-- Довольно,-- сказал управдом,-- оставьте ваши штуки, этак все стены
ломать придется.
И вообще с ним по рассеянности стали случаться несчастья.
Один раз в гостях он прошел сквозь стену из столовой в гостиную, а с
той стороны, в гостиной стояла ваза. Он ее при прохождении столкнул, разбил,
получился скандал.
А кончил он трагически. Он был в четвертом этаже и пошел сквозь стену,
да не ту, вышел на улицу, да и свалился с четвертого этажа, разбился и умер.
Так кончилась бесцельная жизнь ленинградского физкультурника Ивана
Сергеича.
<Конец 1929 -- начало 1930 года>
--------
Тетерник (входя и здороваясь):
Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!
Камушков:
Вы однако не очень точны. Мы ждем вас уже порядочно.
Грек:
Да-да-да. Мы вас поджидаем.
Лампов:
Ну говори, чего опоздал?
Тетерник (смотря на часы):
Да разве я опоздал? Да, вообще-то есть... Ну ладно!
Камушков:
Хорошо. Я продолжаю.
Грек:
Да-да-да. Давайте, правда.
Все рассаживаются по своим местам и замолкают.
Камушков:
Не говоря по нескольку раз об одном и том же, скажу: мы должны выдумать
название.
Грек и Лампов:
Слышали!
Камушков (передразнивая):
Слышали! Вот и нужно название выдумать. Грек!
Грек встает.
Камушков:
Какое ты выдумал название?
Грек:
Ныпырсытет.
Камушков:
Не годится. Ну подумай сам -- что же это за название такое? Не звучит,
ничего не значит, глупое.-- Да встань ты как следует! -- Ну теперь говори:
почему ты предложил это глупое название?
Грек:
Да-да-да. Название, верно, не годится.
Камушков:
Сам понимаешь. Садись.-- Люди, надо выдумать хорошее название. Лампов!
(Лампов встает.) Какое название ты предлагаешь?
Лампов:
Предлагаю: "Краковяк". Или "Студень", или "Мой Савок". Что? не
нравится? Ну тогда: "Вершина всего", "Глицириновый отец", "Мортира и
свеча"...
Камушков (махая руками):
Садись! Садись!..
26 декабря 1929 года
--------
Муж:
Я выпорол свою дочь, а сейчас буду пороть жену.
Жена и дочь (из-за двери):
Бэбэбэбэбэ! Мэмэмэмэмэ!
Муж:
Иван! Камердинер Иван!
Входит Иван. У Ивана нет рук.
Иван:
Так точно!
Муж:
Где твои руки, Иван?!
Иван:
В годы войны утратил их в пылу сражения!
<1933-1914>
--------
Журнал "Тапир" основан Даниилом Ивановичем Хармсом. Сотрудничать в
журнале может всякий человек, достигший совершеннолетия, но право приема или
отклонения материала принадлежит всецело одному Даниилу Ивановичу Хармсу.
Сотрудничать в журнале могут также и покойники из коих главными и
почетными будут
1) Козьма Петрович Прутков и
2) Густав Мейринк.
В журнале "Тапир" не допускаются вещи содержания:
1) Антирелигиозного
2) Либерального
3) Антиалкогольного
4) Политического
5) Сатирического
6) Пародийного
Желающим сотрудничать в "Тапире" следует запомнить, что каждая вещь
должна удовлетворять шести условиям запрещения и быть такой величины, чтобы
умещалась на двух столбцах одной журнальной страницы. Выбор страницы
производится Д. И. Хармсом.
Оплата:
I проза: за 1 стран.-- 1 руб., за 1 колонку -- 50 коп., за 1/4 кол.--
25 коп.
II стихи: 2 коп. за строчку.
Журнал из помещения квартиры Д. И. Хармса не выносится. За прочтение
номера "Тапира" читатель платит Д. И. Хармсу 5 копеек. Деньги поступают в
кассу Д. И. Хармса. Об этих деньгах Д. И. Хармс никому отчета не отдает.
За Д. И. Хармсом сохраняется право повышения и понижения гонорара за
принятие в журнал вещи, а также повышения и понижения платы за прочтение
номера, но с условием, что всякое такое повышение и понижение будет
оговорено в номере предыдущем:
Желающие могут заказать Д. И. Хармсу копию с "Тапира".
I-ая коп. с одного -- стоит 100 руб.
II-ая коп.-- 150, III -- 175, IV -- 200 и т.д.
--------
На набережной нашей реки собралось очень много народу. В реке тонул
командир полка Сепунов. Он захлебывался, выскакивал из воды по живот, кричал
и опять тонул в воде. Руками он колотил во все стороны и опять кричал, чтоб
его спасли.
Народ стоял на берегу и мрачно смотрел.
-- Утонет,-- сказал Кузьма.
-- Ясно, что утонет,-- подтвердил человек в картузе.
И действительно, командир полка утонул.
Народ начал расходиться.
<1-6 июня 1929>
--------
Некий инженер задался целью выстроить поперёк Петербурга огромную
кирпичную стену. Он обдумывает, как это совершить, не спит ночами и
рассуждает. Постепенно образуется кружок мыслителей-инженеров и
вырабатывается план постройки стены. Стену решено строить ночью, да так,
чтобы в одну ночь всё и построить, чтобы она явилась всем сюрпризом.
Созываются рабочие. Идёт распределение. Городские власти отводятся в
сторону, и наконец настаёт ночь, когда эта стена должна быть построена. О
постройке стены известно только четырём человекам. Рабочие и инженеры
получают точное распоряжение, где кому встать и что сделать. Благодаря
точному расчёту, стену удаётся выстроить в одну ночь. На другой день в
Петербурге переполох. И сам изобретатель стены в унынии. На что эту стену
применить, он и сам не знал.
<1929-1930>
--------
Иван Григорьевич Кантов шёл, опираясь на палку и переступая важно,
по-гусиному. Он шел по Гусеву переулку и нёс под мышкой гуся.
-- Куда идёшь? -- окликнул Ивана Григорьевича Пономарёв.
-- Туда вот -- сказал Иван Григорьевич Кантов.
-- Можно и мне с тобой идти? -- спросил Пономарёв.
-- Можно,-- сказал Иван Григорьевич Кантов.
Оба пришли на рынок.
Около рынка сидела собака и зевала.
-- Посмотри, Кантов, какая собака,-- сказал Пономарёв.
-- Очень смешная,-- сказал Кантов.
-- Эй, собачка, пойди сюда! -- крикнул Пономарёв и поцокал зубами.
Собака перестала зевать и пошла к Пономарёву сначала обыкновенно, потом
очень тихо, потом ползком, потом на животе, а потом перевернулась брюхом
вверх и на спине подползла к Пономареву.
-- Очень скромная собачка,-- сказал Пономарёв,-- Я возьму её себе.
<Конец декабря 1929 -- 2 января 1930>
--------
I.
Мы лежали на кровати. Она к стенке на горке лежала, а я к столику
лежал. Обо мне можно сказать только два слова: торчат уши. Она знала всё.
II.
Вилка это? или ангел? или сто рублей? Нона это. Вилка мала. Ангел
высок. Деньги давно кончились. А Нона -- это она. Она одна Нона. Было шесть
Нон, и она одна из них.
III.
Подошла собака в маленькой шапочке. Шаги раздавались и купались. Муха
открывала окна. Давайте посмотрим в окно!
IV.
Нам в окне ничего не видать. Тебе что-нибудь видать? Мне ничего не
видать, а тебе? Мне видать лыжи. А кто на лыжах? Солдат на лыжах, и ремень у
него через плечо, а сам он не подпоясан.
1930
--------
Давайте посмотрим в окно: там увидим рельсы, идущие в одну и в другую
сторону. По рельсам ходят трамваи. В трамваях сидят люди и считают по
пальцам, сколько футов они проехали, ибо плата за проезд взымается по футам.
Теперь посмотрим в трубу: там заметим небольшую лепёшечку, то светлую, то
тёмную. Господа, это не лепёшечка, а шар.
В это время на дощечке стояли три предмета: графин, болид и человек в
синем галстуке.
Графин сказал: Господа же, посмотрим в мемецкую землю.
Где? -- рухнул болид.
На том шаре, который виден в трубу,-- сказал графин. Этот шар есть
земля.
Человек: Я житель земли.
Болид: Я житель пространства.
Графин: А я житель рая.
Все три замолчали и мимо них никто не прошел, не проехал и не пролетел.
Графин сказал:
-- О Че! О Чело! О Челоче! скажи мне как у вас живут? Что делают?
Человек сказал, открывая рот:
Я человек с Земли. Вы это все знаете. Я не мемец. Я сосед мемцев -- я
русский. Меня зовут Григорьев. Хотите я вам всё расскажу?
Из воды вышли три мужика и крикнули, топнув ногами:
Пожалуйсто!
Человек начал:
Вот я прихожу в кооператив и говорю: дайте мне вон ту баночку с
кильками. А мне говорят: Килек нет, это пустые банки. Я им говорю: Да что же
это вы головы морочите. А они мне отвечают: Это не от нас. А от кого же? Это
от недостатка продуктов, потому что весь парнокопытный скот угнали киргизы.
А овощи есть? -- спросил я. Нет и овощей. Раскупили. Молчи Григорьев.
Человек закончил:
Я Григорьев замолчал
С этих пор несу трубу
Я смотрю в неё смотрю
вижу дым грядущих труб.
всё.
1930
--------
Едет трамвай. В трамвае едут 8 пассажиров. Трое сидят: двое справа и
один слева. А пятеро стоят и держатся за кожаные вешалки: двое стоят справа,
а трое слева. Сидящие группы смотрят друг на друга, а стоящие стоят друг к
другу спиной. Сбоку на скамейке стоит кондукторша. Она маленького роста и
если бы она стояла на полу, ей бы не достать сигнальной верёвки. Трамвай
едет и все качаются.
В окнах проплывают Биржевой мост, Нева и сундук. Трамвай
останавливается, все падают вперёд и хором произносят: "Сукин сын!"
Кондукторша кричит: "Марсово поле!"
В трамвае входит новый пассажир, и громко говорит: "Продвиньтесь,
пожалуйста!" Все стоят молча и неподвижно. "Продвиньтесь, пожалуйста!" --
кричит новый пассажир. "Пройдите вперед, впереди свободно!" -- кричит
кондукторша. Впереди стоящий пассажир басом говорит, не поворачивая головы и
продолжая глядеть в окно: "А куда тут продвинешься, что ли, на тот свет".
Новый пассажир: "Разрешите пройти". Стоящие пассажиры лезут на колени
сидящим и новый пасажир проходит по свободному трамваю до середины, где и
останавливается. Остальные пассажиры опять занимают прежнее положение. Новый
пассажир лезет в карман, достает кошелёк, вынимает деньги и просит
пассажиров передать деньги кондукторше. Кондукторша берёт деньги и
возвращает обратно билет.
<Декабрь 1930>
--------
Бобров шёл по дороге и думал: почему, если в суп насыпать песку, то суп
становится невкусным.
Вдруг он увидел, что на дороге сидит очень маленькая девочка, держит в
руках червяка, и громко плачет.
-- О чем ты плачешь? -- спросил Бобров маленькую девочку.
-- Я не плачу, а пою,-- сказала маленькая девочка.
-- А зачем же ты так поёшь? -- спросил Бобров.
-- Чтобы червяку весело было,-- сказала девочка,-- а зовут меня Наташа.
-- Ах вот как? -- удивился Бобров.
-- Да, вот как,-- сказала девочка,-- до свидание,-- вскочила на
велосипед и уехала.
-- Такая маленькая, а уже на велосипедах катается,-- подумал Бобров.
<1930>
--------
В одном городе, но я не скажу в каком, жил человек, звали его Фома
Петрович Пепермалдеев. Роста он был обыкновенного, одевался просто и
незаметно, большей частью ходил в серой толстовке и темно-синих брюках, на
носу носил круглые металлические очки, волосы зачёсывал на пробор, усы и
бороду брил и в общем был человеком совершенно незаметным.
Я даже не знаю, чем он занимался: то ли служил где-то на почте, то ли
работал кем-то на лесопильном заводе. Знаю только, что каждый день он
возвращался домой в половине шестого и ложился на диван отдохнуть и поспать
часок. Потом вставал, кипятил в электрическом чайнике воду и садился пить
чай с пшеничным хлебцем.
<1930-1931>
--------
В бывшей Архангельской губернии, ныне Автономной области Коми, есть
место, называемое Престол. Тут река Печора, принимая в себя воды рек Ижма и
Космы со звоном стукается в левый берег и поворачивается к северу. Почему
это место называется престол. неизвестно. Но судя по тому, что немного южнее
течет маленькая речка, вернее ручеек по имени Престанка, а ещё южнее стоит
холмик по имени Престик, название Престол вряд ли происходит от слова
престол, но должно быть и Престол и Престанка и Престик происходят от
какого-то третьего слова, начинающегося звуком прест.
От Престола к югу идет горная цепь, длиной в полтораста километров. На
юге горная цепь расширяется, потом расцепляется на две цепи, бежит так на
протяжении пятидесяти километров и снова смыкается. Таким образом, горная
петля окружает собой котловину длиной в 38, а шириной в 14 километров.
На западном хребте возвышается гора Пок-ю-из. С этой горы можно
оглядеть всю котловину.
Котловина состоит из четырех сосновых лесочков и маленькой пустыньки.
<1930-1933>
--------
Как странно, как это невыразимо странно, что за стеной, вот этой
стеной, на полу сидит человек, вытянув длинные ноги в рыжих сапогах и со
злым лицом.
Стоит только пробить в стене дырку и посмотреть в неё и сразу будет
видно, как сидит этот злой человек.
Но не надо думать о нём. Что он такое? Не есть ли он частица мертвой
жизни, залетевшая к нам из воображаемых пустот? Кто бы он ни был, Бог с ним.
22 июня 1931 года
--------
Да, сегодня я видел сон о собаке.
Она лизала камень, а потом побежала к реке и стала смотреть в воду.
Она там видела что-нибудь?
Зачем она смотрит в воду?
Я закурил папиросу. Осталось ещё только две.
Я выкурю их, и больше у меня нет.
И денег нет.
Где я буду сегодня обедать?
Утром я могу выпить чай: у меня есть ещё сахар и булка. Но папирос уже
не будет. И обедать негде.
Надо скорее вставать. Уже половина третьего.
Я закурил вторую папиросу и стал думать, как бы мне сегодня пообедать.
Фома в семь часов обедает в Доме Печати. Если придти в Дом Печати ровно
в семь часов, встретить там Фому и сказать ему: "Слушай, Фома Антоныч, я
хотел бы, чтобы ты накормил меня сегодня обедом. Я должен был получить
сегодня деньги, но в сберегательной кассе нет денег". Можно занять десятку у
профессора. Но профессор, пожалуй, скажет: "Помилуйте, я вам должен, а вы
занимаете. Но сейчас у меня нет десяти. Я могу дать вам только три". Или
нет, профессор скажет: "У меня сейчас нет ни копейки". Или нет, профессор
скажет не так, а так: "Вот вам рубль, и больше я вам ничего не дам. Ступайте
и купите себе спичек".
Я докурил папиросу и начал одеваться.
Звонил Володя. Татьяна Александровна сказала про меня, что она не может
понять, что во мне от Бога и что от дурака.
Я надел сапоги. На правом сапоге отлетает подметка.
Сегодня воскресение.
Я иду по Литейному мимо книжных магазинов. Вчера я просил о чуде.
Да-да, вот если бы сейчас произошло чудо.
Начинает идти полуснег-полудождь. Я останавливаюсь у книжного магазина
и смотрю на витрину. Я прочитываю десять названий книг и сейчас же их
забываю.
Я лезу в карман за папиросами, но вспоминаю, что у меня их больше нет.
Я делаю надменное лицо и быстро иду к Невскому, постукивая тросточкой.
Дом на углу Невского красится в отвратительную желтую краску.
Приходится свернуть на дорогу. Меня толкают встречные люди. Они все недавно
приехали из деревень и не умеют ещё ходить по улицам. Очень трудно отличить
их грязные костюмы и лица. Они топчутся во все стороны, рычат и толкаются.
Толкнув нечаянно друг друга, они не говорят "простите", а кричат друг другу
бранные слова.
На Невском страшная толчея на панелях. На дороге же довольно тихо.
Изредка проезжают грузовики и грязные легковые автомобили.
Трамваи ходят переполненные. Люди висят на подножках. В трамвае всегда
стоит ругань. Все говорят друг другу "ты". Когда открывается дверца, то из
вагона на площадку веет теплый и вонючий воздух. Люди вскакивают и
соскакивают в трамвай на ходу. Но этого делать ещё не умеют, и скачут задом
наперед. Часто кто-нибудь срывается и с ревом и руганью летит под трамвайные
колеса. Милиционеры свистят в свисточки, останавливают вагоны и штрафуют
прыгнувших на ходу. Но как только трамвай трогается, бегут новые люди и
скачут на ходу, хватаясь левой рукой за поручни.
Сегодня я проснулся в два часа дня. Я лежал на кровати до трех, не в
силах встать. Я обдумывал свой сон: почему собака посмотрела в реку и что
она там увидела. Я уверял себя, что это очень важно -- обдумать сон до
конца. Ноя не мог вспомнить, что я видел дальше во сне, и я начинал думать о
другом.
Вчера вечером я сидел за столом и много курил. Передо мной лежала
бумага, чтобы написать что-то. Но я не знал, что мне надо написать. Я даже
не знал, должны быть это стихи, или рассказ, или рассуждение. Я ничего не
написал и лег спать. Но я долго не спал. Мне хотелось узнать, что я должен
был написать. Я перечислял в уме все виды словесного искусства, но я не
узнал своего вида. Это могло быть одно слово, а может быть, я должен был
написать целую книгу. Я просил Бога о чуде, чтобы я понял, что мне нужно
написать. Но мне начинало хотеться курить. У меня оставалось всего четыре
папиросы. Хорошо бы хоть две, нет, три оставить на утро.
Я сел на кровать и закурил.
Я просил Бога о каком-то чуде.
Да-да, надо чудо. Все равно какое чудо.
Я зажег лампу и посмотрел вокруг. Все было по-прежнему.
Но ничего и не должно было измениться в моей комнате.
Должно измениться что-то во мне.
Я взглянул на часы. Три часа семь минут. Значит, спать я должен по
крайней мере до половины двенадцатого. Скорей спать!
Я потушил лампу и лег.
Нет, я должен лечь на левый бок.
Я лег на левый бок и стал засыпать.
Я смотрю в окно и вижу, как дворник метет улицу.
Я стою радом с дворником и говорю ему, что, прежде, чем написать
что-либо, надо знать слова, которые надо написать.
По моей ноге скачет блоха.
Я лежу лицом на подушке с закрытыми глазами и стараюсь заснуть. Но
слышу, как скачет блоха, и слежу за ней. Если я шевельнусь, я потеряю сон.
Но вот я должен поднять руку и пальцем коснуться лба. Я поднимаю руку и
касаюсь пальцем лба. И сон прошел.
Мне хочется перевернуться на правый бок, но я должен лежать на левом.
Теперь блоха ходит по спине. Сейчас она укусит.
Я говорю: Ох, ох.
Закрытыми глазами я вижу, как блоха скачет по простыне, забирается в
складочку и там сидит смирно, как собачка.
Я вижу всю мою комнату, но не сбоку, не сверху, а всю сразу, зараз. Все
предметы оранжевые.
Я не могу заснуть. Я стараюсь ни о чем не думать. Я вспоминаю, что это
невозможно, и стараюсь не напрягать мысли. Пусть думается о чем угодно. Вот
я думаю об огромной ложке и вспоминаю басню о татарине, который видел во сне
кисель, но забыл взять в сон ложку. А потом увидел ложку, но забыл...
забыл... забыл... Это я забыл, о чем я думал. Уж не сплю ли я? Я открыл для
проверки глаза.
Теперь я проснулся. Как жаль, ведь я уже засыпал и забыл, что это мне
так нужно. Я должен снова стараться заснуть. Сколько усилий пропало зря. Я
зевнул.
Мне стало лень засыпать.
Я вижу перед собой печку. В темноте она выглядит темно-зеленой. Я
закрываю глаза. Но печку видеть продолжаю. Она совершенно темно-зеленая. И
все предметы в комнате темно-зеленые. Глаза у меня закрыты, но я моргаю, не
открывая глаз.
"Человек продолжает моргать с закрытыми глазами,-- думаю я.-- Только
спящий не моргает".
Я вижу свою комнату и вижу себя, лежащего на кровати. Я покрыт одеялом
почти с головой. Едва только торчит лицо.
В комнате всё серого тона.
Это не цвет, это только схема цвета. Вещи загрунтованы для красок. Но
краски сняты. Но эта скатерть на столе хоть и серая, а видно, что она на
самом деле голубая. И этот карандаш хоть и серый, а на самом деле он желтый.
-- Заснул,-- слышу я голос.
25 октября 1931 года, воскресение
--------
К одному из домов, расположенных на одной из обыкновенных Ленинградских
улиц, подошёл обыкновенный с виду молодой человек, в обыкновенном чёрном
двубортном пиджаке, простом синем вязаном галстуке и маленькой фетровой
шапочке коричневого цвета. Ничего особенного в этом молодом человеке не
было, разве только то, что плечи его были немного узки, а ноги немного
длинны, да курил он не папиросу, а трубку; и даже девицы, стоявшие под
воротней, сказали ему вслед: "тоже американец!" Но молодой человек сделал
вид, что не слыхал этого замечания и спокойно вошёл в подъезд. Войдя в
подъезд, он сунул трубку в карман, снял с головы шапочку, но сейчас же надел
её опять, потом вошёл по лестнице, шагая через две ступеньки, на третий
этаж. Тут он подошёл у двери, на которой висела бумажка, а на бумажке было
написано жирными печатными буквами: "Яков Иванович 8итон". Буквы были
нарисованы чёрной тушью, очень тщательно, но расположены были криво. И слово
8итон начиналось не с буквы Ф, а с 8иты, которая была похожа на колесо с
одной перекладиной.
Молодой человек подошёл к двери совсем вплотную, так, что коснулся её
коленями, вынул французский ключ и отпер им замок. Из квартиры послышался
визгливый собачий лай, но когда молодой человек вошёл в прихожую, к нему
подбежали две маленькие черные собачки, и ткнувшись носами в его ноги,
замолчали и весело убежали по коридору. Молодой человек молча прошёл в свою
комнату, на дверях которой было также написано: "Яков Иванович 8итон".
Молодой человек закрыл за собой дверь, повесил шляпу на крюк и сел в кресло
возле стола. Немного погодя он закурил трубку и принялся читать какую-то
книгу. Потом он сел за стол, на котором лежали записные книжки и листы
чистой бумаги, стояла высокая лампа с зелёным абажуром, подносик с
различными чернильницами, хрустальный стакан с карандашами и перьями и
круглая деревянная пепельница. Так, ничего не делая, он просидел за столом
часа три и даже по лицу не было видно, чтобы он о чём-нибудь думал. Часов в
двенадцать он лёг спать. В кровати он ещё с час перелистывал какую-то книгу,
а потом отложил её в сторону и потушил свет.
На другой день Яков Иванович проснулся в 10 часов. Рядом с кроватью, на
стуле стоял телефон и звонил. Яков Иванович взял трубку.
-- Я слушаю,-- сказал Яков Иванович.-- Здравствуйте, Вера Никитишна.
Спасибо, что вы меня разбудили...
<1931>
--------
Вот я сижу на стуле. А стул стоит на полу. А пол приделан к дому. А дом
стоит на земле. А земля тянется во все стороны, и направо, и налево, и
вперед и назад. А кончается она где-нибудь?
Ведь не может же быть, чтоб нигде не кончалась! Обязательно где-нибудь
да кончается! А дальше что? Вода? А земля по воде плавает? Так раньше люди и
думали. И думали, что там, где вода кончается, там она вместе с небом
сходится.
И действительно, если встать на пароходе в море, где ничего не мешает
кругом смотреть, то так и кажется, что где-то очень далеко небо опускается
вниз и сходится с водою.
А небо казалось людям большим твёрдым куполом, сделанным из чего-то
прозрачного, вроде стекла. Но тогда ещё стекла не знали и говорили, что небо
сделано из хрусталя. И называли небо твердью, И думали люди, что небо или
твердь есть самое прочное, самое неизменное. Всё может измениться, а твердь
не изменится. И до сих пор, когда мы хотим сказать про что-нибудь, что не
должно меняться, мы говорим: это надо утвердить.
И видели люди, как по небу движутся солнце и луна, а звёзды стоят
неподвижно. Стали люди к звездам внимательнее приглядываться и заметили, что
звёзды расположены на небе фигурами. Вот семь звезд расположены в виде
кастрюли с ручкой, вот три звезды прямо одна за другой стоят как по линейке.
Научились люди одну звезду от другой отличать и увидели, что звезды тоже
движутся, но только все зараз, будто они к небу прикреплены и вместе с самим
небом движутся. И решили люди, что небо вокруг земли вертится.
Разделили тогда люди всё небо на отдельные звёздные фигуры и каждую
фигуру назвали созвездием и каждому созвездию своё имя дали.
Но только видят люди, что не все звезды вместе с небом двигаются, а
есть и такие, которые между другими звездами блуждают. И назвали люди такие
звезды планетами.
<1931>
--------
Была страшно тёмная ночь. Звёзды, правда, сияли, да не светили. Ничего
нельзя было разглядеть. Может быть, тут рядом дерево стоит, а может быть,
лев, а может быть. слон, а может быть, и ничего нет. Но вот взошла луна и
стало светло. Тогда стало возможным разглядеть скалу, а в скале пещеру, а
налево поле, а направо речку, а за речкой лес.
Из пещеры вылезли на четверинках две обезьяны, потом поднялись, встали
на задние ноги и пошли валкой походкой, размахивая длинными руками.
<1931>
--------
В 2 часа дня на Невском проспекте или, вернее, на проспекте 25-го
Октября ничего особенного не случилось. Нет-нет, тот человек возле "Колизея"
остановился просто случайно. Может быть, у него развязался сапог или, может
быть, он хочет закурить. Или нет, совсем не то! Он просто приезжий и не
знает куда идти. Но где же его вещи? Да нет, постойте, вот он поднимает
зачем-то голову, будто хочет посмотреть в третий этаж, даже в четвертый,
даже в пятый. Нет, смотрите, он просто чихнул и теперь идет дальше. Он
немножечко сутул и держит плечи приподнятыми. Его зеленое пальто раздувается
от ветра. Вот он свернул на Надеждинскую и пропал за углом.
Восточный человек, чистильщик сапог, посмотрел ему вслед и разгладил
рукой свои пышные черные усы.
Его пальто длинное, плотное, сиреневого цвета не то в клетку, не то в
полоску, не то, черт подери, в горошину.
<1931>
--------
Воронин (вбегая):
Остановка истории!
Люди бегут по улице!
На Неве стреляют из пушек!
Степанов (подскакивая на стуле):
Которое сегодня число?
Воронин:
Девятнадцатое марта!
Степанов (падая на пол):
Проспал! Проспал!
<1933>
--------
Тут все начали говорить по-своему.
Хвилищевский подошёл к дереву и поцарапал кору. Из коры выбежал муравей
и упал на землю. Хвилищевский нагнулся, но муравья не было видно.
В это время Факиров ходил взад и вперёд. Лицо Факирова было строго,
ломать придется.
И вообще с ним по рассеянности стали случаться несчастья.
Один раз в гостях он прошел сквозь стену из столовой в гостиную, а с
той стороны, в гостиной стояла ваза. Он ее при прохождении столкнул, разбил,
получился скандал.
А кончил он трагически. Он был в четвертом этаже и пошел сквозь стену,
да не ту, вышел на улицу, да и свалился с четвертого этажа, разбился и умер.
Так кончилась бесцельная жизнь ленинградского физкультурника Ивана
Сергеича.
<Конец 1929 -- начало 1930 года>
--------
Тетерник (входя и здороваясь):
Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!
Камушков:
Вы однако не очень точны. Мы ждем вас уже порядочно.
Грек:
Да-да-да. Мы вас поджидаем.
Лампов:
Ну говори, чего опоздал?
Тетерник (смотря на часы):
Да разве я опоздал? Да, вообще-то есть... Ну ладно!
Камушков:
Хорошо. Я продолжаю.
Грек:
Да-да-да. Давайте, правда.
Все рассаживаются по своим местам и замолкают.
Камушков:
Не говоря по нескольку раз об одном и том же, скажу: мы должны выдумать
название.
Грек и Лампов:
Слышали!
Камушков (передразнивая):
Слышали! Вот и нужно название выдумать. Грек!
Грек встает.
Камушков:
Какое ты выдумал название?
Грек:
Ныпырсытет.
Камушков:
Не годится. Ну подумай сам -- что же это за название такое? Не звучит,
ничего не значит, глупое.-- Да встань ты как следует! -- Ну теперь говори:
почему ты предложил это глупое название?
Грек:
Да-да-да. Название, верно, не годится.
Камушков:
Сам понимаешь. Садись.-- Люди, надо выдумать хорошее название. Лампов!
(Лампов встает.) Какое название ты предлагаешь?
Лампов:
Предлагаю: "Краковяк". Или "Студень", или "Мой Савок". Что? не
нравится? Ну тогда: "Вершина всего", "Глицириновый отец", "Мортира и
свеча"...
Камушков (махая руками):
Садись! Садись!..
26 декабря 1929 года
--------
Муж:
Я выпорол свою дочь, а сейчас буду пороть жену.
Жена и дочь (из-за двери):
Бэбэбэбэбэ! Мэмэмэмэмэ!
Муж:
Иван! Камердинер Иван!
Входит Иван. У Ивана нет рук.
Иван:
Так точно!
Муж:
Где твои руки, Иван?!
Иван:
В годы войны утратил их в пылу сражения!
<1933-1914>
--------
Журнал "Тапир" основан Даниилом Ивановичем Хармсом. Сотрудничать в
журнале может всякий человек, достигший совершеннолетия, но право приема или
отклонения материала принадлежит всецело одному Даниилу Ивановичу Хармсу.
Сотрудничать в журнале могут также и покойники из коих главными и
почетными будут
1) Козьма Петрович Прутков и
2) Густав Мейринк.
В журнале "Тапир" не допускаются вещи содержания:
1) Антирелигиозного
2) Либерального
3) Антиалкогольного
4) Политического
5) Сатирического
6) Пародийного
Желающим сотрудничать в "Тапире" следует запомнить, что каждая вещь
должна удовлетворять шести условиям запрещения и быть такой величины, чтобы
умещалась на двух столбцах одной журнальной страницы. Выбор страницы
производится Д. И. Хармсом.
Оплата:
I проза: за 1 стран.-- 1 руб., за 1 колонку -- 50 коп., за 1/4 кол.--
25 коп.
II стихи: 2 коп. за строчку.
Журнал из помещения квартиры Д. И. Хармса не выносится. За прочтение
номера "Тапира" читатель платит Д. И. Хармсу 5 копеек. Деньги поступают в
кассу Д. И. Хармса. Об этих деньгах Д. И. Хармс никому отчета не отдает.
За Д. И. Хармсом сохраняется право повышения и понижения гонорара за
принятие в журнал вещи, а также повышения и понижения платы за прочтение
номера, но с условием, что всякое такое повышение и понижение будет
оговорено в номере предыдущем:
Желающие могут заказать Д. И. Хармсу копию с "Тапира".
I-ая коп. с одного -- стоит 100 руб.
II-ая коп.-- 150, III -- 175, IV -- 200 и т.д.
--------
На набережной нашей реки собралось очень много народу. В реке тонул
командир полка Сепунов. Он захлебывался, выскакивал из воды по живот, кричал
и опять тонул в воде. Руками он колотил во все стороны и опять кричал, чтоб
его спасли.
Народ стоял на берегу и мрачно смотрел.
-- Утонет,-- сказал Кузьма.
-- Ясно, что утонет,-- подтвердил человек в картузе.
И действительно, командир полка утонул.
Народ начал расходиться.
<1-6 июня 1929>
--------
Некий инженер задался целью выстроить поперёк Петербурга огромную
кирпичную стену. Он обдумывает, как это совершить, не спит ночами и
рассуждает. Постепенно образуется кружок мыслителей-инженеров и
вырабатывается план постройки стены. Стену решено строить ночью, да так,
чтобы в одну ночь всё и построить, чтобы она явилась всем сюрпризом.
Созываются рабочие. Идёт распределение. Городские власти отводятся в
сторону, и наконец настаёт ночь, когда эта стена должна быть построена. О
постройке стены известно только четырём человекам. Рабочие и инженеры
получают точное распоряжение, где кому встать и что сделать. Благодаря
точному расчёту, стену удаётся выстроить в одну ночь. На другой день в
Петербурге переполох. И сам изобретатель стены в унынии. На что эту стену
применить, он и сам не знал.
<1929-1930>
--------
Иван Григорьевич Кантов шёл, опираясь на палку и переступая важно,
по-гусиному. Он шел по Гусеву переулку и нёс под мышкой гуся.
-- Куда идёшь? -- окликнул Ивана Григорьевича Пономарёв.
-- Туда вот -- сказал Иван Григорьевич Кантов.
-- Можно и мне с тобой идти? -- спросил Пономарёв.
-- Можно,-- сказал Иван Григорьевич Кантов.
Оба пришли на рынок.
Около рынка сидела собака и зевала.
-- Посмотри, Кантов, какая собака,-- сказал Пономарёв.
-- Очень смешная,-- сказал Кантов.
-- Эй, собачка, пойди сюда! -- крикнул Пономарёв и поцокал зубами.
Собака перестала зевать и пошла к Пономарёву сначала обыкновенно, потом
очень тихо, потом ползком, потом на животе, а потом перевернулась брюхом
вверх и на спине подползла к Пономареву.
-- Очень скромная собачка,-- сказал Пономарёв,-- Я возьму её себе.
<Конец декабря 1929 -- 2 января 1930>
--------
I.
Мы лежали на кровати. Она к стенке на горке лежала, а я к столику
лежал. Обо мне можно сказать только два слова: торчат уши. Она знала всё.
II.
Вилка это? или ангел? или сто рублей? Нона это. Вилка мала. Ангел
высок. Деньги давно кончились. А Нона -- это она. Она одна Нона. Было шесть
Нон, и она одна из них.
III.
Подошла собака в маленькой шапочке. Шаги раздавались и купались. Муха
открывала окна. Давайте посмотрим в окно!
IV.
Нам в окне ничего не видать. Тебе что-нибудь видать? Мне ничего не
видать, а тебе? Мне видать лыжи. А кто на лыжах? Солдат на лыжах, и ремень у
него через плечо, а сам он не подпоясан.
1930
--------
Давайте посмотрим в окно: там увидим рельсы, идущие в одну и в другую
сторону. По рельсам ходят трамваи. В трамваях сидят люди и считают по
пальцам, сколько футов они проехали, ибо плата за проезд взымается по футам.
Теперь посмотрим в трубу: там заметим небольшую лепёшечку, то светлую, то
тёмную. Господа, это не лепёшечка, а шар.
В это время на дощечке стояли три предмета: графин, болид и человек в
синем галстуке.
Графин сказал: Господа же, посмотрим в мемецкую землю.
Где? -- рухнул болид.
На том шаре, который виден в трубу,-- сказал графин. Этот шар есть
земля.
Человек: Я житель земли.
Болид: Я житель пространства.
Графин: А я житель рая.
Все три замолчали и мимо них никто не прошел, не проехал и не пролетел.
Графин сказал:
-- О Че! О Чело! О Челоче! скажи мне как у вас живут? Что делают?
Человек сказал, открывая рот:
Я человек с Земли. Вы это все знаете. Я не мемец. Я сосед мемцев -- я
русский. Меня зовут Григорьев. Хотите я вам всё расскажу?
Из воды вышли три мужика и крикнули, топнув ногами:
Пожалуйсто!
Человек начал:
Вот я прихожу в кооператив и говорю: дайте мне вон ту баночку с
кильками. А мне говорят: Килек нет, это пустые банки. Я им говорю: Да что же
это вы головы морочите. А они мне отвечают: Это не от нас. А от кого же? Это
от недостатка продуктов, потому что весь парнокопытный скот угнали киргизы.
А овощи есть? -- спросил я. Нет и овощей. Раскупили. Молчи Григорьев.
Человек закончил:
Я Григорьев замолчал
С этих пор несу трубу
Я смотрю в неё смотрю
вижу дым грядущих труб.
всё.
1930
--------
Едет трамвай. В трамвае едут 8 пассажиров. Трое сидят: двое справа и
один слева. А пятеро стоят и держатся за кожаные вешалки: двое стоят справа,
а трое слева. Сидящие группы смотрят друг на друга, а стоящие стоят друг к
другу спиной. Сбоку на скамейке стоит кондукторша. Она маленького роста и
если бы она стояла на полу, ей бы не достать сигнальной верёвки. Трамвай
едет и все качаются.
В окнах проплывают Биржевой мост, Нева и сундук. Трамвай
останавливается, все падают вперёд и хором произносят: "Сукин сын!"
Кондукторша кричит: "Марсово поле!"
В трамвае входит новый пассажир, и громко говорит: "Продвиньтесь,
пожалуйста!" Все стоят молча и неподвижно. "Продвиньтесь, пожалуйста!" --
кричит новый пассажир. "Пройдите вперед, впереди свободно!" -- кричит
кондукторша. Впереди стоящий пассажир басом говорит, не поворачивая головы и
продолжая глядеть в окно: "А куда тут продвинешься, что ли, на тот свет".
Новый пассажир: "Разрешите пройти". Стоящие пассажиры лезут на колени
сидящим и новый пасажир проходит по свободному трамваю до середины, где и
останавливается. Остальные пассажиры опять занимают прежнее положение. Новый
пассажир лезет в карман, достает кошелёк, вынимает деньги и просит
пассажиров передать деньги кондукторше. Кондукторша берёт деньги и
возвращает обратно билет.
<Декабрь 1930>
--------
Бобров шёл по дороге и думал: почему, если в суп насыпать песку, то суп
становится невкусным.
Вдруг он увидел, что на дороге сидит очень маленькая девочка, держит в
руках червяка, и громко плачет.
-- О чем ты плачешь? -- спросил Бобров маленькую девочку.
-- Я не плачу, а пою,-- сказала маленькая девочка.
-- А зачем же ты так поёшь? -- спросил Бобров.
-- Чтобы червяку весело было,-- сказала девочка,-- а зовут меня Наташа.
-- Ах вот как? -- удивился Бобров.
-- Да, вот как,-- сказала девочка,-- до свидание,-- вскочила на
велосипед и уехала.
-- Такая маленькая, а уже на велосипедах катается,-- подумал Бобров.
<1930>
--------
В одном городе, но я не скажу в каком, жил человек, звали его Фома
Петрович Пепермалдеев. Роста он был обыкновенного, одевался просто и
незаметно, большей частью ходил в серой толстовке и темно-синих брюках, на
носу носил круглые металлические очки, волосы зачёсывал на пробор, усы и
бороду брил и в общем был человеком совершенно незаметным.
Я даже не знаю, чем он занимался: то ли служил где-то на почте, то ли
работал кем-то на лесопильном заводе. Знаю только, что каждый день он
возвращался домой в половине шестого и ложился на диван отдохнуть и поспать
часок. Потом вставал, кипятил в электрическом чайнике воду и садился пить
чай с пшеничным хлебцем.
<1930-1931>
--------
В бывшей Архангельской губернии, ныне Автономной области Коми, есть
место, называемое Престол. Тут река Печора, принимая в себя воды рек Ижма и
Космы со звоном стукается в левый берег и поворачивается к северу. Почему
это место называется престол. неизвестно. Но судя по тому, что немного южнее
течет маленькая речка, вернее ручеек по имени Престанка, а ещё южнее стоит
холмик по имени Престик, название Престол вряд ли происходит от слова
престол, но должно быть и Престол и Престанка и Престик происходят от
какого-то третьего слова, начинающегося звуком прест.
От Престола к югу идет горная цепь, длиной в полтораста километров. На
юге горная цепь расширяется, потом расцепляется на две цепи, бежит так на
протяжении пятидесяти километров и снова смыкается. Таким образом, горная
петля окружает собой котловину длиной в 38, а шириной в 14 километров.
На западном хребте возвышается гора Пок-ю-из. С этой горы можно
оглядеть всю котловину.
Котловина состоит из четырех сосновых лесочков и маленькой пустыньки.
<1930-1933>
--------
Как странно, как это невыразимо странно, что за стеной, вот этой
стеной, на полу сидит человек, вытянув длинные ноги в рыжих сапогах и со
злым лицом.
Стоит только пробить в стене дырку и посмотреть в неё и сразу будет
видно, как сидит этот злой человек.
Но не надо думать о нём. Что он такое? Не есть ли он частица мертвой
жизни, залетевшая к нам из воображаемых пустот? Кто бы он ни был, Бог с ним.
22 июня 1931 года
--------
Да, сегодня я видел сон о собаке.
Она лизала камень, а потом побежала к реке и стала смотреть в воду.
Она там видела что-нибудь?
Зачем она смотрит в воду?
Я закурил папиросу. Осталось ещё только две.
Я выкурю их, и больше у меня нет.
И денег нет.
Где я буду сегодня обедать?
Утром я могу выпить чай: у меня есть ещё сахар и булка. Но папирос уже
не будет. И обедать негде.
Надо скорее вставать. Уже половина третьего.
Я закурил вторую папиросу и стал думать, как бы мне сегодня пообедать.
Фома в семь часов обедает в Доме Печати. Если придти в Дом Печати ровно
в семь часов, встретить там Фому и сказать ему: "Слушай, Фома Антоныч, я
хотел бы, чтобы ты накормил меня сегодня обедом. Я должен был получить
сегодня деньги, но в сберегательной кассе нет денег". Можно занять десятку у
профессора. Но профессор, пожалуй, скажет: "Помилуйте, я вам должен, а вы
занимаете. Но сейчас у меня нет десяти. Я могу дать вам только три". Или
нет, профессор скажет: "У меня сейчас нет ни копейки". Или нет, профессор
скажет не так, а так: "Вот вам рубль, и больше я вам ничего не дам. Ступайте
и купите себе спичек".
Я докурил папиросу и начал одеваться.
Звонил Володя. Татьяна Александровна сказала про меня, что она не может
понять, что во мне от Бога и что от дурака.
Я надел сапоги. На правом сапоге отлетает подметка.
Сегодня воскресение.
Я иду по Литейному мимо книжных магазинов. Вчера я просил о чуде.
Да-да, вот если бы сейчас произошло чудо.
Начинает идти полуснег-полудождь. Я останавливаюсь у книжного магазина
и смотрю на витрину. Я прочитываю десять названий книг и сейчас же их
забываю.
Я лезу в карман за папиросами, но вспоминаю, что у меня их больше нет.
Я делаю надменное лицо и быстро иду к Невскому, постукивая тросточкой.
Дом на углу Невского красится в отвратительную желтую краску.
Приходится свернуть на дорогу. Меня толкают встречные люди. Они все недавно
приехали из деревень и не умеют ещё ходить по улицам. Очень трудно отличить
их грязные костюмы и лица. Они топчутся во все стороны, рычат и толкаются.
Толкнув нечаянно друг друга, они не говорят "простите", а кричат друг другу
бранные слова.
На Невском страшная толчея на панелях. На дороге же довольно тихо.
Изредка проезжают грузовики и грязные легковые автомобили.
Трамваи ходят переполненные. Люди висят на подножках. В трамвае всегда
стоит ругань. Все говорят друг другу "ты". Когда открывается дверца, то из
вагона на площадку веет теплый и вонючий воздух. Люди вскакивают и
соскакивают в трамвай на ходу. Но этого делать ещё не умеют, и скачут задом
наперед. Часто кто-нибудь срывается и с ревом и руганью летит под трамвайные
колеса. Милиционеры свистят в свисточки, останавливают вагоны и штрафуют
прыгнувших на ходу. Но как только трамвай трогается, бегут новые люди и
скачут на ходу, хватаясь левой рукой за поручни.
Сегодня я проснулся в два часа дня. Я лежал на кровати до трех, не в
силах встать. Я обдумывал свой сон: почему собака посмотрела в реку и что
она там увидела. Я уверял себя, что это очень важно -- обдумать сон до
конца. Ноя не мог вспомнить, что я видел дальше во сне, и я начинал думать о
другом.
Вчера вечером я сидел за столом и много курил. Передо мной лежала
бумага, чтобы написать что-то. Но я не знал, что мне надо написать. Я даже
не знал, должны быть это стихи, или рассказ, или рассуждение. Я ничего не
написал и лег спать. Но я долго не спал. Мне хотелось узнать, что я должен
был написать. Я перечислял в уме все виды словесного искусства, но я не
узнал своего вида. Это могло быть одно слово, а может быть, я должен был
написать целую книгу. Я просил Бога о чуде, чтобы я понял, что мне нужно
написать. Но мне начинало хотеться курить. У меня оставалось всего четыре
папиросы. Хорошо бы хоть две, нет, три оставить на утро.
Я сел на кровать и закурил.
Я просил Бога о каком-то чуде.
Да-да, надо чудо. Все равно какое чудо.
Я зажег лампу и посмотрел вокруг. Все было по-прежнему.
Но ничего и не должно было измениться в моей комнате.
Должно измениться что-то во мне.
Я взглянул на часы. Три часа семь минут. Значит, спать я должен по
крайней мере до половины двенадцатого. Скорей спать!
Я потушил лампу и лег.
Нет, я должен лечь на левый бок.
Я лег на левый бок и стал засыпать.
Я смотрю в окно и вижу, как дворник метет улицу.
Я стою радом с дворником и говорю ему, что, прежде, чем написать
что-либо, надо знать слова, которые надо написать.
По моей ноге скачет блоха.
Я лежу лицом на подушке с закрытыми глазами и стараюсь заснуть. Но
слышу, как скачет блоха, и слежу за ней. Если я шевельнусь, я потеряю сон.
Но вот я должен поднять руку и пальцем коснуться лба. Я поднимаю руку и
касаюсь пальцем лба. И сон прошел.
Мне хочется перевернуться на правый бок, но я должен лежать на левом.
Теперь блоха ходит по спине. Сейчас она укусит.
Я говорю: Ох, ох.
Закрытыми глазами я вижу, как блоха скачет по простыне, забирается в
складочку и там сидит смирно, как собачка.
Я вижу всю мою комнату, но не сбоку, не сверху, а всю сразу, зараз. Все
предметы оранжевые.
Я не могу заснуть. Я стараюсь ни о чем не думать. Я вспоминаю, что это
невозможно, и стараюсь не напрягать мысли. Пусть думается о чем угодно. Вот
я думаю об огромной ложке и вспоминаю басню о татарине, который видел во сне
кисель, но забыл взять в сон ложку. А потом увидел ложку, но забыл...
забыл... забыл... Это я забыл, о чем я думал. Уж не сплю ли я? Я открыл для
проверки глаза.
Теперь я проснулся. Как жаль, ведь я уже засыпал и забыл, что это мне
так нужно. Я должен снова стараться заснуть. Сколько усилий пропало зря. Я
зевнул.
Мне стало лень засыпать.
Я вижу перед собой печку. В темноте она выглядит темно-зеленой. Я
закрываю глаза. Но печку видеть продолжаю. Она совершенно темно-зеленая. И
все предметы в комнате темно-зеленые. Глаза у меня закрыты, но я моргаю, не
открывая глаз.
"Человек продолжает моргать с закрытыми глазами,-- думаю я.-- Только
спящий не моргает".
Я вижу свою комнату и вижу себя, лежащего на кровати. Я покрыт одеялом
почти с головой. Едва только торчит лицо.
В комнате всё серого тона.
Это не цвет, это только схема цвета. Вещи загрунтованы для красок. Но
краски сняты. Но эта скатерть на столе хоть и серая, а видно, что она на
самом деле голубая. И этот карандаш хоть и серый, а на самом деле он желтый.
-- Заснул,-- слышу я голос.
25 октября 1931 года, воскресение
--------
К одному из домов, расположенных на одной из обыкновенных Ленинградских
улиц, подошёл обыкновенный с виду молодой человек, в обыкновенном чёрном
двубортном пиджаке, простом синем вязаном галстуке и маленькой фетровой
шапочке коричневого цвета. Ничего особенного в этом молодом человеке не
было, разве только то, что плечи его были немного узки, а ноги немного
длинны, да курил он не папиросу, а трубку; и даже девицы, стоявшие под
воротней, сказали ему вслед: "тоже американец!" Но молодой человек сделал
вид, что не слыхал этого замечания и спокойно вошёл в подъезд. Войдя в
подъезд, он сунул трубку в карман, снял с головы шапочку, но сейчас же надел
её опять, потом вошёл по лестнице, шагая через две ступеньки, на третий
этаж. Тут он подошёл у двери, на которой висела бумажка, а на бумажке было
написано жирными печатными буквами: "Яков Иванович 8итон". Буквы были
нарисованы чёрной тушью, очень тщательно, но расположены были криво. И слово
8итон начиналось не с буквы Ф, а с 8иты, которая была похожа на колесо с
одной перекладиной.
Молодой человек подошёл к двери совсем вплотную, так, что коснулся её
коленями, вынул французский ключ и отпер им замок. Из квартиры послышался
визгливый собачий лай, но когда молодой человек вошёл в прихожую, к нему
подбежали две маленькие черные собачки, и ткнувшись носами в его ноги,
замолчали и весело убежали по коридору. Молодой человек молча прошёл в свою
комнату, на дверях которой было также написано: "Яков Иванович 8итон".
Молодой человек закрыл за собой дверь, повесил шляпу на крюк и сел в кресло
возле стола. Немного погодя он закурил трубку и принялся читать какую-то
книгу. Потом он сел за стол, на котором лежали записные книжки и листы
чистой бумаги, стояла высокая лампа с зелёным абажуром, подносик с
различными чернильницами, хрустальный стакан с карандашами и перьями и
круглая деревянная пепельница. Так, ничего не делая, он просидел за столом
часа три и даже по лицу не было видно, чтобы он о чём-нибудь думал. Часов в
двенадцать он лёг спать. В кровати он ещё с час перелистывал какую-то книгу,
а потом отложил её в сторону и потушил свет.
На другой день Яков Иванович проснулся в 10 часов. Рядом с кроватью, на
стуле стоял телефон и звонил. Яков Иванович взял трубку.
-- Я слушаю,-- сказал Яков Иванович.-- Здравствуйте, Вера Никитишна.
Спасибо, что вы меня разбудили...
<1931>
--------
Вот я сижу на стуле. А стул стоит на полу. А пол приделан к дому. А дом
стоит на земле. А земля тянется во все стороны, и направо, и налево, и
вперед и назад. А кончается она где-нибудь?
Ведь не может же быть, чтоб нигде не кончалась! Обязательно где-нибудь
да кончается! А дальше что? Вода? А земля по воде плавает? Так раньше люди и
думали. И думали, что там, где вода кончается, там она вместе с небом
сходится.
И действительно, если встать на пароходе в море, где ничего не мешает
кругом смотреть, то так и кажется, что где-то очень далеко небо опускается
вниз и сходится с водою.
А небо казалось людям большим твёрдым куполом, сделанным из чего-то
прозрачного, вроде стекла. Но тогда ещё стекла не знали и говорили, что небо
сделано из хрусталя. И называли небо твердью, И думали люди, что небо или
твердь есть самое прочное, самое неизменное. Всё может измениться, а твердь
не изменится. И до сих пор, когда мы хотим сказать про что-нибудь, что не
должно меняться, мы говорим: это надо утвердить.
И видели люди, как по небу движутся солнце и луна, а звёзды стоят
неподвижно. Стали люди к звездам внимательнее приглядываться и заметили, что
звёзды расположены на небе фигурами. Вот семь звезд расположены в виде
кастрюли с ручкой, вот три звезды прямо одна за другой стоят как по линейке.
Научились люди одну звезду от другой отличать и увидели, что звезды тоже
движутся, но только все зараз, будто они к небу прикреплены и вместе с самим
небом движутся. И решили люди, что небо вокруг земли вертится.
Разделили тогда люди всё небо на отдельные звёздные фигуры и каждую
фигуру назвали созвездием и каждому созвездию своё имя дали.
Но только видят люди, что не все звезды вместе с небом двигаются, а
есть и такие, которые между другими звездами блуждают. И назвали люди такие
звезды планетами.
<1931>
--------
Была страшно тёмная ночь. Звёзды, правда, сияли, да не светили. Ничего
нельзя было разглядеть. Может быть, тут рядом дерево стоит, а может быть,
лев, а может быть. слон, а может быть, и ничего нет. Но вот взошла луна и
стало светло. Тогда стало возможным разглядеть скалу, а в скале пещеру, а
налево поле, а направо речку, а за речкой лес.
Из пещеры вылезли на четверинках две обезьяны, потом поднялись, встали
на задние ноги и пошли валкой походкой, размахивая длинными руками.
<1931>
--------
В 2 часа дня на Невском проспекте или, вернее, на проспекте 25-го
Октября ничего особенного не случилось. Нет-нет, тот человек возле "Колизея"
остановился просто случайно. Может быть, у него развязался сапог или, может
быть, он хочет закурить. Или нет, совсем не то! Он просто приезжий и не
знает куда идти. Но где же его вещи? Да нет, постойте, вот он поднимает
зачем-то голову, будто хочет посмотреть в третий этаж, даже в четвертый,
даже в пятый. Нет, смотрите, он просто чихнул и теперь идет дальше. Он
немножечко сутул и держит плечи приподнятыми. Его зеленое пальто раздувается
от ветра. Вот он свернул на Надеждинскую и пропал за углом.
Восточный человек, чистильщик сапог, посмотрел ему вслед и разгладил
рукой свои пышные черные усы.
Его пальто длинное, плотное, сиреневого цвета не то в клетку, не то в
полоску, не то, черт подери, в горошину.
<1931>
--------
Воронин (вбегая):
Остановка истории!
Люди бегут по улице!
На Неве стреляют из пушек!
Степанов (подскакивая на стуле):
Которое сегодня число?
Воронин:
Девятнадцатое марта!
Степанов (падая на пол):
Проспал! Проспал!
<1933>
--------
Тут все начали говорить по-своему.
Хвилищевский подошёл к дереву и поцарапал кору. Из коры выбежал муравей
и упал на землю. Хвилищевский нагнулся, но муравья не было видно.
В это время Факиров ходил взад и вперёд. Лицо Факирова было строго,