньги шли на покрытие убытков от опрометчивых вложений, но затем их стали просто перекачивать неведомо куда, и следы их окончательно затерялись. Иначе говоря, плакали наши денежки.
   Первым нам звонит Лео Драммонд. Рассказывает мне про «Прекрасный дар жизни», как будто я сам этого не знаю. После непродолжительного разговора мне даже трудно определить, кто из нас удручен сильнее. Ни одному из нас за участие в кровопролитной войне не заплатят ни цента. Драммонд не вспоминает про спор, возникший у него со своим бывшим клиентом по поводу моего предложения уладить дело миром, но сейчас это и ни к чему. «Прекрасный дар жизни» уже не в состоянии вчинить ему иск за преступную небрежность при ведении дела. Компании удалось отвертеться от выплаты пятидесяти миллионов Блейкам, и теперь она не за что обвинять Драммонда. Да и «Трень-Брень» отделалась легким испугом.
   Следующий звонок от Роджера Райса, нового адвоката мисс Берди. Он поздравляет меня с вердиктом. Эх, знал бы он цену моей победы! Райс уверяет, что думает обо мне с тех пор, как увидел мою фотографию в воскресной газете. Мисс Берди в очередной раз пытается изменять свое завещание, а все флоридские родственнички от неё уже на стенку лезут. Делберту с Рэндолфом наконец удалось выжать из неё подпись на каком-то наспех состряпанном документе, вооружившись которым братцы рванули в Атланту и начали требовать от адвокатов, чтобы те раскрыли им всю подноготную богатства матушки. Но адвокаты уперлись и стояли стеной. Братья осаждали Атланту в течение двух дней. Один из адвокатов позвонил Роджеру Райсу, и тогда правда выплыла наружу. Делберт и Рэндолф спросили у этого адвоката в упор, правда ли, что их мать обладает состоянием в двадцать миллионов. адвокат не выдержал и рассмеялся им в лицо, чем здорово разозлил обоих. В конце концов, убедившись, что мамаша водит их за нос, они воротились во Флориду.
   Поздно вечером в понедельник мисс Берди позвонила Роджеру Райсу домой и сказала, что возвращается в Мемфис. Добавила, что пыталась связаться со мной, но не сумела меня застать. Мистер Райс рассказал ей про мой процесс и про пятидесятимиллионный вердикт, чем привел мисс Берди в восторг. «Вот молодчина, – сказала она. – Весьма недурно для мальчонки, который помогал мне по хозяйству». Словом, весть о том, что я теперь богат, не оставила её равнодушной.
   Как бы то ни было, добавляет Райс, мне следует ждать её возвращения в любую минуту. Я благодарю его, и мы прощаемся.

* * *

   Морган Уилсон внимательно изучила все обстоятельства дела четы Райкеров, и склоняется к тому, чтобы отказаться от обвинения. Однако её босс, Эл Вэнс, ещё колеблется. Морган ведет меня в его кабинет.
   Вэнса избрали окружным прокурором ещё при царе Горохе, и с тех пор он всякий раз с легкостью переизбирается на новый срок. Ему около пятидесяти, и в свое время он всерьез подумывал о карьере политика. Впрочем, упустив благоприятный случай, он с тех пор довольствовался своим положением. Вэнса отличает редкая для прокуроров черта – он терпеть не может репортеров.
   Он поздравляет меня с вердиктом. Я ему очень признателен, но – по причинам, известным только мне – желания обсуждать свой триумф не выражаю. Думаю, что не пройдет и двадцати четырех часов, как новость о банкротстве «Прекрасного дара жизни» разнесется по Мемфису, и тогда – прощай мой ореол благоговения.
   – Все они просто чокнутые, – говорит Вэнс, швыряя папку на стол. – Трезвонят мне целыми днями напролет. С утра уже дважды звонит. Моя секретарша говорила с отцом Райкера и с одним из братьев.
   – А что они хотят? – интересуюсь я.
   – Смертного приговора для вашей клиентки. Без суда и следствия – сразу на электрический стул. Ее выпустили из тюрьмы?
   – Да.
   – Она в надежном месте?
   – Да.
   – Вот и прекрасно. Они настолько безмозглые, что угрожают ей прямо по телефону. Даже не понимают, что тем самым преступают закон. Совершенно чокнутые.
   Мы всей трое сходимся во мнении, что Райкеры невежественны, тупы и опасны.
   – Морган не хочет обвинять её, – продолжает Вэнс. Морган согласно кивает.
   – Это очень просто, мистер Вэнс, – говорю я. – Вы можете вынести дело на большое жюри^[17] и, возможно даже добьетесь того, что Келли предъявят обвинение. Но на судебном процессе вы обречены. Я буду размахивать этой тяжелой битой прямо перед присяжными и приведу дюжину экспертов по избиениям женщин мужьями. Я сделаю из неё мученицу, а вас возненавидит вся Америка. И ни один присяжный в здравом уме не проголосует за обвинительный приговор.
   Не дожидаясь ответа, я продолжаю:
   – Мне наплевать на его семью. Но если они вынудят вас затеять процесс, вы об этом горько пожалеете. Причем после единодушного оправдательного вердикта из вас же сделают козла отпущения.
   – Он прав, Эл, – тихонько вставляет Морган. – Ни один суд не вынесет ей обвинительный приговор.
   Эл и без того был уже готов идти на попятный, но ему хотелось услышать подтверждение от нас обоих. Он соглашается снять обвинение. Морган обещает ещё до полудня отправить мне факс с копией постановления.
   Я благодарю их и быстрехонько сматываюсь. Настроения меняются часто. Спускаясь один в лифте, я не могу сдержать торжествующей улыбки. Все обвинения будут сняты! Навсегда!
   Я как на крыльях лечу к своей машине.

* * *

   Выпущенная с улицы, пуля проделала аккуратную дырочку в оконном стекле нашей приемной, насквозь пронзила стойку для зонтиков и завершила свой путь глубоко в стене. Когда раздался выстрел, Дек сидел как раз в приемной. Пуля просвистела в десятке футов от его головы. К чести Дека, он не бросился к окну очертя голову. Нет, он забился под стол и не вылезал несколько минут.
   Потом он догадался запереть входную дверь и, затаив дыхание, ждал прихода убийц. Но никто не пришел. Все это случилось примерно в половине одиннадцатого, пока я был у Эла Вэнса. Судя по всему, стрелявшего никто не видел. Обычное дело – ни одного свидетеля. В нашей части города выстрелы не редкость.
   Дек первым делом позвонил Мяснику, который, конечно же, спал. Двадцать минут спустя вооруженный до зубов Мясник уже был в конторе и хлопотал над перепуганным Деком, как наседка над цыпленком.
   Когда я вхожу, они изучают отверстие в стекле; Дек рассказывает мне, как все случилось. Дек, должно быть, и во сне дергается и трясется, сейчас же его просто колотит. Срывающимся голосом он уверяет, что с ним все в порядке. Мясник говорит, что постережет внизу – вдруг они вернутся. В машине у него два помповых ружья, да ещё и автомат АК-47. Я не завидую Райкерам, если им вздумается ещё раз поупражняться в стрельбе по моим окнам.
   Букеру я дозвониться не могу. Он уехал с Марвином Шэнклом за город допрашивать свидетеля. Я оставляю автоответчику сообщение, что перезвоню позже.

* * *

   Мы с Деком хотим посидеть за ланчем в спокойной обстановке, вдали от восторженных толп и шальных пуль. Закупив сандвичи в деликатесной лавке, мы с аппетитом жуем их, сидя в кухне мисс Берди. Мясник охраняет наш покой, сидя в своем автомобиле, который стоит рядом с моим «вольво». У него руки чешутся попробовать АК-47 в деле.
   Вчера приходила уборщица, которую я приглашаю раз в неделю, и весь дом сияет чистотой и свежестью. Удивительно, но даже плесенью не пахнет. Словом, все готово к приезду мисс Берди.
   Сделка наша проста и безболезненна. Деку достаются любые наши дела, а мне – две тысячи долларов. Выплата в течение трех месяцев. При необходимости, Дек может обратиться к услугам любого другого адвоката. Он также имеет право избавиться от любого из моих дел, которое ему не по нутру. Так, например, вся раффинзовская коллекция вернется к Букеру. Ему это, понятно, не понравится, но ничего – переживет как-нибудь.
   Разбор накопившихся дел много времени не отнимает. Даже удивительно, сколь малое число дел и клиентов мы заполучили за полгода.
   На банковском счету фирмы сейчас три тысячи четыреста долларов, но и неоплаченных счетов накопилось немало.
   Мы уплетаем сандвичи и договариваемся об условиях расставания. Деловые проблемы улаживаются легко. Иное дело – личные. Будущее Деку не светит. Экзамены ему не сдать, податься некуда. За несколько недель он разберет оставшиеся после дела, но работать без легального прикрытия – типа Брюзера или меня – он не имеет права. Мы оба прекрасно это понимаем, но тема слишком болезненная, и мы её не затрагиваем.
   Дек признается, что опять на бобах.
   – Проигрался? – спрашиваю я.
   – Да. На днях последнее в казино спустил. Не могу я без этой заразы. – Он уже спокоен, голос почти безмятежен. Дек смачно откусывает кусок маринованного огурчика и громко чавкает.
   Прошлым делом, затевая общее дело, каждый из нас только что получил пять с половиной тысяч долларов, и мы вложили в общую копилку по две тысячи. Мне приходилось несколько раз запускать руку в свою мошну, но и сейчас на моем банковском счету осталось ещё две тысячи восемьсот долларов. Исключительно благодаря моей бережливости и почти аскетическому образу жизни. Дек тоже ничего не тратил. Он разом спустил свое состояние за игрой в блэк-джек.
   – Вчера вечером я разговаривал с Брюзером, – признается он. Я нисколько не удивлен.
   – И где же он?
   – На Багамах.
   – Вот как. И Принц с ним?
   – Угу.
   Что ж, это приятно, и камень с сердца свалился. Впрочем, я убежден, что Дек знал об этом и раньше.
   – Значит им все-таки удалось улизнуть, – задумчиво говорю я, глядя в окно и пытаясь представить эту парочку в темных очках и соломенных шляпах. Да, здесь у них была совсем другая жизнь.
   – Да. Я и сам не знаю – как. Да и не спрашиваю. – Лицо Дека непроницаемо. Он погружен в собственные мысли. – Между прочим, их денежки все ещё здесь.
   – И сколько?
   – Четыре миллиона, наличными. Это то, что они по клубам нахапали.
   – Четыре миллиона?
   – Угу. И все в одном месте. В подвале одного склада. Прямо здесь, в Мемфисе.
   – И сколько тебе предлагают?
   – Десять процентов. Если я доставлю деньги в Майами, то остальное Брюзер берет на себя.
   – Не связывайся с этим, Дек.
   – Никакого риска тут нет.
   – Тебя поймают и упрячут за решетку.
   – Сомневаюсь. Федералы уже и думать про них забыли. А про деньги они даже не подозревают. Наверняка считают, что Брюзер прихватил с собой вполне достаточно, и живет припеваючи.
   – Так он нуждается в деньгах?
   – Понятия не имею. Во всяком случае, ему не терпится их заполучить.
   – Не рискуй, Дек.
   – Слишком уж соблазнительно. Эти деньги поместятся в обычном пикапе, который можно взять напрокат. По словам Брюзера, на погрузку уйдет не больше пары часов. Я перегоню пикап в Майами и дождусь дальнейших указаний. Два дня – и я богач.
   Дек смотрит перед собой отсутствующим взглядом. Я не сомневаюсь: он рискнет. Они с Брюзером уже разработали план. Я его предупредил. Больше от меня ничего не зависит.
   Мы покидаем дом мисс Берди и перебираемся в мою берложку. Дек помогает мне перенести в машину кое-какие вещи. В багажник все не помещается, и я складываю остальное на заднее сиденье. В контору я заезжать не стану, и мы с Деком прощаемся тут же, у гаража.
   – Я камня за пазухой не держу, Руди, – говорит он. – Ты уезжаешь с чистой совестью.
   – Будь осторожен, Дек.
   Мы неловко обнимаемся, и на глаза мне наворачиваются слезы.
   – А ведь ты вошел в историю, Руди.
   – Не я, а мы с тобой.
   – Да, – вздыхает Дек. – Хотя не разбогатели ни на грош.
   – Зато есть чем похвастать, – утешаю я.
   Мы жмем друг другу руки, и я замечаю – глаза Дека тоже увлажняются. Шаркающей поступью, нелепо подергиваясь, он направляется к машине, в которой сидит Мясник. Машет мне на прощание, и они отъезжают.
   Я пишу длинное послание мисс Берди, обещаю позвонить ей. Письмо оставляю на кухонном столе, поскольку знаю – она уже вот-вот приедет. В последний раз проверяю, все ли в порядке, и навсегда прощаюсь со своей уютной берложкой.
   Я качу в банк и закрываю свой счет. Двадцать восемь стодолларовых банкнот приятно хрустят в ладони. Я прячу стопку купюр под резиновый коврик «вольво».

* * *

   Когда я стучу в дверь Блейков, уже смеркается. Дот отпирает и, узнав меня, едва не улыбается.
   В доме темно и безмолвно, соблюдается траур. Боюсь, что навсегда. Бадди свалил грипп.
   За чашкой растворимого кофе я делюсь новостью: «Прекрасный дар жизни» скопытился, в очередной раз надув своих клиентов. Если не случится чуда, то мы не получим ни гроша. Дот воспринимает мои слова именно так, как я и ожидал.
   Причин кончины «Прекрасного дара жизни» несколько, но Дот согревает мысль, что именно она нажала на спусковой крючок. По мере моего рассказа, её глаза все больше сияют, а лицо впервые за долгое время освещается улыбкой. Все-таки ей удалось пустить по миру этих мерзавцев. Поделом вам, козлы вонючие, будете знать, как связываться с маленькой решительной женщиной из города Мемфис, штат Теннесси.
   Завтра она отправится на могилу своего сыночка и поделится с ним радостной вестью.

* * *

   Келли с нетерпением дожидается меня, сидя в гостиной с Бетти Норвелл. Она нервно сжимает в руке небольшую кожаную сумку, которую я купил ей вчера. В сумке туалетные принадлежности и кое-какие тряпки – помощь приюта. Это – все пожитки Келли.
   Мы подписываем необходимые бумаги, горячо благодарим Бетти и прощаемся. Бредем к машине, держась за руки. Садимся, переводим дух, и я трогаюсь с места.
   Пистолет покоится под моим сиденьем, но я уже не тревожусь.
   – Куда едем, малышка? – спрашиваю я, когда мы выезжаем на кольцевую автостраду. Мы оба смеемся из-за волшебного ощущения. Ведь нам абсолютно все равно, в какую сторону ехать!
   – Мне бы хотелось увидеть горы, – говорит Келли.
   – Мне тоже. На Востоке или на Западе?
   – Высокие горы.
   – Тогда – на Запад.
   – Я хочу, чтобы там снег был.
   – Найдем где-нибудь.
   Келли пристраивается поближе и кладет голову на мое плечо. Я глажу её по коленкам.
   Мы пересекаем Миссисипи и въезжаем в Арканзас. Мемфис растворяется позади. Поразительно, сколь скоропалительно мы приняли это решение. Ведь ещё утром мы даже не были уверены, что Келли разрешат покидать пределы округа. Теперь же все обвинения против неё сняты, а в кармане у меня лежит соответствующая бумага, подписанная самим окружным прокурором. А в три часа дня Келли освободили от залога.
   Мы собираемся устроиться в таком месте, где нас никто не найдет. Я не боюсь, что нас с Келли попытаются выследить, но я мечтаю, чтобы нас оставили в покое. Я не хочу даже слышать про Дека с Брюзером. Не хочу знать про кончину «Прекрасного дара жизни». Я не хочу, чтобы мисс Берди обращалась ко мне за советами. Не хочу вспоминать про смерть Клиффа и хочу побыстрее стереть из памяти все связанные с этим события. Когда-нибудь мы с Келли заведем об этом разговор, но, боюсь, что очень нескоро.
   Выберем небольшой университетский городок. Келли хочет поступить в колледж – ведь ей всего двадцать. Да и у меня ещё молоко на губах не обсохло. На нашу долю выпало слишком много тягот – пора наконец познать вкус жизни. Я хотел бы преподавать историю в средней школе. Думаю, что труда мне это не составит. В конце концов, не зря же я семь лет грыз гранит науки в своем колледже.
   И никогда, ни при каких обстоятельствах, я не вернусь к юриспруденции. Без подтверждения моя лицензия скоро утратит силу. Голосовать я ни за кого не стану, так что в состав жюри присяжных меня привлечь не удастся. И вообще, пока я жив, ноги моей не будет ни в одном из судебных залов.
   Мы обмениваемся улыбками и радостно смеемся. Поток автомобилей редеет, рельеф выравнивается. Мемфис уже в двадцати милях за моей спиной. И я даю себе клятву никогда в него не возвращаться.