Страница:
— Проклятие! — вдруг чертыхнулся он, когда они оказались на улице.
Челси застонала:
— Леди Брукхэмптон!
— О, здравствуйте, леди де Монфор. Милорд! — Графиня была в башмаках на толстой деревянной подошве с металлическим ободом, который защищал ее ноги от грязи. Приподняв юбку, она бросилась к ним навстречу. — А я все думала, как у вас складывается супружеская жизнь. Эндрю, вы выглядите осунувшимся. — Она лукаво улыбнулась. — Молодая жена утомила вас?
Взгляд Эндрю стал пустым — так происходило всегда, когда он пытался сдержать гнев.
— Прошу простить нас, мадам…
— И все же я считаю, что герцог поступил отвратительно, хитростью вынудив вас пожениться! Весь Лондон только и говорит об этом. Какой, наверное, ужас — притворяться любезными, когда между людьми нет любви.
Челси улыбнулась и, прижавшись к Эндрю, обняла его за талию.
— А почему вы решили, что между нами нет любви? — с наигранной приветливостью осведомилась она.
— Да ладно вам, Челси, все на вашем собачьем балу видели, как вы испепеляли друг друга взглядами. Кстати, недавно я слышала нечто невероятное, касающееся вашего брата! Все говорят о том, что он внезапно увлекся мисс Сарой Мэдден. Ее отец — боюсь, он самый настоящий мещанин — мечтает пролезть в аристократическое общество и готов заплатить за это любые деньги. — Ее глаза блестели от возбуждения. Она поближе придвинулась к Челси и Эндрю и заговорщически прошептала: — Она, знаете ли, наследница. Причем на ее приданое можно купить весь Лондон. Я осмелюсь предсказать звон свадебных колоколов в скором будущем! Ой, что с вашим мужем? Челси повернула голову:
— Эндрю?
Эндрю смотрел на что-то на противоположной стороне улицы. Озадаченная, Челси проследила за его взглядом и не увидела ничего особенного, только здания и прохожих, спешащих в магазины и по делам. Она дернула Эндрю за руку, но тот не шевельнулся.
Леди Брукхэмптон попятилась.
— Думаю, вам стоит показать его врачу, — нахмурясь, посоветовала она. — Он белый как снег.
— Эндрю! — уже громче позвала Челси.
Но он продолжал смотреть в одну точку, не замечая ни Челси, ни леди Брукхэмптон, изумленно уставившуюся на него, ни группу изысканно одетых молодых джентльменов, которые перестали любезничать со своими дамами и с любопытством наблюдали за ним. Вокруг постепенно собиралась небольшая толпа, люди начали перешептываться.
Однако Эндрю не слышал их.
— Боже… индейцы. Челси, видишь их? Смотри, они вышли из магазина… там. — Он схватил ее за руку. — Видишь?
Челси оглянулась и обнаружила совершенно обычного вида старушку, сгорбленную, опирающуюся на клюку. Она только что показалась из дверей ломбарда, сжимая в скрюченных пальцах холщовую сумку. Опять посмотрев на Эндрю, Челси поняла, что его взгляд направлен не на старушку, а в какую-то точку рядом с ней. Ее охватила паника.
«О нет. Не надо! Не здесь!»
— Эндрю, — встревоженно позвала она и потянула его за руку, пытаясь сдвинуть с места. — Там никого нет. Это все результат недосыпания. Пошли домой.
Однако Эндрю знал, что страдает от чего-то более серьезного, чем недосыпание. Он чувствовал себя как человек, который видит сон, понимает, что это сон, но никак не может вернуться к реальности. Хотя Эндрю знал, что у него случился очередной приступ, то, что он видел, было для него ужасающей реальностью.
А видел он индейцев. Кажется, могавков из Нового Света. Их обритые по бокам головы украшал гребень из волос, который шел от лба к затылку, был выкрашен в алый цвет и напоминал султан на шлемах римских солдат. В ноздрях сверкали серебряные кольца, на руках — браслеты. Они были одеты в жилеты из черной кожи со стальными бляшками. Собственный голос доносился до Эндрю как бы издалека. Он почувствовал, что Челси дергает его за руку.
— Дорогой, пойдем отсюда.
— Разве ты их не видишь? — Он повернулся к ней, но его взгляд скользнул мимо. — Проклятие, они заметили нас! Спрячься за меня, Челси, они опасны!
— Эндрю, пойдем домой, быстрее.
— Черт побери, не стой здесь, спрячься за меня!
Он выхватил шпагу, толкнул Челси к себе за спину и сделал выпад. Его нога соскользнула с края тротуара, и он повалился в грязь на мостовую. Колесо кареты чудом не задело его руку. Какая-то женщина закричала. Молодые джентльмены поспешили подойти поближе, чтобы ничего не упустить. Из магазина выскочил хозяин. Леди Брукхэмптон в ужасе воззрилась на Эндрю. По шокированной толпе прошел шепот.
Эндрю приподнялся на локте и, поморгав, непонимающе огляделся по сторонам.
— Челси? — прошептал он.
Челси уже была рядом. Встав так, чтобы загородить его от любопытных, она опустилась на колени и притянула его ксебе. Его била дрожь, кожа стала влажной и холодной, на лбу выступила испарина. Она что-то зашептала ему, надеясь, что ее голос успокоит его.
— Ба, да это лорд Эндрю де Монфор! Что с ним?
— Думаю, пристрастился к опиуму… Какая потеря для общества…
— Что, гений оказался не таким уж бесценным, а, Смитсон?
— Точно. Он столько думал, что расплавил свои мозги. Челси подняла голову и бросила на них уничтожающий взгляд.
— Уверяю вас, мой муж не употребляет наркотики и не страдает от каких-то других недугов. Он просто не спал три дня и переутомился. Если бы кто-нибудь из вас не спал три для, он увидел бы и не такое! А теперь быстро расступитесь! — Она замахала на них свободной рукой. — Я сказала: пошли прочь!
Люди потихоньку начали расходиться. Кто-то непристойно пошутил насчет того, почему лорд Эндрю де Монфор не спал целых три дня, и его слова вызвали взрыв хохота. Челси покраснела, однако обрадовалась тому, что окружающие отвлеклись от вопроса о том, что произошло с ее мужем, а это было гораздо важнее.
Девушка подняла голову и увидела над собой лицо леди Брукхэмптон. Она собралась сказать ей какую-нибудь колкость, но…
— Вызвать экипаж или портшез? — предложила та. Челси устало вздохнула:
— Да. — Она встала и помогла подняться Эндрю. — Да. Это было бы замечательно.
Глава 26
Глава 27
Челси застонала:
— Леди Брукхэмптон!
— О, здравствуйте, леди де Монфор. Милорд! — Графиня была в башмаках на толстой деревянной подошве с металлическим ободом, который защищал ее ноги от грязи. Приподняв юбку, она бросилась к ним навстречу. — А я все думала, как у вас складывается супружеская жизнь. Эндрю, вы выглядите осунувшимся. — Она лукаво улыбнулась. — Молодая жена утомила вас?
Взгляд Эндрю стал пустым — так происходило всегда, когда он пытался сдержать гнев.
— Прошу простить нас, мадам…
— И все же я считаю, что герцог поступил отвратительно, хитростью вынудив вас пожениться! Весь Лондон только и говорит об этом. Какой, наверное, ужас — притворяться любезными, когда между людьми нет любви.
Челси улыбнулась и, прижавшись к Эндрю, обняла его за талию.
— А почему вы решили, что между нами нет любви? — с наигранной приветливостью осведомилась она.
— Да ладно вам, Челси, все на вашем собачьем балу видели, как вы испепеляли друг друга взглядами. Кстати, недавно я слышала нечто невероятное, касающееся вашего брата! Все говорят о том, что он внезапно увлекся мисс Сарой Мэдден. Ее отец — боюсь, он самый настоящий мещанин — мечтает пролезть в аристократическое общество и готов заплатить за это любые деньги. — Ее глаза блестели от возбуждения. Она поближе придвинулась к Челси и Эндрю и заговорщически прошептала: — Она, знаете ли, наследница. Причем на ее приданое можно купить весь Лондон. Я осмелюсь предсказать звон свадебных колоколов в скором будущем! Ой, что с вашим мужем? Челси повернула голову:
— Эндрю?
Эндрю смотрел на что-то на противоположной стороне улицы. Озадаченная, Челси проследила за его взглядом и не увидела ничего особенного, только здания и прохожих, спешащих в магазины и по делам. Она дернула Эндрю за руку, но тот не шевельнулся.
Леди Брукхэмптон попятилась.
— Думаю, вам стоит показать его врачу, — нахмурясь, посоветовала она. — Он белый как снег.
— Эндрю! — уже громче позвала Челси.
Но он продолжал смотреть в одну точку, не замечая ни Челси, ни леди Брукхэмптон, изумленно уставившуюся на него, ни группу изысканно одетых молодых джентльменов, которые перестали любезничать со своими дамами и с любопытством наблюдали за ним. Вокруг постепенно собиралась небольшая толпа, люди начали перешептываться.
Однако Эндрю не слышал их.
— Боже… индейцы. Челси, видишь их? Смотри, они вышли из магазина… там. — Он схватил ее за руку. — Видишь?
Челси оглянулась и обнаружила совершенно обычного вида старушку, сгорбленную, опирающуюся на клюку. Она только что показалась из дверей ломбарда, сжимая в скрюченных пальцах холщовую сумку. Опять посмотрев на Эндрю, Челси поняла, что его взгляд направлен не на старушку, а в какую-то точку рядом с ней. Ее охватила паника.
«О нет. Не надо! Не здесь!»
— Эндрю, — встревоженно позвала она и потянула его за руку, пытаясь сдвинуть с места. — Там никого нет. Это все результат недосыпания. Пошли домой.
Однако Эндрю знал, что страдает от чего-то более серьезного, чем недосыпание. Он чувствовал себя как человек, который видит сон, понимает, что это сон, но никак не может вернуться к реальности. Хотя Эндрю знал, что у него случился очередной приступ, то, что он видел, было для него ужасающей реальностью.
А видел он индейцев. Кажется, могавков из Нового Света. Их обритые по бокам головы украшал гребень из волос, который шел от лба к затылку, был выкрашен в алый цвет и напоминал султан на шлемах римских солдат. В ноздрях сверкали серебряные кольца, на руках — браслеты. Они были одеты в жилеты из черной кожи со стальными бляшками. Собственный голос доносился до Эндрю как бы издалека. Он почувствовал, что Челси дергает его за руку.
— Дорогой, пойдем отсюда.
— Разве ты их не видишь? — Он повернулся к ней, но его взгляд скользнул мимо. — Проклятие, они заметили нас! Спрячься за меня, Челси, они опасны!
— Эндрю, пойдем домой, быстрее.
— Черт побери, не стой здесь, спрячься за меня!
Он выхватил шпагу, толкнул Челси к себе за спину и сделал выпад. Его нога соскользнула с края тротуара, и он повалился в грязь на мостовую. Колесо кареты чудом не задело его руку. Какая-то женщина закричала. Молодые джентльмены поспешили подойти поближе, чтобы ничего не упустить. Из магазина выскочил хозяин. Леди Брукхэмптон в ужасе воззрилась на Эндрю. По шокированной толпе прошел шепот.
Эндрю приподнялся на локте и, поморгав, непонимающе огляделся по сторонам.
— Челси? — прошептал он.
Челси уже была рядом. Встав так, чтобы загородить его от любопытных, она опустилась на колени и притянула его ксебе. Его била дрожь, кожа стала влажной и холодной, на лбу выступила испарина. Она что-то зашептала ему, надеясь, что ее голос успокоит его.
— Ба, да это лорд Эндрю де Монфор! Что с ним?
— Думаю, пристрастился к опиуму… Какая потеря для общества…
— Что, гений оказался не таким уж бесценным, а, Смитсон?
— Точно. Он столько думал, что расплавил свои мозги. Челси подняла голову и бросила на них уничтожающий взгляд.
— Уверяю вас, мой муж не употребляет наркотики и не страдает от каких-то других недугов. Он просто не спал три дня и переутомился. Если бы кто-нибудь из вас не спал три для, он увидел бы и не такое! А теперь быстро расступитесь! — Она замахала на них свободной рукой. — Я сказала: пошли прочь!
Люди потихоньку начали расходиться. Кто-то непристойно пошутил насчет того, почему лорд Эндрю де Монфор не спал целых три дня, и его слова вызвали взрыв хохота. Челси покраснела, однако обрадовалась тому, что окружающие отвлеклись от вопроса о том, что произошло с ее мужем, а это было гораздо важнее.
Девушка подняла голову и увидела над собой лицо леди Брукхэмптон. Она собралась сказать ей какую-нибудь колкость, но…
— Вызвать экипаж или портшез? — предложила та. Челси устало вздохнула:
— Да. — Она встала и помогла подняться Эндрю. — Да. Это было бы замечательно.
Глава 26
Эндрю хотелось заползти под кеб и приказать кучеру переехать его. Ему хотелось спрятаться от того, что с ним случилось, от того, что с ним происходит сейчас, от того, что произойдет вскоре. Ему хотелось провалиться сквозь землю от стыда.
Но вместо этого он призвал на помощь гордость, которой так славились де Монфоры, выпрямился в полный рост и поступил как истинный джентльмен: подал Челси руку и повел ее ккебу.
Спустя несколько мгновений они уже ехали по улице.
— Итак, теперь ты все знаешь, — сказал Эндрю, глядя в окно и наблюдая за проезжающими мимо каретами. — Между прочим, мы можем аннулировать брак, — добавил он, стараясь не смотреть на жену. — У тебя есть веские основания. Я пойму тебя.
Челси промолчала, Эндрю чувствовал на себе ее взгляд. В ожидании, когда она ответит ему, произнесет страшные слова, с болью и гневом высмеет его за то, что он скрывал такой ужасный секрет, он сжал ладони коленями. Однако Челси ничего не говорила, и ее молчание было красноречивее слов.
— Ну? — не вытерпел Эндрю, поворачиваясь к ней. — Так ты собираешься аннулировать брак?
— Вероятнее всего нет, — спокойно ответила Челси.
— Если так, то ты помешалась. Сейчас ты нашла приемлемое объяснение, чтобы удовлетворить любопытство всех этих остолопов, но, уверяю тебя, это повторится, и не раз, и в конечном итоге утебя не хватит воображения постоянно придумывать нечто правдоподобное. Ты почувствуешь себя униженной, все станут соболезновать тебе, и ты будешь жалеть, что не избавилась от меня, когда была возможность.
— Я не хочу от тебя избавляться, — уверенно заявила Челси, и в ее глазах появился опасный блеск. — Ты мой муж. И ты дорог мне.
— Тебе не может быть дорог тот, кого ты не знаешь. А ты не знаешь меня. Господи, ты совсем не знаешь меня…
— Это потому, что ты не даешь мне тебя узнать.
— Челси, умоляю, не губи свою жизнь, свои мечты, свою гордость из-за меня. Я чудак, не стоящий этого. Есть масса других мужчин, которые стали бы для тебя лучшими мужьями, с которыми ты появлялась бы на людях без страха испытать унижение.
— Прекрати, Эндрю. Я не желаю слушать эту чушь.
— Это не чушь, это правда.
— Ты все время отталкиваешь меня. Больше я этого не допущу. — В ее голосе появилась мольба. — Ведь я твоя жена.
Эндрю лишь взмахнул рукой.
— Я твой друг.
Он сглотнул, стараясь побороть нахлынувшие эмоции.
— А еще я полюбила тебя.
Эндрю резко повернулся к ней. На его лице отражалась смертельная мука. Челси заметила, как в уголках его глаз что-то блеснуло — возможно, слезы. Она поняла, что он взглядом отчаянно умоляет ее уйти, в то время как на самом деле не хочет этого, и взяла его за руку.
— Эндрю, — тихо проговорила она, — я дала обет быть с тобой в горе и радости, в болезни и здоровье. Мы торжественно поклялись в этом друг другу. Отныне мы связаны до конца жизни, и не надейся, что я брошу тебя и оставлю наедине с тем, что так тебя пугает, только ради того, чтобы не чувствовать себя неловко. Ты плохо меня знаешь. Понятно?
Эндрю оперся локтями на колени и спрятал лицо в ладонях. В душе у него шла тяжелейшая борьба.
— Ты болен, да?
Он лишь кивнул. У Челси в горле образовался комок, она почувствовала, как слезы обожгли веки. Ее сердце наполнилось нежностью. Сколько же сил ему требовалось, чтобы сохранить самообладание, когда он понял, что не в силах победить свой недуг! Сколько же сил ему требовалось, чтобы отталкивать ее в то время, когда он отчаянно нуждался в ее поддержке! И сколько же сил ему требовалось, чтобы притворятся, будто его болезнь — всего лишь докучливое недомогание, хотя на самом деле она вселяла в него смертельный ужас. Как страшно жить наедине со своими страхами! И еще страшнее, когда к этим страхам присоединяется одиночество! Сейчас Эндрю находился именно в такой ситуации.
Челси пересела к нему. Эндрю не шевельнулся. Она обняла его, он уткнулся лицом ей в плечо и наконец дал волю рыданиям.
— Я не должен был допускать, чтобы ты прошла через это вместе со мной, — бормотал он. — О Челси, для тебя это превратится в ад… в кошмар… Зачем тебе это надо?
Челси крепче обняла его и стала шептать, что отныне он не один и они всегда будут вместе. Эндрю не двигался, почему-то он не хотел сделать последний шаг к полному доверию между ними.
«О Эндрю, любовь моя! Мое сердце разрывается от горя!» Челси пыталась подыскать правильные слова, чтобы успокоить его. Вдруг она вспомнила о собственных страхах, и ее глаза тоже наполнились слезами.
— Мы не всегда можем помочь тем, кого любим, — тихо проговорила она. — Зато мы в состоянии сделать так, чтобы они не страдали в одиночестве. — Перед ее внутренним взором появилась забавная морда ее любимца, которая стала стремительно меняться: темные глаза затуманились, шерсть поседела. — У Пятнистого какая-то шишка за ухом, — продолжала она, обливаясь слезами. — Очень скоро он перестанет есть. А потом ляжет и откажется вставать. А потом умрет… И вместе с ним умрет огромная часть моего сердца. — Горячие слезы капали на плечо Эндрю. — Но неужели ты думаешь, что я уйду, когда наступит этот страшный момент, что я брошу его, чтобы не мучиться, видя, как он умирает? Эндрю, неужели ты считаешь меня трусихой? И эгоисткой?
Он всхлипнул, и при этом его плечи вздрогнули.
— Прости, Челси… я не знал…
— Понимаю. И ты будешь рядом со мной, когда придет мой час. Точно так же, как я с тобой. Я всегда буду подле тебя.
— Я схожу с ума, Челси, — прерывающимся голосом сказал Эндрю. — Мой мозг умирает, и мне страшно, я боюсь потерять способность мыслить, я боюсь лишиться науки, потерять самого себя и превратиться в безмозглого идиота.
— Эндрю, помни, что ты не одинок. Я с тобой.
— Наверное, ты меня презираешь, жалеешь… сокрушаешься о том, что встретила меня. Вот, взгляни, я рыдаю, как двухлетних карапуз…
— Презираю и жалею? Ничего подобного! И никогда не буду. Ты потрясающий человек, но сам, мне кажется, не догадываешься об этом, верно? Я хочу быть рядом с тобой, хочу стать частью твоей жизни и чтобы ты стал частью моей. — Челси решила шуткой разрядить обстановку. — А иногда меня так и тянет придушить тебя, потому что ты безумно упрям. В жизни не встречала подобного упрямца. Тебе следовало бы предупредить меня об этом.
— Да, следовало бы — тогда ты смогла бы вовремя уйти.
— Даже не мечтай об этом! — с деланным возмущением заявила Челси.
Ее попытка развеселить его принесла свои плоды. Рыдания уступили место смеху, Эндрю поднял голову и провел руками по лицу. Однако он так и не решился посмотреть на жену. Челси вынула из кармана носовой платок, протянула ему, и он молча вытер глаза.
Челси терпеливо ждала. Эндрю теребил носовой платок и смотрел на руки, пытаясь найти слова, которые помогли бы ему освободиться из мрачной тюрьмы боли.
— Все началось на прошлое Рождество, — наконец проговорил он, не поднимая головы. — Помнишь, все обсуждали пожар в замке Блэкхит?
— Да. Тогда только об этом и говорили.
— Так всегда, правда? — сокрушенно покачал он головой. — Дай людям пищу для разговоров, и они будут судачить день и ночь. — Он сунул платок в карман, затем глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и откинулся на спинку сиденья. — За несколько месяцев до этого я носился с идеей построить летательный аппарат, однако так и не приступил к этому, потому что все время возникали новые идеи, более соблазнительные, более интересные. — Эндрю взял Челси за руку. Он так крепко держал ее, что казалось, будто он цепляется за соломинку. — Тебе уже известно, что я не очень организованный человек… Короче, Люсьену нравилось поддразнивать меня и говорить всем, что у меня ничего не получится. Кончилось тем, что я страшно разозлился на него и дал себе слово построить его, чтобы доказать обратное.
Челси сжала в ответ его руку. Она была холодной и влажной.
Эндрю устремил взгляд в потолок кареты.
— И я построил его, как и говорил. Я был так горд… так уверен в том, что мое имя появится в списке ученых, что память обо мне будет жить в моих потомках, что все члены научного общества увидят во мне великого изобретателя. — Он горько рассмеялся. — Говорят, гордыня до добра не доведет. Именно это со мной и произошло. Люсьен давал бал в честь Чарльза: тот вернулся оттуда, откуда обычно не возвращаются. Были приглашены все, в том числе сам король.
И я, глупец, подумал, что это великолепная возможность продемонстрировать мое изобретение, взлететь с крыши замка и приземлиться прямо на страницы истории… и своим триумфом утереть нос Люсьену.
Эндрю снова вдохнул полной грудью.
— Все шло идеально, — продолжал он, мысленно возвращаясь в прошлое. — Король захотел взглянуть на машину до полета, я отвел его на крышу, где стоял мой аппарат. А тем временем в бальном зале вспыхнул пожар. Через несколько минут огонь охватил правое крыло замка. Мы спустились в лабораторию и обнаружили, что оказались в ловушке: бежать было некуда.
— Боже мой, — прошептала Челси, бессознательно прижимая его руку к груди.
— Чарльз прорвался к нам по горевшей лестнице и вывел короля и его свиту. Я ничего не видел в дыму, ничего не слышал — я был оглушен ревом пламени. Вокруг рушилась крыша, взрывались склянки с реактивами. Я бросился за Чарльзом и королем, но потом подумал о чертежах и вернулся в лабораторию. Вот и все, что я помню. Когда я пришел в себя, я лежал на полу, вокруг меня бушевал огонь, а Чарльз — он вернулся за мной — прикрывал меня своим телом, пытаясь спасти от пламени, хотя было ясно, что мы оба погибнем.
Челси в ужасе зажала рот ладонью, представив, что грозило ее мужу.
— Наверное, твой брат очень тебя любит.
— Он готов был отдать за меня жизнь. А я за него. — Эндрю прижался щекой к окну. — Мы не могли покинуть лабораторию. Лестница горела, прыгать было слишком высоко, я ослаб, так как надышался вредными испарениями от реактивов. Но мы выбрались. Чарльз донес меня до летательного аппарата — ведь он все еще стоял на крыше. Он полетел не так, как я планировал, однако все же спас нам жизнь. О чем я очень сожалел все последующие месяцы. — Он сглотнул. — Вернее, я сожалел о том, что он спас жизнь мне.
«О, Эндрю!» — Челси всей душой сочувствовала ему. Он продолжал смотреть в окно, ничего не видя перед собой.
— После пожара я был долго прикован к постели. Я не мог дышать. Люсьен приглашал лучших докторов из Лондона и с континента, и они говорили, что у меня нет надежды, что я зачахну и умру. Люсьен не желал их слушать. Он не собирался сдаваться, несмотря на то что мой легкие сильно пострадали. У меня случались страшные приступы удушья, кто-то постоянно, днем и ночью, дежурил рядом со мной, чтобы сделать мне искусственное дыхание. Несколько раз я действительно переставал дышать. — Эндрю прикрыл глаза и безжизненным голосом добавил: — Им не следовало бы возвращать меня к жизни.
В его словах звучало столько отчаяния, столько обреченности, что Челси захотелось плакать. Она поспешила сморгнуть слезинки, чтобы Эндрю не увидел их и не решил, будто она его жалеет.
— Через некоторое время появились первые признаки выздоровления, и Люсьен заставил меня делать гимнастику, дабы восстановить силы. Он вызывал меня на короткие поединки на рапирах. Когда же я чувствовал себя слишком слабым, слишком больным, слишком измотанным для упражнений, он начинал злить меня своими подковырками и оскорблениями. В конечном итоге я поднимался с постели в надежде, что мне удастся проткнуть его насквозь. — Эндрю усмехнулся. — Естественно, он знал, как вывести меня из себя. И отлично понимал, что делает. Он всегда понимал, что делает. Думаю, я обязан ему жизнью в той же степени, что и Чарльзу, — той жизнью, что у меня сейчас.
Эндрю наконец-то отвернулся от окна и посмотрел на их переплетенные руки.
— Та дикая смесь горящих химических реактивов, которой я надышался, лежа на полу… должно быть, она причудливо подействовала на меня, потому что вскоре у меня начались эти припадки, приступы — называй их как хочешь.
Челси сжала его руку:
— Сегодня у тебя был именно такой приступ? И во время дуэли с Джеральдом? И в Монфор-Хаусе две недели назад?
— Да, и на твоем благотворительном балу. — Он отважился посмотреть на нее. Она увидела, что его глаза потемнели и полны боли, стыда и тоски. — А почему еще, по-твоему, я сбежал?
— Потому что не хотел, чтобы кто-то узнал о твоем недомогании.
— Все это гораздо серьезнее, чем простое недомогание. Мне светит сумасшедший дом. Можешь уже сейчас определять меня туда.
— Я не собираюсь никуда тебя определять до тех пор, пока не услышу твою историю до конца и тщательно ее не обдумаю. Поэтому постарайся, чтобы я все поняла. Был пожар, ты надышался химией, потом у тебя начались приступы.
— Точно.
— А что думает твой всезнающий братец Люсьен?
— Он герцог, а не врач. Он не теряет надежды на то, что я выздоровлю. За последние два месяца он таскал к нам специалистов, лекторов (Ученое звание преподавателя университета., целителей.). А они только тыкали в меня своими инструментами и пускали кровь, а потом, глядя на меня, как на идиота, принимались обсуждать меня в моем присутствии — и это при том, что у меня ученая степень выше, чем у них! Затем они пускались в длинные, запутанные объяснения и несли полный вздор. Они не понимают, что со мной. Ни один не предложил какую-то помощь и тем более не сказал, что есть надежда. А что они могут? Даже я не знаю, что конкретно попало в мои легкие. никогда не узнаю. Повторяется история с возбудителем: ситуацию нельзя воспроизвести, следовательно, нельзя изучать, остается только гадать.
Эндрю со вздохом закрыл глаза. Боевой дух покинул ее.
Челси поняла, что непредсказуемый гнев, который она считала отличительной чертой его характера, был всего лишь внешней оболочкой, скрывающей нечто более глубокое — постоянный страх, стыд, беспомощность. Эндрю нуждается в ней. Он открыл ей свою сокровенную тайну, рассказал о своем самом страшном позоре, и теперь ему нужна ее поддержка. Челси взяла его руки в свои и прижала их к груди.
— О, Эндрю, теперь многое, что я знаю о тебе, обретает смысл.
— А ты удивлялась, почему я не хочу жениться, почему, я не хочу, чтобы ты или кто-то другой вмешивался в мою жизнь, почему я ненавижу появляться в свете. Ты понимаешь, каково сознавать, что болезнь может нанести удар неожиданно, без предупреждения, без жалости, и чаще всего в тот момент, когда ты оказываешься среди людей? Ты можешь представить, какое унижение и стыд охватывают человека — нет, не меня, а тех, кого я люблю? Лучше сидеть дома, не подвергая угрозе чью-либо гордость. Странная вещь получается… Пока я находился в стенах замка, со мной все было в порядке, но стоило мне выйти за его пределы… — Эндрю затряс головой. — Ты видела, что случалось. Поэтому я запирался в лаборатории, обманывал себя и близких, позволяя им считать, будто со мной все в порядке. Однако они все знали. А теперь знаешь и ты. Ты уже видела меня во всем блеске моего сумасшествия. Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю сидеть в лаборатории. У меня нет желания ставить в неловкое положение себя и тех, кто рядом со мной.
— Ты никогда не поставишь меня в неловкое положение, Эндрю.
— Не поставлю? Ты хочешь сказать, что сегодня тебе не хотелось провалиться сквозь землю от стыда?
— Естественно, нет. — Челси гордо вскинула голову. — Я просто беспокоилась за тебя.
Он недоверчиво взглянул на нее, не в силах понять, почему ей не было стыдно. В его глазах промелькнула надежда.
— Эндрю, расскажи мне об этих… приступах. Сегодня ты видел индейцев. Утром после свадьбы что-то другое, чего мы с Пятнистым не заметили. Что это было? Я мало знаю о приступах и припадках. Насколько я понимаю, в это время человек впадает в полубессознательное состояние. Ты же отдавал себе отчет в своих чувствах.
— Верно. А видел я огромное сверкающее стальное чудовище, летящее над нами. Его появление сопровождалось оглушающим гулом.
Челси улыбнулась.
— Все это не очень похоже на болезнь, скорее на видение.
— Видение чего? Нет, поверь мне, это сумасшествие. Умопомешательство. Думаю, у Люсьена уже заготовлены цепи, чтобы сковать меня и отвезти в сумасшедший дом.
— Прекрати.
— Это правда, Челси. Я схожу с ума, и ни ты, ни кто-либо другой ничего не смогут с этим поделать. Остается только спрятать меня от общества, пока я еще в здравом уме, чтобы, когда неизбежное случится, никто из вас не был унижен.
— Прятать тебя — это последнее, что я сделаю. Ты удивительный, умнейший, интереснейший человек, и я не допущу, чтобы ты лишил мир того, что можешь ему дать. А теперь расскажи, что еще ты видел.
Эндрю снова посмотрел на нее. В его взгляде были и надежда, и недоверие.
— Все это чепуха. Полная чушь.
— И все же расскажи мне.
— Ты действительно хочешь знать?
— А зачем еще мне просить тебя? — усмехнулась Челси.
— Ладно.
И Эндрю поведал ей, как в лондонском доме две недели назад, выглянув из окна, увидел янтарные луны, сияющие над серой лентой реки. Он рассказал ей о том, как, будучи на балу в Роузбрайаре, увидел мерцающую и громко гудящую стрекозу. О том, как в апреле, проезжая через Уэмбли, увидел, как тысячи людей толпятся в огромном чане с площадкой посередине и кричат во всю силу своих легких. О большом красном прямоугольном ящике с двумя глазами спереди и окнами. В ящике сидели люди. Именно последнее видение — а вовсе не полет фантазии или озарение — подсказало ему идею двухуровневого дилижанса.
Челси восторженно внимала ему. Она готова была слушать и слушать. Наконец Эндрю замолчал и повернулся к жене.
— Как ты считаешь, — спросил он, — я схожу с ума? Челси на мгновение задумалась.
— Не знаю. Мне интересно, каково назначение всех этих вещей.
— Назначение?
— Гм… да. Возможно, ты, Эндрю, пророк. Вероятно, ты одарен в той области, которая пока недоступна простым смертным. Не знаю, что и думать. Зато мне ясно одно: ты должен воспользоваться всеми преимуществами, которые дают тебе видения. Описывать их, систематизировать, пытаться понять их структуру и применять то, что ты видишь, в своих изобретениях.
— Все дело в сумасшествии, — грустно сказал он. — Мне бы хотелось жениться, но я говорил себе, что не имею на это права. Потому что так будет нечестно по отношению к моей избраннице. Нечестно начинать что-то, зная, что оно может закончиться в одно мгновение. Ведь я обречен. — Отнюдь, Эндрю. Ты не обречен. Ты одарен, ты своего рода счастливчик, ты — избранный. Ты можешь предложить этому миру гораздо больше, чем думаешь, и больше, чем простой ученый. — Челси потеснее прижалась к нему и заглянула в глаза. — Не знаю, в чем заключается твоя болезнь, и не хочу даже гадать. Мне известно одно: вдвоем, ты и я, мы превратим твое недомогание в волшебный дар. И начнем прямо сейчас.
Но вместо этого он призвал на помощь гордость, которой так славились де Монфоры, выпрямился в полный рост и поступил как истинный джентльмен: подал Челси руку и повел ее ккебу.
Спустя несколько мгновений они уже ехали по улице.
— Итак, теперь ты все знаешь, — сказал Эндрю, глядя в окно и наблюдая за проезжающими мимо каретами. — Между прочим, мы можем аннулировать брак, — добавил он, стараясь не смотреть на жену. — У тебя есть веские основания. Я пойму тебя.
Челси промолчала, Эндрю чувствовал на себе ее взгляд. В ожидании, когда она ответит ему, произнесет страшные слова, с болью и гневом высмеет его за то, что он скрывал такой ужасный секрет, он сжал ладони коленями. Однако Челси ничего не говорила, и ее молчание было красноречивее слов.
— Ну? — не вытерпел Эндрю, поворачиваясь к ней. — Так ты собираешься аннулировать брак?
— Вероятнее всего нет, — спокойно ответила Челси.
— Если так, то ты помешалась. Сейчас ты нашла приемлемое объяснение, чтобы удовлетворить любопытство всех этих остолопов, но, уверяю тебя, это повторится, и не раз, и в конечном итоге утебя не хватит воображения постоянно придумывать нечто правдоподобное. Ты почувствуешь себя униженной, все станут соболезновать тебе, и ты будешь жалеть, что не избавилась от меня, когда была возможность.
— Я не хочу от тебя избавляться, — уверенно заявила Челси, и в ее глазах появился опасный блеск. — Ты мой муж. И ты дорог мне.
— Тебе не может быть дорог тот, кого ты не знаешь. А ты не знаешь меня. Господи, ты совсем не знаешь меня…
— Это потому, что ты не даешь мне тебя узнать.
— Челси, умоляю, не губи свою жизнь, свои мечты, свою гордость из-за меня. Я чудак, не стоящий этого. Есть масса других мужчин, которые стали бы для тебя лучшими мужьями, с которыми ты появлялась бы на людях без страха испытать унижение.
— Прекрати, Эндрю. Я не желаю слушать эту чушь.
— Это не чушь, это правда.
— Ты все время отталкиваешь меня. Больше я этого не допущу. — В ее голосе появилась мольба. — Ведь я твоя жена.
Эндрю лишь взмахнул рукой.
— Я твой друг.
Он сглотнул, стараясь побороть нахлынувшие эмоции.
— А еще я полюбила тебя.
Эндрю резко повернулся к ней. На его лице отражалась смертельная мука. Челси заметила, как в уголках его глаз что-то блеснуло — возможно, слезы. Она поняла, что он взглядом отчаянно умоляет ее уйти, в то время как на самом деле не хочет этого, и взяла его за руку.
— Эндрю, — тихо проговорила она, — я дала обет быть с тобой в горе и радости, в болезни и здоровье. Мы торжественно поклялись в этом друг другу. Отныне мы связаны до конца жизни, и не надейся, что я брошу тебя и оставлю наедине с тем, что так тебя пугает, только ради того, чтобы не чувствовать себя неловко. Ты плохо меня знаешь. Понятно?
Эндрю оперся локтями на колени и спрятал лицо в ладонях. В душе у него шла тяжелейшая борьба.
— Ты болен, да?
Он лишь кивнул. У Челси в горле образовался комок, она почувствовала, как слезы обожгли веки. Ее сердце наполнилось нежностью. Сколько же сил ему требовалось, чтобы сохранить самообладание, когда он понял, что не в силах победить свой недуг! Сколько же сил ему требовалось, чтобы отталкивать ее в то время, когда он отчаянно нуждался в ее поддержке! И сколько же сил ему требовалось, чтобы притворятся, будто его болезнь — всего лишь докучливое недомогание, хотя на самом деле она вселяла в него смертельный ужас. Как страшно жить наедине со своими страхами! И еще страшнее, когда к этим страхам присоединяется одиночество! Сейчас Эндрю находился именно в такой ситуации.
Челси пересела к нему. Эндрю не шевельнулся. Она обняла его, он уткнулся лицом ей в плечо и наконец дал волю рыданиям.
— Я не должен был допускать, чтобы ты прошла через это вместе со мной, — бормотал он. — О Челси, для тебя это превратится в ад… в кошмар… Зачем тебе это надо?
Челси крепче обняла его и стала шептать, что отныне он не один и они всегда будут вместе. Эндрю не двигался, почему-то он не хотел сделать последний шаг к полному доверию между ними.
«О Эндрю, любовь моя! Мое сердце разрывается от горя!» Челси пыталась подыскать правильные слова, чтобы успокоить его. Вдруг она вспомнила о собственных страхах, и ее глаза тоже наполнились слезами.
— Мы не всегда можем помочь тем, кого любим, — тихо проговорила она. — Зато мы в состоянии сделать так, чтобы они не страдали в одиночестве. — Перед ее внутренним взором появилась забавная морда ее любимца, которая стала стремительно меняться: темные глаза затуманились, шерсть поседела. — У Пятнистого какая-то шишка за ухом, — продолжала она, обливаясь слезами. — Очень скоро он перестанет есть. А потом ляжет и откажется вставать. А потом умрет… И вместе с ним умрет огромная часть моего сердца. — Горячие слезы капали на плечо Эндрю. — Но неужели ты думаешь, что я уйду, когда наступит этот страшный момент, что я брошу его, чтобы не мучиться, видя, как он умирает? Эндрю, неужели ты считаешь меня трусихой? И эгоисткой?
Он всхлипнул, и при этом его плечи вздрогнули.
— Прости, Челси… я не знал…
— Понимаю. И ты будешь рядом со мной, когда придет мой час. Точно так же, как я с тобой. Я всегда буду подле тебя.
— Я схожу с ума, Челси, — прерывающимся голосом сказал Эндрю. — Мой мозг умирает, и мне страшно, я боюсь потерять способность мыслить, я боюсь лишиться науки, потерять самого себя и превратиться в безмозглого идиота.
— Эндрю, помни, что ты не одинок. Я с тобой.
— Наверное, ты меня презираешь, жалеешь… сокрушаешься о том, что встретила меня. Вот, взгляни, я рыдаю, как двухлетних карапуз…
— Презираю и жалею? Ничего подобного! И никогда не буду. Ты потрясающий человек, но сам, мне кажется, не догадываешься об этом, верно? Я хочу быть рядом с тобой, хочу стать частью твоей жизни и чтобы ты стал частью моей. — Челси решила шуткой разрядить обстановку. — А иногда меня так и тянет придушить тебя, потому что ты безумно упрям. В жизни не встречала подобного упрямца. Тебе следовало бы предупредить меня об этом.
— Да, следовало бы — тогда ты смогла бы вовремя уйти.
— Даже не мечтай об этом! — с деланным возмущением заявила Челси.
Ее попытка развеселить его принесла свои плоды. Рыдания уступили место смеху, Эндрю поднял голову и провел руками по лицу. Однако он так и не решился посмотреть на жену. Челси вынула из кармана носовой платок, протянула ему, и он молча вытер глаза.
Челси терпеливо ждала. Эндрю теребил носовой платок и смотрел на руки, пытаясь найти слова, которые помогли бы ему освободиться из мрачной тюрьмы боли.
— Все началось на прошлое Рождество, — наконец проговорил он, не поднимая головы. — Помнишь, все обсуждали пожар в замке Блэкхит?
— Да. Тогда только об этом и говорили.
— Так всегда, правда? — сокрушенно покачал он головой. — Дай людям пищу для разговоров, и они будут судачить день и ночь. — Он сунул платок в карман, затем глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и откинулся на спинку сиденья. — За несколько месяцев до этого я носился с идеей построить летательный аппарат, однако так и не приступил к этому, потому что все время возникали новые идеи, более соблазнительные, более интересные. — Эндрю взял Челси за руку. Он так крепко держал ее, что казалось, будто он цепляется за соломинку. — Тебе уже известно, что я не очень организованный человек… Короче, Люсьену нравилось поддразнивать меня и говорить всем, что у меня ничего не получится. Кончилось тем, что я страшно разозлился на него и дал себе слово построить его, чтобы доказать обратное.
Челси сжала в ответ его руку. Она была холодной и влажной.
Эндрю устремил взгляд в потолок кареты.
— И я построил его, как и говорил. Я был так горд… так уверен в том, что мое имя появится в списке ученых, что память обо мне будет жить в моих потомках, что все члены научного общества увидят во мне великого изобретателя. — Он горько рассмеялся. — Говорят, гордыня до добра не доведет. Именно это со мной и произошло. Люсьен давал бал в честь Чарльза: тот вернулся оттуда, откуда обычно не возвращаются. Были приглашены все, в том числе сам король.
И я, глупец, подумал, что это великолепная возможность продемонстрировать мое изобретение, взлететь с крыши замка и приземлиться прямо на страницы истории… и своим триумфом утереть нос Люсьену.
Эндрю снова вдохнул полной грудью.
— Все шло идеально, — продолжал он, мысленно возвращаясь в прошлое. — Король захотел взглянуть на машину до полета, я отвел его на крышу, где стоял мой аппарат. А тем временем в бальном зале вспыхнул пожар. Через несколько минут огонь охватил правое крыло замка. Мы спустились в лабораторию и обнаружили, что оказались в ловушке: бежать было некуда.
— Боже мой, — прошептала Челси, бессознательно прижимая его руку к груди.
— Чарльз прорвался к нам по горевшей лестнице и вывел короля и его свиту. Я ничего не видел в дыму, ничего не слышал — я был оглушен ревом пламени. Вокруг рушилась крыша, взрывались склянки с реактивами. Я бросился за Чарльзом и королем, но потом подумал о чертежах и вернулся в лабораторию. Вот и все, что я помню. Когда я пришел в себя, я лежал на полу, вокруг меня бушевал огонь, а Чарльз — он вернулся за мной — прикрывал меня своим телом, пытаясь спасти от пламени, хотя было ясно, что мы оба погибнем.
Челси в ужасе зажала рот ладонью, представив, что грозило ее мужу.
— Наверное, твой брат очень тебя любит.
— Он готов был отдать за меня жизнь. А я за него. — Эндрю прижался щекой к окну. — Мы не могли покинуть лабораторию. Лестница горела, прыгать было слишком высоко, я ослаб, так как надышался вредными испарениями от реактивов. Но мы выбрались. Чарльз донес меня до летательного аппарата — ведь он все еще стоял на крыше. Он полетел не так, как я планировал, однако все же спас нам жизнь. О чем я очень сожалел все последующие месяцы. — Он сглотнул. — Вернее, я сожалел о том, что он спас жизнь мне.
«О, Эндрю!» — Челси всей душой сочувствовала ему. Он продолжал смотреть в окно, ничего не видя перед собой.
— После пожара я был долго прикован к постели. Я не мог дышать. Люсьен приглашал лучших докторов из Лондона и с континента, и они говорили, что у меня нет надежды, что я зачахну и умру. Люсьен не желал их слушать. Он не собирался сдаваться, несмотря на то что мой легкие сильно пострадали. У меня случались страшные приступы удушья, кто-то постоянно, днем и ночью, дежурил рядом со мной, чтобы сделать мне искусственное дыхание. Несколько раз я действительно переставал дышать. — Эндрю прикрыл глаза и безжизненным голосом добавил: — Им не следовало бы возвращать меня к жизни.
В его словах звучало столько отчаяния, столько обреченности, что Челси захотелось плакать. Она поспешила сморгнуть слезинки, чтобы Эндрю не увидел их и не решил, будто она его жалеет.
— Через некоторое время появились первые признаки выздоровления, и Люсьен заставил меня делать гимнастику, дабы восстановить силы. Он вызывал меня на короткие поединки на рапирах. Когда же я чувствовал себя слишком слабым, слишком больным, слишком измотанным для упражнений, он начинал злить меня своими подковырками и оскорблениями. В конечном итоге я поднимался с постели в надежде, что мне удастся проткнуть его насквозь. — Эндрю усмехнулся. — Естественно, он знал, как вывести меня из себя. И отлично понимал, что делает. Он всегда понимал, что делает. Думаю, я обязан ему жизнью в той же степени, что и Чарльзу, — той жизнью, что у меня сейчас.
Эндрю наконец-то отвернулся от окна и посмотрел на их переплетенные руки.
— Та дикая смесь горящих химических реактивов, которой я надышался, лежа на полу… должно быть, она причудливо подействовала на меня, потому что вскоре у меня начались эти припадки, приступы — называй их как хочешь.
Челси сжала его руку:
— Сегодня у тебя был именно такой приступ? И во время дуэли с Джеральдом? И в Монфор-Хаусе две недели назад?
— Да, и на твоем благотворительном балу. — Он отважился посмотреть на нее. Она увидела, что его глаза потемнели и полны боли, стыда и тоски. — А почему еще, по-твоему, я сбежал?
— Потому что не хотел, чтобы кто-то узнал о твоем недомогании.
— Все это гораздо серьезнее, чем простое недомогание. Мне светит сумасшедший дом. Можешь уже сейчас определять меня туда.
— Я не собираюсь никуда тебя определять до тех пор, пока не услышу твою историю до конца и тщательно ее не обдумаю. Поэтому постарайся, чтобы я все поняла. Был пожар, ты надышался химией, потом у тебя начались приступы.
— Точно.
— А что думает твой всезнающий братец Люсьен?
— Он герцог, а не врач. Он не теряет надежды на то, что я выздоровлю. За последние два месяца он таскал к нам специалистов, лекторов (Ученое звание преподавателя университета., целителей.). А они только тыкали в меня своими инструментами и пускали кровь, а потом, глядя на меня, как на идиота, принимались обсуждать меня в моем присутствии — и это при том, что у меня ученая степень выше, чем у них! Затем они пускались в длинные, запутанные объяснения и несли полный вздор. Они не понимают, что со мной. Ни один не предложил какую-то помощь и тем более не сказал, что есть надежда. А что они могут? Даже я не знаю, что конкретно попало в мои легкие. никогда не узнаю. Повторяется история с возбудителем: ситуацию нельзя воспроизвести, следовательно, нельзя изучать, остается только гадать.
Эндрю со вздохом закрыл глаза. Боевой дух покинул ее.
Челси поняла, что непредсказуемый гнев, который она считала отличительной чертой его характера, был всего лишь внешней оболочкой, скрывающей нечто более глубокое — постоянный страх, стыд, беспомощность. Эндрю нуждается в ней. Он открыл ей свою сокровенную тайну, рассказал о своем самом страшном позоре, и теперь ему нужна ее поддержка. Челси взяла его руки в свои и прижала их к груди.
— О, Эндрю, теперь многое, что я знаю о тебе, обретает смысл.
— А ты удивлялась, почему я не хочу жениться, почему, я не хочу, чтобы ты или кто-то другой вмешивался в мою жизнь, почему я ненавижу появляться в свете. Ты понимаешь, каково сознавать, что болезнь может нанести удар неожиданно, без предупреждения, без жалости, и чаще всего в тот момент, когда ты оказываешься среди людей? Ты можешь представить, какое унижение и стыд охватывают человека — нет, не меня, а тех, кого я люблю? Лучше сидеть дома, не подвергая угрозе чью-либо гордость. Странная вещь получается… Пока я находился в стенах замка, со мной все было в порядке, но стоило мне выйти за его пределы… — Эндрю затряс головой. — Ты видела, что случалось. Поэтому я запирался в лаборатории, обманывал себя и близких, позволяя им считать, будто со мной все в порядке. Однако они все знали. А теперь знаешь и ты. Ты уже видела меня во всем блеске моего сумасшествия. Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю сидеть в лаборатории. У меня нет желания ставить в неловкое положение себя и тех, кто рядом со мной.
— Ты никогда не поставишь меня в неловкое положение, Эндрю.
— Не поставлю? Ты хочешь сказать, что сегодня тебе не хотелось провалиться сквозь землю от стыда?
— Естественно, нет. — Челси гордо вскинула голову. — Я просто беспокоилась за тебя.
Он недоверчиво взглянул на нее, не в силах понять, почему ей не было стыдно. В его глазах промелькнула надежда.
— Эндрю, расскажи мне об этих… приступах. Сегодня ты видел индейцев. Утром после свадьбы что-то другое, чего мы с Пятнистым не заметили. Что это было? Я мало знаю о приступах и припадках. Насколько я понимаю, в это время человек впадает в полубессознательное состояние. Ты же отдавал себе отчет в своих чувствах.
— Верно. А видел я огромное сверкающее стальное чудовище, летящее над нами. Его появление сопровождалось оглушающим гулом.
Челси улыбнулась.
— Все это не очень похоже на болезнь, скорее на видение.
— Видение чего? Нет, поверь мне, это сумасшествие. Умопомешательство. Думаю, у Люсьена уже заготовлены цепи, чтобы сковать меня и отвезти в сумасшедший дом.
— Прекрати.
— Это правда, Челси. Я схожу с ума, и ни ты, ни кто-либо другой ничего не смогут с этим поделать. Остается только спрятать меня от общества, пока я еще в здравом уме, чтобы, когда неизбежное случится, никто из вас не был унижен.
— Прятать тебя — это последнее, что я сделаю. Ты удивительный, умнейший, интереснейший человек, и я не допущу, чтобы ты лишил мир того, что можешь ему дать. А теперь расскажи, что еще ты видел.
Эндрю снова посмотрел на нее. В его взгляде были и надежда, и недоверие.
— Все это чепуха. Полная чушь.
— И все же расскажи мне.
— Ты действительно хочешь знать?
— А зачем еще мне просить тебя? — усмехнулась Челси.
— Ладно.
И Эндрю поведал ей, как в лондонском доме две недели назад, выглянув из окна, увидел янтарные луны, сияющие над серой лентой реки. Он рассказал ей о том, как, будучи на балу в Роузбрайаре, увидел мерцающую и громко гудящую стрекозу. О том, как в апреле, проезжая через Уэмбли, увидел, как тысячи людей толпятся в огромном чане с площадкой посередине и кричат во всю силу своих легких. О большом красном прямоугольном ящике с двумя глазами спереди и окнами. В ящике сидели люди. Именно последнее видение — а вовсе не полет фантазии или озарение — подсказало ему идею двухуровневого дилижанса.
Челси восторженно внимала ему. Она готова была слушать и слушать. Наконец Эндрю замолчал и повернулся к жене.
— Как ты считаешь, — спросил он, — я схожу с ума? Челси на мгновение задумалась.
— Не знаю. Мне интересно, каково назначение всех этих вещей.
— Назначение?
— Гм… да. Возможно, ты, Эндрю, пророк. Вероятно, ты одарен в той области, которая пока недоступна простым смертным. Не знаю, что и думать. Зато мне ясно одно: ты должен воспользоваться всеми преимуществами, которые дают тебе видения. Описывать их, систематизировать, пытаться понять их структуру и применять то, что ты видишь, в своих изобретениях.
— Все дело в сумасшествии, — грустно сказал он. — Мне бы хотелось жениться, но я говорил себе, что не имею на это права. Потому что так будет нечестно по отношению к моей избраннице. Нечестно начинать что-то, зная, что оно может закончиться в одно мгновение. Ведь я обречен. — Отнюдь, Эндрю. Ты не обречен. Ты одарен, ты своего рода счастливчик, ты — избранный. Ты можешь предложить этому миру гораздо больше, чем думаешь, и больше, чем простой ученый. — Челси потеснее прижалась к нему и заглянула в глаза. — Не знаю, в чем заключается твоя болезнь, и не хочу даже гадать. Мне известно одно: вдвоем, ты и я, мы превратим твое недомогание в волшебный дар. И начнем прямо сейчас.
Глава 27
Они сразу выехали в Роузбрайар.
Удивительно, как признание может изменить жизнь! Эндрю чувствовал себя как земля после дождя — свежим, чистым. Он вдыхал полной грудью, наполняя легкие сладковатым воздухом, и смотрел вокруг новыми глазами. Три дня без сна, а он бодр, как никогда. Через три дня супружества перед ним открылась целая жизнь, полная надежды. Когда в последний раз он любовался ярко-синим небом, которое отражается в лужах? Или трясогузкой, перелетающей с места на место по дороге впереди Ньютона? А когда в последний раз он наслаждался радостью бытия? Его будущее казалось неопределенным, зато сейчас в его жизни появилась одна постоянная величина — Челси. Она рядом, и с ней он не одинок.
Удивительно, как признание может изменить жизнь! Эндрю чувствовал себя как земля после дождя — свежим, чистым. Он вдыхал полной грудью, наполняя легкие сладковатым воздухом, и смотрел вокруг новыми глазами. Три дня без сна, а он бодр, как никогда. Через три дня супружества перед ним открылась целая жизнь, полная надежды. Когда в последний раз он любовался ярко-синим небом, которое отражается в лужах? Или трясогузкой, перелетающей с места на место по дороге впереди Ньютона? А когда в последний раз он наслаждался радостью бытия? Его будущее казалось неопределенным, зато сейчас в его жизни появилась одна постоянная величина — Челси. Она рядом, и с ней он не одинок.