Губерман Игорь. Вечерний звон

   Приятель мой (Семен его зовут – еврей, конечно) отыскал какие-то вполне научные обоснования и доказательства своей безумной и прельстительной идеи. Даже у философа Платона ухитрился подходящую найти цитату: «Человек – игрушка Бога». Написал (и напечатал!) несколько статей в журналах – тех высоколобых и простому смертному невнятных, что специалистам предназначены, его никто не опроверг, не обругал и не предал насмешке. Но только физики – единственные люди, с кем он мог бы и хотел бы это обсудить, – никак его не звали и не допускали даже на свои ученые собрания. На это он и жаловался в разговоре:
   – Они, ты понимаешь, вежливо и так уклончиво мне говорят: какой ты, на хуй, физик, если ты – врожденный математик. Даже выслушать не соглашаются, вот суки! Страшно им, что не сумеют возразить.
   А я – вполуха его слушал, искоса поглядывая в сторону стола, где свежим инеем сияла водка – только что из холодильника. Как жадно я его расспрашивал бы раньше, как бы наслаждался от уловленных деталей этого прекрасного умалишения – а вдруг и правда? Я тогда и ощутил, как высохло мое былое любопытство. Потому я и хочу с ним повидаться чуть попозже, там ведь это выяснится наверняка.
   А еще психологи приписывают моему возрасту – и недоверчивость и простодушие одновременно. Я, дескать, подозрителен и скептик, только и наивен и доверчив. Самое обидное, что так оно и есть. Чтоб не вдаваться в обсуждение, я просто расскажу одну историю. В Москву как-то из Питера (тогда еще – из Ленинграда) очень грамотный торговец живописью прикатил. В те времена именовали их фарцовщиками. А явился он по зову одного известного (впоследствии) поэта, ибо с ним они работали на пару. И купили они так удачно несколько картин, что им еще одну работу за почти бесплатно уступили. Глядя (уже дома у поэта) на почти абстрактную картину эту, озаренно вдруг сказал фарцовщик:
   – А ведь это может быть вполне портретом молодого Маяковского работы Жегина!
   Партнеры молча друг на друга глянули и поняли друг друга с полувзгляда. И поэт взял трубку, чтобы позвонить Лиле Брик. Он у нее в гостях бывал и числился вполне приличным человеком, но такие нравственные мелочи немного стоили перед возможностью отменно заработать. И конечно, были сразу же они приглашены приехать показать такую ценную находку. Лиля Брик не слышала от Маяковского о том, что был такой портрет, но сходство было, его можно было усмотреть, и нескрываемо разволновалась импульсивная старушка. Да тем более немедля выяснилось, что из Питера был специально тот портрет привезен этим симпатичным человеком, явно знатоком и понимателем. Да и поэт уверен был, что это юный Маяковский.
   О цене узнав, поахала старушка, а чтоб ей подумать не спеша, этих гурманов живописи пригласила посмотреть на то, что у нее уже давно имелось. Среди прочего похвасталась она работой Пиросмани – хоть и небольшим холстом, однако же отменным примитивом. И застенчиво сказала, что картину эту обожает, что большие деньги на нее потратила и ценит более всего в своей коллекции. Потом они вернулись в комнату, откуда начали весь разговор и где стоял на стуле предлагаемый портрет, и Лиля Брик спросила, разливая кофе, до какой цены возможно снизить плату. Но фарцовщик холодно сказал, что о деньгах уже не может быть и речи: так ему понравилась работа Пиросмани, что возможен только лишь обмен. Хотя он понимает, что неравноценна эта мена и немало он на этом потеряет, но уж очень ему хочется повесить Пиросмани у себя. Старушка отказалась наотрез. Они неторопливо пили кофе, вдумчиво беседуя о живописи, только Лиля Брик с портрета не сводила глаз и явно проникалась вожделением. Поэт портретом тоже любовался, чем немало, очевидно, это вожделение подстегивал. И через час два этих жулика ушли с работой Пиросмани. А на улице фарцовщик кинулся к ближайшей будке телефона-автомата, чтобы позвонить знакомому коллекционеру. Сумма обещала быть значительной. И разумеется, их пригласили приезжать немедленно. Фанатик-коллекционер, бумагу развернув, сказал восторженно:
   – Ах, Боже мой! Потом опять сказал:
   – Какое счастье!
   И немедля пояснил:
   – Ну, наконец-то Лиля Юрьевна отделалась от своего фальшака.
   А впрочем, и наивны мы бываем тоже очень часто. Как это ученым ни обидно, только старость непонятна и загадочна для изучения ничуть не менее, чем молодость. У нас от состояния здоровья так меняются поступки и суждения, что молодым нас просто не понять. Отсюда – и легенды о капризности и переменчивости настроения у многих пожилых людей. А это просто вразнобой играют наши внутренние органы. Влияя на разлад и дисгармонию всех наших чувств, ума, души и осознания реальности.
   Вот, например (об осознании реальности, но столь же – об уме). Мы как-то с Яном Левинзоном по Америке совместно покатались. Ян читал рассказы, я – стишки, поездили мы весело, удачно и находчиво. А вскорости одна старушка Яна встретила и одобрительно ему сказала:
   – Янчик, я вас с Губерманом видела в Америке. Вполне, вполне. Ты знаешь, если бы вы оба пели на идише, я б вам устроила концерт в Германии.
   Поэтому порою разговоры стариков забавны так же, как наивные речения детей. В одном американском госпитале моя добрая знакомая работает переводчицей: у русских стариков с английским плохо. Изредка она записывает диалоги. Вот один из них, к примеру.
   Врач: «Что вас беспокоит более всего?»
   Пациент: «Чтоб не было войны».
   Или еще.
   Врач скорой помощи: «Больная все время что-то повторяет!»
   Переводчик: «Вы что-то хотите сказать врачу и медсестре?»
   Пациентка: «Чтоб они все сдохли!»
   А две фразы из услышанного мельком диалога в очереди на прием я просто не могу не привести – уж очень яркое свидетельство того, что жизнелюбие сохранно и в весьма преклонном возрасте.
   Мужчина: «Что вы такое говорите! Это в мои-то годы!»
   Женщина: «Ну ведь лежать-то ты можешь!»
   Но все же без короткого целебного рецепта я никак не обойдусь. У одного из мудрейших людей нашего времени, у раввина Адина Штайнзальца, я наткнулся в интервью каком-то на благоуханную хасидскую байку. Однажды у зашедшего приятеля спросил хозяин дома, не желает ли гость немного выпить. С удовольствием, ответил гость, пошлите мальчика, пускай нам принесет. Но пожилой хозяин встал и сам принес вино.
   – А почему ты не послал мальчика? – спросил приятель.
   – Видишь ли, – сказал ему хозяин, – я стараюсь сохранить мальчика в себе и потому время от времени я посылаю его что-нибудь сделать.
   Я за то и обожаю байки, что в отличие от мыслей никаких они не просят комментариев.
   Да, пакостный и зачастую унизительный сезон, конечно, эта светлая безоблачная старость. Только есть в нем что-то привлекательное тоже. Я и молодым, и зрелым искренне советую: не проходите мимо. Лучше времени, чтобы обдумать и постичь несовершенство мироздания, у вас уже не будет никогда. Притом – достаточного времени, чтоб это постижение облечь в достойные и крайне точные слова. Так, например, одна одесская старушка мне сказала:
   – Главное в мужчине – чтобы мог взаимопонимать.
   На кухне нашей ужиная как-то раз, мы разговаривали о свободе слова и печати – редкостном периоде в истории российской. И спросил я свою очень пожилую тещу, что она об этом думает. И Лидия Борисовна ответила задумчиво:
   – Ну, страха уже нет почти, про стыд – совсем забыли, а в общем если посмотреть, то как писали всякую хуйню, так и пишут.

Послесловие

 
***
Когда-то мысли вились густо,
но тихо кончилось кино,
и в голове не просто пусто,
но глухо, мутно и темно.
***
Недаром Талмуд запрещает евреям
рулады певичек: от них мы дуреем;
у пылких евреев от женского пения -
сумятица в мыслях
и с пенисом трения.
***
С Талмудом понаслышке я знаком
и выяснил из устного источника:
еврейке после ночи с мясником -
нельзя ложиться утром под молочника.
***
Хотя еще смотрю на мир со сцены,
хотя почти свободен от невзгод,
но возраста невидимые стены
растут вокруг меня из года в год.
***
Об угол биться не любя,
углов я не боюсь,
я об углы внутри себя
гораздо чаще бьюсь.
***
Странная всегда варилась каша
всюду, где добру сперва везло:
близилась вот-вот победа наша,
но торжествовало – снова зло.
***
Придя из темноты,
уйду во мрак,
евреями набит житейский поезд;
 
 
дурак еврейский -
больше, чем дурак,
поскольку энергичен и напорист.
***
В каждом зале я публики ради
чуть меняю стихи и репризы,
потому что бывалые бляди
утоляют любые капризы.
***
Живу я праведно и кротко,
но с удовольствием гляжу,
как пышнотелая красотка
в кино снимает неглижу.
***
Почти каждый вечер
томлюсь я и таю,
душой полыхаю и сердцем горю;
какую херню я при этом читаю,
какую хуйню я при этом смотрю!
***
Теперь я часто думаю о Боге,
о пламени загробного огня,
и вижу, подводя свои итоги,
как сильно подвели они меня.
***
Хотя врачи с их чудесами
вполне достойны уважения,
во мне болезни чахнут сами
от моего пренебрежения.
***
Уже который год подряд
живу я тускло, вяло, бледно,
и я б охотно принял яд,
но для здоровья это вредно.
***
Увы, челнок мой одинокий
уплыть не в силах далеко:
хотя старик уже глубокий,
а мыслю я неглубоко.
***
Я крепко в этой жизни уповал
на случай, на себя и на авось,
поэтому ни разу наповал
еще меня свалить не удалось.
***
Угрюмой страсти не тая,
полна жестокого томления,
давно спилась душа моя
и к ночи жаждет утоления.
***
Думаю
во дни утрат и бедствий,
как жесток житейский колизей,
лишь растет за время путешествий
список одноразовых друзей.
***
Мучась недоверием к уму
или потому, что духом нищи, -
люди ищут Бога. Но Ему
ближе те, которые не ищут.
***
Видит Бог – не до дна высыхают
соки жизни в дедах и папашах,
и желания в нас полыхают,
охуев от возможностей наших.
***
Было в долгой жизни много дней,
разного приятства не лишенных,
думать нам, однако же, милей
о грехах, еще не совершенных.
***
В Израиле, в родной живя среде,
смотрю на целый мир я свысока;
такой страны прекрасной нет нигде;
но нету и у нас ее пока.
***
Никто ловчей, чем лилипуты
различных видов и размеров,
не изготавливает путы,
чтобы стреножить Гулливеров.
***
Борьба со злом -
извечная игра,
ее шторма и штили хаотичны;
забавно, что апостолы добра
по большей части малосимпатичны.
*** 
Над этим сильно поработав,
я преуспел в конце концов:
стал дураком у идиотов
и мудаком – у мудрецов.
***
Всякий миф обо мне справедлив,
я такой, а не просто плохой:
рыбу в мутной воде половив,
из воды выхожу я сухой.
***
Стиха причудливая вязь,
питаясь внутренним горением,
таит загадочную связь
духовности с пищеварением.
***
Не слесарь, не философ, не правитель,
я мелкое свое клюю пшено,
однако я типичный представитель
чего-то, что названья лишено.
***
Нет печали, надрыва и фальши
в легких утренних мыслях о том,
как заметно мы хуже, чем раньше,
хоть и лучше, чем будем потом.
***
В людях, на книгах воспитанных,
дремлют опасные дрожжи:
множество мыслей прочитанных
сам сочиняю я позже.
***
Теперь душа моя пуста,
ей чужд азарт любого вида,
и суп из бычьего хвоста
мне интересней, чем коррида.
*** 
В потоке мыслей, слов, деяний -
мне всюду видится игра,
где зло в любом из одеяний -
тень или следствие добра.
***
Нынче грустный вид у Вани,
зря ходил он мыться в баньку,
потому что там по пьяни
оторвали Ваньке встаньку.
***
Я стал отшельник и бирюк,
боюсь мельканья слов и лиц,
теперь познания урюк
я молча ем с немых страниц.
***
Я довольно выигрышный
вытянул билет:
не был генералом, не был депутатом,
самой хилой премии
не было и нет;
но, хворая, хочется быть лауреатом.
***
Есть люди -
их повадка так решительна,
как будто ими истина добыта,
их речь -
неотразима и внушительна,
и в мягкое обернуты копыта.
*** 
Увы, но в учебники школьные,
чтоб жалоб не слали родители,
мои сочинения вольные
не станут включать составители.
***
Те – рискуют, играя ва-банк,
те – в конфузливом чахнут неврозе,
а еврей – он и наглый, как танк,
и застенчив, как хер на морозе.
***
Как ни прячься,
как ни спорь и как ни лги,
как ни рыскай, словно заяц по полям,
а приходится сполна платить долги
по чужим и коллективным векселям.
***
На жизненном пути в любом из мест
бывало то забавно мне, то лестно,
что многие мне свой совали крест,
надеясь понести его совместно.
***
Мы так во всем различны потому,
что Бог нас лепит в разном настроении,
а если поднесли стакан Ему, -
видны следы похмелья на творении.
***
Я думаю о грязи, крови, тьме,
о Божьем к нашей боли невнимании;
я думаю о Боге -
Он в уме?
И ум ли это в нашем понимании?
***
Всего одна в душе утрата,
но возместить ее нельзя:
Россия, полночь, кухня чья-то
и чушь несущие друзья.
***
Не ликуйте, закатные люди,
если утром вы с мыслями встанете:
наши смутные мысли о блуде
не из тела плывут, а из памяти.
***
России только те верны,
кого навек постигло мнение,
что не могло судьбу страны
просрать ее же население.
***
Как пастух Господь неумолим,
но по ходу жизни очень часто
мне бывает стыдно перед Ним,
как Его наебывает паства.
*** 
Я не пью, а дамам в ушки
лесть жужжу, как юный шмель,
я сегодня на просушке,
я лечу вчерашний хмель.
***
Не лучший представитель человечества,
я зря так над Россией насмехался:
мне близок и любезен дым отечества,
в котором я хрипел и задыхался.
***
И понял я, что это возрастное,
виной тут не эпоха, а года:
знакомые приходят на съестное,
а близких – унесло кого куда.
***
Туманный мир иллюзий наших -
весьма пленительный пейзаж,
когда напитки в тонких чашах
перетекают в нас из чаш.
***
Душе быть вялой не годится:
холена если и упитанна,
то в час, когда освободится,
до Бога вряд ли долетит она.
***
То время, когда падал и тонул,
для многих было столь же непогоже.
Я помню, кто мне руку протянул,
а кто не протянул, я помню тоже.
***
На всех я не похож – я много хуже,
со вкусом у меня большой провал:
я часто отраженью солнца в луже
не менее, чем солнцу, рад бывал.
***
Настало духа возмужание;
на плоть пора накинуть вожжи;
пошли мне, Боже, воздержание,
но, если можно, чуть попозже.
***
Да, Господь, умом я недалек,
только глянь внимательно и строго:
если я кого-нибудь развлек -
значит, он добрее стал немного.
***
Делам общественным и страстным
я чужероден и не гож,
я стал лицом настолько частным,
что сам порой к себе не вхож.
*** 
Рассудок мой -
на книгах поврежденный,
как только ставишь выпивку ему -
несется, как свихнувшийся Буденный,
в пространства, непостижные уму.
***
Один печалящий прогал,
одно пятно в душе осталось:
детишек мало настрогал
я за года, когда строгалось.
***
Русь воспитывала души не спеша,
то была сурова с ними, то нежна,
и в особенности русская душа -
у еврея прихотлива и сложна.
***
Былое пламя – не помеха
натурам пылким и фартовым,
былых любовей смутно эхо
и не мешает песням новым.
*** 
Во мне пылает интерес
и даже зависть есть отчасти,
когда читает мелкий бес
про демонические страсти.
***
В судьбе – и я, мне кажется, не вру -
еще одна есть нить помимо главной:
выигрывая явную игру,
чего-то мы лишаемся в неявной.
***
Уже давным-давно замечено,
и в этом правда есть, конечно:
всегда наружно искалечено
то, что внутри не безупречно.
***
Безжалостна осенняя пора,
пространство наслаждений стало уже,
и если я напьюсь теперь с утра,
то вечером я пью гораздо хуже.
***
Чем дольше живу я,
тем вижу я чаще
капризы душевной погоды:
мечты о свободе -
сочнее и слаще
печалей и болей свободы.
***
Я стар уже,
мне шутки не с руки,
зато идей и мыслей – вереницы;
учителю нужны ученики,
но лучше, если это ученицы.
***
Еврей, который не хлопочет
и не бурлит волной шальной, -
он или мысленно клокочет,
или хронический больной.
***
Мы много натворили, сотворили,
и нам уже от жизни мало нужно,
мы жаримся на счастье, как на гриле,
и хвалим запах жареного дружно.
***
Меня не оставляет чувство бегства:
закат мой не угрюм и даже светел,
но кажется, что я сбежал из детства
и годы, что промчались, не заметил.
***
За все, что делал я по жизни,
прошу я малости у Бога:
чтоб на моей нетрезвой тризне
попировал и я немного.
***
Рад я, что за прожитые годы
в чаше, мной уже опустошенной,
было недозволенной свободы
больше, чем убогой разрешенной.
***
Когда тебе на плечи долг возложен
и надо неотложно поспешить,
особенно приятно лечь на ложе
и свет неторопливо потушить.
***
Я мыслями бываю озарен
и счастлив, отдаваясь их течению, -
похоже, я судьбой приговорен
к пожизненному умозаключению.
***
У юности душа – как общежитие:
я сам ютился где-то на краю,
но каждое любовное соитие
в душе селило пассию мою.
***
К усердному не склонен я труду,
я горечи земной ленивый мельник,
но столько трачу слов на ерунду,
что я – скорее мот, а не бездельник.
***
Я выбрал музу потребительства -
она гулящая старуха,
но я храню и вид на жительство
среди витающего духа.
***
Живу я, почти не скучая,
жую повседневную жвачку,
а даму с собачкой встречая,
охотней смотрю на собачку.
***
Свои различные круги
в раю всем душам назначают,
а там заклятые враги
друг друга с нежностью встречают.
***
Витая мыслями на звездах,
высоколобые умы
ничуть не реже портят воздух,
чем низко мыслящие мы.
***
Услыша стариковское брюзжание,
я думаю с печалью всякий раз:
оставив только хрип и дребезжание -
куда уходит музыка из нас?
***
Ни лжи не люблю я, ни фальши
и вспышки иллюзий гашу,
но уши мои, как и раньше,
охотно приемлют лапшу.
***
Забавно мне, что всякое деяние,
несущее то зло, то благодать,
имеет в этой жизни воздаяние,
которое нельзя предугадать.
***
Мой бедный разум не могуч,
а мысли – пепел и опилки,
и взора мысленного луч
ползет не далее бутылки.
***
Пока мы напрочь не угасли,
пока с утра щетину бреем,
душе полезно верить басне,
что мы нисколько не стареем.
***
При хорошей душевной погоде
в мире все справедливо вполне:
я – люблю отдыхать на природе,
а она – отдохнула на мне.
***
Сокрытое, но ярое кипение -
пожизненный, похоже, мой удел;
я даже одногорбое терпение
в себе не воспитал. Хотя хотел.
***
Оставя плоть в мешке замшелом,
душа летит за облака,
где Азвоздам с Барухашемом
играют с Буддой в дурака.
***
Хотя не атеист я с неких лет,
однако и не склонен уповать:
я верую не в то, что Бога нет,
но в то, что на меня Ему плевать.
***
Я в четыре коротких строки
научился укладывать внятно
все, что мне по уму и с руки
было в жизни текущей понятно. 
 
 
И поэтому не было нужно мне
добавлявшее чувственный вес
тонкорунное нежное кружево
набегающих лишних словес.
***
Со старыми приятелями сидя,
поймал себя вчера на ощущении,
что славно бы – остаться в том же виде
при следующем перевоплощении.
***
Я все время шлю, Творец, Тебе приветы -
смело ставь на них забвения печать:
мне вопросы интересней, чем ответы, „
и Ты вовсе не обязан отвечать.
***
Нам неизвестна эта дата,
но это место – вне сомнения:
земля и небо тут когда-то
соприкоснулись на мгновение.
***
Любить родню – докука
для всех, кому знакома
божественная скука
родительского дома.
***
Я в разных видах пил нектар
существования на свете;
когда я стал угрюм и стар,
меня питают соки эти.
***
Везде – пророки и предтечи,
но дух наш – цел и невредим,
под их трагические речи
мы пьем, гуляем и едим.
***
Я мысли чужие – ценю и люблю,
но звука держусь одного:
я собственный
внутренний голос ловлю
и слушаюсь – только его.
***
Я старюсь и дряхлею, но – живу;
сменилась болтовня скупыми жестами,
и дивные бывают рандеву
с нечаянно попавшимися текстами.
***
Слегка бутыль над рюмкой наклоня,
я думал, наблюдая струйку влаги:
те, с кем не дообщался, ждут меня,
но пьют ли они водку там, бедняги?
***
Когда теряешь в ходе пьянства
ориентацию и речь,
к себе привлечь любовь пространства
гораздо легче, если лечь.
***
Не стоит огорчаться, уходя:
конечно, жить на свете – хорошо,
но, может быть, немного погодя
я радоваться буду, что ушел?
***
Мне заново загадочны всегда
российской темной власти пируэты:
российские глухие холода -
не связаны с погодами планеты.
***
Я, по счастью, выучен эстрадой
и среди читателей присутствием:
душу надо прятать за бравадой,
чтобы не замызгали сочувствием.
***
Не добрый, но, конечно, и не злой,
судьбы своей посильный совершитель,
хотя уже изрядно пожилой,
но все-таки еще не долгожитель.
***
Под вечер чувствуя отвагу,
забыв про выпивку и секс,
поэт насилует бумагу,
чтобы зачать нетленный текст.
***
Какими быть должны стихи и проза -
диктуется читательской корзинкой:
всем хочется высокого серьеза,
чуть пафоса и меда со слезинкой.
***
Россия полностью в порядке,
и ждать не надо новостей,
пока вверху – не хрипы схватки,
а хруст поделенных костей.
***
Барды, трубадуры, менестрели -
все, в ком были дерзость и мотив, -
дивные выделывали трели,
чтобы соблазнить, не заплатив.
***
Об ущербе, об уроне, об утрате,
об истории, где зря он так охаян,
о единственно родном на свете брате -
горько плачется обычно каждый Каин.
***
Когда мы полыхаем, воспалясь,
и катимся, ликуя, по отвесной,
душевная пленительная связь
немедленно становится телесной.
***
Душа полна укромными углами,
в которых не редеет серный чад,
в них черти машут белыми крылами
и ангелы копытами стучат.
***
Лишь гость я на российском пировании,
но мучаюсь от горестной досады:
империя прогнила в основании,
а чинятся и красятся – фасады.
***
Дух упрямства, дух сопротивления -
с возрастом полезны для упорства:
старость – это время одоления
вязкого душевного покорства.
***
Стихи с поры недавней, вот ведь жалость, -
ушли куда-то, сгинули под лед,
и странно мне, что музыка осталась,
но слов уже на танцы не зовет.
***
Душевной доблести тут нет,
но не стыжусь я вслух признаться,
что я люблю не звон монет,
а тонкий шорох ассигнаций.
***
Бывает очень странно иногда,
как будто умирал и снова ожил:
какие-то в минувшем есть года,
которые не помню, как я прожил.
***
И гнетет нас, помимо всего, -
бытия после смерти неясность;
очень тяжко – не ждать ничего,
легче ждать, понимая напрасность.
***
Покой наш даже гений не нарушит
высокой и зазывной мельтешней,
поскольку наши старческие души
уже не воспаляются хуйней.
***
Пора мне, ветхому еврею,
жить, будто я уже отсутствую;
не в том беда, что я старею,
а в том, как остро это чувствую.
***
Пустого случайного слова
порою хватает сполна,
чтоб на душу мне из былого
плеснула шальная волна.
***
Зябну я в нашем рае земном,
слыша вздор пожилых пустомель;
мы – сосуды с отменным вином,
из которого выдохся хмель.
***
У зла с добром – родство и сходство:
хотели блага все злодеи,
добро всегда плодило скотство,
а зло – высокие идеи.
***
Бурлит в нас умственная каша -
намного глубже понимания,
и чем темнее память наша,
тем ярче в ней воспоминания.
***
К моим добавлю упущениям,
что не люблю любой нажим,
и верю личным ощущениям
гораздо больше, чем чужим.
***
Давно живя, люблю поныне я
зигзаги, петли и штрихи,
и зря скребется грех уныния,
пока покруче есть грехи.
***
Судьба нас искушает на повторах:
житейский наблюдая карнавал,
я вижу ситуации, в которых
не раз уже по дурости бывал.
***
Где б ни случился я под вечер,
я глазом сыскивал бокал,
который мне о скорой встрече
прозрачным боком намекал.
***
Дышу. Курю. Гоню волну.
Люблю душевное томление.
Господь не ставит мне в вину
благочестивое глумление.
***
Есть радости у дряхлых старичков,
и счастливы бывают старички:
сыскался вдруг футляр из-под очков,
а к вечеру на лбу нашлись очки.
***
Книга жизни – первый том,
он уже написан весь,
а про все, что ждет потом,
сочиню, Бог даст, не здесь.
***
Хотя на русской почве я возрос,
еврейской обволокся я духовностью:
вопросом отвечаю на вопрос
и пакостей от жизни жду с готовностью.
***
В азарте Божий мир постичь
до крайней точки и конца,
мы все несем такую дичь,
что плохо слышим смех Творца.
***
Хотя уже я сильно старый,
во мне талант еще сочится:
с утра пишу я мемуары
про то, что днем со мной случится.
***
Чем потревожен дух народа?
О чем народ в толпе галдит?
О том, что подлая погода -
футболу нынче повредит.
***
К бутылке тянется не каждый,
кто распознал ее влияние:
Бог только тех отметил жаждой,
кому целебно возлияние.
***
Природа позаботилась сама,
чтоб видно было, слушая ублюдка,
насколько выделения ума
подобны извержениям желудка.
***
Шумливы старики на пьяной тризне:
по Божьему капризу или прихоти,
но радость от гуляния по жизни
заметно обостряется на выходе.
***
Хочу, поскольку жить намерен,
сейчас уже предать огласке,
что даже крайне дряхлый мерин
еще достоин женской ласки.
***
Я с юности грехами был погублен
и Богу мерзок – долгие года,
а те, кто небесами стал возлюблен,
давно уже отправились туда.
***
Я не мудрец, и не дебил,
и без душевного дефекта,
но не люблю и не любил
я выебоны интеллекта.
***
Увы, но зимний холод ранний
судьбу меняет наотрез:
вчера пылал костер желаний,
сегодня – тлеет интерес.
***
У Бога есть увеселения,
и люди гибнут без вины,
когда избыток населения
Он гасит заревом войны.
***
В мечтах
мы въезжали на белом коне
в тот город, где нам отказали,
в реальности -