Страница:
Через несколько дней после похорон Элен отправилась на фирму, где Фил работал менеджером по сбыту продукции – лаков и красок. Она испытала потребность увидеть людей, близко знавших ее мужа, поделиться с ними, рассказать, что произошло в воскресенье. Может быть, покаяться… Ведь она считалась лучшим кулинаром в Уэстчестере, а ухитрилась сжечь апельсиновый пирог. Она так и начала при виде Лью Свана, управляющего фирмой.
– Школьный автобус врезался в «бьюик». Его больше нет. Нет его больше, Лью. Он ушел от меня.
– От всех нас тоже, – сказал Сван.
Элен молча кивнула. Нет-нет, слова управляющего не задели ее – на работе Фила любили, с ним считались. Ее муж был человек энергичный, предприимчивый, со здоровыми амбициями, способный много работать для пользы дела. Этакий серый пиджак с золотыми идеями в голове. Лью Сван сам был из того же теста, разве что более ограничен. Его интересы дальше лакокрасочного производства и оформительского ремесла не распространялись. Сочувствие его было искренним. Но – и Элен сразу ощутила это – больше говорить им было не о чем. Она вздохнула и спросила:
– Я бы хотела забрать вещи Фила, – потом добавила, – из его кабинета…
– Да, конечно, – с готовностью откликнулся Лью, однако в следующее мгновение он стушевался. – Подожди немного, – попросил он Элен, а сам быстро прошел в кабинет своего бывшего заместителя и первым делом вытащил из верхнего левого ящика письменного стола толстый конверт из плотной бумаги.
За несколько месяцев до трагедии Фил предупредил Лью: «Если со мной что-нибудь случится, сразу уничтожь этот пакет. Он ни в коем случае не должен попасть в руки Элен. Есть вещи, которые женам знать не полагается», – и Фил тогда с заговорщическим видом подмигнул товарищу.
…Льюис несколько секунд, держа конверт в руках, постоял в раздумьи. Что с ним делать? Затем напечатал на нем: «Фил Дурбан. Личное», – и спрятал в шкаф в соседнем кабинете, которым совсем недавно пользовался отец Лью и который с того момента, как старший Сван занялся строительным бизнесом, стоял пустым. Он спрятал конверт на полке стенного шкафа для одежды – мысль о том, что его следует уничтожить, даже не пришла ему в голову, ведь формально эти бумаги принадлежали Элен. Также очевидно было то, что сейчас не самая подходящая пора вручить его миссис Дурбан, тем более, что теперь никто не может сказать, что там находится. Лью решил было открыть конверт, затем решительно положил на место – что-то недостойное было в заглядывании в бумаги покойного товарища. Пусть секреты Фила Дурбана умрут вместе с ним. Он вышел из отцовского кабинета и направился в свой офис, где его ждала Элен.
– Вы бы смогли приехать в город? – Эл Шелдрок спросил миссис Дурбан по телефону. Эл был доверенным лицом Фила по финансовым вопросам – он оплачивал расходы, пока Элен не открыла собственный счет. Уже во время похорон ее неприятно удивило то обстоятельство, что сама расплачиваться она не имеет права.
– Через две недели, считая от сегодняшнего дня, вас устроит? – в свою очередь поинтересовалась Элен, стараясь как можно дальше оттянуть этот визит. Она боялась встречи с Элом, боялась всяких цифр, особенно пугала ее необходимость самостоятельно принимать решения. Фил всегда держал бюджет семьи в своих руках, всегда сам расплачивался по счетам. Элен с момента окончания колледжа не занималась финансами, никогда не имела дело с ипотекой – ведь за дом им еще предстояло платить, – никогда не покупала вещей, стоивших дороже зимнего пальто, но и в этих случаях она всегда советовалась с мужем, который, по существу, давал добро на ту или иную покупку. Муж постоянно твердил, что о бюджете семьи ей и знать ничего не надо. Деньги не должны ее заботить – Элен, в общем-то, была согласна с ним. Общественное мнение в ту пору с подозрением относилось к самостоятельности женщины в денежных вопросах – все равно, мол, они в этом ничего не смыслят.
– Две недели? Прекрасно! – ответил Эл. Элен перевела дух. Хотя, с другой стороны, что ей беспокоиться, – Фил застраховал свою жизнь на сто тысяч долларов.
Сто тысяч долларов!
Тебе не о чем будет беспокоиться, – не раз говаривал он ей.
Сто тысяч долларов! И это в 1959 году, когда платье на заказ стоило 49 долларов, фунт филе говядины – 95 центов.
Сто тысяч – это целое состояние!..
Тебе не о чем беспокоиться, даже если со мной что-нибудь случится. Сколько раз Фил твердил ей об этом. Конечно, никто из них и помыслить не мог, что с ними «что-нибудь случится». Но это произошло.
Все равно, у нее есть сто тысяч, и она может не беспокоиться о будущем…
3
4
– Школьный автобус врезался в «бьюик». Его больше нет. Нет его больше, Лью. Он ушел от меня.
– От всех нас тоже, – сказал Сван.
Элен молча кивнула. Нет-нет, слова управляющего не задели ее – на работе Фила любили, с ним считались. Ее муж был человек энергичный, предприимчивый, со здоровыми амбициями, способный много работать для пользы дела. Этакий серый пиджак с золотыми идеями в голове. Лью Сван сам был из того же теста, разве что более ограничен. Его интересы дальше лакокрасочного производства и оформительского ремесла не распространялись. Сочувствие его было искренним. Но – и Элен сразу ощутила это – больше говорить им было не о чем. Она вздохнула и спросила:
– Я бы хотела забрать вещи Фила, – потом добавила, – из его кабинета…
– Да, конечно, – с готовностью откликнулся Лью, однако в следующее мгновение он стушевался. – Подожди немного, – попросил он Элен, а сам быстро прошел в кабинет своего бывшего заместителя и первым делом вытащил из верхнего левого ящика письменного стола толстый конверт из плотной бумаги.
За несколько месяцев до трагедии Фил предупредил Лью: «Если со мной что-нибудь случится, сразу уничтожь этот пакет. Он ни в коем случае не должен попасть в руки Элен. Есть вещи, которые женам знать не полагается», – и Фил тогда с заговорщическим видом подмигнул товарищу.
…Льюис несколько секунд, держа конверт в руках, постоял в раздумьи. Что с ним делать? Затем напечатал на нем: «Фил Дурбан. Личное», – и спрятал в шкаф в соседнем кабинете, которым совсем недавно пользовался отец Лью и который с того момента, как старший Сван занялся строительным бизнесом, стоял пустым. Он спрятал конверт на полке стенного шкафа для одежды – мысль о том, что его следует уничтожить, даже не пришла ему в голову, ведь формально эти бумаги принадлежали Элен. Также очевидно было то, что сейчас не самая подходящая пора вручить его миссис Дурбан, тем более, что теперь никто не может сказать, что там находится. Лью решил было открыть конверт, затем решительно положил на место – что-то недостойное было в заглядывании в бумаги покойного товарища. Пусть секреты Фила Дурбана умрут вместе с ним. Он вышел из отцовского кабинета и направился в свой офис, где его ждала Элен.
– Вы бы смогли приехать в город? – Эл Шелдрок спросил миссис Дурбан по телефону. Эл был доверенным лицом Фила по финансовым вопросам – он оплачивал расходы, пока Элен не открыла собственный счет. Уже во время похорон ее неприятно удивило то обстоятельство, что сама расплачиваться она не имеет права.
– Через две недели, считая от сегодняшнего дня, вас устроит? – в свою очередь поинтересовалась Элен, стараясь как можно дальше оттянуть этот визит. Она боялась встречи с Элом, боялась всяких цифр, особенно пугала ее необходимость самостоятельно принимать решения. Фил всегда держал бюджет семьи в своих руках, всегда сам расплачивался по счетам. Элен с момента окончания колледжа не занималась финансами, никогда не имела дело с ипотекой – ведь за дом им еще предстояло платить, – никогда не покупала вещей, стоивших дороже зимнего пальто, но и в этих случаях она всегда советовалась с мужем, который, по существу, давал добро на ту или иную покупку. Муж постоянно твердил, что о бюджете семьи ей и знать ничего не надо. Деньги не должны ее заботить – Элен, в общем-то, была согласна с ним. Общественное мнение в ту пору с подозрением относилось к самостоятельности женщины в денежных вопросах – все равно, мол, они в этом ничего не смыслят.
– Две недели? Прекрасно! – ответил Эл. Элен перевела дух. Хотя, с другой стороны, что ей беспокоиться, – Фил застраховал свою жизнь на сто тысяч долларов.
Сто тысяч долларов!
Тебе не о чем будет беспокоиться, – не раз говаривал он ей.
Сто тысяч долларов! И это в 1959 году, когда платье на заказ стоило 49 долларов, фунт филе говядины – 95 центов.
Сто тысяч – это целое состояние!..
Тебе не о чем беспокоиться, даже если со мной что-нибудь случится. Сколько раз Фил твердил ей об этом. Конечно, никто из них и помыслить не мог, что с ними «что-нибудь случится». Но это произошло.
Все равно, у нее есть сто тысяч, и она может не беспокоиться о будущем…
3
Кабинет Фила, в сущности, являлся предметным воплощением его личности. Здесь еще бродил его дух – хозяин вышел, но вот-вот вернется, – вещи, с которыми он сроднился, к которым испытывал пристрастье. В этом небольшом, со вкусом оформленном помещении можно было почувствовать его увлечения, антипатии и… тайные пороки.
На письменном столе, лицом к входящему, красовался портрет Элен в серебряной рамке. В углу еще один любительский снимок жены, сделанный в Вермонте. В тот субботний день они с утра отправились кататься на лыжах. Вернулись за полдень… Тогда он и щелкнул ее – Элен была в обвисшем громадном мужнем свитере ручной вязки, в лыжной кепке с большим козырьком, надвинутой на самые брови. Разрумянившаяся, с ослепительной улыбкой, затмившей ее прекрасные глаза… Элен вздохнула… Разве можно забыть тот уик-энд. После возвращения на базу разыгралась пурга… Фил купил бутылку красного вина, и они заперлись в домике, разожгли камин и принялись за вино и любовь. Потом, утомленные, заснули; пробудились уже затемно, зверски голодные… Толкнулись в дверь, но не смогли открыть ее. Снегом замело… Пришлось довольствоваться плиткой шоколада, яблоком и баночкой соуса, который Элен купила в магазине сувениров. И вновь отдались любви… Тот уик-энд вместо двух дней продолжался все четыре.
Четыре дня взаперти, как в тюрьме, где было полным-полно счастья…
Элен положила снимки в дорожную сумку и постаралась вычеркнуть их из памяти – вернее, решила до срока забыть о них, сохранить для будущего. Эти воспоминания теперь не имели цены, расходовать их следовало экономно, ведь они – на всю оставшуюся жизнь.
Надолго…
В сумку легли фотографии детей, большой снимок их пса Ирвина…
Посредине стола лежал раскрытый ежедневник. Элен заглянула в него – книжка была раскрыта на понедельнике. Первый рабочий день после того злополучного воскресенья… Четким почерком Фила было выведено: ленч – деловая встреча; в три часа – совещание работников отдела сбыта. Тут же, возле ежедневника, лежало несколько диаграмм, отражавших изменения объемов квартальных продаж.
Элен невольно погрузилась в раздумья – кто тот человек, у которого не состоялась деловая встреча с Филом? О чем во время совещания говорили работники отдела сбыта и кому тогда довелось принимать решение? Кто просматривал эти диаграммы?.. Кто вникал в их смысл?.. Мир мужчин, в котором все эти встречи, совещания, планы, графики являлись чем-то само собой разумеющимся, лежал в бесчетном количестве световых лет от женского царства, где дни были заполнены поездками с компанией подруг в магазины, обсуждением и созиданием туалетов, стиркой, глажением белья, сопливыми носами детишек. Фил и Элен были женаты почти десять лет, и только теперь миссис Дурбан открылось, что она даже примерно не может рассказать – тем более объяснить! – каким же образом ее муж добывал средства к существованию семьи.
Она было сунула ежедневник в сумку, потом раздумала – выбросила в мусорную корзину под столом. Неделей позже она пожалела о подобном легкомыслии. Отцовские записи следовало оставить для Денни.
Левый верхний ящик стола был подозрительно пуст. Возможно, Фил накануне сам освободил его? Или он всегда держал его пустым? Бог с ним, с этим ящиком… Ниже хранилась всякая всячина: наполовину пустая упаковка мятных лепешек «Лайф сейвс», коробка бумажных салфеток, ежегодник «Янки» за 1959 год, какие-то служебные бланки, блокноты для записи, на которых было обозначено: «Из кабинета Фила Дурбана». В нижнем ящике Элен обнаружила детский рисунок, выполненный цветными карандашами – ухмыляющийся зубастый голубой крокодил, и по листу бумаги корявая надпись: «Увидимся позже, аллигатор!» Это был подарок Денни любимому папочке на день рождения.
Элен сглотнула комок, застрявший в горле – отставить слезы! Дома поплачешь!.. С этой мыслью она задвинула ящики, взяла только рисунок сына.
Встроенный в стену шкаф для одежды был пуст, лишь на полке валялся сломанный зонтик – его Элен решила захватить с собой, так же, как и висевшую на вешалке белую рубашку. Внизу, на полке для обуви, стояла объемистая сумка, купленная в «Ф.А.О. Шварц». Там лежала коробка с набором реактивов – детская химическая лаборатория – и флакон французских духов «Мисс Диор». Лаборатория, очевидно, предназначалась Бренде на ее скорый день рождения, «Мисс Диор» – для нее. Фил, одаривая детей, никогда не забывал про жену, словно намекал, что он знает, кому обязан счастьем иметь Бренду и Денни. Элен решила сделать дочери сюрприз и вручить подарок. Для нее это будет такая радость – последний знак внимания, оказанный талантливой доченьке от любящего отца… Она открыла флакон, чуть-чуть капнула на запястье. Утонченным благоуханием повеяло в комнате – Фил всегда настаивал, чтобы его жена пользовалась самыми дорогими духами. Как будто она светская ослепительная красавица… Этот образ находился в разительном контрасте с трудолюбивой, поглощенной семейными заботами Элен, но Фил всегда был немного сноб. Или романтик… Собственно, эти страсти не так уж далеки друг от друга…
Элен пришла сюда, в кабинет мужа, как на последнюю встречу с ним, а может быть, чтобы проститься навсегда, проститься с его миром, с его вознесшейся к небесам душой. И она сделала это. Кем же был ее муж? Стопроцентным американцем и поклонником всего американского… Гордящимся детьми отцом… Любящим мужем… И даже через десять лет он оставался все тем же неисправимым романтиком. Элен вытерла слезы и быстро вышла из кабинета.
В коридоре ее поджидал Лью Сван.
– Вы не можете уделить мне несколько минут?
Странно, но Элен впервые заметила, что они были очень похожи – Лью и его голос. Он говорил и выглядел как человек, привыкший добиваться всего, чего он хочет. По крайней мере, сам Сван был в этом непоколебимо уверен – по этой причине он позволял себе некоторую снисходительность в тоне, чуть пренебрежительную усмешку, не сходившую с его лица. Всем своим видом и поведением он утверждал, что кому-кому, а уж ему все в жизни будет подано на серебряном блюде. Ему остается только следить за его чистотой, что, в общем-то, являлось довольно-таки трудной задачей.
– Конечно, – Элен взяла себя в руки и широко улыбнулась. Менее всего в тот момент она могла вести светскую беседу. Душа рвалась домой – поплакать, забыться.
– Как это Фила угораздило! Просто страшно!.. – сказал Лью, когда они устроились в его на удивление скромном кабинете.
Элен промолчала.
Лью Сван был одних лет с ее мужем. Управляющего отличал твердый, чуть холодноватый взгляд, свойственный людям, которые закончили сразу три университета – Принстон, Гарвард и Йель. Его короткие волосы цвета темного виски были безупречно подстрижены; плотно сбитая, атлетическая фигура придавала ему моложавый вид.
– Да, лоб в лоб, – покачал головой Лью. – Чертовски неприятный способ отправиться на тот свет.
– А что, есть «чертовски приятный способ»? – спросила Элен. Она почувствовала себя свободнее.
– Нет, думаю, в любом случае дело скверное.
– Соседка уверяла меня, что Филу повезло, – заметила Элен. – Все случилось мгновенно, он не успел ничего почувствовать, – она пожала плечами. – Вероятно, это было сказано для утешения.
– У тебя дома все в порядке? Как дети?
– Спасибо, все хорошо, – тихо ответила Элен. – Со временем все устроится. Денни до сих пор уверен, что папа уехал в командировку. Все время спрашивает, когда он вернется? Бренда, кажется, все понимает. Она у меня вообще скрытная, все хранит в себе.
– А ты? Как сама?
– Что обо мне говорить… – ее голос дрогнул, и она невольно расплакалась. Слезы полились ручьем – обильные, горячие… Так и заструились по щекам, закапали на пол… Элен торопливо полезла в сумочку, так и не нашла платок и, поблагодарив взглядом, взяла предложенный Лью – он протянул его через стол. – Прости, – сказала она, когда голос вновь начал повиноваться ей. – Я предположить не могла, что это с такой силой ударит по мне. Уж на кого-кого, а на веселую вдову я похожа меньше всего.
– Господи Иисусе! – воскликнул Лью. – По другому и быть не могло! Это же не поездка на пикник. Одна с двумя детьми.
– Я утешаюсь тем, – поделилась Элен, – что в будущем, возможно, все наладится. – Она опять уткнулась лицом в платок и зарыдала.
Как ни странно, если исключить ближайших родственников, Льюис Сван оказался единственным человеком, которого, казалось, всерьез озаботила судьба несчастной женщины. Элен почувствовала – может, несколько преувеличено, – что окружающие стараются по возможности оберечь себя от переживаний, связанных с трагедией, случившейся с Филом. Кое-кто даже испытал тщательно скрываемое удовлетворение, что беда обошла их стороной. Что там удовлетворение! Элен постоянно ощущала нотки превосходства, непоколебимую веру в свою удачливость. С ними такого никогда не могло произойти!..
Элен вытерла слезы, высморкалась, вздохнула… Собравшись с духом, она заставила себя взглянуть на Лью. Глаза у нее были опухшие, поплыла косметика, однако она постаралась принять бравый вид, заставила себя улыбнуться, пусть даже губы ее подрагивали от горя.
– Со временем все обязательно устроится, – сказала она. – Хуже просто быть не может.
Лью кивнул. Его терзали сомнения.
«Я не могу так поступить. Не могу признаться… Что с ней будет, если она узнает, что Фил занял у меня пять тысяч долларов. Как-нибудь позже… Только не теперь… Деньги подождут».
Он прочистил горло.
– Послушай, – наконец сказал он, – тебе они пригодятся. – Он вытащил чековую книжку, заполнил бланк. – Это деньги Фила. – Лью толкнул чек в сторону Элен и добавил: – Его премия за квартал. Объем продаж за это время увеличился на восемь процентов. Фил был чертовски хорошим работником.
Сказал и сам удивился! Он рассчитывал оставить эти деньги в счет погашения долга, но вот что-то толкнуло под руку.
– Я не могу их взять! – Элен сцепила руки, губы ее задрожали. – Деньги из могилы…
– Причем здесь могила! Он заработал их. Значит, они твои.
Отказаться от денег?! Она что, с ума сошла от горя?..
– Фил оставил мне страховку на сто тысяч долларов. Я не нуждаюсь в средствах, мистер Сван, – повысив голос, заявила Элен. – Я и так богата! Богатая, так сказать, вдова. Но разве деньги заменят мужа!
Она резко встала – от толчка развернулось вращающееся кресло. Все смешалось в ее душе – гнев, боль, страх перед будущим и обжигающая тоска… Слезы обильно хлынули из глаз. Она не смогла найти дверь, через которую можно было выйти отсюда – выбежать, спрятаться… Так, беспомощно прижав платок к лицу, и осталась стоять посреди кабинета.
Вдруг сильные теплые руки коснулись ее – так, бывало, обнимал ее Фил. Он всегда без слов понимал, когда она нуждалась в любви и утешении. Но сейчас это было так неожиданно – ее сердце дрогнуло. Только на мгновение… Уже в следующий миг она ощутила, что у Фила все получалось куда лучше. «Ах, какая разница», – смутно подумала она, Мужская рука коснулась ее затылка, и она положила голову на его плечо. Сил не было разорвать кольцо крепких рук. Лью что-то сказал – Элен даже не поняла, что именно, – и цепкое забытье тут же развеялось. Это был не Фил, это были чужие руки.
Она изо всех сил оттолкнула его от себя – Лью откинуло в сторону. Он едва не упал на стул. Элен бросилась к двери – прочь от горьких воспоминаний, нелепых надежд! Скорым шагом она промчалась по коридору и выбежала на улицу.
Какая мерзость! Элен долго не могла успокоиться. Всю дорогу до Центрального вокзала она без конца ругала себя. Двух недель не прошло со дня гибели мужа, а она уже попала в объятия другого мужчины. Ишь, утешенья захотелось! Так и прильнула к груди…
Как могло с ней такое случиться! Неужели она окончательно поглупела? Как теперь ее прикажете называть?..
Все из-за того, что в офисе у нее словно память отшибло. Сколько раз Фил беззлобно поддразнивал ее – что это Лью с тебя глаз не сводит? Что это он дышит так неровно?.. Элен в подобных случаях всегда обижалась, начинала доказывать, что это глупости, сплетни, домыслы…
Возмущению ее не было предела, но правда и то, что в глубине души ей было приятно, что такой мужчина, как Лью, вздыхает по ней. Он был очень хорош, добр, не глуп.
Но ведь он же женат!
До последнего времени семейная жизнь Лью Свана складывалась вполне благополучно. С любой точки зрения… Ему вроде бы хватало и любви, и тепла, и понимания. Но года полтора назад заведенный порядок рухнул самым неожиданным образом…
Льюис Сван и Рини Элиот венчались в большой епископальной церкви в Сайсете, где семья Рини имела вес в обществе и укрепляла его в течение трех поколений. Элиоты долго протестовали против брака их дочери с человеком, пусть даже куда более богатым, чем они сами, но чья семья не имела достойного положения в обществе.
Отец Лью, Макс, владел фабрикой по производству красок. Дед его иммигрировал из Германии, разгуливал по Нью-Йорку в рабочем халате и, как гласила семейная легенда, «декорировал жилые и служебные помещения». Говоря попросту – работал маляром. Элиоты были шокированы выбором дочери, но когда они узнали, что мать Лью – урожденная Каррингтон – из тех Каррингтонов, которые предпочитают отдыхать в Локаст Велли, Палм Бич, Дак Харбор – горькая пилюля обернулась леденцом, и они дали согласие.
По пути из церкви к праздничному столу Рини, которая грозила покончить с собой, если ей не позволят выйти за Лью Свана, удивленно глянула на новоиспеченного супруга и спросила:
– Слушай, Лью, зачем все это?
Лью от изумления рот раскрыл, но уже в первую брачную ночь и последовавшие за ней две недели медового путешествия на Бермуды понял, что имела в виду его любимая женушка. Все это время она не подпускала его к себе, при этом сопротивлялась так отчаянно – с воплями, с нескрываемым ужасом, – что только в последний день на островах, ополовинив большую бутылку джина «Гордон», она наконец позволила овладеть собой.
Скоро Рини успокоилась, и их семейная жизнь потекла заведенным порядком. В следующие три года она успешно родила двух дочек (к великому разочарованию Макса – он всегда хотел внуков) и поделила свою жизнь между детьми и уходом за скакунами. С девяти лет лошади составляли ее главную страсть. В браке Лью не нашел особых экзотических или захватывающих удовольствий, но свою долю тепла и любви он получал регулярно, потому, вероятно, и ценил эти ласки куда дороже, чем они стоили на самом деле. Конечно, если сравнивать его семейную жизнь с войной на пожизненное уничтожение, которую всегда вели его родители, ему повезло куда больше.
За одиннадцать лет, прошедших после свадьбы и сражения на Бермудах, Лью ни разу не дотронулся до другой женщины. Это не являлось победой моральных принципов – у него просто не было на это времени: сил и энергии едва хватало, чтобы не потерять себя, научиться вращаться в мире бизнеса, завести собственное дело. Это была труднейшая задача: иметь дело с таким взбалмошным, не терпящим возражений, капризным, но бесконечно любимым отцом – Максом Сваном.
Все изменилось в одночасье. Года полтора назад случились два события, лишившие Лью покоя.
Прежде всего, его ошеломило решение отца, спокойно проживавшего в своем поместье, заняться строительным бизнесом. Он принялся возводить жилые дома на пустошах, раскинувшихся вокруг нового современного города Хантингтона, средоточия деловой активности в новых областях промышленности, – и быстро добился успеха. Тут же он начал подготовку к застройке бросовых земель возле следующего подобного городка – Мелвилла. Увлеченный новыми заботами, он без церемоний скинул лакокрасочное производство на плечи сына. «Это чертовски выгодное дело!» – заявил он и потрепал сыночка по стриженной, с проблесками седины голове.
Лью давно мечтал освободиться из-под опеки отца. Перспективы открывались самые заманчивые, но вот второе обстоятельство ввергло его в смущение. Как только Рини стукнуло тридцать два года, она словно проснулась для любви. Чувственность овладела ею в той же мере, как и ранее безразличие во время любовных утех. Мужа теперь она домогалась постоянно и без конца говорила ему, что он даже представить себе не может, как страстно она его желает. Следом она вдруг проявила неожиданный интерес к его делам, заинтересовалась колерами, подбором оформительских материалов, навестила Лью в конторе, попросила поделиться секретами управленческого искусства. Лью не верил своим глазам, но все-таки просьбы жены исполнял в обоих случаях.
Он уже начал привыкать к новому положению – возможность самому принимать ответственные решения, вновь открывшиеся бурные радости семейной жизни сразу поманили его новыми захватывающими перспективами. На какое-то время он даже поверил, что все это ниспослано ему в качестве награды за покладистость, готовность тащить любой груз. Словно кто-то на небесах решил, что пора распахнуть перед Лью Сваном двери пошире.
Не тут-то было. Любовный пыл Рини схлынул так же внезапно, как и вспыхнул. Она вновь стала холодна, как лед; трудно было поверить, что всего несколько месяцев назад эта женщина без конца домогалась его. Оставалось только развести руками и признать, что свою жену Лью никогда не понимал и вряд ли когда-нибудь сможет понять.
После ухода Элен он долго крутился в кресле, которое занимала вдова его бывшего сотрудника, и размышлял, сколько можно хранить верность женщине, чьи чувства непредсказуемы? Не смешно ли он выглядит, упорно храня верность своей жене?!
Что ж, теперь долг Фила являлся надежным связующим звеном с Элен. Это прекрасный повод вновь увидеться с ней.
Вот они, посапывают, оба целы-невредимы. Элен погладила их по очереди.
Дети, дети…
Денни уже шесть лет, а ведет себя, как четырехлетний. Все время плачет, ходит как в воду опущенный, без конца спрашивает, когда папа приедет.
Он не понимал и не принимал никаких объяснений. Как ни пыталась Элен растолковать ему, что случилось, мальчик, казалось, ничего не слышал. То, что он потерял папу, это он вроде бы понимал и только хотел знать, когда же он вернется?
В отличие от Денни, чье сердечко было открыто нараспашку, Бренда все таила в себе. Элен как-то довелось слышать, как дочь с жутковатой сухостью объясняла подругам, что ее папа умер и навсегда ушел от них. Однажды она в упор, с обезоруживающей непосредственностью спросила маму: сколько времени, по ее мнению, может составить это «навсегда»? Имеет ли оно начало? Чем измеряется? Может, существует какой-то особый календарь для «навсегда»? Если нет, то почему? Когда оно закончится? Как так – не имеет конца? Кто сказал?..
Элен терпеливо пыталась объяснить Бренде что к чему, однако испытующий взгляд дочери нисколько не смягчился. Элен со вздохом вспомнила, как они с Филом шутили – у других родителей дети как дети. Когда начинают лепетать, то произносят «мама», «папа», а их дочь как будто родилась со словом «почему» на устах.
Бренда сделалась мрачной и подозрительной. Она рассказала матери о своих страхах, что и Денни поглотит это губительное «навсегда». И маму… Элен растерялась, не могла сразу слов найти, чтобы успокоить дочь, тем более что в глубине души она боялась того же самого.
– Мне кажется, что произойдет что-то ужасное, – заявила Бренда.
– Глупышка. – Мать изобразила улыбку, чтобы подбодрить девочку. – Если что-то и должно скоро случиться, так это твой день рождения. Ты уже решила, кого пригласишь на праздник?
– Придет весь наш класс. – Она подумала, потом спросила: – Знаешь, кого еще я пригласила на день рождения?
– Кого же? – улыбнулась Элен.
– Папу. Я послала приглашение по почте. На его работу…
На письменном столе, лицом к входящему, красовался портрет Элен в серебряной рамке. В углу еще один любительский снимок жены, сделанный в Вермонте. В тот субботний день они с утра отправились кататься на лыжах. Вернулись за полдень… Тогда он и щелкнул ее – Элен была в обвисшем громадном мужнем свитере ручной вязки, в лыжной кепке с большим козырьком, надвинутой на самые брови. Разрумянившаяся, с ослепительной улыбкой, затмившей ее прекрасные глаза… Элен вздохнула… Разве можно забыть тот уик-энд. После возвращения на базу разыгралась пурга… Фил купил бутылку красного вина, и они заперлись в домике, разожгли камин и принялись за вино и любовь. Потом, утомленные, заснули; пробудились уже затемно, зверски голодные… Толкнулись в дверь, но не смогли открыть ее. Снегом замело… Пришлось довольствоваться плиткой шоколада, яблоком и баночкой соуса, который Элен купила в магазине сувениров. И вновь отдались любви… Тот уик-энд вместо двух дней продолжался все четыре.
Четыре дня взаперти, как в тюрьме, где было полным-полно счастья…
Элен положила снимки в дорожную сумку и постаралась вычеркнуть их из памяти – вернее, решила до срока забыть о них, сохранить для будущего. Эти воспоминания теперь не имели цены, расходовать их следовало экономно, ведь они – на всю оставшуюся жизнь.
Надолго…
В сумку легли фотографии детей, большой снимок их пса Ирвина…
Посредине стола лежал раскрытый ежедневник. Элен заглянула в него – книжка была раскрыта на понедельнике. Первый рабочий день после того злополучного воскресенья… Четким почерком Фила было выведено: ленч – деловая встреча; в три часа – совещание работников отдела сбыта. Тут же, возле ежедневника, лежало несколько диаграмм, отражавших изменения объемов квартальных продаж.
Элен невольно погрузилась в раздумья – кто тот человек, у которого не состоялась деловая встреча с Филом? О чем во время совещания говорили работники отдела сбыта и кому тогда довелось принимать решение? Кто просматривал эти диаграммы?.. Кто вникал в их смысл?.. Мир мужчин, в котором все эти встречи, совещания, планы, графики являлись чем-то само собой разумеющимся, лежал в бесчетном количестве световых лет от женского царства, где дни были заполнены поездками с компанией подруг в магазины, обсуждением и созиданием туалетов, стиркой, глажением белья, сопливыми носами детишек. Фил и Элен были женаты почти десять лет, и только теперь миссис Дурбан открылось, что она даже примерно не может рассказать – тем более объяснить! – каким же образом ее муж добывал средства к существованию семьи.
Она было сунула ежедневник в сумку, потом раздумала – выбросила в мусорную корзину под столом. Неделей позже она пожалела о подобном легкомыслии. Отцовские записи следовало оставить для Денни.
Левый верхний ящик стола был подозрительно пуст. Возможно, Фил накануне сам освободил его? Или он всегда держал его пустым? Бог с ним, с этим ящиком… Ниже хранилась всякая всячина: наполовину пустая упаковка мятных лепешек «Лайф сейвс», коробка бумажных салфеток, ежегодник «Янки» за 1959 год, какие-то служебные бланки, блокноты для записи, на которых было обозначено: «Из кабинета Фила Дурбана». В нижнем ящике Элен обнаружила детский рисунок, выполненный цветными карандашами – ухмыляющийся зубастый голубой крокодил, и по листу бумаги корявая надпись: «Увидимся позже, аллигатор!» Это был подарок Денни любимому папочке на день рождения.
Элен сглотнула комок, застрявший в горле – отставить слезы! Дома поплачешь!.. С этой мыслью она задвинула ящики, взяла только рисунок сына.
Встроенный в стену шкаф для одежды был пуст, лишь на полке валялся сломанный зонтик – его Элен решила захватить с собой, так же, как и висевшую на вешалке белую рубашку. Внизу, на полке для обуви, стояла объемистая сумка, купленная в «Ф.А.О. Шварц». Там лежала коробка с набором реактивов – детская химическая лаборатория – и флакон французских духов «Мисс Диор». Лаборатория, очевидно, предназначалась Бренде на ее скорый день рождения, «Мисс Диор» – для нее. Фил, одаривая детей, никогда не забывал про жену, словно намекал, что он знает, кому обязан счастьем иметь Бренду и Денни. Элен решила сделать дочери сюрприз и вручить подарок. Для нее это будет такая радость – последний знак внимания, оказанный талантливой доченьке от любящего отца… Она открыла флакон, чуть-чуть капнула на запястье. Утонченным благоуханием повеяло в комнате – Фил всегда настаивал, чтобы его жена пользовалась самыми дорогими духами. Как будто она светская ослепительная красавица… Этот образ находился в разительном контрасте с трудолюбивой, поглощенной семейными заботами Элен, но Фил всегда был немного сноб. Или романтик… Собственно, эти страсти не так уж далеки друг от друга…
Элен пришла сюда, в кабинет мужа, как на последнюю встречу с ним, а может быть, чтобы проститься навсегда, проститься с его миром, с его вознесшейся к небесам душой. И она сделала это. Кем же был ее муж? Стопроцентным американцем и поклонником всего американского… Гордящимся детьми отцом… Любящим мужем… И даже через десять лет он оставался все тем же неисправимым романтиком. Элен вытерла слезы и быстро вышла из кабинета.
В коридоре ее поджидал Лью Сван.
– Вы не можете уделить мне несколько минут?
Странно, но Элен впервые заметила, что они были очень похожи – Лью и его голос. Он говорил и выглядел как человек, привыкший добиваться всего, чего он хочет. По крайней мере, сам Сван был в этом непоколебимо уверен – по этой причине он позволял себе некоторую снисходительность в тоне, чуть пренебрежительную усмешку, не сходившую с его лица. Всем своим видом и поведением он утверждал, что кому-кому, а уж ему все в жизни будет подано на серебряном блюде. Ему остается только следить за его чистотой, что, в общем-то, являлось довольно-таки трудной задачей.
– Конечно, – Элен взяла себя в руки и широко улыбнулась. Менее всего в тот момент она могла вести светскую беседу. Душа рвалась домой – поплакать, забыться.
– Как это Фила угораздило! Просто страшно!.. – сказал Лью, когда они устроились в его на удивление скромном кабинете.
Элен промолчала.
Лью Сван был одних лет с ее мужем. Управляющего отличал твердый, чуть холодноватый взгляд, свойственный людям, которые закончили сразу три университета – Принстон, Гарвард и Йель. Его короткие волосы цвета темного виски были безупречно подстрижены; плотно сбитая, атлетическая фигура придавала ему моложавый вид.
– Да, лоб в лоб, – покачал головой Лью. – Чертовски неприятный способ отправиться на тот свет.
– А что, есть «чертовски приятный способ»? – спросила Элен. Она почувствовала себя свободнее.
– Нет, думаю, в любом случае дело скверное.
– Соседка уверяла меня, что Филу повезло, – заметила Элен. – Все случилось мгновенно, он не успел ничего почувствовать, – она пожала плечами. – Вероятно, это было сказано для утешения.
– У тебя дома все в порядке? Как дети?
– Спасибо, все хорошо, – тихо ответила Элен. – Со временем все устроится. Денни до сих пор уверен, что папа уехал в командировку. Все время спрашивает, когда он вернется? Бренда, кажется, все понимает. Она у меня вообще скрытная, все хранит в себе.
– А ты? Как сама?
– Что обо мне говорить… – ее голос дрогнул, и она невольно расплакалась. Слезы полились ручьем – обильные, горячие… Так и заструились по щекам, закапали на пол… Элен торопливо полезла в сумочку, так и не нашла платок и, поблагодарив взглядом, взяла предложенный Лью – он протянул его через стол. – Прости, – сказала она, когда голос вновь начал повиноваться ей. – Я предположить не могла, что это с такой силой ударит по мне. Уж на кого-кого, а на веселую вдову я похожа меньше всего.
– Господи Иисусе! – воскликнул Лью. – По другому и быть не могло! Это же не поездка на пикник. Одна с двумя детьми.
– Я утешаюсь тем, – поделилась Элен, – что в будущем, возможно, все наладится. – Она опять уткнулась лицом в платок и зарыдала.
Как ни странно, если исключить ближайших родственников, Льюис Сван оказался единственным человеком, которого, казалось, всерьез озаботила судьба несчастной женщины. Элен почувствовала – может, несколько преувеличено, – что окружающие стараются по возможности оберечь себя от переживаний, связанных с трагедией, случившейся с Филом. Кое-кто даже испытал тщательно скрываемое удовлетворение, что беда обошла их стороной. Что там удовлетворение! Элен постоянно ощущала нотки превосходства, непоколебимую веру в свою удачливость. С ними такого никогда не могло произойти!..
Элен вытерла слезы, высморкалась, вздохнула… Собравшись с духом, она заставила себя взглянуть на Лью. Глаза у нее были опухшие, поплыла косметика, однако она постаралась принять бравый вид, заставила себя улыбнуться, пусть даже губы ее подрагивали от горя.
– Со временем все обязательно устроится, – сказала она. – Хуже просто быть не может.
Лью кивнул. Его терзали сомнения.
«Я не могу так поступить. Не могу признаться… Что с ней будет, если она узнает, что Фил занял у меня пять тысяч долларов. Как-нибудь позже… Только не теперь… Деньги подождут».
Он прочистил горло.
– Послушай, – наконец сказал он, – тебе они пригодятся. – Он вытащил чековую книжку, заполнил бланк. – Это деньги Фила. – Лью толкнул чек в сторону Элен и добавил: – Его премия за квартал. Объем продаж за это время увеличился на восемь процентов. Фил был чертовски хорошим работником.
Сказал и сам удивился! Он рассчитывал оставить эти деньги в счет погашения долга, но вот что-то толкнуло под руку.
– Я не могу их взять! – Элен сцепила руки, губы ее задрожали. – Деньги из могилы…
– Причем здесь могила! Он заработал их. Значит, они твои.
Отказаться от денег?! Она что, с ума сошла от горя?..
– Фил оставил мне страховку на сто тысяч долларов. Я не нуждаюсь в средствах, мистер Сван, – повысив голос, заявила Элен. – Я и так богата! Богатая, так сказать, вдова. Но разве деньги заменят мужа!
Она резко встала – от толчка развернулось вращающееся кресло. Все смешалось в ее душе – гнев, боль, страх перед будущим и обжигающая тоска… Слезы обильно хлынули из глаз. Она не смогла найти дверь, через которую можно было выйти отсюда – выбежать, спрятаться… Так, беспомощно прижав платок к лицу, и осталась стоять посреди кабинета.
Вдруг сильные теплые руки коснулись ее – так, бывало, обнимал ее Фил. Он всегда без слов понимал, когда она нуждалась в любви и утешении. Но сейчас это было так неожиданно – ее сердце дрогнуло. Только на мгновение… Уже в следующий миг она ощутила, что у Фила все получалось куда лучше. «Ах, какая разница», – смутно подумала она, Мужская рука коснулась ее затылка, и она положила голову на его плечо. Сил не было разорвать кольцо крепких рук. Лью что-то сказал – Элен даже не поняла, что именно, – и цепкое забытье тут же развеялось. Это был не Фил, это были чужие руки.
Она изо всех сил оттолкнула его от себя – Лью откинуло в сторону. Он едва не упал на стул. Элен бросилась к двери – прочь от горьких воспоминаний, нелепых надежд! Скорым шагом она промчалась по коридору и выбежала на улицу.
Какая мерзость! Элен долго не могла успокоиться. Всю дорогу до Центрального вокзала она без конца ругала себя. Двух недель не прошло со дня гибели мужа, а она уже попала в объятия другого мужчины. Ишь, утешенья захотелось! Так и прильнула к груди…
Как могло с ней такое случиться! Неужели она окончательно поглупела? Как теперь ее прикажете называть?..
Все из-за того, что в офисе у нее словно память отшибло. Сколько раз Фил беззлобно поддразнивал ее – что это Лью с тебя глаз не сводит? Что это он дышит так неровно?.. Элен в подобных случаях всегда обижалась, начинала доказывать, что это глупости, сплетни, домыслы…
Возмущению ее не было предела, но правда и то, что в глубине души ей было приятно, что такой мужчина, как Лью, вздыхает по ней. Он был очень хорош, добр, не глуп.
Но ведь он же женат!
До последнего времени семейная жизнь Лью Свана складывалась вполне благополучно. С любой точки зрения… Ему вроде бы хватало и любви, и тепла, и понимания. Но года полтора назад заведенный порядок рухнул самым неожиданным образом…
Льюис Сван и Рини Элиот венчались в большой епископальной церкви в Сайсете, где семья Рини имела вес в обществе и укрепляла его в течение трех поколений. Элиоты долго протестовали против брака их дочери с человеком, пусть даже куда более богатым, чем они сами, но чья семья не имела достойного положения в обществе.
Отец Лью, Макс, владел фабрикой по производству красок. Дед его иммигрировал из Германии, разгуливал по Нью-Йорку в рабочем халате и, как гласила семейная легенда, «декорировал жилые и служебные помещения». Говоря попросту – работал маляром. Элиоты были шокированы выбором дочери, но когда они узнали, что мать Лью – урожденная Каррингтон – из тех Каррингтонов, которые предпочитают отдыхать в Локаст Велли, Палм Бич, Дак Харбор – горькая пилюля обернулась леденцом, и они дали согласие.
По пути из церкви к праздничному столу Рини, которая грозила покончить с собой, если ей не позволят выйти за Лью Свана, удивленно глянула на новоиспеченного супруга и спросила:
– Слушай, Лью, зачем все это?
Лью от изумления рот раскрыл, но уже в первую брачную ночь и последовавшие за ней две недели медового путешествия на Бермуды понял, что имела в виду его любимая женушка. Все это время она не подпускала его к себе, при этом сопротивлялась так отчаянно – с воплями, с нескрываемым ужасом, – что только в последний день на островах, ополовинив большую бутылку джина «Гордон», она наконец позволила овладеть собой.
Скоро Рини успокоилась, и их семейная жизнь потекла заведенным порядком. В следующие три года она успешно родила двух дочек (к великому разочарованию Макса – он всегда хотел внуков) и поделила свою жизнь между детьми и уходом за скакунами. С девяти лет лошади составляли ее главную страсть. В браке Лью не нашел особых экзотических или захватывающих удовольствий, но свою долю тепла и любви он получал регулярно, потому, вероятно, и ценил эти ласки куда дороже, чем они стоили на самом деле. Конечно, если сравнивать его семейную жизнь с войной на пожизненное уничтожение, которую всегда вели его родители, ему повезло куда больше.
За одиннадцать лет, прошедших после свадьбы и сражения на Бермудах, Лью ни разу не дотронулся до другой женщины. Это не являлось победой моральных принципов – у него просто не было на это времени: сил и энергии едва хватало, чтобы не потерять себя, научиться вращаться в мире бизнеса, завести собственное дело. Это была труднейшая задача: иметь дело с таким взбалмошным, не терпящим возражений, капризным, но бесконечно любимым отцом – Максом Сваном.
Все изменилось в одночасье. Года полтора назад случились два события, лишившие Лью покоя.
Прежде всего, его ошеломило решение отца, спокойно проживавшего в своем поместье, заняться строительным бизнесом. Он принялся возводить жилые дома на пустошах, раскинувшихся вокруг нового современного города Хантингтона, средоточия деловой активности в новых областях промышленности, – и быстро добился успеха. Тут же он начал подготовку к застройке бросовых земель возле следующего подобного городка – Мелвилла. Увлеченный новыми заботами, он без церемоний скинул лакокрасочное производство на плечи сына. «Это чертовски выгодное дело!» – заявил он и потрепал сыночка по стриженной, с проблесками седины голове.
Лью давно мечтал освободиться из-под опеки отца. Перспективы открывались самые заманчивые, но вот второе обстоятельство ввергло его в смущение. Как только Рини стукнуло тридцать два года, она словно проснулась для любви. Чувственность овладела ею в той же мере, как и ранее безразличие во время любовных утех. Мужа теперь она домогалась постоянно и без конца говорила ему, что он даже представить себе не может, как страстно она его желает. Следом она вдруг проявила неожиданный интерес к его делам, заинтересовалась колерами, подбором оформительских материалов, навестила Лью в конторе, попросила поделиться секретами управленческого искусства. Лью не верил своим глазам, но все-таки просьбы жены исполнял в обоих случаях.
Он уже начал привыкать к новому положению – возможность самому принимать ответственные решения, вновь открывшиеся бурные радости семейной жизни сразу поманили его новыми захватывающими перспективами. На какое-то время он даже поверил, что все это ниспослано ему в качестве награды за покладистость, готовность тащить любой груз. Словно кто-то на небесах решил, что пора распахнуть перед Лью Сваном двери пошире.
Не тут-то было. Любовный пыл Рини схлынул так же внезапно, как и вспыхнул. Она вновь стала холодна, как лед; трудно было поверить, что всего несколько месяцев назад эта женщина без конца домогалась его. Оставалось только развести руками и признать, что свою жену Лью никогда не понимал и вряд ли когда-нибудь сможет понять.
После ухода Элен он долго крутился в кресле, которое занимала вдова его бывшего сотрудника, и размышлял, сколько можно хранить верность женщине, чьи чувства непредсказуемы? Не смешно ли он выглядит, упорно храня верность своей жене?!
Что ж, теперь долг Фила являлся надежным связующим звеном с Элен. Это прекрасный повод вновь увидеться с ней.
* * *
Элен вскочила с постели. Ей приснилось, что что-то случилось с детьми, что она уже потеряла их, как потеряла мужа. Сердце билось гулко, тревожно, не унять… Она сунула ноги в шлепанцы и поспешила в детскую.Вот они, посапывают, оба целы-невредимы. Элен погладила их по очереди.
Дети, дети…
Денни уже шесть лет, а ведет себя, как четырехлетний. Все время плачет, ходит как в воду опущенный, без конца спрашивает, когда папа приедет.
Он не понимал и не принимал никаких объяснений. Как ни пыталась Элен растолковать ему, что случилось, мальчик, казалось, ничего не слышал. То, что он потерял папу, это он вроде бы понимал и только хотел знать, когда же он вернется?
В отличие от Денни, чье сердечко было открыто нараспашку, Бренда все таила в себе. Элен как-то довелось слышать, как дочь с жутковатой сухостью объясняла подругам, что ее папа умер и навсегда ушел от них. Однажды она в упор, с обезоруживающей непосредственностью спросила маму: сколько времени, по ее мнению, может составить это «навсегда»? Имеет ли оно начало? Чем измеряется? Может, существует какой-то особый календарь для «навсегда»? Если нет, то почему? Когда оно закончится? Как так – не имеет конца? Кто сказал?..
Элен терпеливо пыталась объяснить Бренде что к чему, однако испытующий взгляд дочери нисколько не смягчился. Элен со вздохом вспомнила, как они с Филом шутили – у других родителей дети как дети. Когда начинают лепетать, то произносят «мама», «папа», а их дочь как будто родилась со словом «почему» на устах.
Бренда сделалась мрачной и подозрительной. Она рассказала матери о своих страхах, что и Денни поглотит это губительное «навсегда». И маму… Элен растерялась, не могла сразу слов найти, чтобы успокоить дочь, тем более что в глубине души она боялась того же самого.
– Мне кажется, что произойдет что-то ужасное, – заявила Бренда.
– Глупышка. – Мать изобразила улыбку, чтобы подбодрить девочку. – Если что-то и должно скоро случиться, так это твой день рождения. Ты уже решила, кого пригласишь на праздник?
– Придет весь наш класс. – Она подумала, потом спросила: – Знаешь, кого еще я пригласила на день рождения?
– Кого же? – улыбнулась Элен.
– Папу. Я послала приглашение по почте. На его работу…
4
Элу Шелдроку было хорошо известно, как люди относятся к профессии поверенного и к тем, кто имеет дело с цифрами. Бумажные черви, целый день корпящие над нудными расчетами, лишенные воображения, не способные к творчеству, скучные, флегматичные, вечно всего опасающиеся и нечистые на руку. Элу не раз приходилось сталкиваться с тем, что именно так многие отзываются о его коллегах. В глубине души Эл был уверен, что ни одно из этих определений не подходит к нему. Но кроме него об этом не знал никто. Во всяком случае, пока.
Родители Эла, профессиональные музыканты, были настолько шокированы его выбором профессии, что даже при друзьях им было неловко упоминать, чем занимается их сын. Обычно они говорили, что Эл работает руководителем ансамбля.
Родители Эла, профессиональные музыканты, были настолько шокированы его выбором профессии, что даже при друзьях им было неловко упоминать, чем занимается их сын. Обычно они говорили, что Эл работает руководителем ансамбля.