Страница:
— Подозрительно, — согласился Дима. — Но не более. Почему бы не предположить, что они действительно не сошлись характерами? Ну, а что она странно смотрела на него — так это, Яков Семенович, не криминал. Иногда наутро и мои подруги так на меня глядят, что впору провалиться сквозь землю… И что же, меня из-за этого прикажете тоже в доппели записывать?
— Вы правы, Дима, — признался я невесело. Каждый случай по отдельности и впрямь казался ерундой, анекдотом. Но вместе они все равно складывались в бомбу. В кумулятивный снаряд. Вопрос в том, сумеем ли мы убедить всех, что гром может вот-вот грянуть.
— Яков Семеныч, послушайте, — проговорил Дима. — В нашем списочке почти сотня имен. И почти с каждым из них, как я теперь понимаю, связана какая-нибудь мелкая странность. Костюмы, развод, забытый английский, родинка на шее…
— И всех, заметьте, связывает еще кое-что, — добавил я. — У всех них случился внезапный бзик на почве «ИВЫ». Вспомните хотя бы Крымова.
— Это тоже к делу не подошьешь, — возразил Баранов. — Человеку свойственно меняться. Вчера был демократом, сейчас вовсю болеет за державу. И наоборот: раньше был инструктором ЦК, а теперь несет коммунистов в хвост и в гриву… Что уж тут удивительного, что думцы разом возлюбили богатую суперкомпанию. В наше время…
Диму прервал резкий и неприятный звук зуммера. На приборной панели замигал красный глазок.
— Что это? — с недоумением поинтересовался Баранов. — Кто-то нас вызывает по рации?
— Это не нас, — обнадежил я журналиста Диму, — а тех милых ребят с винтовкой, которых я… в общем, которые сейчас находятся в другом месте.
Баранов мрачно покивал.
— Будем отвечать на вызов? — спросил он.
— А почему бы и нет? — Я пожал плечами. — Зачем людей разочаровывать? — И с этими словами я снял трубку.
— Восьмой-восьмой, я первый! — пробился сквозь шумы эфира далекий голос. — Почему не докладываете, прием.
— Первый, я восьмой! — проорал я в ответ не задумываясь. — Докладываю. Все идет в соответствии… — При такой слышимости я ничуть не рисковал. Шум и треск разрядов скрадывал индивидуальные особенности любого голоса. Разобрать можно было только слова, и импортная радиотехника была тут совершенно бессильна перед помехами промышленного мегаполиса. Да здравствует московский эфир — самый грязный эфир в мире! Ура.
— Восьмой-восьмой! — опять с натугой прорвался голос из динамика. — Немедленно, повторяю, немедленно доводите до конца работу по плану «Свердлов»!… Как поняли, прием.
— Первый, я восьмой! — отрапортовал я в микрофон. — Работа по плану «Свердлов» уже завершена. Занимаемся утилизацией объекта… Прием.
Из динамика послышались свист, треск, скрежет и чуть ли не вой мартовских котов. Сквозь завывания эфира донеслось короткое: …лодцы! — и я со спокойной совестью отключил рацию.
Дима поглядел на меня с любопытством. По всей видимости, моя наглость ему нравилась. Жаль, что он не видел меня в аэропорту или в образе монтера Скорлупкина. Увы, такие роли на бис уже не исполняются.
— А кто такой Свердлов? — поинтересовался Баранов. — И что такое довести до конца работу?…
— Полагаю, что Свердлов — ваш покорный слуга, — скромно пояснил я. — Хозяева бывших владельцев этой машины любят придумывать очень простенькие прозвища, чтобы все было понятно. Меня зовут как? Яков. Значит, буду Свердлов, для удобства…
— Погодите, Яков Семенович, — не дал мне договорить Баранов. — А какую-такую работу по вам нужно срочно завершить?
Я небрежно мотнул головой в сторону футляра с винтовкой.
— Помните, Дима, что я вам рассказывал о разговоре с бородачом? Вас прикончат либо ваши, либо наши. Как видно, они уже знают, что ребята из «ИВЫ» облажались, и вынуждены сами заштопывать брешь. Теперь я официально покойник, и я надеюсь побыть в этом качестве хотя бы сутки.
Баранов помрачнел:
— Да уж, попали мы в переплет…
— Вы еще можете сойти с этого поезда, — предложил я Диме. — Это действительно очень опасно. Не хочу специально вас подставлять. Еще есть время, подумайте… Я пойму и не буду в претензии.
Журналист Дима обиженно фыркнул:
— С ума сошли! Кто же по доброй воле от такого материала откажется? Раз уж вы меня втянули, то от меня не отвертитесь. В случае удачи — эксклюзив мой, имейте в виду. Я и ребятам своим то же самое скажу…
Я улыбнулся:
— Кушайте на здоровье. Только не подавитесь.
— Это они у нас подавятся, — серьезно произнес Баранов. — Ну, куда теперь? Рискнем в Думу?
— Почти, — ответил я. — В ветеринарную лечебницу. А по дороге заедем еще в одну похоронную контору. Не возражаете?
— Полный набор удовольствий, — пробормотал Дима. — А кладбище в нашу программу не входит?
— Как знать… — философски сказал я, заводя мотор. — Рано или поздно кладбища не избежать. Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Это, кажется, Экклезиаст.
— Спасибо, утешили, — кисло произнес Баранов. — Ну что, едем в морг?
Я свободной от руля правой рукой похлопал Диму по плечу:
— Всего лишь в погребальную фирму с хорошим названием «Норд». Для справки: норд — означает север. Ничего страшного.
— Вреден север для меня, — машинально отозвался Баранов. Кажется, и у него голова была набита цитатами на все случаи жизни.
Когда мы притормозили во дворике «Норда» почти у самых дверей, утренний наряд на земляные работы был уже отобран и полдюжины бомжей кучковались у входа просто так, на всякий случай. На лишний билетик. Увидев наше авто, они благоразумно отступили, сообразив, что мы с Димой — им не конкуренты. Однако после того, как я вышел из машины, трое — по меньшей мере — бомжей опешили. Они еще помнили меня как чернявого новичка в таком же непотребном, как и у них, одеянии — рядового соискателя должности третьего могильщика. Теперь же перед их взорами предстал богато одетый господин, да еще и на иномарке, и вдобавок блондинистого вида.
— Эй, — несмело проговорил один из бомжей, готовый к немедленному отступлению. — Это ты, что ли? Ты кто?
Я окинул критическим взглядом эту невостребованную рабочую силу. Конечно, Миша Алехин уже отобрал для «Норда» на сегодня тех, что получше. Но, может статься, понадобятся и эти. Времени мало, придется лопать, что дают.
— Кто я? — повторил я как бы в глубоком раздумье. — Я — ваш счастливый выигрыш в Спортпрогноз. А может, я — ваша белая горячка. Смотря как себя будете вести. Если хотите сегодня попасть в наряд сверх плана, ждите здесь и час, и два, пока за вами не приедут.
Бомжи оживленно переглянулись.
— Аванс бы… — слегка уже обнаглев, протянул все тот же бомж.
Я немедленно показал ему кулак:
— Хватит аванса?
Бомжи потупились: это слово в международном языке жестов они знали.
— И учтите, — твердо добавил я. — Если кто-то из вас примет до работы, разговор с ним будет короткий.
— Мы его снимем с пробега, — с суровым видом поддержал меня журналист Дима. А затем мы, не тратя больше слов, прошли в дверь «Норда» и постучались в кабинет Алехина.
Мы успели вовремя. Мишка уже одевался в свой кожаный эсэсовский плащик и явно хотел улизнуть по своим делам. Однако, увидев нас, отложил эти намерения.
— Привет! — сказал он мне и вежливо кивнул Баранову.
— Дима, это спец похоронного бизнеса Михаил Алехин, — поздоровавшись, представил я. — А это, Мишук, ведущий журналист Москвы Дмитрий Баранов, корреспондент всех газет.
— Всех газет, кроме «Державы» и «Вечера», — счел нужным уточнить Дима. — В фашистские газеты я, извините, не пишу…
— Да и я их, извините, не читаю… — в тон ему отозвался Алехин.
— Вот и познакомились, — подытожил я. — Теперь к делу…
За пятнадцать минут я, не вдаваясь в подробности, изложил Алехину все то, что знал, о чем догадывался и чего боялся. Мишкина реакция была предсказуемой.
— Вы оба спятили, — проговорил он.
Тогда Баранов прокрутил ему пару записей со своего диктофона, а я показал кое-какие бумажки, обнаруженные в трофейной машине.
— Там еще винтовка есть, — заключил я. — Та самая, из которой Черника убили. Если не веришь, могу принести показать…
— Вы спятили, ребята, — произнес Алехин, но уже другим тоном. Почти ласковым, каким общаются с самоубийцами, уже стоящими на карнизе. — «ИВА» вас раздавит, пискнуть не успеете. Слышали последнюю новость? Дума приняла новую поправку к Конституции, подавляющим большинством, между прочим. Теперь спикер нижней палаты будет у нас вроде вице-президента. Чуть что с Президентом — и спикер у руля всей Руси. Как вам новость?
— Ожидалась, — кивнул я. — И спикера, конечно, теперь переизбирают?
— А вы как думали? — криво усмехнулся Алехин. — По телевизору сказали, что голосование будет завтра. Соберут полный кворум, и тогда…
— Не завидую Президенту, — жестко сказал Дима Баранов. — При Иринархове он наверняка не заживется. Как только Авдеича сделают спикером, наш Президент останется последней ступенечкой…
Я посмотрел на очень серьезного Мишку.
— В принципе, — проговорил я, — вашему «Норду» выигрыш Иринархова будет только на руку. У вас сразу работы прибавится. Резко…
Алехин тут же покраснел, надулся и ответил с обидой:
— Оскорблять-то нас зачем, Яшка? Стервятниками-то зачем нас выставлять? Если Авдеич придет, всем хана будет, и «Норд» наш без надобности. Для братских могил наша квалификация не нужна.
Баранов спросил негромко:
— Значит, вы нам все-таки поможете?
— Нет, — отозвался Алехин. — Боюсь, что фирма «Норд» вам помогать не будет. Наших парней лучше не впутывать, да и не поверят они вам… Но вот я вам помогу. Считайте, что у меня тоже крыша поехала.
— Массовый психоз продолжается, — искренне обрадовался Дима. — А я уж боялся, что нам одним все придется делать: ручками, ручками…
— Придется, — успокоил журналиста Алехин — Земснарядов не держим-с. Тонкая у нас работа, можно сказать, ювелирная. Золотых рук требует.
— Не все то золото… — моментально выдал пословицу неутомимый Баранов. — Ой, извините, — поправился он. — Это уже инстинктивно. Однажды имел глупость заучить словарь пословиц и крылатых выражений. Думал, для работы подойдет. Думал, в статьях станет больше искрометной народной мудрости.
Я прервал разговор двух молодых мудрецов.
— Двинулись, — сказал я. — И поторопимся. Присоединяйся, Мишук.
— А куда двинулись? — на всякий случай спросил Алехин, когда мы выехали из дворика. Обнадеженные бомжи-землекопы проводили нашу машину преданными взглядами. Можно было не сомневаться, что они теперь никуда не денутся: появление в нашей компании могущественного нарядчика убедило их в серьезности наших намерений.
— Куда мы двинулись? — повторил я алехинский вопрос. — Да так, собачку проведать.
Новая областная ветлечебница располагалась на окраине Москвы, неподалеку от Окружной. Высокий сутулый главветврач, которого я на всякий случай предупредил по телефону, уже ждал нас. Без лишних разговоров он сразу повел нас среди вольеров с собаками, немного поплутал, но наконец остановился возле большой клетки. Овчарка, лежащая на соломенной подстилке, устало и безразлично поглядела на нас и даже не тявкнула.
— Можете забирать, если хотите, — сказал главный ветеринар. — Мы уже собирались ее усыплять. Отличный экземпляр, но все боялись связываться.
— Отчего же боялись? — не отрывая глаз от овчарки, полюбопытствовал Алехин. Насколько я помню, он с детства нашего босоногого был неравнодушен к собакам. Вечно прикармливал каких-то дворняжек, тайком от родителей.
— Вначале думали, что бешеная, — пояснил наш провожатый. — Чуть было сразу не пристрелили. Хорошо еще, наш санитар заметил, как она воду лакала… Привезли сюда. Хозяин, ясное дело, от собаки сразу отказался после того случая. Ему еще руку толком не успели перебинтовать, а он уже орет: уберите, мол, от меня эту дрянь. Делайте, мол, с этой тварью что хотите. Хоть на мыло отправьте. Вот мы ее и забрали к себе. Думали сначала подыскать ей нового хозяина, какого-нибудь инвалида из общества слепых. Мы часто так делаем. Некоторые даже приходили, но послушают ее историю — и уходят восвояси. Раз она, дескать, одного своего хозяина покусала, то где, спрашивается, гарантия, что и нового хозяина не загрызет… Она, кстати, первую неделю очень нервно себя вела. Вольер трясла, почти ничего не ела, не подпускала никого — и так выла, что нам самим жутко делалось. Как по покойнику выла, честное слово. Сейчас, правда, притихла. Выдохлась, наверное…
Я взглянул на овчарку. Возмутительница спокойствия измученно смотрела на пришельцев.
— Голда, — позвал я. — Эй, Голда, пойдешь с нами?
При звуках собственного имени овчарка насторожилась. Она поднялась со своего места и медленно подошла к сетке.
— Погоди, дай я с ней поговорю, — оттеснил меня Алехин. Он присел на корточки у самого вольера и, по-прежнему глядя на собаку, спросил у ветеринара: — Есть, тут какая-нибудь еда?
Главный ветеринар пошарил у себя в кармане халата, извлек замусоленный кусочек сахара и, протянув его Мишке, предупредил:
— Не станет она его брать. Сколько мы ни пытались, из рук ничего не берет. Если только в миске оставить и уйти, тогда, может быть, и съест.
— Посмотрим, — пробормотал Алехин, взял сахар и положил его на ладонь. — Голда, — сказал он овчарке. — Не бойся, Голда… Все тебя предали, да? Возьми, погрызи, это вкусно… — Держа на ладони сахар, Мишка одновременно приоткрыл дверцу вольера.
Главный ветеринар на всякий случай отошел подальше.
Овчарка сделала шаг в сторону алехинской руки и негромко зарычала.
— Голда, — спокойно сказал Мишка, не убирая руки. — Мы друзья, Голда… Понимаешь?
Дима Баранов шепнул мне на ухо:
— Интересно, почему он собаку так назвал? Есть же нормальные собачьи клички, имена-то человеческие зачем давать…
— Для некоторых в этом и есть особый кайф, — тоже шепотом ответил я. — У нашего отставного вице тоже, говорят, спаниеля Ароном кличут. Удобно. Словно у тебя живет домашний еврей. Если у тебя плохое настроение, можешь эту собачью морду назвать как хочешь. Или задать ей трепку. Кого-то, возможно, это успокаивает…
Главный ветеринар вдруг проговорил изумленно:
— Надо же, взяла!
Мы увидели, как овчарка осторожно слизнула сахар с Мишкиной ладони, а тот тем временем тоже очень осторожно погладил собаку по мохнатой шее.
— Ошейник есть? — отрывисто спросил он у ветеринара. Тот запустил руку в другой карман своего халата и вытащил целый ворох кожаной собачьей амуниции.
— Возьмите, — произнес он, выбрав из вороха ошейник и поводок. — Намордника, правда, у меня лишнего нет.
— Намордник ей не нужен, — строго ответил Алехин, повязывая Голде ошейник с таким видом, словно он завязывал ей бантик. Овчарка больше не рычала. — Она никого не укусит… Пошли, Голда!
И мы уже вчетвером — я, Баранов и Мишка с собакой — покинули прибежище современных айболитов. Главный айболит проводил нас до выхода и распрощался со всеми, а особенно уважительно — с Мишкой.
— Ловко ты, — признал я, когда мы заняли места в машине: я с Димой на переднем, Алехин с овчаркой — на заднем. — Тебе надо клуб собаководста организовывать. Хоронить-то каждый может научиться, а вот с животными ладить…
— Я предпочитаю с животными ладить в неформальной обстановке, — возразил Мишка. — А питомник или там КСС — это как в армии. Общайтесь через не хочу. Собаки — очень чуткий народ. Чиновников не любят, даже чиновников по собачьим делам. Нельзя, понимаешь, сделать любовь к собакам профессией. Это почти все равно, что на панель идти…
Дима Баранов собирался что-то сказать в ответ, но потом передумал. Ему самому, который вовсю эксплуатировал свою любимую музу, это объяснение наверняка показалось неубедительным.
— Поедем по Окружной, — сообщил я, сверяясь с картой. — Помнишь, Михаил, где вы для «ИВЫ» ямы для установки стендов выкапывали?
— Очень приблизительно, — ответил Алехин. — Этих ямок было полным-полно, всех и не упомнишь. К тому же, чуть не забыл, они у нас потом забрали все записи, где и чего мы нарыли. Чтобы конкуренты, дескать, не пронюхали. Так и сказали… Но чего нам гадать? — сообразил Мишка. — Они ведь уже наверняка свои транспаранты поставили. Время-то у них было…
— Поглядим, — неопределенно сказал я, сверяясь вновь то с картой, то с дискетой, чье содержимое я вновь вывел на дисплей.
Через четверть часа я притормозил.
— Здесь копали? — спросил я у Алехина. Тот высунулся из кабины, осмотрел окрестности и сказал без особой уверенности:
— Что-то припоминаю. Но здесь нет никакого транспаранта! Ерунда какая-то.
Дима Баранов уже знал, что я собираюсь сейчас сделать.
— Может, сперва ребят позовем? — тихо спросил он. — Страшновато как-то мне.
— Позовем, — согласился я. — Куда же без них? На них-то вся надежда. Но сначала мы место точно обнаружим. Мишка, выведи собаку и скомандуй, чтобы искала.
— А чего искала? — с недоумением осведомился Алехин, но собаку вывел и попросил: — Голда, ищи! След!
Овчарка потрусила к обочине, затем вдруг замерла на мгновение, натянула поводок и рыскнула куда-то вправо. Мишка едва удержался на ногах, но не упал, а лишь выпустил поводок. Мы услышали шорох листьев, а потом вдруг страшный и жалобный вой. Через несколько секунд мы обнаружили овчарку: разгребая листья и дерн, она отчаянно скулила, и Мишке стоило больших сил оттащить ее от ямки, которую она уже начала копать. Мы замерли. Мне показалось, что на дне ямки мелькнуло что-то синее.
— Теперь вы все поняли? — спросил я у Алехина. — Поверили? — обратился я уже к Баранову. Оба молча кивнули.
— Еще доказательства требуются?
Баранов помотал головой и ответил хрипло:
— Какие тут, вашу мать, еще доказательства?
— Ну, тогда приступайте, — сказал я, еще раз внятно повторил, что кому надлежит делать, и отдал Алехину дискету.
Мы покинули страшное место, молча доехали до ближайшей станции метро, после чего я высадил из машины двух людей и одну собаку.
— Меня не ищите, — объявил я. — До завтра я продолжаю числиться в покойниках. И от вас, ребятки, зависит, вернусь ли я завтра в общество живых.
— А может, тебе тоже с нами? — неуверенно сказал Мишка.
— Правда, Яков Семеныч, — поддержал Баранов. — Все-таки вы не один будете, и собака у нас, и друзей моих позовем…
— Нет, братцы, — твердо возразил я. — Спасибо, но нет. Я эту кашу заварил, мне ее до конца и расхлебывать. Справлюсь сам. Главное — вы не подведите.
Алехин, Баранов и собака Голда скрылись в дверях метро, а я задумался. Сказать было значительно проще, чем сделать. Я чувствовал, что легко эту кашу из топора расхлебать никак не удастся, и мне вдруг безумно захотелось не делать этих последних шагов, не докапываться до всего. Докапываться не до всего. Обмануть себя, уверить, что ТУТ-ТО я ошибаюсь.
Однако я вспомнил Гошку, прокурора Саблина, потом всех остальных и даже Лебедева с удивленным выражением мертвого лица. Даже Лебедева и даже Петрищева, которых мне как будто вовсе не было жаль…
Дом этот я нашел быстро, но вот с подъездом пришлось помучиться. Особняк был старый, многократно перестраивался, достраивался, ремонтировался, и нумерация квартир была весьма запутанной. Однако я был упорен и в конечном итоге нашел нужный номер.
Открыла мне пожилая женщина, невысокого роста, седая. Волосы ее были зачесаны назад, половину лица занимали очки в простой пластмассовой оправе…
— Что вам угодно, молодой человек? — спокойно спросила женщина.
Я продемонстрировал ей свое просроченное МУРовское удостоверение и задал вопрос:
— Ваша фамилия Володина, не так ли?
— Володина, — подтвердила пожилая женщина.
— Я хотел бы с вами побеседовать о Жанне… о Жанне Сергеевне. Можно?
Глава 4
— Вы правы, Дима, — признался я невесело. Каждый случай по отдельности и впрямь казался ерундой, анекдотом. Но вместе они все равно складывались в бомбу. В кумулятивный снаряд. Вопрос в том, сумеем ли мы убедить всех, что гром может вот-вот грянуть.
— Яков Семеныч, послушайте, — проговорил Дима. — В нашем списочке почти сотня имен. И почти с каждым из них, как я теперь понимаю, связана какая-нибудь мелкая странность. Костюмы, развод, забытый английский, родинка на шее…
— И всех, заметьте, связывает еще кое-что, — добавил я. — У всех них случился внезапный бзик на почве «ИВЫ». Вспомните хотя бы Крымова.
— Это тоже к делу не подошьешь, — возразил Баранов. — Человеку свойственно меняться. Вчера был демократом, сейчас вовсю болеет за державу. И наоборот: раньше был инструктором ЦК, а теперь несет коммунистов в хвост и в гриву… Что уж тут удивительного, что думцы разом возлюбили богатую суперкомпанию. В наше время…
Диму прервал резкий и неприятный звук зуммера. На приборной панели замигал красный глазок.
— Что это? — с недоумением поинтересовался Баранов. — Кто-то нас вызывает по рации?
— Это не нас, — обнадежил я журналиста Диму, — а тех милых ребят с винтовкой, которых я… в общем, которые сейчас находятся в другом месте.
Баранов мрачно покивал.
— Будем отвечать на вызов? — спросил он.
— А почему бы и нет? — Я пожал плечами. — Зачем людей разочаровывать? — И с этими словами я снял трубку.
— Восьмой-восьмой, я первый! — пробился сквозь шумы эфира далекий голос. — Почему не докладываете, прием.
— Первый, я восьмой! — проорал я в ответ не задумываясь. — Докладываю. Все идет в соответствии… — При такой слышимости я ничуть не рисковал. Шум и треск разрядов скрадывал индивидуальные особенности любого голоса. Разобрать можно было только слова, и импортная радиотехника была тут совершенно бессильна перед помехами промышленного мегаполиса. Да здравствует московский эфир — самый грязный эфир в мире! Ура.
— Восьмой-восьмой! — опять с натугой прорвался голос из динамика. — Немедленно, повторяю, немедленно доводите до конца работу по плану «Свердлов»!… Как поняли, прием.
— Первый, я восьмой! — отрапортовал я в микрофон. — Работа по плану «Свердлов» уже завершена. Занимаемся утилизацией объекта… Прием.
Из динамика послышались свист, треск, скрежет и чуть ли не вой мартовских котов. Сквозь завывания эфира донеслось короткое: …лодцы! — и я со спокойной совестью отключил рацию.
Дима поглядел на меня с любопытством. По всей видимости, моя наглость ему нравилась. Жаль, что он не видел меня в аэропорту или в образе монтера Скорлупкина. Увы, такие роли на бис уже не исполняются.
— А кто такой Свердлов? — поинтересовался Баранов. — И что такое довести до конца работу?…
— Полагаю, что Свердлов — ваш покорный слуга, — скромно пояснил я. — Хозяева бывших владельцев этой машины любят придумывать очень простенькие прозвища, чтобы все было понятно. Меня зовут как? Яков. Значит, буду Свердлов, для удобства…
— Погодите, Яков Семенович, — не дал мне договорить Баранов. — А какую-такую работу по вам нужно срочно завершить?
Я небрежно мотнул головой в сторону футляра с винтовкой.
— Помните, Дима, что я вам рассказывал о разговоре с бородачом? Вас прикончат либо ваши, либо наши. Как видно, они уже знают, что ребята из «ИВЫ» облажались, и вынуждены сами заштопывать брешь. Теперь я официально покойник, и я надеюсь побыть в этом качестве хотя бы сутки.
Баранов помрачнел:
— Да уж, попали мы в переплет…
— Вы еще можете сойти с этого поезда, — предложил я Диме. — Это действительно очень опасно. Не хочу специально вас подставлять. Еще есть время, подумайте… Я пойму и не буду в претензии.
Журналист Дима обиженно фыркнул:
— С ума сошли! Кто же по доброй воле от такого материала откажется? Раз уж вы меня втянули, то от меня не отвертитесь. В случае удачи — эксклюзив мой, имейте в виду. Я и ребятам своим то же самое скажу…
Я улыбнулся:
— Кушайте на здоровье. Только не подавитесь.
— Это они у нас подавятся, — серьезно произнес Баранов. — Ну, куда теперь? Рискнем в Думу?
— Почти, — ответил я. — В ветеринарную лечебницу. А по дороге заедем еще в одну похоронную контору. Не возражаете?
— Полный набор удовольствий, — пробормотал Дима. — А кладбище в нашу программу не входит?
— Как знать… — философски сказал я, заводя мотор. — Рано или поздно кладбища не избежать. Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Это, кажется, Экклезиаст.
— Спасибо, утешили, — кисло произнес Баранов. — Ну что, едем в морг?
Я свободной от руля правой рукой похлопал Диму по плечу:
— Всего лишь в погребальную фирму с хорошим названием «Норд». Для справки: норд — означает север. Ничего страшного.
— Вреден север для меня, — машинально отозвался Баранов. Кажется, и у него голова была набита цитатами на все случаи жизни.
Когда мы притормозили во дворике «Норда» почти у самых дверей, утренний наряд на земляные работы был уже отобран и полдюжины бомжей кучковались у входа просто так, на всякий случай. На лишний билетик. Увидев наше авто, они благоразумно отступили, сообразив, что мы с Димой — им не конкуренты. Однако после того, как я вышел из машины, трое — по меньшей мере — бомжей опешили. Они еще помнили меня как чернявого новичка в таком же непотребном, как и у них, одеянии — рядового соискателя должности третьего могильщика. Теперь же перед их взорами предстал богато одетый господин, да еще и на иномарке, и вдобавок блондинистого вида.
— Эй, — несмело проговорил один из бомжей, готовый к немедленному отступлению. — Это ты, что ли? Ты кто?
Я окинул критическим взглядом эту невостребованную рабочую силу. Конечно, Миша Алехин уже отобрал для «Норда» на сегодня тех, что получше. Но, может статься, понадобятся и эти. Времени мало, придется лопать, что дают.
— Кто я? — повторил я как бы в глубоком раздумье. — Я — ваш счастливый выигрыш в Спортпрогноз. А может, я — ваша белая горячка. Смотря как себя будете вести. Если хотите сегодня попасть в наряд сверх плана, ждите здесь и час, и два, пока за вами не приедут.
Бомжи оживленно переглянулись.
— Аванс бы… — слегка уже обнаглев, протянул все тот же бомж.
Я немедленно показал ему кулак:
— Хватит аванса?
Бомжи потупились: это слово в международном языке жестов они знали.
— И учтите, — твердо добавил я. — Если кто-то из вас примет до работы, разговор с ним будет короткий.
— Мы его снимем с пробега, — с суровым видом поддержал меня журналист Дима. А затем мы, не тратя больше слов, прошли в дверь «Норда» и постучались в кабинет Алехина.
Мы успели вовремя. Мишка уже одевался в свой кожаный эсэсовский плащик и явно хотел улизнуть по своим делам. Однако, увидев нас, отложил эти намерения.
— Привет! — сказал он мне и вежливо кивнул Баранову.
— Дима, это спец похоронного бизнеса Михаил Алехин, — поздоровавшись, представил я. — А это, Мишук, ведущий журналист Москвы Дмитрий Баранов, корреспондент всех газет.
— Всех газет, кроме «Державы» и «Вечера», — счел нужным уточнить Дима. — В фашистские газеты я, извините, не пишу…
— Да и я их, извините, не читаю… — в тон ему отозвался Алехин.
— Вот и познакомились, — подытожил я. — Теперь к делу…
За пятнадцать минут я, не вдаваясь в подробности, изложил Алехину все то, что знал, о чем догадывался и чего боялся. Мишкина реакция была предсказуемой.
— Вы оба спятили, — проговорил он.
Тогда Баранов прокрутил ему пару записей со своего диктофона, а я показал кое-какие бумажки, обнаруженные в трофейной машине.
— Там еще винтовка есть, — заключил я. — Та самая, из которой Черника убили. Если не веришь, могу принести показать…
— Вы спятили, ребята, — произнес Алехин, но уже другим тоном. Почти ласковым, каким общаются с самоубийцами, уже стоящими на карнизе. — «ИВА» вас раздавит, пискнуть не успеете. Слышали последнюю новость? Дума приняла новую поправку к Конституции, подавляющим большинством, между прочим. Теперь спикер нижней палаты будет у нас вроде вице-президента. Чуть что с Президентом — и спикер у руля всей Руси. Как вам новость?
— Ожидалась, — кивнул я. — И спикера, конечно, теперь переизбирают?
— А вы как думали? — криво усмехнулся Алехин. — По телевизору сказали, что голосование будет завтра. Соберут полный кворум, и тогда…
— Не завидую Президенту, — жестко сказал Дима Баранов. — При Иринархове он наверняка не заживется. Как только Авдеича сделают спикером, наш Президент останется последней ступенечкой…
Я посмотрел на очень серьезного Мишку.
— В принципе, — проговорил я, — вашему «Норду» выигрыш Иринархова будет только на руку. У вас сразу работы прибавится. Резко…
Алехин тут же покраснел, надулся и ответил с обидой:
— Оскорблять-то нас зачем, Яшка? Стервятниками-то зачем нас выставлять? Если Авдеич придет, всем хана будет, и «Норд» наш без надобности. Для братских могил наша квалификация не нужна.
Баранов спросил негромко:
— Значит, вы нам все-таки поможете?
— Нет, — отозвался Алехин. — Боюсь, что фирма «Норд» вам помогать не будет. Наших парней лучше не впутывать, да и не поверят они вам… Но вот я вам помогу. Считайте, что у меня тоже крыша поехала.
— Массовый психоз продолжается, — искренне обрадовался Дима. — А я уж боялся, что нам одним все придется делать: ручками, ручками…
— Придется, — успокоил журналиста Алехин — Земснарядов не держим-с. Тонкая у нас работа, можно сказать, ювелирная. Золотых рук требует.
— Не все то золото… — моментально выдал пословицу неутомимый Баранов. — Ой, извините, — поправился он. — Это уже инстинктивно. Однажды имел глупость заучить словарь пословиц и крылатых выражений. Думал, для работы подойдет. Думал, в статьях станет больше искрометной народной мудрости.
Я прервал разговор двух молодых мудрецов.
— Двинулись, — сказал я. — И поторопимся. Присоединяйся, Мишук.
— А куда двинулись? — на всякий случай спросил Алехин, когда мы выехали из дворика. Обнадеженные бомжи-землекопы проводили нашу машину преданными взглядами. Можно было не сомневаться, что они теперь никуда не денутся: появление в нашей компании могущественного нарядчика убедило их в серьезности наших намерений.
— Куда мы двинулись? — повторил я алехинский вопрос. — Да так, собачку проведать.
Новая областная ветлечебница располагалась на окраине Москвы, неподалеку от Окружной. Высокий сутулый главветврач, которого я на всякий случай предупредил по телефону, уже ждал нас. Без лишних разговоров он сразу повел нас среди вольеров с собаками, немного поплутал, но наконец остановился возле большой клетки. Овчарка, лежащая на соломенной подстилке, устало и безразлично поглядела на нас и даже не тявкнула.
— Можете забирать, если хотите, — сказал главный ветеринар. — Мы уже собирались ее усыплять. Отличный экземпляр, но все боялись связываться.
— Отчего же боялись? — не отрывая глаз от овчарки, полюбопытствовал Алехин. Насколько я помню, он с детства нашего босоногого был неравнодушен к собакам. Вечно прикармливал каких-то дворняжек, тайком от родителей.
— Вначале думали, что бешеная, — пояснил наш провожатый. — Чуть было сразу не пристрелили. Хорошо еще, наш санитар заметил, как она воду лакала… Привезли сюда. Хозяин, ясное дело, от собаки сразу отказался после того случая. Ему еще руку толком не успели перебинтовать, а он уже орет: уберите, мол, от меня эту дрянь. Делайте, мол, с этой тварью что хотите. Хоть на мыло отправьте. Вот мы ее и забрали к себе. Думали сначала подыскать ей нового хозяина, какого-нибудь инвалида из общества слепых. Мы часто так делаем. Некоторые даже приходили, но послушают ее историю — и уходят восвояси. Раз она, дескать, одного своего хозяина покусала, то где, спрашивается, гарантия, что и нового хозяина не загрызет… Она, кстати, первую неделю очень нервно себя вела. Вольер трясла, почти ничего не ела, не подпускала никого — и так выла, что нам самим жутко делалось. Как по покойнику выла, честное слово. Сейчас, правда, притихла. Выдохлась, наверное…
Я взглянул на овчарку. Возмутительница спокойствия измученно смотрела на пришельцев.
— Голда, — позвал я. — Эй, Голда, пойдешь с нами?
При звуках собственного имени овчарка насторожилась. Она поднялась со своего места и медленно подошла к сетке.
— Погоди, дай я с ней поговорю, — оттеснил меня Алехин. Он присел на корточки у самого вольера и, по-прежнему глядя на собаку, спросил у ветеринара: — Есть, тут какая-нибудь еда?
Главный ветеринар пошарил у себя в кармане халата, извлек замусоленный кусочек сахара и, протянув его Мишке, предупредил:
— Не станет она его брать. Сколько мы ни пытались, из рук ничего не берет. Если только в миске оставить и уйти, тогда, может быть, и съест.
— Посмотрим, — пробормотал Алехин, взял сахар и положил его на ладонь. — Голда, — сказал он овчарке. — Не бойся, Голда… Все тебя предали, да? Возьми, погрызи, это вкусно… — Держа на ладони сахар, Мишка одновременно приоткрыл дверцу вольера.
Главный ветеринар на всякий случай отошел подальше.
Овчарка сделала шаг в сторону алехинской руки и негромко зарычала.
— Голда, — спокойно сказал Мишка, не убирая руки. — Мы друзья, Голда… Понимаешь?
Дима Баранов шепнул мне на ухо:
— Интересно, почему он собаку так назвал? Есть же нормальные собачьи клички, имена-то человеческие зачем давать…
— Для некоторых в этом и есть особый кайф, — тоже шепотом ответил я. — У нашего отставного вице тоже, говорят, спаниеля Ароном кличут. Удобно. Словно у тебя живет домашний еврей. Если у тебя плохое настроение, можешь эту собачью морду назвать как хочешь. Или задать ей трепку. Кого-то, возможно, это успокаивает…
Главный ветеринар вдруг проговорил изумленно:
— Надо же, взяла!
Мы увидели, как овчарка осторожно слизнула сахар с Мишкиной ладони, а тот тем временем тоже очень осторожно погладил собаку по мохнатой шее.
— Ошейник есть? — отрывисто спросил он у ветеринара. Тот запустил руку в другой карман своего халата и вытащил целый ворох кожаной собачьей амуниции.
— Возьмите, — произнес он, выбрав из вороха ошейник и поводок. — Намордника, правда, у меня лишнего нет.
— Намордник ей не нужен, — строго ответил Алехин, повязывая Голде ошейник с таким видом, словно он завязывал ей бантик. Овчарка больше не рычала. — Она никого не укусит… Пошли, Голда!
И мы уже вчетвером — я, Баранов и Мишка с собакой — покинули прибежище современных айболитов. Главный айболит проводил нас до выхода и распрощался со всеми, а особенно уважительно — с Мишкой.
— Ловко ты, — признал я, когда мы заняли места в машине: я с Димой на переднем, Алехин с овчаркой — на заднем. — Тебе надо клуб собаководста организовывать. Хоронить-то каждый может научиться, а вот с животными ладить…
— Я предпочитаю с животными ладить в неформальной обстановке, — возразил Мишка. — А питомник или там КСС — это как в армии. Общайтесь через не хочу. Собаки — очень чуткий народ. Чиновников не любят, даже чиновников по собачьим делам. Нельзя, понимаешь, сделать любовь к собакам профессией. Это почти все равно, что на панель идти…
Дима Баранов собирался что-то сказать в ответ, но потом передумал. Ему самому, который вовсю эксплуатировал свою любимую музу, это объяснение наверняка показалось неубедительным.
— Поедем по Окружной, — сообщил я, сверяясь с картой. — Помнишь, Михаил, где вы для «ИВЫ» ямы для установки стендов выкапывали?
— Очень приблизительно, — ответил Алехин. — Этих ямок было полным-полно, всех и не упомнишь. К тому же, чуть не забыл, они у нас потом забрали все записи, где и чего мы нарыли. Чтобы конкуренты, дескать, не пронюхали. Так и сказали… Но чего нам гадать? — сообразил Мишка. — Они ведь уже наверняка свои транспаранты поставили. Время-то у них было…
— Поглядим, — неопределенно сказал я, сверяясь вновь то с картой, то с дискетой, чье содержимое я вновь вывел на дисплей.
Через четверть часа я притормозил.
— Здесь копали? — спросил я у Алехина. Тот высунулся из кабины, осмотрел окрестности и сказал без особой уверенности:
— Что-то припоминаю. Но здесь нет никакого транспаранта! Ерунда какая-то.
Дима Баранов уже знал, что я собираюсь сейчас сделать.
— Может, сперва ребят позовем? — тихо спросил он. — Страшновато как-то мне.
— Позовем, — согласился я. — Куда же без них? На них-то вся надежда. Но сначала мы место точно обнаружим. Мишка, выведи собаку и скомандуй, чтобы искала.
— А чего искала? — с недоумением осведомился Алехин, но собаку вывел и попросил: — Голда, ищи! След!
Овчарка потрусила к обочине, затем вдруг замерла на мгновение, натянула поводок и рыскнула куда-то вправо. Мишка едва удержался на ногах, но не упал, а лишь выпустил поводок. Мы услышали шорох листьев, а потом вдруг страшный и жалобный вой. Через несколько секунд мы обнаружили овчарку: разгребая листья и дерн, она отчаянно скулила, и Мишке стоило больших сил оттащить ее от ямки, которую она уже начала копать. Мы замерли. Мне показалось, что на дне ямки мелькнуло что-то синее.
— Теперь вы все поняли? — спросил я у Алехина. — Поверили? — обратился я уже к Баранову. Оба молча кивнули.
— Еще доказательства требуются?
Баранов помотал головой и ответил хрипло:
— Какие тут, вашу мать, еще доказательства?
— Ну, тогда приступайте, — сказал я, еще раз внятно повторил, что кому надлежит делать, и отдал Алехину дискету.
Мы покинули страшное место, молча доехали до ближайшей станции метро, после чего я высадил из машины двух людей и одну собаку.
— Меня не ищите, — объявил я. — До завтра я продолжаю числиться в покойниках. И от вас, ребятки, зависит, вернусь ли я завтра в общество живых.
— А может, тебе тоже с нами? — неуверенно сказал Мишка.
— Правда, Яков Семеныч, — поддержал Баранов. — Все-таки вы не один будете, и собака у нас, и друзей моих позовем…
— Нет, братцы, — твердо возразил я. — Спасибо, но нет. Я эту кашу заварил, мне ее до конца и расхлебывать. Справлюсь сам. Главное — вы не подведите.
Алехин, Баранов и собака Голда скрылись в дверях метро, а я задумался. Сказать было значительно проще, чем сделать. Я чувствовал, что легко эту кашу из топора расхлебать никак не удастся, и мне вдруг безумно захотелось не делать этих последних шагов, не докапываться до всего. Докапываться не до всего. Обмануть себя, уверить, что ТУТ-ТО я ошибаюсь.
Однако я вспомнил Гошку, прокурора Саблина, потом всех остальных и даже Лебедева с удивленным выражением мертвого лица. Даже Лебедева и даже Петрищева, которых мне как будто вовсе не было жаль…
Дом этот я нашел быстро, но вот с подъездом пришлось помучиться. Особняк был старый, многократно перестраивался, достраивался, ремонтировался, и нумерация квартир была весьма запутанной. Однако я был упорен и в конечном итоге нашел нужный номер.
Открыла мне пожилая женщина, невысокого роста, седая. Волосы ее были зачесаны назад, половину лица занимали очки в простой пластмассовой оправе…
— Что вам угодно, молодой человек? — спокойно спросила женщина.
Я продемонстрировал ей свое просроченное МУРовское удостоверение и задал вопрос:
— Ваша фамилия Володина, не так ли?
— Володина, — подтвердила пожилая женщина.
— Я хотел бы с вами побеседовать о Жанне… о Жанне Сергеевне. Можно?
Глава 4
ВТОРОЕ ЛИЦО
Если вас посетил покойник, постарайтесь оказать ему вежливый прием: не кричите, не заламывайте рук, не делайте резких движений и вообще изобразите всем своим видом, что выходцы с того света для вас — самые дорогие гости. У вас не убудет, а мертвецу — приятно…
К сожалению, Жанну Сергеевну никто не ознакомил с этими правилами обращения с усопшими, поэтому при виде меня она поступила с точностью до наоборот. Издала тихий сдавленный вопль, быстро отскочила в глубь комнаты и посмотрела на меня с нескрываемым ужасом.
— Ты… ты… — прошептала она, убедившись, что ни крик, ни даже крестное знамение меня не берут.
— Я… я… — с печалью в голосе признался я. — Как ни грустно порой это осознавать, я именно Яков Семенович Штерн, а не тень отца Гамлета. Вчера, уходя из дому, я обещал вернуться. И вот, пожалуйста. Мы, мертвые, очень пунктуальны. До отвращения. Даже самим неприятно.
— Но как же… — проговорила Жанна Сергеевна, немного приходя в себя. — Ты же погиб, Яшенька… Ты сгорел в «мерседесе»… человек без документов, и плащ твой… В «Новостях» вчера показывали.
Поразительно было упрямство птички в ее стремлении доказать мне, что меня же нет в живых!
— «Мерседес», говорите, сгорел? — переспросил я. — Жаль, хорошая была машина. И плащ жаль. Я его действительно в салоне оставил, когда уходил…
Птичка Жанна Сергеевна все еще глядела на меня непонимающе. Кажется, в ее головке еще пока не укладывалось, что обгорелый труп в машине — не я. Пришлось объяснять на пальцах.
— Я. Сменил. Автомобиль, — сказал я медленно, делая длинную паузу после каждого слова. — Завел себе новую. «Фиат». Желтый. Отличная машина, с рацией, компьютером… И радаром, что интересно.
— А кто же сгорел? — тупо спросила птичка. Странный все же народ эти женщины! Вместо того чтобы обнять чудом спасшегося из огня мужчину, они интересуются мерзкими подробностями, которые я и сам бы постарался поскорей выкинуть из головы.
— Кто сгорел? — повторил я. — Понятия не имею. Возможно, какой-нибудь тип. Из тех, кто шастает с американской автоматической винтовкой М-16.
Птичка внимательно посмотрела на меня. Уже как на живого Штерна, что неплохо. На очень живого и теперь вдруг не очень предсказуемого Штерна.
Я дал ей возможность хорошенько себя оглядеть, а затем поинтересовался у Жанны Сергеевны:
— Я могу пройти в комнату?
— Да-да… — проговорила птичка поспешно. — Только, понимаешь… я так вчера испугалась. В общем, я… Ты не думай…
— Я и не думаю, — успокоил я и прошел в комнату. Легкая приятная злость пузырилась во мне веселящим газом. Я же предвидел все, догадался почти обо всем и испытывал странное чувство облегчения. Как приговоренный к гильотине после экзекуции: все уже произошло и, оказалось, ничего страшного! Немного пощиплет и пройдет.
В комнате возле компьютера сидел и увлеченно щелкал по клавишам американский писатель Стивен Макдональд. Он был в халате. Позавчера в этом же самом халате был я.
При виде меня Макдональд приподнялся с места. На его симпатичном американском лице возникла тень озабоченности.
— Сорри… — произнес он вместо приветствия. — Это есть недо-ра-зу-мьенье… Андестенд? Мнье сказальи…
— Ол-райт, — великодушно сказал я, без приглашения усаживаясь на диван. В спину мне тотчас же впилась острая кромка пружины. — Все нормально. Не будем разыгрывать пошлую сцену «Муж вернулся с того света, а жена»… Во-первых, я не муж, а наемный работник. Во-вторых, Жанна… гм… Сергеевна мне не жена, а клиент. И в-третьих, я глубокий интернационалист. Можно сказать, космополит. Близкая дружба представителей двух наших стран по-человечески мне даже приятна. Ю-Эс-Эй — Раша — бхай-бхай. У меня очень широкие взгляды. Индепенденс. Фридом. Прайвиси. Андестенд?
— Йес, — с некоторым удивлением ответил американец. — Да.
— Вот и отлично, — улыбаясь, продолжил я. — А теперь я готов отчитаться перед своим клиентом. О проделанной работе. За этим, собственно говоря, и зашел.
На лице птички отразились разнообразные чувства. Похоже, она раскусила замысел моей комедии: финал детектива, полный сбор, благородный герой режет правду-матку. Публика потрясена и аплодирует, полисмены выводят убийцу, сыщик делает скромный реверанс. Правда, в данном случае публики негусто, а полисменов нет совсем.
— Мистер Макдональд, — каким-то бесцветным голосом произнесла Жанна Сергеевна. — Скьюз ми… — Кажется, она замыслила убрать остаток публики.
Американец стал послушно подниматься с места.
— Э, нет, — покачал я головой. — Ноу. Мистер Макдональд, прошу вас остаться. Вам тоже будет интересно. Может быть, пригодится для новой книги. Триллер. Хоррор. Много-много экшн.
Стивен поглядел на птичку. Та, подумав, кивнула, и американец вернулся на свое место, за компьютер. Очень такой симпатичный, приветливый янки.
— Итак, Яшенька, — сказала птичка непроницаемым тоном. — До чего же докопался знаменитый частный детектив Штерн?
— До всего, — скромно признался я. — Осталась только пара деталей… но это мы решим в рабочем порядке.
— Ты меня интригуешь, дорогой Яшенька, — проговорила птичка спокойно. Ну, почти спокойно. Поняв, что я не воскрес, а просто не умирал, Жанна Сергеевна быстро взяла себя в руки. Очень устойчивая психика и короткий период релаксации. Наталья бы на ее месте… Впрочем, черт с ней, с Натальей. Пора начинать свой устный отчет, пауза и так затянулась.
К сожалению, Жанну Сергеевну никто не ознакомил с этими правилами обращения с усопшими, поэтому при виде меня она поступила с точностью до наоборот. Издала тихий сдавленный вопль, быстро отскочила в глубь комнаты и посмотрела на меня с нескрываемым ужасом.
— Ты… ты… — прошептала она, убедившись, что ни крик, ни даже крестное знамение меня не берут.
— Я… я… — с печалью в голосе признался я. — Как ни грустно порой это осознавать, я именно Яков Семенович Штерн, а не тень отца Гамлета. Вчера, уходя из дому, я обещал вернуться. И вот, пожалуйста. Мы, мертвые, очень пунктуальны. До отвращения. Даже самим неприятно.
— Но как же… — проговорила Жанна Сергеевна, немного приходя в себя. — Ты же погиб, Яшенька… Ты сгорел в «мерседесе»… человек без документов, и плащ твой… В «Новостях» вчера показывали.
Поразительно было упрямство птички в ее стремлении доказать мне, что меня же нет в живых!
— «Мерседес», говорите, сгорел? — переспросил я. — Жаль, хорошая была машина. И плащ жаль. Я его действительно в салоне оставил, когда уходил…
Птичка Жанна Сергеевна все еще глядела на меня непонимающе. Кажется, в ее головке еще пока не укладывалось, что обгорелый труп в машине — не я. Пришлось объяснять на пальцах.
— Я. Сменил. Автомобиль, — сказал я медленно, делая длинную паузу после каждого слова. — Завел себе новую. «Фиат». Желтый. Отличная машина, с рацией, компьютером… И радаром, что интересно.
— А кто же сгорел? — тупо спросила птичка. Странный все же народ эти женщины! Вместо того чтобы обнять чудом спасшегося из огня мужчину, они интересуются мерзкими подробностями, которые я и сам бы постарался поскорей выкинуть из головы.
— Кто сгорел? — повторил я. — Понятия не имею. Возможно, какой-нибудь тип. Из тех, кто шастает с американской автоматической винтовкой М-16.
Птичка внимательно посмотрела на меня. Уже как на живого Штерна, что неплохо. На очень живого и теперь вдруг не очень предсказуемого Штерна.
Я дал ей возможность хорошенько себя оглядеть, а затем поинтересовался у Жанны Сергеевны:
— Я могу пройти в комнату?
— Да-да… — проговорила птичка поспешно. — Только, понимаешь… я так вчера испугалась. В общем, я… Ты не думай…
— Я и не думаю, — успокоил я и прошел в комнату. Легкая приятная злость пузырилась во мне веселящим газом. Я же предвидел все, догадался почти обо всем и испытывал странное чувство облегчения. Как приговоренный к гильотине после экзекуции: все уже произошло и, оказалось, ничего страшного! Немного пощиплет и пройдет.
В комнате возле компьютера сидел и увлеченно щелкал по клавишам американский писатель Стивен Макдональд. Он был в халате. Позавчера в этом же самом халате был я.
При виде меня Макдональд приподнялся с места. На его симпатичном американском лице возникла тень озабоченности.
— Сорри… — произнес он вместо приветствия. — Это есть недо-ра-зу-мьенье… Андестенд? Мнье сказальи…
— Ол-райт, — великодушно сказал я, без приглашения усаживаясь на диван. В спину мне тотчас же впилась острая кромка пружины. — Все нормально. Не будем разыгрывать пошлую сцену «Муж вернулся с того света, а жена»… Во-первых, я не муж, а наемный работник. Во-вторых, Жанна… гм… Сергеевна мне не жена, а клиент. И в-третьих, я глубокий интернационалист. Можно сказать, космополит. Близкая дружба представителей двух наших стран по-человечески мне даже приятна. Ю-Эс-Эй — Раша — бхай-бхай. У меня очень широкие взгляды. Индепенденс. Фридом. Прайвиси. Андестенд?
— Йес, — с некоторым удивлением ответил американец. — Да.
— Вот и отлично, — улыбаясь, продолжил я. — А теперь я готов отчитаться перед своим клиентом. О проделанной работе. За этим, собственно говоря, и зашел.
На лице птички отразились разнообразные чувства. Похоже, она раскусила замысел моей комедии: финал детектива, полный сбор, благородный герой режет правду-матку. Публика потрясена и аплодирует, полисмены выводят убийцу, сыщик делает скромный реверанс. Правда, в данном случае публики негусто, а полисменов нет совсем.
— Мистер Макдональд, — каким-то бесцветным голосом произнесла Жанна Сергеевна. — Скьюз ми… — Кажется, она замыслила убрать остаток публики.
Американец стал послушно подниматься с места.
— Э, нет, — покачал я головой. — Ноу. Мистер Макдональд, прошу вас остаться. Вам тоже будет интересно. Может быть, пригодится для новой книги. Триллер. Хоррор. Много-много экшн.
Стивен поглядел на птичку. Та, подумав, кивнула, и американец вернулся на свое место, за компьютер. Очень такой симпатичный, приветливый янки.
— Итак, Яшенька, — сказала птичка непроницаемым тоном. — До чего же докопался знаменитый частный детектив Штерн?
— До всего, — скромно признался я. — Осталась только пара деталей… но это мы решим в рабочем порядке.
— Ты меня интригуешь, дорогой Яшенька, — проговорила птичка спокойно. Ну, почти спокойно. Поняв, что я не воскрес, а просто не умирал, Жанна Сергеевна быстро взяла себя в руки. Очень устойчивая психика и короткий период релаксации. Наталья бы на ее месте… Впрочем, черт с ней, с Натальей. Пора начинать свой устный отчет, пауза и так затянулась.