Страница:
Услышав эти слова, оба джентльмена, проводившие личный досмотр моего имущества, негромко захихикали. Словно им тоже вдруг стало щекотно.
— Ладненько, — не стал больше спорить Петр Петрович. — Обмен — так обмен. Поднимаемся на третий. Только не вздумайте бежать, — предупредил он. — Мои подчиненные — ребята без комплексов. Чуть что — хватаются за пистолеты, за ними не уследишь.
Отлично, подумал я. И не надо следить. Доктор Фрейд, кажется, учил, что комплексы не надо загонять вглубь. А раз их вообще нет — то просто замечательно. Кто хочет, пускай стреляет.
Петр Петрович (еще в течение восьми с половиной минут) сделал знак оставшимся своим элегантным орлам, и те, взяв меня в плотное кольцо, стали конвоировать, ведя вверх по лестнице. Надо отдать им должное, маневр свой они совершали слаженно и красиво. Наблюдатель наверняка решил бы, будто по лестнице поднимается компания самых близких друзей.
На третьем этаже было почти пустынно. Ремонтная бригада сегодня не работала, а потому огромные жестяные листы, предназначенные для декоративной отделки перекрытий, в беспорядке лежали на полу и были прислонены к стенам. Большие стекла, готовые быть вставленными во внутренние рамы галереи, ждали своего часа в больших деревянных кузовах с подпорками. В перспективе здесь должен будет располагаться грандиозный торговый зал, и когда это произойдет, на третьем тоже яблоку негде будет упасть. Сейчас же здесь было полным-полно свободного места. И никаких яблок.
— Яков Семенович, — сказал мне предводитель вооруженных джентльменов, осмотревшись и вполне довольный увиденным запустением. — Теперь вам уж точно деваться некуда. Вы проиграли. Верните дискету, ответьте на пару моих вопросов… а там посмотрим.
— Сначала вы ответьте, — попросил я, осторожно смещаясь в сторону жестянок и стекла. Надеюсь, смысл моих телодвижений был Петру Петровичу и компании пока неясен.
Петр Петрович взглянул на часы и проговорил:
— Спрашивайте, но только быстро.
— Айн момент! — согласился я. — Каким же образом вы меня вычислили? Если, конечно, не секрет.
— Какие же от вас теперь секреты? — проговорил Петр Петрович-для-особых-поручений. — Все элементарно. Ваш трюк с телефоном был недурен… кстати, как вы это сделали?
Я развел руками: дескать, сам не знаю, как-то получилось…
— Ну, неважно, — махнул рукой Петр Петрович. — Это уже не имеет значения. У нас, видите ли, прекрасная записывающая аппаратура. Плюс к тому наши аналитики уже знали уровень вашей квалификации…
— Сейф? — уточнил я.
— Вот именно, — согласился Петр Петрович. — И еще эти трюки с маскировкой. И вдобавок ко всему маниакальные разговоры о романе Макдональда… Словом, мы определили круг ваших интересов, а потом уже за ночь прокрутили ваш голос трем сотням людей из соответствующих сфер… Я понятно излагаю? — неожиданно прервал себя мой собеседник.
— О да, — искренне ответил я, выигрывая еще шажок. — Неужели трем сотням? Хотя… с вашими деньгами…
— Деньгами, которые вам и не снились, — строго сказал Петр Петрович. — Ну, довольно. Я потешил вашу любознательность. Теперь удовлетворите мое любопытство. В принципе, мы уже знаем, кто именно вас послал и чего хотят эти люди. Мы просто хотели бы получить от вас подтверждение. Так, для порядка.
Я сказал, тщательно выговаривая слова:
— Имя клиента, извините, сообщить не могу. Права не имею. А нужен мне всего только роман Стивена Макдональда «Второе лицо». Записанный, сами понимаете, на дискете… Так что, меняемся?
Мне надо было раздразнить эту публику, и я своего добился.
— Где дискета, черт побери?! — повысил голос Петр Петрович.
Я сделал еще один шаг в сторону и в секунду извлек из потайного карманчика дискету, столь необходимую «ИВЕ» с «Меркурием». Если бы я еще знал почему!…
— Вот! — сказал я, делая еще шажок так, чтобы оказаться между запасами жести и стекла. — А теперь давайте Макдональда.
Петр Петрович произнес почти равнодушно:
— Вы меня окончательно разочаровали, Яков Семенович. Вы повели себя как зеленый дилетант. Неужели вам с самого начала не было ясно, что ни на какой обмен — тем более такой дурацкий! — мы не пойдем? На ваше несчастье, дискета не была толком защищена и вы могли видеть текст… Уберите его, он мне надоел, — приказал он своим архангелам, вяло кивнув в мою сторону. — А потом заберите то, что он украл.
Четверка выхватила свои пистолеты с глушителями. В обычных условиях пальбы бы никто не услышал. Но здесь…
— Не надо стрелять, — честно предупредил я этих самоубийц, но только, похоже, их раззадорил.
Сам Петр Петрович снял с руки плащ и прицелился. Пора! Дальше будет поздно. Действуй, Яша.
Не дожидаясь первого же выстрела, я бросился на пол, извернулся и тут же нырнул в узкую щель между жестянками и стеной. Жестяные листы подпирали отнюдь не глухую стену: там был невидимый издали выход и мертвый эскалатор, ведущий обратно на второй этаж. Эскалатор обещали починить к весне, но пока это была обычная лестница — просто с железными ступеньками.
Самих выстрелов я, разумеется, не слышал. Но зато над моей головой загрохотали громы — гулко, сочно, на целых три этажа вниз. Будь их пистолеты трижды с глушителем, любая пуля в такой ситуации могла произвести больше шума, нежели слон в посудной лавке. Кроме того, я надеялся на рикошет — и не ошибся. Звон разбитого стекла был столь силен, что вздрогнули наверняка даже все остальные потревоженные стекла на других этажах. Акустика здесь была замечательная. Предполагалось, видимо, что громовое «ура!», предназначенное нашим замечательным спортсменам, будет подниматься с трибун и заполнять все здание спорткомплекса, резонируя во всех коридорах и во всех проходах. Однако сегодня здание заполнилось совсем иными звуками — еще более громкими, но на слух чрезвычайно неприятными. Представьте, что вы разбиваете за один раз два десятка огромных оконных стекол два на два метра. А теперь представьте, что эти осколки стали разлетаться в стороны, тараня жесть. Звук от соударения стекла и железа, по утверждениям знатоков, один из самых неприятных для человеческого уха. Шум от разгрома, невольно учиненного наверху посланцами «ИВЫ», оскорбил слух сотен, если не тысяч посетителей «Олимпийца». И уж, конечно, он оскорбил слух охраны комплекса.
Скатываясь по эскалатору вниз, на второй, я уже знал, что вслед за визгом и скрежетом наверху мгновенно заработает охранная сигнализация, завоют сирены в четырех караулках, расположенных в четырех равноудаленных местах, а все входы и выходы в «Олимпиец» окажутся перекрытыми. Команда из «ИВЫ» совершенно напрасно приняла мое подлое предложение встретиться именно здесь и вломилась в чужой монастырь со своим уставом. Что же, в этом случае начинал действовать другой устав — гарнизонной и караульной службы, обогащенный боевым опытом кузинско-басинских коммандос. Мне однажды довелось присутствовать на учениях, которые оба охранных шефа проводили по меньшей мере раз в месяц. Тогда на моих глазах разрабатывался очень сложный сценарий — обезвреживание террористов, засевших на первом этаже и в подвале. Сегодня же я здорово облегчил охране задачу, собрав джентльменов и их предводителя на малонаселенном третьем этаже. Они, понятно, кинутся к спуску вслед за мной, но время будет потеряно: их встретят там, где они того не ждут…
Я скатился вниз, проворно отполз под соседнюю лестницу и, смешавшись с толпой испуганных покупателей, стал ждать скорой развязки. Как я и предполагал, все произошло очень быстро, буквально за считанные секунды. Эти безмозглые обалдуи, скатываясь вниз по неработающему эскалатору, не догадались даже припрятать поскорее свои огромные пушки. Напротив, увидев выскакивающих из своих укрытий кузинско-басинских коммандос, они инстинктивно открыли стрельбу из своих пукалок. Для того чтобы пришить выстрелом в затылок непокорного частного сыщика, эти пистолеты были, безусловно, незаменимы. Но вот сравнение с охранными «узи» машинки проигрывали…
Самый первый джентльмен из «ИВЫ», спрыгнувший на второй этаж, получил очередь в грудь и умер, не успев понять, в чем дело. Двое других — именно те, что так неудачно пытались меня обыскать, — вздумали посоревноваться с охраной в меткости, но силы оказались слишком неравными: двое против двух десятков — заведомо невыигрышная партия. Через несколько секунд оба они уже лежали неподвижно, сделав в общей сложности не более пяти выстрелов. Четвертый из орлов Петра Петровича просто споткнулся, стараясь погасить силу инерции, и, угрожающе суча руками, упал сверху на большую пирамиду из пачек с романом «Грязные-грязные руки» (продавцы уже при первом шуме грамотно попрятались за прилавками). Там его и настигла очередь охранника. Последний из орлов Петра Петровича скатился вниз к подножию книжной пирамиды, схватился за разорванный очередью живот, задергался и затих. Пистолет с глушителем выпал из рук прямо в кровавую лужу, успевшую натечь, и картина эта сделалась до отвращения похожей на рисунок, украшающий обложку бестселлера Эдгара Лоуренса. Меня чуть не стошнило. Я знал, что по законам «Олимпийца» эти люди безоговорочно попадали в разряд террористов и заслуживали немедленного уничтожения. Я знал, что, если бы мой план не сработал, не они, но я валялся бы сейчас среди пачек книг, прикрывая руками окровавленный живот. И все же… Сегодняшний бой я, безоружный и беззащитный, выиграл чужими руками на знакомой территории, но в следующий раз, боюсь, они вынудят меня играть по СВОИМ правилам…
Тут я вспомнил о Петре Петровиче и, пригнувшись, бросился к дверям основного хода: если не по эскалатору, то спуститься он мог только по основной лестнице. Лестница, однако, была пуста: валялись лишь обрывки оберточной бумаги, огрызки бечевок, смятые остатки бракованных суперов… И все же он был здесь! В том месте, где располагался узкий чуланчик с пожарным гидрантом, я услышал слабый шум. Оружия у меня по-прежнему не было, однако в данном случае оно мне было без надобности. Вжавшись в узкую щель чуланчика с гидрантом, бывший Петр Петрович умирал. Очевидно, его зацепило пулей, когда он еще был наверху и когда туда стали выпрыгивать первые охранники. Но он еще смог одолеть один лестничный пролет и попытался спрятаться.
Когда я подбежал, сил у него уже не хватило, чтобы поднять свой пистолет. Однако он еще был жив, он еще был способен узнать меня.
— Ра-ду-ешь-ся?… — с колоссальным напряжением проговорил он. Тоненькая струйка крови стекла изо рта и стала заливать элегантный пиджак.
— Нет, — сказал я правду. Вид умирающего человека, даже врага, никому бы не смог доставить большой радости. Ненависти я уже не испытывал.
— Какой же ты дурак… Яков Семенович… — прошелестел посланец «ИВЫ». — Тебя убьют… обязательно… Впутался зря… Дурак… Слишком много поставлено на «Доппель»…
— На что? На что?! — быстро спросил я умирающего. Я вдруг осознал, что теряю шанс узнать, что же на дискете.
— А-а… — удивленно прошептал бывший Петр Петрович. — Ты… не знаешь?… Тогда тем более… дурак.
Глава 5
— Ладненько, — не стал больше спорить Петр Петрович. — Обмен — так обмен. Поднимаемся на третий. Только не вздумайте бежать, — предупредил он. — Мои подчиненные — ребята без комплексов. Чуть что — хватаются за пистолеты, за ними не уследишь.
Отлично, подумал я. И не надо следить. Доктор Фрейд, кажется, учил, что комплексы не надо загонять вглубь. А раз их вообще нет — то просто замечательно. Кто хочет, пускай стреляет.
Петр Петрович (еще в течение восьми с половиной минут) сделал знак оставшимся своим элегантным орлам, и те, взяв меня в плотное кольцо, стали конвоировать, ведя вверх по лестнице. Надо отдать им должное, маневр свой они совершали слаженно и красиво. Наблюдатель наверняка решил бы, будто по лестнице поднимается компания самых близких друзей.
На третьем этаже было почти пустынно. Ремонтная бригада сегодня не работала, а потому огромные жестяные листы, предназначенные для декоративной отделки перекрытий, в беспорядке лежали на полу и были прислонены к стенам. Большие стекла, готовые быть вставленными во внутренние рамы галереи, ждали своего часа в больших деревянных кузовах с подпорками. В перспективе здесь должен будет располагаться грандиозный торговый зал, и когда это произойдет, на третьем тоже яблоку негде будет упасть. Сейчас же здесь было полным-полно свободного места. И никаких яблок.
— Яков Семенович, — сказал мне предводитель вооруженных джентльменов, осмотревшись и вполне довольный увиденным запустением. — Теперь вам уж точно деваться некуда. Вы проиграли. Верните дискету, ответьте на пару моих вопросов… а там посмотрим.
— Сначала вы ответьте, — попросил я, осторожно смещаясь в сторону жестянок и стекла. Надеюсь, смысл моих телодвижений был Петру Петровичу и компании пока неясен.
Петр Петрович взглянул на часы и проговорил:
— Спрашивайте, но только быстро.
— Айн момент! — согласился я. — Каким же образом вы меня вычислили? Если, конечно, не секрет.
— Какие же от вас теперь секреты? — проговорил Петр Петрович-для-особых-поручений. — Все элементарно. Ваш трюк с телефоном был недурен… кстати, как вы это сделали?
Я развел руками: дескать, сам не знаю, как-то получилось…
— Ну, неважно, — махнул рукой Петр Петрович. — Это уже не имеет значения. У нас, видите ли, прекрасная записывающая аппаратура. Плюс к тому наши аналитики уже знали уровень вашей квалификации…
— Сейф? — уточнил я.
— Вот именно, — согласился Петр Петрович. — И еще эти трюки с маскировкой. И вдобавок ко всему маниакальные разговоры о романе Макдональда… Словом, мы определили круг ваших интересов, а потом уже за ночь прокрутили ваш голос трем сотням людей из соответствующих сфер… Я понятно излагаю? — неожиданно прервал себя мой собеседник.
— О да, — искренне ответил я, выигрывая еще шажок. — Неужели трем сотням? Хотя… с вашими деньгами…
— Деньгами, которые вам и не снились, — строго сказал Петр Петрович. — Ну, довольно. Я потешил вашу любознательность. Теперь удовлетворите мое любопытство. В принципе, мы уже знаем, кто именно вас послал и чего хотят эти люди. Мы просто хотели бы получить от вас подтверждение. Так, для порядка.
Я сказал, тщательно выговаривая слова:
— Имя клиента, извините, сообщить не могу. Права не имею. А нужен мне всего только роман Стивена Макдональда «Второе лицо». Записанный, сами понимаете, на дискете… Так что, меняемся?
Мне надо было раздразнить эту публику, и я своего добился.
— Где дискета, черт побери?! — повысил голос Петр Петрович.
Я сделал еще один шаг в сторону и в секунду извлек из потайного карманчика дискету, столь необходимую «ИВЕ» с «Меркурием». Если бы я еще знал почему!…
— Вот! — сказал я, делая еще шажок так, чтобы оказаться между запасами жести и стекла. — А теперь давайте Макдональда.
Петр Петрович произнес почти равнодушно:
— Вы меня окончательно разочаровали, Яков Семенович. Вы повели себя как зеленый дилетант. Неужели вам с самого начала не было ясно, что ни на какой обмен — тем более такой дурацкий! — мы не пойдем? На ваше несчастье, дискета не была толком защищена и вы могли видеть текст… Уберите его, он мне надоел, — приказал он своим архангелам, вяло кивнув в мою сторону. — А потом заберите то, что он украл.
Четверка выхватила свои пистолеты с глушителями. В обычных условиях пальбы бы никто не услышал. Но здесь…
— Не надо стрелять, — честно предупредил я этих самоубийц, но только, похоже, их раззадорил.
Сам Петр Петрович снял с руки плащ и прицелился. Пора! Дальше будет поздно. Действуй, Яша.
Не дожидаясь первого же выстрела, я бросился на пол, извернулся и тут же нырнул в узкую щель между жестянками и стеной. Жестяные листы подпирали отнюдь не глухую стену: там был невидимый издали выход и мертвый эскалатор, ведущий обратно на второй этаж. Эскалатор обещали починить к весне, но пока это была обычная лестница — просто с железными ступеньками.
Самих выстрелов я, разумеется, не слышал. Но зато над моей головой загрохотали громы — гулко, сочно, на целых три этажа вниз. Будь их пистолеты трижды с глушителем, любая пуля в такой ситуации могла произвести больше шума, нежели слон в посудной лавке. Кроме того, я надеялся на рикошет — и не ошибся. Звон разбитого стекла был столь силен, что вздрогнули наверняка даже все остальные потревоженные стекла на других этажах. Акустика здесь была замечательная. Предполагалось, видимо, что громовое «ура!», предназначенное нашим замечательным спортсменам, будет подниматься с трибун и заполнять все здание спорткомплекса, резонируя во всех коридорах и во всех проходах. Однако сегодня здание заполнилось совсем иными звуками — еще более громкими, но на слух чрезвычайно неприятными. Представьте, что вы разбиваете за один раз два десятка огромных оконных стекол два на два метра. А теперь представьте, что эти осколки стали разлетаться в стороны, тараня жесть. Звук от соударения стекла и железа, по утверждениям знатоков, один из самых неприятных для человеческого уха. Шум от разгрома, невольно учиненного наверху посланцами «ИВЫ», оскорбил слух сотен, если не тысяч посетителей «Олимпийца». И уж, конечно, он оскорбил слух охраны комплекса.
Скатываясь по эскалатору вниз, на второй, я уже знал, что вслед за визгом и скрежетом наверху мгновенно заработает охранная сигнализация, завоют сирены в четырех караулках, расположенных в четырех равноудаленных местах, а все входы и выходы в «Олимпиец» окажутся перекрытыми. Команда из «ИВЫ» совершенно напрасно приняла мое подлое предложение встретиться именно здесь и вломилась в чужой монастырь со своим уставом. Что же, в этом случае начинал действовать другой устав — гарнизонной и караульной службы, обогащенный боевым опытом кузинско-басинских коммандос. Мне однажды довелось присутствовать на учениях, которые оба охранных шефа проводили по меньшей мере раз в месяц. Тогда на моих глазах разрабатывался очень сложный сценарий — обезвреживание террористов, засевших на первом этаже и в подвале. Сегодня же я здорово облегчил охране задачу, собрав джентльменов и их предводителя на малонаселенном третьем этаже. Они, понятно, кинутся к спуску вслед за мной, но время будет потеряно: их встретят там, где они того не ждут…
Я скатился вниз, проворно отполз под соседнюю лестницу и, смешавшись с толпой испуганных покупателей, стал ждать скорой развязки. Как я и предполагал, все произошло очень быстро, буквально за считанные секунды. Эти безмозглые обалдуи, скатываясь вниз по неработающему эскалатору, не догадались даже припрятать поскорее свои огромные пушки. Напротив, увидев выскакивающих из своих укрытий кузинско-басинских коммандос, они инстинктивно открыли стрельбу из своих пукалок. Для того чтобы пришить выстрелом в затылок непокорного частного сыщика, эти пистолеты были, безусловно, незаменимы. Но вот сравнение с охранными «узи» машинки проигрывали…
Самый первый джентльмен из «ИВЫ», спрыгнувший на второй этаж, получил очередь в грудь и умер, не успев понять, в чем дело. Двое других — именно те, что так неудачно пытались меня обыскать, — вздумали посоревноваться с охраной в меткости, но силы оказались слишком неравными: двое против двух десятков — заведомо невыигрышная партия. Через несколько секунд оба они уже лежали неподвижно, сделав в общей сложности не более пяти выстрелов. Четвертый из орлов Петра Петровича просто споткнулся, стараясь погасить силу инерции, и, угрожающе суча руками, упал сверху на большую пирамиду из пачек с романом «Грязные-грязные руки» (продавцы уже при первом шуме грамотно попрятались за прилавками). Там его и настигла очередь охранника. Последний из орлов Петра Петровича скатился вниз к подножию книжной пирамиды, схватился за разорванный очередью живот, задергался и затих. Пистолет с глушителем выпал из рук прямо в кровавую лужу, успевшую натечь, и картина эта сделалась до отвращения похожей на рисунок, украшающий обложку бестселлера Эдгара Лоуренса. Меня чуть не стошнило. Я знал, что по законам «Олимпийца» эти люди безоговорочно попадали в разряд террористов и заслуживали немедленного уничтожения. Я знал, что, если бы мой план не сработал, не они, но я валялся бы сейчас среди пачек книг, прикрывая руками окровавленный живот. И все же… Сегодняшний бой я, безоружный и беззащитный, выиграл чужими руками на знакомой территории, но в следующий раз, боюсь, они вынудят меня играть по СВОИМ правилам…
Тут я вспомнил о Петре Петровиче и, пригнувшись, бросился к дверям основного хода: если не по эскалатору, то спуститься он мог только по основной лестнице. Лестница, однако, была пуста: валялись лишь обрывки оберточной бумаги, огрызки бечевок, смятые остатки бракованных суперов… И все же он был здесь! В том месте, где располагался узкий чуланчик с пожарным гидрантом, я услышал слабый шум. Оружия у меня по-прежнему не было, однако в данном случае оно мне было без надобности. Вжавшись в узкую щель чуланчика с гидрантом, бывший Петр Петрович умирал. Очевидно, его зацепило пулей, когда он еще был наверху и когда туда стали выпрыгивать первые охранники. Но он еще смог одолеть один лестничный пролет и попытался спрятаться.
Когда я подбежал, сил у него уже не хватило, чтобы поднять свой пистолет. Однако он еще был жив, он еще был способен узнать меня.
— Ра-ду-ешь-ся?… — с колоссальным напряжением проговорил он. Тоненькая струйка крови стекла изо рта и стала заливать элегантный пиджак.
— Нет, — сказал я правду. Вид умирающего человека, даже врага, никому бы не смог доставить большой радости. Ненависти я уже не испытывал.
— Какой же ты дурак… Яков Семенович… — прошелестел посланец «ИВЫ». — Тебя убьют… обязательно… Впутался зря… Дурак… Слишком много поставлено на «Доппель»…
— На что? На что?! — быстро спросил я умирающего. Я вдруг осознал, что теряю шанс узнать, что же на дискете.
— А-а… — удивленно прошептал бывший Петр Петрович. — Ты… не знаешь?… Тогда тем более… дурак.
Глава 5
ДУБЛЬ-ПУСТО
Если мужчина возвращается домой усталый, еле живой, пахнущий кровью, в грязном плаще (который еще утром был как новенький), то его женщина просто обязана быть счастлива. Потому что все-таки жив. А в этом деле чуть-чуть не считается…
Жанна Сергеевна, птичка моя, однако, так не думала. Увидев меня на пороге в таком живописном виде, она в ужасе замерла, словно вместо меня к ней явился главный персонаж популярного кинохита сезона «Граф Дракула. Первая кровь». И это при всем при том, что вчера после катастрофы в театре «Вернисаж» вид у меня тоже был далеко не блестящий. Тенденция, однако.
— Все почти нормально, — произнес я сразу, вместо здравствуйте, перво-наперво захлопнув входную дверь. Глупо одну и ту же ошибку совершать дважды. Конечно, по дороге домой я самым тщательным образом подстраховался и даже сделал лишний крюк почти в километр, подозревая в каждом втором прохожем соглядатая «ИВЫ». Я надеялся, что, вычислив меня, они все-таки едва ли соберут координаты всех дальних знакомых Жанны Сергеевны Володиной. Поэтому призрак киллера за моей спиной, стреляющего мне в затылок, пока, слава Богу, оставался плодом моего больного воображения. Ну, а далеко вперед я не заглядывал Иначе можно сразу делать себе харакири от полной, космической безнадеги во всех делах, минуя личные.
— Что значит «почти»? — воскликнула Жанна Сергеевна — Ты цел? — И она принялась стаскивать с моих плеч некогда бежевый, а ныне пятнистый от грязи плащ. Словно бы хотела убедиться, что под плащом все мои руки-ноги на своих местах. И что я не скрываю от нее пулевой дырки в боку, размером с кулак.
— Цел без всяких почти, — поспешил уточнить я. — Кровь на мне чужая, а грязь — из «Олимпийца». Совсем не подметают там лестницы. Предпочитают нанять лишнюю пару гоблинов для охраны, чем одну простую уборщицу. А так вроде серьезные, интеллигентные люди… — Юмор мой носил отчасти вымученный характер, и хохмил я в основном, чтобы подбодрить птичку. На самом же деле мне было отнюдь не до шуток. Царство Снежной Королевы едва не приняло меня сегодня на постоянное жительство. Но пока я уцелел. Более того: предоставил право выкладывать теперь из льдинок слово «вечность» пятерым охотникам на себя. К черту сантименты, подумал я, тщательно хороня подальше в памяти расстрелянного Петра Петровича и его элегантных орлов. К черту. У Снежной Королевы им самое место.
Мои хохмы Жанну Сергеевну отчего-то совершенно не развеселили. Она все-таки сняла с меня проклятый плащ, взволнованно осмотрела мой костюм на предмет пулевых дыр — и лишь после этого несколько успокоилась. В жизни не видел женщины более заботливой. Наталью, например, интересовала только моя простуда, и только потому, что я мог, кашлянув, передать инфекцию. Когда же я как-то в семейном кругу пожаловался на боли в желудке, это не произвело — помню, как сейчас! — на супругу ни малейшего впечатления. Съел, наверное, что-нибудь, — равнодушно сказала она и была потом несколько удивлена, когда через день скорая увезла меня с диагнозом аппендицит. Стоило мне послушаться жену и промедлить еще хоть несколько часов — и абсцесс меня бы доконал. Об этом любезно сообщил мне потом лечащий врач. Сообщил, надо признать, не сразу, а только когда я выписывался. Чтобы, значит, до того не портить мне настроение. Сам виноват, — нравоучительно заметила по этому поводу Наталья. — Курить надо было поменьше. От курения, я читала, все болезни… Включая и импотенцию! — строго уточнила она, словно я уже давным-давно дошел до этой печальной стадии курильщика. Наверное, в этот момент я окончательно для себя решил: только развод. Иначе мне конец. Именно после выхода из больницы я и стал надежно запасать транквилизаторы, чтобы перетерпеть потоки жениных слез. И ведь перетерпел! — с чувством законной гордости напомнил я себе.
Несмотря на всю мою усталость, я деликатно уклонился от птичкиного предложения помочь и отправился отмокать в ванне без посторонней помощи. Вернее, сначала я чуть не согласился, но потом резко передумал. Помощь Жанны Сергеевны в процессе купания Якова Семеновича была бы волнующе-приятной, но чреватой. Ибо клинические последствия курения, предсказанные Натальей (чур! чур меня!), покамест еще не задели меня своим черным крылом, а потому обычная рядовая помывка с участием двух сторон непременно бы затянулась. Часа на два, не меньше, скромно уточнил я про себя. Никак не меньше. С этими мыслями я покинул ванную, переоделся во все свежее, специально припасенное птичкой, съел предъявленный пирожок. И лишь после этого набрался мужества сказать Жанне Сергеевне:
— Обмен не состоялся.
Кажется, птичка догадалась об этом, лишь только я вошел, и теперь почти не удивилась моему признанию. Тем не менее она, зябко поведя плечами, тихонько спросила:
— Они отказались?
Я вздохнул:
— Похоже, они и не предполагали отдавать мне Макдональда. Кажется, они вообще приняли меня за мелкого наемника, посланного из тридевятого царства забрать То-Не-Знаю-Что. Их, скорее, занимало, КТО меня послал…
— Они спрашивали об этом? — с тревогой поинтересовалась птичка. Возможно, она вообразила, что я обожаю направо и налево распространять сведения о своих клиентах.
Я сделал драматическую паузу, а потом сказал печально:
— Только об этом и спрашивали. Мы, дескать, и так все знаем, но все же скажите, уточните, авось нам веселее будет… Примерно в таком вот духе.
— И что же? — округлив глаза и склонив по-птичьи головку набок, допытывалась Жанна Сергеевна. Воробышек решил, будто наша главная проблема именно в том, кто из покойников и о чем спросил.
— Не волнуйтесь, Жанна Сергеевна, — проговорил я. — Какая нам, в сущности, теперь разница, что за вопросы они мне задали при встрече?
— То есть?… — непонимающим тоном спросила птичка.
Пришлось открыть карты. Все равно ведь через час она узнает из выпуска новостей недостающие подробности. Лучше уж сказать самому.
— Обмен не состоялся, и они все умерли. Все пятеро, что решили вместо ченча отнять у нас трофейную дискету задаром…
Жанна Сергеевна побледнела.
— Боже мой! ТЫ их убил, Яшенька?
Я отрицательно покачал головой:
— Даже пальцем к ним не притронулся. Честное благородное слово.
Птичка с недоверием поглядела мне в лицо. Я постарался, чтобы лицо мое ничего особенного не выражало. По-моему, у меня не получилось.
— Несчастный случай, значит?
— Ага, — подтвердил я, почти не слукавив. — Результат неосторожного обращения с оружием.
Видимо, во мне всю жизнь сидел циничный мерзавец, который мог себе пошучивать на тему смертоубийств. Или просто профессионал во мне разыгрался до неприличной степени, решив, что все ему позволено. Заткнись, кретин, сказал я своему профессионалу. Мало того что ты сегодня дал себя поймать и чуть не облажался уже безвозвратно, ты еще и корчишь из себя какого-то Джеймса Бонда. Если тебе и приходится убивать, то только в целях самообороны. И не демонстрируй девочке, какой ты крутой. Противно…
— Извините, Жанна Сергеевна, — поправился я. — Разумеется, это вовсе не случайность. Я спровоцировал перестрелку, а в «Олимпийце» это запрещено. Вот и все. Понимаете?
Птичка, как всегда, оказалась понятливой. Даже слишком.
— Спровоцировал — это как? — серьезно переспросила она. — Вызвал огонь на себя? — В ее глазах вновь блеснула тревога.
Я поцеловал ее, чтобы не отвечать. Говорить «да» означало бы снова выпускать на волю мерзавца или профессионала, щелкающих людей словно семечки. Врать и отвечать «нет» мне совершенно не хотелось. Разговаривая с Жанной Сергеевной, я почел за правило не лукавить. В лучшем случае я мог просто не сказать ей всего, что знаю, — для ее же спокойствия. По крайней мере о последних словах умирающего Петра Петровича я решил пока промолчать. Надо было обо всем крепко подумать. Что толку вновь объяснять птичке, что мы впутались в безумное дело — чем дальше, тем безумнее. Покойный посланец «ИВЫ» утверждал, что мы так и так обречены. Наверняка в его словах была правда, подробностей которой я пока не знал. Но это же давало мне, частному детективу Якову Семеновичу Штерну, известное преимущество. Если бы опасность угрожала мне в меньшей степени, я избирал бы осторожные сценарии, рассчитанные до секунды. Мишень же могла рисковать — другого выбора у нее не было. Кролик в состоянии стресса способен забить лапами удава — факт из «Популярной биологической энциклопедии». Меня, конечно, так же сильно, как простого кролика, запугать не удалось… Но своему родному адреналину не прикажешь. Поступает в кровь, голубчик, не обращая внимания на все показное спокойствие и весь дурацкий юмор с похоронным оттенком.
— И еще, — признался я, — они меня вычислили. Теперь они знают, как меня зовут, чем я занимаюсь. Вполне возможно, станут наблюдать за моими друзьями, раздадут фотографии своим осведомителям. Вы в своем издательстве никому не проговорились, что наняли именно меня?
Птичка замахала руками:
— Что ты, Яшенька! Они там и не знают вовсе про мою затею. Да и издательство мое — два с половиной человека. Я думала: вот издам Макдональда, рассчитаюсь с кредитами, наберу штат… Ой, прости, солнышко, — оборвала она сама себя. — Ты, наверное, думаешь, что я, дрянь такая, буду опять уговаривать тебя… — Глаза птички стали набухать слезами.
Я сказал быстро, пока слезы еще не пролились:
— Не надо меня уговаривать. Я уже сказал, что не отказываюсь. Попробуем еще одну попытку. Надеюсь, что после сегодняшнего «ИВА» отнесется к моим словам серьезнее…
— Погоди, Яшенька, — прервала меня Жанна Сергеевна. — Да ведь ты сам только что сказал — тебя вычислили! Тебе и носа на улицу теперь нельзя будет высунуть…
Я сделал удивленную гримасу:
— Жанна Сергеевна, с чего вы взяли, что я теперь стану отсиживаться? У меня ведь и до «ИВЫ» врагов хватало! И Феденька Петрищев, и «Сюзанна», и «Папирус» господина Лебедева… Я уж не говорю про пятнистых ребят в веселых фургончиках, которых вообще неизвестно кто прислал по мою душу.
— Петрищева уже нет, — уточнила птичка. Плакать, к счастью, она раздумала.
— Тем более, — кивнул я. — Стало быть, одной опасностью меньше. И не бойтесь особенно, что меня узнают. Искать-то они будут детектива Штерна, а тем временем…
— …детектив Штерн превратится в бабочку и будет порхать незамеченным возле их собственного носа, — недоверчиво проговорила птичка.
— Как ни странно, почти угадали, — улыбнулся я. — Фирменная маскировка Якова Семеновича еще никогда не подводила. Конечно, я бы предпочел экипироваться в домашних условиях, но… — Я сделал красивый жест рукой. Таким шпрехшталмейстеры в цирке приглашают на арену наездников. — Но в импровизации тоже есть своя прелесть. Из любого подручного материала можно сделать все, что угодно.
— Неужели все? — полюбопытствовала Жанна Сергеевна. По-моему, мои слова внушили ей немного оптимизма. Уже кое-что.
— Именно так, — подтвердил я. — В этой квартире, как я успел заметить, есть много всего интересного. А уж тряпья… Да еще старого…
Птичка виновато склонила головку набок:
— Мои друзья очень славные, по-моему. Только безалаберные. Это плохо?
— Это здорово, — сказал я с искренним энтузиазмом. — Поищите-ка мне в кладовке вот что… — И я подробно перечислил, ЧТО следует поискать. — Кстати, — добавил я, поразмыслив, — там, в прихожей, я как будто видел драный паричок…
— Он женский, — недоуменно проговорила Жанна Сергеевна. — Ты же не собираешься… — Тут она вдруг хихикнула и сразу прикрыла рот ладошкой. Наверное, вообразила меня в женском платье.
— Нет-нет, — успокоил я ее. — Лавры Александра Федоровича Керенского или Тетки Чарлея меня абсолютно не прельщают. И потом я не умею носить туфли на каблуках и говорить противным писклявым голосом… Все проще.
Заинтригованная Жанна Сергеевна отправилась в кладовку выполнять мой заказ. А я, мысленно прикинув сценарий своего будущего костюма, решил сделать еще одно очень важное дело. Обдирая ногти, я вытащил, буквально выбил из нижнего ряда книжного шкафа толстый том немецко-русского словаря. Безалаберные, подумал я, это еще мягко сказано: пыли на книгах было почти столько же, сколько на полу дежурки в особнячке на Щусева. Во всех трех случаях я очень основательно пропылился и потом добрых минут пять разгонял серое облачко, поднявшееся от книг. Как-то в журнале «Вокруг света» я прочитал о хитростях французских рестораторов, которые в своих подвалах специально посыпают пылью бутылки с молодым вином, а потом обтирают их на глазах у клиентов: дескать, из самых запасников, только для вас (трюк, заметим, совершенно в духе Якова Семеновича Штерна). Так вот: пыли на книжных полках хозяев квартиры хватило бы, чтобы морочить головы доверчивым посетителям французских ресторанов едва ли не год. Казалось, что эти хозяева отправились на свой семинар не только что, а в прошлом веке…
Я раскрыл словарь на букве D. Слово «Доппель», которое успел произнести умирающий Петр Петрович, не давало мне покоя. Возможно, в нем была и разгадка злополучного шифра дискеты, хотя я не знал толком даже, в чем, собственно, загадка. Мне было только ясно, что слово — немецкое и не входит в тот минимальный запасец выражений, усвоенных мною после общения с собутыльником из крипо Генрихом Таубе. Смысл смутно брезжил: наверняка это доппель находилось в родстве с французским дублем и английским даблом. Но тут нужна была точность, иначе смысл мог ускользнуть.
Добравшись до нужного места в словаре, я сразу сообразил, что легкого ответа мне найти. Doppel был не только словом-одиночкой: этот красавец с двумя наглыми пэ посередине был составной частью добрых трех десятков громоздких немецких слов, причем каждый раз имелись в виду разные понятия. Я же, со своей стороны, не мог быть уверен в том, что умирающий подарил мне разгадку целиком. То есть придется просчитывать ВСЕ варианты… М-да.
Я отчеркнул ногтем одинокого доппеля и задумался. Буквально каждое значение было вполне подозрительным и давало простор для воображения. Чистый Doppel мог, например, означать машинописную копию, а мог — парную игру в теннис. Машинописная копия давала мне такой сюжет: существует некий документ, напечатанный в двух экземплярах, и вот этот второй экземпляр… предположим, попал в чужие руки. Но и что мне с того? В рассказе почитаемого мною Конан Дойла «Скандал в Богемии» было, по крайней мере, ясно, ЧТО за документ пропал. А здесь — полная неизвестность. В конце концов, «Московский листок» сегодня еженедельно печатает пару скандальных документов, кем-то добытых в Минобороны или на Лубянке. И почти на каждом стоит гриф «Совершенно секретно». Напечатано в двух экземплярах…
Жанна Сергеевна, птичка моя, однако, так не думала. Увидев меня на пороге в таком живописном виде, она в ужасе замерла, словно вместо меня к ней явился главный персонаж популярного кинохита сезона «Граф Дракула. Первая кровь». И это при всем при том, что вчера после катастрофы в театре «Вернисаж» вид у меня тоже был далеко не блестящий. Тенденция, однако.
— Все почти нормально, — произнес я сразу, вместо здравствуйте, перво-наперво захлопнув входную дверь. Глупо одну и ту же ошибку совершать дважды. Конечно, по дороге домой я самым тщательным образом подстраховался и даже сделал лишний крюк почти в километр, подозревая в каждом втором прохожем соглядатая «ИВЫ». Я надеялся, что, вычислив меня, они все-таки едва ли соберут координаты всех дальних знакомых Жанны Сергеевны Володиной. Поэтому призрак киллера за моей спиной, стреляющего мне в затылок, пока, слава Богу, оставался плодом моего больного воображения. Ну, а далеко вперед я не заглядывал Иначе можно сразу делать себе харакири от полной, космической безнадеги во всех делах, минуя личные.
— Что значит «почти»? — воскликнула Жанна Сергеевна — Ты цел? — И она принялась стаскивать с моих плеч некогда бежевый, а ныне пятнистый от грязи плащ. Словно бы хотела убедиться, что под плащом все мои руки-ноги на своих местах. И что я не скрываю от нее пулевой дырки в боку, размером с кулак.
— Цел без всяких почти, — поспешил уточнить я. — Кровь на мне чужая, а грязь — из «Олимпийца». Совсем не подметают там лестницы. Предпочитают нанять лишнюю пару гоблинов для охраны, чем одну простую уборщицу. А так вроде серьезные, интеллигентные люди… — Юмор мой носил отчасти вымученный характер, и хохмил я в основном, чтобы подбодрить птичку. На самом же деле мне было отнюдь не до шуток. Царство Снежной Королевы едва не приняло меня сегодня на постоянное жительство. Но пока я уцелел. Более того: предоставил право выкладывать теперь из льдинок слово «вечность» пятерым охотникам на себя. К черту сантименты, подумал я, тщательно хороня подальше в памяти расстрелянного Петра Петровича и его элегантных орлов. К черту. У Снежной Королевы им самое место.
Мои хохмы Жанну Сергеевну отчего-то совершенно не развеселили. Она все-таки сняла с меня проклятый плащ, взволнованно осмотрела мой костюм на предмет пулевых дыр — и лишь после этого несколько успокоилась. В жизни не видел женщины более заботливой. Наталью, например, интересовала только моя простуда, и только потому, что я мог, кашлянув, передать инфекцию. Когда же я как-то в семейном кругу пожаловался на боли в желудке, это не произвело — помню, как сейчас! — на супругу ни малейшего впечатления. Съел, наверное, что-нибудь, — равнодушно сказала она и была потом несколько удивлена, когда через день скорая увезла меня с диагнозом аппендицит. Стоило мне послушаться жену и промедлить еще хоть несколько часов — и абсцесс меня бы доконал. Об этом любезно сообщил мне потом лечащий врач. Сообщил, надо признать, не сразу, а только когда я выписывался. Чтобы, значит, до того не портить мне настроение. Сам виноват, — нравоучительно заметила по этому поводу Наталья. — Курить надо было поменьше. От курения, я читала, все болезни… Включая и импотенцию! — строго уточнила она, словно я уже давным-давно дошел до этой печальной стадии курильщика. Наверное, в этот момент я окончательно для себя решил: только развод. Иначе мне конец. Именно после выхода из больницы я и стал надежно запасать транквилизаторы, чтобы перетерпеть потоки жениных слез. И ведь перетерпел! — с чувством законной гордости напомнил я себе.
Несмотря на всю мою усталость, я деликатно уклонился от птичкиного предложения помочь и отправился отмокать в ванне без посторонней помощи. Вернее, сначала я чуть не согласился, но потом резко передумал. Помощь Жанны Сергеевны в процессе купания Якова Семеновича была бы волнующе-приятной, но чреватой. Ибо клинические последствия курения, предсказанные Натальей (чур! чур меня!), покамест еще не задели меня своим черным крылом, а потому обычная рядовая помывка с участием двух сторон непременно бы затянулась. Часа на два, не меньше, скромно уточнил я про себя. Никак не меньше. С этими мыслями я покинул ванную, переоделся во все свежее, специально припасенное птичкой, съел предъявленный пирожок. И лишь после этого набрался мужества сказать Жанне Сергеевне:
— Обмен не состоялся.
Кажется, птичка догадалась об этом, лишь только я вошел, и теперь почти не удивилась моему признанию. Тем не менее она, зябко поведя плечами, тихонько спросила:
— Они отказались?
Я вздохнул:
— Похоже, они и не предполагали отдавать мне Макдональда. Кажется, они вообще приняли меня за мелкого наемника, посланного из тридевятого царства забрать То-Не-Знаю-Что. Их, скорее, занимало, КТО меня послал…
— Они спрашивали об этом? — с тревогой поинтересовалась птичка. Возможно, она вообразила, что я обожаю направо и налево распространять сведения о своих клиентах.
Я сделал драматическую паузу, а потом сказал печально:
— Только об этом и спрашивали. Мы, дескать, и так все знаем, но все же скажите, уточните, авось нам веселее будет… Примерно в таком вот духе.
— И что же? — округлив глаза и склонив по-птичьи головку набок, допытывалась Жанна Сергеевна. Воробышек решил, будто наша главная проблема именно в том, кто из покойников и о чем спросил.
— Не волнуйтесь, Жанна Сергеевна, — проговорил я. — Какая нам, в сущности, теперь разница, что за вопросы они мне задали при встрече?
— То есть?… — непонимающим тоном спросила птичка.
Пришлось открыть карты. Все равно ведь через час она узнает из выпуска новостей недостающие подробности. Лучше уж сказать самому.
— Обмен не состоялся, и они все умерли. Все пятеро, что решили вместо ченча отнять у нас трофейную дискету задаром…
Жанна Сергеевна побледнела.
— Боже мой! ТЫ их убил, Яшенька?
Я отрицательно покачал головой:
— Даже пальцем к ним не притронулся. Честное благородное слово.
Птичка с недоверием поглядела мне в лицо. Я постарался, чтобы лицо мое ничего особенного не выражало. По-моему, у меня не получилось.
— Несчастный случай, значит?
— Ага, — подтвердил я, почти не слукавив. — Результат неосторожного обращения с оружием.
Видимо, во мне всю жизнь сидел циничный мерзавец, который мог себе пошучивать на тему смертоубийств. Или просто профессионал во мне разыгрался до неприличной степени, решив, что все ему позволено. Заткнись, кретин, сказал я своему профессионалу. Мало того что ты сегодня дал себя поймать и чуть не облажался уже безвозвратно, ты еще и корчишь из себя какого-то Джеймса Бонда. Если тебе и приходится убивать, то только в целях самообороны. И не демонстрируй девочке, какой ты крутой. Противно…
— Извините, Жанна Сергеевна, — поправился я. — Разумеется, это вовсе не случайность. Я спровоцировал перестрелку, а в «Олимпийце» это запрещено. Вот и все. Понимаете?
Птичка, как всегда, оказалась понятливой. Даже слишком.
— Спровоцировал — это как? — серьезно переспросила она. — Вызвал огонь на себя? — В ее глазах вновь блеснула тревога.
Я поцеловал ее, чтобы не отвечать. Говорить «да» означало бы снова выпускать на волю мерзавца или профессионала, щелкающих людей словно семечки. Врать и отвечать «нет» мне совершенно не хотелось. Разговаривая с Жанной Сергеевной, я почел за правило не лукавить. В лучшем случае я мог просто не сказать ей всего, что знаю, — для ее же спокойствия. По крайней мере о последних словах умирающего Петра Петровича я решил пока промолчать. Надо было обо всем крепко подумать. Что толку вновь объяснять птичке, что мы впутались в безумное дело — чем дальше, тем безумнее. Покойный посланец «ИВЫ» утверждал, что мы так и так обречены. Наверняка в его словах была правда, подробностей которой я пока не знал. Но это же давало мне, частному детективу Якову Семеновичу Штерну, известное преимущество. Если бы опасность угрожала мне в меньшей степени, я избирал бы осторожные сценарии, рассчитанные до секунды. Мишень же могла рисковать — другого выбора у нее не было. Кролик в состоянии стресса способен забить лапами удава — факт из «Популярной биологической энциклопедии». Меня, конечно, так же сильно, как простого кролика, запугать не удалось… Но своему родному адреналину не прикажешь. Поступает в кровь, голубчик, не обращая внимания на все показное спокойствие и весь дурацкий юмор с похоронным оттенком.
— И еще, — признался я, — они меня вычислили. Теперь они знают, как меня зовут, чем я занимаюсь. Вполне возможно, станут наблюдать за моими друзьями, раздадут фотографии своим осведомителям. Вы в своем издательстве никому не проговорились, что наняли именно меня?
Птичка замахала руками:
— Что ты, Яшенька! Они там и не знают вовсе про мою затею. Да и издательство мое — два с половиной человека. Я думала: вот издам Макдональда, рассчитаюсь с кредитами, наберу штат… Ой, прости, солнышко, — оборвала она сама себя. — Ты, наверное, думаешь, что я, дрянь такая, буду опять уговаривать тебя… — Глаза птички стали набухать слезами.
Я сказал быстро, пока слезы еще не пролились:
— Не надо меня уговаривать. Я уже сказал, что не отказываюсь. Попробуем еще одну попытку. Надеюсь, что после сегодняшнего «ИВА» отнесется к моим словам серьезнее…
— Погоди, Яшенька, — прервала меня Жанна Сергеевна. — Да ведь ты сам только что сказал — тебя вычислили! Тебе и носа на улицу теперь нельзя будет высунуть…
Я сделал удивленную гримасу:
— Жанна Сергеевна, с чего вы взяли, что я теперь стану отсиживаться? У меня ведь и до «ИВЫ» врагов хватало! И Феденька Петрищев, и «Сюзанна», и «Папирус» господина Лебедева… Я уж не говорю про пятнистых ребят в веселых фургончиках, которых вообще неизвестно кто прислал по мою душу.
— Петрищева уже нет, — уточнила птичка. Плакать, к счастью, она раздумала.
— Тем более, — кивнул я. — Стало быть, одной опасностью меньше. И не бойтесь особенно, что меня узнают. Искать-то они будут детектива Штерна, а тем временем…
— …детектив Штерн превратится в бабочку и будет порхать незамеченным возле их собственного носа, — недоверчиво проговорила птичка.
— Как ни странно, почти угадали, — улыбнулся я. — Фирменная маскировка Якова Семеновича еще никогда не подводила. Конечно, я бы предпочел экипироваться в домашних условиях, но… — Я сделал красивый жест рукой. Таким шпрехшталмейстеры в цирке приглашают на арену наездников. — Но в импровизации тоже есть своя прелесть. Из любого подручного материала можно сделать все, что угодно.
— Неужели все? — полюбопытствовала Жанна Сергеевна. По-моему, мои слова внушили ей немного оптимизма. Уже кое-что.
— Именно так, — подтвердил я. — В этой квартире, как я успел заметить, есть много всего интересного. А уж тряпья… Да еще старого…
Птичка виновато склонила головку набок:
— Мои друзья очень славные, по-моему. Только безалаберные. Это плохо?
— Это здорово, — сказал я с искренним энтузиазмом. — Поищите-ка мне в кладовке вот что… — И я подробно перечислил, ЧТО следует поискать. — Кстати, — добавил я, поразмыслив, — там, в прихожей, я как будто видел драный паричок…
— Он женский, — недоуменно проговорила Жанна Сергеевна. — Ты же не собираешься… — Тут она вдруг хихикнула и сразу прикрыла рот ладошкой. Наверное, вообразила меня в женском платье.
— Нет-нет, — успокоил я ее. — Лавры Александра Федоровича Керенского или Тетки Чарлея меня абсолютно не прельщают. И потом я не умею носить туфли на каблуках и говорить противным писклявым голосом… Все проще.
Заинтригованная Жанна Сергеевна отправилась в кладовку выполнять мой заказ. А я, мысленно прикинув сценарий своего будущего костюма, решил сделать еще одно очень важное дело. Обдирая ногти, я вытащил, буквально выбил из нижнего ряда книжного шкафа толстый том немецко-русского словаря. Безалаберные, подумал я, это еще мягко сказано: пыли на книгах было почти столько же, сколько на полу дежурки в особнячке на Щусева. Во всех трех случаях я очень основательно пропылился и потом добрых минут пять разгонял серое облачко, поднявшееся от книг. Как-то в журнале «Вокруг света» я прочитал о хитростях французских рестораторов, которые в своих подвалах специально посыпают пылью бутылки с молодым вином, а потом обтирают их на глазах у клиентов: дескать, из самых запасников, только для вас (трюк, заметим, совершенно в духе Якова Семеновича Штерна). Так вот: пыли на книжных полках хозяев квартиры хватило бы, чтобы морочить головы доверчивым посетителям французских ресторанов едва ли не год. Казалось, что эти хозяева отправились на свой семинар не только что, а в прошлом веке…
Я раскрыл словарь на букве D. Слово «Доппель», которое успел произнести умирающий Петр Петрович, не давало мне покоя. Возможно, в нем была и разгадка злополучного шифра дискеты, хотя я не знал толком даже, в чем, собственно, загадка. Мне было только ясно, что слово — немецкое и не входит в тот минимальный запасец выражений, усвоенных мною после общения с собутыльником из крипо Генрихом Таубе. Смысл смутно брезжил: наверняка это доппель находилось в родстве с французским дублем и английским даблом. Но тут нужна была точность, иначе смысл мог ускользнуть.
Добравшись до нужного места в словаре, я сразу сообразил, что легкого ответа мне найти. Doppel был не только словом-одиночкой: этот красавец с двумя наглыми пэ посередине был составной частью добрых трех десятков громоздких немецких слов, причем каждый раз имелись в виду разные понятия. Я же, со своей стороны, не мог быть уверен в том, что умирающий подарил мне разгадку целиком. То есть придется просчитывать ВСЕ варианты… М-да.
Я отчеркнул ногтем одинокого доппеля и задумался. Буквально каждое значение было вполне подозрительным и давало простор для воображения. Чистый Doppel мог, например, означать машинописную копию, а мог — парную игру в теннис. Машинописная копия давала мне такой сюжет: существует некий документ, напечатанный в двух экземплярах, и вот этот второй экземпляр… предположим, попал в чужие руки. Но и что мне с того? В рассказе почитаемого мною Конан Дойла «Скандал в Богемии» было, по крайней мере, ясно, ЧТО за документ пропал. А здесь — полная неизвестность. В конце концов, «Московский листок» сегодня еженедельно печатает пару скандальных документов, кем-то добытых в Минобороны или на Лубянке. И почти на каждом стоит гриф «Совершенно секретно». Напечатано в двух экземплярах…