Гудмэн Джо. От всего сердца

   — Ты произнесла все приличествующие случаю слова. Могу привести целую толпу свидетелей и они поклянутся в этом. Потом ты начертала свое имя в нашем брачном договоре.
   Грей улыбался, но Беркли видела, что оборот, который приняла беседа, чуть обеспокоил его.
   — А какое имя написал ты сам? — спросила она.
   — Свое. Мистер Грей Джейнуэй. Именно так меня сейчас зовут. И не важно, кем я был в иные времена и в других местах.
   — Неужели? — Беркли приподнялась и посмотрела на него. — Ты когда-нибудь задумывался над тем, какое выбрал имя? Ты позаимствовал его у корабля, но оно могло появиться и другим путем.
   — Что из этого?
   — Не кажется ли оно тебе хотя бы отдаленно знакомым?
   Руки Грея потянулись к шее. Он вспомнил мучительную боль, охватившую его в тот миг, когда он впервые назвал себя на борту «Леди Джейн Грей». Воскресить ее в памяти было нетрудно. Боль вернулась к нему с прежней неистовой силой.

Глава 12

   Беркли поняла, что у Грея вновь началась головная боль. Удрученно заметив, как затуманились его глаза, она с тоской осознала, что ничем не может помочь ему.
   — Прошу тебя. Грей. Тебе нечего стыдиться. Грэм Денисон был замечательным, достойным человеком.
   Грей потер шею.
   — Полагаю, тебе об этом сказали Торны.
   — Декер и Джоанна. Колин Тори и его жена не встречались с Денисоном, но Декер, по-видимому, считает его не только своим деловым партнером. Думаю, их связывала дружба. Во всяком случае, взаимное уважение.
   Грей закрыл глаза. Свет лампы бил ему в лицо, проникая сквозь веки. Он тихо застонал.
   Беркли погасила светильник по его сторону кровати, потом сделала то же самое со своим.
   — Так лучше?
   У Грея не было сил кивнуть. Его губы беззвучно произнесли «да». Он нащупал ладонь Беркли и сжал ее.
   Приподнявшись, Беркли уложила голову Грея себе на колени и начала массировать его виски и напряженные мускулы шеи.
   — Еще, — попросил Грей и добавил:
   — Расскажи все, что знаешь.
   Беркли замерла. Она не могла облегчить его мучений, но не хотела говорить того, что усугубило бы их.
   Грей стиснул ее запястье.
   — Ты сама начала этот разговор. Ты и заканчивай.
   — Грэма Денисона знали под прозвищем Сокольничий. Он был «кондуктором» «Подземной железной дороги», переправлявшей беглых рабов на Север, порой до самой Канады.
   — Я слышал о «Подземке».
   — Думаю, Декер и Джоанна Тори участвовали в предприятиях «Подземки», вероятно, это как-то связано с той деятельностью, которая свела их с Денисоном. Доказательств у меня нет. Они отрицали свою причастность к похищению рабов еще до того, как об этом зашел разговор. Их желание найти Денисона не связано с «Подземкой», но его деятельность очень мешала в их поисках. Стремление Грэма держаться в тени встретило полное понимание и сочувствие Торнов. После того как было раскрыто настоящее имя Сокольничего, он приобрел широкую известность. То, что он выходец из семьи южан-аристократов, вызывало к нему всеобщий интерес. Газеты южных штатов проклинали его, а северяне объявили героем. Ему предлагали читать лекции, писать книги. Торны сказали, что понимают нежелание Денисона заниматься этим. Они помогли Грэму скрыться, предоставив место на одном из своих судов.
   — И обнаружили серьгу, которую он оставил у них.
   — Да. Потом Денисом исчез. Торны решили, что он вновь примкнул к движению аболиционистов, и это вынудило их вести поиски особенно осторожно. Они не хотели способствовать разоблачению Денисона, вздумай тот опять объявиться на Юге. Их поиски ни к чему не привели.
   — И тогда они обратились к тебе.
   — Отчасти это так. Я уже говорила тебе, что Андерсон умел найти людей, нуждающихся в наших услугах. Джоанна Торн так хотела помочь мужу, что сама отыскала нас, а не мы ее. К моменту нашей встречи она уже забыла, где и когда впервые услышала о нас. Джоанна тщательно навела справки, но Андерсон предусмотрел и это. Джоанна и Мерседес Торны уже были готовы поверить, что я в силах им помочь.
   — А Декер и Колин?
   — Сомневались. Более того, опасались. Они опасались вновь разочароваться. Грэм Денисон был единственной ниточкой, которая тянулась к серьге, а значит, к их брату. Они искали тебя. Грей. Грэм Денисон — это ты.
   Пальцы Грея, сжимавшие запястье Беркли, разжались.
   — Нет, не получается. Я ничего не помню. И не могу вспомнить.
   — Что за шрамы у тебя на спине? Три шрама. — Беркли понимала, что она не первая женщина, которая задает Грею этот вопрос. Эти отметины почувствовал бы любой, проведя пальцами по его спине. — Что ты говорил о них другим людям?
   — Говорил, что получил ранения во время плавания. Как правило, этого хватало.
   — На самом деле это не так.
   — Нет. Я вышел в море уже со шрамами.
   — Может, они остались после побоев?
   — Нет. Это старые рубцы. Не знаю, откуда они появились.
   — Это следы палки. Я видела похожие шрамы на спине матери. От плети остаются другие. Ты знаешь об этом?
   — Да.
   — Кто-то решил жестоко наказать тебя. Видимо, ты всерьез провинился.
   Мускулы шеи Грея вновь свело судорогой.
   — Я тоже так думаю.
   Почувствовав, как его шея опять напряглась, Беркли провела пальцами по его плечам.
   — А пулевое ранение?
   Грей прикоснулся к рубцу на боку.
   — Не знаю, откуда он взялся. Видимо, кто-то хотел меня убить.
   — Полагаю, нам следует выяснить, кто угрожал Нату. Были ли это Декер и Колин, или же Андерсон проболтался о серьге, прежде чем его убили.
   — Это были «гуси», — ответил Грей. — И тебе это прекрасно известно.
   — Мне нужна полная уверенность. Если ты прав, я должна написать капитану Торну и сообщить о том, что нашла тебя. Не важно, что ты не в силах ему помочь. Он был твоим другом, поэтому имеет право знать о том, что ты жив.
   Грей открыл глаза и посмотрел на Беркли.
   — А если он не был моим другом? К тому же мы не знаем, действительно ли я — Грей Денисон.
   — Как ты сказал? Ты назвал его Греем, а не Грэмом.
   — Уж не потому ли ты решила, что я — Денисон? Эти имена похожи. «Грей» вполне годится как сокращенное от «Грэм».
   — Мое внимание привлекло то, как ты произнес его. Естественно и непринужденно, словно оно тебе знакомо. Мне и в голову не приходило назвать Денисона Греем. Капитан Торн называл его только Грэмом.
   — Может быть, он вовсе не друг мне и ищет меня ради каких-то своих целей.
   — Ты что-нибудь вспомнил?
   — Нет. И вряд ли вспомню. Ни сейчас, ни позже. Даже не надейся. Впрочем, некоторое время мне казалось, что Грэм Денисон — это я. Ты так уверенно утверждала, будто я убил его, и я понял, что это действительно так. Но не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Он мертв для меня, Беркли. Денисон не может помочь ни Торнам, ни кому бы то ни было еще. Он даже себе не в силах помочь.
   Беркли взъерошила его волосы.
   — У него была семья. Денисоны — люди известные и уважаемые. Прежде чем отправиться к Торнам, Андерсон узнал о них решительно все. Начало династии положил Джоэл Денисон. Упрямый, суровый человек, бывший надсмотрщик на плантации. Его жена, Анна-Мария, умерла три года назад. У меня сложилось впечатление, что Грэм был ее любимым внуком.
   Грей закрыл глаза. Глухой шум в ушах не прекращался, и от него не было спасения.
   — Значит, у меня есть братья и сестры.
   — Брат. Гаррет, если не ошибаюсь. Твоего отца зовут Джеймс, мать — Эвелин.
   Все эти имена ничего не говорили Грею, но он почувствовал, как боль усиливается.
   — Вряд ли они одобряли подвиги Сокольничего.
   — Да. Ведь они — рабовладельцы. На плантациях «Бью-Риваж» всегда трудились рабы. Известие о том, что Грэм связан с «Подземкой», было для Денисонов тяжелым ударом.
   — Ты сказала, что Грэм исчез в Филадельфии.
   — Совершенно верно. Сошел на берег с борта «Сирены» и пропал.
   — Но последним портом, в который заходила «Леди Джейн», был Чарлстон. Какие у меня могли быть там дела?
   — Возможно, ты очутился там не по своей воле. А может, и по своей, но, сойдя на берег, попал в переплет. Узнать наверняка можно, лишь выяснив, кто были те люди, что напали на тебя.
   Грей усмехнулся:
   — Против Сокольничего мог ополчиться любой, кому были не по нутру его подвиги. Кстати, не назначал ли кто-нибудь награду за его голову?
   Беркли показалось странным его нежелание назвать себя Сокольничим. Грей был готов признать, что он — Грэм Денисон, но только не Сокольничий.
   — Многие рабовладельцы предлагали деньги, но, как правило, в частном порядке, не обращаясь в газеты. Ты занимался противозаконным делом. Покинув Бостон, ты лишился поддержки северян. Любая поездка на Юг была сопряжена с немалым риском. Вернувшись в Чарлстон, ты подверг себя серьезной опасности. — Пальцы Беркли пробежали по темным волосам Грея. — Впрочем, ты прекрасно сознавал это.
   — Уж конечно. Еще проще понять, почему мои родственники не пожелали организовать поиски. Они не хотели, чтобы меня поймали.
   — Грей, ты не можешь этого знать.
   — Нет уж, выслушай меня. Возможно, они не хотели искать меня ради моей безопасности, но нельзя отрицать и того, что, живой или мертвый, я навлек бы на них позор. Семья предпочла забыть обо мне. Но больше всего меня интересует мотив. Если я действительно помогал переправлять рабов по «Подземке», то чем руководствовался — убеждениями или жаждой мести?
   Беркли нахмурилась.
   — Почему ты предполагаешь, что действовал из чувства мести? Зачем из всех причин выбирать самую недостойную?
   — Потому что зло зачастую творят из самых благородных побуждений, а жертвуют собой по причинам чисто эгоистического характера. Думаю, что-то заставило меня пойти против интересов семьи и принять сторону аболиционистов.
   — Грэм Денисон высоко ценил свободу.
   — И Грей Джейнуэй тоже. Особенно свою собственную, И он не желает ее потерять. Пожалуй, надо разобраться во всем этом с Декером и Колином. — Подождав, пока Беркли уляжется рядом, он добавил:
   — Я сам поговорю с Натом и решу, как быть дальше. Согласна?
   — Боль утихла?
   Внезапно Грей почувствовал, что голова почти не болит.
   — Да. — Он замолчал, решив, что Беркли хочет увести разговор в сторону, но, к его удивлению, она все же ответила на вопрос.
   — Я согласна с тем, что тебе нужно время. Иначе ты не разберешься в происходящем. Но я знаю кое-что о Грее Джейнуэе. Мне кажется, что его цели куда благороднее, чем он пытается представить.
   — Значит, ты продолжаешь обманывать себя.
   — Ты спас меня в порту.
   — Я принял тебя за ребенка.
   — Ты привел меня в свой дом.
   — Я понял, что ты — женщина.
   — Ты позволил мне взять Пандору.
   — Я заметил, что она тебе нравится, и решил таким образом завоевать твое расположение.
   — Ты отправил Майка охранять меня.
   — К этому времени я твердо вознамерился затащить тебя в постель.
   — Ты велел ухаживать за ним и купил ему билет на судно.
   — Я отослал Майка, потому что он начал на тебя заглядываться. Я ревновал.
   — Ну а Нат?
   — Разве ты осталась бы со мной, выгони я его на улицу? — Грей потянул Беркли к себе. — Пойми, все, что я делал, я делал только ради себя.
   — А Айвори Дюпре?
   — При чем здесь Айвори?
   — Вскоре после того, как ты узнал о том, что Хэнк Брок изнасиловал ее, его избили.
   — Уж не думаешь ли ты, будто я взялся за это дело из возвышенных побуждений? Отстаивать справедливость — дело правосудия, Беркли. Но, как и люди из комитета Сэма Брэннана, я презираю методы, к которым прибегают законники. Моя выходка была чистым донкихотством, причем довольно рискованным и совершенно противозаконным. И все же, случись что-нибудь подобное еще раз, я поступил бы точно так же.
   Беркли поднесла ладонь Грея к своим губам и поцеловала.
   — Я понимаю тебя.
 
   Грей взял со стола карты и снял колоду. Сверху лежал туз пик. Он вновь снял колоду, показав червовый туз. В третий раз появился бубновый. Он снял колоду в четвертый раз, но туз треф куда-то запропастился, и Грей вынул его из-за уха Ната.
   От изумления мальчик открыл рот.
   — Я хочу научиться этому фокусу, мистер Джейнуэй!
   Грей украдкой посмотрел на Беркли. Она раскладывала перед Натом учебные пособия. Его ждала грифельная доска, карта Европы и «Рип Ван Винкль» Вашингтона Ирвинга.
   — Как-нибудь в другой раз, — сказал Грей, пряча карты в карман. — Первым делом уроки.
   Трудно было не посочувствовать, видя разочарование мальчика. Единственное, чем мог помочь ему Грей — это чуть оттянуть начало занятий.
   — Что еще ты можешь рассказать о тех людях? — спросил он. — Ты уверен, что запомнил все?
   Нат, нахмурив светлые брови, напустил на себя сосредоточенный вид.
   — Надо хорошенько поразмыслить. Ради этого можно и уроки отменить, — серьезным тоном заявил он. — Трудно ждать от человека, что он запомнит названия столиц стран, где не бывал и куда вряд ли поедет.
   Беркли посмотрела на Грея:
   — Пожалуй, хватит расспросов. Я уже убедилась, что люди, которые ищут серьгу, не Торны.
   — Я тоже, — признался Грей. — Но Нат не так подробно описал этих людей, чтобы можно было их опознать.
   — Это ему не под силу. Он слишком молод, чтобы определить их возраст. Ты сам слышал, как он утверждает, будто тебе сорок один год. А Сэму, который на четверть века старше тебя, Нат дал сорок два.
   Грей взял грифельную доску и подал ее мальчику.
   — Сложи тридцать и двадцать пять, — велел он. — Получишь возраст Сэма. — Посмотрев на приунывшего Ната, он усмехнулся:
   — С тобой все ясно. — Грей заметил, что Беркли удивленно смотрит на него. — Что случилось? Что я такого сделал?
   — Ты знаешь свой возраст, — ответила она. — Откуда? Или ты назвал его наугад?
   Грей откинулся на спинку кресла.
   — Нет, не наугад. Мне тридцать лет. Я родился одиннадцатого мая 1820 года.
   — Сэму пятьдесят пять лет, — вмешался Нат, показывая цифры, начертанные на доске. Но Беркли и Грей лишь безразлично кивнули, и он начал проверять свои выкладки.
   — Грей, — тихо проговорила Беркли. — Ты что-то помнишь. — Поднявшись, она прикоснулась к виску Грея кончиками пальцев и внимательно вгляделась в его лицо. — Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?
   Нат положил доску на стол.
   — Зато у меня болит, — сообщил он, с надеждой переводя взгляд с Беркли на Грея.
   Ему удалось привлечь к себе внимание Беркли, но ненадолго.
   — Уроки отменяются, Нат. Иди к Сэму, пусть даст тебе работу.
   — Слушаюсь, мадам! — радостно воскликнул мальчик и с такой прытью вылетел из-за стола, что опрокинул кресло.
   Беркли забралась Грею на колени, едва они остались одни.
   — Ты хорошо себя чувствуешь?
   Грей кивнул.
   — Как это случилось? Откуда я узнал день своего рождения?
   Беркли беспомощно пожала плечами, жалея о том, что не может привести убедительного объяснения случившемуся. Сумей она что-нибудь придумать, им обоим стало бы легче. Ее охватил страх. Что, если Грей вспомнит свое прошлое ценой забвения настоящего? Что, если он забудет последние пять лет своей жизни? Беркли со стыдом призналась себе, что больше всего боится, как бы Грей не забыл ее.
   — Пожалуй, тебе не следует подстегивать свою память, — сказала она. — До сих пор из этого не получалось ничего хорошего.
   — Ты права. Не вижу смысла торопить события. Глядишь, лет через пять я вдобавок к дате своего рождения припомню еще какую-нибудь мелочь.
   — Это не мелочь, — возразила Беркли. — Если бы ты вспомнил кличку лошади, на которой впервые проехал верхом, или имя первой девушки, которую поцеловал, — вот это была бы мелочь.
   Грей ответил, даже не успев разобраться в том, что хочет сказать:
   — Барбара О'Дара.
   — Что?
   — Пони звали Барбара О'Дара. Кажется, мне было тогда четыре года. Во всяком случае, не больше пяти. Кто-то подсадил меня в седло и провел пони по паддоку, а потом мы проехали через сад до самого дома. — Мысленное видение внезапно исчезло. Грей не успел вспомнить, кто вел лошадь, что было вокруг и как выглядел дом. Но он почувствовал, что все это происходило в день его рождения. В этом не было сомнений.
   Грей встряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Взгляд его серо-голубых глаз вновь стал жестким и цепким.
   — А твоя девушка? — спросила Беркли. — Та, с которой ты обменялся первым поцелуем.
   — Моя мать, — лукаво ответил Грей, не замечая боли, которая вновь пронзила его голову.
   — Я о другом.
   — Не помню.
   Беркли почувствовала, как сжимаются его пальцы, лежащие на ее талии.
   — Опять заболела голова?
   Грей кивнул.
   — Не беда, пройдет. — Беркли хотела подняться с его колен, но он не выпустил ее. — Сиди. Расскажи, что ты собираешься написать Торнам.
   Видя, что он не намерен распространяться о своем самочувствии, Беркли сказала:
   — Я хочу сообщить капитану Торну, что нашла Грэма Денисона, и если ему нужны доказательства, он может приехать в Сан-Франциско. Я расскажу ему о твоей амнезии и о том, что ты мало чем можешь помочь…
   — Никакой помощи, — перебил ее Грей. — Уж скорее надо объяснить, что я вообще ничем не могу быть ему полезен. Зачем внушать человеку несбыточные надежды?
   — Хорошо. Я постараюсь растолковать ему это. Потом я напишу, что у меня нет доказательств того, что Грэм Денисон и есть Грейдон Торн. Я не сумела распознать это, когда держала тебя за руку. Впрочем, это и неудивительно, если учесть, что Грейдона разлучили с братьями в младенческом возрасте. Не зная о том, что Денисоны — твоя приемная семья, ты никак не мог навести меня на эту мысль. Взяв тебя за руку, я лишь почувствовала, что Грэм Денисон мертв, а Грейдон Тори никогда не существовал.
   — И то и другое — не правда, — заметил Грей. Он запнулся, вникая в смысл слов Беркли, Как всегда, она давала слишком обтекаемые формулировки. — Но вместе с тем в каждом из этих утверждений есть крупица истины.
   Беркли улыбнулась, воздавая должное его проницательности.
   — Еще я сообщу капитану Торну, что если ему нужны еще какие-то сведения о рождении Грэма, пусть обращается к Денисонам.
   — Только не это!
   Гневный крик испугал Беркли, и она встревоженно посмотрела на Грея.
   — Я лишь хотела предложить ему предпринять вторую попытку.
   — Вторую попытку? Хочешь сказать, Торны уже расспрашивали Денисонов?
   — Ну… да. Вполне естественно, что они начали поиски Грэма… то есть тебя, с Денисонов. — Беркли поднялась и внезапно смутившись, одернула на груди ткань зеленого платья. — Вряд ли я смогу помешать им, вновь обратиться к Денисонам.
   — Ты должна отговорить их.
   — Пожалуй… — Беркли бессильно уронила руки.
   — Мне казалось, вчера вечером ты поняла: я не хочу, чтобы моя семья, если, конечно, Денисоны — моя семья, узнала о том, где я и кто такой. Насколько я понимаю, сложившаяся ситуация вполне устраивала их последние пять лет и у меня нет никаких причин что-либо менять.
   Ладонь Беркли невольно метнулась к шее. Ее пальцы нащупали под воротником тонкую золотую цепочку и серьгу.
   — Ты не смог опознать это украшение. И не в силах объяснить, каким образом фамильная драгоценность оказалась у тебя в руках. Об этом Торны узнают только от Денисонов.
   — Стало быть, до сих пор Денисоны отказывались помочь?
   — Нет, но я не знаю, какие вопросы задавали им Торны. Возможно, о серьге не было и речи. В сущности, я уверена в этом. Едва ли Декер Торн позволил бы кому-либо проведать о ее существовании. Вряд ли он пожелает, чтобы к нему являлись толпы самозванцев, выдающих себя за пропавшего брата. Серьга — единственная ниточка, связывающая Торнов с Грейдоном. Чем меньше людей знают о ней, тем лучше для Колина и Декера.
   — А я не хочу, чтобы они и их не в меру любопытные супруги обращались с расспросами к Денисонам. И вообще я передумал. Не пиши Торнам.
   — Неужели тебе не хочется узнать правду о себе самом? Ты так печешься о покое Денисонов, а ведь за пять лет они и палец о палец не ударили, чтобы найти тебя. А ты готов оттолкнуть Торнов, которые всю свою жизнь посвятили воссоединению семьи. Ведь ты вполне можешь оказаться их младшим братом.
   Грей потянулся к ее руке, но Беркли отпрянула. Этот жест глубоко уязвил Грея, а когда она обошла столик и расположилась напротив, обида сменилась гневом. Словно ниоткуда появилась Пандора и легко вспрыгнула ему на колени. Грей смахнул кошку, и та отправилась искать защиты у Беркли. Бегство Пандоры показалось Грею изменой, проявлением кошачьего коварства.
   Он рывком встал. Ножки кресла со скрежетом скользнули по полу.
   — Я ухожу, — бросил Грей. — Вернусь до открытия.
   Зеленые глаза Беркли потемнели от возмущения и обиды. С полдюжины вопросов, теснившихся в ее голове, остались невысказанными. Она молча кивнула.
   После обеда пошел мелкий моросящий дождь, как нельзя лучше отвечавший настроению Беркли. Солнце скрылось за тучами, небо походило на старое одеяло, полинявшее от частых стирок. Облака тянулись над заливом Сан-Франциско от берега до горизонта. Там, вдали, вода соединялась с небом под прикрытием однородной серой пелены.
   Беркли отвернулась от окна. По стеклу стучали мелкие холодные капли дождя, оставляя мутные потеки. Казалось, стекло обрызгали кислотой.
   Она сложила нижнюю юбку и бросила ее на свою кровать рядом с другой такой же. Действуй она более энергично, все ее вещи уже давно были бы в комнатах Грея, но теперь, окинув их взглядом, Беркли поняла, что покончила с делом едва наполовину.
   Она тяжело вздохнула и, пытаясь справиться с унынием, улыбнулась сама себе. Беркли удивляло, что ей передалось настроение Грея. Вдруг она заметила, что теребит кольцо, которое Грей надел ей на палец лишь вчера. Но даже если бы Беркли сняла его, это ничего не изменило бы. Она оставила кольцо в покое. Ей не нужны перемены, только самое обычное понимание.
   В эту минуту Беркли надеялась, что Грей ждет того же.
   Сокрушенно покачав головой, она вновь начала освобождать свой шифоньер. Взяв два платья, Беркли направилась в гостиную, но в этот миг кто-то постучал в дверь. Она положила платья на диванчик и открыла дверь. Ей и в голову не приходило, что за дверью может быть кто-то незнакомый.
   Лицо этого человека было хорошо знакомо ей, но Беркли никак не ожидала встретить его.
   — Можно войти? — любезно осведомился Андерсон Шоу. Он в чопорной позе застыл на пороге — высокий, лощеный и очень даже живой.
   Беркли лишилась дара речи. Ей не грозил обморок, она твердо стояла на ногах, но слова застряли в горле. Она перевела взгляд с Андерсона на чужака, стоявшего рядом с ним и почти сразу признала в нем одного из тех двух мужчин которых пытался описать Нат. Вторым был сам Андерсон. Тогда Беркли не поняла этого. Теперь, ругая себя за то, что не обратила внимания на столь очевидный факт, она подумала, не утратила ли свои способности.
   Между мужчинами стоял Нат. На лице его было написано отчаяние, какое редко встретишь у ребенка. Андерсон и незнакомец удерживали мальчика на месте, положив руки ему на плечи.
   Сердце Беркли неистово заколотилось. Она шире распахнула дверь и впустила всех внутрь. Хватка мужчин ослабла, и Нат тут же вырвался. Даже не попытавшись бежать, он бросился к Беркли и обхватил ее руками. Было ясно, что мальчик не столько ищет защиты у Беркли, сколько сам хочет защитить ее.
   Она взъерошила его светлую шевелюру.
   — Все в порядке, Нат. Я знакома с одним из этих джентльменов. Ты не сделал ничего плохого.
   — Они здесь уже давно, — сказал Нат. — Прятались на виду у всех. Они — постояльцы отеля.
   — Не так уж давно, — невозмутимо возразил Андерсон, обводя комнаты Беркли с неподдельным, хотя и несколько отстраненным интересом. Закончив осмотр, он вновь посмотрел на нее. — Пожалуйста, закрой дверь. Я не желаю, чтобы нам помешали. Подойди ко мне, дорогая. Я хочу кое-что показать мальчишке.
   Беркли не без труда высвободилась из объятий Ната и, стараясь не выказывать страха, подошла к Андерсону. При этом она заметила, что незнакомец внимательно следит за ее движениями. Беркли показалось, что он сам не знает, чего ждать. Она остановилась напротив Андерсона.
   Удар отбросил ее в сторону. Оплеуха была молниеносная, как нападение кобры, и Беркли почувствовала боль, только очутившись в руках чужака. Испуганный вопль Ната донесся до нее словно издалека. В ушах Беркли зазвенело, глаза застлала пелена. Ее щека горела, но она знала, что синяков не будет. Андерсон Шоу словно родился с умением наносить побои, после которых не остается следов.
   — Ради всего святого. Шоу, — подал голос чужак. — Неужели без этого нельзя обойтись?
   Беркли чувствовала, что он не на шутку встревожен. Незнакомец задвинул ее себе за спину, но она догадалась, что его поступок продиктован отнюдь не заботой. Если Андерсон вновь даст волю рукам, этот человек не станет ее защищать.
   — Я бы не сделал этого без необходимости. — В голосе Андерсона не было и следа раскаяния. Он ткнул пальцем в сторону Ната. — Следовало показать мальчишке, что я могу, и что собираюсь делать. — Он повернулся к Нату:
   — Все ясно? Не вздумай рассказать о случившемся мистеру Джей-нуэю. Только навредишь Беркли. Ты, верно, думаешь, что он поможет ей, но результат будет прямо противоположный. — Нат молча пожирал его взглядом, в котором читался скорее вызов, чем страх, и Андерсон посмотрел на Беркли, предлагая ей внести ясность.
   — Нат, я не хочу, чтобы ты рассказывал об этом мистеру Джейнуэю, — заговорила она. — Я знаю, тебе трудно это понять, но для меня очень важно, чтобы ты держал язык за зубами. — Оправившись от удара, она подошла к Нату твердым шагом. Наклонившись так, что их глаза оказались на одном уровне, Беркли взяла его за худенькие плечи. В ее голосе не было мольбы — она ни за что не доставила бы Андерсону такого удовольствия, но Нат видел просьбу в ее глазах. — Никому ничего не говори. Так лучше для меня и для него, и потому я прошу тебя молчать. В свое время я сама все расскажу мистеру Джейнуэю, не сомневайся. Обещаешь?