Страница:
Тогда он лег на нее, заменив пальцы своим горячим, жаждущим мужским орудием, и вновь страх охватил ее сердце.
— Успокойся, mi angelina, моя лапушка. Лежи тихо, querida, и позволь мне любить тебя. — Теплые губы приблизились к ее губам, чтобы лаской утолить боязнь. Он нежно вошел в ее тугое тело, а когда она попыталась вывернуться, крепко прижал к постели, а губы пленили ее долгим, завораживающим поцелуем. Затем, задержав поцелуй, чтобы не нарушить чар, он взял ее девство быстрым, осторожным движением.
Молниеносная, резкая боль едва не вывела ее из опьянения, но Блейк уже был тут как тут с нежными словами и ласковыми поцелуями, чтобы удержать колдовство. Он долго ласкал ее, пока она снова не загорелась под ним. И лишь тогда вновь вошел в нее, медленно и осторожно позволяя ей принять его целиком во влажное тепло своей шелковистой пещеры.
Она слышала, как он движется на ней, внутри нее, гладит и наполняет собой. Ей казалось, будто она плывет в волшебной стране чувственных восторгов. После резкой боли пришло плавящее кости тепло. А из тепла хлынула жаркая волна желания, более пьянящая, чем все, что он заставил ее испытать до этого. Она превратилась в огонь, средоточие стихий, смерча, лавы, выбираться из которого ей совершенно не хотелось. А он был чародеем, властвовавшим над вулканом, который теперь извергался внутри нее, властвовавшим и над ней, и лишь он мог утолить то неистовство, что грозило поглотить ее с каждым шелковым рывком его плоти внутри нее.
Охваченная жарчайшим пламенем она крепко прильнула к нему в буре, которую он вызвал. Нежные пальцы вцепились в темные волосы, заставляя его крепче прижаться губами к ее губам. Она взлетала все выше и выше, словно циклон чистого пламени, пока наконец одним мощным взрывом не разлетелась на миллион огненных искр.
От силы взрыва из нее вырвался крик, и ее тонкий голосок слился с его басом, когда он присоединился к ней в последнем пламенном погружении. А затем он обхватил ее дрожащее, лишенное костей тело и крепко прижал к себе. Она услышала, как яростно бьется его сердце, под стать ее собственному, услышала его неровное дыхание, ощутила, как дрожат его руки, ласково убиравшие с ее разгоряченного лица взмокшие от пота волосы.
Ее ресницы трепетали, отказываясь открываться, веки будто налились свинцом. Она попыталась что-то сказать, но из груди вырвался только длинный, прерывистый вздох. Она ощутила поцелуй на веках, его губы ласкали ее ресницы легчайшим касанием крыла бабочки.
— Спи, любовь моя, моя милая голубка, — ласково проворковал он. — Спи. — И вновь она не нашла в себе сил ослушаться его.
Возвращаясь домой, Эван внезапно остановился за углом амбара, услышав чей-то раздраженный разговор. В одном из говоривших он узнал голос Кирка. В обычных условиях он не стал бы унижаться до подслушивания, но, после того как помотался два дня вместе с Кирком, шерифом и отрядом добровольцев и после рассказа Джейны о странном поведении Опал Хардести, он не мог избавиться от ощущения, что происходит нечто странное. Если это касалось дочери либо ее будущего в качестве жены Кирка, Эван хотел знать точно, в чем там дело.
— Ну, Кирк, ты знаешь, что я предпринял все что мог, чтобы отыскать девчонку, — говорил шериф Браун.
— Два дня, Дик, и никакого следа! А ты не знаешь какой-нибудь хорошей ищейки, которая могла бы взять их след? Черт побери! К тому времени, когда мы ее отыщем, эти мексы уж точно успеют ее изнасиловать, а то и учинят что-нибудь похуже. А тут еще у меня на шее сидят ее родичи. Мне нужно заниматься фермой. Если бы их здесь не было, а ты делал свое дело так, как тебе положено, у меня оставалось бы время на работу и я не развлекал бы всю округу, отыскивая пропавшую невесту, которой сейчас уже скорее всего нет в живых.
Эван побледнел, услышав страшные слова и равнодушный голос. Ему стоило огромных усилий не выйти из-за угла и не влепить Кирку в лицо кулаком.
— Можно подумать, сердце у тебя разбито, — не без сарказма заметил Браун. — Догадываюсь, что ты предпочел бы увидеть ее мертвой, чем получить на руки порченую невесту.
— Да, может быть, так было бы и лучше, — без обиняков признал Кирк. — С другой стороны, Меган редкая красотка. Видно, поэтому они ее и забрали. Я даже могу простить ей то, что ее почали, если только она не понесла в брюхе какого-нибудь мексиканского ублюдка. Она мне кое в чем пригодится. — В голосе его послышалась явная насмешка. — Тут многие вокруг никак не могут смириться с тем, что ферма принадлежит мне, а не моему кузену. И мое положение в округе сильно укрепится, если я приму свою порченую невесту, продемонстрировав христианскую терпимость и готовность простить. Какой доброй и благородной душой я предстану перед всеми, когда все-таки возьму в жены бедную поруганную девку.
Смех шерифа был таким же отвратительным.
— Какой добрый парень, ну надо же! Ты бы лучше постарался, чтобы родители Меган не пронюхали про твои делишки.
— Как раз поэтому мне и хочется, чтобы Меган поскорей нашлась. Чем дольше они тут шастают, тем сильнее риск. И не забудь, Дик, что я могу убрать тебя с твоей должности так же просто, как и сделал тебя шерифом. Твои руки чистотой не блещут.
— Если ты это сделаешь, Хардести, я тебе сильно попорчу карты во всем, — злобно пригрозил Браун.
— Благодарю за предупреждение, шериф. Сделай себе услугу, если решишь проболтаться, и заплати владельцу похоронного бюро вперед. А перед тем найди Меган.
Эван нырнул в глубь амбара, когда Кирк прошел мимо с недоброй усмешкой на лице. При всех своих немолодых годах ему ужасно хотелось отправиться вслед за Кирком и насмерть схлестнуться с ним за то, что парень говорит о Меган таким тоном, но он удержался. Он услышал достаточно, чтобы понять, что Кирк и шериф являются сообщниками в каких-то темных делишках. К тому же
Эван обратил внимание на странное обстоятельство: некоторые из наемных людей Кирка не были простыми пастухами.
Зачем, спрашивается, честному фермеру нанимать для охраны дома стрелков-ганфайтеров? Эван был достаточно зол и решил все выяснить. Ему вовсе не улыбалось, если дочь будет вызволена из одной банды негодяев и попадет в другую. После тех слов, которые Кирк сказал про Меган, Эвану захотелось во всем разобраться и при надобности вывести его на чистую воду.
— Недаром говорится, что подслушивать нехорошо — ничего отрадного про себя не услышишь.
Медленный, тягучий голос едва не заставил Эвана подпрыгнуть. Кровь отхлынула с лица, когда он повернулся и встретил ледяной взгляд одного из стрелков Кирка.
— Вы… вы давно здесь?
— Достаточно давно, мистер Коулстон. Достаточно давно. — Стрелок растоптал окурок каблуком, убедился, что тот полностью погашен, и лишь потом продолжил: — На вашем месте я был бы поосторожнее, а то неизвестно, кто застукает вас в следующий раз. Может оказаться, что он прямиком побежит к хозяину.
— А что же хотите сделать вы?.. — Эван замялся, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут этого челоэека.
— Джейк Баннер, мистер Коулстон. И должен заметить, что прошло уже немало времени с тех пор, как я бегал в коротких штанишках. Я не мальчик на побегушках, чтобы докладывать обо всем без разбору.
«Нет, — подумал Эван, — этого парня не назовешь мальчиком». Пожалуй, он не был им даже в свои юные годы. Он выглядел так, словно рос в суровых условиях. Лицо у Джейка было жестким, глаза старыми, как будто он перевидал на своем веку слишком много безобразного. Хотя ему едва ли было за тридцать, скорее всего жизнь преподнесла такие уроки этому человеку, какие не каждый бы выдержал. Пояс с пистолетом висел у него низко на бедре, выдавая в нем стрелка-ганфайтера.
— Смею надеяться, что вы объясните мне смысл ваших слов, — осмелился Эван.
Джейк улыбнулся, но даже его улыбка была отрешенной.
— Не вижу необходимости.
— Что ж, я, собственно, и не рассчитывал.
— Все это вас не касается, — добавил Джейк. -
Лучше смотрите, чтобы не сунуть нос туда, где его могут отстрелить.
— Если это имеет отношение к моей дочери и ее благу, то это определенно мое дело, мистер Баннер.
Джейк с минуту поразмыслил, пришел к какому-то решению и кивнул:
— Тогда вам нужен кабинет Кирка. Пусть ваша жена постарается еще раз вытереть там пыль, только предупредите ее, чтобы она не попадалась за этим занятием. — Он дотронулся до края шляпы: — Рад был повидаться, мистер Коулстон.
Долговязый стрелок направился прочь, оставив Эвана размышлять с открытым ртом над тем, как это Джейк ухитряется знать про все, что происходит вокруг.
6
— Успокойся, mi angelina, моя лапушка. Лежи тихо, querida, и позволь мне любить тебя. — Теплые губы приблизились к ее губам, чтобы лаской утолить боязнь. Он нежно вошел в ее тугое тело, а когда она попыталась вывернуться, крепко прижал к постели, а губы пленили ее долгим, завораживающим поцелуем. Затем, задержав поцелуй, чтобы не нарушить чар, он взял ее девство быстрым, осторожным движением.
Молниеносная, резкая боль едва не вывела ее из опьянения, но Блейк уже был тут как тут с нежными словами и ласковыми поцелуями, чтобы удержать колдовство. Он долго ласкал ее, пока она снова не загорелась под ним. И лишь тогда вновь вошел в нее, медленно и осторожно позволяя ей принять его целиком во влажное тепло своей шелковистой пещеры.
Она слышала, как он движется на ней, внутри нее, гладит и наполняет собой. Ей казалось, будто она плывет в волшебной стране чувственных восторгов. После резкой боли пришло плавящее кости тепло. А из тепла хлынула жаркая волна желания, более пьянящая, чем все, что он заставил ее испытать до этого. Она превратилась в огонь, средоточие стихий, смерча, лавы, выбираться из которого ей совершенно не хотелось. А он был чародеем, властвовавшим над вулканом, который теперь извергался внутри нее, властвовавшим и над ней, и лишь он мог утолить то неистовство, что грозило поглотить ее с каждым шелковым рывком его плоти внутри нее.
Охваченная жарчайшим пламенем она крепко прильнула к нему в буре, которую он вызвал. Нежные пальцы вцепились в темные волосы, заставляя его крепче прижаться губами к ее губам. Она взлетала все выше и выше, словно циклон чистого пламени, пока наконец одним мощным взрывом не разлетелась на миллион огненных искр.
От силы взрыва из нее вырвался крик, и ее тонкий голосок слился с его басом, когда он присоединился к ней в последнем пламенном погружении. А затем он обхватил ее дрожащее, лишенное костей тело и крепко прижал к себе. Она услышала, как яростно бьется его сердце, под стать ее собственному, услышала его неровное дыхание, ощутила, как дрожат его руки, ласково убиравшие с ее разгоряченного лица взмокшие от пота волосы.
Ее ресницы трепетали, отказываясь открываться, веки будто налились свинцом. Она попыталась что-то сказать, но из груди вырвался только длинный, прерывистый вздох. Она ощутила поцелуй на веках, его губы ласкали ее ресницы легчайшим касанием крыла бабочки.
— Спи, любовь моя, моя милая голубка, — ласково проворковал он. — Спи. — И вновь она не нашла в себе сил ослушаться его.
Возвращаясь домой, Эван внезапно остановился за углом амбара, услышав чей-то раздраженный разговор. В одном из говоривших он узнал голос Кирка. В обычных условиях он не стал бы унижаться до подслушивания, но, после того как помотался два дня вместе с Кирком, шерифом и отрядом добровольцев и после рассказа Джейны о странном поведении Опал Хардести, он не мог избавиться от ощущения, что происходит нечто странное. Если это касалось дочери либо ее будущего в качестве жены Кирка, Эван хотел знать точно, в чем там дело.
— Ну, Кирк, ты знаешь, что я предпринял все что мог, чтобы отыскать девчонку, — говорил шериф Браун.
— Два дня, Дик, и никакого следа! А ты не знаешь какой-нибудь хорошей ищейки, которая могла бы взять их след? Черт побери! К тому времени, когда мы ее отыщем, эти мексы уж точно успеют ее изнасиловать, а то и учинят что-нибудь похуже. А тут еще у меня на шее сидят ее родичи. Мне нужно заниматься фермой. Если бы их здесь не было, а ты делал свое дело так, как тебе положено, у меня оставалось бы время на работу и я не развлекал бы всю округу, отыскивая пропавшую невесту, которой сейчас уже скорее всего нет в живых.
Эван побледнел, услышав страшные слова и равнодушный голос. Ему стоило огромных усилий не выйти из-за угла и не влепить Кирку в лицо кулаком.
— Можно подумать, сердце у тебя разбито, — не без сарказма заметил Браун. — Догадываюсь, что ты предпочел бы увидеть ее мертвой, чем получить на руки порченую невесту.
— Да, может быть, так было бы и лучше, — без обиняков признал Кирк. — С другой стороны, Меган редкая красотка. Видно, поэтому они ее и забрали. Я даже могу простить ей то, что ее почали, если только она не понесла в брюхе какого-нибудь мексиканского ублюдка. Она мне кое в чем пригодится. — В голосе его послышалась явная насмешка. — Тут многие вокруг никак не могут смириться с тем, что ферма принадлежит мне, а не моему кузену. И мое положение в округе сильно укрепится, если я приму свою порченую невесту, продемонстрировав христианскую терпимость и готовность простить. Какой доброй и благородной душой я предстану перед всеми, когда все-таки возьму в жены бедную поруганную девку.
Смех шерифа был таким же отвратительным.
— Какой добрый парень, ну надо же! Ты бы лучше постарался, чтобы родители Меган не пронюхали про твои делишки.
— Как раз поэтому мне и хочется, чтобы Меган поскорей нашлась. Чем дольше они тут шастают, тем сильнее риск. И не забудь, Дик, что я могу убрать тебя с твоей должности так же просто, как и сделал тебя шерифом. Твои руки чистотой не блещут.
— Если ты это сделаешь, Хардести, я тебе сильно попорчу карты во всем, — злобно пригрозил Браун.
— Благодарю за предупреждение, шериф. Сделай себе услугу, если решишь проболтаться, и заплати владельцу похоронного бюро вперед. А перед тем найди Меган.
Эван нырнул в глубь амбара, когда Кирк прошел мимо с недоброй усмешкой на лице. При всех своих немолодых годах ему ужасно хотелось отправиться вслед за Кирком и насмерть схлестнуться с ним за то, что парень говорит о Меган таким тоном, но он удержался. Он услышал достаточно, чтобы понять, что Кирк и шериф являются сообщниками в каких-то темных делишках. К тому же
Эван обратил внимание на странное обстоятельство: некоторые из наемных людей Кирка не были простыми пастухами.
Зачем, спрашивается, честному фермеру нанимать для охраны дома стрелков-ганфайтеров? Эван был достаточно зол и решил все выяснить. Ему вовсе не улыбалось, если дочь будет вызволена из одной банды негодяев и попадет в другую. После тех слов, которые Кирк сказал про Меган, Эвану захотелось во всем разобраться и при надобности вывести его на чистую воду.
— Недаром говорится, что подслушивать нехорошо — ничего отрадного про себя не услышишь.
Медленный, тягучий голос едва не заставил Эвана подпрыгнуть. Кровь отхлынула с лица, когда он повернулся и встретил ледяной взгляд одного из стрелков Кирка.
— Вы… вы давно здесь?
— Достаточно давно, мистер Коулстон. Достаточно давно. — Стрелок растоптал окурок каблуком, убедился, что тот полностью погашен, и лишь потом продолжил: — На вашем месте я был бы поосторожнее, а то неизвестно, кто застукает вас в следующий раз. Может оказаться, что он прямиком побежит к хозяину.
— А что же хотите сделать вы?.. — Эван замялся, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут этого челоэека.
— Джейк Баннер, мистер Коулстон. И должен заметить, что прошло уже немало времени с тех пор, как я бегал в коротких штанишках. Я не мальчик на побегушках, чтобы докладывать обо всем без разбору.
«Нет, — подумал Эван, — этого парня не назовешь мальчиком». Пожалуй, он не был им даже в свои юные годы. Он выглядел так, словно рос в суровых условиях. Лицо у Джейка было жестким, глаза старыми, как будто он перевидал на своем веку слишком много безобразного. Хотя ему едва ли было за тридцать, скорее всего жизнь преподнесла такие уроки этому человеку, какие не каждый бы выдержал. Пояс с пистолетом висел у него низко на бедре, выдавая в нем стрелка-ганфайтера.
— Смею надеяться, что вы объясните мне смысл ваших слов, — осмелился Эван.
Джейк улыбнулся, но даже его улыбка была отрешенной.
— Не вижу необходимости.
— Что ж, я, собственно, и не рассчитывал.
— Все это вас не касается, — добавил Джейк. -
Лучше смотрите, чтобы не сунуть нос туда, где его могут отстрелить.
— Если это имеет отношение к моей дочери и ее благу, то это определенно мое дело, мистер Баннер.
Джейк с минуту поразмыслил, пришел к какому-то решению и кивнул:
— Тогда вам нужен кабинет Кирка. Пусть ваша жена постарается еще раз вытереть там пыль, только предупредите ее, чтобы она не попадалась за этим занятием. — Он дотронулся до края шляпы: — Рад был повидаться, мистер Коулстон.
Долговязый стрелок направился прочь, оставив Эвана размышлять с открытым ртом над тем, как это Джейк ухитряется знать про все, что происходит вокруг.
6
Теплые губы ласкали ее с той же нежностью, только более настойчиво, вытаскивая без всякой пощады из блаженных сновидений в реальность. Шершавая рука по-хозяйски легла на живот, твердая, волосатая нога тяжко навалилась на бедро. Стон Меган наполовину был продиктован нежеланием просыпаться, а наполовину ответом на немедленный отклик тела. Его рука скользнула кверху от гладкой кожи живота к еще более шелковистой плоти под грудью, вызывая мурашки удовольствия. Восхитительный озноб заставил розовые бутоны расцвести, приглашая дотронуться до них.
Блейк нечестно пользовался своим преимуществом и сознавал это. У полусонной Меган практически отсутствовала оборона. Она еще не сознавала, с каким теплом и готовностью отзывалась на его ласки. Разогревшееся от сна тело было послушным, податливым и зовущим. Он прижался губами к ее шее, вдыхая теплый сладкий запах.
— Такая нежная, — пробормотал он, — такая сладкая. Я просто теряю рассудок от твоего запаха, моя маленькая голубка.
Ответное бормотание было невнятным, пока она всплывала из глубин сна. Голова повернулась сама собой, давая ему доступ ко всей длине стройной шеи.
— Да, querida, — простонал он, ласково проводя губами по нежной коже горла и задержавшись, чтобы поцеловать прелестную ямку с бьющимся в ней пульсом. — Отдайся мне, отдай всю себя.
Низкий хриплый голос был воплощением соблазна, вызвал в ней вибрацию в виде крошечных бархатных уколов. В томной полудреме она просто не могла не выполнить приказа этого голоса, этих рук, которые своими легкими касаниями несли ей блаженство. Загрубевшие от работы пальцы превратили кончики ее грудей в твердые острия, полные болезненного предвкушения. Тепло дыхания возвестило о приближении его рта за секунду до того, как он мягко обхватил ждущую грудь, потягивая, целуя, вовлекая в клубящийся туман чувственного восторга.
Настойчивое колено раздвинуло ей чресла, расчистив дорогу для неуемных пальцев, жаждавших ощутить неистовый жар ее глубин. Жадное ее тело выгнулось дугой от этих прикосновений, бессознательно прося наслаждения, которое уже отведало от него. Тонкие пальчики запутались в его встрепанных сном волосах, прижали его лицо к груди, с полураскрытых губ слетел истомный вздох. Она купалась в волнах чувственности, дыхание вырывалось с тихими стонами. Плоть откликнулась с готовностью, как никогда прежде, кожа горела и ждала ласки. Возле ее бедра пылало словно раскаленный железный жезл его напрягшееся орудие любви. Блейк извлек ее пальцы из своих волос и направил их к той части своего тела, которая мучительно желала, чтобы до нее дотронулись.
— Потрогай меня, Меган. — Слова прозвучали умоляющим шепотом. — Убедись, что ты делаешь со мной. Как я страшно тебя хочу.
Плывя в облаке блаженства, она подчинилась его воле. Ее пальчики нежно провели вдоль набухшего орудия, такого горячего и твердого и все-таки такого нежного на ощупь, словно сталь в атласном чехле. От ее нерешительного прикосновения он глухо застонал. Его жар пульсировал в кончиках ее пальцев, током бил ей в ладонь. Удивленная, она едва не отдернула руку, но Блейк крепко держал ее, заставив обхватить пальцами пульсирующий член.
— Пожалуйста… Трогай меня. Познай меня.
И снова она слепо повиновалась, нежно погладила, познавая эту жгучую силу, которая казалась такой грозной, такой беспощадной, а сейчас отвечала на ее прикосновения с беззащитностью, поразившей ее смутной мыслью о собственной власти над ним. Ведь даже теперь, когда она посылала по его телу волны восторга, он непрестанно распалял руками и губами ее страсть, доводя своими ласками ее слепую жажду до почти немыслимых пределов.
После этого он оказался на ней, а потом внутри нее, наполнил, двигался вверх-вниз, доводя до умопомрачения. Ее тело собралось, кровь сгустилась в самых интимных местах. Все туже и туже скручивалась она в тугое средоточие жажды, ее чувства кричали, взывая к облегчению от этого невыносимого наслаждения, почти равного боли в своей интенсивности.
— Блейк! Ох, Блейк, пожалуйста! — Она не знала, чего просит у него, и едва сознавала вообще, что с губ ее срывается какая-то мольба, а помнила лишь то, что Блейк единственный может ей помочь прекратить эту дразнящую пытку, блаженную агонию.
Потом она вдруг оказалась вне своего тела. Она парила внутри радуги, изломанной цветной призмы, которая вращалась вокруг нее и внутри нее одновременно, и это казалось удивительным, пугающим и абсолютно восхитительным. А Блейк был вместе с ней, на счастье, он крепко прижимал ее к себе — ведь если бы не его руки, удерживавшие ее, она воспарила бы высоко-высоко и бесконечно вращалась бы в вечности. Неосознанно прильнув к нему, она вцеплялась ногтями ему в плечи, в спину, а сама в это время невесомо плавала в облаке потрясающего, головокружительного экстаза…
Меган медленно приходила в себя, неохотно расставаясь с восхитительными видениями. Глубоко вздохнув, она распахнула ресницы и обнаружила, что глядит в безоблачную синеву глаз. Бесконечно долгие минуты они лежали и смотрели друг на друга, оба лишившись дыхания от глубины пережитого потрясения, без слов сознавая редкостную страсть, которую сейчас разделили между собой.
Прежде чем рассеялось очарование, губы Блейка нежно захватили ее в долгом, умопомрачительном поцелуе, желая, требуя продлить этот миг покоя.
— Мое бесценное, драгоценное сокровище, mi paloma. Нежная, маленькая голубка со страстью тигрицы. — Последний томный вздох сотряс его мощное тело. — Ах, малышка моя, какое наслаждение спрятано в твоем хрупком, деликатном теле! Кто бы мог подумать! — Его взгляд обволакивающе пробежался по ней. — Скажи мне, что это было восхитительно. Скажи, что на свете ничего больше не существовало.
Восторг разделенной страсти все еще довлел над ней, от этого и от его магнетического взгляда дыхание застревало в горле, а сердце заходилось в груди. — Это было чудесно, — нежно выдохнула она, а ее серые глаза, обратившись к нему, сделались ласковыми и сияющими. — Как будто я летела и тонула, рождалась и умирала, и все в одно и то же время.
Он крепко обнял ее:
— ах, Меган, моя Меган. Что же мне теперь с тобой делать? — Его голос пресекся. — Как мне теперь получить назад у Кирка мое ранчо? Как могу я отпустить тебя к нему, когда знаю, какое блаженство держу в своих руках?
Волшебство растаяло, как дым. Он понял это, лишь только слова слетели с его уст; даже еще до того, как почувствовал, что она резко напряглась в его объятиях.
— Что ты сказал? — ласково спросила она — слишком ласково. Не дождавшись ответа, она толкнула его в плечи, пытаясь спихнуть с себя. — Ответь мне, проклятый негодяй! Что ты сказал про Кирка. Твое ранчо и меня?
Блейк тяжело вздохнул и, подняв голову, встретил ее разъяренный взгляд.
— Проклятый болтун! — пробормотал он. — Что ж, я скажу тебе! Все равно пришлось бы сказать рано или поздно. Кирк Хардести, твой непогрешимый и безупречный жених, мой двоюродный брат, к моему глубочайшему сожалению.
Глаза Меган превратились в два круглых серых блюдца, она недоверчиво ахнула и посмотрела на него:
— Твой кто? Твой… твой кузен? Боже мой, Блейк! Что ты за человек! Какую грязную игру ты затеял? Значит, ты знал?..
— Что ты его невеста? — перебил он. — Да, Меган, я все знал. Я инсценировал это ограбление, чтобы похитить тебя и чтобы Кирк не догадался, кто за этим стоит. И решение это не было мгновенным.
— Зачем? — Слезы закипели у нее в горле, казалось, что даже это короткое слово далось ей с трудом. Всего лишь пять минут назад они парили вместе в сладчайшем экстазе, и ей даже почудилось, что их души на миг слились воедино. И вот он говорит ей, что хладнокровно планировал ее похищение. Неужели и то, что он лишил ее девственности, тоже было составной частью его замысла? Что это он тоже давно задумал сделать? И внезапно она почувствовала себя обманутой вдвойне. — Зачем?
Сожаление сделало его глаза еще темнее, а линию рта еще жестче.
— Лично к тебе это не имеет никакого отношения, Меган, — начал он и был прерван пронзительным возгласом:
— Не имеет ко мне отношения? Не имеет? Ты похитил меня под дулом пистолета, зверь! Напугал до смерти меня, моих родителей и полдюжины других невинных людей, не говоря уже о том, что ограбил почтовую карету и ранил кучера! — Ее бурный темперамент полностью вернулся к ней, глаза безумно сверкнули, когда она изо всех сил толкнула его в грудь своими маленькими кулачками. — Ты отволок меня сюда в горы, связанную, с заткнутым ртом, потом напустил на меня этого чудовищного волка, который напугал меня до беспамятства! Мало того, ты соблазнил меня, взяв то, что по праву принадлежало моему суженому. И теперь заявляешь, что все это не имеет лично ко мне отношения? — Оскорбленная и совершенно сбитая с толку, она с мучительным ожиданием смотрела на него. — По-моему, ты должен мне все объяснить, Блейк. Я хочу знать правду. Почему я здесь, скажи мне.
Меган казалось, что у нее сейчас разорвется сердце. Предательство Блейка почему-то смертельно ранило ее душу. Теперь она должна его ненавидеть, презирать всем своим существом, но в сердце оставался какой-то уголок, не затронутый враждебностью. Может, оттого, что он был первым любовником, мужчиной, открывшим перед ней все чудеса ее собственной чувственной природы, Меган сознавала, что он имеет над ней какую-то странную власть. Наперекор своему здравому смыслу она слишком поспешно поддалась ему и с бесстыдством легкомыслием отдала ему бесценный дар своей девичьей чистоты. И все-таки совершенно неожиданно и внезапно душа ее прониклась искренним чувством к нему. Ей захотелось надеяться, что не такой уж он ужасный человек. «Как мне хочется, чтобы нашлась убедительная причина всему этому — молча молилась она, испытывая необходимость верить в благородство Блейка. — Хоть бы он смог оправдаться передо мной».
За завтраком он рассказал ей свою историю у обоих совершенно не было аппетита.
— Я говорил тебе правду, что намеревался вернуть тебя Кирку за выкуп. Вот почему я тебя похитил.
— Если мне позволительно перебить тебя на минуту, ответь, почему ты не сказал мне всю правду с самого начала? Зачем все эти нелепые вопросы насчет моего жениха?
— Чтобы узнать, насколько ты в курсе и насколько замешана в делишках Кирка.
— В каких делишках? Ради Бога, Блейк, если кто-то и устраивал делишки, так это ты — взорвалась она.
— Если ты наберешься терпения и не будешь меня перебивать, я постараюсь тебе все объяснить. Ранчо, которое твой дорогой женишок выдает за свое, принадлежало моему семейству уже несколько поколений и передавалось по материнской линии. Мой отец стал его владельцем только после женитьбы на моей матери, и после их смерти оно должно было стать моим. Несколько лет назад мать заболела воспалением легких и умерла. Вскоре, два года назад, умер и отец. Тогда-то и начались все неприятности.
Понимаешь, после смерти матери с нами стала жить отцовская сестра Опал Хардести и привела с собой своего сына Кирка. Тетя Опал вела у нас в доме хозяйство, а Кирк помогал на ферме.
Кирк терпеть не мог подчиняться ни отцу, на тем более мне, потому что мы с ним ровесники. Его злило то, что у меня есть перед ним преимущества. Меня послали в Европу заканчивать образование. Я много времени провел в Испании у родственников матери, затем жил некоторое время в Мексике, где учился у своих дядей управляться со скотом в их обширных estancias. Я работал на нашей ферме не хуже, чем все остальные, изучая все, что требовалось знать, чтобы справляться с хозяйством после того, как оно перейдет ко мне, и в то же время пользовался большой свободой и уважением, как единственный сын, никогда не знал нужды в деньгах. Кирк ревниво относился ко мне, только мне и в голову не приходило, насколько далеко простиралась его зависть и насколько они с тетей Опал подлые и бесчестные людишки. Все это выяснилось, когда умер отец.
Пока Меган слушала, ей становились ясными многие вещи, которым она удивлялась прежде. Почему, к примеру, для простого грабителя, бандита Блейк казался чересчур образованным. Узнав, что семья Блейка по материнской линии происходит из Мексики и Испании, она поняла, чем объясняется беглый испанский, который так легко стекает с его языка. Кирк же, с его рыжевато-каштановыми волосами и светлой кожей, явно не обладал никакими признаками наличия латинских предков.
Блейк рос если не в роскоши, то в богатстве. Он явно привык к дорогим одеждам, о чем свидетельствовали его добротные сапоги из черной кожи. Хоть и не такой уж заядлый чистюля, он все же привык к порядку и соблюдал чистоту не только вокруг себя, но и в своих личных привычках. Где-то он научился готовить еду, а значит, не был таким уж избалованным, просто любил удобства. Еще он был приучен к ответственности, заботился о лошади, сбруе. Не боялся и тяжелой работы: в окно она видела, как он колет дрова, об этом говорили и твердые мозоли на его ладонях. Интересно, чем объясняется его жестокость? Результат ли это воспитания, того, что он рос единственным ребенком богатой семье, или того, что случилось с ним после смерти отца? Она внимательно слушала, наблюдая за лицом Блейка, пока он продолжал свой рассказ.
— Не успели засыпать землей отцовскую могилу, как начались неприятности. Фактически я приехал из города на следующий день после похорон я обнаружил, что мои переметные сумы упакованы и лежат на веранде, а в гостиной вместе с Опал и Кирком сидит незнакомый адвокат. — Блейк потряс головой, словно до сих пор не веря случившемуся, и темно-синие глаза сделались почти черными от гнева и боли. — До сих пор не понимаю, как им удалось это обстряпать. Опал каким-то образом залезла в отцовский сейф, что стоял в его кабинете. Она спрятала или уничтожила отцовское завещание и некоторые другие важные бумаги, которые он там держал. И теперь восседала будто зловещий черный паук. Помню усмешку на ее длинном лице, когда она протянула мне то, что должно было считаться последним завещанием отца. В этой фальшивке вся ферма отдавалась ей и Кирку. Я потерял всякое соображение от неожиданности и злости. Захотелось стереть эту победную ухмылку с ее лица. А Кирк стоял радом и держался с таким превосходством, что даже счел возможным одарить меня снисходительной улыбкой. Я таки попортил ему физиономию, прежде чем уйти, но только этим потом и утешался.
— И ты ушел? — тихо спросила Меган, забыв про свое обещание молчать.
Глаза Блейка прищурились от отвращения и нестерпимого черного гнева, навеянного воспоминанием о событиях того дня и всего, что за ними последовало.
— Да, ушел. В то время я мало что мог сделать. Опал и Кирк, да еще их лощеный адвокат прекрасно все обстряпали. Они знали, что я никогда не поверю их смехотворным заявлениям. Знали, в какую я приду ярость, и хорошо подготовились. В дополнение к так называемому новому завещанию у Опал появилось письмо, которое, по ее словам, оставил ей мой отец. Она показала мне его с немалым удовольствием. В нем отец заявлял, что я ему не сын, что моя мать уже была с ребенком, когда он на ней женился. И поэтому он оставляет все свое имущество своей ближайшей кровной родственнице, а не мне. Еще они состряпали документ, якобы подписанный перед смертью моей матерью, в котором она предоставляет моему отцу право распоряжаться ранчо по своему усмотрению. И нигде там не упоминается, что он должен передать ферму мне, ее единственному сыну, хотя землей этой семейство матери владело с незапамятных времен… Теперь ты можешь представить себе, что я чувствовал, Меган?
Ладони Блейка сжались в кулаки так, что даже побелели суставы. Ему было мучительно оживлять в памяти то ужасное время, самые черные дни в своей жизни. Лицо застыло от гнева и боли, и боль эта передалась ей. Она понимала, принимала его поступки, прощала их, тем более что его полный страдания взгляд привнес в ее сочувствие свою красноречивую лепту.
— И все это свалилось на меня сразу после того, как я потерял отца, которого обожал, человека, которым восхищался больше всего на свете, на которого смотрел снизу вверх и которому стремился во всем подражать. И он был моим отцом, что бы там ни говорили. Я верю в это всем сердцем и когда-нибудь докажу свою правоту. Он был человеком, который зачал меня, и он меня любил. Нет сомнений, он любил меня так же сильно, как и я его. Наверняка он перевернулся в гробу от того, что учинили Кирк и Опал.
Блейк провел по волосам дрожащими пальцами.
— Надо, конечно, отдать должное этим гадюкам. Они прекрасно знали, когда нанести удар. Я был растерян, просто парализован от боли после смерти отца, онемел от горя, а они воспользовались моментом и предательским путем уволокли наследство у меня из-под носа. С помощью лжи и махинаций они украли у меня мой дом, Меган. Единственный дом, который я знал в своей жизни. Место где я родился и рос, где провел столько счастливых лет с родителями, прекрасными людьми, которые дарили мне больше любви, чем может надеяться большинство детей. За несколько минут Кирк и его мамаша лишили меня всего, что я считал самым дорогим.
Блейк нечестно пользовался своим преимуществом и сознавал это. У полусонной Меган практически отсутствовала оборона. Она еще не сознавала, с каким теплом и готовностью отзывалась на его ласки. Разогревшееся от сна тело было послушным, податливым и зовущим. Он прижался губами к ее шее, вдыхая теплый сладкий запах.
— Такая нежная, — пробормотал он, — такая сладкая. Я просто теряю рассудок от твоего запаха, моя маленькая голубка.
Ответное бормотание было невнятным, пока она всплывала из глубин сна. Голова повернулась сама собой, давая ему доступ ко всей длине стройной шеи.
— Да, querida, — простонал он, ласково проводя губами по нежной коже горла и задержавшись, чтобы поцеловать прелестную ямку с бьющимся в ней пульсом. — Отдайся мне, отдай всю себя.
Низкий хриплый голос был воплощением соблазна, вызвал в ней вибрацию в виде крошечных бархатных уколов. В томной полудреме она просто не могла не выполнить приказа этого голоса, этих рук, которые своими легкими касаниями несли ей блаженство. Загрубевшие от работы пальцы превратили кончики ее грудей в твердые острия, полные болезненного предвкушения. Тепло дыхания возвестило о приближении его рта за секунду до того, как он мягко обхватил ждущую грудь, потягивая, целуя, вовлекая в клубящийся туман чувственного восторга.
Настойчивое колено раздвинуло ей чресла, расчистив дорогу для неуемных пальцев, жаждавших ощутить неистовый жар ее глубин. Жадное ее тело выгнулось дугой от этих прикосновений, бессознательно прося наслаждения, которое уже отведало от него. Тонкие пальчики запутались в его встрепанных сном волосах, прижали его лицо к груди, с полураскрытых губ слетел истомный вздох. Она купалась в волнах чувственности, дыхание вырывалось с тихими стонами. Плоть откликнулась с готовностью, как никогда прежде, кожа горела и ждала ласки. Возле ее бедра пылало словно раскаленный железный жезл его напрягшееся орудие любви. Блейк извлек ее пальцы из своих волос и направил их к той части своего тела, которая мучительно желала, чтобы до нее дотронулись.
— Потрогай меня, Меган. — Слова прозвучали умоляющим шепотом. — Убедись, что ты делаешь со мной. Как я страшно тебя хочу.
Плывя в облаке блаженства, она подчинилась его воле. Ее пальчики нежно провели вдоль набухшего орудия, такого горячего и твердого и все-таки такого нежного на ощупь, словно сталь в атласном чехле. От ее нерешительного прикосновения он глухо застонал. Его жар пульсировал в кончиках ее пальцев, током бил ей в ладонь. Удивленная, она едва не отдернула руку, но Блейк крепко держал ее, заставив обхватить пальцами пульсирующий член.
— Пожалуйста… Трогай меня. Познай меня.
И снова она слепо повиновалась, нежно погладила, познавая эту жгучую силу, которая казалась такой грозной, такой беспощадной, а сейчас отвечала на ее прикосновения с беззащитностью, поразившей ее смутной мыслью о собственной власти над ним. Ведь даже теперь, когда она посылала по его телу волны восторга, он непрестанно распалял руками и губами ее страсть, доводя своими ласками ее слепую жажду до почти немыслимых пределов.
После этого он оказался на ней, а потом внутри нее, наполнил, двигался вверх-вниз, доводя до умопомрачения. Ее тело собралось, кровь сгустилась в самых интимных местах. Все туже и туже скручивалась она в тугое средоточие жажды, ее чувства кричали, взывая к облегчению от этого невыносимого наслаждения, почти равного боли в своей интенсивности.
— Блейк! Ох, Блейк, пожалуйста! — Она не знала, чего просит у него, и едва сознавала вообще, что с губ ее срывается какая-то мольба, а помнила лишь то, что Блейк единственный может ей помочь прекратить эту дразнящую пытку, блаженную агонию.
Потом она вдруг оказалась вне своего тела. Она парила внутри радуги, изломанной цветной призмы, которая вращалась вокруг нее и внутри нее одновременно, и это казалось удивительным, пугающим и абсолютно восхитительным. А Блейк был вместе с ней, на счастье, он крепко прижимал ее к себе — ведь если бы не его руки, удерживавшие ее, она воспарила бы высоко-высоко и бесконечно вращалась бы в вечности. Неосознанно прильнув к нему, она вцеплялась ногтями ему в плечи, в спину, а сама в это время невесомо плавала в облаке потрясающего, головокружительного экстаза…
Меган медленно приходила в себя, неохотно расставаясь с восхитительными видениями. Глубоко вздохнув, она распахнула ресницы и обнаружила, что глядит в безоблачную синеву глаз. Бесконечно долгие минуты они лежали и смотрели друг на друга, оба лишившись дыхания от глубины пережитого потрясения, без слов сознавая редкостную страсть, которую сейчас разделили между собой.
Прежде чем рассеялось очарование, губы Блейка нежно захватили ее в долгом, умопомрачительном поцелуе, желая, требуя продлить этот миг покоя.
— Мое бесценное, драгоценное сокровище, mi paloma. Нежная, маленькая голубка со страстью тигрицы. — Последний томный вздох сотряс его мощное тело. — Ах, малышка моя, какое наслаждение спрятано в твоем хрупком, деликатном теле! Кто бы мог подумать! — Его взгляд обволакивающе пробежался по ней. — Скажи мне, что это было восхитительно. Скажи, что на свете ничего больше не существовало.
Восторг разделенной страсти все еще довлел над ней, от этого и от его магнетического взгляда дыхание застревало в горле, а сердце заходилось в груди. — Это было чудесно, — нежно выдохнула она, а ее серые глаза, обратившись к нему, сделались ласковыми и сияющими. — Как будто я летела и тонула, рождалась и умирала, и все в одно и то же время.
Он крепко обнял ее:
— ах, Меган, моя Меган. Что же мне теперь с тобой делать? — Его голос пресекся. — Как мне теперь получить назад у Кирка мое ранчо? Как могу я отпустить тебя к нему, когда знаю, какое блаженство держу в своих руках?
Волшебство растаяло, как дым. Он понял это, лишь только слова слетели с его уст; даже еще до того, как почувствовал, что она резко напряглась в его объятиях.
— Что ты сказал? — ласково спросила она — слишком ласково. Не дождавшись ответа, она толкнула его в плечи, пытаясь спихнуть с себя. — Ответь мне, проклятый негодяй! Что ты сказал про Кирка. Твое ранчо и меня?
Блейк тяжело вздохнул и, подняв голову, встретил ее разъяренный взгляд.
— Проклятый болтун! — пробормотал он. — Что ж, я скажу тебе! Все равно пришлось бы сказать рано или поздно. Кирк Хардести, твой непогрешимый и безупречный жених, мой двоюродный брат, к моему глубочайшему сожалению.
Глаза Меган превратились в два круглых серых блюдца, она недоверчиво ахнула и посмотрела на него:
— Твой кто? Твой… твой кузен? Боже мой, Блейк! Что ты за человек! Какую грязную игру ты затеял? Значит, ты знал?..
— Что ты его невеста? — перебил он. — Да, Меган, я все знал. Я инсценировал это ограбление, чтобы похитить тебя и чтобы Кирк не догадался, кто за этим стоит. И решение это не было мгновенным.
— Зачем? — Слезы закипели у нее в горле, казалось, что даже это короткое слово далось ей с трудом. Всего лишь пять минут назад они парили вместе в сладчайшем экстазе, и ей даже почудилось, что их души на миг слились воедино. И вот он говорит ей, что хладнокровно планировал ее похищение. Неужели и то, что он лишил ее девственности, тоже было составной частью его замысла? Что это он тоже давно задумал сделать? И внезапно она почувствовала себя обманутой вдвойне. — Зачем?
Сожаление сделало его глаза еще темнее, а линию рта еще жестче.
— Лично к тебе это не имеет никакого отношения, Меган, — начал он и был прерван пронзительным возгласом:
— Не имеет ко мне отношения? Не имеет? Ты похитил меня под дулом пистолета, зверь! Напугал до смерти меня, моих родителей и полдюжины других невинных людей, не говоря уже о том, что ограбил почтовую карету и ранил кучера! — Ее бурный темперамент полностью вернулся к ней, глаза безумно сверкнули, когда она изо всех сил толкнула его в грудь своими маленькими кулачками. — Ты отволок меня сюда в горы, связанную, с заткнутым ртом, потом напустил на меня этого чудовищного волка, который напугал меня до беспамятства! Мало того, ты соблазнил меня, взяв то, что по праву принадлежало моему суженому. И теперь заявляешь, что все это не имеет лично ко мне отношения? — Оскорбленная и совершенно сбитая с толку, она с мучительным ожиданием смотрела на него. — По-моему, ты должен мне все объяснить, Блейк. Я хочу знать правду. Почему я здесь, скажи мне.
Меган казалось, что у нее сейчас разорвется сердце. Предательство Блейка почему-то смертельно ранило ее душу. Теперь она должна его ненавидеть, презирать всем своим существом, но в сердце оставался какой-то уголок, не затронутый враждебностью. Может, оттого, что он был первым любовником, мужчиной, открывшим перед ней все чудеса ее собственной чувственной природы, Меган сознавала, что он имеет над ней какую-то странную власть. Наперекор своему здравому смыслу она слишком поспешно поддалась ему и с бесстыдством легкомыслием отдала ему бесценный дар своей девичьей чистоты. И все-таки совершенно неожиданно и внезапно душа ее прониклась искренним чувством к нему. Ей захотелось надеяться, что не такой уж он ужасный человек. «Как мне хочется, чтобы нашлась убедительная причина всему этому — молча молилась она, испытывая необходимость верить в благородство Блейка. — Хоть бы он смог оправдаться передо мной».
За завтраком он рассказал ей свою историю у обоих совершенно не было аппетита.
— Я говорил тебе правду, что намеревался вернуть тебя Кирку за выкуп. Вот почему я тебя похитил.
— Если мне позволительно перебить тебя на минуту, ответь, почему ты не сказал мне всю правду с самого начала? Зачем все эти нелепые вопросы насчет моего жениха?
— Чтобы узнать, насколько ты в курсе и насколько замешана в делишках Кирка.
— В каких делишках? Ради Бога, Блейк, если кто-то и устраивал делишки, так это ты — взорвалась она.
— Если ты наберешься терпения и не будешь меня перебивать, я постараюсь тебе все объяснить. Ранчо, которое твой дорогой женишок выдает за свое, принадлежало моему семейству уже несколько поколений и передавалось по материнской линии. Мой отец стал его владельцем только после женитьбы на моей матери, и после их смерти оно должно было стать моим. Несколько лет назад мать заболела воспалением легких и умерла. Вскоре, два года назад, умер и отец. Тогда-то и начались все неприятности.
Понимаешь, после смерти матери с нами стала жить отцовская сестра Опал Хардести и привела с собой своего сына Кирка. Тетя Опал вела у нас в доме хозяйство, а Кирк помогал на ферме.
Кирк терпеть не мог подчиняться ни отцу, на тем более мне, потому что мы с ним ровесники. Его злило то, что у меня есть перед ним преимущества. Меня послали в Европу заканчивать образование. Я много времени провел в Испании у родственников матери, затем жил некоторое время в Мексике, где учился у своих дядей управляться со скотом в их обширных estancias. Я работал на нашей ферме не хуже, чем все остальные, изучая все, что требовалось знать, чтобы справляться с хозяйством после того, как оно перейдет ко мне, и в то же время пользовался большой свободой и уважением, как единственный сын, никогда не знал нужды в деньгах. Кирк ревниво относился ко мне, только мне и в голову не приходило, насколько далеко простиралась его зависть и насколько они с тетей Опал подлые и бесчестные людишки. Все это выяснилось, когда умер отец.
Пока Меган слушала, ей становились ясными многие вещи, которым она удивлялась прежде. Почему, к примеру, для простого грабителя, бандита Блейк казался чересчур образованным. Узнав, что семья Блейка по материнской линии происходит из Мексики и Испании, она поняла, чем объясняется беглый испанский, который так легко стекает с его языка. Кирк же, с его рыжевато-каштановыми волосами и светлой кожей, явно не обладал никакими признаками наличия латинских предков.
Блейк рос если не в роскоши, то в богатстве. Он явно привык к дорогим одеждам, о чем свидетельствовали его добротные сапоги из черной кожи. Хоть и не такой уж заядлый чистюля, он все же привык к порядку и соблюдал чистоту не только вокруг себя, но и в своих личных привычках. Где-то он научился готовить еду, а значит, не был таким уж избалованным, просто любил удобства. Еще он был приучен к ответственности, заботился о лошади, сбруе. Не боялся и тяжелой работы: в окно она видела, как он колет дрова, об этом говорили и твердые мозоли на его ладонях. Интересно, чем объясняется его жестокость? Результат ли это воспитания, того, что он рос единственным ребенком богатой семье, или того, что случилось с ним после смерти отца? Она внимательно слушала, наблюдая за лицом Блейка, пока он продолжал свой рассказ.
— Не успели засыпать землей отцовскую могилу, как начались неприятности. Фактически я приехал из города на следующий день после похорон я обнаружил, что мои переметные сумы упакованы и лежат на веранде, а в гостиной вместе с Опал и Кирком сидит незнакомый адвокат. — Блейк потряс головой, словно до сих пор не веря случившемуся, и темно-синие глаза сделались почти черными от гнева и боли. — До сих пор не понимаю, как им удалось это обстряпать. Опал каким-то образом залезла в отцовский сейф, что стоял в его кабинете. Она спрятала или уничтожила отцовское завещание и некоторые другие важные бумаги, которые он там держал. И теперь восседала будто зловещий черный паук. Помню усмешку на ее длинном лице, когда она протянула мне то, что должно было считаться последним завещанием отца. В этой фальшивке вся ферма отдавалась ей и Кирку. Я потерял всякое соображение от неожиданности и злости. Захотелось стереть эту победную ухмылку с ее лица. А Кирк стоял радом и держался с таким превосходством, что даже счел возможным одарить меня снисходительной улыбкой. Я таки попортил ему физиономию, прежде чем уйти, но только этим потом и утешался.
— И ты ушел? — тихо спросила Меган, забыв про свое обещание молчать.
Глаза Блейка прищурились от отвращения и нестерпимого черного гнева, навеянного воспоминанием о событиях того дня и всего, что за ними последовало.
— Да, ушел. В то время я мало что мог сделать. Опал и Кирк, да еще их лощеный адвокат прекрасно все обстряпали. Они знали, что я никогда не поверю их смехотворным заявлениям. Знали, в какую я приду ярость, и хорошо подготовились. В дополнение к так называемому новому завещанию у Опал появилось письмо, которое, по ее словам, оставил ей мой отец. Она показала мне его с немалым удовольствием. В нем отец заявлял, что я ему не сын, что моя мать уже была с ребенком, когда он на ней женился. И поэтому он оставляет все свое имущество своей ближайшей кровной родственнице, а не мне. Еще они состряпали документ, якобы подписанный перед смертью моей матерью, в котором она предоставляет моему отцу право распоряжаться ранчо по своему усмотрению. И нигде там не упоминается, что он должен передать ферму мне, ее единственному сыну, хотя землей этой семейство матери владело с незапамятных времен… Теперь ты можешь представить себе, что я чувствовал, Меган?
Ладони Блейка сжались в кулаки так, что даже побелели суставы. Ему было мучительно оживлять в памяти то ужасное время, самые черные дни в своей жизни. Лицо застыло от гнева и боли, и боль эта передалась ей. Она понимала, принимала его поступки, прощала их, тем более что его полный страдания взгляд привнес в ее сочувствие свою красноречивую лепту.
— И все это свалилось на меня сразу после того, как я потерял отца, которого обожал, человека, которым восхищался больше всего на свете, на которого смотрел снизу вверх и которому стремился во всем подражать. И он был моим отцом, что бы там ни говорили. Я верю в это всем сердцем и когда-нибудь докажу свою правоту. Он был человеком, который зачал меня, и он меня любил. Нет сомнений, он любил меня так же сильно, как и я его. Наверняка он перевернулся в гробу от того, что учинили Кирк и Опал.
Блейк провел по волосам дрожащими пальцами.
— Надо, конечно, отдать должное этим гадюкам. Они прекрасно знали, когда нанести удар. Я был растерян, просто парализован от боли после смерти отца, онемел от горя, а они воспользовались моментом и предательским путем уволокли наследство у меня из-под носа. С помощью лжи и махинаций они украли у меня мой дом, Меган. Единственный дом, который я знал в своей жизни. Место где я родился и рос, где провел столько счастливых лет с родителями, прекрасными людьми, которые дарили мне больше любви, чем может надеяться большинство детей. За несколько минут Кирк и его мамаша лишили меня всего, что я считал самым дорогим.