Хатсон Шон. Жертвы

   — Может, позвоним Филу и спросим, так ли уж действительно ему нужен этот грим целиком? — вставил Робсон.
   Слегка повернувшись и с жесткостью в голосе, Миллер заговорил:
   — Мы что, будем открывать дебаты? Этого требует сценарий. Тут необходим определенный грим, не вижу смысла спорить. — И он отпил глоток из своей фляжки.
   Вид у Лизы был обиженный.
   Миллер снова обернулся к ней, и их взгляды встретились.
   — Я сказала Филу, что не хочу носить этот грим. — Актриса поджала губы.
   — Мне он ничего не говорил.
   — Я думаю, Лизе виднее, — вмешался Робсон.
   — Ты кто, помощник режиссера или, может, постановщик? — рявкнул на него Миллер. — Я пришел сюда выполнять свою работу. А как насчет вас: вы собираетесь работать или будете стонать весь день?
   — Знаешь, Миллер, ты мог бы быть снисходительнее, если бы не пил так много, — сказал Робсон, показывая на фляжку.
   — Я же не учу тебя, как прижимать прелестную Лизу, — ядовито заметил Миллер, — не учи и ты меня, сколько мне пить.
   Лиза покраснела и вскочила.
   — Вызовите Дикинсона, я не потерплю, чтобы гример разговаривал со мной таким тоном. Что вы из себя строите, Миллер? — зло бросила она.
   — Ну, со мной эти ваши «звездные» штучки не пройдут, — ответил он. — Вы даже не бывшая, вы — никогда не бывшая.
   — Подонок, — зашипела актриса, делая шаг к Миллеру.
   — Убирайся отсюда, Миллер! — прорычал Робсон.
   — Ты что, будешь драться со мной? — с вызовом воскликнул Миллер. — Ну, давай, сосунок, покрасуйся перед своей бабой. — В голосе Миллера слышалась ярость, и его действия свидетельствовали о том, что он не на шутку взбешен. Миллер схватил попавший под руку табурет и замахнулся им, как дубинкой. — Убью!
   — Да ты спятил! — обомлел Робсон.
   — Может, ты и прав, — согласился Миллер.
   — Ладно, Колин, не заводись, — сказала Лиза. — Разумеется, он спятил. К тому же он и специалист-то никудышный. Я работала с гримерами получше...
   Больше она уже не смогла ничего сказать.
   С яростным ревом Миллер замахнулся и бросил табурет в актрису. Лиза с визгом упала на пол, чудом увернувшись от пролетевшего над ее головой табурета. Табурет угодил в зеркало, со звоном разлетевшееся на мелкие кусочки. Длинный осколок вонзился ей в левую руку, порезав до крови. Весь пол был усеян мелкими брызгами серебристого стекла. Миллер, подобрав большой осколок, с силой сдавил его, не замечая, что его острый край впился ему в руку. Кровь закапала из ладони и запястья, на мгновение в куске зеркала мелькнуло его перекошенное злобой лицо. Миллер подскочил к перепуганным любовникам, тыча осколком в грудь то одного, то другого.
   — Да ты и в самом деле рехнулся, — выдавил из себя Робсон, косясь на острие стеклянного оружия в руке Миллера.
   — Вызови полицию, Колин, — затараторила Лиза и ударилась в плач.
   Робсон стоял как вкопанный, боясь отвести взгляд от стеклянного кинжала.
   Наконец Миллер, словно опомнившись, бросил осколок на пол — тот разлетелся вдребезги. Он достал из кармана носовой платок, обмотал кровоточащую рану на ладони, повернулся и направился к выходу из фургона.
   — Лучшего мастера, чем я, никогда не было, — сказал он прерывающимся от негодования голосом. — И никогда не будет.
   Дверь за Миллером захлопнулась.
   Робсон поспешно повернул ключ в замке и оглянулся: Лиза, бледная как полотно, дрожала всем телом. Однако Робсон не торопился успокоить ее, он стоял у двери, видимо, опасаясь, что Миллер вернется. Робсон тяжело вздохнул и вытер пот со лба.
   Он почувствовал, что и у него дрожит рука.

Глава 28

   Лифт медленно тащился вверх и с шумом остановился на пятом этаже. Двери открылись, и в лифт заглянул краснолицый мужчина в охотничьем костюме, поинтересовавшийся, вниз ли идет лифт.
   Кен Роджерс вежливо улыбнулся и отрицательно покачал головой и, когда двери лифта снова захлопнулись, крепко прижал к груди коробку, упакованную в виде подарка. Прислонившись к стенке в углу кабины, он наблюдал, как на табло над его головой высвечивались номера этажей, мимо которых двигался лифт. На десятом этаже лифт снова остановился, Роджерс с коробкой под мышкой вышел в застеленный ковром коридор.
   Коробка легла на стол ночного портье около пяти минут назад, появившись как по мановению волшебной палочки. Он вышел в туалет, а вернувшись, обнаружил ее на своем столе. Сверху была приколота записка: «Лиза Ричардсон».
   И все. Только имя и фамилия. Ни номера комнаты, ничего больше. Кену пришлось оставить свое какао и справиться по журналу, проживает ли в отеле получатель подарка. Оказалось, что дама занимает номер 926. Переложив коробку на вытянутую руку, портье полюбовался мягкой оберточной бумагой и аккуратно завязанным бантом. Кто-то говорил ему, что дама, проживающая в номере 926, — актриса, стало быть, он доставлял какой-то особый подарок. Может, от поклонника ее таланта. Но кому, к черту, пришло в голову делать подарки в половине первого ночи? Он сверил свои часы с настенными, мимо которых проходил.
   Какое, впрочем, ему дело до этого, убеждал он себя, ведь ему платят за поддержание порядка в отеле и обслуживание гостей с середины ночи и до утра, а если при этом приходится разносить свертки — что ж, это его обязанность.
   Он завернул за угол и подошел к двери номера 926.

* * *

   Лиза Ричардсон выключила воду в душе и вышла из-за перегородки из матового стекла. Одним полотенцем она подобрала волосы, с которых капала вода, а другое обмотала вокруг тела, быстро вытерев руки и ноги. Из спальни доносился звук включенного телевизора. Лиза вошла в комнату и приглушила громкость. Мужчина, молча улыбаясь, смотрел, как она уселась за туалетный столик и начала вытирать волосы полотенцем.
   Послышался стук в дверь.
   — Я открою, — сказала Лиза, поднимаясь с места и поправив полотенце на теле. — Ты что-нибудь заказывал? — спросила она. Мужчина отрицательно помотал головой.
   Лиза открыла дверь и увидела Кена со свертком в руке.
   — Мисс Ричардсон? — осведомился он, не преминув окинуть критическим взглядом ее стройные ноги и задержавшись на том месте, где полотенце, которым было туго обернуто ее тело, немного расходилось. — Вам передали вот это, — и он протянул актрисе подарочную коробку. — Надеюсь, я вас не очень побеспокоил?
   Она тряхнула головой и приняла сверток из его рук, а когда портье замешкался в ожидании чаевых, сердито сдвинула брови. Холодно бросив «Спокойной ночи», захлопнула дверь.
   — Жадная корова, — пробормотал Кен перед закрытой дверью. Повернулся и побрел обратно к лифту.
   — Похоже, у меня появился тайный обожатель, — сказала Лиза, ставя коробку на туалетный столик. Записка, приколотая сверху, была отпечатана на машинке. Узнать отправителя по почерку не представлялось возможным. Она стала снимать оберточную бумагу. Мужчина пересел на край постели, с любопытством наблюдая, как она развязала большой красный бант и ногтями приподняла крышку коробки, похожую на картонку для шляпы. Лиза сняла крышку и заглянула внутрь, радуясь, как ребенок в Рождественскую ночь.
   Внутри была еще одна коробка размером поменьше.
   Вынув ее, актриса принюхалась: от коробки разило затхлостью, заставившей ее слегка поморщиться. Тем не менее она отодвинула в сторону большую коробку и принялась за меньшую.
   Крышка в нескольких местах была прихвачена клейкой лентой. Лиза в нетерпении сорвала ее и подняла крышку.
   Запах ударил в ноздри с такой силой, будто со дна болота поднялось облако ядовитого газа, но, охваченная каким-то патологическим интересом, Лиза сунула руку в коробку и извлекла оттуда круглый предмет.
   И оцепенела: глаза ее расширились, руки непроизвольно двигались, губы медленно разлепились, и из груди вырвался хриплый крик.
   В руке она держала отрубленную голову Колина Робсона.
   Помертвевшие пальцы Лизы, вцепившиеся в волосы, словно свело судорогой; лоснящаяся от жира голова мерно покачивалась в воздухе, из шеи капала кровь. Как обезумевшая, смотрела Лиза на вытаращенные глаза, на рот, открытый в каком-то беззвучном крике, на застывший на лице предсмертный ужас.
   Наконец с пронзительным визгом она разжала пальцы, голова упала на пол и уставилась на нее помутневшими глазами.
   Лиза снова издала визг. И снова. От отвращения и ужаса она совсем потеряла контроль над собой, заходясь в истошном вое. На полу натекла красная лужица, замочив ее босые ноги. Это вызвало новый приступ заполошных криков. Усилием воли актриса пыталась отвернуться, не видеть больше страшной головы своего любовника — и не могла.
   Мужчина из-за ее спины метнулся с кровати. Не в силах произнести ни звука, с путающимися мыслями, он замер на месте. Ему казалось, что он сходит с ума.
   Колин Робсон видел в зеркале свое перекошенное страхом лицо. У его ног лежала голова, которая была идеальной копией его собственной.
   Лиза перевела взгляд с отрубленной головы на Робсона и забилась в истерике. С протяжным стоном она повалилась на пол и поползла к кровати, на ходу силясь стряхнуть кровь со своих ног.
   Трясущейся рукой Робсон дотронулся до головы — кожа под пальцами была холодной и упругой. Как мороженая резина.
   — Резина! Латекс!
   Заскрежетав зубами, он поднял голову и швырнул ее обратно в коробку, не обращая внимания, что кровь, сочившаяся из шейных вен, похожих на стебельки растений, заливала его руки.
   Лиза, съежившись на полу, рыдала, тело ее сотрясалось в ознобе.
   Взглянув на нее, Робсон понял, что не в состоянии ей сейчас помочь. Он снова скрипнул зубами, но уже от ярости. Страх прошел.
   Он взялся за телефон.

Глава 29

   Фрэнк Миллер разглядывал себя в зеркале в ванной комнате, водя пальцами по небритым щекам. К черту, подумал он, не будет он бриться. Он сполоснул лицо холодной водой, стараясь согнать с себя остатки сна. Ночью он плохо спал, что на него не похоже, и теперь стоял перед наполнявшейся водой раковиной, глядя, как рябится в воде его отражение.
   Он был только в джинсах и кроссовках. Слегка повернувшись, Миллер смог разглядеть на спине в области поясницы широкие рубцы, напоминавшие о потасовке на стадионе, где он фотографировал несколько лет назад футбольный матч. Какой-то разъяренный болельщик пырнул его финкой в спину, располосовав ее двумя глубокими ранами. Один из ударов едва не задел почку. В тот же день Миллер видел, как забросали кирпичами полицейского, и он скончался от полученных травм.
   Эти фотографий теперь висели на стене его рабочего кабинета.
   Услышав звонок в дверь, Миллер взглянул на часы и нахмурился. Было лишь восемь часов. Кого принесло в такую рань?
   Миллер резко выдернул затычку из раковины, напялил свитер и спустился вниз.
   Открыв парадную дверь, он улыбнулся, приветствуя гостя.
   — Наверное, что-то важное, — сказал Миллер, — раз ты решил зайти так рано.
   Филип Дикинсон кивнул, проходя за Миллером в гостиную.
   — Дело действительно важное, — подтвердил режиссер. — Это касается Лизы Ричардсон.
   Миллер криво усмехнулся и принялся переливать виски из бутылки во фляжку.
   — А что с ней?
   — Ее доставили с нервным приступом в одну из лондонских больниц. И, пожалуйста, не говори, что это не имеет к тебе никакого отношения, Фрэнк. Я знаю, что произошло вчера вечером. О твоей маленькой «проказе».
   — Она сама нарвалась, — бросил Миллер. — Она и этот пьяница, с которым она таскается. Они ни в грош не ставят мою работу, Фил. Я этого не прощаю. Ну что ж, теперь она наверняка знает, на что я способен.
   — Да ты форменный идиот! — рявкнул Дикинсон.
   Миллер смерил его злым взглядом.
   — Ну что тебя дернуло? — продолжал режиссер. — Допустим, ты с ней поссорился. Допустим, она спит с Робсоном. Тебе-то что за дело? Тебе платят за спецэффекты, а не за охрану нравственности, черт тебя побери! По твоей милости я лишился ведущей актрисы. Из-за тебя съемки сорваны теперь дня на три, не меньше. Утром я звонил в больницу, мне сказали, что ей вводят успокоительное. Лиза была буквально в шоке, когда ее ночью привезли на «скорой».
   — Если ты ждешь извинений, то не дождешься, — сказал Миллер голосом, в котором не было и тени стыда.
   — Речь идет не просто о мести, Фрэнк, — заметил Дикинсон. — Это дорого обойдется компании. С каждым днем простоя тысячи долларов улетают в трубу.
   Миллер невозмутимо наполнял фляжку, стараясь не пролить ни капли драгоценной влаги.
   — Найми другую актрису, — сказал он. — Осталось снять только сцены в гриме. Кто, к черту, разберет?
   — Дело не в этом, — ответил режиссер. — Я пришел к тебе не затем, чтобы обсуждать, как нам выйти из положения в отсутствии ведущей актрисы.
   — Так что тебе нужно?
   — Я пришел сказать, что было бы хорошо, если бы ты не появлялся на съемках несколько дней, — сообщил ему Дикинсон.
   — Ты меня увольняешь?
   — Нет, я просто прошу тебя посидеть дома, пока страсти не улягутся.
   Миллер отхлебнул из бутылки.
   — Иначе может возникнуть куча проблем, Фрэнк. В толк не возьму, зачем тебе это понадобилось? Впрочем, это в твоем духе. За тобой обязательно должно остаться последнее слово, не так ли?
   Миллер кивнул.
   — И как раз сейчас я собираюсь это сделать, — сказал он, сощурив глаза. — Несколько дней меня на съемках не будет. Я не буду больше вставлять палок в колеса, Фил. Но ты меня удивил. Не думал я, что ты позволишь какой-то актрисуле и ее хахалю запугать себя. Почему же ты их не попросил отдохнуть несколько дней от съемок?
   — Но ведь это ты довел ее до нервного срыва, Фрэнк. Мне хочется как-то замять это дело.
   — Посмотрите, какой дипломат, — распалялся Миллер. — Ну ладно, Фил, ты все сказал, а теперь катись отсюда.
   — Что за скверный характер...
   — Какой есть. Убирайся отсюда.
   — Да тебя уже люди сторонятся, Фрэнк, — урезонивал его Дикинсон. — Ты только зло несешь.
   Миллер, зажав в кулаке бутылку, замахнулся.
   — Вон! — заорал он и запустил бутылкой.
   Она пролетела рядом с головой Дикинсона, ударилась об стену за его спиной и разлетелась вдребезги.
   Дикинсон взглянул на стену, о которую разбилась бутылка, затем на Миллера — тот исподлобья наблюдал за ним, готовый на все. Не проронив ни слова, Дикинсон повернулся, открыл дверь и вышел.
   Миллер жадно прильнул к фляжке и, сделав большой глоток, вытер рот тыльной стороной ладони.
   — Нервный срыв, — проговорил он, и губы его расползлись в улыбке.
   Он прищелкнул от удовольствия языком и направился в свой рабочий кабинет.

Оцепенение

   Повсюду сновали люди в форменной одежде.
   Полицейские. Санитары. Работники метрополитена.
   Ребенок с интересом смотрел на это обилие мундиров, сгрудившихся на платформе у первого вагона электропоезда.
   Машинисту помогли выйти из кабины и усадили на какую-то скамейку. Белее мела, прижав руки ко лбу, он раскачивался взад и вперед. Человек лежал на рельсах метрах в пяти-шести, и ребенок наблюдал, как два санитара, обливаясь потом, пытались стащить изувеченное тело с рельсов.
   Пассажиры высыпали из стоящего электропоезда: одни сгрудились на платформе, другие торопились поскорее покинуть место страшной трагедии. Полицейские изо всех сил старались оттеснить образовавшуюся толпу к выходу, но, подгоняемые нездоровым любопытством, люди рвались к краю платформы, каждому хотелось протиснуться поближе, чтобы иметь обзор лучше, чем у соседа. Пассажиры напирали друг на друга, поднимались на цыпочки, чтобы сверху взглянуть на лежащую перед ними покалеченную жизнь. Ребенок пробрался между ног двух высоких мужчин, которые, вытянув шеи, смотрели, как окровавленное тело поднимали с рельсов. Ребенку были слышны обрывки речи, взлетавшие под сводчатый потолок станции. Говорили что-то о самоубийстве. Жертва, мужчина лет тридцати, по-видимому, притаился в нескольких шагах от выезда из тоннеля и, когда поезд появился, бросился под него. Удар был страшный, но, к несчастью, не смертельный. Человека протащило несколько метров по рельсам, попавшая под колесо нога была отрезана по колено, лицо превратилось в безобразную маску. Между рельсами валялась оторванная рука с еще подергивающимися пальцами, а из артерий хлестала кровь.
   Кого-то, пробивавшегося вперед, вырвало, воздух наполнился зловонием, смешанным с острым запахом озона и жженой плоти.
   Ребенок придвинулся вплотную к санитарам, поднявшим окровавленное тело на платформу, где уже было расстелено серое одеяло.
   От крови, ручьем лившейся из обрубка ноги пострадавшего, плотное одеяло быстро намокло. Ребенок с интересом наблюдал, сколько еще багровой жидкости вытечет из остатка конечности.
   Полицейские не оставляли попыток сдержать натиск толпы, но от этих людей в синей форме лишь отмахивались, как от назойливых мух.
   Все внимание ребенка сосредоточилось на остатках человеческого тела, в котором едва теплилась жизнь. На обезображенном лице, раздробленной челюсти, осколки которой виднелись из-под лохмотьев плоти и мышц. На потемневшей коже и ранах на ноге и руке, откуда рывками била кровь.
   Из оцепенения малыша вывел лишь неожиданно появившийся новый, еще более омерзительный смрад.
   Запах экскрементов. Еле различимое лицо мужчины сложилось в какое-то подобие чудовищной гримасы, в горле забулькало, и послышались нечленораздельные звуки. Затем ребенок увидел, как он с громким стоном перевалился на бок. Из основания его размозженного позвоночника вырвался хлюпающий звук. Звук, эхом отозвавшийся под сводом станции и в чреве тоннеля. Ему вторило жуткое мычание агонизирующего человека, похожее на вой обезумевшего от боли большого примата.
   Все эти звуки резали слух ребенка, бесстрастно взиравшего на происходящее.
   Вскоре вой перешел в глухое урчание глохнущего мотора. Захлебывающегося от крови.
   Ребенку было видно, как тело в последний раз содрогнулось и затихло, в наступившей тишине послышалось странное журчание — это разомкнулся сфинктер мертвого человека.
   Один из санитаров накрыл труп одеялом. Толпа, окружившая место происшествия, стала медленно расходиться, но ребенок продолжал стоять на платформе, завороженно глядя на бесформенную груду мяса под одеялом. Наконец полицейский жестом показал, чтобы он уходил. Малыш сделал шаг в сторону, однако уходить не торопился. Через некоторое время его подхватила людская масса, покидающая платформу.
   Издали ребенок еще раз попытался разглядеть труп, который теперь перекладывали на носилки, и в это мгновение послышался шелест — видимо, из легких выходили остатки воздуха. Ребенку показалось, что мертвец горестно вздохнул. По губам ребенка скользнула улыбка, и он двинулся к выходу.

Глава 30

   Терри Уорнер локтем прикрыла входную дверь квартиры, чуть не выронив целую кипу библиотечных книг, которые она держала под мышкой. Она прошла в гостиную и, свалив тяжелые тома на письменный стол у окна, нажала кнопку обратной перемотки на автоответчике. Пока лента в кассете перематывалась, Терри побрела на кухню и достала из холодильника кока-колу. Взглянув на расставленные в холодильнике банки, тихо вздохнула. Нет, ей сейчас нельзя было отвлекаться на приготовление ужина, размышляла она. В морозильнике было много замороженных продуктов. Слава Богу, что существует пища, которую не надо готовить, думала она, возвращаясь в гостиную.
   Терри сбросила туфли и стала одной рукой растирать гудящие ноги, а другой потянулась к кнопке воспроизведения на автоответчике. Последовал громкий писк, и пошло первое сообщение:
   «Ненавижу разговаривать с этими проклятыми машинами», — сказал голос, и Терри улыбнулась. — «Терри, это Питер Лэндон. Не знаю, помните ли вы меня. Мы познакомились в студии около недели назад».
   Терри кивнула, отпив принесенного ею напитка. Конечно, она помнила его — высокого, хорошо сложенного мужчину примерно на год моложе ее. Он был режиссером одной из развлекательных программ, которая снималась в том же здании телецентра, где находился и ее кабинет. Она села, откинув голову назад, и дослушала до конца, испытывая некоторую жалость к говорящему, которому приходилось бормотать скороговоркой, из опасения не уложиться в отведенные аппаратом тридцать секунд.
   «Конечно, мы встречались только раз, но я хотел бы предложить вам посидеть как-нибудь со мной за бокальчиком. Разумеется, за мой счет. А может, пообедать или поужинать вместе? Если у вас есть время. Если захотите мне позвонить, запишите мой телефон. Я знаю, мы можем случайно встретиться на работе, но все-таки оставлю свой номер, так будет лучше. Жаль только, что эти гадкие машины не дают поговорить вволю, да? О черт, простите», — затараторил он, а Терри уже покатывалась со смеху, слушая всю эту околесицу. — «Итак, звоните по телефону...»
   Снова послышался пронзительный писк. Голос исчез. Терри весело тряхнула головой.
   «Привет, Терри, это Тина. Может, зайдешь ко мне в четверг вечером? Джо в отъезде на неделю, так что мне сейчас и поговорить-то не с кем, кроме собаки. Позвони...»
   Снова невыносимый писк.
   Тина Кеннеди одно время работала вместе с Терри референтом в независимой программе телевидения, но примерно месяц назад уволилась, обнаружив, что беременна. Терри вытащила из сумочки записную книжку и стала перелистывать страницы. Четверг ей подходил. Она сделала пометку на нужной странице и решила позвонить Тине, как только прослушает все, что записал автоответчик.
   Снова писк.
   «Терри, это опять я, Питер Лэндон».
   Она улыбнулась.
   «Время вышло до того, как я успел сообщить свой телефон, вот он».
   Терри аккуратно записала его в конце записной книжки. Лэндон казался довольно симпатичным молодым человеком. Несколько застенчив, но это лишь выгодно его выделяло из той горластой, самовлюбленной публики, которая окружала ее на телевидении. Она отпила еще глоток и стала думать, стоит ли ему звонить.
   Снова писк. Новое сообщение.
   «Полиция не знает».
   И молчание.
   Лента еще крутилась, но продолжения не последовало.
   Терри смотрела на аппарат, недоуменно пожимая плечами. Немного перемотала ленту и стала слушать во второй раз.
   Писк.
   «Полиция не знает».
   Отставив банку кока-колы, Терри повернулась к аппарату. Все ее внимание было сосредоточено на трех загадочных словах.
   Она прослушала запись еще раз.
   И еще раз.
   «Полиция не знает».
   Терри задумалась.
   Слова произносились предельно четко, будто говорящий тщательно артикулировал каждый звук, стараясь быть правильно понятым.
   Но голос!
   Она перемотала ленту.
   Снова прислушалась.
   «Полиция не знает».
   Терри еще и еще слушала эту странную запись и, наконец, сбившись со счета, решительно набрала номер телефона.

* * *

   «Полиция не знает».
   Боб Джонсон в задумчивости теребил свой подбородок, переводя взгляд с аппарата на Терри. Редактор программы новостей заерзал в кресле, когда Терри еще раз перемотала ленту.
   — Вы говорите, что не узнаете голос? — спросил он, глядя ей прямо в глаза.
   Терри отрицательно замотала головой.
   — Пожалуй, три слова нам ничего не дадут, — сказала она. — А не кажется ли вам, что звонить мог убийца?
   Джонсон снова заерзал в кресле и пожал плечами.
   — Все знают, что вы давно ведете это дело. Если бы убийца видел вас по телевидению, возможно, он и попытался бы связаться с вами. Такие случаи имели место. Некий тип по имени Питер Альфон позвонил журналисту и сознался в убийстве, которое, как предполагалось, совершил Джеймс Ханратти в 1962 году. К тому времени Ханратти уже повесили.
   Терри вздохнула:
   — Но у нас нет оснований утверждать, что это убийца. Трудно судить по одному сообщению. Что бы мне действительно хотелось выяснить, так это — откуда у него мой номер телефона. Его нет даже в телефонном справочнике.
   Последовало долгое молчание, в течение которого Джонсон бесцеремонно ощупывал взглядом тело Терри, подолгу задерживаясь на ее ногах и грудях. Под его похотливым взглядом становилось совсем неуютно, и Терри встала. Спросила, не хочет ли он еще выпить. Редактор согласился. Она налила виски и вернулась на свое место напротив Джонсона, который продолжал таращиться на нее поверх своего бокала.
   — Наверное, я все же позвоню в полицию, — наконец решилась она.
   — Нет, не надо! — Джонсон подался вперед, чуть не опрокинув свой бокал. — Не втягивай полицию, — жестко сказал он. — По крайней мере, пока. Во-первых, ты не знаешь, убийца ли звонивший, но даже если это так, он ищет контактов с тобой. — Джонсон замолчал на мгновение, наблюдая, как страх на лице Терри сменился любопытством. — Из этого можно сделать неплохой сюжет, Терри. Зачем впутывать сюда полицию? И, уж во всяком случае, что бы ты не предприняла, не советую стирать запись. — Он указал на кассету. — Подожди, не позвонит ли он снова. Может, он еще что-нибудь скажет.
   Она медленно опустила голову, не в состоянии посмотреть Джонсону в глаза. Терри казалось, что своим неотступным взглядом он пронзил ее насквозь и теперь подбирается к ее душе.
   Не зная, как прекратить это, она поднялась и пошла в ванную.
   Джонсон проводил ее взглядом, посасывая виски.
   Он услышал щелчок задвижки, не спеша встал, пересек комнату и поднял сброшенную ею туфлю. Держа ее за высокий каблук, медленно обвел указательным пальцем по внутренней кайме туфли. В паху у него разлилось тепло. Это ощущение усилилось после того, как он проделал то же самое с другой туфлей. Джонсон поднес ее к лицу, принюхиваясь к запаху кожи и нежно поглаживая высокий каблук. Его половой член начал стремительно набухать, еле удерживаемый брюками. Услышав, как в туалете сливается вода, он поставил туфлю на место, подошел к окну и стал смотреть на улицу далеко внизу, силясь прикрыть бугорок под брюками.