Хатсон Шон. Возмездие

   Сад был погружен во мрак.
   Дверь оказалась запертой, однако это нисколько не удивило поздних визитеров. Один из них, с ухмылкой взглянув на приятеля, вытащил из-за пояса длинный нож с обоюдоострым, тщательно отточенным лезвием. Вставив нож в зазор между оконной рамой и подоконником, он со знанием дела принялся расшатывать задвижку. Затем слегка надавил — и вот одна из створок окна уже открыта.
   Питер Уолтон самодовольно улыбнулся, кивнув приятелю. Тот присел, сложив руки в замок. Уолтон поднял ногу и, воспользовавшись этим импровизированным стременем, забрался на подоконник. Секунду помедлив, он спрыгнул на выложенный плиткой пол. Прислушался... Где-то в доме работал телевизор. Стоя в потемках, он дожидался своего долговязого дружка. Для мужчины его роста Рональд Миллз проявил поразительное проворство. Он вспрыгнул на подоконник, а в следующее мгновение уже стоял рядом с Уолтоном.
   Оба очутились на кухне. Миллз шагнул к закрытой двери, прислушался: телевизор смотрели в гостиной.
   Уолтон задумчиво прикусил нижнюю губу. Он не ожидал, что кто-то из хозяев окажется дома. Его физиономия, поначалу озабоченная, расплылась в довольной ухмылке.
   Кивнув Миллзу, он потянулся к ручке двери.
   Дверь бесшумно отворилась.
   Они вышли в коридор и направились к лестнице.
   Телевизор звучал все громче. Мыльная опера заканчивалась. По экрану побежали титры, потом пошла реклама. Кэролайн посмотрела и ее. Ведь в цвете даже хорошо знакомые ей рекламные ролики выглядели совсем иначе. Наконец она решилась оторваться от экрана и заварить чай. И еще надо было проверить, как там малышка. Из спальни девочки не доносилось ни звука. Вообще-то с ней никогда не возникало проблем. Тем не менее Кэролайн считала своим долгом время от времени заглядывать в детскую. Потянувшись, она поднялась с дивана и с сожалением бросила взгляд на экран телевизора. Затем открыла дверь и вышла в холл, невольно замедляя шаг. Непроглядная тьма... Но разве миссис Хэкет не оставила в передней свет, когда уходила из дома?
   Кэролайн потянулась к выключателю, и в этот миг кто-то схватил ее за горло — она не успела даже вскрикнуть. Девушка задыхалась, ее горло точно тисками сжимали чьи-то сильные крепкие пальцы. Потом что-то холодное коснулось ее щеки... Она догадалась — нож. И кто-то зашептал ей в ухо низким хриплым голосом:
   — Только пикни — башку отрежу.
   26 августа 1940 года
   Она кричала не переставая.
   Лоуренсон пытался успокоить женщину, как-нибудь подбодрить ее, но тщетно. Унять ее не удавалось.
   — Господи, дайте же ей эпидурала! — рявкнул Морис Фрэзер.
   Склонившись над женщиной, он пристально смотрел в ее вылезшие из орбит глаза.
   — Никаких болеутоляющих, — невозмутимо проговорил Лоуренсон, глядя на женщину.
   Ей было лет двадцать пять, но боль, исказившая ее лицо, делала ее лет на десять старше. Ноги ее были привязаны прочными ремнями к металлическим стременам, руки — к боковым стойкам. Когда накатывалась очередная волна боли, тело женщины начинало судорожно биться под стягивавшими ее путами.
   Ее нижняя рубашка задралась к подбородку, обнажая вздувшийся живот, внутри которого что-то шевелилось, перекатывалось, пульсировало, — похоже, младенец пытался вырваться из чрева матери во что бы то ни стало. Бурные судороги бежали по телу женщины. Она издала ужасный вопль. Лоуренсон почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы.
   — Она теряет много крови, доктор, — сказала сестра Кили, глядя, как из вагины вытекают потоки крови. Тампоны не помогли остановить кровотечение — целая куча их лежала на металлическом подносе.
   — Вытащите ребенка, Лоуренсон, ради Христа! — не выдержал Фрэзер. — Сделайте кесарево, пока не поздно. Не то мы потеряем их обоих.
   Лоуренсон покачал головой.
   — Успокойтесь, все будет в порядке.
   Раздался еще один пронзительный вопль, эхом заметавшийся меж стен.
   Сестра Кили, стоявшая у ног женщины, подняла глаза на Лоуренсона.
   — Начинается, — сообщила она.
   Лоуренсон придвинулся ближе, не спуская глаз с роженицы.
   Фрэзер взял женщину за плечи, пытаясь хоть как-то ее успокоить, но та кричала не переставая; схватки усиливались.
   Вскоре Лоуренсон увидел головку младенца. Окровавленные половые губы напоминали рот человека, силившегося выплюнуть что-то омерзительное, скверное на вкус... Губы растянулись до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнут. Из расширившейся половой щели хлынули потоки крови. Женщина забилась как безумная, пытаясь высвободиться из ремней. Нестерпимая боль придала роженице такую силу, что ей действительно удалось высвободить одну руку и выдернуть из локтевого сгиба иглу, присоединенную к капельнице. Кровь фонтаном ударила из вены. Сестра Кили поспешила закрепить капельницу, как положено.
   — Ну давай же, давай! — кричал Лоуренсон, наблюдая, как выходит наружу головка ребенка.
   Тельце младенца билось, извивалось, словно он пытался побыстрее покинуть свою кровавую тюрьму. Роженица сделала последнее усилие и как бы вытолкнула младенца из себя. Не обращая внимания на кровь, Лоуренсон протянул к ребенку руки.
   Он поднял младенца перед собой. Все еще прикрепленная к плаценте пуповина обвисла, точно издохшая змея. Секундой позже выпал наружу зловонный сгусток.
   Голова женщины безжизненно откинулась назад. Ее лицо и тело поблескивали от пота.
   Фрэзер, повернувшись, взглянул на младенца, которого Лоуренсон держал перед собой, словно какой-то ценный трофей.
   — О Господи! — выдохнул доктор, вытаращив глаза.
   Сестра Кили, увидев новорожденного, не сказала ни слова. Она отвернулась — ее рвало.
   — Лоуренсон, вы не можете... — У Фрэзера перехватило дыхание, он прижал к губам ладонь.
   — С ребенком все в порядке, как я и говорил. — Лоуренсон крепко держал в руках младенца.
   Пуповина пульсировала, напоминая жирного червя, пытающегося пробраться в крохотный животик.
   Он поднес новорожденного к матери, которая уже настолько оправилась, что сумела поднять на него взор. Затуманенные болью глаза постепенно прояснялись...
   — Ваш сын, — торжественно объявил Лоуренсон.
   И женщина закричала снова.

Глава 5

   Уолтон дал бы девушке лет семнадцать, может, чуть больше. Впрочем, ее возраст его не интересовал. Девушка стояла, сжав перед собой ладони, и в глазах ее застыли слезы. Она переводила взгляд с одного мужчины на другого, а они с интересом рассматривали ее, не скрывая своего восторга. Один, тот, что повыше, вытирал губы тыльной стороной ладони — Кэролайн готова была поклясться, что видит, как изо рта его текут слюни.
   — А ты — красотка! — проговорил Уолтон, касаясь острием ножа ее щеки.
   Кэролайн попыталась сглотнуть, но горло перехватил спазм. Она прикрыла глаза, и по щекам ее покатились слезы.
   Уолтон плашмя прижал лезвие к щеке девушки, и слезинка покатилась по металлу. Убрав нож, он поднес его к губам и слизнул с лезвия соленую влагу. Потом улыбнулся.
   — Сними блузку, — сказал он, не переставая улыбаться.
   — Пожалуйста, не делайте мне больно. — Она вытерла слезы тыльной стороной ладони.
   — Снимай блузку! — снова потребовал Уолтон, и улыбка исчезла с его лица.
   Она все еще колебалась.
   — А ну, стаскивай свою одежонку, не то я сам ее с тебя стащу! — просипел он, дохнув на нее табачным перегаром.
   Кэролайн взялась было за верхнюю пуговицу, но руки ее не слушались. В конце концов ей все же удалось расстегнуть по очереди все пуговицы. Она стояла перед мужчинами в распахнутой блузке, краснея от стыда и замирая от страха.
   — Я сказал, сними ее, — напомнил Уолтон. — Ну, живо!
   — Пожалуйста...
   — Снимай! — рявкнул он.
   Девушка высвободила сначала одно плечо, потом другое. Блузка упала на пол. Она шмыгнула носом, стараясь удержать душившие ее слезы.
   — Пожалуйста, не трогайте меня! — всхлипывала Кэролайн, с надеждой вглядываясь в лица мужчин и тщетно пытаясь увидеть в их глазах хотя бы намек на сочувствие.
   — Ну, что ты ревешь? — подал голос Миллз.
   Он положил руку ей на плечо, жадно шаря глазами по груди.
   — У тебя красивые волосы, — сказал он, накручивая на палец ее локоны и притягивая голову девушки к своему лицу. — Поцелуй меня. — Он с ухмылкой взглянул на приятеля.
   Тот одобрительно кивнул.
   — Ну давай, целуй его! — просипел Уолтон.
   — Прошу вас...
   Она не договорила.
   Миллз, притянув ее к себе, прижался ртом к ее губам. Она едва не задохнулась, когда его язык проник ей в рот, а его вонючая слюна потекла по ее подбородку.
   — Девственница... Никогда раньше не целовалась? — Миллз коснулся острием ножа ее подбородка.
   — Сними лифчик, — сказал Уолтон. — Покажи нам свое тело.
   Кэролайн всхлипнула, покачав головой.
   — Ты ведь просила не обижать тебя, — напомнил Миллз, вновь ухватив девушку за волосы. Он прижал лезвие ножа к туго натянутым локонам и отрезал длинную прядь. — Сегодня есть волосы, завтра нет. — Он ухмыльнулся и обернулся к Уолтону, который согласно закивал.
   Девушка заложила руки за спину и расстегнула застежку, обнажая грудь.
   Уолтон потянулся к ширинке своих брюк.
   — Теперь джинсы, — приказал он.
   Слезы струились по щекам Кэролайн.
   — Не убивайте меня, — всхлипывала она, стоя перед ними в одних трусиках. — Я сделаю все, что вы скажете, только не убивайте меня.
   — Теперь штанишки, — ухмыльнулся Миллз. — Живее!
   Девушка поддела пальцами эластичную ткань и спустила трусы вниз и наконец оказалась полностью обнаженной. Она попыталась было прикрыть рукой лобковые волосы, но Миллз, перехватив девичью руку, подвел ее к своему возбужденному члену.
   — У тебя есть парень? — поинтересовался Уолтон.
   Она не отвечала.
   — Есть?! — рявкнул он.
   Девушка молча помотала головой. Слезы душили ее.
   — Так тебе не знакомы объятия мужчины? — вкрадчивым голосом спросил Уолтон. — Ты даже не представляешь, как много потеряла. Что ж, будешь хорошей девочкой, мы тебя не обидим. Ты будешь хорошей?
   Она хотела кивнуть, но тело не слушалось ее. Ей казалось, что она теряет сознание.
   — Станцуй для нас, — расплылся в ухмылке Миллз.
   — Я не могу, — с усилием вымолвила она.
   — Танцуй! — приказал он, прижимая лезвие ножа к ее щеке. — Все девочки умеют танцевать.
   — Вы сказали, что не обидите меня. Пожалуйста...
   Уолтон наклонился и кончиком ножа поддел лежавший на полу бюстгальтер.
   — Танцуй! — прорычал он.
   — Мама! Мама! — послышалось вдруг откуда-то.
   Мужчины переглянулись.
   — Кто еще есть в доме? — рявкнул Уолтон, хватая Кэролайн за волосы.
   — Ребенок, — проговорил Миллз, и глаза его вспыхнули бешеной яростью.
   — Где? — сипло выдохнул Уолтон.
   — Там... наверху, — всхлипнула Кэролайн.
   Снова раздался детский крик.
   Миллз двинулся к двери.
   — Не трогайте ее! — закричала Кэролайн.
   Но Уолтон, прикрыв ей ладонью рот, толкнул девушку на диван, приставив к горлу нож.
   — Я позабочусь о малышке, — с улыбкой проговорил Миллз, направляясь к лестнице.
   — Он умеет обращаться с маленькими детками, — сказал Уолтон, нащупывая «молнию» своих брюк. — А сейчас посиди спокойно, договорились?
   Миллз подошел к лестнице. Постоял, прислушиваясь к детскому плачу, затем стал медленно подниматься по ступеням. Дойдя до чуть приоткрытой двери, он увидел сидевшего в кровати ребенка.
   — Привет! — весело сказал мужчина, переступив порог.
   Увидев незнакомца, Лиза немного удивилась.
   — А ты прехорошенькая девчушка, — ухмыльнулся Миллз. — Как тебя зовут?
   Девочка назвала свое имя.
   — Какое красивое имя, — проговорил он, вытирая губы тыльной стороной ладони.
   Потом взялся за нож.

Глава 6

   Дежурная сестра вежливо кивнула проходившей мимо Сьюзен. Та в ответ улыбнулась.
   Высокая санитарка тоже поздоровалась со Сью, которую в больнице знали почти все. Впрочем, в этом не было ничего странного: вот уже шесть недель, как она приходила сюда каждый вечер. В каком-то смысле больница стала ее вторым домом. Открывая дверь палаты под номером 562, она задумалась: как долго еще ей выполнять этот ритуал?
   Сью несколько секунд простояла у двери. Затем медленно прикрыла ее за собой.
   В нос ей ударил запах мочи и дезинфекции, к которому на сей раз примешивалось что-то еще, не менее зловонное. Подойдя ближе, Сью поняла, что это запах застоявшейся воды. Цветы на прикроватной тумбочке давно завяли, лепестки осыпались. Она вспомнила, что последний раз меняла им воду три или четыре дня назад. Взглянув на приоткрытое окно, Сью вдруг почувствовала, что в палате довольно холодно.
   Пробормотав что-то себе под нос, она прикрыла раму и снова подошла к кровати.
   — Привет, папа, — ласково проговорила она, стараясь улыбнуться как можно естественнее.
   Отец ее не слышал.
   Последние две недели он все чаще пребывал в беспамятстве. Сью коснулась его руки. Холодная как лед. Прикрыт он был всего одним одеялом, и она поспешила подтянуть его повыше, к подбородку.
   Склонившись над отцом, она еще сильнее ощутила застоявшийся запах мочи. Поскольку состояние его ухудшалось, ему ввели катетер. Сейчас она заметила, что мочеприемник наполовину заполнен темной жидкостью. Она стиснула зубы, возмущенная халатностью медперсонала. Эта деталь как нельзя лучше иллюстрировала абсолютную беспомощность ее отца, неспособного добраться даже до туалета. Он давно уже не вставал с постели. Когда болезнь впервые дала о себе знать, он еще передвигался по коридору, даже прогуливался по больничному саду. Но рак усилил свою хватку, и теперь, изнутри пожираемый болезнью, отец лежал на больничной койке.
   Она стояла у постели, всматриваясь в лицо больного. Кожа его приобрела желтоватый оттенок и была натянута до предела — казалось, сквозь нее вот-вот проступят кости.
   Тома Нолана нельзя было назвать крупным мужчиной даже в его лучшие годы, но теперь он напоминал узника концлагеря. Она прислушивалась к слабому, прерывистому дыханию, свидетельствовавшему, что отец еще жив. Его седые редеющие волосы разметались по подушке, несколько прядей упало на лоб.
   Сью потянулась к тумбочке, достала из ящика расческу и осторожно провела ею по волосам больного. Затем, убрав расческу, она вынула из вазы засохшие цветы и выбросила их в стоявшую рядом мусорную корзину. Сполоснув вазу под краном, поставила в нее свежие цветы, купленные по дороге.
   Заметив на краю тумбочки конверт, Сью вскрыла его и извлекла открытку с надписью: «Надеемся на твою скорую победу». Под подписью был изображен боксер. Развернув открытку, она в ярости стиснула губы. Сью не разобрала имени подписавшегося, не знала, кто вывел слова: «Поскорее поправляйся». Но сама эта открытка... Она разорвала ее вместе с конвертом и швырнула клочки бумаг в корзину с засохшими цветами.
   — "Поскорее поправляйся", — проговорила она шепотом, не отрывая взгляда от сморщенного, высохшего тела своего отца. Горькая улыбка тронула его губы. Тому, у кого рак легких, уже не суждено «поскорее поправиться». Он обречен.
   По щекам ее катились слезы.
   Каждый вечер она видела отца, сидела у его кровати... И каждый вечер обещала себе не плакать, но вид беспомощно лежавшего отца вновь и вновь вызывал у нее слезы. Присев на край кровати, Сью вынула из сумочки носовой платок, вытерла глаза. До боли в челюстях стиснув зубы, она высморкалась, тяжко вздохнула... Сколько же это может продолжаться? Сколько еще ночей ожидания ей предстоит? Временами, особенно последние недели две, она едва ли не молила Бога о ниспослании ему смерти. В конце концов, закончились бы его страдания... Правда, после того как ее посещали подобные мысли, она места себе не находила от стыда. Что может вообще быть ценнее жизни?.. Жить с болью все же лучше, чем не жить совсем.
   Она хотела бы знать, приходили ли подобные мысли в голову ее отцу.
   Коснувшись исхудалой руки, лежавшей поверх одеяла, Сью вновь поразилась ее хрупкости: казалось, нажми чуть посильнее — и рука сломается. Слезы, навернулись ей на глаза. Сью знала, что одна навещает отца. Так было и раньше, когда он жил в своей квартире в Камдене еще до того, как болезнь свалила его с ног.
   У Сью была сестра годом старше, жившая в сорока милях от Лондона. Но в больнице сестра появилась лишь несколько раз, да и то в самом начале, когда дела его обстояли не так уж плохо. Сью не винила сестру, зная, что та едва ли могла приезжать чаще. Да Сью уже и привыкла к ежевечерним посещениям больницы. Конечно, она приходила сюда из любви к отцу, но еще и потому, что помнила, как он боготворил ее в детстве. По-прежнему оставаясь его «малюткой», она обязана была навещать его.
   Опять шмыгнув носом, Сью снова коснулась руки отца. От руки веяло ледяным холодом. Словно лежавшее на койке тело уже впитало в себя весь холод смерти.
   Сью вспомнила смерть матери — та умерла совсем иначе. Девять лет назад с ней случился удар. Эта мгновенная смерть надолго выбила их всех из колеи, но сейчас, сидя подле умиравшего отца, Сью подумала, что ее матери, возможно, повезло. Хотя она, конечно, понимала, что слово «повезло» не самое подходящее в подобных обстоятельствах. Смерть приносит боль и страдания, под какой бы личиной она ни приходила. После того как умерла ее мать, Сью познала ужасную необратимость смерти, равно как и пустоту, поселившуюся в сердцах оставшихся жить. Она видела, как разрушительно подействовала на отца кончина матери. Квартира, где они прожили три десятка лет, превратилась для него в тюрьму, заполненную тенями прошлого и болью воспоминаний.
   Сью нежно погладила щеку отца, вновь коснулась его хрупкой, почти невесомой руки. Она просидела в палате еще около часа. Наконец, взглянув на часы, увидела, что время визита подходит к концу, и тотчас услыхала доносившиеся из коридора голоса и шаги удалявшихся посетителей. Она медленно поднялась, еще раз поправила одеяло, подоткнув его со всех сторон. Потом, наклонившись над кроватью, поцеловала отца в лоб.
   — Спокойной ночи, папа, — прошептала она. — До завтра.
   Не оборачиваясь, Сью подошла к двери и бесшумно выскользнула из палаты.

Глава 7

   Заправляя рубашку в джинсы, он услышал шум льющейся воды, доносившийся из ванной. Сквозь приоткрытую дверь различил за перегородкой из матового стекла силуэт Никки, принимавшей душ.
   Хэкет застегнул пуговицы рубашки, надел кроссовки и, усевшись на край кровати, принялся завязывать шнурки. Услышав, что шум воды прекратился, он поднял глаза. Спустя мгновение появилась Никки, на теле которой поблескивали мелкие капельки. Хэкет невольно залюбовался ею, пока она не завернулась в полотенце. Приблизившись к нему, Никки нежно поцеловала его в губы. Вода с ее мокрых волос закапала ему на рубашку. Затем, скинув с плеч полотенце, она принялась вытираться насухо. Сидя на краю кровати, он молча наблюдал за ней.
   Взгляд его был прикован к золотой цепочке с опаловым кулоном, висевшим у нее на груди. Один из его подарков. Хочешь иметь любовную связь, выдерживай стиль, мысленно напомнил он себе. Покупай безделушки. Делай вид, что заботишься. Хэкет едва не рассмеялся своим мыслям. Надо же — заботиться!..
   Он понятия не имел, что значит заботиться о ком-то. Будь ему ведомо подобное чувство, он сидел бы сейчас дома, а не в квартире любовницы.
   Впрочем, самобичевание это оказалось не столь болезненным, как он предполагал. Глубоко вздохнув, Хэкет наклонился и коснулся рукой ее ноги.
   — Тебе уже пора? — спросила Никки.
   Хэкет кивнул.
   — Сью скоро вернется из больницы. Лучше поторопиться!
   — Она не поинтересуется, почему ты так долго отсутствовал?
   — Я сказал ей, что задерживаюсь на собрании.
   — Она что, так тебе верит или настолько наивна? — В тоне Никки проскользнули нотки сарказма.
   — Тебе действительно хочется это знать? Мне казалось, ты ничего не хочешь слышать о моей жене, — несколько раздраженно заметил Хэкет.
   — Не хочу. Ты сам заговорил о ней. — Закончив вытираться, Никки потянулась за халатом. Накинув его, занялась волосами. — Ты думаешь о ней, когда мы вместе?
   Хэкет нахмурился.
   — Что это? Вечер вопросов и ответов? — Он машинально завернул рукава рубашки, обнажая мускулистые руки.
   Они молча смотрели друг на друга. Наконец, смягчившись, она сказала:
   — Послушай, Джон, я не хотела показаться стервой.
   — Но у тебя это здорово получилось, — огрызнулся он.
   — Ты нужен мне. Я не желаю ничего знать ни о твоей жене, ни о твоей семье. Прости, если я такая бессердечная. Ты добровольно лег со мной в постель, как без принуждения пошла на это и я. Если тебя что-то мучает, если ты чувствуешь себя виноватым, тебе, возможно, не стоит сюда приходить.
   — А ты хочешь, чтобы я приходил?
   Она прильнула к нему, поцеловала.
   — Конечно, хочу. Я всегда хочу тебя, когда бы ты ни пришел. Но не такая уж я дура. И прекрасно понимаю, что нашим отношениям когда-нибудь придет конец. Я же не прошу, чтобы ты бросил ради меня жену, а просто хочу получать удовольствие, пока это возможно. По-твоему, это нехорошо?
   Хэкет с улыбкой покачал головой. Поднявшись с кровати, он заключил ее в объятия и прижался ртом к ее губам, проталкивая язык между ее зубов. Страстно ответив на его поцелуй, она прижалась к нему грудью. Когда они наконец разъединились, она дышала глубоко, прерывисто. В глазах ее стоял немой вопрос.
   — Чего ты хочешь, Джон? Что я значу для тебя? Может, я для тебя девочка, с которой можно при желании перепихнуться? Приключение на стороне? — Ее ирландский акцент усилился, как бывало всегда, когда она сердилась.
   — Ты для меня гораздо больше, чем приключение на стороне, — проговорил Хэкет. — Господи, терпеть не могу это выражение.
   — А кем ты меня считаешь? Любовницей? Очень респектабельно, не правда ли? А может, я твоя возлюбленная?
   — Возлюбленная — это шлюха, которой не платят, — без обиняков высказался Хэкет. — И вообще, ты слишком много задаешь вопросов. — Он нежно погладил ее шею.
   Ухватив его за палец, она поднесла его к губам и поцеловала.
   — Ты тратишь на меня деньги, — сказала Никки, коснувшись рукой кулона. — Не делай мне больно, Джон, это все, о чем я прошу.
   Он нахмурился.
   — Я никогда этого не сделаю. Почему ты так говоришь?
   — Потому что мне страшно. Мне кажется, меня куда-то затягивает, засасывает, я все чаще думаю о тебе. Ты можешь ранить меня, даже не заметив этого.
   — Но Никки... Я так же рискую, как и ты. И у меня есть что терять. Если я позволю себе влюбиться в тебя, я потеряю... — Фраза повисла в воздухе.
   — Жену и дочь, — продолжила она ее.
   — Да, жену, дочь... и закладную на имущество, — сказал он, криво усмехнувшись.
   — Короче, мы оставляем все как есть, — подытожила она, притягивая его к себе. — Я же говорила, что хочу тебя, когда бы ты ни пришел. Просто мне следует вести себя немного осторожней. — Она поцеловала его.
   Хэкет, взглянув на часы, направился к двери. Никки пошла следом за ним.
   — Когда я тебя увижу? — спросила она.
   Он стоял на пороге, держась за ручку двери.
   — Завтра в школе. Мы встретимся и сделаем вид, что видим друг друга лишь в школьных коридорах, — произнес он с оттенком горечи.
   — Но ты мне позвонишь?
   Он кивнул, улыбнулся и вышел за дверь.
   Вызвав лифт, Хэкет спустился на первый этаж. Подойдя к своему «рено», он уселся за руль и несколько минут сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Затем поднял голову, увидел освещенное окно Никки. Тяжко вздохнув, Хэкет ударил ладонью по рулю, негромко выругавшись, завел мотор и выехал на дорогу.

Глава 8

   Полицейская машина стояла на тротуаре в самом начале улицы. Проезжая мимо, Сьюзен Хэкет обратила внимание на сидевших в машине полицейских. Подъехав к дому, она невольно зажмурилась — вокруг мигало множество красно-синих огней, которые плотным кольцом окружили все подъезды. Стояла здесь и санитарная машина. Все это напоминало сцену из какого-то боевика. Сью нахмурилась: ей хватило секунды, чтобы осознать наконец, что машины съехались именно к их дому.
   — О Господи! — прошептала она, резко затормозив.
   Выбравшись из машины, она поспешила по тротуару к группе полицейских, охранявших выходы из соседних домов. Сью видела свет в окнах соседей, видела лица, озабоченно выглядывавшие из окон. Когда она увидела двух людей в белых халатах, входивших в ее дом, ее охватил безотчетный страх. Сью бросилась вперед, оттолкнув полицейского, пытавшегося преградить ей дорогу.
   Когда она добежала до входной двери, навстречу ей вышли еще двое полицейских.
   — Что происходит?! — набросилась она на дородного сержанта, выросшего у нее на пути. — Пожалуйста, пропустите меня! Я здесь живу. Там моя дочь.
   В дверях появился третий человек, лет тридцати пяти, в коричневом пиджаке и серых брюках. Этот наконец заговорил.