Гудмэн Джо. Невеста страсти

   Таннер не произнес ни звука. Тогда Алексис, не отрывая от него взгляда, принялась с холодной решимостью расстегивать пуговицы рубашки. Сев рядом, он стал снимать сапоги, действуя в той же бесстрастной манере. Оба молчали. Тишина сгущалась до тех пор, пока не была нарушена хриплым стоном Алексис в тот момент, когда Клод снял рубашку.
   Этот стон ее мог означать лишь одно — девушка увидела шрамы у него на спине. Клод оставался неподвижен, ожидая, что будет делать она теперь, когда шрамы сказали ей куда больше тех слов, тех объяснений, которые он отказался ей дать.
   Таннер чувствовал, как она вся напряглась у него за спиной. Он понял, что она опустилась на колени. Затем Алексис поднесла ладони к его коже, не решаясь коснуться, — это легко было угадать по теплу, которое излучали ее пальцы.
   Почти неощутимо она дотронулась до его спины и тут же отдернула руки, словно не зная, хочет ли делать это или нет. Клод почувствовал, как она кончиком пальца провела по одному из его шрамов, отчего оба одновременно затаили дыхание. Он от удовольствия. Вдруг Алексис отдернула руку и спустя мгновение обеими ладонями прижалась к его спине, словно желая принять на себя все страдания, через которые ему пришлось пройти. Ее руки скользнули вниз. Потом вместо горячего прикосновения ее ладоней он почувствовал влажную прохладу ее щеки. Она долго сидела так, прижавшись к его истерзанной спине лицом, затем положила руки ему на лопатки, по обе стороны от своего лица. Таннер закрыл глаза, чувствуя, как одинокая слезинка покатилась по ее щеке. Он мог бы обрисовать контур ее щеки, чувствуя, как соленая капля катится по ней, а затем, выйдя на прямую, скользит по позвоночнику вниз. Ее голос, когда она заговорила вновь, был звонким и ломким, как острые кристаллики горного хрусталя.
   — Я не знала, что ты понимаешь меня так хорошо.
   Алексис отпустила его, и он повернулся к ней лицом.
   — Расскажи мне, — попросила она.
   Он покачал головой и вытер большим пальцем влажную полоску у нее на щеке.
   — Не сейчас, — сказал он, бережно опуская ее на кровать. — Вначале другое. — Он коснулся ее губ своими. — Я люблю тебя, — прошептал он, зная, как больно ранят ее его слова.
   Поцелуи его из нежных становились все более требовательными и жадными. Алексис отвечала с бешеной страстью, прижимаясь ртом к его губам, словно стремясь дать выход той боли, которую доставляли ей его слова. Руки Клода скользнули от ее шеи ниже, и когда пальцы сомкнулись вокруг ее соска, Клод услышал стон Алексис. Он ласкал ее грудь, пока не почувствовал, как восстали и отвердели соски, потом стал целовать ее глаза, нос, прокладывая цепочку поцелуев вдоль скулы от подбородка до уха. Поддерживая ее одной рукой, он приподнял Алексис, помогая ей сесть. Клод быстро расплел ей косу, и она ждала, покойно положив голову ему на плечо. Он опустил пальцы в шелковистые золотые кудри, наслаждаясь их мягкостью. Сняв рубашку с ее покорного тела, он снял и повязку тоже, чтобы видеть и познать ее всю.
   Клод уложил ее на кровать, и, пока он снимал брюки, Алексис лежала неподвижно. Но когда он лег рядом, пассивность девушки исчезла, словно ее и не бывало: она вся дрожала под его прикосновениями. Его поцелуи были то жестокими и ранящими, то легкими, как дыхание ветерка; его руки то безжалостно сминали ее тело, то, наоборот, едва дотрагивались до кожи. И Алексис, возвращая ему поцелуи, разделяла все безумство его страсти; ей было все равно, что он делает с ней, важно лишь, что это делает он, и тело ее страстно откликается на его ласки. Она крепко прижимала его к себе, и под пальцами ее вздувались шрамы на бронзовой спине Клода. Ее ноги, казалось, ощущали мощь и силу его ног, нагая плоть касалась нагой плоти.
   Невольные стоны вырывались из ее груди, и ей нравилось, как они были нежны, нравилось знать, что это он извлекает из ее тела такие звуки. Его рот жег ей грудь, губы его, его язык вызывали в ней те же ощущения, которые он создавал, лаская ее руками. Но вот руки его заскользили вдоль ее бедер вниз, медленно раздвигая ноги. Алексис отстранилась, ее вспугнули непрерывные движения его пальцев там, где сходились ее бедра, но Клод удержал ее, не дав отступить, и вот она уже сама подавалась ему навстречу, требуя еще и еще продлить наслаждение. Ни с чем не сравнимые чувства волной проходили через нее, чувства настолько сильные, что тело Алексис почти болезненно сжималось в тисках этих новых, незнакомых доселе ощущений. Вдруг она поняла, что, отпустив ее грудь, он собирается прикоснуться губами к тому месту, которое только что ласкали его пальцы.
   — Клод, — пробормотала она, задыхаясь. — Нет. Не сейчас. Никто…
   Она попыталась схватить его за волосы и оттащить, но это было ей не по силам, и все кончилось тем, что Алексис, бессильно опустив руки, сдалась.
   — Тсс, — шептал он, — я знаю.
   Он приподнялся и накрыл губами ее рот.
   — Все в тебе чудесное. Я хочу узнать тебя всю.
   Он поцеловал ее, и она ответила с торопливой жадностью, счастливая тем, что ему нравится то, что она может предложить ему.
   Клод лег между ее раздвинутых ног и медленно вошел в нее, внимательно глядя в янтарные глаза, чтобы не пропустить нужное мгновение, тот момент, когда придет боль и она будет нуждаться в его поддержке. И это мгновение пришло. Глаза Алексис широко распахнулись; она посмотрела на него так, будто он ее предал. Затем, по мере того как он осторожно продолжал движение, боль стала уходить. Вскоре на лице ее вновь появилось выражение удовольствия. Он видел, как она борется с собственным противоречивым желанием: желанием быть свободной от него и желанием не дать ему остановиться, прекратить делать то, что он сейчас делал с ней. Она еще не понимала, что неделима и, отдавая ему во власть свое тело, заодно отдает и сознание.
   Алексис начала двигаться вместе с ним, поймав его ритм, приближая то мгновение, когда позволит ему взять всю себя, и застонала в тот момент, когда они приблизились к самому краю. Клод удерживал ее там, пока ее стон не перешел в крик. Затем, в тот миг, когда он с силой вошел в нее последний раз, оба они покатились с обрыва вниз. Тело Алексис билось в конвульсиях свободного падения так, будто руки и ноги ее, помимо воли своей госпожи, стремятся убежать в момент удара о дно пропасти. И когда дно было достигнуто, когда яростные, необычные ощущения покинули ее и она лежала неподвижно, накрытая телом Клода, лучистое тепло проникло в нее. Это тепло было приятнее тепла солнца, только-только робко заглянувшего в каюту, распростершего свои розовые лучи по их обнаженным телам. Это тепло было теплее его дыхания, которое она чувствовала где-то возле уха, дыхания, от которого золотистые пряди у виска оживали и шевелились. Она услышала, как он сказал ей то, что уже говорил раньше, но не стала отворачиваться и продолжала слушать, словно та боль, которую доставляли его слова, была ей приятна.
   — Я люблю тебя, — повторил Клод.
   — Расскажи мне, — попросила она после долгой паузы, во время которой тишину нарушало лишь их тихое дыхание.
   Клод накрыл ее простыней, и прикосновение прохладной ткани к разгоряченному телу казалось особенно приятным. Алексис придвинулась поближе к нему, коснувшись его груди своей.
   Вздохнув, он чуть отодвинул ее.
   — Я ничего не смогу тебе рассказать, если ты будешь вот так меня дразнить.
   — Так скоро? — удивленно спросила она. Ей трудно было поверить, что он снова хочет ее, ведь недавно пережитые ощущения еще жили в ней, отзываясь где-то в кончиках рук и ног.
   — Да, так скоро, — подтвердил он.
   Клод по-прежнему лежал на спине, закинув под голову руки, и Алексис приподнялась на локте, чтобы видеть его лицо.
   — Расскажи мне, — еще раз попросила она нежно.
   — Тебе знакомо название «Чесапик»?^[3]
   В ответ Алексис только вздрогнула и вытянулась, как струна.
   — Я рад, что ты знаешь, — вздохнул Клод. — Тогда мне не придется долго объяснять.
   Клод продолжал бесцветным, сухим тоном, так же, как много раз до этого рассказывал свою историю. По мере того как он говорил, перед его глазами как живые вставали воспоминания.
   — Это случилось три года назад, в июне. Я служил во флоте уже два года к тому времени, когда подписал контракт с «Чесапиком». Мы отплывали из Норфолка к берегам Европы. Не прошли мы и десяти миль, как нас остановил британский фрегат.
   — «Леопард», — прошептала Алексис.
   — Наш капитан, Баррон, решил, что они хотят лишь передать нам посылки, чтобы мы доставили их в Лондон, и поэтому позволил их офицерам взойти на борт. Тогда один из них достал копию приказа вице-адмирала сэра Джорджа Беркли. В то время он был исполняющим обязанности командира американской военно-морской базы. В приказе говорилось, что он предоставляет офицерам «Леопарда» право обыскать «Чесапик», так как там могут находиться дезертиры британского флота. Баррон отказался исполнять приказ. Вот тут все и началось. Британцы ответили на наш отказ десятиминутной канонадой, и мы ничего не могли им противопоставить. Те десять минут стоили целых часов. Когда дым рассеялся, мы насчитали троих погибших и восемнадцать раненых.
   — И все друзья.
   — Некоторые из них.
   Он знал, что она чувствует его боль, ту боль, что он старался держать при себе, не показывая. Он искал в ее лице проявление жалости, но жалости не было — лишь понимание. Он поцеловал ее пальцы, лежавшие у него на плече, прежде чем продолжить рассказ.
   Баррону ничего не оставалось, как только подчиниться. Он дал знак, что сдается, и принял у себя на борту вторую партию англичан. Как это у них заведено, британцы достали сфабрикованные документы и объявили четверых наших дезертирами. Я был одним из них.
   Клод замолчал, подыскивая слова для продолжения рассказа. Обычно об этом он предпочитал не распространяться. Алексис пожала ему руку в знак того, что готова поддержать его, и Клод почувствовал, что должен говорить.
   — Почти полгода я пробыл на «Леопарде». В это время мои близкие обшарили все пространство, которое только могли, чтобы найти меня и освободить. Им почти удалось это, но тогда меня перевели на «Гренаду», и британские власти известили их, что о моем местонахождении им ничего не известно. Вскоре шум вокруг происшествия с «Чесапиком» утих, и двери американских чиновников закрылись перед моими родителями и сестрой. На помощь властей они больше не рассчитывали.
   Вначале я не мог принять то, что произошло со мной. Я верил, что моя семья сумеет добиться моего освобождения и этот кошмар — служба в Британском флоте — скоро для меня закончится. Некоторым повезло, и они обрели свободу. Когда слухи о спасенных перестали доходить до меня, я понял, что не могу надеяться ни на помощь семьи, ни на помощь моего правительства. Тогда я взял дело своего освобождения в собственные руки. Наверное, так я должен был поступить с самого начала…
   — Ты пытался спастись?
   — Я спасся.
   — А порка?
   — В наказание за неудачный побег. Вторая — за два побега.
   — Два? — переспросила Алексис, с трудом сдерживая ужас. — Дважды они сделали это с тобой, и все же ты им не сдался?
   Клод кивнул.
   — Я прослужил на «Гренаде» восемнадцать месяцев, прежде чем попытался бежать в первый раз. Там я встретил Лендиса. Я хочу сказать, Алекс, я бы не отступил и перед четвертой, и перед пятой попыткой, если бы все предыдущие окончились неудачно.
   Алексис уронила голову на подушку. Рука ее, лежавшая на плече у Клода, скользнула вниз, к его груди.
   — Тогда ты знаешь, что я буду пытаться бежать, чего бы мне это ни стоило.
   Это был не вопрос. Она подтверждала то, о чем он должен был давно догадаться.
   — Да, — тихо сказал он.
   — Но ты все же будешь стараться удержать меня.
   — Да.
   — Потому что тебе кажется… ты считаешь, что любишь меня.
   Алексис говорила с запинкой, будто слова, которые она не хотела произносить, давались ей с трудом.
   — Потому что я знаю, что люблю тебя.
   Его ответ был быстрым, без раздумий, без колебаний. Алексис зябко поежилась, несмотря на тепло.
   — И ты будешь брать меня в постель, зная, что каждый раз может быть последним?
   — Да.
   Он подождал, пока она придвинется ближе. Голова ее покоилась у него на плече, и ноги их переплелись. Когда она устроилась поудобнее, он сказал:
   — И ты будешь позволять мне любить тебя, зная, что тебе будет с каждым разом все труднее допускать мысль о том, что все это может быть в последний раз.
   — Да.
   Оба молчали. Она слушала, как корабль разрезает волны, слушала пульс Клода и то, как бьется под ее рукой его сердце. Оно билось в такт кораблю. Эти двое были едины — он и его корабль. Впрочем, почему это должно ее удивлять? Он здесь дома. Это она была не у места, и ей надо было уйти, исчезнуть отсюда до того, как она почувствует, что слилась с этим кораблем и его хозяином так, что разделить их уже невозможно.
   — Возьми меня, Клод!
   Голос ее прорвал тишину, скомкал, столько в нем звучало страсти, отчаяния… и нежности. Одного только не было слышно в этом призыве и не будет ни в чем, что с этой минуты она станет делать, — сомнений. Она знала, чего хочет. Сейчас она была в этом более уверена, чем когда бы то ни было прежде. Мысль о свободе прожигала ей мозг, словно каленым железом, клеймила ее, как клеймил ее Клод, выковывая для нее цепь, невидимую и одновременно сверкающую от жара, цепь, становившуюся все прочнее по мере того, как губы его прокладывали цепочку поцелуев вдоль ее горла.
   На этот раз все закончилось раньше. Для каждого из них накал страстей был выше, желание мощнее, так что промедление казалось просто невыносимым, оба отчаянно, с какой-то безоглядной решимостью стремились к концу. Казалось, будто сила эмоций, заложенная в ее голосе, в ее словах, словно давших пощечину тишине, обрела власть над их телами и нашла в них свое физическое воплощение.
   Когда все закончилось, Алексис увидела, что ее ногти добавили новых царапин на его спине; он же ласкал ее так, что рана на плече снова стала кровоточить. Это испугало Алексис. Казалось, нечто свыше доказывает им, что их отношения самой судьбой предназначены нести им боль. Она посмотрела на Клода, но, не найдя в его лице подтверждения своим страхам, решила, что волнуется зря.
   — Мне надо идти наверх, — сказал он, перебинтовав ей плечо.
   — Мне тоже.
   Алексис увидела, что он готов возразить, и приложила палец к его губам, призывая к молчанию.
   — Мне надо работать. Я хорошо отдохнула ночью, хотя сон мой был прерван утром довольно интересным путем.
   Алексис отдернула палец, когда он зажал его между зубами. Она улыбнулась, услышав его смех.
   — Так значит, ты опять превращаешься в юнгу? — спросил Клод как можно непринужденнее.
   — Да, на то время, пока мы не одни, — ответила она. — Но, Клод, я никогда, никогда не буду юнгой, оставаясь наедине с тобой.
   Он кивнул и помог ей надеть рубашку, впервые получая удовольствие от этого занятия. Пока она заплетала волосы и умывалась, капитан оделся. Алексис, сидя на стуле, улыбаясь, смотрела, как он натягивает сапоги, столь тщательно начищенные ею накануне. Клод заметил ее взгляд и улыбнулся в ответ.
   — Я, кажется, не успел поблагодарить тебя за отлично сделанную работу.
   Они подошли к двери одновременно, и Алексис глянула на него в нерешительности, прежде чем переступить порог.
   — Что-то не так? — спросил Клод.
   Она засмеялась.
   — Я как раз подумала, что, если кто-то увидит, как мы выходим из моей каюты вместе?
   — А если и так?
   — Мы только подтвердим то, что они считали неизбежным с самого начала.
   Клод усмехнулся и поцеловал ее в лоб. Алексис открыла дверь, и они вместе вышли из каюты, чтобы вновь предстать перед командой в качестве капитана и юнги.
 
   Моряки рады были увидеть Алексис живой и здоровой. Она принялась за работу с энтузиазмом, который поражал каждого. Работая, Алексис без смущения беседовала с матросами, так же, как накануне, рассказывая им, что собирается предпринять, когда покинет корабль. Она продолжала расспрашивать о том, в чем разбиралась слабее, и получала ответы все более и более компетентные: моряки с большей готовностью отвечали ей, проникнувшись серьезностью ее намерений. Алексис видела, что Клод наблюдает за ней со шканцев, но она знала, что он не помешает ей.
   К полудню Алексис дошла до изнеможения. Плечо болело невыносимо. Она села на палубу, прислонившись к ящику, в котором хранились сигнальные флаги, и стала высматривать, не покажется ли где капитан. Ей хотелось сказать, что она слишком устала, чтобы продолжать работу, и попросить выходной. Но Клод все не показывался, и Алексис на минуту закрыла глаза, твердо намереваясь разыскать его, как только почувствует себя лучше.
   Как-то невзначай минута растянулась на несколько минут, и Алексис сама не заметила, как уснула.
   Именно в этот момент на палубе появились Клод и Лендис. Они стояли над ней и улыбались.
   — Кажется, наш юнга увиливает от работы, — с шутливой суровостью заметил Лендис.
   — Похоже на то, — согласился капитан. — Видно, сегодня мне придется самому принести себе ленч.
   Клод наклонился, чтобы поднять ее. Сквозь сон Алексис почувствовала, что она уже не одна, и расслабилась в его объятиях. Руки ее непроизвольно вспорхнули вверх, обвив шею капитана. Она всем телом прижалась нему, а голова покойно улеглась на его плечо.
   Лендис бросил понимающий взгляд на Таннера и его юнгу и отвернулся, чтобы спрятать смешок.
   — Иди вперед и открой мне дверь в ее каюту, — сказал Клод, вздохнув. — Иногда ты слишком многое видишь, — добавил он себе под нос.
   Лендис услышал последнее замечание капитана и засмеялся. То, что в отношениях этих двоих что-то здорово переменилось, было видно невооруженным взглядом. Однако оба они как были, так и остались ярко выраженными индивидуалистами с железной волей и противоположными целями. Сможет ли каждый из них достичь того, чего хочет?
   Лендис открыл перед капитаном дверь, и Таннер прошел в каюту с Алексис на руках. Нет, не может быть, чтобы каждый из них не добился своего, думал Лендис. Он перевел взгляд с одного на другого, позволив себе на мгновение проникнуться их болью и их проблемами, затем тихо прикрыл за собой дверь и вернулся к работе.
   Клод уложил Алексис на кровать и укрыл ее простыней. Он был уже у двери, когда его догнали ее слова.
   — Капитан, — слабым шепотом произнесла она.
   Таннер вернулся.
   — Что, Алекс?
   — Я устала. Я собиралась сказать, но не нашла тебя.
   — Как твое плечо?
   — Болит ужасно. Я не хочу сегодня работать, но я хочу, чтобы ты знал почему.
   — Я уже знаю. Это ведь не только из-за боли?
   — Не только. Если я надорвусь, я не смогу…
   Алексис замолчала, желая услышать продолжение от него.
   — Ты скажи, — попросила она. — Скажи, что я не смогу сделать.
   — Бежать, — медленно ответил он, не скрывая, что ему не по себе.
   — Спи, Алексис. Позже я навещу тебя.

Глава 7

   Проснувшись, Алексис увидела, как Лендис ставит на стол поднос с едой. Она села на кровати и тепло улыбнулась старому моряку.
   — Который час? Надеюсь, это не завтрак?
   — Нет, — рассмеялся Лендис. — Это ужин. Капитан решил, что вы захотите поесть. Он сказал, что хорошее питание вам так же необходимо, как хороший отдых.
   Алексис кивнула и села за стол.
   — Джон, а где сейчас капитан?
   — Я вижу, вы помните, — довольно сказал моряк, подразумевая то, что она запомнила их недавний разговор и просьбу называть его по имени. — Таннер с несколькими матросами уже несколько часов работает в трюме. Неприятности со шпангоутом. Они делают дополнительные опоры.
   Алексис зачерпнула ложку супа. Запах и вкус были выше всяких похвал. Действительно, Форрест не нуждался ни в каких помощниках.
   — Вы хотите сказать, что он присматривает за работами, — поправила она Лендиса.
   — Я сказал то, что хотел сказать. Он работает вместе с матросами. Это одна из причин, почему команда его так любит. Он никогда не считает ниже собственного достоинства работать наравне с другими, когда в этом есть необходимость. Таннер разбирается в корабельной оснастке, но, я думаю, он вам уже все сам рассказал.
   — На самом деле он рассказал мне совсем мало, — ответила Алексис, — положив ложку на стол.
   Откинувшись на спинку стула, она с интересом смотрела на Лендиса.
   — Он сказал, что встретил вас на «Гренаде». Вы бежали вместе?
   Лендис присел справа от нее, положив руки на колени.
   — Да. Я бы без него не спасся.
   — Глядя на вас, Джон, трудно поверить в то, что вы сами не смогли бы бежать. Вы нашли бы способ.
   — Не думаю. Я служил на «Гренаде» уже около года к тому времени, как туда перевели Таннера. И я уже совсем отчаялся.
   — Что же сделал Клод? — с любопытством спросила Алексис.
   — Стал искать удачный вариант побега опытным путем. Первые два провалились, и он изобрел третий, — со смешком, в котором слышалось искреннее восхищение мужеством капитана, ответил Лендис. — Трех ему хватило.
   — Иначе он пытался бы еще?
   — Вы видели шрамы у него на спине, Алексис? — тихо спросил Лендис.
   — Да, — сказала она, предпочитая сохранять спокойствие. — Он жил только ожиданием следующей возможности бежать…
   Алексис замолчала, думая о том, что пережили эти двое. Теперь становилось понятно, почему так крепка их связь. Они заслужили уважение друг друга, а основы прочнее для мужской дружбы не сыскать. Она поняла также, почему Лендис, врачуя ее раны, с таким участием отнесся к ней. Он знал, через что ей пришлось пройти.
   — Вы сказали, что капитан разбирается в корабельном деле, — произнесла она уже другим, более беззаботным тоном, давая понять, что прежняя тема закрыта. — Разве не все офицеры так же разбираются в кораблях, которыми им надлежит командовать?
   — Конечно. Но не так, как Таннер. Он ведь получил капитанство как награду за подвиг — побег с «Гренады», но до этого всю жизнь провел рядом с кораблями. Я думал, он вам рассказывал. Его семья владеет Корабельной компанией Гарнета в Бостоне.
   Алексис не смогла скрыть удивления.
   — Не знала, — протянула она. — Это одна из лучших компаний. Джордж мне о ней часто рассказывал.
   — Значит, вы знакомы с их семейным бизнесом.
   — И очень неплохо. Но зачем же Клод служит на флоте, когда он мог бы быть капитаном на собственном корабле?
   — У них в семье произошел конфликт. Родители заранее выбрали для Таннера будущую карьеру, а он представлял ее себе совсем иначе. Клод почти ничего не рассказывал на этот счет, но, как я понял, от него хотели, чтобы он сидел в конторе за письменным столом, когда он мечтал стоять за штурвалом. В конце концов родители сдались, предложив ему компромисс — поработать на одном из судов компании, а потом вернуться к бумагам. Да только Клод не из тех, кто идет на компромиссы. Он ни за что не хотел идти в конторские служащие, и стал военным моряком. За это семья лишила его доли во владении компанией. Но после того, что произошло с «Чесапиком», его близкие действительно делали все, что от них зависело, чтобы вернуть Клода на родину. До сих пор между ними и Клодом не все гладко, но теперь они, кажется, действительно смирились с выбором сына и начали принимать вещи такими, какие они есть.
   — Получается, у капитана уже был некоторый опыт побега до того, как англичане захватили его в плен.
   — Но ведь и у вас тоже есть такой опыт…
   — Сомневаюсь, что это можно сравнивать, — ответила Алексис. — Честно говоря, тогда я не задумывалась над последствиями того, что делала. Хотя подсознательно я понимала, куда бегу.
   — Вы не говорили об этом Таннеру?
   — Нет. Не было повода. Я так же не люблю вспоминать прошлое, как и он.
   — Почему?
   — Большинство людей постоянно живет воспоминаниями. Они так любят повторять: «Если бы только…». Но когда ситуация, похожая на уже пережитую, возникает на горизонте, они никогда не вспоминают свое «если бы только». Это ловушка. Прошлое держит их в капкане и не пускает. Вот поэтому у них бывают такие страдальческие лица, когда кто-то рассказывает им о том, что уже происходило. Они думают, что ничто никогда не меняется. Я терпеть не могу, когда люди так смотрят на меня. «Бедняжка Алексис» написано в их глазах еще до того, как они успевают произнести эти слова вслух. Я не жалею о прошлом, потому что сумела извлечь из него кое-какие уроки. Оно ведет меня вперед. Я бы солгала вам, если бы сказала, что никогда не испытываю горечи из-за того, что со мной случилось. Но я сильная, значит, смогу справиться с любой задачей и никогда не пущу свою жизнь на самотек.
   Алексис замолчала и отодвинула тарелку с супом.
   — Вот почему я не люблю говорить о прошлом, — закончила она. — Я не хочу снова услышать «бедняжка Алексис».
   Лендис почесал бороду.
   — А вы знаете, что Таннер стоит на той же позиции?
   — Знаю.
   — Тогда почему бы вам не рассказать ему о Лондоне? Он вас жалеть не станет.
   — Ему я ничего не расскажу. Зачем?
   — Он поймет. Так же, как вы поняли, почему он поссорился с семьей и почему должен был уйти.
   Лендис встал и прошелся по каюте. Перед тем как уйти, он повернулся к Алексис: