Страница:
Несмотря на высокий рост, она оказалась очень легкой очевидно, это объяснялось тем, что у нее узкая кость. Эндрю нравилось держать ее на руках. Ему нравилось и то, что она во сие прижалась щекой к его груди и рукой обняла за шею. В нем снова всколыхнулось какое-то странное чувство. Вспомнив, что рядом, стараясь не привлекать к себе внимания, стоит лакей, Эндрю пошел к дому.
На ходу распорядившись подать ужин, наполнить ванну горячей водой и приготовить спальню для гостьи, он направился к лестнице. Естественно, он не останется с ней и не будет с ней спать. Он постарается держаться от нее подальше.
Поднявшись наверх, Эндрю прошел в свою комнату, решив разместить Челси именно там. Пусть она отдохнет, а утром они начнут искать выход из этой дурацкой ситуации.
Он положил ее на кровать. Челси приоткрыла глаза и тут же проснулась, когда сообразила, где находится.
— Успокойтесь, я не прикоснусь к вам, — сказал Эндрю.
— Где мы?
— В Лондоне. В Монфор-Хаусе. Вы в моей постели, только не пугайтесь, я уйду. — Он отошел от кровати. — Скоро горничная принесет ужин, вам уже готовят ванну. Спокойной ночи.
Челси села.
— Куда вы?
— Мадам, я очень устал. Я приму ванну, поужинаю и лягу спать.
— О!
Эндрю смотрел на Челси, раздраженный ее вопросом. Она сидела на кровати, крепко сжимая края пледа, и выглядела очень несчастной. Потерянной. «И до боли беззащитной. Эндрю снова почувствовал нежность к ней, и от этого его раздражение только возросло.
— Ну что еще? — нетерпеливо воскликнул он. Челси грустно вздохнула:
— Все это неправильно. У меня тоже есть дом в Лондоне. Думаю, мне лучше перебраться туда.
Почему-то ее слова обидели его.
— Отлично. Перебирайтесь.
— Да, наверное, так будет правильно. — Она бросила на него взгляд, значения которого он не понял, и тут же отвернулась.
Эндрю удивило, что она покраснела и старается не смотреть на него, словно ей все еще стыдно за события последних дней. Нет, он не будет жалеть ее. Не будет.
— Можете взять карету.
— Спасибо.
— Предлагаю встретиться после завтрака. — Эндрю повернулся к ней спиной. Внезапно он почувствовал себя одиноким. Ему казалось, что его предали, бросили на произвол судьбы. Все эти чуждые ему эмоции всколыхнули новую волну гнева, которую он направил на Челси. — Надо обсудить, как выбираться из этой дурацкой ситуации.
— Да. Когда мне заехать?
— В любое время.
Челси посмотрела на него, и их взгляды встретились.
— Тогда я заеду в полдень. Я знаю, что вы поздно встаете.
— Поверьте мне, мадам, вряд ли я засну сегодня ночью.
Девушка понимающе кивнула. Эндрю поклонился ей, и она направилась к выходу, оставив его одного. У Эндрю вдруг вспотели ладони, а сердце бешено забилось.
— Подождите! — голосом, в котором слышалось отчаяние, крикнул он, когда Челси была уже в дверях.
Она остановилась и оглянулась. На секунду ему показалось, что в ее глазах вспыхнула надежда. Нет, все это игра воображения.
— Если хотите, можете взять мое пальто, — предложил Эндрю. — Вряд ли вам захочется, чтобы вас видели в таком наряде. — Он указал на выглядывавшие из-под пледа бриджи и чулки.
— Спасибо, — поблагодарила девушка, сбрасывая плед и кладя его на стул у стены.
Эндрю достал из гардероба шерстяное пальто и накинул его ей на плечи, при этом его руки задержались там чуть дольше, чем требовалось.
— Вот. — Сглотнув, он с неохотой отступил на шаг. — До завтра, леди Челсиана.
— До завтра, лорд Эндрю.
Эндрю так и не разобрал, какие чувства отразились в ее глазах. Кажется, грусть. Или боль. Да ему и не хотелось разбираться. Надо убрать эту женщину из дома и из его жизни до того, как его гнев снова перельется через край.
Не желая видеть, как Челси уходит, Эндрю отвернулся. Внезапно что-то за окном привлекло его внимание. Движимый любопытством, он приблизился к окну и замер.
— Боже мой…
Улица была залита призрачным янтарным светом. Вместо мостовой вдаль тянулась широкая серая лента, ограниченная яркими желто-белыми огнями, сливавшимися в две линии по краям. Его голову постепенно стали наполнять странные, пугающие звуки, какой-то неземной рев. У него от ужаса волосы встали дыбом. Затаив дыхание, слишком напуганный, чтобы двигаться, он медленно поднял взгляд, дабы установить источник этого призрачного света… и увидел, что в небе не одна, а множество лун, выстроившихся в цепочку вдоль улицы. И все эти луны ярко сияли.
Эндрю зажмурился и вцепился в подоконник, чтобы не упасть. У него задрожали колени. Когда он снова открыл глаза, то увидел снаружи только то, что и должно было быть: одну луну высоко в небе, брусчатку, по которой со стуком катили колеса экипажей, бежавших рысью лошадей, куда-то спешащих пешеходов, собаку, что-то вынюхивающую в канаве. В темном стекле отражался он сам, а рядом — Челсиана. Она стояла, положив руку ему на локоть.
— Эндрю?
Эндрю затряс головой, пытаясь отогнать воспоминания о янтарных лунах, выстроившихся в ряд.
— Вы видели? — хрипло спросил он.
— Что? — Челси подошла к окну, выглянула, а потом, нахмурившись, посмотрела на Эндрю. — Вы в порядке?
— Да, в полном, — отрезал он, отворачиваясь от окна.
Его трясло. Он потер веки. Ему хотелось, чтобы Челси исчезла прежде, чем он расскажет ей о лунах и призрачном свете. Прежде, чем он откроет ей, что потихоньку сходит с ума.
Однако Челси никуда не исчезла. Взяв Эндрю за запястья, она отвела его сжатые в кулаки руки от лица. Он открыл глаза, и она увидела в них страх.
— Вы больны, — сказала она, дотрагиваясь до его лба, чтобы узнать, есть ли температура. — Вы горите. И бледны, как кончик хвоста у бигля.
— Челси, оставьте меня одного. Уходите. Уходите быстрее.
— Уйду, но прежде удостоверюсь, что вы в порядке.
— Господи, женщина!..
Челси схватила его за руки и решительно оттащила от окна к кровати.
— Хватит вести себя как идиот, сядьте. Вы и сегодня утром были больны. Именно поэтому вы упали во время дуэли, да? Ой, только не пытайтесь обмануть меня. Джеральд не колол вас шпагой, вы просто больны. И вам нужно отдохнуть.
— Я в порядке, мне нужно… поесть, вот и все.
— Эндрю, сидеть.
— Простите?
— Вы же слышали! Сидеть!
Эндрю не сразу пришел в себя от изумления: его заставляют выполнять команды, словно собаку! Пока он пребывал в замешательстве, Челси слегка толкнула его, и он вынужден был сесть, а потом позволил ей стянуть с него сапоги. Затем она сняла с него жилет и бриджи, села рядом и снова пощупала лоб.
Проклятие, вокруг него никто так не хлопотал! Возможно, кроме мамы, но он плохо ее помнил, так как был еще маленьким, когда она умерла. Вся его жизнь прошла в добровольном затворничестве. И он никогда не думал о том, чтобы вызвать у кого-нибудь привязанность. Однако Челси беспокоилась за него, и это вызывало у него новые ощущения. Причем приятные. Озадаченный, Эндрю слабо улыбнулся.
— А теперь вы скомандуете мне «Лежать!»
— Именно это я и собиралась сделать. — Челси не поняла шутки и, отступив, внимательно оглядела его. — Так, теперь вы уже не горите, но вид у вас неважный. Я спущусь вниз и поищу что-нибудь поесть — не хочу, чтобы вы ждали, пока приготовят ужин. Легкая закуска, горячий чай и ночная сорочка — вот что вам надо. А теперь забирайтесь под одеяло и не шевелитесь, пока я не приду. Ясно?
— Что?
— Милорд, возможно, вы больны, но со слухом у вас все в порядке.
Эндрю не отрываясь смотрел на нее.
— Не знаю, как мне относиться к такому обращению: благодарить вас, обижаться, изумляться…
— Относитесь как хотите, только не обижайтесь, — улыбнулась Челси. — Ведь я обращаюсь с вами точно так же, как с собакой.
— Из уст кого-либо другого это прозвучало бы как оскорбление. В ваших же устах это, полагаю, высшая похвала.
Челси засмеялась:
— Да, только не возомните о себе слишком много. Вам предстоит долгий путь, прежде чем я предпочту вас Пятнистому.
Она пошла к двери. Эндрю, все еще сидевший на кровати, любовался тем, как покачиваются ее изящные бедра, обтянутые бриджами.
У двери Челси обернулась и погрозила ему пальцем. Эндрю понял ее. Он забрался под одеяло и натянул его до самого подбородка. Лишь после этого Челси вышла из комнаты.
Глава 16
Глава 17
На ходу распорядившись подать ужин, наполнить ванну горячей водой и приготовить спальню для гостьи, он направился к лестнице. Естественно, он не останется с ней и не будет с ней спать. Он постарается держаться от нее подальше.
Поднявшись наверх, Эндрю прошел в свою комнату, решив разместить Челси именно там. Пусть она отдохнет, а утром они начнут искать выход из этой дурацкой ситуации.
Он положил ее на кровать. Челси приоткрыла глаза и тут же проснулась, когда сообразила, где находится.
— Успокойтесь, я не прикоснусь к вам, — сказал Эндрю.
— Где мы?
— В Лондоне. В Монфор-Хаусе. Вы в моей постели, только не пугайтесь, я уйду. — Он отошел от кровати. — Скоро горничная принесет ужин, вам уже готовят ванну. Спокойной ночи.
Челси села.
— Куда вы?
— Мадам, я очень устал. Я приму ванну, поужинаю и лягу спать.
— О!
Эндрю смотрел на Челси, раздраженный ее вопросом. Она сидела на кровати, крепко сжимая края пледа, и выглядела очень несчастной. Потерянной. «И до боли беззащитной. Эндрю снова почувствовал нежность к ней, и от этого его раздражение только возросло.
— Ну что еще? — нетерпеливо воскликнул он. Челси грустно вздохнула:
— Все это неправильно. У меня тоже есть дом в Лондоне. Думаю, мне лучше перебраться туда.
Почему-то ее слова обидели его.
— Отлично. Перебирайтесь.
— Да, наверное, так будет правильно. — Она бросила на него взгляд, значения которого он не понял, и тут же отвернулась.
Эндрю удивило, что она покраснела и старается не смотреть на него, словно ей все еще стыдно за события последних дней. Нет, он не будет жалеть ее. Не будет.
— Можете взять карету.
— Спасибо.
— Предлагаю встретиться после завтрака. — Эндрю повернулся к ней спиной. Внезапно он почувствовал себя одиноким. Ему казалось, что его предали, бросили на произвол судьбы. Все эти чуждые ему эмоции всколыхнули новую волну гнева, которую он направил на Челси. — Надо обсудить, как выбираться из этой дурацкой ситуации.
— Да. Когда мне заехать?
— В любое время.
Челси посмотрела на него, и их взгляды встретились.
— Тогда я заеду в полдень. Я знаю, что вы поздно встаете.
— Поверьте мне, мадам, вряд ли я засну сегодня ночью.
Девушка понимающе кивнула. Эндрю поклонился ей, и она направилась к выходу, оставив его одного. У Эндрю вдруг вспотели ладони, а сердце бешено забилось.
— Подождите! — голосом, в котором слышалось отчаяние, крикнул он, когда Челси была уже в дверях.
Она остановилась и оглянулась. На секунду ему показалось, что в ее глазах вспыхнула надежда. Нет, все это игра воображения.
— Если хотите, можете взять мое пальто, — предложил Эндрю. — Вряд ли вам захочется, чтобы вас видели в таком наряде. — Он указал на выглядывавшие из-под пледа бриджи и чулки.
— Спасибо, — поблагодарила девушка, сбрасывая плед и кладя его на стул у стены.
Эндрю достал из гардероба шерстяное пальто и накинул его ей на плечи, при этом его руки задержались там чуть дольше, чем требовалось.
— Вот. — Сглотнув, он с неохотой отступил на шаг. — До завтра, леди Челсиана.
— До завтра, лорд Эндрю.
Эндрю так и не разобрал, какие чувства отразились в ее глазах. Кажется, грусть. Или боль. Да ему и не хотелось разбираться. Надо убрать эту женщину из дома и из его жизни до того, как его гнев снова перельется через край.
Не желая видеть, как Челси уходит, Эндрю отвернулся. Внезапно что-то за окном привлекло его внимание. Движимый любопытством, он приблизился к окну и замер.
— Боже мой…
Улица была залита призрачным янтарным светом. Вместо мостовой вдаль тянулась широкая серая лента, ограниченная яркими желто-белыми огнями, сливавшимися в две линии по краям. Его голову постепенно стали наполнять странные, пугающие звуки, какой-то неземной рев. У него от ужаса волосы встали дыбом. Затаив дыхание, слишком напуганный, чтобы двигаться, он медленно поднял взгляд, дабы установить источник этого призрачного света… и увидел, что в небе не одна, а множество лун, выстроившихся в цепочку вдоль улицы. И все эти луны ярко сияли.
Эндрю зажмурился и вцепился в подоконник, чтобы не упасть. У него задрожали колени. Когда он снова открыл глаза, то увидел снаружи только то, что и должно было быть: одну луну высоко в небе, брусчатку, по которой со стуком катили колеса экипажей, бежавших рысью лошадей, куда-то спешащих пешеходов, собаку, что-то вынюхивающую в канаве. В темном стекле отражался он сам, а рядом — Челсиана. Она стояла, положив руку ему на локоть.
— Эндрю?
Эндрю затряс головой, пытаясь отогнать воспоминания о янтарных лунах, выстроившихся в ряд.
— Вы видели? — хрипло спросил он.
— Что? — Челси подошла к окну, выглянула, а потом, нахмурившись, посмотрела на Эндрю. — Вы в порядке?
— Да, в полном, — отрезал он, отворачиваясь от окна.
Его трясло. Он потер веки. Ему хотелось, чтобы Челси исчезла прежде, чем он расскажет ей о лунах и призрачном свете. Прежде, чем он откроет ей, что потихоньку сходит с ума.
Однако Челси никуда не исчезла. Взяв Эндрю за запястья, она отвела его сжатые в кулаки руки от лица. Он открыл глаза, и она увидела в них страх.
— Вы больны, — сказала она, дотрагиваясь до его лба, чтобы узнать, есть ли температура. — Вы горите. И бледны, как кончик хвоста у бигля.
— Челси, оставьте меня одного. Уходите. Уходите быстрее.
— Уйду, но прежде удостоверюсь, что вы в порядке.
— Господи, женщина!..
Челси схватила его за руки и решительно оттащила от окна к кровати.
— Хватит вести себя как идиот, сядьте. Вы и сегодня утром были больны. Именно поэтому вы упали во время дуэли, да? Ой, только не пытайтесь обмануть меня. Джеральд не колол вас шпагой, вы просто больны. И вам нужно отдохнуть.
— Я в порядке, мне нужно… поесть, вот и все.
— Эндрю, сидеть.
— Простите?
— Вы же слышали! Сидеть!
Эндрю не сразу пришел в себя от изумления: его заставляют выполнять команды, словно собаку! Пока он пребывал в замешательстве, Челси слегка толкнула его, и он вынужден был сесть, а потом позволил ей стянуть с него сапоги. Затем она сняла с него жилет и бриджи, села рядом и снова пощупала лоб.
Проклятие, вокруг него никто так не хлопотал! Возможно, кроме мамы, но он плохо ее помнил, так как был еще маленьким, когда она умерла. Вся его жизнь прошла в добровольном затворничестве. И он никогда не думал о том, чтобы вызвать у кого-нибудь привязанность. Однако Челси беспокоилась за него, и это вызывало у него новые ощущения. Причем приятные. Озадаченный, Эндрю слабо улыбнулся.
— А теперь вы скомандуете мне «Лежать!»
— Именно это я и собиралась сделать. — Челси не поняла шутки и, отступив, внимательно оглядела его. — Так, теперь вы уже не горите, но вид у вас неважный. Я спущусь вниз и поищу что-нибудь поесть — не хочу, чтобы вы ждали, пока приготовят ужин. Легкая закуска, горячий чай и ночная сорочка — вот что вам надо. А теперь забирайтесь под одеяло и не шевелитесь, пока я не приду. Ясно?
— Что?
— Милорд, возможно, вы больны, но со слухом у вас все в порядке.
Эндрю не отрываясь смотрел на нее.
— Не знаю, как мне относиться к такому обращению: благодарить вас, обижаться, изумляться…
— Относитесь как хотите, только не обижайтесь, — улыбнулась Челси. — Ведь я обращаюсь с вами точно так же, как с собакой.
— Из уст кого-либо другого это прозвучало бы как оскорбление. В ваших же устах это, полагаю, высшая похвала.
Челси засмеялась:
— Да, только не возомните о себе слишком много. Вам предстоит долгий путь, прежде чем я предпочту вас Пятнистому.
Она пошла к двери. Эндрю, все еще сидевший на кровати, любовался тем, как покачиваются ее изящные бедра, обтянутые бриджами.
У двери Челси обернулась и погрозила ему пальцем. Эндрю понял ее. Он забрался под одеяло и натянул его до самого подбородка. Лишь после этого Челси вышла из комнаты.
Глава 16
Поднимаясь наверх с подносом в руках, Челси ожидала, что Эндрю уже спит. Однако он сидел в кровати, привалившись спиной к изголовью, и что-то писал в своем блокноте, который положил на согнутые колени.
Челси на мгновение остановилась в дверях, чтобы понаблюдать за ним. Эндрю так сосредоточился на своей работе, что не заметил ее. Свет свечи позолотил его лицо, хотя он все еще был бледен. Он распустил волосы, и они блестящей массой рассыпались по его плечам. Несколько прядей то и дело падали ему на глаза, и он откидывал их. Он выглядел юным, почти мальчишкой. Но очень красивым мальчишкой.
Челси получала несказанное удовольствие, разглядывая его. Было нечто захватывающее в том, чтобы наблюдать, как гений создает чудесные вещи, которые когда-нибудь изменят мир. Она не смогла сдержать восторженного трепета, и на мгновение — на одно коротенькое мгновение — ей захотелось подойти к нему, забраться под одеяло и поцеловать в губы, уголки которых были грустно опущены всегда, кроме тех моментов, когда он улыбался.
«О чем ты думаешь?» Наверное, это побочное действие возбудителя. Наверняка. Как и ее глупая надежда на то, что он попросит ее остаться… Как и ее сокрушительное разочарование от того, что он не попросил.
Челси кашлянула, давая понять, что она здесь. Эндрю вздрогнул и резко поднял голову.
— Привет, — сказал он.
К радости Челси, он тут же перестал писать, закрыл блокнот и положил его на тумбочку. Ну и ну, какие перемены! Неужели ее короткая проповедь в карете возымела действие?
— Вам лучше? — спросила она, улыбкой показывая ему, что обратила внимание на прогресс в его манерах.
— Значительно, — ответил Эндрю, забирая у нее поднос.
— Отлично. Вот свежий чай, остатки пирога со свининой, горошек и картошка в мундире.
Челси еще в кухне разложила еду на две тарелки. Эндрю взял одну, а другую на подносе протянул ей.
— Нет, — возразила она, — оставьте поднос себе. Ведь вам не на что поставить тарелку.
— Поставлю на колени.
— И обязательно перевернете. Подождите. — Держа поднос в одной руке, другой она подвинула к себе тумбочку и поставила на нее свою тарелку, чайник и две чашки, а поднос отдала Эндрю.
Все это время он с иронией наблюдал за ее действиями, однако от подноса не отказался.
— Как я вижу, вы отличная дрессировщица, — подытожил он, ставя свою тарелку на поднос и накалывая на вилку кусок пирога.
— Почему вы так решили?
— Для вас «нет» — не ответ. Если бы вы позволили, собаки одержали бы верх над вами. Но вы никому не разрешаете одерживать над вами верх — ни людям, ни собакам.
— Это комплимент?
— А вы хотите, чтобы это был комплимент?
Челси пожала плечами.
— Комплименты легче воспринимать, чем оскорбления, поэтому я бы хотела, чтобы это был комплимент.
— А это и был комплимент, — улыбнулся Эндрю.
Челси налила ему чаю, недоумевая, почему у нее вдруг задрожали руки. Она почувствовала на себе взгляд Эндрю, и ей внезапно стало жарко, а с сердцем творилось нечто странное: оно едва не выскакивало из груди. Да, с этим человеком проще иметь дело, когда он мрачен и груб. Когда же он становится таким милым, как сейчас, она тут же начинает волноваться. А еще эта обстановка — он лежит в кровати, а она наливает ему чай — очень интимная. Чересчур интимная. Интересно, все жены наливают чай своим мужьям, когда те просыпаются?
— Молоко, сахар?
— Да, пожалуйста.
Челси размешала молоко и сахар и подала чашку Эндрю. Он было взял ее, но тут же отдернул руку: чашка оказалась горячей, а ручку сжимали пальцы Челси.
— Простите, — поспешно проговорила она и поставила чашку, чувствуя себя глупой и неуклюжей из-за дурацкой нервозности.
«Беседа. Надо завязать беседу. Но о чем можно говорить с ученым-затворником? И почему я вдруг так занервничала?» Челси наблюдала, как Эндрю маленькими глотками пьет горячий чай.
— Вы все еще бледны, — сказала она, отметив, что сегодня, когда он так осунулся, его волосы кажутся темнее обычного.
Эндрю пожал плечами:
— Я редко бываю на воздухе, знаете ли. Поэтому и бледен. Большую часть времени сижу в лаборатории.
Это было правдой, но лишь отчасти. На самом деле Эндрю проводил вне лаборатории немало времени. Ему нравилось ездить верхом и изучать природу. Просто он не любил удаляться от Блэкхита, обеспечивавшего ему уединение и безопасность.
Эндрю пил чай и старался не смотреть на Челси. Надо записать то, что он видел из окна. Возможно, когда-нибудь эти записи принесут пользу науке или медицине и помогут тем, кто захочет сохранить память о нем после того, как его запрут в сумасшедшем доме. При этой мысли он непроизвольно вздрогнул и едва не выронил чашку. Его снова охватил страх. Страх, который никогда его не отпускал.
— Принести вам еще одно одеяло? — предложила Челси, увидев, что он вздрогнул.
— Не надо.
— Вам же холодно. Вы плохо выглядите. — Она поставила тарелку на тумбочку. — Думаю, надо послать за доктором.
— Нет, не надо.
— Лорд Эндрю…
— Мне уже лучше. Честное слово. — Эндрю улыбнулся, пытаясь убедить Челси в истинности своих слов. — Просто я устал. Вчера я совсем не спал. Слишком много мыслей было в голове. Еда и хороший сон — вот что мне надо.
— А почему вы не спали прошлой ночью? Вряд ли вы переживали из-за дуэли, ведь так?
— Из-за дуэли? Да я даже не думал о ней. Нет, мадам, всю ночь я провел над книгами, хотел понять, что входит в возбудитель. Это и утомило меня. Ничего больше.
Челси, прищурившись, посмотрела на него.
— Честное слово, — добавил Эндрю. Он выдержал ее взгляд и увидел в ее глазах то, что потрясло его до глубины души, — тревогу и нежность. Она искренне беспокоилась за него.
Его улыбка угасла. Ему нравилось, что она хлопочет вокруг него, доставляла удовольствие ее забота, и поэтому он почувствовал себя обманщиком.
Надо все ей рассказать. Ведь если он не найдет выход из этой ситуации, ей придется выйти за него замуж. А она заслуживает того, чтобы знать правду и понимать, во что ввязывается. Она имеет право знать, что Люсьен показывал его всем, кому только можно: светилам науки, исследователям, знаменитостям в области слабоумия, помешательства и прочих расстройств психической деятельности, но ни один из них — ни один! — не смог поставить диагноз, не говоря уже о том, чтобы сделать прогноз на будущее.
У него от страха заболел желудок. Да, он должен открыть ей правду. Но имеет ли он право рисковать? Сможет ли он выдержать ее жалость и отвращение? Узнав все, она точно не захочет выходить за него. Тогда почему бы не рассказать? Что его останавливает? Разве не он всеми силами сопротивлялся этому браку?
А если она все же согласится, ему придется указать на явные преимущества, которые дает ей его болезнь. Ха-ха-ха. Смех — это лучший способ встречать неприятности, которые подкидывает жизнь, не так ли?
«Представьте себе, Челси. Если у вас когда-нибудь закончатся средства, вы сможете выставлять меня напоказ и брать за это деньги. Я будто наяву слышу, как люди восклицают: „Смотрите! Это знаменитый лорд Эндрю де Монфор. Он придумал летательный аппарат, но тот рухнул. Потом создал возбудитель. Этот изобретатель — сумасшедший в прямом смысле слова! Смотрите, на него надели ошейник, он живет в клетке и воет точно так же, как собака его жены!“
Эндрю так разозлился от этих мыслей, что кусок свиного пирога встал у него поперек горла. Аппетит совсем пропал, и он отодвинул тарелку.
Челси снова проверила, есть ли у него температура.
— Я здоров.
— Тогда, наверное, дело в горошке.
— Простите?
Она грустно усмехнулась.
— Только не говорите, что никогда не слышали о проклятии. О том, как человек, за которого я должна была выйти замуж, поперхнулся горошиной и умер. И вот опять такая же ситуация. Я принесла вам горошек, и вы, очевидно, решили, что пришел ваш последний час.
— Мадам, уверяю вас, я терпеть не могу горох, поэтому поперхнуться им я могу только в одном случае: если вы насильно запихнете его мне в глотку.
— Я не буду ничего насильно впихивать в больного. Тем более то, что он терпеть не может. — Челси забрала поднос. Она мгновенно почувствовала, что настроение Эндрю изменилось, и перешла на деловой тон: — Полагаю, мне пора ехать. Вам надо поспать, а мне подумать.
— Да, пора.
«Пожалуйста, не уезжайте. Я не хочу оставаться наедине со своими мыслями и страхом. Вы нужны мне. Пожалуйста, не уезжайте!» Однако Эндрю не решился произнести это вслух. Судорожно вцепившись в одеяло, он молча смотрел в окно и вел внутреннюю борьбу с самим собой — борьбу, в которой, кажется, никогда не будет победителя.
Челси озадачило его поведение. Она обратила внимание на то, что его взгляд устремлен на окно, туда, где ему стало плохо. Он выглядел чрезвычайно сильным. Чрезвычайно привлекательным. И чрезвычайно одиноким.
Его что-то мучило, и девушка ощущала, что он борется с чем-то внутри, и чувствовала, что он нуждается в ней, причем очень сильно. Она знала: люди, привыкшие к одиночеству, редко сознают, что им необходим собеседник, и, естественно, никогда не говорят об этом. Она знала это слишком хорошо — почти все свое детство она провела в одиночестве.
Словно догадавшись о ее мыслях, Эндрю повернулся к Челси. Его глаза метали молнии, губы были плотно сжаты. Секунду он смотрел на девушку, а потом уставился в погасши камин.
— Кажется, вы собирались уезжать, — пробормотал он.
Челси хотела дотронуться до его руки, но не решилась, остановленная взглядом Эндрю.
— Уходите, — процедил он сквозь стиснутые зубы и головой указал на дверь. — Уходите, забирайте поднос и наслаждайтесь своим ужином где-нибудь в другом месте, чтобы не портить себе аппетит моим унылым видом.
— Эндрю, а вам не хочется поговорить?
— Нет. Мне хочется, чтобы вы ушли. Поскорее.
— Что я такого сделала?
— Ничего. Просто мне нужно о многом подумать, ясно? — Он отбросил одеяло. — Хотя будет лучше, если вы ляжете здесь, а в другое место пойду я.
Челси схватила его за руку:
— Нет, вы останетесь.
Девушка уперлась рукой ему в грудь. Под тонкой тканью сорочки она ощутила тепло его тела, почувствовала, как бьется его сердце. Эндрю посмотрел на ее руку, однако она не убрала ее, подняла голову и отважно встретила его тяжелый взгляд.
— Из нас двоих плохо чувствуете себя вы. Поэтому здесь останетесь вы, а я пойду в другую комнату.
Эндрю долго смотрел ей в глаза, прежде чем отвернуться.
— Хорошо.
Челси с неохотой убрала руку с его груди.
— Оставить вам чай?
— Нет. Мне вообще ничего не надо оставлять, только мое плохое настроение.
— Не исключено, что ваше плохое настроение исчезнет, если вы о нем поговорите. Вы почувствуете себя лучше, если поделитесь своими проблемами.
Эндрю горько рассмеялся.
— Я — возможно, а вы нет. Поэтому оставим эту тему. Спокойной ночи, Челсиана. Доброго вам сна.
Челси молча смотрела на него, обиженная его резкостью. Эндрю повернул голову, и снова его взгляд уперся в окно. Что же он скрывает? Почему так упорно отказывается открыться ей? Челси очень хотелось помочь ему, только она не знала как.
Вздохнув, она взяла поднос с остатками ужина. Эндрю продолжал смотреть в окно, теребя одеяло. Царившая в комнате тишина буквально давила на уши. Напряжение стало невыносимым. «Что ж, отлично». Если ему нравится наслаждаться плохим настроением в одиночестве, пусть. Она не будет усложнять и без того непростую ситуацию и навязывать ему свою заботу, когда он не скрывает желания остаться одному.
«Мужчины! Они невыносимы!»
— Тогда спокойной ночи, Эндрю. Надеюсь, что к утру улучшится и ваш аппетит, и ваше настроение.
Гордо вскинув голову, Челси направилась к двери, ожидая, что он окликнет ее, смягчится, расскажет о своих проблемах. Если человек ложится спать сердитым, сон не приносит пользы. Она знала, что Эндрю нуждается в ней, хотя и не хочет признаться себе в этом. Однако он так и не окликнул ее и позволил выйти в коридор. Челси закрыла за собой дверь и прошла в другую комнату.
Она долго не могла заснуть. Лежа в чужой кровати, в чужой комнате, в чужом доме, она спрашивала себя, а не станет ли брак с этим умнейшим, темпераментным мужчиной, спавшим в соседней комнате, самым большим несчастьем в ее жизни.
Отчаянно сожалея о том, что рядом нет Пятнистого, она смотрела на окна особняка напротив, и в ее сердце все глубже проникала печаль. Как ни крути, а собаки все же лучше людей.
Челси на мгновение остановилась в дверях, чтобы понаблюдать за ним. Эндрю так сосредоточился на своей работе, что не заметил ее. Свет свечи позолотил его лицо, хотя он все еще был бледен. Он распустил волосы, и они блестящей массой рассыпались по его плечам. Несколько прядей то и дело падали ему на глаза, и он откидывал их. Он выглядел юным, почти мальчишкой. Но очень красивым мальчишкой.
Челси получала несказанное удовольствие, разглядывая его. Было нечто захватывающее в том, чтобы наблюдать, как гений создает чудесные вещи, которые когда-нибудь изменят мир. Она не смогла сдержать восторженного трепета, и на мгновение — на одно коротенькое мгновение — ей захотелось подойти к нему, забраться под одеяло и поцеловать в губы, уголки которых были грустно опущены всегда, кроме тех моментов, когда он улыбался.
«О чем ты думаешь?» Наверное, это побочное действие возбудителя. Наверняка. Как и ее глупая надежда на то, что он попросит ее остаться… Как и ее сокрушительное разочарование от того, что он не попросил.
Челси кашлянула, давая понять, что она здесь. Эндрю вздрогнул и резко поднял голову.
— Привет, — сказал он.
К радости Челси, он тут же перестал писать, закрыл блокнот и положил его на тумбочку. Ну и ну, какие перемены! Неужели ее короткая проповедь в карете возымела действие?
— Вам лучше? — спросила она, улыбкой показывая ему, что обратила внимание на прогресс в его манерах.
— Значительно, — ответил Эндрю, забирая у нее поднос.
— Отлично. Вот свежий чай, остатки пирога со свининой, горошек и картошка в мундире.
Челси еще в кухне разложила еду на две тарелки. Эндрю взял одну, а другую на подносе протянул ей.
— Нет, — возразила она, — оставьте поднос себе. Ведь вам не на что поставить тарелку.
— Поставлю на колени.
— И обязательно перевернете. Подождите. — Держа поднос в одной руке, другой она подвинула к себе тумбочку и поставила на нее свою тарелку, чайник и две чашки, а поднос отдала Эндрю.
Все это время он с иронией наблюдал за ее действиями, однако от подноса не отказался.
— Как я вижу, вы отличная дрессировщица, — подытожил он, ставя свою тарелку на поднос и накалывая на вилку кусок пирога.
— Почему вы так решили?
— Для вас «нет» — не ответ. Если бы вы позволили, собаки одержали бы верх над вами. Но вы никому не разрешаете одерживать над вами верх — ни людям, ни собакам.
— Это комплимент?
— А вы хотите, чтобы это был комплимент?
Челси пожала плечами.
— Комплименты легче воспринимать, чем оскорбления, поэтому я бы хотела, чтобы это был комплимент.
— А это и был комплимент, — улыбнулся Эндрю.
Челси налила ему чаю, недоумевая, почему у нее вдруг задрожали руки. Она почувствовала на себе взгляд Эндрю, и ей внезапно стало жарко, а с сердцем творилось нечто странное: оно едва не выскакивало из груди. Да, с этим человеком проще иметь дело, когда он мрачен и груб. Когда же он становится таким милым, как сейчас, она тут же начинает волноваться. А еще эта обстановка — он лежит в кровати, а она наливает ему чай — очень интимная. Чересчур интимная. Интересно, все жены наливают чай своим мужьям, когда те просыпаются?
— Молоко, сахар?
— Да, пожалуйста.
Челси размешала молоко и сахар и подала чашку Эндрю. Он было взял ее, но тут же отдернул руку: чашка оказалась горячей, а ручку сжимали пальцы Челси.
— Простите, — поспешно проговорила она и поставила чашку, чувствуя себя глупой и неуклюжей из-за дурацкой нервозности.
«Беседа. Надо завязать беседу. Но о чем можно говорить с ученым-затворником? И почему я вдруг так занервничала?» Челси наблюдала, как Эндрю маленькими глотками пьет горячий чай.
— Вы все еще бледны, — сказала она, отметив, что сегодня, когда он так осунулся, его волосы кажутся темнее обычного.
Эндрю пожал плечами:
— Я редко бываю на воздухе, знаете ли. Поэтому и бледен. Большую часть времени сижу в лаборатории.
Это было правдой, но лишь отчасти. На самом деле Эндрю проводил вне лаборатории немало времени. Ему нравилось ездить верхом и изучать природу. Просто он не любил удаляться от Блэкхита, обеспечивавшего ему уединение и безопасность.
Эндрю пил чай и старался не смотреть на Челси. Надо записать то, что он видел из окна. Возможно, когда-нибудь эти записи принесут пользу науке или медицине и помогут тем, кто захочет сохранить память о нем после того, как его запрут в сумасшедшем доме. При этой мысли он непроизвольно вздрогнул и едва не выронил чашку. Его снова охватил страх. Страх, который никогда его не отпускал.
— Принести вам еще одно одеяло? — предложила Челси, увидев, что он вздрогнул.
— Не надо.
— Вам же холодно. Вы плохо выглядите. — Она поставила тарелку на тумбочку. — Думаю, надо послать за доктором.
— Нет, не надо.
— Лорд Эндрю…
— Мне уже лучше. Честное слово. — Эндрю улыбнулся, пытаясь убедить Челси в истинности своих слов. — Просто я устал. Вчера я совсем не спал. Слишком много мыслей было в голове. Еда и хороший сон — вот что мне надо.
— А почему вы не спали прошлой ночью? Вряд ли вы переживали из-за дуэли, ведь так?
— Из-за дуэли? Да я даже не думал о ней. Нет, мадам, всю ночь я провел над книгами, хотел понять, что входит в возбудитель. Это и утомило меня. Ничего больше.
Челси, прищурившись, посмотрела на него.
— Честное слово, — добавил Эндрю. Он выдержал ее взгляд и увидел в ее глазах то, что потрясло его до глубины души, — тревогу и нежность. Она искренне беспокоилась за него.
Его улыбка угасла. Ему нравилось, что она хлопочет вокруг него, доставляла удовольствие ее забота, и поэтому он почувствовал себя обманщиком.
Надо все ей рассказать. Ведь если он не найдет выход из этой ситуации, ей придется выйти за него замуж. А она заслуживает того, чтобы знать правду и понимать, во что ввязывается. Она имеет право знать, что Люсьен показывал его всем, кому только можно: светилам науки, исследователям, знаменитостям в области слабоумия, помешательства и прочих расстройств психической деятельности, но ни один из них — ни один! — не смог поставить диагноз, не говоря уже о том, чтобы сделать прогноз на будущее.
У него от страха заболел желудок. Да, он должен открыть ей правду. Но имеет ли он право рисковать? Сможет ли он выдержать ее жалость и отвращение? Узнав все, она точно не захочет выходить за него. Тогда почему бы не рассказать? Что его останавливает? Разве не он всеми силами сопротивлялся этому браку?
А если она все же согласится, ему придется указать на явные преимущества, которые дает ей его болезнь. Ха-ха-ха. Смех — это лучший способ встречать неприятности, которые подкидывает жизнь, не так ли?
«Представьте себе, Челси. Если у вас когда-нибудь закончатся средства, вы сможете выставлять меня напоказ и брать за это деньги. Я будто наяву слышу, как люди восклицают: „Смотрите! Это знаменитый лорд Эндрю де Монфор. Он придумал летательный аппарат, но тот рухнул. Потом создал возбудитель. Этот изобретатель — сумасшедший в прямом смысле слова! Смотрите, на него надели ошейник, он живет в клетке и воет точно так же, как собака его жены!“
Эндрю так разозлился от этих мыслей, что кусок свиного пирога встал у него поперек горла. Аппетит совсем пропал, и он отодвинул тарелку.
Челси снова проверила, есть ли у него температура.
— Я здоров.
— Тогда, наверное, дело в горошке.
— Простите?
Она грустно усмехнулась.
— Только не говорите, что никогда не слышали о проклятии. О том, как человек, за которого я должна была выйти замуж, поперхнулся горошиной и умер. И вот опять такая же ситуация. Я принесла вам горошек, и вы, очевидно, решили, что пришел ваш последний час.
— Мадам, уверяю вас, я терпеть не могу горох, поэтому поперхнуться им я могу только в одном случае: если вы насильно запихнете его мне в глотку.
— Я не буду ничего насильно впихивать в больного. Тем более то, что он терпеть не может. — Челси забрала поднос. Она мгновенно почувствовала, что настроение Эндрю изменилось, и перешла на деловой тон: — Полагаю, мне пора ехать. Вам надо поспать, а мне подумать.
— Да, пора.
«Пожалуйста, не уезжайте. Я не хочу оставаться наедине со своими мыслями и страхом. Вы нужны мне. Пожалуйста, не уезжайте!» Однако Эндрю не решился произнести это вслух. Судорожно вцепившись в одеяло, он молча смотрел в окно и вел внутреннюю борьбу с самим собой — борьбу, в которой, кажется, никогда не будет победителя.
Челси озадачило его поведение. Она обратила внимание на то, что его взгляд устремлен на окно, туда, где ему стало плохо. Он выглядел чрезвычайно сильным. Чрезвычайно привлекательным. И чрезвычайно одиноким.
Его что-то мучило, и девушка ощущала, что он борется с чем-то внутри, и чувствовала, что он нуждается в ней, причем очень сильно. Она знала: люди, привыкшие к одиночеству, редко сознают, что им необходим собеседник, и, естественно, никогда не говорят об этом. Она знала это слишком хорошо — почти все свое детство она провела в одиночестве.
Словно догадавшись о ее мыслях, Эндрю повернулся к Челси. Его глаза метали молнии, губы были плотно сжаты. Секунду он смотрел на девушку, а потом уставился в погасши камин.
— Кажется, вы собирались уезжать, — пробормотал он.
Челси хотела дотронуться до его руки, но не решилась, остановленная взглядом Эндрю.
— Уходите, — процедил он сквозь стиснутые зубы и головой указал на дверь. — Уходите, забирайте поднос и наслаждайтесь своим ужином где-нибудь в другом месте, чтобы не портить себе аппетит моим унылым видом.
— Эндрю, а вам не хочется поговорить?
— Нет. Мне хочется, чтобы вы ушли. Поскорее.
— Что я такого сделала?
— Ничего. Просто мне нужно о многом подумать, ясно? — Он отбросил одеяло. — Хотя будет лучше, если вы ляжете здесь, а в другое место пойду я.
Челси схватила его за руку:
— Нет, вы останетесь.
Девушка уперлась рукой ему в грудь. Под тонкой тканью сорочки она ощутила тепло его тела, почувствовала, как бьется его сердце. Эндрю посмотрел на ее руку, однако она не убрала ее, подняла голову и отважно встретила его тяжелый взгляд.
— Из нас двоих плохо чувствуете себя вы. Поэтому здесь останетесь вы, а я пойду в другую комнату.
Эндрю долго смотрел ей в глаза, прежде чем отвернуться.
— Хорошо.
Челси с неохотой убрала руку с его груди.
— Оставить вам чай?
— Нет. Мне вообще ничего не надо оставлять, только мое плохое настроение.
— Не исключено, что ваше плохое настроение исчезнет, если вы о нем поговорите. Вы почувствуете себя лучше, если поделитесь своими проблемами.
Эндрю горько рассмеялся.
— Я — возможно, а вы нет. Поэтому оставим эту тему. Спокойной ночи, Челсиана. Доброго вам сна.
Челси молча смотрела на него, обиженная его резкостью. Эндрю повернул голову, и снова его взгляд уперся в окно. Что же он скрывает? Почему так упорно отказывается открыться ей? Челси очень хотелось помочь ему, только она не знала как.
Вздохнув, она взяла поднос с остатками ужина. Эндрю продолжал смотреть в окно, теребя одеяло. Царившая в комнате тишина буквально давила на уши. Напряжение стало невыносимым. «Что ж, отлично». Если ему нравится наслаждаться плохим настроением в одиночестве, пусть. Она не будет усложнять и без того непростую ситуацию и навязывать ему свою заботу, когда он не скрывает желания остаться одному.
«Мужчины! Они невыносимы!»
— Тогда спокойной ночи, Эндрю. Надеюсь, что к утру улучшится и ваш аппетит, и ваше настроение.
Гордо вскинув голову, Челси направилась к двери, ожидая, что он окликнет ее, смягчится, расскажет о своих проблемах. Если человек ложится спать сердитым, сон не приносит пользы. Она знала, что Эндрю нуждается в ней, хотя и не хочет признаться себе в этом. Однако он так и не окликнул ее и позволил выйти в коридор. Челси закрыла за собой дверь и прошла в другую комнату.
Она долго не могла заснуть. Лежа в чужой кровати, в чужой комнате, в чужом доме, она спрашивала себя, а не станет ли брак с этим умнейшим, темпераментным мужчиной, спавшим в соседней комнате, самым большим несчастьем в ее жизни.
Отчаянно сожалея о том, что рядом нет Пятнистого, она смотрела на окна особняка напротив, и в ее сердце все глубже проникала печаль. Как ни крути, а собаки все же лучше людей.
Глава 17
Примерно тогда же, когда Челси покинула комнату Эндрю, предоставив ему хандрить в одиночестве, Люсьен вернулся в замок Блэкхит.
Было поздно, и герцог очень устал, однако он не удивился, когда, проходя через Большой зал, услышал из библиотеки голоса братьев. Отдав шляпу и плащ лакею, он присоединился к ним.
Чарльз, одетый в штатское, сидел у камина и смотрел на огонь. Пламя отбрасывало блики на его волосы. Гарет расположился в соседнем кресле. На его лице отражалась тревога. Когда Люсьен вошел, оба подняли головы.
— Господи, где ты был? — возмущенно спросил Чарльз.
— Дорогой мой, кажется, я давно вышел из детского возраста. — Улыбнувшись, герцог за руку поздоровался с обоими. — Я знаю, Чарльз, что тебе очень нравится быть отцом, но если ты думаешь, что я с радостью заберусь к тебе под крыло, то жестоко ошибаешься.
Чарльз покраснел.
— Мы беспокоились за тебя. И за Эндрю.
— Да, а где Эндрю? — спросил Гарет, подходя к брату.
— В Лондоне скорее всего, — ответил герцог, принимая от Чарльза стакан с бренди. — Что же до меня, то я получал специальное разрешение, чтобы он мог жениться без промедления. Епископ мне кое чем обязан.
— Значит, это правда, — протянул Чарльз. — Нерисса сказала, что ты вмешиваешься в жизнь Эндрю точно так же, как когда-то вмешался в наши.
— Это было необходимо.
Чарльз прислонился к дверному косяку и встревоженно взглянул на Люсьена.
— Кажется, Эндрю не подозревает о твоем так называемом великодушии.
— Очень даже подозревает. Возможно, когда-нибудь он поблагодарит меня за него — чего, кстати, не сделал ни один из вас.
Чарльз провел рукой по волосам. Он выглядел усталым, озадаченным и разочарованным.
— Послушай, Люсьен, я ничего не понимаю. И никто из нас не понимает. Что, черт побери, на тебя нашло?
— Бес попутал, — заявил герцог, залпом выпивая свой бренди.
Чарльз побледнел и сердито уставился на брата, требуя от того честного ответа и серьезного отношения к разговору. Ему надоело, что Люсьен постоянно изображает беззаботность.
Его реакция поколебала герцога в решении скрывать правду, ничто иное не могло бы подействовать на него сильнее. Поэтому он повернулся к братьям спиной, чтобы не видеть их лиц.
— Люсьен? — позвал его Гарет.
Чарльз молчал, ожидая продолжения. Даже в штатском наряде любой распознал бы в нем хладнокровного, умеющего владеть собой офицера.
Люсьен подошел к камину и устремил взгляд в огонь.
— Чарльз, — после долгой паузы проговорил он, — с той минуты, когда ты появился на свет, тебя готовили к тому, что ты станешь герцогом, если я умру, не оставив наследника.
Он спиной почувствовал, как напряглись братья. Минуту оба хранили молчание, и наконец Чарльз поинтересовался:
— Ты пытаешься нам что-то сказать?
— Да, только не знаю как.
— Ты собрался умирать? — прямо спросил Чарльз.
— Нет. Ничего подобного, — поколебавшись, ответил герцог и подошел к окну. Он всячески избегал пристального взгляда Чарльза и обеспокоенного — Гарета. Ему не хотелось рассказывать им правду. Ведь он поклялся сохранить все в тайне. — Помните тот день, когда мы хоронили маму и папу?
— Да, — хором ответили Чарльз и Гарет.
— Так вот, в тот день я дал им клятву, что буду заботиться о вас. Обо всех вас. — Наконец герцог решился повернуться к братьям. — То, что я делаю для Эндрю, является частью этой клятвы.
— О Господи, Люсьен, мы ведь взрослые люди, — удивленно проговорил Гарет. — Нам не надо, чтобы о нас заботились.
— Клятва есть клятва, — возразил Люсьен. — К ее исполнению относится и ваше личное счастье. Вот поэтому я и хочу женить Эндрю.
Чарльз был потрясен.
— А ты уверен, что женитьба сделает его счастливым?
— Эндрю не хочет жениться, — поддержал брата Гарет. Люсьен налил себе еще бренди.
— Эндрю нужно жениться.
— Боже мой, братец, — воскликнул Гарет, — и ты еще осуждаешь Чарльза за то, что он излишне серьезно относится к своим отцовским обязанностям?
— Я глава семьи, следовательно, у меня перед семьей определенные обязательства.
— А как насчет уважения желаний других людей? — спросил Гарет. — Как насчет того, чтобы предоставить другим жить своей жизнью, совершать ошибки, идти своей дорогой? Почему ты всегда поступаешь так, будто знаешь, что лучше?
— Я действительно это знаю, — улыбнулся Люсьен. — Во всяком случае, в том, что касается Эндрю.
Чарльз, всегда отличавшийся более серьезным отношением к жизни, чем Гарет, стоял, прислонившись к косяку, и смотрел в огонь, кипя от гнева.
Было поздно, и герцог очень устал, однако он не удивился, когда, проходя через Большой зал, услышал из библиотеки голоса братьев. Отдав шляпу и плащ лакею, он присоединился к ним.
Чарльз, одетый в штатское, сидел у камина и смотрел на огонь. Пламя отбрасывало блики на его волосы. Гарет расположился в соседнем кресле. На его лице отражалась тревога. Когда Люсьен вошел, оба подняли головы.
— Господи, где ты был? — возмущенно спросил Чарльз.
— Дорогой мой, кажется, я давно вышел из детского возраста. — Улыбнувшись, герцог за руку поздоровался с обоими. — Я знаю, Чарльз, что тебе очень нравится быть отцом, но если ты думаешь, что я с радостью заберусь к тебе под крыло, то жестоко ошибаешься.
Чарльз покраснел.
— Мы беспокоились за тебя. И за Эндрю.
— Да, а где Эндрю? — спросил Гарет, подходя к брату.
— В Лондоне скорее всего, — ответил герцог, принимая от Чарльза стакан с бренди. — Что же до меня, то я получал специальное разрешение, чтобы он мог жениться без промедления. Епископ мне кое чем обязан.
— Значит, это правда, — протянул Чарльз. — Нерисса сказала, что ты вмешиваешься в жизнь Эндрю точно так же, как когда-то вмешался в наши.
— Это было необходимо.
Чарльз прислонился к дверному косяку и встревоженно взглянул на Люсьена.
— Кажется, Эндрю не подозревает о твоем так называемом великодушии.
— Очень даже подозревает. Возможно, когда-нибудь он поблагодарит меня за него — чего, кстати, не сделал ни один из вас.
Чарльз провел рукой по волосам. Он выглядел усталым, озадаченным и разочарованным.
— Послушай, Люсьен, я ничего не понимаю. И никто из нас не понимает. Что, черт побери, на тебя нашло?
— Бес попутал, — заявил герцог, залпом выпивая свой бренди.
Чарльз побледнел и сердито уставился на брата, требуя от того честного ответа и серьезного отношения к разговору. Ему надоело, что Люсьен постоянно изображает беззаботность.
Его реакция поколебала герцога в решении скрывать правду, ничто иное не могло бы подействовать на него сильнее. Поэтому он повернулся к братьям спиной, чтобы не видеть их лиц.
— Люсьен? — позвал его Гарет.
Чарльз молчал, ожидая продолжения. Даже в штатском наряде любой распознал бы в нем хладнокровного, умеющего владеть собой офицера.
Люсьен подошел к камину и устремил взгляд в огонь.
— Чарльз, — после долгой паузы проговорил он, — с той минуты, когда ты появился на свет, тебя готовили к тому, что ты станешь герцогом, если я умру, не оставив наследника.
Он спиной почувствовал, как напряглись братья. Минуту оба хранили молчание, и наконец Чарльз поинтересовался:
— Ты пытаешься нам что-то сказать?
— Да, только не знаю как.
— Ты собрался умирать? — прямо спросил Чарльз.
— Нет. Ничего подобного, — поколебавшись, ответил герцог и подошел к окну. Он всячески избегал пристального взгляда Чарльза и обеспокоенного — Гарета. Ему не хотелось рассказывать им правду. Ведь он поклялся сохранить все в тайне. — Помните тот день, когда мы хоронили маму и папу?
— Да, — хором ответили Чарльз и Гарет.
— Так вот, в тот день я дал им клятву, что буду заботиться о вас. Обо всех вас. — Наконец герцог решился повернуться к братьям. — То, что я делаю для Эндрю, является частью этой клятвы.
— О Господи, Люсьен, мы ведь взрослые люди, — удивленно проговорил Гарет. — Нам не надо, чтобы о нас заботились.
— Клятва есть клятва, — возразил Люсьен. — К ее исполнению относится и ваше личное счастье. Вот поэтому я и хочу женить Эндрю.
Чарльз был потрясен.
— А ты уверен, что женитьба сделает его счастливым?
— Эндрю не хочет жениться, — поддержал брата Гарет. Люсьен налил себе еще бренди.
— Эндрю нужно жениться.
— Боже мой, братец, — воскликнул Гарет, — и ты еще осуждаешь Чарльза за то, что он излишне серьезно относится к своим отцовским обязанностям?
— Я глава семьи, следовательно, у меня перед семьей определенные обязательства.
— А как насчет уважения желаний других людей? — спросил Гарет. — Как насчет того, чтобы предоставить другим жить своей жизнью, совершать ошибки, идти своей дорогой? Почему ты всегда поступаешь так, будто знаешь, что лучше?
— Я действительно это знаю, — улыбнулся Люсьен. — Во всяком случае, в том, что касается Эндрю.
Чарльз, всегда отличавшийся более серьезным отношением к жизни, чем Гарет, стоял, прислонившись к косяку, и смотрел в огонь, кипя от гнева.