Хармон Данелла. Убежденный холостяк

   — Прошу прощения?
   — Мой секундант заедет к вам во второй половине дня. Я, сэр, буду ждать вас завтра на рассвете. Там мы все и решим. По-мужски. До свидания.

Глава 8

   — Не понимаю, Эндрю, чем ты расстроен. У тебя такой печальный вид. Ведь это всего лишь поединок на шпагах, и я уверен, что все закончится еще до завтрака. У тебя хватит времени, чтобы нагулять аппетит.
   После отъезда Челси и графа братья крупно поругались. Вернее, Эндрю набросился на герцога с упреками в том, что тот все подстроил. Люсьен воспринимал его наскоки с абсолютным спокойствием, а когда тот разбушевался, как зимняя вьюга, на его губах появилась слабая улыбка, еще сильнее взбесившая Эндрю. Поэтому ужин превратился в сплошное мучение.
   Был уже первый час ночи. Ужин давно закончился, со стола убрали, музыканты, усладив слуг его сиятельства и домочадцев последними музыкальными новинками с континента, удалились, слуги разошлись спать.
   — Я расстроен многим, но, уверяю тебя, страх смерти к этому не относится, — буркнул Эндрю, продолжая листать книгу семнадцатого века по алхимии — этот труд занимал его внимание в течение последних двух часов.
   — Рад слышать. Ведь ты как-никак де Монфор. Нахмурившись, Эндрю что-то записал в блокнот, лежавший у него под рукой.
   — Де Монфор, изуродованный донельзя.
   — Глупости. Когда ты вновь обрел способность нормально дышать, ты изо дня в день часами занимался спортом, восстанавливая силы, так что с этим ты справился.
   Верно. Во время пожара Эндрю повредил легкие, и, когда он немного пришел в себя, Люсьен установил ему жесткий режим, заставляя упражняться до седьмого пота и восстанавливать фехтовальные навыки. Он не давал ему покоя даже тогда, когда у Эндрю от слабости шпага вываливалась из рук. В Англии не было мужчины, равного Люсьену в фехтовании, а так как герцог являлся его партнером на тренировках, ни у одного, ни у другого не возникало ни малейшего сомнения в умении Эндрю.
   — Если ты ждешь благодарности, то ты ее не получишь, — добавил молодой человек. — Во всяком случае, сегодня. Я сыт по горло тобой и твоими проклятыми махинациями. Почему бы тебе не пойти спать и не оставить меня одного?
   — О, Эндрю, ты ранишь меня.
   — Разве? Позволь мне сказать тебе кое-что. Я отказываюсь появляться на балах, приемах и прочил сборищах. Я ненормальный, и ты об этом знаешь. Я никогда не буду нормальным. Рано или поздно окружающие это поймут. Просто чудо, что не поняли до сих пор, что вчера на балу ни у кого не возникло никаких подозрений. Ты способен управлять всем, кроме погоды, но даже тебе будет не под силу защитить меня, если люди станут указывать на меня пальцем.
   — Я уже достаточно потрудился, чтобы этого не произошло.
   — Да, и все же я предпочел бы оставаться дома. В отличие от вас я ненавижу появляться в свете. И всегда ненавидел. Мне нечего делать среди этих болтливых пижонов и глупцов, с которыми можно обсуждать только политику, скандальные сплетни и моду.
   — А что бы тебе хотелось обсуждать? Состав питьевой воды? Влияние нагрева на различные газы? Формулу, по которой можно определить, на каком расстоянии Земля находится от Солнца? Знаешь, Эндрю, твое сознание пребывает в других, более высоких сферах, чем наше, чем сознание большинства встреченных тобой людей.
   — Полностью с тобою согласен. — Эндрю перевернул страницу. — И еще кое-что. Я предпочел бы завтра умереть от шпаги Сомерфилда, чем общаться с так называемыми докторами, которых ты без устали сюда таскаешь.
   — Отлично. Я больше не приведу ни одного доктора.
   Эндрю снова перевернул страницу, пытаясь сосредоточиться на вопросе, как из случайной смеси химических веществ получилось возбуждающее средство, которое едва не разрушило ему жизнь — а может, и разрушило.
   Однако сосредоточиться ему не удавалось, потому что перед глазами стояла леди Челсиана Блейк. Она произвела на него неизгладимое впечатление. И тем, что заинтересовалась его работой, в то время как другие дамы, оказавшись в его лаборатории, просто умирали от скуки. И тем, что в своей страсти она была обольстительна и чрезвычайно женственна. И тем, как она отважно пыталась вновь обрести чувство собственного достоинства, которого лишилась, попав в ловушку, подстроенную Люсьеном. И тем, как она решительно боролась против навязываемого ей брака и защищала его самого, беря всю ответственность на себя, вместо того чтобы винить во всем его, что сделала бы на ее месте любая другая женщина.
   — Послушай, Эндрю, — нарушил молчание герцог, — теперь, когда мы пришли к какому-то соглашению, давай заключим перемирие и будем относиться друг к другу как цивилизованные люди. Я, честно говоря, очень устал от наших стычек.
   — Тогда тебе придется думать о последствиях, прежде чем играть чужими жизнями, как ты поступил с Челси и со мной.
   — Играть? Дорогой братец, именно ты не понимаешь всей серьезности ситуации, а не я. Если бы ты вел себя как истинный джентльмен и сделал девушке предложение, завтра утром ты нежился бы в постели.
   — Скорее я женюсь на ее собаке.
   — Гм, верно. Не сомневаюсь, тот, кто женится на леди Челсиане, обязательно получит в приданое и ее собак, если, конечно, не поперхнется горошиной.
   — Мне это не грозит, потому что я не намерен жениться на ней и терпеть не могу горох. — Эндрю закрыл книгу, налил себе изрядную порцию бренди и мрачно посмотрел на брата, сидевшего напротив. — Люсьен, не лезь в мою жизнь. Предупреждаю тебя.
   — Дорогой мой, предупреждать следовало бы мне, и не кого-нибудь, а тебя.
   — Ты подстроил свадьбу Гарет и Чарльза. Я не хочу, чтобы и со мной действовали теми же методами. Я ясно выразился?
   Люсьен взмахнул рукой:
   — Мой дорогой мальчик, Чарльзу и Гарету нужно было жениться. Что касается тебя, ты не раз повторял, что должен сделать вклад в науку, что тебе предстоит совершить важные открытия и что жена только помешает исполнению столь возвышенных задач.
   Эндрю заскрежетал зубами. Люсьен лишь повторял то, что он сам говорил не раз, но почему-то в устах старшего брата те же самые слова звучали насмешливо. Его возмущение вспыхнуло с новой силой.
   — Кроме того, — продолжил Люсьен, прежде чем Эндрю успел что-то возразить, — я не предлагал тебе поить девушку твоим зельем. И не предлагал насиловать ее. И тем более я не предлагал ее глупому брату вызывать тебя на дуэль. Прости, Эндрю, что обращаю твое внимание на очевидные вещи, но именно твои поступки привели к сложившейся ситуации, а не мои. Тот факт, что я нахожу ситуацию довольно забавной, не имеет к делу никакого отношения.
   — Интересно, — хмыкнул Эндрю, наливая себе еще бренди.
   — Я бы хотел, чтобы ты поменьше интересовался алкоголем. Немного выпивки не повредит, это помогает успокоить нервы перед дуэлью, однако воздержание полезнее.
   — У меня с нервами все в порядке. Дело в моем настроении.
   — Ага. Кое-кто надеется, что наше настроение улучшится к завтрашнему утру.
   — Оно улучшится в тот же момент, когда ты и все остальные перестанут вмешиваться в мою жизнь. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое и не мешали заниматься тем, что мне интересно. Больше мне ничего не надо, только чтобы меня оставили одного.
   — В одиночестве нет ничего хорошего.
   — Кто бы говорил!
   — Прости?
   — Ты все слышал. — Зелено-карие глаза Эндрю горели гневом. — Ты не мог дождаться, когда Гарет и Чарльз женятся, теперь ты — даю голову на отсечение — пытаешься отделаться от меня тем же способом. А сам-то? Ведь ты герцог. Именно на тебе лежит обязанность продолжения рода. На тебе долг перед семьей, титулом, владениями, предками. Однако ты упорно отказываешься жениться и произвести на свет наследника. Судя по всему, шестой герцог Блэкхит родится у Чарльза.
   — Гм… — Люсьен потер подбородок, — возможно, шестым герцогом Блэкхитом будет сам Чарльз.
   Эндрю от удивления распахнул глаза:
   — Что все это значит?
   — Абсолютно ничего, — беспечным тоном ответил герцог. Прежде чем Эндрю успел задать следующий вопрос, он зевнул и встал. — Если таково твое желание, я оставлю тебя. Буду рад обеспечить тебе одиночество. — Он хитро усмехнулся. — Возможно, в последний раз.
   — Я считал, что обязанность секунданта — поддерживать боевой дух в дуэлянте, а не подрывать его.
   — В этом нет нужды. Ты же сам сказал, что с твоими нервами все в порядке и дело лишь в твоем настроении.
   Если так, то я иду спать. Тебе тоже не мешало бы лечь. Утро наступит быстро.
   — Да. А завтрашнее — быстрее обычного. Спокойной ночи.
   — Спокойной ночи.
   Проходя мимо склоненной фигуры брата, Люсьен положил руку ему на плечо. Он редко выражал свою привязанность, а то, что он сделал сейчас, вообще можно было считать объяснением в любви. Однако Эндрю раздраженно дернул плечом, сбрасывая руку, и даже не повернул головы, продолжая разглядывать стакан с бренди.
   Не сказав ни слова, Люсьен вышел из комнаты и, сняв со стены канделябр, побрел по лабиринту коридоров к башне, где находились главные апартаменты. Все спали, в доме царила тишина, и его шаги гулким эхом отдавались от стен.
   Герцог шел мимо пустых комнат. Вот здесь когда-то жил Чарльз. А здесь — Гарет. Скоро опустеет комната, в которой сном младенца спит Нерисса.
   Люсьен на мгновение остановился у ее двери, и слабая улыбка смягчила его суровые черты, затем двинулся дальше, вверх по лестнице, к той комнате, куда принесли отца, когда тот сломал шею.
   Герцог до сих пор не мог забыть его лица: остекленевший взгляд устремлен в одну точку, на еще теплых щеках влажные дорожки от слез. Эти воспоминания лишали его спокойствия. Даже сейчас, двадцать лет спустя, они не потеряли своей яркости. Он хорошо помнил, как, мучимый страхом и болью, бросился к мертвому отцу, как внезапно понял, что детство кончилось, как ощутил на себе весь груз ответственности за древний род, как через три дня после смерти отца, когда от родильной горячки умерла мать, взвалил на себя тяготы воспитания трех братьев и новорожденной сестры.
   Тогда ему было десять. Молча наблюдая, как гробы родителей исчезают под сводами родового склепа де Монфоров, гладя по головам рыдающих братьев и укачивая на руках сестру, он поклялся, что будет заботиться о детях до конца своих дней. Что он никогда их не подведет.
   И действительно, их интересы всегда стояли выше его обязательств по отношению к титулу. И так будет всегда.
   Люсьен дошел до герцогских апартаментов — огромной круглой спальни с высокими окнами, из которых открывался изумительный вид на холмы и долины. Снаружи тоскливо завывал холодный ноябрьский ветер. Герцог отослал полусонного камердинера, надел черный шелковый халат и подошел к окну. Вдали виднелись огни Рейвенскомба.
   Прошло немало времени, прежде чем Люсьен лег в широкую средневековую кровать из резного дуба. Задув свечу, он устремил взгляд в потолок и прислушался к шуму начавшегося дождя. В этой кровати спали все лорды Рейвенскомбы, а потом, когда семья поднялась на следующую ступеньку аристократической лестницы, — все герцоги Блэкхиты. В этой же кровати спали и все герцогини, однако Люсьен знал — вернее, чувствовал в глубине души, — что его герцогини в этой кровати не будет.
   Естественно, он не боялся смерти. Никогда не боялся. Лишь опасался, что умрет раньше, чем исполнит данную умершим родителям клятву, раньше, чем дорогие его сердцу братья и сестра обретут счастье в браке, раньше, чем осуществятся его мечты.
   «Ты женишься на ней, Эндрю. Честное слово! Я позабочусь об этом».
   Где-то вдали запел соловей. Сквозь тучи проглянула луна и залила своим светом древний крепостной ров.
   Могущественный герцог Блэкхит, одинокий в своей холодной кровати наверху величественной башни, наконец закрыл глаза и заснул.

Глава 9

   Восток окрасился во все оттенки красного, оранжевого и желтого. Утренний туман засверкал тысячами бриллиантов на зелени меловых холмов, по которым белым серпантином вилась дорога.
   После того как Люсьен ушел, Эндрю так и не лег спать и провел ночь в столовой над книгами, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы помочь ему понять, как получился возбудитель. Этот усердный поиск ответов на вопросы был единственным способом навести порядок в его мыслях. А мысли постоянно возвращались к леди Челсиане Блейк. О дуэли он даже и не вспоминал и сейчас, на рассвете, воспринимал ее как досадную помеху, от которой нужно поскорее избавиться.
   Несмотря на тяжелую умственную работу и недостаток сна, Эндрю выглядел бодрым. Он зашел в свою комнату, переоделся в белую сорочку, жилет, обтягивающие кожаные бриджи и надел высокие сапога для верховой езды. При виде него все горничные замка отрывались от своих дел и восторженно вздыхали.
   Эндрю, не подозревая, какой переполох его появление вызвало среди представительниц противоположного пола, спустился в Большой зал. Там его уже ждал Люсьен. Герцог, тщательно выбритый, одетый в элегантный черный костюм, был, как всегда, спокоен и невозмутим, что ничуть не удивило Эндрю. А вот едва заметные темные круги под этими всезнающими и всевидящими глазами поразили его.
   — Что, плохо спал? — не удержавшись, спросил Эндрю, принимая из рук камердинера шляпу с загнутыми полями.
   Братья направились к двери.
   — Знаешь, Эндрю, я надеялся, что утро улучшит твое настроение, но…
   — Мое настроение улучшится, только когда прекратится вмешательство в мою жизнь и когда исчезнут все источники раздражения. Эта эксцентричная особа — один из них.
   — Гм… А что случится, если в сегодняшнем поединке победителем окажешься не ты? Ведь если ты выживешь, то будешь обязан жениться на ней.
   — Тогда я буду молить Господа о том, чтобы я не выжил.
   Люсьен лишь бросил на него полный жалости взгляд.
   Они спустились по ступенькам и сели в поджидавшую их карету. Герцог взял утреннюю газету, заботливо приготовленную для него камердинером, и начал ее просматривать. Кучер взмахнул кнутом, и карета, сопровождаемая двумя ливрейными лакеями верхом, тронулась с места.
   Эндрю смотрел в окно. Трава на лужайках была тщательно подстрижена. Вода во рве, в который вместе с ним самим и Чарльзом рухнул летательный аппарат, сверкала в первых лучах утреннего солнца.
   Карета выехала за ворота, и кучер стегнул лошадей. Вскоре изрезанные амбразурами стены замка Блэкхит остались позади.
   Люсьен продолжал читать газету.
 
   Его невозмутимость злила Эндрю сильнее, чем прежде. Его брат спокойно читает газету, в то время как он, возможно, скоро будет лежать, пронзенный шпагой, на поляне за единственной в Рейвенскомбе гостиницей!
   — Тебе не о чем беспокоиться, — проговорил из-за газеты Люсьен и перевернул страницу. — Как я понимаю, Сомерфилд управляется со шпагой не лучше, чем со своей четверкой. Так что выше нос, мой дорогой мальчик.
   — Я меньше всего думаю о Сомерфилде, — буркнул Эндрю.
   — Значит, ты думаешь о леди Челсиане Блейк?
   Эндрю покраснел и отвернулся. Никому, даже дьяволу, не под силу втянуть его в разговор о ней! И он не доставит своему всеведущему братцу удовольствия увидеть, что его догадка чертовски близка к истине! Подскакивая на ухабах и покачиваясь в такт карете, Эндрю продолжал смотреть в окно и всячески избегал встречаться взглядом с Люсьеном.
   — Моя тревога не имеет никакого отношения к леди Челсиане Блейк, — наконец ответил он.
   — О?
   Эндрю сердито посмотрел на брата, однако его взгляд уперся в газету.
   — Просто я не могу вспомнить, из чего я сделал это зелье, — сказал он, что было, хотя лишь отчасти, правдой. — Я всю ночь искал ответы, пытался понять, почему раствор повел себя таким образом. И что я выяснил? Ничего. Ноль. Следовало отдать тебе все, что получилось, а не оставлять себе часть для опытов. Сделай я так, сейчас мне не пришлось бы выпутываться из этой дурацкой ситуации. К пожару, который разрушил мою жизнь, теперь прибавились и случайные смеси химических веществ. Они тоже грозят погубить меня.
   — Возможно, тогда тебе стоит прекратить смешивать их?
   — Ну уж нет! Я ученый. Смешивать их для меня так же важно, как дышать.
   Люсьен ничего не сказал, но Эндрю почувствовал, что тот улыбается за газетой.
   Карета мерно катила по меловым холмам. Когда они проезжали через деревушку Рейвенскомб, Эндрю испытал облегчение оттого, что улицы оказались пустынны. Отлично. Сегодня ему меньше всего нужны зрители.
   Однако его облегчение было кратковременным.
   Когда карета замедлила движение в конце грязной главной улицы, он увидел, что жители деревни выглядывают из окон, выбегают наружу, машут ему и направляются в ту же сторону, что и он.
   — Проклятие, — сквозь зубы чертыхнулся Эндрю. Люсьен опустил газету.
   — Что-то стряслось?
   — Да, стряслось. Выгляни в окно. Кажется, дуэль — это частное дело, а не спортивное состязание.
   Люсьен повернулся к окну.
   — Гм… да. — Он снова поднял газету. — Я бы посоветовал тебе устроить для них интересное представление. Ведь ты де Монфор. Уверен, им бы не хотелось разочароваться.
   — Как, черт побери, они обо всем узнали?
   — Мой дорогой мальчик, слуги-то не молчат. А по-твоему, как они узнали?
   Ругаясь на чем свет стоит, Эндрю выпрямился. Он весь кипел от ярости, его настроение, и без того неважное, ухудшилось.
   Вскоре карета остановилась. Люсьен со вздохом сложил газету, посмотрел на часы. Лакей открыл дверцу и опустил ступеньки.
   Когда братья выбрались из кареты, жители деревни приветствовали их радостными криками. Большинство зрителей в честь дуэли разоделись в праздничные наряды, многие усадили себе на плечи детей, чтобы тем было лучше видно. Между людьми сновали собаки, воздух звенел от их лая. Уличные торговцы не могли упустить такого шанса. Они хорошо подготовились к дуэли и теперь предлагали всем желающим пироги и пирожные.
   Зрители мгновенно окружили Эндрю. Они кланялись ему и желали удачи. Эндрю — Упрямец — едва сдерживался, чтобы не запрыгнуть в карету и не вернуться в замок, где он заперся бы в своей лаборатории и сидел бы так до Второго пришествия. И он так и сделает, когда избавится от этой досадной помехи.
   Сопровождаемый Люсьеном, он пошел к сверкающей от росы поляне, расположенной позади гостиницы «Пеструшка». Толпа зрителей последовала за ним, подбадривая его криками. Выйдя на поляну, Эндрю обнаружил, что там зрителей больше, чем в деревне. Люди стояли в несколько рядов и обсуждали предстоящую дуэль.
   — Возмутительно! — заорал Эндрю, перекрикивая гвалт, и повернулся к брату. — Это тоже твои проделки?
   — Ай-ай-ай, дорогой мой, в последнее время ты так часто обвинял меня в чем-то, что, если бы не Сомерфилд, я сам обязательно вызвал бы тебя на поединок. Вон и карета графа. А это, кажется, двуколка доктора Хайворта. Ну что, приступим?
   — Приступим, — буркнул Эндрю, больше всего на свете желая вернуться к себе в лабораторию и заняться доработкой дилижанса. — У меня много работы.
   Он поискал глазами Сомерфилда, но того нигде не было видно. У заднего колеса кареты графа лежала старая рыжая с белым собака с седыми бровями и щурилась на утреннем солнце. В окно кареты выглядывал женственного вида молодой человек. Он явно занервничал, когда увидел, что к нему приближается не только Эндрю, но и грозный герцог Блэкхит.
   «Наверное, это секундант Сомерфилда, — решил Эндрю. — Неудивительно, что парень так нервничает, — ему не совладать с Люсьеном, если до этого дойдет дело».
   Наконец дверца кареты открылась, и появился Сомерфилд.
   Только это оказался не Сомерфилд, а леди Челсиана Блейк. На ней была свободная блуза и обтягивающие бриджи, которые подчеркивали длину и стройность ног, на лице играла уверенная улыбка.
   Эндрю замер, как громом пораженный. Он-то думал, что с легкими у него уже все в порядке, что он полностью вылечился. Видимо, он ошибался, потому что сейчас, когда его взгляд скользнул по ее стройным ногам, изящным бедрам и округлой попке, он обнаружил, что ему трудно дышать.
   — Вот так сюрприз, — пробормотал Люсьен, обращаясь к брату.
   Эндрю понял, что, кроме проблем с дыханием, у него проблемы с речью.
   — Разве? — с вызовом осведомилась Челси, окинув Эндрю презрительным взглядом. — Мой брат нездоров, поэтому я дерусь за него.
   — Что? — вскричал Эндрю, вновь обретя способность говорить.
   Челси подбоченилась.
   — Вы слышали меня. Он нездоров. Если точнее, то он заперт в номере в «Ламбурнском гербе» и у двери выставлена стража. По моему приказу, естественно. — Она мило улыбнулась. — Не нужно, чтобы кто-то рисковал своей жизнью ради меня. Ведь не Джеральда обесчестили, а меня.
   — Неужели вы серьезно? Я не буду, не могу драться с женщиной!
   — Почему же? А я буду и смогу драться с мужчиной.
   — Чушь какая-то! Я уезжаю!
   Люсьен спокойно взял Эндрю за руку. Тот вспыхнул, как костер, в который подсыпали пороху, и попытался вырваться.
   — Послушай, Эндрю, не в твоих правилах отказываться от вызова, тем более брошенного в такой очаровательной форме.
   — Так она же женщина!
   — Гм… да. Я вижу.
   — Я отказываюсь принимать участие в этой дурацкой комедии. У меня есть более важные дела!
   Челси молча наблюдала за ним. Внешне она была спокойна, но внутри нее росла та же боль, то же замешательство, что появилось на балу после разговора с лордом Эндрю. Нет, она не доставит ему удовольствия увидеть ее нерешительность. Она не покажет ему, как больно ее ранил его отказ. А отказ действительно причинил ей боль. Ведь ее с такой легкостью сбросили со счетов, ее не воспринимают всерьез. Она же думала — надеялась, — что он ответит ей с подобающим уважением и согласится на поединок. А он оказался таким же, как все. Высокомерным. Надменным. Вредным. Челси судорожно сглотнула и еще выше задрала подбородок.
   — Итак, — громко сказала она, убедившись, что все вокруг внимательно слушают, — вы уезжаете и, следовательно, унижаете не только меня, но и себя перед лицом всех собравшихся. Эти люди пришли посмотреть на поединок, который, кажется, превращается в необычное спортивное состязание. — Она презрительно засмеялась. — Представляю, как пострадает ваша репутация и репутация вашей семьи. Я уже не говорю об их любви к вам. Только подумайте: де Монфор пасует перед женщиной!
   Эндрю сердито сжал кулаки, его глаза метали молнии.
   — Значит, это была ваша идея — пригласить толпы зрителей?
   — Естественно. Мне требовались дополнительные гарантии, что вы не сбежите.
   Стоявший рядом с Эндрю герцог Блэкхит усердно тер подбородок, тщетно пытаясь сдержать улыбку.
   — Да, она обеспечила себя поддержкой, — заметил он.
   — Я не пойду на это, — отрезал Эндрю. — Не пойду. Он повернулся и поспешил к карете. Сердце Челси упало. Толпа разочарованно зароптала.
   Она не позволит ему унизить ее во второй раз! Девушка дождалась, когда Эндрю приблизится к карете, и громко заявила:
   — Лорд де Монфор, пусть вы, как утверждают, и умны, но вы трус!
   Эндрю остановился как вкопанный.
   — Если бы на моем месте был мужчина, вы бы не отступили с такой поспешностью, — продолжала Челси так, чтобы ее все слышали. — Однако лишь потому, что я женщина, вы отказываете мне в уважении. С моим братом вы бы на такое не осмелились. Вы считаете, что я не могу соперничать с вами в поединке на этих железных палках. Я женщина, и вы считаете, что я не способна отстоять свою честь. Что ж, идите, отправляйтесь в свою лабораторию. — Она тряхнула головой. — Возможно, в слухах о вас есть доля правды.
   Эндрю медленно повернулся к ней лицом:
   — В каких слухах? Челси ухмыльнулась.
   — В таких, что вы очень не любите женщин, — желчно ответила она. — Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
   У Эндрю застучало в висках, в теле поднялась мелкая дрожь, и он почувствовал, что теряет контроль над собой.
   — Полагаю, — голосом, в котором явственно слышалась угроза, произнес он, — что мое вчерашнее поведение по отношению к вам опровергает весь тот вздор, в который вы имели глупость поверить.
   — Ваше вчерашнее поведение по отношению ко мне — единственная причина, почему вы оказались здесь, милорд.
   Челси насмешливо поклонилась Эндрю, затем, одарив переговаривающихся зрителей лучезарной улыбкой, неторопливо двинулась к нему. Эндрю напрягся. Обнажив шпагу, она приблизилась почти вплотную к нему. Эндрю наблюдал, как под блузой вздымается и опускается ее грудь, упругая, высокая. В вырезе виднелась очаровательная ложбинка. Челси уперла острие шпаги ему в подбородок, заставляя его отвести взгляд от ее груди.
   — Докажите всем, кто здесь есть, что слухи лгут, — она снова улыбнулась, — и что внимание дамы заботит вас гораздо больше, чем безжизненные реактивы, вещества и растворы.
   Эндрю прикрыл глаза, стараясь сдержать рвущийся наружу гнев. Он чувствовал, что вот-вот взорвется. Что ему не совладать с собой.
   И в этот момент послышался деликатный кашель Люсьена.
   — Между прочим, — проговорил он, — мне в голову пришла великолепная идея.
   Челси и Эндрю продолжали сверлить друг друга взглядами и даже не повернулись.
   — Ив чем же заключается эта великолепная идея, ваше сиятельство? — осведомилась девушка.
   — Я уверен, что мой брат просто боится убить вас. Или быть убитым вами. Поэтому я предлагаю вам драться до первой крови. Это будет полезно не только для толпы, но и для вашей, миледи, израненной гордости.