Гурский Лев. Поставьте на черное

   — В том-то и дело, что ни за что! — пожал плечами Иван-не-Данилович. — По крайней мере он сам так считает. Товарищ Маслов просто подошел к охраннику, предъявил депутатский мандат и попросил показать, где тут туалет. И сразу — получил по зубам, прямо по депутатской неприкосновенности. Товарищ Маслов уже уверен, что удар был санкционирован с самого верха… Хотя при чем здесь, простите, Президент?
   — Да-да, — проговорил я поспешно. — Президент-то, разумеется, ни при чем… — Я вновь завертел головой, отыскивая в толпе Батырова. Моя тайная челобитная с каждой секундой все сильнее жгла мне карман. Но я решительно не представлял, как прорваться к помощнику Президента. С боем? Можно, конечно. А толку-то?
   — Вам нехорошо? — участливо спросил шеф Госкомпечати. Он вообразил, что вновь о себе напомнила моя контузия, ставшая поводом сменить розовый кафель на паркет.
   — Все в порядке… — слабым голосом произнес я. — Сейчас немного пройдусь, и все успокоится… Всего вам доброго!
   Я осторожно двинулся прочь от Лапина-Зорина — не настолько быстро, как подобало бы абсолютно здоровому человеку, но и не так медленно, как двигался бы человек контуженый, нуждающийся, чтобы его проводили. В толпе, занятой выпивкой и жеванием, маневрировать не так уж легко, однако я справился. Я даже смог без больших потерь проскользнуть мимо престарелого профессора Можейко. Тот своей плотной фигурой наполовину загораживал проход между стеной и столом, ловил в объятия всех проходящих и заставлял выслушивать свои мемуары. Оказывается, Можейко не всегда был престарелым собирателем древностей, как можно было подумать с первого взгляда. Оказывается, в молодости Илюша Можейко на почте служил ямщиком…
   Я не стал дожидаться, пока хранитель древностей дойдет в рассказе до волнующего эпизода замерзания в степи, и ловко уклонился от можейкиных объятий.
   Бывший ямщик укоризненно замычал, но, по-моему, быстро утешился, заполучив вместо меня знатного овцевода Мугиррамова. Похоже, двум ветеранам будет что вспомнить, подумал я, совершая в жующей толпе сложный пируэт: три шага вперед, два вбок, поворот на сто восемьдесят градусов — и спиной, спиной…
   Шея моя уперлась во что-то жесткое и колючее — как будто в самом центре фуршетного стола вдруг вырос куст чертополоха. Я досадливо обернулся на препятствие, потирая шею. Вместо куста на моем пути громоздилась спина, увенчанная экзотическим головным убором, похожим на терновый венец. Об него я и укололся. Не обращая ни на кого внимания, толстая спина в венце продолжала вдохновенно кушать, вольно или невольно мешая моим передвижениям.
   — Пардон, — сказал я, и кушающий повернулся ко мне фасадом.
   Вот уж кого я не ожидал здесь увидеть! Вероятно, этот мой знакомец ради возможности заморить червячка на дармовом фуршете решил немного обождать переходить в оппозицию.
   В одной руке у писателя Юрия Ляхова был кусок торта, в другой — кружок колбасы. Торт Ляхов ел сам, а вот колбасу скармливал черному котику, который расположился у писателя за пазухой и только высовывал наружу прожорливую пасть.
   Присмотревшись повнимательнее, я обнаружил кончик черного хвоста, выглядывающий между третьей и четвертой пуговицами писательского пиджака.
   — Tec! — конспиративно проговорил Ляхов, узнав меня (а может, не узнав).
   Из-за торта у писателя получилось «Тшш!». Кот заворочался за пазухой и выхватил из пальцев Ляхова последний колбасный кружок.
   — А как же психополя? — осведомился я. — Здесь ведь наверняка такой фон…
   — Все продумано, — с тихим торжеством прошептал Ляхов, быстро разделываясь с остатками торта. — Фон экранирует эта скотина…
   — Муррр, — подала голос сидящая за пазухой Скотина, облизывая жирные писательские пальцы. Ляхов тут же рукой подхватил с подноса еще ломоть колбасы и успокоил ненасытную тварь.
   — …а направленное психоизлучение корректирует верхний экран, — писатель ткнул освободившимся пальцем в сторону тернового венца. — Там проволочный каркас… Эти черти при входе даже не хотели меня пускать. Но я наплел, что кот и венок — части национального костюма. Они, болваны, даже не спросили, какой нации… Зомби, настоящие зомби!
   — Я вас не выдам, — вполголоса пообещал я. — Слово даю. Кушайте спокойно…
   — Вот и хорошо, — тихо возликовал писатель Ляхов. — Забыл сказать: я ваш рассказ все-таки беру в альманах. Не тот, который про Палестину, а тот, где пароход плывет… Если убрать слово «американский», получится очень даже здоровый реализм…
   — Может, не стоит убирать? — пробормотал я, надеясь, что издатель альманаха «Шинель» все-таки передумает вторично. Выход в свет рассказа Куприна под фамилией «Штерн» меня не очень-то радовал. Правда, какой-то француз еще разок переписал «Дон-Кихота» — и ничего, это ему сошло с рук…
   — Стоит, еще как стоит, — отозвался Ляхов, скармливая коту серебристую сардинку. Затем он осмотрел окрестности жующей толпы, и круглое его лицо внезапно омрачилось. — Осторожнее, только не поворачивайтесь… — зашептал он.
   — Вы под колпаком. За вами наблюдают…
   — Усатые брюнеты? — приглушенно осведомился я. Ляхов, увы, был не из тех, кто способен заметить настоящую слежку.
   — Хуже, — трагическим шепотом проговорил писатель. —Хуже. Женщина! В красном платье!
   Я плеснул себе в бокал боржоми и как бы невзначай огляделся, вполне допуская, что красная женщина — часть одолевающих Ляхова видений. Однако женщина действительно была. Высокая красивая брюнетка в эффектном платье пурпурного цвета. Брюнетка смотрела ласково, нежно и печально. К сожалению, совсем не на меня.
   Я проследил за ее взглядом и с грустью осознал, что никогда не пойму женщин. Объект трогательного внимания дамы был невысок, очкаст, лысоват, лет за сорок пять. В общем, ничего особенного, если не считать фамилии: Батыров.
   Похоже, брюнетка была именно тем человеком, кому Геннадий Викторович так хорошо улыбался со сцены и кого с таким упорством отыскивал глазами в толпе. И теперь, как видим, нашел. Женщина в красном и помощник Президента так мило и застенчиво играли друг с другом в гляделки, что вовсе не похожи были на людей, познакомившихся только что, средь шумного бала, случайно. Нет-нет, пара эта наверняка была знакома задолго до сегодняшнего вечера! Геннадий Викторович и пурпурная дама более всего напомнили мне знаменитых персонажей, которым соединиться мешали роковые обстоятельства: большая политика, бизнес, война кланов. Как там в песне поется? «Он был батальонный разведчик. Онагенеральская дочь. Он был за Россию ответчик…» Дальше не помню. Но за Россию ответчик — это как раз про Батырова сказано. Хоть и левая, а все ж-таки рука Президента. Каким бы способом дотянуться мне до этой руки и вложить в нее послание?
   Еще раз осмотревшись, я понял, что до Геннадия Викторовича мне никак не добраться. По крайней мере, сегодня. И дело было не только в секью-рити вокруг помощника Президента, которые так и шныряли глазами по толпе. Несколько господ плотного телосложения, числом не менее трех, прицельно наблюдали с разных точек уже именно за мной. Этим бугаям сам бог велел работать санитарами в районной психушке, но не «пасти» Якова Семеновича. Стати слоновьи — ловкости не хватает.
   Парни такой комплекции вот уже который день пытаются мне насолить в Москве и за ее пределами. Правда, вчера в городе Воронеже их команда уменьшилась на две единицы, чего мне нисколько не жалко. Сегодня они, конечно, попытаются уменьшить меня самого — от единицы до нуля… «Но мы еще поглядим, кто из нас лучше разбирается в арифметике, — подумал я. — Пока вычитание лучше удается, уж извините, Якову Семеновичу, а не вам, ребятки. Несмотря на все ваше численное преимущество и ракетную технику».
   К тому моменту, когда я окончательно отследил трех соглядатаев и опять вернулся взглядом к Геннадию Викторовичу и даме в красном, те все еще обменивались нежными взорами на расстоянии, Теперь уже, кажется, прощальными.
   Очкастый и лысоватый ответчик за Россию едва заметно пожимал плечами, словно бы говоря: «Увы…» Пурпурная дама в ответ едва-едва кивала головой, что, по всей видимости, означало: «Понимаю…» Мне, невольно подсмотревшему эту тайную беседу, стало стыдно своей любознательности. "Вечно ты, Яков Семенович, суешь свой длинный нос в чужие дела! — попенял я мысленно. — Кремлевские тайны интимной жизни помощника Батырова тебя, Яков Штерн, не должны интересовать.
   Тебе, главное, побыстрее передать письмо. Лично или… Или… Или…"
   Сумасшедшая идея посетила меня и вдруг показалась не такой уж бредовой. А почему бы и нет? Раз помощник Президента сегодня недоступен, отчего бы не попробовать кружной путь? И главное, мой интерес к пурпурной даме будет выглядеть совершенно естественно. Яков Семенович — мужчина видный, большой романтик. Увидел, решил познакомиться, отправился за ней… Весьма логично.
   Генерал-полковник Сухарев во время первой нашей беседы оченно удивлялся, отчего же я не бабник. Вот и не правда ваша, дяденька! Первостатейный бабник. Гляжу, как безумный, на темную шаль… То бишь на пурпурное платье… Как бы мне только соглядатаев своих чуток задержать? Чтобы не портили мне свиданку…
   Незнакомка в красном уже достигла двери и вышла из банкетного зала. Такая женщина наверняка пришла сюда не пешком. Значит, еще пару минут — и я потеряю единственный оставшийся мне вариант. «Надо было что-то срочно предпринимать», лихорадочно подумал я. Мне еще здорово повезло: ни один из моих шпиков не располагался на линии «Штерн дверь». Но что им, эдаким слонам, мешает немедленно последовать за мной? Разве что японская народная забава — борьба «сумо». Участие в борьбе нескольких толстяков, наподобие Ляхова или профессора Можейко, может на некоторое время закупорить все подходы к двери. Но сильно ли публика наклюкалась, чтобы массово поддержать забаву? А-а, ладно, выбирать не приходится.
   Про себя я принес все мыслимые извинения будущим участникам заварушки, после чего громко крикнул:
   — Профессор Можейко!
   Бывший ямщик, а ныне почтенный научный работник и собиратель классических древностей как раз только-только упустил собеседника и рад был любому вниманию к своей персоне. Расталкивая недовольную публику, он ломанулся на зов. Я убедился, что Можейко вот-вот будет здесь и, подавшись в сторону мирно жующего Ляхова, сильно дернул за торчащий у него из-за пазухи сегмент кошачьего хвоста.
   Еще будучи в гостях у издателя альманаха «Шинель», я имел возможность убедиться в особой горластости и скандальности писательских котов.
   — Мя-а-а-а-а-а!! — заорало на весь зал оскорбленное животное, выпрыгнуло у Ляхова из-под пиджака и вцепилось когтями в белоснежную скатерть банкетно-фуршетного стола.
   — Куда? Куда ты, скотина? — запричитал писатель, оставшийся в одном лишь терновом венце без экранирующего кота. Ляхов попытался схватить черную хвостатую бестию, но вместе этого угодил в объятия подоспевшего профессора Можейко. Я успел отскочить к двери — и вовремя! Два толстяка шмякнулись на пол и, влекомые силой инерции, колобком покатились вдоль стола, увлекая за собой публику на манер снежного кома. Первым в кучу малу угодил зазевавшийся орденоносец Байкалов (а может, Безуглый или Битюцкий), потом груда тел поглотила удивленного майора Сорокина, не ожидавшего подобной напасти: он пришел получать орден, культурно поесть-попить, — а тут такая неприятность!
   Похуже телефонных террористов.
   Кот орал, срывая скатерть с деликатесами. Гости, погребенные кучей малой, что-то выкрикивали. Секьюрити помощника Батырова своими телами прикрывали Геннадия Викторовича, опасаясь покушения. Мои соглядатаи целеустремленно проталкивались к двери, но не тут-то было: бег их получался с бо-о-о-льшими препятствиями! «Прекрасно, — подумал я, — теперь самое время удалиться». И — кинулся прочь, подальше от стола яств. Уже в дверях я бросил прощальный взгляд в зал. Присутствия духа, по-моему, не потерял только знатный овцевод Мугиррамов. Он перепрыгивал через лежащих и подбадривал всех лихими возгласами:
   — Загоняй, э! Нэ пускай в салат!
   Загонять предлагалось, естественно, не меня, а кота.
   Я торопливо проскользнул к центральному выходу из Дворца (он же — вход) и только у дверей сбавил шаг до прогулочного. Отсюда шум в банкетном зале уже не казался громким. Так, небольшим сотрясением воздуха.
   — Гуляют? — не без зависти поинтересовался милиционер у выхода, кивая в сторону зала.
   — Напились до чертиков, — подло насплетничал я. —До черных котов… Трое уже просто невменяемы. Бегают, все крушат… Глядите, и сюда доберутся, с пьяных-то глаз…
   — Ничего-о-о, — по-хозяйски протянул дежурный мент, поглаживая дубинку-"демократизатор". Должно быть, он принял меня за своего. — Мы не поглядим, что в орденах…
   Создав, таким образом, еще один эшелон обороны, я выскочил наружу и увидел, как от гостевой стоянки отъезжает прямо в сторону Спасских ворот новенький синий «Феррари». За стеклом мелькнуло что-то красное. Она! Я прыгнул в свою «девятку» и тоже тронулся с места, стараясь, чтобы мой старт не показался никому подозрительным. Имею ведь я право ехать в ту же сторону, что и «Феррари». Может, мне по пути?..
   На Никольской, на Большой Лубянке, а затем и на Сретенке мне, по-моему, удалось выдерживать нужную дистанцию: двигаться не очень близко от машины пурпурной дамы, однако и не настолько далеко, чтобы рисковать ее упустить. Тем не менее на проспекте Мира едва не случилась неприятность. Длинный официального вида автомобильный кортеж из двух «Чаек», «Линкольна», «Мерседеса» и доброго десятка мотоциклистов вклинился между мной и «Феррари», и я минут десять нервно вытягивал шею, боясь потерять в проспектной сутолоке свою последнюю надежду. К счастью, этого не случилось, но из опасения вновь отстать от «Феррари» я, видимо, слишком сократил расстояние и был замечен. Пешим ходом я обычно веду «наружку» неплохо, однако с автомобильной слежкой у меня изредка случаются промашки. Как сейчас, например.
   Романтическая знакомая помощника Батырова оказалась решительной женщиной.
   Как только мы съехали с шумного и яркого от неоновых реклам проспекта в зеленый полумрак одной из Новоостанкинских улиц, «Феррари» вдруг резко затормозил.
   Чтобы не врезаться, мне пришлось сделать то же самое. Дама в красном платье выскочила из своего авто, бросилась к моему «жигуленку» и резко застучала кулачком в боковое стекло.
   — Немедленно вылезайте, вы! — потребовала она.
   С ее стороны это был поистине героический поступок. Поздний вечер, пустынная улица, где за густыми зарослями еле видны огни фонарей… А вдруг бы я оказался насильником или убийцей?
   Я вылез из машины, намереваясь объяснить даме, что так рисковать неразумно. Хорошо еще, что за рулем был мирный частный сыщик Яков Семенович. Но ведь жизнь состоит не из одних только приятных сюрпризов, верно?
   Впрочем, весь вышеприведенный монолог я смог произнести только про себя.
   Вслух — не успел. Женщина в красном платье, недолго думая, хлобыстнула меня ладонью по щеке. И это был, к вашему сведению, не легкий дружеский шлепок, а настоящая полновесная плюха.
   «Вот повезло, — грустно подумал я, держась за щеку. — Наверное, на карте Москвы существуют районы, особо неблагоприятные для Я.С. Штерна. Всего каких-то несколько дней назад в павильоне ВВЦ, в пяти минутах отсюда, меня попытались взорвать бомбой. Теперь вот — бьют по физиономии».
   — Подонок! — с ненавистью произнесла женщина. — Как же я вас ненавижу!
   — Меня? — кротко удивился я. Я был уверен, что раньше, до банкета в Государственном Кремлевском дворце, я эту даму никогда не встречал. На такое-то у Якова Семеновича глаз наметанный.
   — Вас всех! — уточнила женщина в красном и попыталась повторить свой номер с пощечиной. Но я был к этому готов и вовремя отшатнулся.
   — Кого «нас»? — переспросил я. — Попробуйте не драться, а сказать внятно.
   Всех мужчин? Всех владельцев «Жигулей»? Или, может, всех Штернов?
   Женщина язвительно рассмеялась. Смех у нее был резковатый, но вполне мелодичный.
   — Он еще спрашивает! — зло проговорила она. — Передайте вашему Сухареву, чтобы он оставил, наконец, нас в покое. Меня и Гену. Хватит! И еще скажите ему…
   — Скажите лучше сами, — спокойно посоветовал я. — Я у Сухарева не служу…
   — Врете! — убежденно сказала дама в красном. — И врете-то глупо… Вас сегодня награждали орденом, правда? Вы еще улыбались, как полный идиот, и чуть не отдавили ногу Главе Администрации.
   Я почувствовал, что краснею. Всегда неприятно сознавать, что кому-то со стороны ты кажешься идиотом. Но насчет ноги — это ерунда. Никому я на сцене ничего не отдавливал… По-моему.
   — Награждали, — подтвердил я. — Но я не понимаю…
   — Он не понимает! — издевательским тоном передразнила женщина. —Да будет вам известно, что раздел «особые заслуги» в наградной ведомости формируют только два человека. Гена и ваш Сухарев Анатолий Васильевич. А Гена никаких ваших «особых заслуг» и знать не знает!
   «Да-а, — озадаченно подумал я, — вот это я влип». Как-то я не просек, что генерал-полковник орденок мне выписал не только с целью экономии казенных денежных средств. Но и чтобы намекнуть кое-кому: Штерн, дескать, мой человек. И если вдруг Штерн надумает пообщаться с конкурентом, то веры Штерну никакой не будет. Человек Сухарева. Помечен раз и навсегда. Умно, ничего не скажешь.
   Женщина-то права: я болван.
   — Вы ошибаетесь, — грустно произнес я. —То есть орден я получил. Но на Службу ПБ не работаю. Я — частный детектив, одинокий волк. Исполняю разовые поручения… Ну, не виноват я, что генерал-полковник расплатился со мной не деньгами, а «Дружбой народов».
   Мои объяснения нисколько не рассеяли враждебности дамы в красном.
   — Вот это как у вас называется, — иронически усмехнулась она. — Преследовать меня по пятам, следить — это разовое поручение. Поздравляю, частный детектив. С поручением вы справились отвратительно.
   — Нет, — вздохнул я, понимая, что сейчас все мои объяснения покажутся лживой комедией. — Преследовать вас — это моя личная инициатива.
   — Ах, вы просто хотели познакомиться. — с сарказмом в голосе произнесла дама в пурпурном платье. — Ну, начинайте. Как это теперь принято? «Девушка, я вас, кажется, где-то видел»… «Девушка, у вас такой знакомый голос»… Ну, давайте, кавалер ордена!
   — Не хотел я с вами знакомиться, — буркнул я. — Но вы так с вашим Батыровым переглядывались, что и незрячий бы заметил… А дело у меня не к вам, а как раз к нему.
   — Вот и изложили бы ему, — тотчас же посоветовала моя собеседница. — Подошли бы там и изложили…
   — Что-то вы сами на банкете не больно к нему подошли, — пробормотал я. — Только глазками стреляли.
   — Вы дурак, — объяснила мне пурпурная дама. — Или здорово прикидываетесь дураком. Что вообще-то почти одно и то же. Ваш Сухарев только того и ждет, чтобы мы с Геной показались вместе хоть на одном мероприятии. У нашего любимого Президента-обкомовское воспитание. Для него аморалка пострашнее шпионажа, тем более накануне выборов. «Первый помощник Президента вместе с молодой любовницей посетил церемонию награждения…» — как вам заголовочек в газете? Только вы этого не дождетесь!
   — Повторяю вам, — терпеливо проговорил я. — Сухарев — не «мой». И к Батырову я не мог просто так подойти почти по той же причине, что и вы. Народа вокруг было много. Разного и чересчур любопытного.
   Первый раз за все время нашего разговора подруга помощника Батырова проявила слабый интерес к моему делу.
   — Так что вы хотели от Гены? — осведомилась она.
   Я моментально вытащил из кармана свою тайную грамотку в конверте.
   — Это очень важно, — сказал я. — Президент должен непременно, незамедлительно ознакомиться. Может произойти непоправимое…
   Женщина кивнула, но конверт брать у меня из рук не спешила.
   — А-а, переворот, — равнодушно проговорила она. — Извините, Христа ради.
   Я-то приняла вас за стукача. А вы — обыкновенный «чайник». Не обижайтесь, право слово. Сейчас каждое второе послание Президенту — предупреждение о заговоре и путче. Гена говорит, что у него в кабинете уже мешки таких писем… Многие даже с фамилиями, с датами… Не бойтесь, частный детектив. Никаких переворотов не предвидится.
   Равнодушие в ее голосе не понравилось мне значительно больше, нежели ее агрессивный тон несколько минут назад.
   — Не в путче дело, — устало произнес я. — Все намного запутаннее и…
   Как это всегда бывает, на самом важном месте меня неожиданно и невежливо перебили. Нас внезапно ослепило светом фар, и тонкий голос сказал:
   — Замрите!
   Рука моя машинально метнулась за пазуху, к пистолету, но вовремя остановилась: я вспомнил, что на месте оружия у меня — только шоколадные конфеты в кулечке из фольги. Суперболван! По дороге ты ведь мог сто раз выложить этот дурацкий шоколад и достать из «бардачка» свой «Макаров».
   Мог, но не достал. Забыл.
   В круге света возникла троица. Старые знакомые. Двое — из тех, кто меня сегодня так неловко «пас» в банкетном зале. Третий, щуплый мозгляк в плаще, тот самый, со шприцем. Именно на нем я и проверял архимедово правило про точку опоры. Теперь, похоже, настала очередь других законов. Баллистики, например: бугаи были вооружены помповиками. Даже если у этих братцев руки-крюки и глаза свернуты набок, с такого расстояния промахнуться мудрено. Тихо они, однако, подобрались ко мне. Вернее, это я так громко препирался с женщиной помощника Президента, что обо всем забыл. И это со мной, между прочим, уже не в первый раз. Как появляется женщина — так я теряю бдительность, как женщина — так и теряю. Бабник я, господин генерал-полковник. Бабник и есть.
   — Штерн, — укоризненно сказал мозгляк. — Как ты нам надоел! Ну, кто тебя просил влезать?
   Парни с помповыми ружьями стояли рядом с ним, поигрывая своими стволами. У мозгляка из-под плаща выглядывала белая кромка халата.
   — Ваши первые начали, справедливости ради уточнил я. — Когда по башке меня били. И когда на «Скорой» гонялись…
   — «Скорую» ты угробил классно, — признал щуплый. — И нас возле дома славно отделал. Я тебе даже счет хотел выписать, за два выбитых зуба. Но передумал. С мертвецом — какие уж расчеты!
   — Я пока еще жив, — осторожно напомнил я. Или у меня начались галлюцинации, или кусты слева от меня трепыхаются посильнее, чем требовалось.
   Вроде ветра такого на улице нет. Или я просто не чувствую ветра, от страха?
   Синоптики ведь обещали сегодня порывистый ветер — «в некоторых районах города», вот слева и образовался «некоторый район»… Бог ты мой, отчего, когда на человека наставляют ружье, ему в голову лезет всякая чепуха?
   — Вот именно — пока, — хмыкнул мозгляк. — Я тебе даже скажу, что с вами будет через минуту… Вот видишь этот пистолет? Заряжен транквилизатором. Сунем вас, полудохленьких, по вашим машинам, устроим столкновение… Чтоб наверняка.
   Улица тут тихая, но чего не бывает. Дорожная авария.
   — Вы бы даму отпустили, — проговорил я. — Я вам нужен, меня и берите…
   Она-то вам зачем?
   — Незачем, — подтвердил мозгляк. — Батыровскую бабенку трогать нам никто не приказывал… Но оставлять свидетелей — такого приказа тем более не было.
   Люди у нас серьезные, порядки — строгие. Как в аптеке.
   — В аптеке помповики без надобности, заметил я. — И управляемые ракеты тоже. Значит, хреновые вы провизоры… — Сам не пойму, отчего я так болтал?
   Может быть, оттого, что хотел потянуть время? Видимо, втайне надеялся на чудесное спасение. На рояль в кустах. Во-он в тех кустах, что слева.
   — Бывают случаи, когда медицина бессильна, — любезно ответил мозгляк. — Летальный исход. — С этими словами он приблизился ко мне и взял у меня из рук письмо. При этом парочка по-прежнему держала нас на мушке.
   Я понадеялся, что он не станет его вскрывать.
   Да и темновато было вокруг — глаза испортить можно. Однако малый оказался любознательным и немедленно вскрыл мое послание.
   — Стыдно читать чужие письма! — довольно громко произнес я. Не только для того, чтобы пробудить совесть мозгляка: на это-то, признаться, я и не надеялся.
   Женщина помощника Батырова, кажется, с большим запозданием поняла, что хлестать по лицу Якова Семеновича — это одно, а стоять под дулом — совершенно другое.
   — Кто это? — прошептала она.
   — Врачи-убийцы, — растолковал я. — Многостаночники. Днем с микстуркой, ночью с ружьецом…
   По-моему, парня с помповиком — чтослева — моя болтовня стала раздражать.
   — Заткнитесь, — буркнул он, поводя стволом. Тут, наконец-то, мозгляк оторвался от изучения моего письма Президенту, которое он рассматривал, близко-близко поднося к глазам.
   — Забавно, — проговорил он, — и про Григория свет Евпатьевича очень складно… Шеф посмеется. Может, у вас еще какая корреспонденция припрятана?
   — Да нет, — забормотал я, машинально хлопнув себя по левому карману и постаравшись, чтобы после хлопка яснее обозначилась выпуклость.
   — С ума сойти! — ухмыльнулся мозгляк. — Яков Семенович, оказывается, при оружии. Или мне показалось?
   — Показалось! — громким голосом подтвердил я, в то время как один из парней нацелил помповик прямо в голову дамы в пурпурном платье, а другой своими лапами залез ко мне в карман.