Гурский Лев. Поставьте на черное

   Впрочем, для начала мне пришлось еще долго топать обратно до лифта. Пару раз я чуть не заблудился в коридорах, и лишь знакомая дверь с буквой "R" и доска с одиноким объявлением вывели меня на путь истинный.
   Возле лифта нес свою службу все тот же почти вежливый леопард с «Макаровым» в кобуре. Кстати, кобура эта теперь была застегнута, и можно было вообразить, что вместо табельного оружия там, например, краковская колбаса. У меня когда-то был приятель в патрульно-постовой службе, некто Игорь Мелехин.
   Так вот он на полном серьезе уверял меня, что лучше всего к стандартной кобуре под «ПМ» подходит не «Макаров», а куриная ножка в целлофановом пакете. Ножка, доказывал Игорь, сидит в кобуре как влитая и выхватывается из нее очень быстро — словно «кольт» на счет «три».
   — Пропуск! — почти дружелюбным тоном сказал леопард. Погоны на нем были капитанские, а сам он был весь такой крепкий, мускулистый и подтянутый. Такой лет под тридцать. Живое олицетворение боеготовности наших спецслужб.
   Я предъявил пропуск, леопард узрел на обороте начальственный автограф и козырнул. Оставалось только вызвать лифт и с комфортом съехать со второго этажа на первый. Только вот кнопки вызова поблизости я, сколько ни таращился, не увидел. Должно быть, решил я, вызовом кабины заведует этот симпатичный капитан.
   Вероятно, кнопку-то он и охраняет здесь. Чтобы, значит, посторонние и не допущенные не смогли бы воспользоваться этим чудом техники. Но у меня-то пропуск, верно? Стало быть, я допущен.
   — Лифт вызовите, пожалуйста, — попросил я у леопарда.
   — Что-что? — сощурился капитан в леопардову крапинку. Левая щека у него неожиданно задергалась. Словно бы у этого охранника и майора Молчанова был один нервный тик на двоих.
   — Лифт вызовите, — повторил я командирским голосом. Давая понять, что Якова Семеновича Штерна никаким нервным тиком не запугаешь. — Я спешу.
   В ту же секунду капитан размахнулся и точным ударом послал меня в нокаут.
   Его нападение было до того неожиданным и необъяснимым, что я не успел увернуться или поставить блок. Поэтому и получил все по полной программе: только что стоял и разговаривал — и вот уже валяюсь на полу, держась за скулу.
   Больно было и обидно. Вот уж верно: найдешь оплеуху там, где не ждешь. Утром меня мог послать в нокаут шкаф-телохранитель графа Токарева, днем меня могли отлупить книжные «перехватчики» из «Икаруса», и вот ближе к вечеру я все-таки получаю по физиономии. Вдобавок от человека, которому не сделал ничего плохого.
   Ну, лифт попросил вызвать. Так ведь лифт, а не на дуэль!
   Я вскочил с пола, потер скулу и принял боевую стойку. Совершив эти приготовления, я заметил, что леопард-капитан, кажется, сам не рвется в бой.
   Наоборот: он с удивлением рассматривает свой собственный кулак, словно бы тот влез в драку, капитана не спросясь. Проявил самостоятельность.
   — Ты это чего? — сурово, но без нажима поинтересовался я у леопарда. В кобуре у того была определенно не куриная ножка, а потому я пока нрвдпочитал не грубить. Мое собственное оружие осталось в сумке сантехника, сумка — у амбалов, привезших меня сюда. А их — ищи-свищи!
   — Чего это я? — растерянно переспросил леопард. — Черт его знает! Пропуск ведь в порядке… Извини, парень, что-то на меня нашло. Может, перетренировался, а? Такой график напряженный, а тут еще…
   Капитанские извинения были прерваны приехавшим лифтом. Двери раздвинулись, и на этаж вступил парень в камуфляжной леопардовой форме и с подносом. Поднос был уставлен вкусно пахнущими тарелками. У охраны был обеденный перерыв. А я что — рыжий? Я не стал больше слушать капитана и, пока двери были открыты, поскорее устремился в кабину лифта. Внутри-то кнопки имелись, можно было смело нажимать на нижнюю. Что я и сделал. Обе половинки двери стали мягко сдвигаться, и я успел еще увидеть, как капитан-забияка, сразу забыв обо мне, тащит с подноса одну из тарелок. Вероятно, с целью особо углубленного досмотра.
   На первом этаже уже знакомая парочка с «кедром» и «кипарисом» бдительно проверила у меня пропуск и только после этого милостиво выпустила из здания.
   Лично мне обычай проверять пропуска еще и на выходе всегда казался в высшей степени кретинским: раз уж человек в здании, значит, имеет на это право.
   По-моему, еще ни одной секретной службе в мире не удалось задержать ни одного диверсанта, который бы проник на объект через крышу или через канализацию, но вот обратно вздумал идти через обычную дверь, мимо охраны. Для разнообразия.
   Я уже примирился с потерей своей сумки, но, кажется, напрасно. Машина, на которой меня сюда доставили, была по-прежнему припаркована у входа. Внутри сидел одинокий амбал, который, завидев меня, призывно поманил пальцем. Я приблизился.
   — Вот твое имущество, — объявил мне амбал, подавая в открытое окно мою сумку. — Все в целости и сохранности. Мы бы тебя даже и домой подвезли. Но только шофер наш пошел пожрать и когда вернется неизвестно. Если хочешь, можешь его подождать.
   — А долго он обычнообедает? — полюбопытствовал я.
   — Когда как, — ответил амбал, зевая. — Все зависит от настроения. И от жратвы. Если сегодня пельмени — пиши пропало. Он, собака, их очень любит.
   Нажирается, как чертова мать, зато потом не меньше часа в сортире кукует.
   — Что, желудок у него слабый? — спросил я, озираясь по сторонам. Нет, шофера не видать.
   Видно, придется-таки мне идти пешочком до «Рижской».
   — Желудок нормальный, — не согласился зевающий амбал. — Это пельмени такие сильные. Им больше двух штук ни в каком желудке нельзя скапливаться. А в порции их — не меньше пяти. Не выбрасывать же?
   Я понимающе кивнул. Разговоры о сильных пельменях окончательно разбудили мой дремавший аппетит. Из-за проклятого графа Токарева я не успел пообедать, а теперь голод гнал меня с места. Возле метро можно купить сосиску, а уж дома сварить габерсуп из пакета. По рецепту моей бабушки Рахили Наумовны: в кипящую воду высыпается содержимое пакета. И можно лопать. А еще можно приготовить китайскую лапшу. По тому же самому рецепту. Главное — кипяток, а он-то у меня дома есть.
   — Так будешь со мной шофера ждать? — осведомился у меня амбал между зевками.
   — Я, пожалуй, пойду. Дел еще много, — ответил я.
   — Дел и у нас много, — важно произнес амбал. — Президентская безопасность — это тебе не фунт изюма. Это, брат, да…
   Пользуясь хорошим, хоть и несколько сонным, настроением амбала, я решился напоследок задать ему тот вопрос, что позабыл задать генерал-полковнику:
   — А не далековато ли отсюда до Кремля?
   Амбал непонимающе уставился на меня, даже зевать на время перестал.
   — Это я к тому, — поспешно продолжил я, — что вот вы здесь, а Президент — там. Ему ведь охрана в любой момент нужна…
   Амбал ухмыльнулся:
   — Не дрейфь! Здесь только филиал. Усек? А так мы везде. И в Кремле, и вокруг. Нас много на каждом километре. Вся Россия, браток, — наш сад.
   Получив такое поэтичное разъяснение, я собрался отчалить. Тем более что у входа в филиал уже становилось тесновато. Пока мы беседовали с зевающим амбалом, подкатили две вишневые «девятки», а следом за ними — сверкающий «Ауди» цвета воронова крыла с затемненными стеклами. Из «девяток» высыпали амбалы, напоминающие моего собеседника, и гуськом скрылись за дверью «Ректопласта» и «Кузи».
   — Шел бы ты от греха подальше, — внезапно посоветовал мне вполголоса мой амбал, поглядывая на «Ауди». Оттуда как раз неторопливо выбрался очень высокий, костлявый и абсолютно лысый человек в штатском. Он уже взялся за ручку входной двери, но неожиданно обернулся и посмотрел прямо на меня. В глаза.
   Однажды, много лет назад, мне довелось допрашивать знаменитого душителя Кравцова. Того самого, чье «кольцо Кравцова» вошло потом во все учебники по судебной медицине. Говорили, будто этот убийца гипнотизировал жертв, и те сами покорно подставляли ему горло. Я, сопливый стажер МУРа, бабьим россказням, конечно же, не верил. Да и сам Кравцов отнюдь не производил впечатления какой-то гипнотической личности. Был он маленький, довольно полный, говорил тонким голосом и вдобавок избегал смотреть мне в глаза. И только однажды, после моего вопроса, не было ли ему жаль своих жертв, Кравцов вдруг поглядел на меня в упор. Продолжалось это всего две-три секунды, а затем он снова отвел глаза в сторону. Но то, что я заметил, мне запомнилось на всю жизнь. Тяжелую и холодную пустоту — вот что я там увидел. В этой пустоте не было ни злобы, ни боли, ни даже любопытства. Вообще ничего, кроме холода.
   У лысого и долговязого человека на крыльце был именно такой взгляд — взгляд палача. А лицо его… Я мог бы поклясться, что лицо этого человека я когда-то видел раньше, очень давно. Или его брата-близнеца, но видел. И даже, по-моему, не один раз. Но вот где и когда? Когда и где? Мне вдруг показалось очень важным это вспомнить, однако память моя явно пробуксовывала.
   Я махнул рукой притихшему амбалу, повесил на плечо свою сумку сантехника и двинулся прочь — прочь от крыльца и от филиала. Спина моя немилосердно чесалась: очевидно, человек с глазами убийцы Кравцова все еще смотрел мне вслед. Я, однако, не оборачивался, справедливо решив, что на сегодня приключений мне достаточно. Я уже получил полный набор.
   Минут через двадцать я уже с сумкой на плече благополучно спускался вниз по эскалатору. В одной руке у меня был гамбургер с сосиской, в другой — пакетик ананасного сока с соломинкой. Ведь когда проголодаешься, все мысли — только о еде. А значит, хорошая сосиска — самое надежное средство, позволяющее забыть, хоть на время, обо всех земных неприятностях. Простая незатейливая философия.
   Думайте о горячем душе, о чистой одежде, о хрустящей свежей газете — и даже самые скверные мысли об убийцах со змеиными глазами отойдут на задний план.
   Проверенная методика аутотренинга. Разработана Яковом Семеновичем Штерном в метро, на Калужско-Рижской линии.
   На «Октябрьской» я сделал пересадку, проехал две остановки, после чего влился в толпу возле эскалатора. Наверху мне оставалось только пройти по подземному переходу мимо книжного лотка, свернуть направо и выйти на поверхность неподалеку от своего микрорайона. Я прошел по подземному переходу, миновал знакомый книжный лоток, свернул направо и… И вернулся обратно.
   Поскольку краем глаза зацепил по дороге две фигуры, маячившие у лотка. Если на твоих глазах совершается гнусность — пусть даже мелкая, копеечная, — стыдно не вмешаться.
   Парня, который торговал тут книжками от фирмы «Титус», я знал. Это был совсем еще зеленый пацан, который только в прошлом году закончил школу и с треском провалился на экзаменах в Полиграфический институт. Пацана звали Вадик.
   Вадик блестяще сдал специальность — цикл иллюстраций к Гофману, но погорел на вступительном сочинении. Четырнадцать ошибок — это был явный перебор; тут даже популярный книжный график Москвичев, набиравший курс, ничем не смог помочь. Вот и приходилось теперь Вадику днем стоять у лотка «Титуса», а вечерами рисовать для «Книжного вестника». В общем, зарабатывать деньги для поступления на коммерческий курс того же института: туда принимали без экзаменов, только бабки плати. Не знаю уж, сколько парню отстегивали за рисунки в «Книжном вестнике», но вот директор «Титуса» господин К.В. Мамонтов точно никогда не баловал своих продавцов высоким жалованьем. Мало того: он делал все возможное, чтобы платить по минимуму. И в запасе у него было несколько подлейших уловок.
   Я остановился в некотором отдалении и стал наблюдать за манипуляциями парочки у лотка. Парочка, надо отдать ей должное, работала виртуозно. Пока милая пожилая дама в старомодной шляпке приценивалась к женским романам, выспрашивая у продавца, чем Дебора Смит лучше Памелы Браун, интеллигентный пожилой джентльмен в смешных темных очках рассматривал альбомы по искусству.
   Ррраз! — и альбом Сальвадора Дали соскользнул в подставленный пакет. Два! — и Босх издания «Алекса» исчез под курткой. Три! — и зияющая пустота на прилавке была умело ликвидирована. Теперь уже никто не догадается, что на этом месте еще полминуты назад что-то лежало. Высокий класс!
   Я приблизился к лотку в тот момент, когда милая старушка, сделав-таки выбор в пользу миссис Браун, расплачивалась с Вадиком, а интеллигентный старичок в очках намеревался уходить, так ничего и не купив.
   — Здрастье-здрастье! — сказал я Вадику, возникая между старой дамой и пожилым джентльменом и нежно обнимая их за плечи. Нежно, но так, чтобы парочка не смогла вырваться. Со стороны могло показаться, что носатый сантехник-гегемон вдруг решил побрататься с почтеннейшей интеллигенцией. Или — того лучше, — что блудный сын, ходивший в народ, все-таки вернулся на радость стареньким родителям. Правда, в моем случае папа с мамой отчего-то не торопились выражать свою радость и закалывать тучного тельца. Напротив, они тихо попытались вырваться из моих сыновних объятий.
   — Здравствуйте… — с удивлением ответил вежливый мальчик Вадик, сперва даже не узнавая меня в обмундировании гегемона. — О-о, Яков Семенович! — Лицо его просветлело. — Это вы с дачи едете, да? — Паренек старался сообразить, на кой черт господин Штерн сегодня так странно вырядился.
   Простое имя Яков вкупе с простым отчеством Семенович оказали на каждого из двух моих подо-лечных разное воздействие: старичок стал весьма энергично для своего возраста дергаться, а старушка, наоборот, прекратила всякое сопротивление. «и это правильно», — подумал я, легонько Утихомиривая любителя альбомов. Яков Семенович никогда не бьет ветеранов — разве что какой-нибудь ветеран сам об этом попросит. Частный детектив Штерн уважает старость. Хотя бы потому, что сам не слишком надеется до нее дотянуть. Работа очень нервная.
   — Это я с дачи еду, — успокоил я Вадика. Дачи у меня отродясь не было, но не объяснять же сейчас парню все преимущества одежды сантехника в черте города Москвы. Мал он еще и неиспорчен.
   — Э-э-э, Яков Семенович… — прохныкал у меня из-под руки пожилой знаток изящных искусств. Он уже прекратил сопротивление и, видимо, решил попробовать со мной договориться. Но я равнодушно проигнорировал его хныканье и сказал, обращаясь только к Вадику:
   — Погляди-ка на эту симпатичную пару. Только сейчас продавец книг заметил, что объятья мои — не такие уж дружеские, а выражение лиц у моих подопечных — на редкость кислое.
   — А в чем дело, Яков Семенович? — недоумевающе спросил он.
   — Хочу тебе представить виртуозов своего дела, — объявил я тоном циркового шпрехштал-мейстера. — Филемон и Бавкида. Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна. В миру — супруги Паншины. Пенсионеры, бывшие труженики Союзгосцирка.
   Та-та-та-та-а-а, — я напел мелодию циркового марша. — Ап! — Жестом Кио я выхватил из стариковского пакета альбом Дали и метнул его на прилавок. От неожиданности бедный Вадик отпрянул и вытаращил глаза. — Ап! —Альбом Босха птичкой вылетел из-под куртки старика Паншина и плюхнулся рядом с Дали. —Только одно представление! Ап! — Из хозяйственной сумки мадам Паншиной высыпалась стопка самых дорогих женских романов: Сандра Питере в голубом супере с золотом, Диана Скотт в целлофане, Лора Макмастер с тонким серебряным тиснением по коленкору цвета маренго.
   — Но ведь это же… — ошеломленно прошептал Вадик. — Ведь я…
   — Правильно, — согласился я. — Это у тебя бы вычли из зарплаты. В самом лучшем случае. А в худшем — еще и оштрафовали бы за халатность.
   Вадик растерянно переводил взгляд со стопки украденных книг на притихших похитителей. И обратно.
   — Это же… Это просто бессовестно! — воскликнул он, наконец. Наверняка интеллигентный мальчик знал слова и покрепче, но не мог себя заставить употребить их по отношению к людям в почтенном возрасте. С точки зрения законов улицы Вадик был «лохом» чистейшей воды. Быстро догадавшись об этом, старая сволочь Паншин вновь осмелился подать голос.
   — Молодой человек, — с надрывом произнес он у меня из-под руки, обращаясь к Вадику, — простите нас Христа ради. Пенсии хватает только на хлеб и молоко…
   — …А мы так любим читать… — немедленно заныла старуха Паншина.
   — …А телевизор у нас сгорел… — в тон продолжил Паншин.
   — …А дети нас совсем забыли…
   — …А мы все болеем, еле ходим… Это был профессиональный слаженный дуэт. В гильдии кладбищенских попрошаек такие артисты — на вес золота.
   Чувствуются школа, навыки, опыт. Я увидел уже на лице сердобольного Вадика жалостливую гримасу. Все, решил я, пора прекращать концерт! Иначе того и гляди чуткий парень прослезится. Но только этот вымысел — отнюдь не из тех, над которыми стоит обливаться слезами.
   — …А Мамонтов нам зарплату задерживает… — опел я, подстраиваясь к стариковскому дуэту.
   Парочка мгновенно заткнулась. Вадик захлопал базами и уставился на меня.
   — При чем тут Мамонтов? — удивленно спросил он.
   — Все проще простого, юноша, — вздохнул я.Я бы даже развел руками, но в руках у меня были старые аферисты. — Кирилл Васильевич Мамонтов, шеф-директор фирмы «Титус», любит экономить на молодом поколении. Ты вот сколько, к примеру, у него получаешь?
   Вадик назвал сумму. Мадам Паншина у меня под рукой еле слышно фыркнула.
   Сумма не вдохновляла.
   — Всего-то? — присвистнул я. — Хотя да! Кирилл Васильевич наверняка пообещал тебе здорово прибавить, после испытательного срока. Верно?
   Вадик кивнул. Он был ошарашен моей проницательностью.
   — Но Кирилл Васильевич строго предупредил насчет недостач, — продолжал я.
   — Правильно? Потому что если у стажера концы с концами не сходятся, то стажер еще не созрел для большого жалованья. Логично?
   — Ну да-а-а, — задумчиво протянул Вадик. Он был «лох», но вовсе не идиот.
   — Василич почти так слово в слово и сказал.
   — Элементарно, Вадик, — усмехнулся я. — Сегодня у тебя была бы большая недостача. И еще одна, дня через три. И ты бы сам — подчеркиваю, сам! — согласился бы работать за эти гроши до конца мая и весь июнь.
   — Так, выходит, эти двое… —До парня, наконец, дошло.
   — Точно так, — подтвердил я. — Это, дружок, твои коллеги. Вы с ними, можно сказать, расписываетесь в одной мамонтовской ведомости. Только получают они раз в пять больше, чем ты. Оно и понятно: работа у них тонкая. Попадутся — можно и по загривку схлопотать. Но только они не попадаются, большие мастера. Раньше они на Леху Быкова работали, была такая фирма «Сюзанна». Потом «Сюзанна» схлопнулась, и я-то, грешным делом, понадеялся, что эти акробаты вышли в тираж… ан нет! Оказывается, их Кирилл Васильевич подхватил. То-то я смотрю, у него одни стажеры на лотках вместо продавцов… Знаешь, где еще у Мамонтова лотки?
   Вадик утвердительно мотнул головой.
   — Вот и отлично, — сказал я. — Сам я в мамонтовские дела лезть не буду, но тебе-то никто не мешает между делом поведать всем прочим об этих… старосветских помещиках…
   Я разжал объятья, и парочка, почувствовав свободу, бросилась наутек.
   Старые ворюги были в отличной форме и летели как на крыльях. До меня донеслись обрывки смачной ругани.
   — Я думаю, вы им польстили, — неожиданно произнес Вадик, глядя вслед парочке. — Никакие они не старосветские помещики… и не Филемон с Бавкидою. Я, может быть, с ошибками пишу, но Гоголя-то я читал. А к Овидию у меня даже иллюстрации есть…
   Ну что за интеллигентный мальчик! — восхитился я про себя. Овидия читал, надо же! Куда бы мне его трудоустроить, подальше от господина Мамонтова? Кирилл свет Васильевич будет ведь теперь парня выживать, это точно. Может, в «Геликон» его определить? Они как раз ищут художника в штат…
   — И кто же они, по-твоему, эти двое? — рассеянно поинтересовался я, погруженный в свои мысли.
   — Понятно, кто, — объявил мне Вадик. — Это Лиса Алиса и Кот Базилио. Я ухмыльнулся:
   — Похоже. Очень даже похоже, молодец! А господин Мамонтов, стало быть, Карабас…
   В ту же секунду в башке моей что-то щелкнуло. я идиот! Буратино. Карабас.
   Пудель Артемом… Ну, конечно!
   Я бросил удивленному Вадику быстрое «Пока!» и Рванулся к выходу из подземного перехода.
   — Яков Семенович, да черт с ними! — крикнул лоточник мне вслед. Кажется, он вообразил, будто я камереваюсь догнать этих Кота с Лисой и еще наподдать им хорошенько. Однако я бежал вовсе не за ними, а к себе домой.
   Пешеходная дорожка. Через кусты, так быстрее. Мой подъезд. Лифт. Моя дверь с бронированной табличкой. Ключ — в замочную скважину. Второй ключ — во вторую.
   И какого черта я навесил столько замков? И какого черта я вообще так спешу? Не терпится доказать собственную дурость?
   Оказавшись в квартире, я захлопнул дверь, бросил на пол сумку и, не разуваясь, метнулся к книжной полке. Папки с досье — на пол. «Библиотеку приключений» — на пол, и вот я держу в руках потертый светло-зеленый том. Так и есть! Открытие грандиозное и бесполезное для дела.
   Память меня не подвела. Я действительно видел раньше это длинное лицо с прозрачными глазами палача.
   Видел неоднократно. В дошкольном и младшем школьном возрасте.
   Долговязый человек, которого я заметил на крыльце филиала Службы президентской безопасности, был вылитый Дуремар из книжки про Буратино.

Глава четвертая
КОШКИ-МЫШКИ

   Накануне вечером я могучим усилием воли заставил себя выключить телевизор на середине детектива и лечь спать пораньше — чтобы и проснуться пораньше. Зато уже в четверть седьмого я был на ногах, а в половине седьмого начал свою утреннюю разминку: двадцать приседаний, упражнения для пресса и пяток профилактических ударов по гнусной физиономии, намалеванной на старенькой боксерской «груше». Сегодня мне предстояло посетить одну хитрую контору, и, чем раньше туда попадешь, тем лучше для дела. Бог (он же Рок, он же Случай) подает в этой конторе только тем, кто рано встает. Поздно приходящим — кукиш. При любом начальстве режим работы был там неизменен; редкое постоянство в наше смутное время. Надо ценить.
   К тому времени, когда «груша» получила свои законные оплеухи и настала пора есть кашу, слушать радио и пить чай, у меня еще оставался неплохой запас времени. Однако все-таки не такой большой, как я надеялся. Поэтому я скрепя сердце допустил отступление от своего ритуала: выпил только чая, зажевал каменной батоньей горбушкой, а по «Эху столицы» прослушал только краткий дайджест новостей и прогноз погоды. Так, ясненько: курс доллара колеблется, на Кавказе — постреливают, помощник Президента Батыров сказал речь на открытии выставки Рене Магрита в Третьяковке. День обещал быть теплым, не дождливым и безветренным, — очевидно, мэрия все-таки не удержалась от взятки Мосгидромету, и тот, в свою очередь, не поскупился на обещания. Нет, господа мои, неожиданно подумал я, выходя из дома, в напористости нашего дорогого мэра есть нечто ободряющее и освежающее. Любит мужик свой пост, держится за него руками и ногами — и от любви этой и городу кое-что перепадает. В каждом киоске есть что выпить-закусить, в каждом подземном переходе — пожалте, газеты на любой вкус.
   Троллейбусы ходят, на остановках — урны в виде пингвинов… Правда, единые проездные стоят уже половину месячной зарплаты, но ведь вовсе не обязательно их покупать. А смекалка на что?
   Я бесстрашно предъявил свое старое муровское удостоверение, предусмотрительно прикрывая пальцем дату выдачи, спустился по эскалатору и очень удачно сразу запрыгнул в вагон. Места в вагоне были, и я сел в уголок.
   Сегодня никто бы не заподозрил в респектабельном джентльмене среднечиновничьего вида вчерашнего грязнулю-сантехника. Аммиачная вонь испарилась вместе со спецовкой, а еловый запах за ночь ослабел настолько, что превратился в тонкий интеллигентный аромат французского хвойного дезодоранта, типа «Континенталя», тридцать пять франков за упаковку.
   Все вокруг деловито что-то читали — в основном газеты, но были и книги.
   Каждая поездка в метро убеждала меня, что я не зря выбрал свою профессию: нужен, нужен моим согражданам гутенбергов пресс и все, что из-под него выходит!
   И значит, нужен в природе Яков Семенович Штерн —. чтобы карась не дремал и щука не наглела…
   Я вытащил из своего «дипломата» позавчерашний «Спорт-экспресс», отгородился газетой от прочей публики в вагоне и сделал вид, что читаю. На самом деле ничего, кроме республиканских соревнований по стрельбе, меня в этой газете никогда не интересовало,однако теперь я мог спокойно подумать о поручении Генерал-полковника Сухарева.
   Кое-какую информацию о «Тетрисе» я извлек из своих папок еще накануне, но это был, по преимуществу, дежурный минимум сведений, полученный без детальной разработки, плюс некоторые мелочи. Издательство «Тетрис» было из молодых, да раннее. Основали его три веселых друга — бывший журналист-международник, бывший инженер-компьютерщик и один большой специалист в области игорного бизнеса.
   Андрей Витальевич Терехов в этой компании был самый представительный и самый старый — сорок семь лет. Нынешнее поколение, выбравшее «пепси», уж наверняка не в курсе, какой важной птицей был в свое время любой журналист-международник.
   Людей этой профессии все смертельно ненавидели, и одновременно им завидовали самой чернейшей завистью. За возможность жить в мире развитого капитализма, кушать свежий йогурт из супермаркета и получать конвертируемые суточные эти акулы пера и телекамеры всего-то должны были раз в неделю приводить живописных бомжей к Белому дому, Ели-сейскому дворцу или к зданию Бундестага и на фоне этой пестрой массовки рассказывать об очередных маршах протеста зарубежных трудящихся, доведенных до ручки загнивающим миром чистогана. Насколько я помню, Терехов в те годы был далеко не самым оголтелым, но самым изобретательным. По его инициативе полубезумный профессор Хантер, уволенный из университета Сан-Диего якобы за симпатии к левым (а на самом деле — за наркотики), однажды целый месяц ходил к американскому Капитолию, как на работу, ежедневно приковывал себя наручниками к чахлому федеральному клену и голодал в знак протеста против чего-то. Целый месяц изможденный хантеровский лик не сходил с наших телеэкранов, и бедные советские граждане не подозревали, что каждый вечер экс-профессор голодовку прекращает и бодренько топает ужинать в ближайший «Макдоналдс»…