Гусев Валерий Борисович. Закон вне закона

   Выяснилось еще два факта: Щербакова носила в волосах заколку в виде золотистого жучка и дружила с Дубининой. Собиралась поступать в тот же техникум.
   "Теперь уж не поступит", - совсем мрачно подумал Волгин, резюмируя собранную информацию.
   А к вечеру вернулись сыщики из леса. Мрачные и злые. Нашли двух девочек. Трупы.
   - Невдалеке от того места, - докладывали, - вроде овражка небольшого. Бурелом вовсю, валежины. Разгребли. Два трупа. По первому впечатлению изнасилованы, избиты, задушены: у одной на шее телефонный провод. Оставили там местного участкового, до утра.
   Утром снова выехала опергруппа.
   Участковый, пожилой, полноватый, бледный, встретил группу у загасшего костерка. Пожаловался:
   - Вот ночку-то провел, теще такого не пожелаешь. Сюда, ребята, вот здесь спускайтесь, тут половчее будет.
   Спустились на дно сырого, по-утреннему холодного овражка.
   Трупы девушек были полностью обнажены. Под сухими ветками валялась их разорванная одежда, обувь, кожаная сумочка без ремешка.
   На телах - следы издевательств.
   Эксперты приступили к работе. И скоро сделали вывод: следы побоев и издевательств очень схожи с теми, которым подвергалась Светлана Рябинина.
   Волгин, когда ему доложили результаты осмотра, вызвал на допрос Глазкова.
   - Паршаков курит?
   Вопрос, невинный по сути, почему-то взволновал Глазкова.
   - Курит.
   - Что?
   - Папиросы.
   - Зажигалка у него есть?
   Перевел дыхание. Что-то не нравится.
   - Не знаю.
   - Не ври. Он же при тебе прикуривал.
   - Я не обращал внимания.
   - Вспомни.
   Вспомнил:
   - Он вообще-то говорил, что в лесу, у костра, бывалый человек спички не тратит, от уголька прикуривает.
   - Так и делал?
   - Пока трезвый был. А потом обжегся, спички достал.
   - Не зажигалку? Вспомни? Это и для тебя важно.
   Сник Глазков.
   - Не было у него зажигалки. Точно.
   - Вопрос такой к тебе, Паршаков: где потерял зажигалку?
   - Знал бы где - подобрал бы.
   - А когда?
   - В пятницу. Вот, начальник, в четверг была, а в субботу - уже нет.
   - Грамотный?
   - Не обижен.
   - Читай показания твоего соседа. Выпивали вы с ним, ты ему жаловался, что зажигалку потерял.
   - И что с того? Не могу, значит, по-твоему, соседу на беду пожалиться?
   - Плохо ты читаешь. Я сам прочту:
   "Во вторник вечером я левака хорошего дал. С такой удачи, конечно, пузырь взял, соседа, т.е. гр.Паршакова, пригласил. Ну, выпили по первой, стали закуривать. Он к моему огоньку тянется, мол, дай прикурить. А твоя-то, говорю, где? У него хорошая зажигалка была, фигуристая. Обронил, говорит, на пикник сегодня ездил. В траву и обронил. И смеется как-то не по-своему". Во вторник, Паршаков. В лесу. На том же месте. По такому же мерзкому делу. Что молчишь-то? Кто с тобой еще был?
   - Один я был.
   - Один двух девушек изнасиловал и задушил?
   - Я не убивал.
   - А кто? Или на себя возьмешь?
   Утром я связался с воинской частью. Вышел на командира, полковника Василевича.
   - Здравия желаю, товарищ полковник. Это Сергеев вас разбудил. Не обижайтесь, дело того стоит.
   Полковник поздоровался и замолчал. Ждал, чем обрадую. Он вообще несговорчивый.
   - Вы помните, я обращался к вам за помощью? Просил выделить мне хотя бы роту бойцов для благого общего дела? Вы мне отказали. Дословно: "Я в авантюры не лезу. У меня другие задачи". Было такое?
   - Я и сейчас это повторю.
   - Не придется. Теперь вы меня просить будете, ваша, стало быть, очередь унижаться.
   - Не понимаю вас, полковник.
   - А я вас не понимаю. Ваши офицеры продают оружие бандитам, а когда я прошу выделить мне людей, чтобы с этими бандитами расправиться, вы считаете это авантюрой. Вы, полковник, кому служите? Кому присягали-то?
   - Какое оружие? Какие офицеры? Что за глупости с утра?
   Ну посвятил я Василевича в его проблемы. И посоветовал, как их решить.
   - Время нападения, число боевиков и другие детали я, так уж и быть, сообщу. Не из симпатии к вам - в своих интересах. Ваша задача, полковник, приготовиться к достойной встрече незваных гостей. Проинструктируйте людей, организуйте оборону так, чтобы сразу перейти в нападение - не мне вас учить. Главное - возьмите их в клещи, отрежьте от транспорта и покрошите помельче. Родина вас не забудет, надеюсь. Вообще, - не удержался съехидничать, - побольше инициативы, творчества, солдатской смекалки.
   - Это все? - Он уже торопился смекалку проявить.
   - Конечно, нет. Мои условия: за информацию вы, по первому моему требованию, выделите роту старослужащих, вооруженных, экипированных, с полным боезапасом.
   - Что еще?
   - Два БТРа. Пяток ручников. Пару станкачей. А пушчонки у вас найдутся? Мины противопехотные? Вообще - всего и побольше.
   - Поищу. - Мне показалось, что он улыбнулся в трубку.
   - А я вам за это помогу с дедовщиной справиться. Идет?
   Вот так-то. Народ и армия должны быть едины. Особенно когда война народная идет.
   Я поблагодарил моих связистов, а Лялька вошла с плохим сообщением: в Горотдел поступила информация, что в частном Лицее неизвестные установили взрывное устройство.
   - Кто сообщил?
   - Не назвался.
   - Это понятно. Ребенок или взрослый?
   - Кто их разберет, этих террористов?
   - Ребята выехали?
   - Да, Майор своих саперов направил.
   - Я, пожалуй, тоже подъеду.
   Здание Лицея, вообще весь его огороженный двор были оцеплены. По эту сторону оцепления тусовалась в восторге лицейская детвора. Смышленая такая. Читают еще по складам, считают по пальцам, а выгоду свою нехило понимают.
   Я прошел внутрь оцепления. Здесь, возле нескольких машин, стояли Майор и двое младших офицеров. Майор вертел в пальцах незажженную сигарету. Я отобрал ее и сам закурил.
   - Ну что там?
   - Ищут. Жаль, у нас собак нет. Быстрее бы получилось.
   - А вы не торопитесь. Вы хорошо и долго ищите. Даже на завтра можете отложить.
   - Думаешь?
   - Уверен.
   - Я вообще-то тоже. Но проверить все равно надо.
   - Я нашему психологу-криминалисту дал запись сообщения послушать. Проанализирует - доставит.
   - Оно и ладно. Да ведь и обед скоро.
   - Распорядись, чтобы кухню сюда прислали.
   Я прошел в здание. Всего два этажа. Со второго уже спускался один из саперов, снимая наушники.
   - Ничего нет, товарищ полковник.
   - А вы ищите, сержант, ищите. Не торопитесь. Я их отучу хулиганить.
   - Понял, товарищ полковник, - и сознался: - Почти.
   В общем и целом поиски взрывного устройства длились почти весь день и безрезультатно. Лицеистам даже стало надоедать. Тем более что разойтись они не могли - вещи-то их в здании.
   В нужный момент я попросил педсостав загнать ребят во двор. И предоставить мне слово.
   - Дорогие мои террористы. Спешу вас обрадовать: мина в здании не обнаружена, можете продолжать вашу учебу. Что ж вы не орете: ура! Вам ведь так хочется овладевать знаниями.
   Молчание было настороженным. Ждали угроз, порицания. Или подвоха.
   - Слушайте меня внимательно. По хулиганскому звонку какого-то идиота, вашего товарища, были подняты по тревоге спецслужбы милиции и военных. Людей этим ложным вызовом оторвали от важных дел - борьбы с преступностью. В операции были задействованы около тридцати человек, шесть машин, в том числе "скорая" и пожарная, спецсредства. Все это стоит больших денег. И их нужно вернуть в городской бюджет.
   Совсем заскучали.
   - Но я принимаю другое решение. Мои специалисты сделают соответствующий перерасчет. Переведут эквивалентно затраченные средства в дни дополнительной учебы. Завтра у вас должны были начаться каникулы. Но теперь они отодвигаются. По примерным прикидкам - на неделю. Или на две.
   Ахнули.
   - А в следующий раз ваши фокусы обойдутся еще дороже - я коэффициент введу: за каждый час работы саперов - неделя дополнительной учебы.
   Не ожидали ребята. Ну что ж, разберутся. Наверняка ведь знают, кто звонил.
   - Третий вариант. Тот, кто сделал эту глупую пакость, честно в ней признается. Тогда общие репрессии я отменю, а родителей его оштрафую.
   Выдавать не станут. А сознаться заставят.
   - Все, все свободны. До завтрашнего дня.
   - Завтра выходной, - кто-то пискнул.
   - Но не у вас, - пискнул я в ответ. - Товарищ майор, снимайте оцепление, отводите людей. На завтра освободите их от служебных обязанностей, дайте отдохнуть.
   Через часок Лялька ввела в кабинет хулиганистого пацана с фингалом под глазом.
   - Это я звонил, - признался он хмуро. - Пошутил.
   - Мораль я тебе читать не буду. Вижу, уже прочитали. Но запомни: то, что ты сделал, это не озорство, это не шутка. Это подлость и преступление. Пусть завтра отец придет в милицию. Все понял?
   Вздохнул так жалостно, что я ему не поверил. Ни хрена он пока не понял. Не совесть его привела, а страх. То-то и оно. Совесть потом появится. Наверное.
   - К вам дама, - зло доложила Лялька. - Глазкова Ираида Семеновна.
   Начинается...
   Дама Глазкова - средних лет, на вид еще моложе, очень недурна собой - вошла в кабинет, будто на сцену вышла, в драматической трагедии. Сейчас упадет на колени, протянет ко мне трепетные руки и взвоет сквозь слезы:
   - Эдмон, спасите моего сына!
   Примерно так и было. Села. Положила на мой стол свою сумочку, достала дорогие сигареты - я такие ни разу не видел- и долго щелкала зажигалкой. Несмотря на то, что я все это время держал перед ее покрасневшим носиком свою, с огоньком.
   - Алексей Дмитриевич, это трагическая случайность. Игорек попал в дурную компанию. Он не мог совершить такого. Эти негодяи свалили свою вину на неопытного парнишку. Вы должны разобраться и восстановить справедливость.
   - Мы уже разобрались. Ваш Игорек, несмотря на возраст, оказался самым активным участником надругательства и убийств. Многое успел неопытный парнишка, в самом начале жизни... - Я чуть было не добавил: - И в самом ее конце.
   - Этого не может быть! Они оговорили его. Он получил такое воспитание... Он нежный, ласковый, доверчивый... Ранимый...
   Розовый, словом.
   - Вы - мать. Я понимаю ваши чувства. А вы можете понять чувства других матерей? Матерей этих девушек, например. Кстати, потерпевшая Светлана Рябинина, по мнению врачей, вряд ли оправится от пережитого. И если останется жива, никогда не сможет иметь детей, будет доживать инвалидом по психике. Ей тринадцать лет...
   - Мы поможем ей! Мы с мужем сделаем все, чтобы спасти девочку! Любые лекарства, любые компенсации...
   Я почти не слышал ее, я вспоминал нашу Надежду-недотрогу с ее загадочной болезнью. Надежду, которая жила теперь только одной мечтой мечтой о мести. Жестокой, беспощадной. Потому и несла свою опасную вахту в лесу, среди озверевших бандитов.
   Нет, Надежду не насиловали. Насиловали ее шестилетнюю дочь, на глазах матери, когда та, открыв собственное кафе в хорошем месте на Набережной, отказалась платить "за крышу" ребятам Битого.
   Девочку удалось спасти. Преступники-изуверы ушли от ответственности, при немалой заслуге Семеныча. А Надежда забо лела. Непонятным психическим заболеванием. Она уже никогда не будет женщиной, несмотря на молодость, красоту и физическое здоровье. При любой попытке близости, даже с любимым человеком, все ее тело сотрясали какие-то страшные судороги, вроде эпилепсии. Подумал я и о том, что родители девочек Щербаковой и Дубининой еще не знают о страшной гибели своих дочерей ради скотского удовольствия нескольких подонков. А ведь мне или Волгину предстоит сообщить им об этом...
   - ...У него абсолютный слух, он прекрасно рисует акварельные пейзажи, его стихи публикует взрослая печать...
   Да, да, можете не продолжать, Ираида Семеновна, способности вашего мальчика мне известны.
   - ...И из-за какой-то минутной слабости, рокового стечения обстоятельств... Вся его жизнь пойдет...
   Еще немного - и любовь к сыну в ее душе сменится ненавистью к его жертвам. Хватит.
   Я включил селектор:
   - Принесите мне дело Глазкова и Петрикова.
   Лялька, по-моему, даже через стену читает мои мысли и чувствует мои желания: в папке, которую она положила мне на стол уже были сделаны закладки в нужных местах.
   - Теперь послушайте меня, Ираида Семеновна. - Я раскрыл папку. - Лист дела двадцать второй. Цитирую показания Петрикова: "... Потом мы еще немножко ее побили. И я захотел ее... второй раз, но Глазков оттолкнул меня и сказал: "Успеешь, молодым у нас дорога"... Потом Паршаков закурил, а Глазков засмеялся и сказал ему: "Вставь ей туда папиросу. А я ей прикурить дам". Паршаков тоже засмеялся. И они это сделали. Тогда потерпевшая пришла в себя и стала грозить нам, что сообщит в милицию и нас всех посадят. Тогда Паршаков спросил нас: "Кто еще ее будет?" Но мы уже устали. И он обхватил ей шею проводом, лег на нее и стал душить. Но у него не получалось, потерпевшая дергала ногами и все время Паршакова с себя сбрасывала. Тогда Глазков сказал: "Эх ты, дай помогу". И они взялись за провод с двух сторон и стали тянуть. А я держал ее за ноги... Потом мы сели к костру и еще выпили. А Глазков иногда брал у Паршакова спички, подходил к Щербаковой и поджигал ей волосы на половом органе..." Достаточно, я думаю?
   Глазкова была мертвенно бледна. Я налил ей воды. Стуча зубами о край стакана, она с усилием сделала глоток.
   - Этого не может быть...
   - Ваш сын дал аналогичные показания.
   - Этого не может быть... - И привела последний довод: - Он больше не будет.
   С этим нельзя было не согласиться.
   - Что ему грозит?
   Все, с меня хватит. Я пожал плечами:
   - Суд.
   Она с трудом поднялась, машинально защелкнула сумочку:
   - Алексей Дмитриевич, вы один можете спасти моего сына. Ради этого я готова на все. - Помолчала и добавила для ясности: - Для вас.
   Мне было жаль ее. А ее сына - нет. Единственное, что я бы от нее принял, это уход из школы, с поста директора. Но я, конечно, промолчал. И не нашел, к сожалению, слов утешения. Их не было у меня.
   Когда Глазкова ушла, я позвал Ляльку:
   - Запиши. Передашь в рабочую группу УК. Диктую: "Изнасилование без отягчающих обстоятельств - кастрация. Групповое изнасилование - смертная казнь. Изнасилование малолетней - публичная казнь". Записала? Иди.
   Лялька закрыла блокнот, забрала дело и сказала с порога, совсем другим тоном, благожелательно-восхищенным:
   - А к вам опять дама.
   - Кто такая? По какому вопросу?
   - Сейчас доложу.
   Вышла, вернулась без бумаг, торжественно, не закрывая за собой двери, провозгласила:
   - Княгиня Щербатова, урожденная Лиговская. По личному вопросу.
   - Проси! - я только руками развел.
   И входит действительно Дама - высокая, стройная, в шляпке с вуалью и перчатках. Восьмидесяти лет. Но не на вид, конечно.
   Красивой походкой - вся как натянутая струна - идет к столу, откидывает вуаль, снимает шляпку и кладет на стол. И где теперь его искать, мой стол?
   Я придвигаю даме стул и не могу удержаться от улыбки...
   ...Эта встреча мне хорошо запомнилась. Она произошла на Рынке. В рядах, где крестьяне торговали яйцом и птицей.
   Дама стояла у прилавка и, откинув с лица вуаль, приценивалась к бойкому разноцветному петушку:
   - Худенький он у вас, милейший. Сбросьте какую-нибудь малость.
   - Ты не гляди, что он малой да худощавый, - не уступал хозяин - хитрый мужичок. - Он, знаешь, зато какой ебкий!
   Дама едва не села, но удержалась на ногах.
   - Милый мой, я совсем его не для этого беру.
   - Не! В суп не дам. Только на племя. - И мужичок, сам похожий на своего петушка - задиристый, жилистый - потянул его за тесемку, привязанную к лапке.
   Дама пошла дальше по рядам, искать другого петушка, скажем, более упитанного.
   Эта милая сцена вспомнилась мне сейчас, и как-то стало немного светлее на душе, почерневшей от разговора с несчастной Глазковой.
   - Меня зовут Мария Алексеевна, - представилась дама, - но можете называть меня просто княгиней.
   - Слушаю вас. - Я старался догадаться, что за дело могло привести ее ко мне - дама выглядела спокойной и не была похожа на человека, пришедшего со своей бедой.
   Лялька вкатила сервировочный столик, обратилась к посетительнице:
   - Что вы предпочитаете, сударыня, чай, кофе, рюмочку?
   - Вы очень любезны, милочка, - отозвалась дама. - Рюмочку с кофе, это не трудно?
   - Это приятно, - улыбнулась Лялька.
   Когда, накрыв угловой столик под рыцарем, она вышла в приемную, дама доверительно шепнула мне:
   - Эта очаровашечка, похоже, влюблена в вас.
   - Эти очаровашечки, в их возрасте, всегда в кого-нибудь влюблены, отмахнулся я, догадываясь, что, несмотря на катастрофическую разницу в летах, княгиня и Лялька нашли уже общий язык. Впрочем, немудрено. Лялька кого хочешь с первых слов обаяет. Ее беззаботное и естественное, как у птички на ветке, очарование действует неотразимо на лиц любой возрастной категории и любого пола: чирикает, головкой вертит, хвостиком трясет, перышки чистит - залюбуешься.
   - Напрасно вы так суровы с ее чувствами...
   Успела Лялька нажаловаться, излить свою трепетную душу.
   -...Напрасно, - дама с видимым удовольствием сделала глоток из рюмки, промокнула уголок рта салфеткой, взяла в руки кофейную чашку. - Она не только мила, но и положительно умна.
   Это было сказано таким тоном, что у меня тоже не осталось сомнений: так и должно быть - у дурака-начальника умная секретарша. Иначе кто же будет решать вопросы и делать дела? Но я не обиделся, я догадался, что они так хорошо спелись не только благодаря Лялькиному обаянию: старый да малый, вот и все, один уровень подсознания.
   - Слушаю вас, княгиня, - повторил я, не предвидя ничего интересного. Ошибаясь в этом, конечно.
   Дама поставила чашку на столик.
   - Сначала немного истории. Не возражаете?
   Как бы Лялька ответила?
   - Напротив, сударыня, - я польщен.
   - Тогда внимайте, - улыбнулась и заговорила хорошим русским языком, без капли акцента, иногда только пользуясь оборотами речи, вышедшими из употребления в начале века. - Я родилась в этом городке в семнадцатом году...
   - Такие подробности, мадам. Тем более что вы выглядите...
   - Не надо комплиментов, полковник. Да, я ровесница вашего Великого Октября. Родилась в этом городе, в семье князей Лиговских. И в том же году мы предусмотрительно удрали за границу. У нас была родня в Женеве, нас приютили довольно сносно. Я смогла получить хорошее образование, кажется, даже два или три, не помню точно. Очень удачно, да еще и по любви, вышла замуж. Но мы - я и маман - никогда не теряли интереса к Родине, никогда не оставляли надежды вернуться в Россию. Хотя бы для того, чтобы разыскать могилу нашего папб. Он, гвардейский офицер, фронтовик, устроив нас в Женеве, в восемнадцатом году оставил семью, чтобы погибнуть в Гражданской войне, в борьбе с вами, - она протянула в мою сторону пальчик, - в борьбе с красными.
   - А почему вы решили, что я красный?
   - По вашим действиям в городе. И не скрою, они меня положительно очаровали... Этот ваш террор, эта ваша решительная диктатура... Если бы все красные так же боролись за счастье людей, наша страна и сейчас бы была лучшей в мире. Мы бы гордились, они бы завидовали.
   Вот даже как: наша страна, мы бы гордились.
   - Впрочем, полковник, кажется, я отвлеклась...
   Мне тоже так кажется.
   - В Отечественную войну, во вторую, естественно...
   Тоже хорошо сказано - не в мировую, а в Отечественную. У нас сейчас даже "патриоты" избегают такого названия.
   - ... Я тогда уже жила в Париже, участвовала в движении Сопротивления (не ради Франции, конечно), даже имею "Почетного легиона", или два-три, точно не помню. Я вас не утомила воспоминаниями? Но это нужно для того, чтобы вы правильно восприняли дальнейшее.
   - Не беспокойтесь, я вас внимательно слушаю.
   - Спасибо, полковник, я вижу... И все эти годы мы восхищались Россией, издалека, правда. Но потом, когда пришла эта ваша ужасная перестройка... Нет, конечно, вы и раньше много ошибались - это понятно, вы первыми шли по новому пути - но то, что началось... И я горда тем, что здесь, в городке, где я родилась в год Великого Октября, возникло движение Сопротивления, которое вы возглавили...
   Надо же, как подскочили мой статус с рейтингом.
   - ...И мне хочется принять в нем участие, встать под ваши боевые знамена. Я хочу быть полезной вам в этом деле. Хочу стать соратницей в борьбе за справедливость.
   Что значит - хороший коньяк.
   - Благодарю за честь, мадам. Но, позвольте узнать, каким образом вы... это... хотите встать в строй? Под знамена? - И на всякий случай упредил возможную просьбу: - Да и оружия у меня не хватает.
   - Вот именно! - обрадовалась княгиня. - Вот именно. Я сейчас поясню. Только пусть влюбленная в вас киска принесет нам еще коньячку. И останется с нами, у вас ведь не может быть от нее тайн? Чудесно, полковник. Посидим втроем. Будет совсем славно, не правда ли?
   Кажется, я начал догадываться о цели визита благородной дамы. И опять ошибся. Дело не в коньяке.
   Но посидели мы действительно славно. Так славно, что Лялька распечатала еще бутылку. И милая старая дама очаровала нас своими мемуарами.
   Память у нее была отличная - свежая и яркая. Княгиня помнила все, что пережила за последние восемьдесят лет. Только забыла о цели своего визита. Спохватилась о ней, когда мы уже тепло попрощались, глубоко довольные друг другом. Даже о петушке на рынке поговорили.
   - Кстати, - княгиня удивленно сбросила шляпку, которую уже было вернула на голову, - кстати, о петушке. Я ведь не за ним приходила. И на родину вернулась не только к родным могилкам. Дело в том, что в семнадцатом году маман и папб оставили все фамильные ценности здесь, в этом городе, они ведь не думали, что победное шествие Октября продлится семьдесят лет. Скажу по секрету, что и возвращение папб в Россию в восемнадцатом году определялось не только его желанием помочь Деникину в борьбе с вами... Не получилось у папб. Теперь уже я захотела тайно изъять сокровища и умыкнуть их. Согласитесь, это было бы справедливо. Но! - она подняла пальчик, - но теперь, когда я ваша союзница, считаю более справедливым передать эти сокровища в ваш миленький Штаб по борьбе со всякой сволочью.
   - Мадам, я глубоко тронут, но не могу принять такой дар. Тем более, что за восемьдесят лет... - Я не стал говорить вслух о том, что за восемьдесят лет этим сокровищам наверняка приделали ноги.
   - Вам что, не нужны деньги? - обиделась княгиня.
   - Ваша светлость, поверьте...
   - Сиятельство, - поправила она машинально. - Эта тема обсуждению не подлежит, - сказано так, будто она Серого на конюшню отправляла, для традиционной порки. - Завтра мы изымаем сокровища и составляем необходимые документы. И обмоем событие коньячком, да, Лялечка, киска?
   - И... это... - я поскреб макушку, - откуда мы их изымаем?
   - Из милиции, - просто сказала княгиня, вновь вооружаясь шляпкой.
   Ну да, конечно. Какой же я непонятливый. Где же еще могут лежать несметные сокровища? Конечно, в милиции. Чтоб никто не догадался. И не посмел.
   Княгиня рассмеялась, видя мое тупое недоумение.
   - Полковник, все очень просто. Этот дом, где ваш Горотдел, принадлежал нашей семье. Там, в подвале, они и замурованы. Завтра я принес у план, а вы, будьте любезны, подготовьте людей с кирками и заступами.
   Можно и с пластитом. Не жалко.
   Лялька проводила княгиню, и в открытую дверь я услышал:
   - А вы не отужинаете с нами сегодня, ваше сиятельство? У нас хорошая компания. И стол приличный.
   - Вы приглашаете меня? Как мило. Благодарю, киска. В котором часу?
   Я вздохнул.
   Ничего, зато у меня секретарша умная.
   День клонился к вечеру. День был длинный. Надеюсь, вечер окажется коротким. Правда, и ночь пролетит в одно мгновенье. А за ней - опять длинный день...
   - Алексей Дмитриевич, - вошла в кабинет Лялька. - Журналюга этот просит его материал перепечатать. На вас ссылается. Сделать?
   - Уже навалял? Борзой мальчуган. Перепиши - и сразу мне на стол. Вместе с автором.
   - Это заглавная статья, - пояснил Путанин, передавая мне первый экземпляр. - Вы правы - тут нужна серия, очень много проблем.
   Двести пятьдесят всего. Да теперь уже меньше.
   - Садитесь, пейте кофе, я пока просмотрю.
   Материал мне понравился. Особенно первая фраза: "Три проститутки уличная, журналист и писатель - бродили по городу О. и пытались понять, что в нем происходит..."
   Можно, конечно, спорить об авторской оценке наших действий, да зачем? Это его право. Мне ведь было важно, чтобы наш почин получил широкую известность. Чтобы от камешка, брошенного в воду, пошли круги, все шире и шире. Чтобы у нас появились последователи. Иначе все, что мы натворили, не будет иметь никакого смысла.
   Конечно, такая информация вызовет определенные осложнения. Пусть. Пока они раскачаются. К тому же мы все знали, на что идем.
   - Хорошо сделано, - сказал я.
   - Авторский комментарий вас не смущает? Мне не придется глотать тираж?
   - Если статья выйдет в таком виде - не придется.
   - Вызываете огонь на себя? Рассчитываете на подражание?
   - Не мы начали эту войну. Не нам ее и заканчивать... Что ж, поезжайте. Сейчас дам разрешение, вас проводят через посты.- Я встал. - Один экземпляр рукописи оставляю себе - для контроля.
   А он уходить не спешил.
   - Алексей Дмитриевич, вы не могли бы уделить мне минут сорок? Знаете, в завершение всей серии уже сейчас просится ваше интервью. Тогда материал заиграет по-настоящему, обретет реальные черты среди всей этой фантастики.
   - Вам виднее, - согласился я. - Полчаса, не больше. И повторяю: никаких дискуссий. Вопрос - ответ. Начали.
   - Я могу не стесняться, формулируя вопросы? Вы не заставите меня проглотить диктофон? - Это уже шло в запись.
   - Можете, - я улыбнулся. Что, конечно, в запись не вошло.
   - Извините, полковник, я не берусь оценивать ваши действия, это не моя компетенция. Но даже мне ясно, что ваши методы борьбы с преступностью сами по себе преступны.