Гусейнов Гусейн. Солнечный огонь

   Ему начал отвечать Ахмед бек Агаев:
   - Предложения господина Калантара противоречат науке о народах и национальном прогрессе. Каждый народ проходит в своей истории три этапа развития...
   Во время выступления азербайджанского делегата Маевский потихоньку вышел из зала, заметив, что его вызывает Аркадий Бурнашев.
   - Вот, я хочу вас познакомить, Владимир Феофилович, - торопливо сказал молодой человек, - Мамед Саид, он собрал бесценные материалы, касающиеся недавних событий в Закавказье, опросил сотни очевидцев и собирается подготовить книгу, основанную целиком на документах. О нынешнем совещании он там тоже будет писать. Побеседуйте, а мне пора бежать в редакцию, сдавать статью в номер.
   Маевский с любопытством разглядывал своего нового знакомого: волевое лицо, упрямые складки возле рта, открытый прямой взгляд - все выдавало в нем недюжинный характер.
   - Давайте дослушаем выступление Ахмед бека, - предложил Мамед Сайд, - а потом я вам кое-что объясню.
   Они потихоньку вошли в зал и сели в последнем ряду кресел.
   Агаев продолжал свою речь:
   - ...всякого рода правительственные и государственные меры сделать оседлыми кочевников или заставить кочевать оседлых людей будут напоминать попытку правительства заставить северный ветер дуть на запад.
   Миллионы людей живут от таких продуктов животноводства, как молоко, сыр, мясо или шерсть. И господин Калантар, предлагающий разом приказать им "не кочуй", не задумывается над вопросом, а чем будут жить эти люди? Совершенно очевидно, что господин Калантар готов ради незначительного числа армян, живущих в горах, обречь на смерть тысячи мусульман.
   Легко предложить отменить кочевье, сложнее показать кочевникам путь к новой жизни. Был ли господин Калантар хоть раз среди кочевников? Видел ли он, как летом люди и их скот - коровы, овцы стремятся на горные пастбища?! Как объединены они бессознательным стремлением в горы.
   И запретить это свыше человеческих сил и возможностей. Зимние пастбища летом превращаются в ад, реки пересыхают, трава сгорает, появляются миллионы насекомых, которые жалят людей и животных как змеи. Лихорадка, именуемая малярией, также не жалея ни людей, ни животных, убивает их. Неужели господин Калантар хочет оставить людей в столь отчаянном положении? Странное милосердие! Странное человеколюбие. Сначала нужно навести порядок на зимних пастбищах, необходимо, чтобы правительство провело туда воду, посадило леса, благоустроило эту местность, а затем уже предлагать кочевникам отказаться от кочевья. Иначе никакие указы не будут действовать. Потому что всякий указ, всякое повеление, противоречащие законам природы, наносящие вред жизни и существованию людей, пусты и невыполнимы. Зимние пастбища, пришедшие сейчас в такой упадок, некогда были цветущими и прекрасными землями. И их расцвет был результатом заботы о них правителей. Правительство, проведя сюда воду по кяхризам*, благоустраивало эти земли, и народ, осев, занимался там торговлей и ремеслами, земледелием. Сейчас же правительство совершенно забросило эти земли, не ведет там никакой работы. И потому у него нет никакого права запрещать кочевье. Такой указ никто исполнять не будет. И мы, мусульмане, будем рассматривать подобную акцию как наказание ни в чем неповинного народа. Так можно угодить армянам, но это не приведет к миру...
   ______________ * Кяхриз (азерб.) - подземный водопровод.
   На этом месте выступления Агаев от эмоционального напряжения ощутил сильное головокружение, он вернулся на свое место, а затем его проводили в другое помещение дворца, позже, почувствовав себя лучше, он вернулся в зал.
   Во время всей этой суматохи Мамед Саид, побледневший от волнения, шепотом обратился к Маевскому:
   - Вы понимаете, понимаете, в чем суть происходящего? Эти люди на Кавказе без году неделя, но они чувствуют поддержку русской власти и потому считают возможным для себя диктовать азербайджанцам, требовать ломки сложившегося веками традиционного уклада их жизни. И потом - для пастухов и членов их семей переселение на лето в горную местность - это спасение от жары и безводья низин... Что же получается? Мы - аборигены, хозяева этого края, а оказались самой незащищенной стороной, выступаем в роли униженных просителей, тогда как во время кочевья грабят и убивают наших крестьян, воруют у них скот. Какое сердце выдержит подобное!
   Мамед Саид, говоря все это, непроизвольно повысил голос. На них стали оглядываться. Но потрясенный до глубины души азербайджанец не замечал ничего вокруг. Глаза его пылали, казалось, он сам вот-вот ринется выступать. Маевский дружески положил ему на плечо руку, как бы успокаивая, смиряя порыв оскорбленного в нем чувства справедливости.
   - Остыньте, Мамед Саид, прошу вас...- мягко сказал он. - Предчувствую, ваши словесные баталии с армянами только начинаются. Вы сами скоро убедитесь, что вести с ними споры с открытым забралом - значит обречь себя на заведомое поражение. За столетия добровольного существования в общине они выработали весьма изощренные приемы взаимодействия с окружающими их иными народами, это у них уже закрепилось на уровне психологии...
   - Если бы только словесные баталии, господин Маевский... Если бы только словесные... - прошептал, опустив голову, Мамед Саид.
   А Владимир Феофилович уже размышлял над тем, с каким коварством могут использовать армяне вроде бы обычную житейскую проблему перекочевки скота на летние пастбища. Вспоминая выступление Калантара, он еще и еще раз отмечал про себя те напор и презрение, звучавшие в его голосе, когда армянин подчеркивал слово кочевники по отношению к местным мусульманам. "Когда понадобится, - думал Маевский, - они так и понесут в Петербург, в Европу: что, мол, с них взять, это же кочевой народ... Сегодня - здесь, завтра там... Кто будет разбираться, что эти крестьяне имеют каменные дома, живут в больших селах, а пасти стада уходят в горы лишь в знойное летнее время?" Он вздохнул и устремил взгляд на следующего оратора.
   Говорил Кара бек Карабеков:
   - Необходимое заявление господин Ахмед бек Агаев сделал. Я лишь хочу добавить, что прежде, чем запретить кочевье, правительство должно привести зимние пастбища в такое состояние, чтобы там можно было жить и летом. Но если запрет на кочевье будет издан сейчас, то пламя армяно-азербайджанского противостояния охватит весь Кавказ.
   Но армяне, очевидно договорившись гнуть сообща свою линию, не отступали, а председательствующий Малама, не понимая во многом подоплеки разворачивающегося противостояния, не вмешивался. Между тем в полемику вступил Саркисян:
   - Жара и отсутствие воды - только повод. Остальные народы живут на зимних пастбищах, не кочуют и прекрасно ведут свои дела. Мне думается, что живущие в низменности мусульмане, не находя пользы в содержании скота, могут продать его жителям горных районов и заняться земледелием. Мусульманские лидеры должны именно это посоветовать своему народу.
   Мухаммед бек Шахмалиев взял слово после него:
   - Выступавшие до меня господа Калантар и Агаев подняли проблему кочевников. Господин Калантар предлагает правительству запретить кочевье и тем самым покончить с проблемой. Из выступления господина Агаева следует, что кочевая жизнь мусульманских народов проистекает из их истории и научно обоснована. Со временем мусульмане, возможно, откажутся от такого образа жизни, и для этого не будет нужен никакой правительственный указ. По моему мнению, подобные выступления раскрывают лишь одну сторону проблемы. А вторая сторона заключается в том, что скотоводством занимаются не только мусульманские народы, в Дагестане, Закаталах, Самуре, Тейванте и других местах люди тоже разводят скот и получают от этого выгоду. Причем скотоводство нужно не только этим народам, но и их соседям. Иначе они потеряют средства к существованию, нынешнее положение вещей помогает им выжить. Поэтому я предлагаю обсудить, как облегчить условия кочевья, а не его запрет.
   Совещание грозило зайти в тупик, и первым не выдержал делегат от мусульман Гаджиев:
   - Мы собрались здесь не для того, чтобы слушать прекрасные выступления о формах управления в Швейцарии и остальной Европе. Конечно, хорошо жить как в Европе. Но наша цель принять конкретное решение, потому что через месяц начнется сезон кочевья на летние пастбища. Мы должны рассмотреть эту проблему и принять единое решение.
   Его слова пробудили наконец активность председателя собрания генерала Маламы:
   - Господа, вижу, если обсуждение будет продолжаться в таком же духе, мы услышим много прекрасных выступлений. Но я прошу вас прийти к окончательному решению.
   Сидевший до того с бесстрастным видом Петерсон тоже счел своим долгом вмешаться:
   - Господин наместник уделяет этому вопросу особое внимание. Но обсуждение на этом собрании носит скорее теоретический, чем практический характер.
   И генерал решил подвести итог:
   - Сейчас невозможно запретить кочевье. Если народ традиционно занимается какой-либо деятельностью, то его лишь постепенно можно приучить к другой.
   За ним выступили Зиядханов и Топчибашев, а в конце, видя, что их уловки не прошли, взяли слово Хатисов и Аветисов.
   В заключение генерал Малама зачитал следующую резолюцию, подготовленную редакционной комиссией:
   - Во-первых, в этом году не чинить кочевью никаких препятствий. Во-вторых, созвать два заседания, на первом из которых рассмотреть проблемы кочевья этого года, а на втором - обсудить эти вопросы на будущее. И таким образом постепенно переводить кочевые народы к оседлой жизни.
   На этом заседание закрылось.
   Выходя из Дворца наместника вдвоем с Мамедом Саидом, Маевский столкнулся лицом к лицу с Тагаоносовым. Казалось, тот специально ожидал его, однако, увидав, что Владимир Феофилович не один, несколько растерялся. Его глаза настороженно изучали лицо Мамеда Саида. Он не знал его и потому не решался определить, подойти ли ему к Маевскому, а подойти, судя по всему, хотелось.
   Маевский решил облегчить ему эту задачу. Дружелюбно улыбнувшись, он спросил как ни в чем не бывало:
   - Довольны ли вы результатами этого дня переговоров, господин Тагионосов?
   - Я как раз хотел пригласить вас за ужином обсудить это в нашем кругу, - облегченно заулыбался тот. - Будем рады видеть вас среди членов армянской делегации, уважаемый господин Маевский.
   - Постойте, - Маевский обернулся в сторону своего спутника, - позвольте я прежде познакомлю вас с писателем Мамедом Саидом Ордубади. Он как раз сейчас работает над книгой о событиях в Закавказье в 1905 году, куда намеревается включить и материалы нынешнего совещания.
   Что-то дрогнуло в лице Тагионосова. Однако губы его продолжала растягивать улыбка, выглядевшая теперь как приклеенная.
   - Очень рад, очень рад, - пробормотал он, - но можно ли надеяться, что книга будет правдивая?
   - В истории нашей литературы нет опыта создания лживых книг... - тихо сказал Мамед Саид, - и я не собираюсь нарушать эту традицию. Ради суетного слова браться за перо - грех.
   Тагионосов смотрел на него, не отрываясь, даже с какой-то жадностью, и от этого его почти сластолюбивого взгляда Маевскому стало не по себе. А Ордубади, больше не обращая внимания на армянина, стал прощаться с Владимиром Феофиловичем, договариваясь встретиться здесь же, во Дворце наместника, завтра.
   Армянин как будто растворился в вечернем тифлисском воздухе. Когда Маевский оборотился туда, где тот минуту назад стоял, там было пусто.
   28 февраля 1906 года начался шестой день армяно-мусульманских мирных переговоров. Стороны вновь долго обсуждали отдельные нюансы проблемы кочевья, а затем перешли к рассмотрению седьмого пункта программы, выдвинутой мусульманами. Этот пункт огласил генерал Малама: "Необходимо создать такие условия, чтобы служащий мог исполнять свои обязанности, никого не опасаясь".
   После некоторого общего молчания слово взял Ахмед бек Агаев:
   - Вот уже несколько лет мы, народы Кавказа, находимся в странном положении, когда, боясь определенной группы людей, никто не может ни свободно высказывать свои мысли, ни надлежащим образом исполнять свои обязанности. Чиновники, предназначенные рассматривать проблемы населения, всегда чего-то боятся. Если же кто-то решается открыто высказать свою мысль или какой-то чиновник решит дело по совести, тут же появляются какие-то письма с печатями, угрозы о возмездии. Так жить нельзя! Этому необходимо положить конец. Некоторые облеченные властью люди стали настолько трусливы, что из страха перед этими письмами забыли о совести и человечности. Преклоняясь перед лицами, посылающими эти устрашающие письма, они проявляют к противной стороне жестокость и несправедливость. Подобные явления следует назвать террором и постараться как можно скорее избавиться от них. В государстве, где запрещается свободно говорить и писать, возможен террор, направленный на освобождение людей от гнета и жестокости, террор против угнетателей и притеснителей. Но когда террор уничтожает справедливость, его терпеть далее нельзя.
   Если в нашей губернии будет продолжаться террор, принуждающий человека, чиновника бояться поступать по совести и на благо своему народу, толкающий его на несправедливость и низость, откуда же у нас могут появиться справедливость, равенство? Сейчас большинство, если не все поголовно чиновники, униженно склонили головы перед террористическими группами, делают только то, что угодно им, причиняют другой стороне муки, страдания, бесконечную несправедливость.
   Мы, мусульмане, не намерены долее терпеть такое положение и открыто заявляем, что до тех пор, пока дела будут идти таким образом, до тех пор, пока в Закавказье будут править группы террористов, здесь не восстановятся ни мир, ни покой. Мы не интригуем против кого-то. Но во имя мира обращаем внимание собрания на эту проблему и заявляем, что на Кавказе многие ответственные лица и руководители, боясь армянских террористов, вершат дела не по совести. Какие бы меры ни принимались для восстановления мира и порядка, эти люди по-прежнему будут причинять одной стороне муки и обиды, и потому желаемый порядок никогда не восстановится.
   Лишь только Агаев закончил говорить, как вскочил начальник канцелярии наместника Петерсон и под бурные аплодисменты армянской делегации с важностью произнес:
   - Сейчас не время для подобных выступлений. Здесь надо обсуждать только один вопрос.
   - Интересно, какой вопрос он имеет в виду? - с едкой насмешкой спросил Ордубади у Маевского. - Уж не о том ли, какие подношения более всего любит принимать его сиятельный начальник?
   - А что? - Маевский согласно кивнул. - Для чиновничества нет более приятной темы...
   - И не понимают, что в обмен на эти дары сатана забирает их души... Мамед Сайд сказал эту фразу так тихо, что Владимир Фиофилович едва угадал ее. Но фраза эта удивительно точно вписалась в его постоянные раздумья о том, насколько же мало встречалось вокруг людей, для кого не потеряли значения полные высокого смысла слова. Он все чаще и чаще сталкивался с теми, кто всему знали цену и ничему - ценности... Вот и на тифлисском совещании столкнулись эти два типа людей. И взаимопонимание между ними невозможно.
   Маевский вынырнул из своих дум. Зал возбужденно гудел.
   - Простите, господа, - Ахмед бек Агаев с недоумением пожал плечами, разве нас пригласили сюда не для того, чтобы мы могли говорить о наболевшем и говорить откровенно? Но, судя по всему, некоторым это не нравится. Впрочем, нам нет дела до того, нравятся наши слова кому-то или нет. Наша основная цель при обсуждении данного вопроса - сообщить всей России о низких, подлых поступках чиновников, которые, позабыв о своем долге, совести и чести, о достоинстве, подчиняются известному шантажу. Может быть, после этого они опомнятся, все-таки вспомнят о том, что они мужчины?
   "О, чистая душа, - отметил с печалью Владимир Феофилович, - не растленная циническим словоблудием великосветских салонов. Империя бы должна опираться на таких граждан, сохранивших в характере и в мыслях дух рыцарства, доверие к слову, уважение к институтам государства и не изживших надежду на то, что власть призвана равно заботиться обо всех своих подданных..."
   Слово взял почтенный кербалаи Исрафил оглы Гаджиев:
   - Я не знаю, чем это так исключительна армянская нация?! Мало им того, что, приняв христианство, они стали одним народом с русскими, мало им того, что они прогрессивны и богаты, им, значит, только еще террора не хватает!!! Но ведь и мы однажды можем стать террористами. Тоже сможем хранить маузеры и винтовки, бросать бомбы, убивать лучших из армян, убивать губернаторов. Но мы ведь ничего подобного не делаем, потому что это низко, подло по отношению к власти.
   Обсуждение этого вопроса имеет единственную цель - потребовать у правительства, чтобы оно исполняло свой долг, свою работу, вершило справедливость без страха, с достоинством. Если этого не произойдет, то и мы вынуждены будем перейти к террору.
   Его выступление вызвало еще большее волнение среди собравшейся в зале публики. Армянские представители начали громко возмущаться, грозя сорвать заседание.
   Редактор газеты "Нодар" Испандарян подскочил к председательствующему Маламе и, по-женски заламывая руки, истерически прокричал:
   - Мы, армяне, покидаем переговоры, мы не можем оставаться здесь и слушать подобные доносы!..
   Пока несколько смущенный нарастающим скандалом Яков Дмитриевич пытался успокоить его, кербелаи Исрафил оглы Гаджиев невозмутимо заметил:
   - Ну и уходите! Никто вас держать не станет.
   Ситуацию оценил Тагионосов. Он понял, что сейчас они многое проиграют, если подчинятся эмоциям и покинут совещание. Ушлые газетчики раструбят до самого Петербурга, что армяне дрогнули.
   - Нет! Нет! - воскликнул он. - Я не согласен с коллегой Испандаряном. Мы должны остаться здесь и выслушать наших мусульманских коллег. Мы, как и они, не хотим, чтобы в нашей губернии царил террор, и государственные служащие из страха перед террористами топтали справедливость и честь, мучили людей. Однако я прошу мусульман говорить так, чтобы и мы поняли...
   - Что тут понимать, господин Тагионосов? - обратился к нему с места Агаев. - Вам же отлично известно, о каком терроре идет речь!
   Встал Шахмалиев и, обращаясь к армянам, заговорил спокойно и жестко:
   - Разве вы не видите, что мы приехали сюда не для того, чтобы воспевать и расхваливать правительство? Мы хотим открыто сказать, что государственные служащие, боясь террора, берут сторону армян. Подобное положение невыносимо.
   Кроме того, такие вещи портят и наш народ. Теперь и наши люди задумываются о том, что если напугать государственных служащих, то любое дело может решиться. Мы считаем своим долгом заявить: пока существует террор, о мире не может быть и речи.
   Возникла некоторая пауза, армяне громким шепотом совещались между собой и наконец, когда Малама уже хотел объявить перерыв, заговорил Арутюнов:
   - Мы собрались здесь во имя мира, а то, что мусульмане поднимают вопрос о каком-то терроре, не ведет к миру. Где и когда чиновники, запуганные террором, притесняли мусульман? Я лично такого не делал. Мы не должны здесь заниматься доносами. Мы не жандармы. Жандармерия в другом месте!
   Алимардан бек Топчибашев быстро окинул взглядом свою делегацию и понял, что все ждут его слова.
   - Нельзя, закрыв глаза, стать слепыми, - начал он неожиданно для себя с трудом, осознав в душе, какая стена непонимания разделяет собравшихся в этом зале, а он так надеялся найти с армянами общий язык. - Разве не ясно, что поднять этот вопрос нас вынуждает наше положение? У нас на родине сложилась нетерпимая ситуация, когда государственные служащие не могут решить ни одного важного вопроса по совести и справедливости. Конечно, на высоких уровнях на угрожающие письма не обращают внимания. Но мелкие губернские служащие пугаются таких писем и ведут дела спустя рукава. В чем их вина? Когда у них спрашиваешь, почему вы так поступаете, отвечают, что боятся, что у них есть семьи. Мы требуем только одного - надо сделать так, чтобы эти чиновники были ограждены от угроз.
   Опять выскочил Калантар. Он страдальчески возвел глаза к потолку, украшенному богатой лепниной, и, жеманничая, как престарелый оперный тенор, заговорил, растягивая слова:
   - Мы, армяне, в принципе не понимаем, о чем говорят мусульмане. То жалуются на правительство, то требуют убрать армянские войска. А то предлагают ликвидировать партии, боясь этих партий и террористов. Мы тоже о многом можем сказать, но молчим. Потому что порядочные люди о некоторых вещах молчат. Потому что эти вопросы не относятся к делу. Предлагаю перейти к основному вопросу.
   Генерал Малама с облегчением подхватил брошенный ему спасательный круг:
   - Перейдем! Перейдем! - рявкнул он так, словно отдавал команду войскам.
   - Нет! Этот вопрос должен быть теперь же решен, - решительно вмешался Адиль хан Зиядханов. - Мы собрались здесь во имя мира. Но одними официальными заявлениями мира не добьешься. Каждый должен сказать то, что у него на сердце. И вот мы, азербайджанцы, открыто и с чистым сердцем желая мира, хотим показать все причины, препятствующие его установлению. Армяне почему-то предлагают нам найти способы ликвидировать террор. Но как мы сделаем это, если они сами не ликвидируют его? Мы можем лишь указать на причины. Если и после этого правительство не примет никаких мер, то наш народ, по меньшей мере, будет чист перед своей совестью.
   - Да, да, - подхватил Ахмед бек Агаев, - поднимая вопрос о терроре, мы имели в виду лишь установление мира и порядка. Потому что мусульманский народ убежден: пока на Кавказе царит террор, мира не будет. Мы здесь открыто высказываем позицию нашего бесправного народа. Нас называют доносчиками и преступниками - пусть! Всему миру известно, кто истинные преступники, кто доносчики. И еще - люди у меня спрашивают, до каких пор мы будем терпеть террор? На этот вопрос я дал прямой и откровенный ответ в своем предыдущем выступлении. Повторю: в государстве, которое лишает граждан права открыто выступать и писать, можно терпеть террор до тех пор, пока террор служит на пользу всем людям, всему населению. Например, до тех пор, пока террор избавлял бы народ и губернию от жестокого и злобного правителя, пока террором люди боролись бы за попранные права и справедливость. Тогда мы в один голос призывали бы: "Помогайте такому террору!" Но ваш террор перешел эту грань, изменил свою окраску, он защищает интересы только одной стороны, одной партии. Террористы, запугивая чиновников и государственных мужей, требуют, чтобы они в противоречие велению совести решали бы все вопросы только в пользу одной партии, одной стороны. Подобное положение нетерпимо! Вот мы здесь собрались для того, чтобы обсудить различные меры, ведущие к миру. Но реализация этих мер ляжет на плечи губернских судей. А если эти судьи испугаются террора, смогут ли они их реализовать? Или, постоянно опасаясь вооруженного давления, будут притеснять и мучить другую сторону? Значит, ясно: эта сторона останется недовольной. Значит, по-прежнему будет существовать враждебность. Мира не будет! Вот почему наши предложения направлены на ликвидацию такого положения вещей. Мы настаиваем: если вы действительно желаете истинного мира, то, наряду с другими мерами, сами положите конец террору. Нас же постоянно подталкивают говорить про Дашнакцутюн. Но, заметьте, мы ни разу не произнесли этого слова. Мы требуем ликвидировать террор вообще. А армяне почему-то думают только о Дашнакцутюне. Очевидно, Дашнакцутюн как-то связан с террором. Не так ли, господа? Но, повторяю, нам нет никакого дела до Дашнакцутюна! Тем не менее вчера господин Хатисов в своем ярком и красноречивом выступлении заявил, что Дашнакцутюн служит идеям и целям высокопоставленных российских лиц, генералов и даже господина наместника на Кавказе, существует уже 15 лет и имеет свою армию и казну. Мусульманская делегация была очень удивлена этим. Мы задумались: если эта партия, имеющая свою армию, существует уже 15 лет, и чиновники, зная это, не только не принимают никаких мер, но, возможно, и сотрудничают с ней, то все наши требования к правительству и армянам ликвидировать эту партию совершенно бесполезны. Выходит, мы должны теперь сами позаботиться о себе. Нам, видимо, тоже следует создать крепкую, вооруженную партию. И у нас должен быть свой Дашнакцутюн. Если правительство позволяет подобное одной стороне, разве не должно оно позволить то же самое и другой? В противном случае - налицо явное лицемерие.
   Генерал Малама, кажется впервые за все время совещания, почувствовал себя уязвленным. Он тяжело поднялся из-за председательского стола и, сдвинув брови, раздраженно сказал:
   - Нет! Нет! Господа! Правительство приняло твердое решение о ликвидации подобных партий - будь то Дашнакцутюн или какая угодно другая... Будут приняты самые решительные меры по их закрытию.
   Мусульманская делегация встретила его заявление возгласами одобрения. И кербелаи Исрафил Гаджиев продолжил наступление:
   - Мы требуем, чтобы правительство прямо сказало нам - возможно ли существование государства в государстве! Возможно ли, чтобы какой-то народ создавал собственные партии, организовывал свою армию?! Говорят, подобные отряды существуют во Франции, Англии. Если такое станут поощрять и в России, пусть нам прямо об этом заявят. Тогда мы уйдем отсюда! Нам не под силу подчиняться, с одной стороны, официальным правительственным органам, а с другой - приказам и повелениям другого народа. Если положение обстоит именно так, то и мы примем соответствующие меры.