Страница:
— Сорри, мистер Штерн, — неожиданно проговорил американец. — Ваши слова мне есть ньюс… новость. Я не знал…
— А-а, мистер Макдональд! — Я всплеснул руками. — Про вас совсем забыл. Как ваша нога?
— Сорри?… — уставился на меня американец.
— Совсем зарапортовался, — объявила птичка.
— Вовсе нет, — обиженно возразил я. — Я просто хочу сказать, что, пока вы, Стив, сломав ногу, отважно рискнули здоровьем и примчались в Москву, тот жалкий тип в Нью-Йорке, который приковылял на костылях на вечеринку в издательство «Дабл-Ю», имел наглость утверждать…
— Факин маза! — злобно выругался американец. — Объясняли ведь этому алкоголику, чтобы сидел и… — Тут он осекся.
— Говорите-говорите, — улыбнулся я. — Оказывается, по-русски вы тоже спикаете очень прилично. Впрочем, в вашем Агентстве недоучек не держат. Вы все рассчитали правильно. И вы не виноваты, что настоящий Макдональд, обалдев от скуки, плюнет на запрет и выйдет на люди… И тем более вы не виноваты, что на эту вечеринку был приглашен некто Франкфурт… Это уж скорее ваше упущение… — обратился я к птичке. — Могли бы знать о моем знакомстве с Эндрю. Хотя что я говорю! Ведь Контора с Агентством договорились только-только. Времени не хватило на все детали, понимаю… Не понимаю одного: с чего бы Америке-то так приглянулся Авдеич? Я всегда почему-то был уверен, что вашему Президенту симпатичен наш Президент…
— Вы правильно были уверены, мистер Штерн, — сказал Макдональд. Гнев его улетучился, и он поглядел на меня тоже с милой улыбкой во все тридцать два зуба. — Но у Белого дома и нашего, как вы назвали, Агентства точки зрения иногда не совпадают. В Капитолии полагают, что Россия — друг и этот тошнотворный слюнявый детант Америке во благо. У нас же — иное мнение. Гарант стабильности в мире — это соревнование двух систем. Только тогда страна может наращивать мускулы; без хорошего противостояния сила уходит в песок. Саддам слишком мелок в качестве мальчика для битья. Мы теряем форму. С распадом Союза мы приобрели весь мир? Черта с два! Мы растеклись киселем по всему миру. Мы разучились воевать. Мы даже в Африке не смогли, в этой чертовой Руанде… Нам нужен людоед в России, мистер Штерн. Мы тоже ставим на Иринархова. Такой человек на посту вашего Президента стал бы хорошим пугалом для наших идиотов. Андестенд?
— Почти понял, — сказал я печально. — Так вы прибыли сюда, чтобы договориться с Конторой?
— И для этого тоже, — согласился Макдональд. — Но сперва я хотел выяснить обстановку в «ИВЕ». Ведь «Меркурий» ДЕЙСТВИТЕЛЬНО приобрел права на Макдональда и «Второе лицо» имел право издать на вполне законных основаниях. Собственно говоря, это МЫ помогли этой сделке. Мы искали повод для контакта… Если уж вам совсем интересно, именно Агентство позавчера помогло «ИВЕ» договориться с Конторой. Мы поняли, что делаем одно общее дело. Теперь вам все ясно?
— Теперь — все, — произнес я совсем грустно. Американец и птичка невозмутимо смотрели на меня. Она и он, такие симпатичные, такие уверенные в своей правоте. — «Второе лицо»… — сказал я после небольшой паузы. — Какое, однако, точное название. В этой истории у всех оказались вторые лица. Депутаты — фальшивые, Жанна — сотрудник Конторы, писатель Макдональд — тоже двойник. Вероятно, только я один и есть настоящий…
— Дорогой Яшенька, — проникновенно ответила Жанна. — Мне очень досадно, что так вышло. Честное слово, ты мне даже понравился. Это была моя идея — убрать ту троицу, чтобы облегчить тебе работу…
— Благодарю, — не без сарказма заметил я. — Тронут.
— Жаль все-таки, что ты воскрес, — проговорила задумчиво птичка. — У меня бы остались о тебе самые лучшие воспоминания… Но раз уж ты погиб один раз, — томно сообщила мне она, — что помешает тебе это сделать вторично?
Последнюю фразу она уже не проговорила, а буквально промурлыкала. В ее руке вдруг возник и уставился прямо мне в лоб маленький пистолетик.
— Стивен! — попросила Жанна у американца. — Сделай мне еще одну любезность. На кухне веревка, принеси ее и свяжи мистеру Штерну руки.
— Сорри! — пожал плечами американец. — Раз дама просит…
Я внимательно пригляделся к Жанне. И понял неожиданно, что она в эту минуту перестали быть похожей на птичку. Если уж кого-то она мне сейчас напоминала, так скорее уж кошку, которая только что птичкой позавтракала. Вечная тебе память, воробышек…
Через минуту я со связанными сзади руками сидел на том же диване, и в спину мне по-прежнему упиралась острая кромка пружины.
— Жанна, — спросил я, искоса поглядывая на пистолет. — Вы случайно не любите кошек?
— Не люблю, Яшенька, — ответила Жанна. — Предпочитаю собак. Лучше всего — бультерьеров. У них отличные зубы, руку прокусывают до кости.
— Никогда раньше не замечал в вас этой жестокости, — с огорчением признался я.
— Ты многого раньше не замечал. — Жанна взвесила на руке пистолетик. Это была миниатюрная, но очень серьезная машинка. — Иначе бы ты бежал отсюда со всех ног, а не устраивал здесь игру в детектив.
— Признаюсь, свалял дурака, — не стал я спорить. — Но поскольку я все равно приговорен, нельзя ли исполнить мое последнее желание?
Бывшая птичка с сомнением прищурилась:
— Тебе действительно этого хочется?
— О да! — сказал я искренне. — Больше всего на свете.
— Ладно, — подумав, сделала мне одолжение Жанна. — Только без глупостей, рук я тебе все равно не развяжу…
— А при чем здесь руки? — удивился я. — Для этого дела необходимы совсем другие органы… чувств.
— Наглец, — с одобрением сказала Жанна. — Нет, все-таки у меня от тебя останутся хорошие воспоминания… Стивен, — бросила она американцу. — Посиди на кухне, пока я не позову. Разрешаю прислушиваться…
— Да, мэм, — дисциплинированно ответил американец. Как я заметил, между Конторой и Агентством уже установилось трогательное взаимопонимание. Не об этом ли мечталось в самом начале перестройки, когда никто не верил, будто эти два ведомства могут подружиться. И вот — пожалуйста. Дружат. Невзирая на бывшую холодную войну. И на будущую, которую сами же готовят сегодня. Идиллия.
— Нет-нет, — произнес я. — Стивен… или как вас там… прошу вас, оставайтесь с нами. Вас это тоже развлечет.
— Группенсекс? — заинтересовался американец.
— А что? — проговорила бывшая птичка. — Идея, в принципе…
Я деликатно хмыкнул:
— Жанна, Стив! Вы меня превратно поняли. Мое последнее желание — всего-навсего посмотреть по ТВ выпуск дневных новостей. Напоследок… Сейчас как раз ровно полдень.
Бывшая птичка покраснела, потом побледнела. Видимо, мое последнее желание ее отчего-то чрезвычайно обидело.
— Извращенец! — произнесла она наконец ледяным тоном.
Тем не менее телевизор она включила и вновь швырнула пульт на диван.
Пошла заставка «Новостей» первого канала, потом мелькнула дежурная ива, потом возник диктор. Если ребята опоздают, я погиб, подумалось мне вдруг. Умирать почему-то не хотелось, даже от руки таких милых людей, как Жанна и Стив.
— Передаем дневной выпуск новостей, — торжественно изрек диктор. — Сегодня в Государственной думе…
Глава 5
— А-а, мистер Макдональд! — Я всплеснул руками. — Про вас совсем забыл. Как ваша нога?
— Сорри?… — уставился на меня американец.
— Совсем зарапортовался, — объявила птичка.
— Вовсе нет, — обиженно возразил я. — Я просто хочу сказать, что, пока вы, Стив, сломав ногу, отважно рискнули здоровьем и примчались в Москву, тот жалкий тип в Нью-Йорке, который приковылял на костылях на вечеринку в издательство «Дабл-Ю», имел наглость утверждать…
— Факин маза! — злобно выругался американец. — Объясняли ведь этому алкоголику, чтобы сидел и… — Тут он осекся.
— Говорите-говорите, — улыбнулся я. — Оказывается, по-русски вы тоже спикаете очень прилично. Впрочем, в вашем Агентстве недоучек не держат. Вы все рассчитали правильно. И вы не виноваты, что настоящий Макдональд, обалдев от скуки, плюнет на запрет и выйдет на люди… И тем более вы не виноваты, что на эту вечеринку был приглашен некто Франкфурт… Это уж скорее ваше упущение… — обратился я к птичке. — Могли бы знать о моем знакомстве с Эндрю. Хотя что я говорю! Ведь Контора с Агентством договорились только-только. Времени не хватило на все детали, понимаю… Не понимаю одного: с чего бы Америке-то так приглянулся Авдеич? Я всегда почему-то был уверен, что вашему Президенту симпатичен наш Президент…
— Вы правильно были уверены, мистер Штерн, — сказал Макдональд. Гнев его улетучился, и он поглядел на меня тоже с милой улыбкой во все тридцать два зуба. — Но у Белого дома и нашего, как вы назвали, Агентства точки зрения иногда не совпадают. В Капитолии полагают, что Россия — друг и этот тошнотворный слюнявый детант Америке во благо. У нас же — иное мнение. Гарант стабильности в мире — это соревнование двух систем. Только тогда страна может наращивать мускулы; без хорошего противостояния сила уходит в песок. Саддам слишком мелок в качестве мальчика для битья. Мы теряем форму. С распадом Союза мы приобрели весь мир? Черта с два! Мы растеклись киселем по всему миру. Мы разучились воевать. Мы даже в Африке не смогли, в этой чертовой Руанде… Нам нужен людоед в России, мистер Штерн. Мы тоже ставим на Иринархова. Такой человек на посту вашего Президента стал бы хорошим пугалом для наших идиотов. Андестенд?
— Почти понял, — сказал я печально. — Так вы прибыли сюда, чтобы договориться с Конторой?
— И для этого тоже, — согласился Макдональд. — Но сперва я хотел выяснить обстановку в «ИВЕ». Ведь «Меркурий» ДЕЙСТВИТЕЛЬНО приобрел права на Макдональда и «Второе лицо» имел право издать на вполне законных основаниях. Собственно говоря, это МЫ помогли этой сделке. Мы искали повод для контакта… Если уж вам совсем интересно, именно Агентство позавчера помогло «ИВЕ» договориться с Конторой. Мы поняли, что делаем одно общее дело. Теперь вам все ясно?
— Теперь — все, — произнес я совсем грустно. Американец и птичка невозмутимо смотрели на меня. Она и он, такие симпатичные, такие уверенные в своей правоте. — «Второе лицо»… — сказал я после небольшой паузы. — Какое, однако, точное название. В этой истории у всех оказались вторые лица. Депутаты — фальшивые, Жанна — сотрудник Конторы, писатель Макдональд — тоже двойник. Вероятно, только я один и есть настоящий…
— Дорогой Яшенька, — проникновенно ответила Жанна. — Мне очень досадно, что так вышло. Честное слово, ты мне даже понравился. Это была моя идея — убрать ту троицу, чтобы облегчить тебе работу…
— Благодарю, — не без сарказма заметил я. — Тронут.
— Жаль все-таки, что ты воскрес, — проговорила задумчиво птичка. — У меня бы остались о тебе самые лучшие воспоминания… Но раз уж ты погиб один раз, — томно сообщила мне она, — что помешает тебе это сделать вторично?
Последнюю фразу она уже не проговорила, а буквально промурлыкала. В ее руке вдруг возник и уставился прямо мне в лоб маленький пистолетик.
— Стивен! — попросила Жанна у американца. — Сделай мне еще одну любезность. На кухне веревка, принеси ее и свяжи мистеру Штерну руки.
— Сорри! — пожал плечами американец. — Раз дама просит…
Я внимательно пригляделся к Жанне. И понял неожиданно, что она в эту минуту перестали быть похожей на птичку. Если уж кого-то она мне сейчас напоминала, так скорее уж кошку, которая только что птичкой позавтракала. Вечная тебе память, воробышек…
Через минуту я со связанными сзади руками сидел на том же диване, и в спину мне по-прежнему упиралась острая кромка пружины.
— Жанна, — спросил я, искоса поглядывая на пистолет. — Вы случайно не любите кошек?
— Не люблю, Яшенька, — ответила Жанна. — Предпочитаю собак. Лучше всего — бультерьеров. У них отличные зубы, руку прокусывают до кости.
— Никогда раньше не замечал в вас этой жестокости, — с огорчением признался я.
— Ты многого раньше не замечал. — Жанна взвесила на руке пистолетик. Это была миниатюрная, но очень серьезная машинка. — Иначе бы ты бежал отсюда со всех ног, а не устраивал здесь игру в детектив.
— Признаюсь, свалял дурака, — не стал я спорить. — Но поскольку я все равно приговорен, нельзя ли исполнить мое последнее желание?
Бывшая птичка с сомнением прищурилась:
— Тебе действительно этого хочется?
— О да! — сказал я искренне. — Больше всего на свете.
— Ладно, — подумав, сделала мне одолжение Жанна. — Только без глупостей, рук я тебе все равно не развяжу…
— А при чем здесь руки? — удивился я. — Для этого дела необходимы совсем другие органы… чувств.
— Наглец, — с одобрением сказала Жанна. — Нет, все-таки у меня от тебя останутся хорошие воспоминания… Стивен, — бросила она американцу. — Посиди на кухне, пока я не позову. Разрешаю прислушиваться…
— Да, мэм, — дисциплинированно ответил американец. Как я заметил, между Конторой и Агентством уже установилось трогательное взаимопонимание. Не об этом ли мечталось в самом начале перестройки, когда никто не верил, будто эти два ведомства могут подружиться. И вот — пожалуйста. Дружат. Невзирая на бывшую холодную войну. И на будущую, которую сами же готовят сегодня. Идиллия.
— Нет-нет, — произнес я. — Стивен… или как вас там… прошу вас, оставайтесь с нами. Вас это тоже развлечет.
— Группенсекс? — заинтересовался американец.
— А что? — проговорила бывшая птичка. — Идея, в принципе…
Я деликатно хмыкнул:
— Жанна, Стив! Вы меня превратно поняли. Мое последнее желание — всего-навсего посмотреть по ТВ выпуск дневных новостей. Напоследок… Сейчас как раз ровно полдень.
Бывшая птичка покраснела, потом побледнела. Видимо, мое последнее желание ее отчего-то чрезвычайно обидело.
— Извращенец! — произнесла она наконец ледяным тоном.
Тем не менее телевизор она включила и вновь швырнула пульт на диван.
Пошла заставка «Новостей» первого канала, потом мелькнула дежурная ива, потом возник диктор. Если ребята опоздают, я погиб, подумалось мне вдруг. Умирать почему-то не хотелось, даже от руки таких милых людей, как Жанна и Стив.
— Передаем дневной выпуск новостей, — торжественно изрек диктор. — Сегодня в Государственной думе…
Глава 5
СТЮАРДЕССА ПО ИМЕНИ ГАВ
Руки мои были связаны на совесть — Стив постарался. Чувствуется, у них в Агентстве учили все делать основательно, с двойной гарантией. Жаль только, что в Агентстве не приняли во внимание качество наших веревок и состояние наших диванов: острая загогулина, упершаяся мне в спину, медленно, по волоконцу перетирала мои путы. Со стороны мои телодвижения могли выглядеть обычным ерзаньем человека, озабоченного неудобной позой. Или, может быть, крайне взволнованного событиями на телеэкране.
Правда, пока никаких поводов для волнения как будто не было.
Изображение думского здания в Охотном ряду, мелькнув в кадре, утвердилось в качестве фона за спиной торжественного комментатора.
— Итак, сегодня депутаты Государственной думы, — проговорил тот значительным голосом, — завершают прения по кандидатуре нового спикера нижней палаты. Напомню, что после вчерашнего изменения Конституции пост этот становится вторым по значению в государстве. Сами понимаете, какова мера ответственности. Включаем прямую трансляцию из Думы. Костя, ты в эфире, — добавил комментатор уже кому-то за кадром. Техника, как это всегда бывает в ответственный момент, сделала ведущим новостей маленькую подлянку, Костя не появился, зато куда-то в сторону поползло изображение. — Простите за накладку, это… — успел пробормотать расстроенный ведущий, после чего пропал и звук. На секунду весь экран занял огромный молчаливый циферблат, потом в динамик прорвалась сбивчивая ругань, после чего наконец появилась картинка думского зала заседаний.
Тут же послышался голос парламентского комментатора Кости. По всей видимости, он-то был уверен, что уже давно в эфире, и поэтому мы услышали его речь откуда-то с полуслова.
— …Практически все выступающие, каждому из которых по регламенту положено три минуты, — бодро понес невидимый Костя, — призывают голосовать коллег за одного и того же кандидата…
— Вот видишь, дорогой, — с улыбкой сказала мне Жанна, — как полезны эти доппельгангеры! Они в Думе самые активные, потому что работают не за страх… Вернее, не только за страх, но и…
— За деньги, — подсказал я машинально Просто чтобы поддержать интересный разговор. На самом деле думал я о том, что сейчас тихонько подвинусь и сгребу под себя пульт. Благо при помощи острой загогулины в диване пальцы мои стали чуть свободнее. Достаточно для того, чтобы поиграть с кнопочками дистанционного пульта. Люблю это занятие. Чувствуешь себя магом, вызывающим различных духов. Преимущественно из бездны. Ну-с, подождем еще секунд тридцать для разогрева аудитории…
Камера между тем демонстрировала нам панораму зала. Общий план, затем лица депутатов крупно. Возникали, неторопливо сменяя друг друга, изображения самых активных парламентариев, безусловных любимчиков всех телеоператоров. На трибуне царил сам Михаил Николаевич Полуэктов. Глядя исподлобья, он медленно ронял тяжелые кирпичи слов. Слова грудой падали возле трибуны, и скоро их можно было бы уже вывозить на самосвале.
— Лично я, как председатель парламентского комитета по телевидению, — увесисто говорил Полуэктов, — убежден: при всем богатстве выбора альтернативы Виталию Авдеевичу Иринархову нет и быть не может. Все попытки властей дискредитировать этого мужественного человека оказались безрезультатными. Лопнули, как мыльный пузырь. И наш новый коллега…
Оператор вновь показал нам лица видных активистов. Вот кудрявый Яворский с выражением искренней радости глядит в камеру. Вот отец Борис Карасев энергично обмахивается какой-то газеткой-таблоидом, типа «Скандалов». Вот мрачноватый шишколобый Крымов удовлетворенно откинулся на спинку своего кресла. Тут же и грузный Коломиец весело ковыряет в зубах, вольготно развалясь на своем седалище. А кто там еще? Кругликов, потерявший память? Муравин с Зенкиным, шерочка с машерочкой? Все промелькнули перед нами, все побывали тут…
Камера обозрела все ряды, но Полуэктов еще продолжал, и оператор поехал по второму кругу. Снова возник Михаил Николаевич на трибуне в окружении кирпичей своего красноречия, потом… Пора, решил я и, изловчившись, ткнул кнопку тринадцатого канала.
На экране появилось расстеленное полотно армейского брезента, вокруг которого прохаживались озабоченные люди в милицейской форме, что-то измеряя и записывая. Щелкали блицы фотоаппаратов, люди разговаривали вполголоса. Оператор тринадцатого канала приблизил объектив к тому, кто лежал на брезенте… Вернее, ЧТО лежало.
— Сорри! — булькнул американец и выскочил за дверь. Даже для профессионала из Агентства увиденное оказалось тяжеловатым испытанием. Одно дело — просто знать и совсем другое — наблюдать самому. Я услышал, как за стеной, в ванной фальшивого мистера Макдональда буквально выворачивает наизнанку. Я тоже испытывал тошноту, но держался: злость помогала мне сохранять форму. У Жанны, как я и ожидал, нервы оказались покрепче, чем у ее американского бой-френда и коллеги. Мельком я заметил, как побелели костяшки ее пальцев, вцепившихся в спинку соседнего стула.
— Смотрите, — сказал я Жанне сквозь зубы. — Вы ведь ЭТОГО хотели?
Зрелище в самом деле было ужасным. Нечто подобное мне доводилось видеть только в кинохронике, посвященной Освенциму или Треблинке. Но то были черно-белые размытые и нечеткие кадры-документы, а здесь отличная японская оптика плюс видеопленка «Кодак» создавали невыносимый эффект присутствия. Казалось, что именно здесь, в нашей комнате на длинной полосе брезента, были разложены люди, перепачканные землей. Мертвые люди, мертвее не бывает. Некоторые из них, видимо, были закопаны недавно, и тление еще не скрыло черт их лиц. Ближе всего к камере лежало тело грузного человека в синем костюме. Возле него сидела овчарка со свалявшейся шерстью и уже не выла — наверное, выбилась из своих собачьих сил, — а только тихо поскуливала. Тоненько-тоненько, как ребенок.
— Узнаете? — спросил я в пространство. Голос у меня был хриплым, будто тоже чужим. — Это депутат Полуэктов. Настоящий. А это, — я щелкнул клавишей, и на экране возникла снова трибуна, — тоже Полуэктов. Доппельгангер… — Надо отдать должное мастерам из «ИВЫ». Двойник Полуэктова был буквально братом-близнецом оригинала, и это-то выглядело страшнее всего! Один и тот же человек, как в кошмарном сне без названия, одновременно лежал на брезенте, обратив к небу мертвое лицо, и важно разглагольствовал с трибуны. Думаю, что сейчас многие москвичи, как и я, не могли оторваться от экранов и в панике щелкали переключателями своих телевизоров. Щелк — и муха садится на зеленоватый лоб мертвеца. Щелк — и живой оратор отпивает из стакана глоток витаминизированного молочка. Одно и то же лицо: первое — и второе. Кто поймет, какое — где?…
— Мы обнаружили уже более полусотни захоронений вдоль всех магистралей, ведущих из Москвы… — произнес за кадром усталый милицейский голос. Кажется, это был мой бывший начальник майор Окунь. — На Можайском шоссе, на Варшавском, на Волоколамском, на Киевском… Несколько могил было на Окружной… работы продолжаются, мы задействовали армейских саперов и добровольцев из похоронной фирмы «Норд». Точное число погибших пока не…
Я щелкнул кнопкой пульта. Камера показала румяного кудрявого Яворского, капризно сжавшего губы. Щелк — и точно такие же кудри, только измазанные черноземом, возникли перед нашими глазами.
Щелк — депутат Крымов сосредоточенно чешет в затылке.
Щелк — мертвый Крымов с родинкой на шее неподвижно раскинулся на брезентовом ложе, задрав кверху кадык.
Щелк — отец Борис Карасев зевнул и раскрыл газетку с певицей Мадонной на обложке.
Щелк — у мертвого отца Бориса Карасева ряса нелепо задралась, приоткрыв простые цивильные брюки.
Щелк — мертвый.
Щелк — живой.
Мертвый-живой-мертвый-живой-мертвый. Живые и мертвые, серия последняя.
— Сорри, — еще раз извинился слабым голосом американец, входя.
Жанна, очнувшись, резко ткнула меня в бок и завладела дистанционным пультом. Хорошо, что не догадалась проверить крепость веревок.
Мелькание первых и вторых лиц прекратилось. На экране устойчиво возникла Дума, но в зале уже не было никакого порядка. Депутаты вскакивали с мест, что-то выкрикивали, бегали от микрофонов к президиуму, к дверям… Очевидно, весть о прямом эфире тринадцатого канала вызвала смятение в думских рядах. Полуэктов-доппель на экране изменился в лице, и зеленоватая бледность его лба страшно совпала с только что увиденным цветом мертвой кожи. Закадровый парламентский комментатор Костя, поняв, что происходит что-то не по программе, на пару секунд заткнулся. После чего пискнул: «По техническим причинам…» Картинка опять уплыла, звук заглох. Секунд десять на экране красовался безмолвный циферблат, у которого секундная стрелка двигалась в обратную сторону. Затем часы перевернули, стрелка пошла в правильном направлении, однако кадр тут же сменился. По экрану быстрым аллюром промчались в молчаливом танце несколько маленьких лебедей, а следом за ними появился поющий Кобзон, беззвучно раскрывающий рот. Судя по тому, что Кобзон здесь был молодой, запись была старая.
— Финита ля комедия, — проговорил я по-прежнему хриплым, чужим голосом. — Не бывать Авдеичу спикером. Вообще ничему не бывать.
Беззвучного Кобзона наконец-то сменил звучащий диктор. Уже не тот, что вел программу с самого начала.
— Приносим извинения за технические неполадки в прямом эфире, — произнес он дежурным тоном. — В Думе возникли небольшие проблемы. Наш корреспондент сейчас вникает в курс дела, и минут через пятнадцать мы опять дадим ему эфир для разъяснений. Продолжаем новости. Забастовка строителей храма Христа Спасителя продолжается, Патриархия по-прежнему не может согласовать с Минфином процент участия в ассигнованиях на строительство каждой из сторон… — В кадре появились хмурые дядьки в робах, покуривающие возле возведенного фундамента… — Премьер-министр России Степанов продолжает свой визит в Соединенные Штаты, сейчас его принимают фермеры штата Техас… — Камера показала премьера в огромной ковбойской шляпе и в окружении таких же ковбоев помельче…
Жанна выключила звук, но пульт из рук уже не выпустила.
— Ч-черт… — тускло произнесла она и добавила не мне, а Стивену: — Как вы понимаете, Стив, наше Управление к этому никакого касательства не имеет. Мы потрясены этой трагедией, и тех, кто виновен в убийствах, строго накажем…
— О'кей, — бросил в ответ фальшивый Макдональд, поспешно одеваясь и собирая вещи. — Наше Управление приносит соболезнование вашему. Надеемся, что мистер Иринархов не уйдет от справедливого суда… Но мне, извините, пора. Я решил вылететь обратно в Штаты сегодня же. Увы, посещение музеев придется отложить до следующего раза…
— Счастливо долететь, мистер… э-э… Стивен, — проговорил я. После того как страшные кадры исчезли, мой голос, кажется, начинал возвращаться к норме. — Надеюсь, что не вас сделают козлом отпущения за провал операции. В вашем Агентстве, я слышал, работают суровые люди, которые не любят проигрывать. Валите все на русских коллег, вам поверят… А вам, Жанночка, — обратился я к бывшей птичке, — придется обвинять во всем тупых американцев, наломавших дров. Никто ведь не поверит, что такой замечательный план разрушил какой-то посторонний агент-подставка. Тем более Штерн. Правильно я говорю?
— Благодарю за совет, — на ходу ответил американец. — Очень жаль, мистер Штерн, что вы были не с нами… Убейте его, — обратился он к Жанне уже на пороге дверей. — Или договоритесь с ним. Но меня уже тут нет. Андестенд?
— Убегаешь, Стив, — тоскливо сказала Жанна. Она вертела в правой руке пистолетик, словно раздумывая, не пустить ли его в ход немедленно.
— Отступаю, мэм, — с достоинством возразил американец. — И вам советую прислушаться к словам мистера Штерна. По-моему, сегодня выиграли не мы с вами…
Дверь хлопнула, и мы остались наедине с Жанной. И с молчащим телевизором в придачу. По экрану бегали какие-то камуфляжные солдаты по пустыне. Если не ошибаюсь, соотечественники сбежавшего Стивена. Скорее всего, передавали международные новости. Корреспондент Костя, стало быть, еще вникал в курс новых думских дел. Впрочем, первый канал ТВ меня на сегодня уже не интересовал. Чего бы я хотел — так это вернуться еще на тринадцатый, к «Чертовой дюжине». Сегодня был ИХ день.
Я вновь попробовал крепость веревок. Пока американец собирался, мне удалось оборвать еще несколько волокон о загогулину. Очень надеюсь, что Жанна не начнет стрелять в меня немедленно. Пожалуй, ее следует отвлечь.
— Ваш коллега вас покинул, — кротко заметил я Жанне. — Самое время уходить и вам самой. Но прежде — отпустить меня.
— Прежде я убью тебя, — спокойно ответила мне Жанна — Тебя, Яшенька, никогда не планировалось оставлять в живых. В любом случае ты бы слишком много знал. А теперь ты знаешь ну о-о-очень много. Без твоих показаний все эти милицейские гробокопатели смогут разве что похватать доппелей. Возможно, возьмут и Иринархова, хотя едва ли живым… Зато про участие, как ты выражаешься, Конторы в этом деле из посторонних знаешь только ты. Нет человека — нет и проблемы. У меня, конечно, теперь будут неприятности. Но за то, что я тебя все-таки убью, мне, надеюсь, будет сделано снисхождение…
— Не думаю, — твердо сказал я. — Скорее наоборот. — Веревки уже достаточно ослабели и, в принципе, их можно разорвать уже одним рывком. Но для страховки ликвидируем еще одно волоконце.
— Что ты имеешь в виду? — непонимающе спросила Жанна. — Опять фокусы?
— Целый аттракцион, — кивнул я и продолжил: — Переключите на тринадцатый канал — увидите.
Бывшая птичка Жанна, упрямо наставив на меня пистолетик, свободной рукой щелкнула по клавише. На экране возник кабинет внушительного вида; двое людей сидели друг против друга.
— Тот, что справа, — прокомментировал я, — журналист и мой приятель Дима Баранов. А тот, что слева, — не ваш ли начальник? Этот-этот, лысый, в штатском. Неужели своего шефа не признаете?
Жанна пыталась одновременно и держать меня в поле зрения и под прицелом, и глядеть на экран. В конце концов, она мудро выбрало первое. Смотреть, собственно, было необязательно. Достаточно было слушать.
— Как же так получилось, — вкрадчиво спрашивал Дима, — что ваше компетентное ведомство ничего не знало об этих двойниках? Или знало?
Лысый деятель из Феноменальной Секретной Конторы слушал Диму с кривой полуулыбочкой. Любой ответ был чреват скандалом. Поэтому был избран третий путь.
— Мы будем разбираться, — обтекаемо ответствовал лысый. — Вы со своим прямым эфиром застали меня буквально врасплох. Я пока не имею инструкций, какую информацию следует передать прессе…
Дима засмеялся оскорбительным смехом. Кадр подпрыгнул, и я сообразил, что это телеоператор «Чертовой дюжины», наверное, тоже не выдержал и хихикнул.
— Чего уж тут разбираться, — проговорил Баранов, — если не вы прессе, а пресса вам только что передала сенсационную информацию. А вот насчет чего вы не имеете инструкций, было бы крайне интересно узнать…
— Мы разберемся и примем меры, — повторил лысый всю ту же песню, причем его последние слова прозвучали с явной угрозой.
Но Дима, по-моему, ничуть не испугался.
— Разберитесь, — сказал он. — И мы, журналисты, тоже будем разбираться. А потом телезрители увидят, у кого лучше выйдет… Кстати, — проговорил Баранов уже не лысому, а прямо в камеру. — Мы располагаем данными о причастности здешнего ведомства ко всей этой истории. Данные были нам любезно предоставлены неким частным сыщиком, имя которого и нам, и вам, — тут Баранов сделал жест в сторону примолкшего начальника из Феноменальной Конторы, — известно. Предупреждаем вас, что, если с этим человеком хоть что-нибудь случится, все материалы будут немедленно обнародованы безо всяких дополнительных проверок и в полном объеме…
— Какие еще данные? Какой сыщик? — повысил голос феноменальный конторец. Кажется, ему еще не доложили, что труп в «мерседесе» — не я. Ничего, через десять минут доложат. Так, Дима, так.
— Такие данные и такой сыщик, — нагло ответил Баранов. — Я рад, что вы хорошо меня поняли. На этом мы заканчиваем наше интервью в прямом эфире с… — Дима назвал должность и звание собеседника. — Следите за новостями, дорогие телезрители. Вел передачу Дмитрий Баранов, специально для тринадцатого канала.
Жанна со злостью выключила телевизор. Я сказал:
— Милая Жанна, теперь убивать меня нельзя ни в коем случае. Вы меня охранять должны — чтобы на меня пылинка не упала. Потому что моя безвременная кончина будет самым лучшим и самым убедительным доказательством причастности вашей Конторы к этому грязному делу… Правда, — произнес я задумчиво, — я буду против, если охранять меня поручат именно вам, Жанна. Пожалуй, тогда мне придется отказаться от такой чести. Не люблю людей с двойными лицами. Даже если одно из них когда-то мне было симпатично. Андестенд?
Жанна в бешенстве посмотрела на меня, не опуская пистолета. Дуло было направлено прямо мне в лоб.
— Это блеф! — воскликнула она. — Меня-то не проведешь, я твои штучки знаю. Нет у тебя никаких данных, сведений и материалов…
— Отчего же, — не согласился я Последнее крепкое волоконце истерлось, и теперь я мог бы освободить руки. — В желтеньком «фиате» нашлось кое-что любопытное. Бумаги кое-какие, записи переговоров, а уж память компьютера была под завязку набита всякими штуками… Например, подготовительными наблюдениями за Генпрокурором и расчетами, как сделать, чтобы пегасы наверняка зацепили Саблина. Пунктуальные были ребятки, все фиксировали, на память не надеялись. Точнее, надеялись, но не на свою… Это ясно?
— Я убью тебя все равно! — крикнула Жанна. Она уже слабо контролировала себя. — Пусть начальство само разбирается, а я тебя прикончу… Ты, ты во всем виноват! — Господи, куда подевалась нежная тихая птичка, чей голос с легкой хрипотцой еще недавно сводил меня с ума? Неужели это и есть ее второе лицо? Смотри-ка, печально сообразил я, сейчас ведь цапнет. Стюардесса по имени Жанна. Котенок по имени Гав.
Правда, пока никаких поводов для волнения как будто не было.
Изображение думского здания в Охотном ряду, мелькнув в кадре, утвердилось в качестве фона за спиной торжественного комментатора.
— Итак, сегодня депутаты Государственной думы, — проговорил тот значительным голосом, — завершают прения по кандидатуре нового спикера нижней палаты. Напомню, что после вчерашнего изменения Конституции пост этот становится вторым по значению в государстве. Сами понимаете, какова мера ответственности. Включаем прямую трансляцию из Думы. Костя, ты в эфире, — добавил комментатор уже кому-то за кадром. Техника, как это всегда бывает в ответственный момент, сделала ведущим новостей маленькую подлянку, Костя не появился, зато куда-то в сторону поползло изображение. — Простите за накладку, это… — успел пробормотать расстроенный ведущий, после чего пропал и звук. На секунду весь экран занял огромный молчаливый циферблат, потом в динамик прорвалась сбивчивая ругань, после чего наконец появилась картинка думского зала заседаний.
Тут же послышался голос парламентского комментатора Кости. По всей видимости, он-то был уверен, что уже давно в эфире, и поэтому мы услышали его речь откуда-то с полуслова.
— …Практически все выступающие, каждому из которых по регламенту положено три минуты, — бодро понес невидимый Костя, — призывают голосовать коллег за одного и того же кандидата…
— Вот видишь, дорогой, — с улыбкой сказала мне Жанна, — как полезны эти доппельгангеры! Они в Думе самые активные, потому что работают не за страх… Вернее, не только за страх, но и…
— За деньги, — подсказал я машинально Просто чтобы поддержать интересный разговор. На самом деле думал я о том, что сейчас тихонько подвинусь и сгребу под себя пульт. Благо при помощи острой загогулины в диване пальцы мои стали чуть свободнее. Достаточно для того, чтобы поиграть с кнопочками дистанционного пульта. Люблю это занятие. Чувствуешь себя магом, вызывающим различных духов. Преимущественно из бездны. Ну-с, подождем еще секунд тридцать для разогрева аудитории…
Камера между тем демонстрировала нам панораму зала. Общий план, затем лица депутатов крупно. Возникали, неторопливо сменяя друг друга, изображения самых активных парламентариев, безусловных любимчиков всех телеоператоров. На трибуне царил сам Михаил Николаевич Полуэктов. Глядя исподлобья, он медленно ронял тяжелые кирпичи слов. Слова грудой падали возле трибуны, и скоро их можно было бы уже вывозить на самосвале.
— Лично я, как председатель парламентского комитета по телевидению, — увесисто говорил Полуэктов, — убежден: при всем богатстве выбора альтернативы Виталию Авдеевичу Иринархову нет и быть не может. Все попытки властей дискредитировать этого мужественного человека оказались безрезультатными. Лопнули, как мыльный пузырь. И наш новый коллега…
Оператор вновь показал нам лица видных активистов. Вот кудрявый Яворский с выражением искренней радости глядит в камеру. Вот отец Борис Карасев энергично обмахивается какой-то газеткой-таблоидом, типа «Скандалов». Вот мрачноватый шишколобый Крымов удовлетворенно откинулся на спинку своего кресла. Тут же и грузный Коломиец весело ковыряет в зубах, вольготно развалясь на своем седалище. А кто там еще? Кругликов, потерявший память? Муравин с Зенкиным, шерочка с машерочкой? Все промелькнули перед нами, все побывали тут…
Камера обозрела все ряды, но Полуэктов еще продолжал, и оператор поехал по второму кругу. Снова возник Михаил Николаевич на трибуне в окружении кирпичей своего красноречия, потом… Пора, решил я и, изловчившись, ткнул кнопку тринадцатого канала.
На экране появилось расстеленное полотно армейского брезента, вокруг которого прохаживались озабоченные люди в милицейской форме, что-то измеряя и записывая. Щелкали блицы фотоаппаратов, люди разговаривали вполголоса. Оператор тринадцатого канала приблизил объектив к тому, кто лежал на брезенте… Вернее, ЧТО лежало.
— Сорри! — булькнул американец и выскочил за дверь. Даже для профессионала из Агентства увиденное оказалось тяжеловатым испытанием. Одно дело — просто знать и совсем другое — наблюдать самому. Я услышал, как за стеной, в ванной фальшивого мистера Макдональда буквально выворачивает наизнанку. Я тоже испытывал тошноту, но держался: злость помогала мне сохранять форму. У Жанны, как я и ожидал, нервы оказались покрепче, чем у ее американского бой-френда и коллеги. Мельком я заметил, как побелели костяшки ее пальцев, вцепившихся в спинку соседнего стула.
— Смотрите, — сказал я Жанне сквозь зубы. — Вы ведь ЭТОГО хотели?
Зрелище в самом деле было ужасным. Нечто подобное мне доводилось видеть только в кинохронике, посвященной Освенциму или Треблинке. Но то были черно-белые размытые и нечеткие кадры-документы, а здесь отличная японская оптика плюс видеопленка «Кодак» создавали невыносимый эффект присутствия. Казалось, что именно здесь, в нашей комнате на длинной полосе брезента, были разложены люди, перепачканные землей. Мертвые люди, мертвее не бывает. Некоторые из них, видимо, были закопаны недавно, и тление еще не скрыло черт их лиц. Ближе всего к камере лежало тело грузного человека в синем костюме. Возле него сидела овчарка со свалявшейся шерстью и уже не выла — наверное, выбилась из своих собачьих сил, — а только тихо поскуливала. Тоненько-тоненько, как ребенок.
— Узнаете? — спросил я в пространство. Голос у меня был хриплым, будто тоже чужим. — Это депутат Полуэктов. Настоящий. А это, — я щелкнул клавишей, и на экране возникла снова трибуна, — тоже Полуэктов. Доппельгангер… — Надо отдать должное мастерам из «ИВЫ». Двойник Полуэктова был буквально братом-близнецом оригинала, и это-то выглядело страшнее всего! Один и тот же человек, как в кошмарном сне без названия, одновременно лежал на брезенте, обратив к небу мертвое лицо, и важно разглагольствовал с трибуны. Думаю, что сейчас многие москвичи, как и я, не могли оторваться от экранов и в панике щелкали переключателями своих телевизоров. Щелк — и муха садится на зеленоватый лоб мертвеца. Щелк — и живой оратор отпивает из стакана глоток витаминизированного молочка. Одно и то же лицо: первое — и второе. Кто поймет, какое — где?…
— Мы обнаружили уже более полусотни захоронений вдоль всех магистралей, ведущих из Москвы… — произнес за кадром усталый милицейский голос. Кажется, это был мой бывший начальник майор Окунь. — На Можайском шоссе, на Варшавском, на Волоколамском, на Киевском… Несколько могил было на Окружной… работы продолжаются, мы задействовали армейских саперов и добровольцев из похоронной фирмы «Норд». Точное число погибших пока не…
Я щелкнул кнопкой пульта. Камера показала румяного кудрявого Яворского, капризно сжавшего губы. Щелк — и точно такие же кудри, только измазанные черноземом, возникли перед нашими глазами.
Щелк — депутат Крымов сосредоточенно чешет в затылке.
Щелк — мертвый Крымов с родинкой на шее неподвижно раскинулся на брезентовом ложе, задрав кверху кадык.
Щелк — отец Борис Карасев зевнул и раскрыл газетку с певицей Мадонной на обложке.
Щелк — у мертвого отца Бориса Карасева ряса нелепо задралась, приоткрыв простые цивильные брюки.
Щелк — мертвый.
Щелк — живой.
Мертвый-живой-мертвый-живой-мертвый. Живые и мертвые, серия последняя.
— Сорри, — еще раз извинился слабым голосом американец, входя.
Жанна, очнувшись, резко ткнула меня в бок и завладела дистанционным пультом. Хорошо, что не догадалась проверить крепость веревок.
Мелькание первых и вторых лиц прекратилось. На экране устойчиво возникла Дума, но в зале уже не было никакого порядка. Депутаты вскакивали с мест, что-то выкрикивали, бегали от микрофонов к президиуму, к дверям… Очевидно, весть о прямом эфире тринадцатого канала вызвала смятение в думских рядах. Полуэктов-доппель на экране изменился в лице, и зеленоватая бледность его лба страшно совпала с только что увиденным цветом мертвой кожи. Закадровый парламентский комментатор Костя, поняв, что происходит что-то не по программе, на пару секунд заткнулся. После чего пискнул: «По техническим причинам…» Картинка опять уплыла, звук заглох. Секунд десять на экране красовался безмолвный циферблат, у которого секундная стрелка двигалась в обратную сторону. Затем часы перевернули, стрелка пошла в правильном направлении, однако кадр тут же сменился. По экрану быстрым аллюром промчались в молчаливом танце несколько маленьких лебедей, а следом за ними появился поющий Кобзон, беззвучно раскрывающий рот. Судя по тому, что Кобзон здесь был молодой, запись была старая.
— Финита ля комедия, — проговорил я по-прежнему хриплым, чужим голосом. — Не бывать Авдеичу спикером. Вообще ничему не бывать.
Беззвучного Кобзона наконец-то сменил звучащий диктор. Уже не тот, что вел программу с самого начала.
— Приносим извинения за технические неполадки в прямом эфире, — произнес он дежурным тоном. — В Думе возникли небольшие проблемы. Наш корреспондент сейчас вникает в курс дела, и минут через пятнадцать мы опять дадим ему эфир для разъяснений. Продолжаем новости. Забастовка строителей храма Христа Спасителя продолжается, Патриархия по-прежнему не может согласовать с Минфином процент участия в ассигнованиях на строительство каждой из сторон… — В кадре появились хмурые дядьки в робах, покуривающие возле возведенного фундамента… — Премьер-министр России Степанов продолжает свой визит в Соединенные Штаты, сейчас его принимают фермеры штата Техас… — Камера показала премьера в огромной ковбойской шляпе и в окружении таких же ковбоев помельче…
Жанна выключила звук, но пульт из рук уже не выпустила.
— Ч-черт… — тускло произнесла она и добавила не мне, а Стивену: — Как вы понимаете, Стив, наше Управление к этому никакого касательства не имеет. Мы потрясены этой трагедией, и тех, кто виновен в убийствах, строго накажем…
— О'кей, — бросил в ответ фальшивый Макдональд, поспешно одеваясь и собирая вещи. — Наше Управление приносит соболезнование вашему. Надеемся, что мистер Иринархов не уйдет от справедливого суда… Но мне, извините, пора. Я решил вылететь обратно в Штаты сегодня же. Увы, посещение музеев придется отложить до следующего раза…
— Счастливо долететь, мистер… э-э… Стивен, — проговорил я. После того как страшные кадры исчезли, мой голос, кажется, начинал возвращаться к норме. — Надеюсь, что не вас сделают козлом отпущения за провал операции. В вашем Агентстве, я слышал, работают суровые люди, которые не любят проигрывать. Валите все на русских коллег, вам поверят… А вам, Жанночка, — обратился я к бывшей птичке, — придется обвинять во всем тупых американцев, наломавших дров. Никто ведь не поверит, что такой замечательный план разрушил какой-то посторонний агент-подставка. Тем более Штерн. Правильно я говорю?
— Благодарю за совет, — на ходу ответил американец. — Очень жаль, мистер Штерн, что вы были не с нами… Убейте его, — обратился он к Жанне уже на пороге дверей. — Или договоритесь с ним. Но меня уже тут нет. Андестенд?
— Убегаешь, Стив, — тоскливо сказала Жанна. Она вертела в правой руке пистолетик, словно раздумывая, не пустить ли его в ход немедленно.
— Отступаю, мэм, — с достоинством возразил американец. — И вам советую прислушаться к словам мистера Штерна. По-моему, сегодня выиграли не мы с вами…
Дверь хлопнула, и мы остались наедине с Жанной. И с молчащим телевизором в придачу. По экрану бегали какие-то камуфляжные солдаты по пустыне. Если не ошибаюсь, соотечественники сбежавшего Стивена. Скорее всего, передавали международные новости. Корреспондент Костя, стало быть, еще вникал в курс новых думских дел. Впрочем, первый канал ТВ меня на сегодня уже не интересовал. Чего бы я хотел — так это вернуться еще на тринадцатый, к «Чертовой дюжине». Сегодня был ИХ день.
Я вновь попробовал крепость веревок. Пока американец собирался, мне удалось оборвать еще несколько волокон о загогулину. Очень надеюсь, что Жанна не начнет стрелять в меня немедленно. Пожалуй, ее следует отвлечь.
— Ваш коллега вас покинул, — кротко заметил я Жанне. — Самое время уходить и вам самой. Но прежде — отпустить меня.
— Прежде я убью тебя, — спокойно ответила мне Жанна — Тебя, Яшенька, никогда не планировалось оставлять в живых. В любом случае ты бы слишком много знал. А теперь ты знаешь ну о-о-очень много. Без твоих показаний все эти милицейские гробокопатели смогут разве что похватать доппелей. Возможно, возьмут и Иринархова, хотя едва ли живым… Зато про участие, как ты выражаешься, Конторы в этом деле из посторонних знаешь только ты. Нет человека — нет и проблемы. У меня, конечно, теперь будут неприятности. Но за то, что я тебя все-таки убью, мне, надеюсь, будет сделано снисхождение…
— Не думаю, — твердо сказал я. — Скорее наоборот. — Веревки уже достаточно ослабели и, в принципе, их можно разорвать уже одним рывком. Но для страховки ликвидируем еще одно волоконце.
— Что ты имеешь в виду? — непонимающе спросила Жанна. — Опять фокусы?
— Целый аттракцион, — кивнул я и продолжил: — Переключите на тринадцатый канал — увидите.
Бывшая птичка Жанна, упрямо наставив на меня пистолетик, свободной рукой щелкнула по клавише. На экране возник кабинет внушительного вида; двое людей сидели друг против друга.
— Тот, что справа, — прокомментировал я, — журналист и мой приятель Дима Баранов. А тот, что слева, — не ваш ли начальник? Этот-этот, лысый, в штатском. Неужели своего шефа не признаете?
Жанна пыталась одновременно и держать меня в поле зрения и под прицелом, и глядеть на экран. В конце концов, она мудро выбрало первое. Смотреть, собственно, было необязательно. Достаточно было слушать.
— Как же так получилось, — вкрадчиво спрашивал Дима, — что ваше компетентное ведомство ничего не знало об этих двойниках? Или знало?
Лысый деятель из Феноменальной Секретной Конторы слушал Диму с кривой полуулыбочкой. Любой ответ был чреват скандалом. Поэтому был избран третий путь.
— Мы будем разбираться, — обтекаемо ответствовал лысый. — Вы со своим прямым эфиром застали меня буквально врасплох. Я пока не имею инструкций, какую информацию следует передать прессе…
Дима засмеялся оскорбительным смехом. Кадр подпрыгнул, и я сообразил, что это телеоператор «Чертовой дюжины», наверное, тоже не выдержал и хихикнул.
— Чего уж тут разбираться, — проговорил Баранов, — если не вы прессе, а пресса вам только что передала сенсационную информацию. А вот насчет чего вы не имеете инструкций, было бы крайне интересно узнать…
— Мы разберемся и примем меры, — повторил лысый всю ту же песню, причем его последние слова прозвучали с явной угрозой.
Но Дима, по-моему, ничуть не испугался.
— Разберитесь, — сказал он. — И мы, журналисты, тоже будем разбираться. А потом телезрители увидят, у кого лучше выйдет… Кстати, — проговорил Баранов уже не лысому, а прямо в камеру. — Мы располагаем данными о причастности здешнего ведомства ко всей этой истории. Данные были нам любезно предоставлены неким частным сыщиком, имя которого и нам, и вам, — тут Баранов сделал жест в сторону примолкшего начальника из Феноменальной Конторы, — известно. Предупреждаем вас, что, если с этим человеком хоть что-нибудь случится, все материалы будут немедленно обнародованы безо всяких дополнительных проверок и в полном объеме…
— Какие еще данные? Какой сыщик? — повысил голос феноменальный конторец. Кажется, ему еще не доложили, что труп в «мерседесе» — не я. Ничего, через десять минут доложат. Так, Дима, так.
— Такие данные и такой сыщик, — нагло ответил Баранов. — Я рад, что вы хорошо меня поняли. На этом мы заканчиваем наше интервью в прямом эфире с… — Дима назвал должность и звание собеседника. — Следите за новостями, дорогие телезрители. Вел передачу Дмитрий Баранов, специально для тринадцатого канала.
Жанна со злостью выключила телевизор. Я сказал:
— Милая Жанна, теперь убивать меня нельзя ни в коем случае. Вы меня охранять должны — чтобы на меня пылинка не упала. Потому что моя безвременная кончина будет самым лучшим и самым убедительным доказательством причастности вашей Конторы к этому грязному делу… Правда, — произнес я задумчиво, — я буду против, если охранять меня поручат именно вам, Жанна. Пожалуй, тогда мне придется отказаться от такой чести. Не люблю людей с двойными лицами. Даже если одно из них когда-то мне было симпатично. Андестенд?
Жанна в бешенстве посмотрела на меня, не опуская пистолета. Дуло было направлено прямо мне в лоб.
— Это блеф! — воскликнула она. — Меня-то не проведешь, я твои штучки знаю. Нет у тебя никаких данных, сведений и материалов…
— Отчего же, — не согласился я Последнее крепкое волоконце истерлось, и теперь я мог бы освободить руки. — В желтеньком «фиате» нашлось кое-что любопытное. Бумаги кое-какие, записи переговоров, а уж память компьютера была под завязку набита всякими штуками… Например, подготовительными наблюдениями за Генпрокурором и расчетами, как сделать, чтобы пегасы наверняка зацепили Саблина. Пунктуальные были ребятки, все фиксировали, на память не надеялись. Точнее, надеялись, но не на свою… Это ясно?
— Я убью тебя все равно! — крикнула Жанна. Она уже слабо контролировала себя. — Пусть начальство само разбирается, а я тебя прикончу… Ты, ты во всем виноват! — Господи, куда подевалась нежная тихая птичка, чей голос с легкой хрипотцой еще недавно сводил меня с ума? Неужели это и есть ее второе лицо? Смотри-ка, печально сообразил я, сейчас ведь цапнет. Стюардесса по имени Жанна. Котенок по имени Гав.