Страница:
Такой вариант я предвидел. Оставлять деньги на месте было глупо: даже и младенец бы догадался, что, если пропала дискета, а деньги нетронуты, то значит — замешана госпожа Володина. Присваивать деньги было, разумеется, не в моих правилах. Да и чисто технически вынести эту груду было бы непросто… Я не стал гадать. Еще днем я для себя решил эту дилемму. Взяв один, самый большой, пакет с деньгами, я аккуратно запихнул его в один из ящиков стола, принадлежащего давешнему молодцу Сергунчику. Пусть мальчик побалуется деньжатами, когда найдет. Но, скорее всего, найдут другие, и как после этого красавчик в итальянских туфлях сумеет все это объяснить, я не знаю и знать не хочу. Подозреваю, что особой радости эта приятная находка Сержику не принесет…
Оставалось еще сделать такой же подарок моим друзьям Коляну и Автоматчику. Заходить сейчас в дежурку было неразумно, но почему бы этим братцам не спрятать бабки, украденные у своей родной конторы, где-нибудь поблизости от дежурки? Допустим, в сортире. Я тихо-тихо спустился на первый этаж, убедился, что сортир пуст, и запихал в каждый из двух сливных бачков по полиэтиленовому пакету с купюрами. Пакеты замечательно поместились, словно бы они и были предназначены для того, чтобы прятать их в этом месте. Так-с, подарок готов. Теперь дискета. Я бережно вытащил дискету из прозрачного футлярчика, опустил ее во внутренний карман пиджака, а ей на смену положил в футлярчик другую, очень похожую, но пустую. Затем я хорошенечко, до хруста согнул ее и швырнул в мусорное ведро. Теперь им потребуется время, чтобы понять: это не их собственная дискета пришла в негодность от варварского обращения, а просто грабитель все подстроил. День, а то и полтора у нас в запасе есть.
Совершив эту последнюю, как мне казалось, манипуляцию, я прямой дорогой направился в тупичок, к своему окну, уже хотел руками открыть его снова… и тут у меня хватило ума присмотреться. Черт побери! Я неплотно закрепил картонку в датчике сигнализации, и теперь она от любого движения могла выпасть. И тогда будет все тридцать три удовольствия: сирена, топот ног и Колян с напарником вместо служебных собак.
Итак, этот вариант отпадает. О том, чтобы пройти через дежурку без боя, нечего было и думать. Оставалось одно — главный вход. Правда, там еще с ночи занимали очередь неугомонные акционеры, и тамошний секьюрити, тоже в камуфляже, круглосуточно следил за порядком. Значит, отпадает: целая толпа свидетелей… Хотя постой-ка, Яков Семенович! Может, это как раз и хорошо?
Стараясь не шуметь, я переместился поближе к главному входу, спрятался за декоративной колонной и стал ждать. Ждать и догонять никто не любит, но терпение, терпение и еще раз терпение — вот три главных орудия частного сыщика.
Через полтора часа толпа льготников, прибывших за заветными акциями, возросла, и те в очереди, кто стоял ближе к двери, стали нетерпеливо ерзать. Время от времени, когда пятнистый секьюрити куда-то отходил, первый десяток счастливцев просачивался в узкий предбанничек. После чего возвращался служитель порядка, выталкивал счастливцев обратно — и все повторялось заново. Если бы я вдруг захотел купить акции «ИВЫ», то мое местоположение было самым выигрышным. Колонна, за которой я прятался, находилась за предбанником, по ту сторону стеклянных дверей и в непосредственной близости от заветного окошка… Оставалось только выбрать удобный момент для своей легализации. В половине восьмого утра, когда толпа старичков уже изнемогла в ожидании, в заветном окошечке произошло шевеление: прибыл на работу кто-то из тех, кто оформлял продажи. Толпа радостно взвыла, и все тот же первый десяток счастливцев сделал очередную попытку прорыва. Стеклянные двери удержали энтузиастов, но не меня, ибо я был по ту сторону. Взмахнув руками, я — на глазах у десятка счастливчиков — выскользнул и стал первым к окошечку. За моей спиной раздался вопль возмущения. Старички из первого десятка заорали пятнистому охраннику, что-де какой-то тип пролез безо всякой очереди. Пятнистый страж, обернувшись, увидел мою фигуру возле окошка и, к великой радости всей толпы, пинком выпер меня из помещения в толпу — где меня тотчас же оттеснили назад. Я изобразил на лице благородное негодование, но спорить не стал: мне нужно было выйти наружу — вот я и вышел. Оставалось только добраться до новой квартиры, отдать дискету, немного там пересидеть (пока люди в веселых фургончиках не снимут осаду). И — возвращаться к своим прочим делам.
Ровно через полтора часа я был на месте. Жанна Сергеевна, открывшая мне дверь, с порога тревожно спросила:
— Ну как?
Я закрыл за собой дверь, снял плащ, разулся и только после этого ответил птичке.
— Все в порядке. Дискета у нас. Получите и распишитесь.
Квартира друзей Жанны Сергеевны, уехавших в Голландию, не очень понравилась мне из-за обилия выступающих то и дело острых поверхностей — косяков, плинтусов, углов шкафов, швов батареи парового отопления. Даже сев на диванчик, я вынужден был немедленно подпрыгнуть: в углу притаилась острая режущая кромка пружины; еще немного — и мои брюки украсила бы здоровенная рваная дыра.
Справедливости ради скажем, что было в квартире птичкиных друзей и кое-что хорошее. Телевизор, например, был куда лучше. Стенной шкаф был поновее. И вдобавок на столе возле окна белел компьютер.
Жанна Сергеевна проследила за направлением моего взгляда и взяла в руки дискету.
— Хочешь поглядеть на роман? — спросила она меня. — Тебе, наверное, интересно посмотреть на то, что ты спас из пиратских лап?
Признаюсь, мне было не очень интересно. Романом больше, романом меньше. Ну, американец. Хемингуэй вот тоже американец.
Тем не менее я послушно сказал птичке:
— Конечно, хочу.
Жанна Сергеевна включила компьютер, сунула добытую с риском дискету в дисковод и, не поднимая глаз на экран, пробежалась по клавиатуре. Я стоял у нее за плечом, наблюдая, как на экране возникают первые строчки.
После чего я вгляделся в эти строчки.
— Этот ваш Макдональд, он что, в модернизм ударился? — удивленно спросил я через несколько секунд. — Ни сюжета, ни действия. Какие-то списки, какие-то схемы, да еще и сокращения. Головоломка какая-то, а не текст!
Жанна Сергеевна подняла голову от клавиатуры, взглянула на дисплей и хрипло вскрикнула:
— Боже мой! Это НЕ ТА дискета!…
Часть вторая
Глава 1
Оставалось еще сделать такой же подарок моим друзьям Коляну и Автоматчику. Заходить сейчас в дежурку было неразумно, но почему бы этим братцам не спрятать бабки, украденные у своей родной конторы, где-нибудь поблизости от дежурки? Допустим, в сортире. Я тихо-тихо спустился на первый этаж, убедился, что сортир пуст, и запихал в каждый из двух сливных бачков по полиэтиленовому пакету с купюрами. Пакеты замечательно поместились, словно бы они и были предназначены для того, чтобы прятать их в этом месте. Так-с, подарок готов. Теперь дискета. Я бережно вытащил дискету из прозрачного футлярчика, опустил ее во внутренний карман пиджака, а ей на смену положил в футлярчик другую, очень похожую, но пустую. Затем я хорошенечко, до хруста согнул ее и швырнул в мусорное ведро. Теперь им потребуется время, чтобы понять: это не их собственная дискета пришла в негодность от варварского обращения, а просто грабитель все подстроил. День, а то и полтора у нас в запасе есть.
Совершив эту последнюю, как мне казалось, манипуляцию, я прямой дорогой направился в тупичок, к своему окну, уже хотел руками открыть его снова… и тут у меня хватило ума присмотреться. Черт побери! Я неплотно закрепил картонку в датчике сигнализации, и теперь она от любого движения могла выпасть. И тогда будет все тридцать три удовольствия: сирена, топот ног и Колян с напарником вместо служебных собак.
Итак, этот вариант отпадает. О том, чтобы пройти через дежурку без боя, нечего было и думать. Оставалось одно — главный вход. Правда, там еще с ночи занимали очередь неугомонные акционеры, и тамошний секьюрити, тоже в камуфляже, круглосуточно следил за порядком. Значит, отпадает: целая толпа свидетелей… Хотя постой-ка, Яков Семенович! Может, это как раз и хорошо?
Стараясь не шуметь, я переместился поближе к главному входу, спрятался за декоративной колонной и стал ждать. Ждать и догонять никто не любит, но терпение, терпение и еще раз терпение — вот три главных орудия частного сыщика.
Через полтора часа толпа льготников, прибывших за заветными акциями, возросла, и те в очереди, кто стоял ближе к двери, стали нетерпеливо ерзать. Время от времени, когда пятнистый секьюрити куда-то отходил, первый десяток счастливцев просачивался в узкий предбанничек. После чего возвращался служитель порядка, выталкивал счастливцев обратно — и все повторялось заново. Если бы я вдруг захотел купить акции «ИВЫ», то мое местоположение было самым выигрышным. Колонна, за которой я прятался, находилась за предбанником, по ту сторону стеклянных дверей и в непосредственной близости от заветного окошка… Оставалось только выбрать удобный момент для своей легализации. В половине восьмого утра, когда толпа старичков уже изнемогла в ожидании, в заветном окошечке произошло шевеление: прибыл на работу кто-то из тех, кто оформлял продажи. Толпа радостно взвыла, и все тот же первый десяток счастливцев сделал очередную попытку прорыва. Стеклянные двери удержали энтузиастов, но не меня, ибо я был по ту сторону. Взмахнув руками, я — на глазах у десятка счастливчиков — выскользнул и стал первым к окошечку. За моей спиной раздался вопль возмущения. Старички из первого десятка заорали пятнистому охраннику, что-де какой-то тип пролез безо всякой очереди. Пятнистый страж, обернувшись, увидел мою фигуру возле окошка и, к великой радости всей толпы, пинком выпер меня из помещения в толпу — где меня тотчас же оттеснили назад. Я изобразил на лице благородное негодование, но спорить не стал: мне нужно было выйти наружу — вот я и вышел. Оставалось только добраться до новой квартиры, отдать дискету, немного там пересидеть (пока люди в веселых фургончиках не снимут осаду). И — возвращаться к своим прочим делам.
Ровно через полтора часа я был на месте. Жанна Сергеевна, открывшая мне дверь, с порога тревожно спросила:
— Ну как?
Я закрыл за собой дверь, снял плащ, разулся и только после этого ответил птичке.
— Все в порядке. Дискета у нас. Получите и распишитесь.
Квартира друзей Жанны Сергеевны, уехавших в Голландию, не очень понравилась мне из-за обилия выступающих то и дело острых поверхностей — косяков, плинтусов, углов шкафов, швов батареи парового отопления. Даже сев на диванчик, я вынужден был немедленно подпрыгнуть: в углу притаилась острая режущая кромка пружины; еще немного — и мои брюки украсила бы здоровенная рваная дыра.
Справедливости ради скажем, что было в квартире птичкиных друзей и кое-что хорошее. Телевизор, например, был куда лучше. Стенной шкаф был поновее. И вдобавок на столе возле окна белел компьютер.
Жанна Сергеевна проследила за направлением моего взгляда и взяла в руки дискету.
— Хочешь поглядеть на роман? — спросила она меня. — Тебе, наверное, интересно посмотреть на то, что ты спас из пиратских лап?
Признаюсь, мне было не очень интересно. Романом больше, романом меньше. Ну, американец. Хемингуэй вот тоже американец.
Тем не менее я послушно сказал птичке:
— Конечно, хочу.
Жанна Сергеевна включила компьютер, сунула добытую с риском дискету в дисковод и, не поднимая глаз на экран, пробежалась по клавиатуре. Я стоял у нее за плечом, наблюдая, как на экране возникают первые строчки.
После чего я вгляделся в эти строчки.
— Этот ваш Макдональд, он что, в модернизм ударился? — удивленно спросил я через несколько секунд. — Ни сюжета, ни действия. Какие-то списки, какие-то схемы, да еще и сокращения. Головоломка какая-то, а не текст!
Жанна Сергеевна подняла голову от клавиатуры, взглянула на дисплей и хрипло вскрикнула:
— Боже мой! Это НЕ ТА дискета!…
Часть вторая
ОХОТА
Глава 1
УПРЯМЫЙ ФАТУМ
Я поднял глаза от экрана и взглянул в окно. Рассвет нагонял тоску. Мутно-голубое утреннее небо в окне сильно проигрывало великолепной чистой голубизне дисплея и в цвете, и в яркости. Настоящий наш мир уступает этому компьютерному великолепию едва ли не во всем, подумалось мне вдруг. Вот оно, Эльдорадо. Страна чудес. Здесь все имеет смысл, женщины здесь не плачут, смерть не страшна, потому что временна, а все проблемы можно решить, умело нажимая несколько нужных клавиш. Как жаль, что мы с птичкой существуем только по эту, а отнюдь не по ту сторону экрана.
Я вздохнул.
— Жанна Сергеевна, — произнес я ласково. — Ну, пожалуйста, не плачьте. Лучше выпейте-ка глоток-другой. — Я налил птичке из бутылки чуть на донышко граненого стакана и не отставал, пока Жанна Сергеевна меня не послушалась. — Вот молодец, — сказал я, снова наливая в стакан чуть-чуть спиртного. — Ну, и еще немножко. За маму, за папу, за Якова Семеновича…
Бутылку этой настойки я конфисковал в здешнем стенном шкафу. Вместо рюмок пришлось использовать граненые стаканы — других емкостей я не нашел.
Птичка покорно выпила и за Якова Семеновича. Глаза у нее еще были красные, но потихоньку она отходила. Слава Богу. Наталья бы на ее месте закатила воплей часа на полтора, причем главным виновником всех ее бед непременно оказался бы ваш покорный слуга. Птичка вела себя достойно.
— Это я, я во всем виновата, — горестно проговорила она, глядя в пустой стакан. — Я поверила жуликам и вас втянула… Конечно, они меня обманули Выманили деньги и наврали с три короба.
— С-с-скоты! — протянул я с чувством, пробуя и сам наконец конфискованную настойку. Вкус был терпкий, но не без приятности.
— Яшенька, ты на меня не сердишься? — тихонько спросила Жанна Сергеевна, подняв глаза от стакана. — Честное слово, я была в полной уверенности… — Она протянула руку к бутылке и чуть не опрокинула ее на клавиатуру компьютера. Я с трудом успел подхватить бутылку и, видимо, задел мимоходом какую-то клавишу. Ровненькие строчки головоломки на экране поехали куда-то вбок. Конечно же, колонки сокращений и цифр не имели никакого отношения к украденному у птички роману «Второе лицо». Даже самый крутой постмодернист не додумался бы начать свое произведение вот так:
Крм-37 О.Д.
Плкт-30 О.Д.
Крс-15 В.Ш.
Явр-17 М.Ш.
Лгв-21 О.Д.
И так далее.
Всего в колонке было строк пятьдесят — семьдесят, а то и все сто. Как видно, «Меркурий» все-таки страховал свои коммерческие тайны от непрошеного взгляда. Это было разумно, учитывая надежность сейфа. Что означали все эти таинственные сокращения, я не знал и, честно говоря, знать не хотел. Мы и так уже с дорогой госпожой Володиной по уши вляпались в чужие дела. Хватит. Если побыстрее все вернуть на место, у нас есть маленькая вероятность остаться в живых. Авось слон поймет, что муравей не посягает на его коммерческие секреты…
— В общем, так, Жанна Сергеевна, — проговорил я, видя, что птичка уже окончательно пришла в себя. — Мы с вами сделали, что смогли. Ну, не получилось. Бывает. Поскольку вышла осечка, никакой платы я с вас не возьму. Вы ведь тоже меня выручили, предоставили мне убежище. Сегодня же я отошлю им обратно дискету, от греха подальше, и мы…
— Подожди-ка, Яшенька. — Птичка поглядела на меня с каким-то странным выражением лица. Я сразу же испугался. Азартные огоньки, вдруг вспыхнувшие в ее глазах, вызвали у меня самые нехорошие предчувствия. Я неожиданно понял, что птичка вовсе не собирается идти на попятную и отступать от своего сумасшедшего плана. Так и оказалось. Жанна Сергеевна выщелкнула обратно злополучную дискету, взяла ее двумя пальчиками и с торжеством сказала:
— Я все придумала, Яшенька! Мы все-таки вернем моего Макдональда!
— Каким это образом? — поинтересовался я, искренне надеясь, что птичка в детстве не любила читать зарубежные детективы и что они ее с тех пор глубоко не перепахали.
Но в этом-то я как раз и ошибся.
— Ченч, — радостно проговорила птичка. — Произведем обмен.
Я ужаснулся Разумеется, мысленно.
— Жанна Сергеевна, — печально сказал я. — Ну с чего вы решили, будто «Меркурий» согласится поменять ваш роман на эти криптограммы? Мы ведь даже не представляем, ЧТО тут зашифровано!
Птичка хитро прищурилась.
— Яшенька, — с улыбкой произнесла она. На лице ее уже не осталось и следа от пасмурного настроения. — Милый Яшенька, ты-то не валяй дурака. Ты ведь тоже сразу понял, что какую-нибудь никчемную дрянь они едва ли станут держать в таком сейфе.
— Допустим, — признал я птичкину правоту. — Допустим, у нас в руках необыкновенно ценная информация, которая до зарезу нужна «Меркурию»…
— А может, компании «ИВА», — уточнила Жанна Сергеевна.
Я понял, что она все-таки запомнила мои слова, сказанные в ту нашу ночь. Несмотря на шерри и несмотря на пьесу для двоих, которую мы потом с ней разыграли.
— Тем более, — кивнул я. — Тем более, если это секрет самой «ИВЫ». И упаси Боже, если компания «ИВА» заподозрит, будто мы что-то знаем об этом секрете…
Птичка положила дискету на стол — бережно, как будто она была из тончайшего стекла или покрыта слоем нитроглицерина.
— Яшенька, любимый мой, — проговорила она, осторожно взяла мою ладонь и прижалась к ней прохладной щекой. — Она и ДОЛЖНА заподозрить! Как раз в этом моя идея!
— Безумие, — сердито сказал я, попытавшись освободить руку. Попытка, правда, оказалась не слишком убедительной. Птичка, воспользовавшись моей нерешительностью, тотчас же захватила и другую мою руку, положив ее уже себе на плечо.
— Совсем даже не безумие, — рассудительно, как маленькому, объявила птичка. — У нас ВСЕ получится. Ты сделаешь. Ты гений сыска. Ты сможешь все, если захочешь… — Голос ее, тихий, теплый, чуть-чуть хрипловатый, вновь начал действовать на меня, как гипноз.
Но я был почти трезв и мог еще сопротивляться.
— Мы погибнем, — проговорил я. — По сути, мы уже погибли вчера, впутавшись в эту авантюру…
— Ну, раз мы уже погибли, — все так же рассудительно протянула Жанна Сергеевна, — что нам еще терять? Попробуем, да?
Ее лицо неожиданно оказалось рядом с моим, и я почувствовал, что щека ее уже горяча, а губы мягки и влажны.
— Ты ведь поможешь мне, Яшенька? — шепнула птичка мне на ухо.
«И не подумаю», — ответил я. Но почему-то снова мысленно. Я вспомнил Кремера со своей блондинкой. Как же ее звали? Татьяна? Тамара? Во время нашей последней встречи Кремер выглядел слишком счастливым с ней, чтобы это могло закончиться чем-нибудь хорошим. У блондинки был какой-то заводик, пустяковый, детская забава. Но непонятным образом ее игрушечное производство помешало «Объединенному Банковскому Концерну». Блондинку любезно предупредили. Та не нашла ничего лучшего, как нанять Кремера. Дважды этой влюбленной парочке улыбалась удача, но на третий раз их вычислили. Бронированное его убежище — посерьезнее, чем у меня, — штурмовать не стали, а просто дождались, когда Кремер заночует у блондинки, и покрошили их из автоматов. Потом квартиру с трупами подожгли, так что похороны были символическими. Нечего было хоронить.
— Спасибо, Яшенька, — по-своему истолковала мое молчание Жанна Сергеевна. — Я люблю тебя, солнышко. Я так и думала, что ты согласишься.
«Но я ведь не согласился!» — закричал во мне профессионал, но его задушенный голосок услышал только я один. Птичке вновь досталось мое молчание: дать слово профессионалу у меня не хватило силы воли. Все как в сказке, меланхолично подумал я. Они жили долго и счастливо и умерли в один день. У нашей сказки будет такой же финал.
— Жанна Сергеевна, — сказал я покорно — У нас почти нет шансов. Мы с вами умрем в один день.
— Надеюсь, не прямо сейчас? — нетерпеливо спросила птичка, протянув руку к верхней пуговице моей рубашки…
Когда мы спохватились, стрелки часов приблизились к полуденной отметке.
— Скоро двенадцать, — сладко потянувшись, проговорила птичка. — Пора позвонить им насчет обмена. Ты помнишь телефон?
Я хмыкнул и дал наконец высказаться профессионалу.
— Я помню, Жанна Сергеевна, — строго заявил профессионал в моем лице. — Но сейчас мы звонить никуда не будем. Понятно?
— Понятно, — послушным голосом проговорила птичка. — А почему не сейчас?
— Потому, — желчно ответил профессионал, а я, перехватив инициативу, вынужден был объяснить:
— Во-первых, сначала нам нужно хорошенько подготовиться и все продумать до мелочей. Подправить доверенность на «мерседес», обновить экипировку… да мало ли?
— Во-вторых? — спросила птичка.
— Во-вторых, они должны немного понервничать. Утром они поверят в ограбление, днем найдут деньги и наедут с дознаниями на трех собственных молодцов. И не раньше, чем к вечеру, они сообразят, что дискета подменена… Лично я не против, чтобы Коляна и Сергунчика немножко подергали за фалды. Может быть, вы против?
— Ни в коем разе, — без колебаний произнесла Жанна Сергеевна. — Они этого вполне заслужили. Ка-а-злы! — протянула она с чувством.
Я засмеялся. Профессионал во мне уже смирился с тем, что мы намеревались сделать, и стал составлять наилучший в данных условиях план действий. Наилучший из наихудших.
— Включите-ка телевизор, — скомандовал я. — Поглядим, что в городе происходит.
Жанна Сергеевна по привычке зашарила по дивану в поисках коробочки дистанционного пульта, наткнулась, как и я утром, на острую кромку пружины, ойкнула и вспомнила, что не дома. Пульт наконец нашелся в стенном шкафу — том самом, откуда я позаимствовал бутылку и стаканы. Когда экран телевизора зажегся, дневные новости уже шли.
— …Многолюдным митингом возле Лефортовской тюрьмы, — с середины фразы услышал я бравую скороговорку диктора первого канала. — По данным МВД, сюда пришло свыше трех десятков тысяч человек, чтобы выразить свою солидарность с Виталием Авдеевичем Иринарховым, которому — несмотря на протесты адвокатов и общественности — до сих пор не изменена мера пресечения и который по-прежнему находится под стражей…
На экране возникла огромная толпа с плакатами и портретами. В первых рядах, стояли, разумеется, все те же старушки-льготники, однако было заметно, что юношей с мегафонами и мужчин среднего возраста в толпе стало значительно больше. Издали на транспарантах портретное сходство господина Иринархова с Фиделем Кастро казалось еще более удивительным.
Судя по всему, птичке это сходство тоже бросилось в глаза.
— О-о-о, Команданте! — фыркнула она, ткнув пальчиком в направлении экрана. — Вива Куба! Янки, гоу хоум! Мы с тобой, Фидель! Патриа о муэрте!
Я расхохотался. При виде портрета бородатого Иринархова и у меня в памяти невольно всплыл этот словесный мусор — даже не школьных, а чуть ли не детсадовских времен. Те же самые фразы, слово в слово. Похоже, у нас с Жанной Сергеевной было одинаково счастливое советское детство. Счастливое просто до тошноты.
— Обратите внимание, Жанна Сергеевна, — произнес я, не отрывая глаз от экрана. — Нашего дорогого зэка диктор называет не по фамилии, а только по имени-отчеству. Вот оно, торжество плюрализма! Человек сидит в государственной тюряге, а вся страна плечом к плечу бурно протестует. И государственное ТВ этим всенародным протестам вполне сочувствует. Жертва прокурорского произвола, узник совести, видите ли! Как будто наш герой томится в тюрьме Сантьяго или там Порт-о-Пренса…
— Порт-о-Пренс — это где, Яшенька? — поинтересовалась птичка.
— Гаити, — подумав, ответил я. — Или Таити. Короче, какой-то банановый островок.
— Я бы съела сейчас бананчик, — вскользь заметила Жанна Сергеевна. — Балда я, что не купила по дороге. Правда, они сейчас дорогие, собаки. Почти как капуста…
— И все это козни торговцев кавказской национальности! — нравоучительно объяснил я, подняв вверх указательный палец и подражая, таким образом, нашему дорогому мэру. — Лица с сомнительным гражданством буквально наводнили Москву… это самое… наводнили, так сказать, дорогой банановой продукцией, не отвечающей к тому же элементарным санитарно-гигиеническим нормам.
— Ну и что! — капризно сказала птичка. — Бананов хочу!
На экране тем временем показали импровизированную трибуну, с которой организаторы митинга клялись толпе, что не пройдет и двое суток, как темницы для господина Иринархова рухнут и свобода встретит дорогого Виталия Авдеевича радостно у входа. Я порадовался за Пушкина, бессмертным строкам которого нашлось место и на этом празднике жизни.
— Не волнуйтесь, Жанна Сергеевна, — проговорил я. — Не пройдет и двое суток, как новоиспеченный депутат Государственной думы Виталий Авдеевич буквально завалит Москву дешевыми бананами. У всех в ушах будет по банану или даже по два.
— По два — только у депутатов, — уточнила серьезно птичка. — Им положено, у них профессия такая…
В ту же минуту на телеэкране возник, как по заказу, депутат Госдумы Луговой. Всего пару лет назад, еще до своего помешательства, он был отличным публицистом и блистал в перестроечных журналах. Когда я еще работал в МУРе, то лично спер из кабинета майора Окуня экземпляр «Нового мира» с одной из статей Анатолия Лугового. Не для себя, конечно, украл, а для ребят из отдела: тогдашнее милицейское начальство все равно журнал не читало, а просто любило держать голубенькие книжки от рядового состава подальше. Чтобы, значит, рядовой состав ненароком не усомнился в наших идеях. Совершенно было непонятно, зачем же тогда вредный журнальчик в МУРе вообще выписывали? Меня долгое время всерьез занимал этот вопрос. Ну, не для того же, чтобы в холодную погоду топить им камин в генеральских апартаментах?…
— Дорогие друзья! Братья и сестры! — заорал с экрана теперешний Луговой. — Мы, представители законодательной власти, выражаем глубокое возмущение антиконституционными действиями Генеральной прокуратуры, точнее, волевым решением господина Саблина, не позволяющего…
Камера показала старушек с плакатами, потом парней в задних рядах. Старушки внимали оратору, затаив дыхание и уставившись на него во все старушечьи глаза. Парни, как я заметил, улыбались, лениво переговаривались, но, когда надо, устраивали оратору овацию. Я подумал, что каждая такая массовка наверняка влетает компании «ИВА» в крутую копеечку.
— …И если не уважаемый мною Генеральный прокурор не выступит сегодня на вечернем заседании Госдумы с подробными разъяснениями… — продолжал надсаживаться на экране Луговой.
Я почти явственно увидел в его ушах развесистые зеленые бананы.
— Переключите на тринадцатый канал, — попросил я птичку, содрогнувшись. — Пожалуйста, Жанна Сергеевна!
Птичка усмехнулась и переключила кнопки на пульте. Возник веселый ведущий «Чертовой дюжины».
— …А вот еще одно происшествие, — жизнерадостно сообщил он нам. — Найден мертвым в своей машине генеральный директор книготорговой фирмы «Клязьма» господин Федор Петрищев…
Разрази меня гром! Я опешил, потом невежливо выхватил из рук птички пульт и прибавил звук. Нет, мне не послышалось: во весь экран уже показывали безжизненное лицо моего заклятого друга из «Клязьмы»; на лбу у Феденьки-гранатометчика зияла красная вмятина. Веселый комментатор где-то за кадром рассказывал о петрищевской фирме. Все это я и раньше знал, просто при жизни Петрищева о репутации «Клязьмы» вслух предпочитали не распространяться. По версии «Чертовой дюжины» выходило, что Петрищева кончили лианозовские книголюбы, с которыми «Клязьма» вместо баксов пыталась расплатиться тремя кумулятивными снарядами. Версия была красивая, даже убедительная, но я-то знал, что все это чепуха. Пуля в голову — это, извините, не лианозовский стиль: те бы, скорее, разворотили петрищевскую машину из базуки. Но тогда кто же рискнул? И как аккуратно…
На экране возник общий план, и я присвистнул. Оказывается, машина с мертвым Федором была найдена в моем районе! Почти на подъезде к моему дому, буквально в сотне метров от зеленых насаждений, откуда я только позавчера выслеживал пятнистых охотников на меня. Неужто постарались эти ангелы-хранители в камуфляже? Но почему!? Приняли Петрищева за меня? Или хозяин «Клязьмы» просто намозолил им глаза и они решили кокнуть надоедливого типчика с гранатометом?… Ничего не понимаю.
Птичка осторожно кашлянула, я искоса взглянул на нее, потом снова на экран.
— Это был тот самый, который позавчера гнался за тобой на «тойоте»? — деликатным шепотом поинтересовалась Жанна Сергеевна.
Я кивнул, подумав про себя, что становлюсь чрезмерно болтлив: прямо как покойный Кремер. Телекамера снова приблизилась прямо к петрищевскому лицу, точнее, к самой-самой красной вмятине на лбу. Я невольно отвел глаза.
— Тогда это хорошие новости, — задумчиво сообщила в пространство птичка. — Больше он не будет тебя обижать…
— В принципе, да, — пробормотал я. — Хотя такая новость для меня несколько неожиданна…
— Новости и обязаны быть неожиданностью, — продолжила свою мысль Жанна Сергеевна. — Хорошие — приятной, плохие — наоборот. Лично я выбираю приятную. Разве не так?
Я пожал плечами. Спорить тут было не о чем, хотя я не мог отделаться от тягостного чувства. Словно какая-то грозная сила, типа Фатума, вдруг вздумала заслонить меня своим богатырским плечом. Я не имел ничего против Фатума и тем более его подружки Фортуны. Но я предпочитал организовывать свою судьбу самостоятельно, надеясь не столько на везение и на вдруг, сколько на собственные силы. Птичка рассуждала чисто по-женски; мне же, как мужчине и как сыщику, не следовало быть фаталистом. Если я стану планировать счастливые случаи, то пиши пропало. Хочешь уповать во всем на промысел Божий — лучше сразу меняй профессию, пока жив. Как говорил мой бывший начальник: хороший сыскарь не станет заниматься богоискательством…
— …А теперь светская хроника, — радостно объявил с экрана комментатор. Пошли сюжеты из жизни кинозвезд, эстрадных певиц и депутатов. Какой-то шустрый старикашка с портновским метром в руках поведал корреспонденту, что-де народный избранник господин Коломиец сменил весь гардероб. То ему нравились галстуки в горошек, то разонравились. Вот и вся наша Дума такова, — хихикнул за кадром ведущий. — Сроду не знает чего хочет…
Напоследок в кадре возник квадратный подбородок Генерального прокурора господина Саблина. Выяснилось, что ни на какое вечернее заседание Думы он идти не собирается, поскольку приглашен на презентацию новой книги известного писателя Черника. А какие книги писателя Черника вы читали? — спросил Генерального невидимый корреспондент. Прокурор Саблин свирепо задвигал подбородком. Видно, что в последние дни корреспонденты его просто достали. Многое читал, — сердито ответил господин Саблин, пытаясь выскользнуть из кадра. Ну, а все-таки? — не отставал упрямый репортер. «Курочку Рябу», — злобно сказал Генеральный, и я увидел, как покраснело его лицо. — «Войну и мир», «Преступление и наказание»… Еще перечислять?
Я вздохнул.
— Жанна Сергеевна, — произнес я ласково. — Ну, пожалуйста, не плачьте. Лучше выпейте-ка глоток-другой. — Я налил птичке из бутылки чуть на донышко граненого стакана и не отставал, пока Жанна Сергеевна меня не послушалась. — Вот молодец, — сказал я, снова наливая в стакан чуть-чуть спиртного. — Ну, и еще немножко. За маму, за папу, за Якова Семеновича…
Бутылку этой настойки я конфисковал в здешнем стенном шкафу. Вместо рюмок пришлось использовать граненые стаканы — других емкостей я не нашел.
Птичка покорно выпила и за Якова Семеновича. Глаза у нее еще были красные, но потихоньку она отходила. Слава Богу. Наталья бы на ее месте закатила воплей часа на полтора, причем главным виновником всех ее бед непременно оказался бы ваш покорный слуга. Птичка вела себя достойно.
— Это я, я во всем виновата, — горестно проговорила она, глядя в пустой стакан. — Я поверила жуликам и вас втянула… Конечно, они меня обманули Выманили деньги и наврали с три короба.
— С-с-скоты! — протянул я с чувством, пробуя и сам наконец конфискованную настойку. Вкус был терпкий, но не без приятности.
— Яшенька, ты на меня не сердишься? — тихонько спросила Жанна Сергеевна, подняв глаза от стакана. — Честное слово, я была в полной уверенности… — Она протянула руку к бутылке и чуть не опрокинула ее на клавиатуру компьютера. Я с трудом успел подхватить бутылку и, видимо, задел мимоходом какую-то клавишу. Ровненькие строчки головоломки на экране поехали куда-то вбок. Конечно же, колонки сокращений и цифр не имели никакого отношения к украденному у птички роману «Второе лицо». Даже самый крутой постмодернист не додумался бы начать свое произведение вот так:
Крм-37 О.Д.
Плкт-30 О.Д.
Крс-15 В.Ш.
Явр-17 М.Ш.
Лгв-21 О.Д.
И так далее.
Всего в колонке было строк пятьдесят — семьдесят, а то и все сто. Как видно, «Меркурий» все-таки страховал свои коммерческие тайны от непрошеного взгляда. Это было разумно, учитывая надежность сейфа. Что означали все эти таинственные сокращения, я не знал и, честно говоря, знать не хотел. Мы и так уже с дорогой госпожой Володиной по уши вляпались в чужие дела. Хватит. Если побыстрее все вернуть на место, у нас есть маленькая вероятность остаться в живых. Авось слон поймет, что муравей не посягает на его коммерческие секреты…
— В общем, так, Жанна Сергеевна, — проговорил я, видя, что птичка уже окончательно пришла в себя. — Мы с вами сделали, что смогли. Ну, не получилось. Бывает. Поскольку вышла осечка, никакой платы я с вас не возьму. Вы ведь тоже меня выручили, предоставили мне убежище. Сегодня же я отошлю им обратно дискету, от греха подальше, и мы…
— Подожди-ка, Яшенька. — Птичка поглядела на меня с каким-то странным выражением лица. Я сразу же испугался. Азартные огоньки, вдруг вспыхнувшие в ее глазах, вызвали у меня самые нехорошие предчувствия. Я неожиданно понял, что птичка вовсе не собирается идти на попятную и отступать от своего сумасшедшего плана. Так и оказалось. Жанна Сергеевна выщелкнула обратно злополучную дискету, взяла ее двумя пальчиками и с торжеством сказала:
— Я все придумала, Яшенька! Мы все-таки вернем моего Макдональда!
— Каким это образом? — поинтересовался я, искренне надеясь, что птичка в детстве не любила читать зарубежные детективы и что они ее с тех пор глубоко не перепахали.
Но в этом-то я как раз и ошибся.
— Ченч, — радостно проговорила птичка. — Произведем обмен.
Я ужаснулся Разумеется, мысленно.
— Жанна Сергеевна, — печально сказал я. — Ну с чего вы решили, будто «Меркурий» согласится поменять ваш роман на эти криптограммы? Мы ведь даже не представляем, ЧТО тут зашифровано!
Птичка хитро прищурилась.
— Яшенька, — с улыбкой произнесла она. На лице ее уже не осталось и следа от пасмурного настроения. — Милый Яшенька, ты-то не валяй дурака. Ты ведь тоже сразу понял, что какую-нибудь никчемную дрянь они едва ли станут держать в таком сейфе.
— Допустим, — признал я птичкину правоту. — Допустим, у нас в руках необыкновенно ценная информация, которая до зарезу нужна «Меркурию»…
— А может, компании «ИВА», — уточнила Жанна Сергеевна.
Я понял, что она все-таки запомнила мои слова, сказанные в ту нашу ночь. Несмотря на шерри и несмотря на пьесу для двоих, которую мы потом с ней разыграли.
— Тем более, — кивнул я. — Тем более, если это секрет самой «ИВЫ». И упаси Боже, если компания «ИВА» заподозрит, будто мы что-то знаем об этом секрете…
Птичка положила дискету на стол — бережно, как будто она была из тончайшего стекла или покрыта слоем нитроглицерина.
— Яшенька, любимый мой, — проговорила она, осторожно взяла мою ладонь и прижалась к ней прохладной щекой. — Она и ДОЛЖНА заподозрить! Как раз в этом моя идея!
— Безумие, — сердито сказал я, попытавшись освободить руку. Попытка, правда, оказалась не слишком убедительной. Птичка, воспользовавшись моей нерешительностью, тотчас же захватила и другую мою руку, положив ее уже себе на плечо.
— Совсем даже не безумие, — рассудительно, как маленькому, объявила птичка. — У нас ВСЕ получится. Ты сделаешь. Ты гений сыска. Ты сможешь все, если захочешь… — Голос ее, тихий, теплый, чуть-чуть хрипловатый, вновь начал действовать на меня, как гипноз.
Но я был почти трезв и мог еще сопротивляться.
— Мы погибнем, — проговорил я. — По сути, мы уже погибли вчера, впутавшись в эту авантюру…
— Ну, раз мы уже погибли, — все так же рассудительно протянула Жанна Сергеевна, — что нам еще терять? Попробуем, да?
Ее лицо неожиданно оказалось рядом с моим, и я почувствовал, что щека ее уже горяча, а губы мягки и влажны.
— Ты ведь поможешь мне, Яшенька? — шепнула птичка мне на ухо.
«И не подумаю», — ответил я. Но почему-то снова мысленно. Я вспомнил Кремера со своей блондинкой. Как же ее звали? Татьяна? Тамара? Во время нашей последней встречи Кремер выглядел слишком счастливым с ней, чтобы это могло закончиться чем-нибудь хорошим. У блондинки был какой-то заводик, пустяковый, детская забава. Но непонятным образом ее игрушечное производство помешало «Объединенному Банковскому Концерну». Блондинку любезно предупредили. Та не нашла ничего лучшего, как нанять Кремера. Дважды этой влюбленной парочке улыбалась удача, но на третий раз их вычислили. Бронированное его убежище — посерьезнее, чем у меня, — штурмовать не стали, а просто дождались, когда Кремер заночует у блондинки, и покрошили их из автоматов. Потом квартиру с трупами подожгли, так что похороны были символическими. Нечего было хоронить.
— Спасибо, Яшенька, — по-своему истолковала мое молчание Жанна Сергеевна. — Я люблю тебя, солнышко. Я так и думала, что ты согласишься.
«Но я ведь не согласился!» — закричал во мне профессионал, но его задушенный голосок услышал только я один. Птичке вновь досталось мое молчание: дать слово профессионалу у меня не хватило силы воли. Все как в сказке, меланхолично подумал я. Они жили долго и счастливо и умерли в один день. У нашей сказки будет такой же финал.
— Жанна Сергеевна, — сказал я покорно — У нас почти нет шансов. Мы с вами умрем в один день.
— Надеюсь, не прямо сейчас? — нетерпеливо спросила птичка, протянув руку к верхней пуговице моей рубашки…
Когда мы спохватились, стрелки часов приблизились к полуденной отметке.
— Скоро двенадцать, — сладко потянувшись, проговорила птичка. — Пора позвонить им насчет обмена. Ты помнишь телефон?
Я хмыкнул и дал наконец высказаться профессионалу.
— Я помню, Жанна Сергеевна, — строго заявил профессионал в моем лице. — Но сейчас мы звонить никуда не будем. Понятно?
— Понятно, — послушным голосом проговорила птичка. — А почему не сейчас?
— Потому, — желчно ответил профессионал, а я, перехватив инициативу, вынужден был объяснить:
— Во-первых, сначала нам нужно хорошенько подготовиться и все продумать до мелочей. Подправить доверенность на «мерседес», обновить экипировку… да мало ли?
— Во-вторых? — спросила птичка.
— Во-вторых, они должны немного понервничать. Утром они поверят в ограбление, днем найдут деньги и наедут с дознаниями на трех собственных молодцов. И не раньше, чем к вечеру, они сообразят, что дискета подменена… Лично я не против, чтобы Коляна и Сергунчика немножко подергали за фалды. Может быть, вы против?
— Ни в коем разе, — без колебаний произнесла Жанна Сергеевна. — Они этого вполне заслужили. Ка-а-злы! — протянула она с чувством.
Я засмеялся. Профессионал во мне уже смирился с тем, что мы намеревались сделать, и стал составлять наилучший в данных условиях план действий. Наилучший из наихудших.
— Включите-ка телевизор, — скомандовал я. — Поглядим, что в городе происходит.
Жанна Сергеевна по привычке зашарила по дивану в поисках коробочки дистанционного пульта, наткнулась, как и я утром, на острую кромку пружины, ойкнула и вспомнила, что не дома. Пульт наконец нашелся в стенном шкафу — том самом, откуда я позаимствовал бутылку и стаканы. Когда экран телевизора зажегся, дневные новости уже шли.
— …Многолюдным митингом возле Лефортовской тюрьмы, — с середины фразы услышал я бравую скороговорку диктора первого канала. — По данным МВД, сюда пришло свыше трех десятков тысяч человек, чтобы выразить свою солидарность с Виталием Авдеевичем Иринарховым, которому — несмотря на протесты адвокатов и общественности — до сих пор не изменена мера пресечения и который по-прежнему находится под стражей…
На экране возникла огромная толпа с плакатами и портретами. В первых рядах, стояли, разумеется, все те же старушки-льготники, однако было заметно, что юношей с мегафонами и мужчин среднего возраста в толпе стало значительно больше. Издали на транспарантах портретное сходство господина Иринархова с Фиделем Кастро казалось еще более удивительным.
Судя по всему, птичке это сходство тоже бросилось в глаза.
— О-о-о, Команданте! — фыркнула она, ткнув пальчиком в направлении экрана. — Вива Куба! Янки, гоу хоум! Мы с тобой, Фидель! Патриа о муэрте!
Я расхохотался. При виде портрета бородатого Иринархова и у меня в памяти невольно всплыл этот словесный мусор — даже не школьных, а чуть ли не детсадовских времен. Те же самые фразы, слово в слово. Похоже, у нас с Жанной Сергеевной было одинаково счастливое советское детство. Счастливое просто до тошноты.
— Обратите внимание, Жанна Сергеевна, — произнес я, не отрывая глаз от экрана. — Нашего дорогого зэка диктор называет не по фамилии, а только по имени-отчеству. Вот оно, торжество плюрализма! Человек сидит в государственной тюряге, а вся страна плечом к плечу бурно протестует. И государственное ТВ этим всенародным протестам вполне сочувствует. Жертва прокурорского произвола, узник совести, видите ли! Как будто наш герой томится в тюрьме Сантьяго или там Порт-о-Пренса…
— Порт-о-Пренс — это где, Яшенька? — поинтересовалась птичка.
— Гаити, — подумав, ответил я. — Или Таити. Короче, какой-то банановый островок.
— Я бы съела сейчас бананчик, — вскользь заметила Жанна Сергеевна. — Балда я, что не купила по дороге. Правда, они сейчас дорогие, собаки. Почти как капуста…
— И все это козни торговцев кавказской национальности! — нравоучительно объяснил я, подняв вверх указательный палец и подражая, таким образом, нашему дорогому мэру. — Лица с сомнительным гражданством буквально наводнили Москву… это самое… наводнили, так сказать, дорогой банановой продукцией, не отвечающей к тому же элементарным санитарно-гигиеническим нормам.
— Ну и что! — капризно сказала птичка. — Бананов хочу!
На экране тем временем показали импровизированную трибуну, с которой организаторы митинга клялись толпе, что не пройдет и двое суток, как темницы для господина Иринархова рухнут и свобода встретит дорогого Виталия Авдеевича радостно у входа. Я порадовался за Пушкина, бессмертным строкам которого нашлось место и на этом празднике жизни.
— Не волнуйтесь, Жанна Сергеевна, — проговорил я. — Не пройдет и двое суток, как новоиспеченный депутат Государственной думы Виталий Авдеевич буквально завалит Москву дешевыми бананами. У всех в ушах будет по банану или даже по два.
— По два — только у депутатов, — уточнила серьезно птичка. — Им положено, у них профессия такая…
В ту же минуту на телеэкране возник, как по заказу, депутат Госдумы Луговой. Всего пару лет назад, еще до своего помешательства, он был отличным публицистом и блистал в перестроечных журналах. Когда я еще работал в МУРе, то лично спер из кабинета майора Окуня экземпляр «Нового мира» с одной из статей Анатолия Лугового. Не для себя, конечно, украл, а для ребят из отдела: тогдашнее милицейское начальство все равно журнал не читало, а просто любило держать голубенькие книжки от рядового состава подальше. Чтобы, значит, рядовой состав ненароком не усомнился в наших идеях. Совершенно было непонятно, зачем же тогда вредный журнальчик в МУРе вообще выписывали? Меня долгое время всерьез занимал этот вопрос. Ну, не для того же, чтобы в холодную погоду топить им камин в генеральских апартаментах?…
— Дорогие друзья! Братья и сестры! — заорал с экрана теперешний Луговой. — Мы, представители законодательной власти, выражаем глубокое возмущение антиконституционными действиями Генеральной прокуратуры, точнее, волевым решением господина Саблина, не позволяющего…
Камера показала старушек с плакатами, потом парней в задних рядах. Старушки внимали оратору, затаив дыхание и уставившись на него во все старушечьи глаза. Парни, как я заметил, улыбались, лениво переговаривались, но, когда надо, устраивали оратору овацию. Я подумал, что каждая такая массовка наверняка влетает компании «ИВА» в крутую копеечку.
— …И если не уважаемый мною Генеральный прокурор не выступит сегодня на вечернем заседании Госдумы с подробными разъяснениями… — продолжал надсаживаться на экране Луговой.
Я почти явственно увидел в его ушах развесистые зеленые бананы.
— Переключите на тринадцатый канал, — попросил я птичку, содрогнувшись. — Пожалуйста, Жанна Сергеевна!
Птичка усмехнулась и переключила кнопки на пульте. Возник веселый ведущий «Чертовой дюжины».
— …А вот еще одно происшествие, — жизнерадостно сообщил он нам. — Найден мертвым в своей машине генеральный директор книготорговой фирмы «Клязьма» господин Федор Петрищев…
Разрази меня гром! Я опешил, потом невежливо выхватил из рук птички пульт и прибавил звук. Нет, мне не послышалось: во весь экран уже показывали безжизненное лицо моего заклятого друга из «Клязьмы»; на лбу у Феденьки-гранатометчика зияла красная вмятина. Веселый комментатор где-то за кадром рассказывал о петрищевской фирме. Все это я и раньше знал, просто при жизни Петрищева о репутации «Клязьмы» вслух предпочитали не распространяться. По версии «Чертовой дюжины» выходило, что Петрищева кончили лианозовские книголюбы, с которыми «Клязьма» вместо баксов пыталась расплатиться тремя кумулятивными снарядами. Версия была красивая, даже убедительная, но я-то знал, что все это чепуха. Пуля в голову — это, извините, не лианозовский стиль: те бы, скорее, разворотили петрищевскую машину из базуки. Но тогда кто же рискнул? И как аккуратно…
На экране возник общий план, и я присвистнул. Оказывается, машина с мертвым Федором была найдена в моем районе! Почти на подъезде к моему дому, буквально в сотне метров от зеленых насаждений, откуда я только позавчера выслеживал пятнистых охотников на меня. Неужто постарались эти ангелы-хранители в камуфляже? Но почему!? Приняли Петрищева за меня? Или хозяин «Клязьмы» просто намозолил им глаза и они решили кокнуть надоедливого типчика с гранатометом?… Ничего не понимаю.
Птичка осторожно кашлянула, я искоса взглянул на нее, потом снова на экран.
— Это был тот самый, который позавчера гнался за тобой на «тойоте»? — деликатным шепотом поинтересовалась Жанна Сергеевна.
Я кивнул, подумав про себя, что становлюсь чрезмерно болтлив: прямо как покойный Кремер. Телекамера снова приблизилась прямо к петрищевскому лицу, точнее, к самой-самой красной вмятине на лбу. Я невольно отвел глаза.
— Тогда это хорошие новости, — задумчиво сообщила в пространство птичка. — Больше он не будет тебя обижать…
— В принципе, да, — пробормотал я. — Хотя такая новость для меня несколько неожиданна…
— Новости и обязаны быть неожиданностью, — продолжила свою мысль Жанна Сергеевна. — Хорошие — приятной, плохие — наоборот. Лично я выбираю приятную. Разве не так?
Я пожал плечами. Спорить тут было не о чем, хотя я не мог отделаться от тягостного чувства. Словно какая-то грозная сила, типа Фатума, вдруг вздумала заслонить меня своим богатырским плечом. Я не имел ничего против Фатума и тем более его подружки Фортуны. Но я предпочитал организовывать свою судьбу самостоятельно, надеясь не столько на везение и на вдруг, сколько на собственные силы. Птичка рассуждала чисто по-женски; мне же, как мужчине и как сыщику, не следовало быть фаталистом. Если я стану планировать счастливые случаи, то пиши пропало. Хочешь уповать во всем на промысел Божий — лучше сразу меняй профессию, пока жив. Как говорил мой бывший начальник: хороший сыскарь не станет заниматься богоискательством…
— …А теперь светская хроника, — радостно объявил с экрана комментатор. Пошли сюжеты из жизни кинозвезд, эстрадных певиц и депутатов. Какой-то шустрый старикашка с портновским метром в руках поведал корреспонденту, что-де народный избранник господин Коломиец сменил весь гардероб. То ему нравились галстуки в горошек, то разонравились. Вот и вся наша Дума такова, — хихикнул за кадром ведущий. — Сроду не знает чего хочет…
Напоследок в кадре возник квадратный подбородок Генерального прокурора господина Саблина. Выяснилось, что ни на какое вечернее заседание Думы он идти не собирается, поскольку приглашен на презентацию новой книги известного писателя Черника. А какие книги писателя Черника вы читали? — спросил Генерального невидимый корреспондент. Прокурор Саблин свирепо задвигал подбородком. Видно, что в последние дни корреспонденты его просто достали. Многое читал, — сердито ответил господин Саблин, пытаясь выскользнуть из кадра. Ну, а все-таки? — не отставал упрямый репортер. «Курочку Рябу», — злобно сказал Генеральный, и я увидел, как покраснело его лицо. — «Войну и мир», «Преступление и наказание»… Еще перечислять?