Страница:
У Мэри Андреа была привычка начинать каждое утро с просмотра событий шоу-бизнеса и жизни знаменитостей, часть которых содержалась в «Миссулиан». Тому Крузу заплатили 22 миллиона долларов за главную роль в фильме про кардиохирурга-нарколептика, которому предстояло сделать шестичасовую операцию по трансплантации своей девушке. (Мэри Андреа было интересно, кому из анорексичных голливудских минетчиц досталась эта роль.) Также там сообщалось, что после трех лет на экране закрывалась одна из самых ненавистных Мэри Андреа телепрограмм, «Сага Саг-Харбор». (Мэри Андреа боялась, что Америка все же не в последний раз видит Сиобэн Дэвис, несносную ирландскую ведьму, которая обошла ее в конкурсе на роль Дэриен, хищной текстильной наследницы.) И наконец, пристрастившегося к наркотикам актера, с которым Мэри Андреа однажды играла на «Шекспире в парке» [32], арестовали в Нью-Йорке, после того как он разделся в вестибюле Трамп-Тауэр и, во время попытки к бегству, головой ударил толстяка-охранника в начале Пятой авеню (Мэри Андреа не доставило никакой радости тяжелое положение актера, ведь он исключительно с добротой отнесся к ней во время «Венецианского купца», когда заблудившийся хрущ влетел Мэри Андреа в правое ухо и на несколько неловких мгновений прервал знаменитую речь Порции о милосердии).
Просмотрев и глубокомысленно прокомментировав каждую заметку раздела «Люди», Мэри Андреа Финли Кро-ум обратилась к более серьезным страницам «Миссулиан». Заголовок, привлекший ее внимание, находился на третьей полосе первого раздела: репортера считают погибшим при таинственном пожаре. На Мэри Андреа произвело впечатление не столько положение погибшего журналиста, сколько фраза «таинственный пожар», поскольку Мэри Андреа обожала хорошую тайну. Упоминание имени ее собственного мужа во втором абзаце оказалось полным шоком. Газета выпала из пальцев Мэри Андреа, а сама она издала вибрирующий стон, принятый соседями, пившими кофе, за нью-эйджевую технику медитации.
– Джули, ты в порядке? – спросила Лори или Лоретта.
– Не совсем, – проскрежетала Мэри Андреа.
– Что такое?
Мэри Андреа прижала костяшки пальцев к глазам и почувствовала настоящие слезы.
– Вызвать тебе врача? – забеспокоилась ее новая подруга.
– Нет, – сказала Мэри Андреа. – Агента бюро путешествий.
Джоан и Родди купили номер «Реджистера» в «Хвать и пошел» и принесли его Синклеру в святилище. Он отказался читать.
– Упоминают твое имя, – заклинала Джоан, держа газету так, чтобы Синклер видел. – Как шефа Тома Кроума.
Роди добавил:
– Объясняют, что тебя нет в городе и ты не можешь прокомментировать случившееся.
– Нерре нахоо дюу-дии! – был ответ Синклера.
От вопля среди собравшихся вокруг узкой канавки туристов-христиан пронесся шепоток. Некоторые стояли на коленях, некоторые – под зонтиками, некоторые уселись на раскладные стулья и холодильники «Иглу». Сам Синклер распростерся у ног стеклопластиковой Мадонны.
Джоан так обеспокоило поведение брата, что она решила сообщить родителям. Она читала о религиозных фанатиках, приручавших змей, но одержимость черепахами казалась пределом отклонения. Родди сказал, что тоже никогда о таком не слышал.
– Но лично я, – добавил он, – чертовски рад, что это водяные черепахи, а не гремучие змеи. Иначе нам пришлось бы заказывать гроб.
Синклер обмотал себя на манер тоги выцветшей простыней, усеянной конфетти из свежего латука. Апостольские черепахи с удивительной быстротой сползли с нагретых солнцем камней и начали восхождение к мерцающему шведскому столу. Они живо пересекали Синклера с ног до головы, а он ворковал и безмятежно хлопал глазами на проплывающие облака. Щелкали фотоаппараты, жужжали видеокамеры.
Триш и Деменсио наблюдали за посещением из окна гостиной. Триш сказала:
– Он просто нечто. Ты должен признать.
– Угу. Голова садовая.
– Но разве ты не рад, что мы разрешили ему остаться?
– Бабки есть бабки, – изрек Деменсио.
– Он, поди, свихнулся. Совсем с катушек съехал.
– Может, и так. – Деменсио отвлекло появление Доминика Амадора, бессовестно косолапившего среди паломников. – Сукин сын! Раздобыл себе где-то костыли!
– Знаешь зачем? – спросила Триш.
– Да уж догадываюсь.
– Ага, он себе наконец просверлил ноги. Я слышала, заплатил мальчишке из автомастерской, тридцать, что ли, баксов.
– Псих, – сказал Деменсио.
Потом Доминик Амадор заметил его в окне и робко помахал заполненной «Криско» рукавицей. Деменсио не ответил. Триш спросила:
– Хочешь, прогоню его?
Деменсио скрестил руки:
– А это еще что – это кто, черт подери, такая? – Он указал на худую особу в белом платье с накидкой. Особа, держа в руках блокнот-планшет, с канцелярской деловитостью перемещалась от одного туриста к другому.
– Это леди с Себринг-стрит, – объяснила Триш. – Та, с Иисусом – Дорожное Пятно. Собирает подписи под петицией в дорожный комитет.
– Фига с два! Она обрабатывает моих клиентов!
– Нет, милый, штат хочет залить асфальтом ее святыню…
– Это моя проблема? У меня здесь свой бизнес.
– Ну хорошо.
Триш вышла из дома, чтобы сказать женщине пару слов. Деменсио всегда с подозрением относился к конкурентам – он предпочитал оставаться на шаг впереди. Его беспокоило, когда Доминик или остальные являлись и совали нос. Триш понимала. Махинации с чудесами – это вам не шутки.
А сомнительный спектакль с явлением газетчика сделал Деменсио раздражительнее обычного. Он мог справиться с гидравлическими неполадками плачущей статуи, но псих из плоти и крови – совсем другое дело. До поры до времени лежащий и бессвязный Синклер привлекал массу посетителей. А если он совсем свихнется? Если его бессвязная тарабарщина превратится в неистовые тирады?
Деменсио волновался, что может потерять контроль над святилищем. Он тяжело сел и уставился в аквариум, где дожидались завтрака некрашеные черепашки. Джолейн Фортунс звонила и справлялась о вонючих маленьких уродцах, и Деменсио сообщил, что все сорок пять живы-здоровы. Он не стал говорить ей про аферу с апостолами. Джолейн пообещала через несколько дней быть дома и забрать своих «драгоценных деток».
Это для меня они драгоценные, подумал Деменсио. Я должен выдоить из них все, что можно.
Когда Триш вернулась, он сказал:
– Давай и остальных доделаем.
– Кого?
– Их. – Он кивнул на емкость.
– Как это?
– Больше раскрашенных черепах – больше денег. Представь, как счастлив будет Мистер Перерожденный. – Деменсио взглянул в окно. – Чокнутый придурок похоронит себя под этими чертовыми тварями.
– Но, милый, апостолов всего двенадцать, – сказала Триш.
– А кто сказал, что должны быть только апостолы? Найди-ка ту Библию. Нам нужно еще тридцать три святых. Практически все подойдут – Новый Завет, Ветхий Завет.
Как Триш могла отказаться? Инстинкты мужа в таких делах неизменно оказывались верны. Собрав кисти и баночки с краской, она показала Деменсио первую полосу «Реджистера», который дали ей Джоан и Родди.
– Не этот малый укатил с Джолейн в Майами?
– Ага, только он не умер. – Деменсио саркастически Щелкнул по газете пальцем. – Когда она звонила сегодня утром, этот парень Том был с ней. В какой-то телефонной будке в Киз.
– В Киз!
– Да, но не говори ничего нашему любителю черепах.
Еще не время.
– Пожалуй, ты прав.
– Если он узнает, что его человек до сих пор жив, может прекратить молиться. А нам этого не надо.
– Это точно.
– Или завязать с этими его ангельскими голосами.
– Языками. Говорением на языках, – поправила Триш.
– Не важно. Врать не буду, – сказал Деменсио, – этот чокнутый шизик полезен для бизнеса.
– Ни слова не скажу. Смотри, про него пишут в той же статье.
Деменсио проглядел первые несколько абзацев, пытаясь одновременно открыть бутылку растворителя.
– Видишь? «Помощник заместителя ответственного редактора по очеркам и разделу "Стиль"». Это еще что за должность, черт возьми? Ха, не удивительно, что он катается в грязи.
Триш вручила ему букет кисточек.
– А что скажешь про футболки со Святыми Черепахами? И может, брелки для ключей…
Ее муж поднял глаза.
– Да! – сказал он с первой улыбкой за день.
Когда до Тома Кроума дошла очередь в телефоне-автомате, он позвонил родителям на Лонг-Айленд и велел не верить тому, что они увидят в газетах.
– Я живой.
– Вместо чего? – спросил его отец.
«Ньюсдей» поместила статью не в спортивном разделе, поэтому старик Кроум ее не увидел.
Том кратко описал поджог, проинструктировал своих о возможных будущих расспросах прессы, потом позвонил Кэти. Он был по-настоящему тронут, услышав, что она плачет.
– Ты бы видел первую страницу, Томми!
– Ну, все не так. Я в порядке.
– Слава богу. – Кэти шмыгнула носом. – Артур тоже твердит, что ты умер. Даже купил мне кулон с бриллиантом.
– На похороны?
– Он думает, будто я думаю, что он имеет отношение к твоему убийству – как я и думала до этого момента.
– Я думаю, он и сжег мой дом, – сказал Кроум.
– Не он лично.
– Ты поняла, о чем я. Труп в кухне – вероятно, его помощник, верный, но неосторожный.
– Чемп Пауэлл. Мне так кажется, – уточнила Кэти. – Том, что мне делать? Я не могу спокойно видеть Артура, но, честно говоря, я не верю, что он собирался причинить кому-то вред…
– Собирай вещи и езжай к матери.
– И бриллиант по правде красивый. Одному богу известно, сколько он стоит. Так что, знаешь, какая-то часть Артура хочет быть честной…
– Кэти, мне надо идти. Пожалуйста, никому ни слова, что говорила со мной, ладно? Сохрани пока все в тайне, это важно.
– Я так рада, что с тобой все хорошо. Я так молилась!
– Вот и продолжай, – сказал Кроум.
Было яркое и ветреное осеннее утро. Небо безоблачное, полное чаек и крачек. Море волновалось, но не штормило – типично для мертвого сезона между Днем благодарения и Новым годом, пока все туристы еще на Севере. Для местных то было особое славное время, несмотря на упадок выручки. Многие капитаны-перевозчики даже не загоняли судна в доки: вероятность неожиданных заказов была слишком далека.
Джолейн Фортунс задремала в машине. Кроум дотронулся до ее руки, и она открыла глаза. Во рту пересохло, в горле першило.
– Эххх, – сказала она, потягиваясь.
Кроум вручил ей чашку кофе:
– Доброе утро.
– Где наши мальчики?
– Все еще в грузовике.
– Как думаешь, они кого-то ждут?
– Не знаю. Они мотались туда-сюда, разглядывали лодки.
Щурясь от яркого света в лобовое стекло, Джолейн нашарила солнечные очки. Она увидела на противоположном конце пристани красный «додж», припаркованный у двери в магазин снастей.
– Опять в инвалидной зоне?
– Угу.
– Засранцы.
Они решили, что человек за рулем, должно быть, Бодеан Геззер – это имя значилось в удостоверении, согласно источнику Тома в дорожном патруле. Несмотря на дыры от пуль, отличное состояние машины говорило о владельце, который не стал бы мимоходом одалживать ее убегающим бандитам. Том и Джолейн до сих пор не знали имени компаньона Геззера, того типа с хвостом и больным глазом.
А теперь новая загадка: третий человек, которого вдруг высадили на дороге во тьме среди ночи, – Джолейн и Том наблюдали со стоянки видеомагазина, куда заехали, чтобы переждать. Что-то в поведении третьего казалось Джолейн знакомым, но в серо-синей темноте черты его лица были неразличимы. Фары проезжающих машин выхватывали печально бредущую полноватую фигуру. К тому же – австралийская шляпа-сафари.
Этим утром на пристани его не было и следа. Кроум не понимал, что это значит.
Джолейн спросила, позвонил ли он своим.
– Они даже не знали, что я погиб. А теперь на самом деле сбиты с толку, – ответил Кроум. – Чья очередь для радио?
– Моя. – Она потянулась к настройке.
За долгие часы в машине эти двое столкнулись с потенциально опасным различием в музыкальных пристрастиях. Том считал, что езда по южной Флориде требовала постоянного хард-рок-сопровождения, а Джолейн предпочитала легкомысленные, успокаивающие нервы песни. В интересах справедливости они решили настраивать радио по очереди. Если ей везло найти Шадэ, он выбирал Тома Петти. Когда он выискивал «Кинкс», она – Энни Ленокс. И так далее. Изредка их вкусы совпадали. Ван Моррисон. «Дайр Стрейтс». «Девушка с мечтательным взглядом», которую они вместе распевали, проезжая через Флорида-сити. Было и несколько общих объектов ненависти (дуэт Пола Маккартни и Майкла Джексона, к примеру), заставлявших их одновременно кидаться к кнопке настройки.
– Вот что я нашла, – сказала Джолейн, регулируя громкость.
– Это кто? – спросил Кроум.
– Селин Дион.
– Уаа, сейчас утро субботы. Пощади!
– У тебя будет своя очередь. – Джолейн изобразила практичную улыбку школьной учительницы. – И вот что я заметила, Том: тебе не по душе многие чернокожие музыканты.
– Что за чушь?! – Это его на самом деле задело.
– Назови хоть одного.
– Марвин Гэй, Джимми Хендрикс…
– Из живых.
– Би Би Кинг, Эл Грин, Билли Престон. Чувак из «Хути», как там его…
Ты перебарщиваешь, – сказала Джолейн.
– Принц!
– Перестань.
– Да, черт возьми. «Маленький красный "корвет"».
– Ну да, может быть.
– Боже, а если бы я тебе сказал что-нибудь эдакое?
– Ты прав, – согласилась Джолейн. – Беру свои слова назад.
– «Из живых». Я тебя умоляю.
Она посмотрела на него поверх персиковых солнцезащитных очков.
– А ты дергаешься, когда об этом речь заходит, да? Видимо, это бремя белого человека. По крайней мере, либерального белого человека.
– Кто сказал, что я либерален?
– Ты просто прелесть, когда защищаешься. Допьешь мой кофе? Мне нужно пописать.
– Не сейчас, – сказал Кроум. – Сними шляпу и пригнись.
К ним задним ходом ехал красный пикап. Водитель сдавал назад к стапелю, где был привязан двадцатифутовый катер. Два подвесных мотора, пятнистая серо-голубая отделка и складной брезентовый навес. От магазина снастей его не было заметно между возвышающимся «Гаттерасом» и приземистым плавучим домом.
Всматриваясь из-за приборной панели, Кроум видел, как из пикапа вылез высокий небритый пассажир – человек с конским хвостом. В руках у него была бутылка пива и кое-какие инструменты – отвертка, кусачки, торцовый ключ. Мужчина несколько неуверенно вскарабкался в катер и исчез за пультом управления.
– Что происходит? – спросила Джолейн, чуть-чуть приподнимаясь на сиденье.
Кроум попросил ее не вылезать. Он заметил облачко голубоватого дыма, потом услышал, как завелся мотор. Тип с хвостом выпрямился и коротко посигналил водителю пикапа. Потом отвязал линь и обеими руками оттолкнул катер от свай.
– Они его угоняют, – сообщил Кроум.
– У меня шея болит. Можно мне сесть? – попросила Джолейн.
– Подожди секунду.
Только в пятидесяти ярдах от причала человек с хвостом полностью выжал рычаг управления угнанного катера. Нос судна моментально задрался, как веселая полосатая ракета, потом выровнялся и скрылся за гребнем пены, когда катер понесся по мелководью Флоридского залива. В тот же момент, с резким визгом тормозов, красный пикап помчался к выезду с пристани.
– Можно? – спросила Джолейн.
– Все чисто, – отозвался Кроум.
Она поднялась, глядя сначала на отъезжающий грузовик, потом – на удаляющуюся серую точку на воде.
– Отлично, умник. У кого из них мой билет?
– Без понятия.
Семнадцать
Просмотрев и глубокомысленно прокомментировав каждую заметку раздела «Люди», Мэри Андреа Финли Кро-ум обратилась к более серьезным страницам «Миссулиан». Заголовок, привлекший ее внимание, находился на третьей полосе первого раздела: репортера считают погибшим при таинственном пожаре. На Мэри Андреа произвело впечатление не столько положение погибшего журналиста, сколько фраза «таинственный пожар», поскольку Мэри Андреа обожала хорошую тайну. Упоминание имени ее собственного мужа во втором абзаце оказалось полным шоком. Газета выпала из пальцев Мэри Андреа, а сама она издала вибрирующий стон, принятый соседями, пившими кофе, за нью-эйджевую технику медитации.
– Джули, ты в порядке? – спросила Лори или Лоретта.
– Не совсем, – проскрежетала Мэри Андреа.
– Что такое?
Мэри Андреа прижала костяшки пальцев к глазам и почувствовала настоящие слезы.
– Вызвать тебе врача? – забеспокоилась ее новая подруга.
– Нет, – сказала Мэри Андреа. – Агента бюро путешествий.
Джоан и Родди купили номер «Реджистера» в «Хвать и пошел» и принесли его Синклеру в святилище. Он отказался читать.
– Упоминают твое имя, – заклинала Джоан, держа газету так, чтобы Синклер видел. – Как шефа Тома Кроума.
Роди добавил:
– Объясняют, что тебя нет в городе и ты не можешь прокомментировать случившееся.
– Нерре нахоо дюу-дии! – был ответ Синклера.
От вопля среди собравшихся вокруг узкой канавки туристов-христиан пронесся шепоток. Некоторые стояли на коленях, некоторые – под зонтиками, некоторые уселись на раскладные стулья и холодильники «Иглу». Сам Синклер распростерся у ног стеклопластиковой Мадонны.
Джоан так обеспокоило поведение брата, что она решила сообщить родителям. Она читала о религиозных фанатиках, приручавших змей, но одержимость черепахами казалась пределом отклонения. Родди сказал, что тоже никогда о таком не слышал.
– Но лично я, – добавил он, – чертовски рад, что это водяные черепахи, а не гремучие змеи. Иначе нам пришлось бы заказывать гроб.
Синклер обмотал себя на манер тоги выцветшей простыней, усеянной конфетти из свежего латука. Апостольские черепахи с удивительной быстротой сползли с нагретых солнцем камней и начали восхождение к мерцающему шведскому столу. Они живо пересекали Синклера с ног до головы, а он ворковал и безмятежно хлопал глазами на проплывающие облака. Щелкали фотоаппараты, жужжали видеокамеры.
Триш и Деменсио наблюдали за посещением из окна гостиной. Триш сказала:
– Он просто нечто. Ты должен признать.
– Угу. Голова садовая.
– Но разве ты не рад, что мы разрешили ему остаться?
– Бабки есть бабки, – изрек Деменсио.
– Он, поди, свихнулся. Совсем с катушек съехал.
– Может, и так. – Деменсио отвлекло появление Доминика Амадора, бессовестно косолапившего среди паломников. – Сукин сын! Раздобыл себе где-то костыли!
– Знаешь зачем? – спросила Триш.
– Да уж догадываюсь.
– Ага, он себе наконец просверлил ноги. Я слышала, заплатил мальчишке из автомастерской, тридцать, что ли, баксов.
– Псих, – сказал Деменсио.
Потом Доминик Амадор заметил его в окне и робко помахал заполненной «Криско» рукавицей. Деменсио не ответил. Триш спросила:
– Хочешь, прогоню его?
Деменсио скрестил руки:
– А это еще что – это кто, черт подери, такая? – Он указал на худую особу в белом платье с накидкой. Особа, держа в руках блокнот-планшет, с канцелярской деловитостью перемещалась от одного туриста к другому.
– Это леди с Себринг-стрит, – объяснила Триш. – Та, с Иисусом – Дорожное Пятно. Собирает подписи под петицией в дорожный комитет.
– Фига с два! Она обрабатывает моих клиентов!
– Нет, милый, штат хочет залить асфальтом ее святыню…
– Это моя проблема? У меня здесь свой бизнес.
– Ну хорошо.
Триш вышла из дома, чтобы сказать женщине пару слов. Деменсио всегда с подозрением относился к конкурентам – он предпочитал оставаться на шаг впереди. Его беспокоило, когда Доминик или остальные являлись и совали нос. Триш понимала. Махинации с чудесами – это вам не шутки.
А сомнительный спектакль с явлением газетчика сделал Деменсио раздражительнее обычного. Он мог справиться с гидравлическими неполадками плачущей статуи, но псих из плоти и крови – совсем другое дело. До поры до времени лежащий и бессвязный Синклер привлекал массу посетителей. А если он совсем свихнется? Если его бессвязная тарабарщина превратится в неистовые тирады?
Деменсио волновался, что может потерять контроль над святилищем. Он тяжело сел и уставился в аквариум, где дожидались завтрака некрашеные черепашки. Джолейн Фортунс звонила и справлялась о вонючих маленьких уродцах, и Деменсио сообщил, что все сорок пять живы-здоровы. Он не стал говорить ей про аферу с апостолами. Джолейн пообещала через несколько дней быть дома и забрать своих «драгоценных деток».
Это для меня они драгоценные, подумал Деменсио. Я должен выдоить из них все, что можно.
Когда Триш вернулась, он сказал:
– Давай и остальных доделаем.
– Кого?
– Их. – Он кивнул на емкость.
– Как это?
– Больше раскрашенных черепах – больше денег. Представь, как счастлив будет Мистер Перерожденный. – Деменсио взглянул в окно. – Чокнутый придурок похоронит себя под этими чертовыми тварями.
– Но, милый, апостолов всего двенадцать, – сказала Триш.
– А кто сказал, что должны быть только апостолы? Найди-ка ту Библию. Нам нужно еще тридцать три святых. Практически все подойдут – Новый Завет, Ветхий Завет.
Как Триш могла отказаться? Инстинкты мужа в таких делах неизменно оказывались верны. Собрав кисти и баночки с краской, она показала Деменсио первую полосу «Реджистера», который дали ей Джоан и Родди.
– Не этот малый укатил с Джолейн в Майами?
– Ага, только он не умер. – Деменсио саркастически Щелкнул по газете пальцем. – Когда она звонила сегодня утром, этот парень Том был с ней. В какой-то телефонной будке в Киз.
– В Киз!
– Да, но не говори ничего нашему любителю черепах.
Еще не время.
– Пожалуй, ты прав.
– Если он узнает, что его человек до сих пор жив, может прекратить молиться. А нам этого не надо.
– Это точно.
– Или завязать с этими его ангельскими голосами.
– Языками. Говорением на языках, – поправила Триш.
– Не важно. Врать не буду, – сказал Деменсио, – этот чокнутый шизик полезен для бизнеса.
– Ни слова не скажу. Смотри, про него пишут в той же статье.
Деменсио проглядел первые несколько абзацев, пытаясь одновременно открыть бутылку растворителя.
– Видишь? «Помощник заместителя ответственного редактора по очеркам и разделу "Стиль"». Это еще что за должность, черт возьми? Ха, не удивительно, что он катается в грязи.
Триш вручила ему букет кисточек.
– А что скажешь про футболки со Святыми Черепахами? И может, брелки для ключей…
Ее муж поднял глаза.
– Да! – сказал он с первой улыбкой за день.
Когда до Тома Кроума дошла очередь в телефоне-автомате, он позвонил родителям на Лонг-Айленд и велел не верить тому, что они увидят в газетах.
– Я живой.
– Вместо чего? – спросил его отец.
«Ньюсдей» поместила статью не в спортивном разделе, поэтому старик Кроум ее не увидел.
Том кратко описал поджог, проинструктировал своих о возможных будущих расспросах прессы, потом позвонил Кэти. Он был по-настоящему тронут, услышав, что она плачет.
– Ты бы видел первую страницу, Томми!
– Ну, все не так. Я в порядке.
– Слава богу. – Кэти шмыгнула носом. – Артур тоже твердит, что ты умер. Даже купил мне кулон с бриллиантом.
– На похороны?
– Он думает, будто я думаю, что он имеет отношение к твоему убийству – как я и думала до этого момента.
– Я думаю, он и сжег мой дом, – сказал Кроум.
– Не он лично.
– Ты поняла, о чем я. Труп в кухне – вероятно, его помощник, верный, но неосторожный.
– Чемп Пауэлл. Мне так кажется, – уточнила Кэти. – Том, что мне делать? Я не могу спокойно видеть Артура, но, честно говоря, я не верю, что он собирался причинить кому-то вред…
– Собирай вещи и езжай к матери.
– И бриллиант по правде красивый. Одному богу известно, сколько он стоит. Так что, знаешь, какая-то часть Артура хочет быть честной…
– Кэти, мне надо идти. Пожалуйста, никому ни слова, что говорила со мной, ладно? Сохрани пока все в тайне, это важно.
– Я так рада, что с тобой все хорошо. Я так молилась!
– Вот и продолжай, – сказал Кроум.
Было яркое и ветреное осеннее утро. Небо безоблачное, полное чаек и крачек. Море волновалось, но не штормило – типично для мертвого сезона между Днем благодарения и Новым годом, пока все туристы еще на Севере. Для местных то было особое славное время, несмотря на упадок выручки. Многие капитаны-перевозчики даже не загоняли судна в доки: вероятность неожиданных заказов была слишком далека.
Джолейн Фортунс задремала в машине. Кроум дотронулся до ее руки, и она открыла глаза. Во рту пересохло, в горле першило.
– Эххх, – сказала она, потягиваясь.
Кроум вручил ей чашку кофе:
– Доброе утро.
– Где наши мальчики?
– Все еще в грузовике.
– Как думаешь, они кого-то ждут?
– Не знаю. Они мотались туда-сюда, разглядывали лодки.
Щурясь от яркого света в лобовое стекло, Джолейн нашарила солнечные очки. Она увидела на противоположном конце пристани красный «додж», припаркованный у двери в магазин снастей.
– Опять в инвалидной зоне?
– Угу.
– Засранцы.
Они решили, что человек за рулем, должно быть, Бодеан Геззер – это имя значилось в удостоверении, согласно источнику Тома в дорожном патруле. Несмотря на дыры от пуль, отличное состояние машины говорило о владельце, который не стал бы мимоходом одалживать ее убегающим бандитам. Том и Джолейн до сих пор не знали имени компаньона Геззера, того типа с хвостом и больным глазом.
А теперь новая загадка: третий человек, которого вдруг высадили на дороге во тьме среди ночи, – Джолейн и Том наблюдали со стоянки видеомагазина, куда заехали, чтобы переждать. Что-то в поведении третьего казалось Джолейн знакомым, но в серо-синей темноте черты его лица были неразличимы. Фары проезжающих машин выхватывали печально бредущую полноватую фигуру. К тому же – австралийская шляпа-сафари.
Этим утром на пристани его не было и следа. Кроум не понимал, что это значит.
Джолейн спросила, позвонил ли он своим.
– Они даже не знали, что я погиб. А теперь на самом деле сбиты с толку, – ответил Кроум. – Чья очередь для радио?
– Моя. – Она потянулась к настройке.
За долгие часы в машине эти двое столкнулись с потенциально опасным различием в музыкальных пристрастиях. Том считал, что езда по южной Флориде требовала постоянного хард-рок-сопровождения, а Джолейн предпочитала легкомысленные, успокаивающие нервы песни. В интересах справедливости они решили настраивать радио по очереди. Если ей везло найти Шадэ, он выбирал Тома Петти. Когда он выискивал «Кинкс», она – Энни Ленокс. И так далее. Изредка их вкусы совпадали. Ван Моррисон. «Дайр Стрейтс». «Девушка с мечтательным взглядом», которую они вместе распевали, проезжая через Флорида-сити. Было и несколько общих объектов ненависти (дуэт Пола Маккартни и Майкла Джексона, к примеру), заставлявших их одновременно кидаться к кнопке настройки.
– Вот что я нашла, – сказала Джолейн, регулируя громкость.
– Это кто? – спросил Кроум.
– Селин Дион.
– Уаа, сейчас утро субботы. Пощади!
– У тебя будет своя очередь. – Джолейн изобразила практичную улыбку школьной учительницы. – И вот что я заметила, Том: тебе не по душе многие чернокожие музыканты.
– Что за чушь?! – Это его на самом деле задело.
– Назови хоть одного.
– Марвин Гэй, Джимми Хендрикс…
– Из живых.
– Би Би Кинг, Эл Грин, Билли Престон. Чувак из «Хути», как там его…
Ты перебарщиваешь, – сказала Джолейн.
– Принц!
– Перестань.
– Да, черт возьми. «Маленький красный "корвет"».
– Ну да, может быть.
– Боже, а если бы я тебе сказал что-нибудь эдакое?
– Ты прав, – согласилась Джолейн. – Беру свои слова назад.
– «Из живых». Я тебя умоляю.
Она посмотрела на него поверх персиковых солнцезащитных очков.
– А ты дергаешься, когда об этом речь заходит, да? Видимо, это бремя белого человека. По крайней мере, либерального белого человека.
– Кто сказал, что я либерален?
– Ты просто прелесть, когда защищаешься. Допьешь мой кофе? Мне нужно пописать.
– Не сейчас, – сказал Кроум. – Сними шляпу и пригнись.
К ним задним ходом ехал красный пикап. Водитель сдавал назад к стапелю, где был привязан двадцатифутовый катер. Два подвесных мотора, пятнистая серо-голубая отделка и складной брезентовый навес. От магазина снастей его не было заметно между возвышающимся «Гаттерасом» и приземистым плавучим домом.
Всматриваясь из-за приборной панели, Кроум видел, как из пикапа вылез высокий небритый пассажир – человек с конским хвостом. В руках у него была бутылка пива и кое-какие инструменты – отвертка, кусачки, торцовый ключ. Мужчина несколько неуверенно вскарабкался в катер и исчез за пультом управления.
– Что происходит? – спросила Джолейн, чуть-чуть приподнимаясь на сиденье.
Кроум попросил ее не вылезать. Он заметил облачко голубоватого дыма, потом услышал, как завелся мотор. Тип с хвостом выпрямился и коротко посигналил водителю пикапа. Потом отвязал линь и обеими руками оттолкнул катер от свай.
– Они его угоняют, – сообщил Кроум.
– У меня шея болит. Можно мне сесть? – попросила Джолейн.
– Подожди секунду.
Только в пятидесяти ярдах от причала человек с хвостом полностью выжал рычаг управления угнанного катера. Нос судна моментально задрался, как веселая полосатая ракета, потом выровнялся и скрылся за гребнем пены, когда катер понесся по мелководью Флоридского залива. В тот же момент, с резким визгом тормозов, красный пикап помчался к выезду с пристани.
– Можно? – спросила Джолейн.
– Все чисто, – отозвался Кроум.
Она поднялась, глядя сначала на отъезжающий грузовик, потом – на удаляющуюся серую точку на воде.
– Отлично, умник. У кого из них мой билет?
– Без понятия.
Семнадцать
Фингал впервые похищал людей, и, несмотря на сомнительное начало, вышло все вполне неплохо.
Он автостопом добрался до Гроув, где и уснул в Пикок-парке. К полудню он проснулся и прогулялся вниз по Гранд-авеню, чтобы купить себе пушку. К его уличным расспросам отнеслись настолько неуважительно, что из квартала ему пришлось спасаться бегством, с ватагой подростков, негров и латиносов по пятам. Естественно, он потерял свою шляпу и шипованные туфли для гольфа, плохо приспособленные для пробежек.
Вооруженный только толстой отверткой с крестообразной головкой, которую нашел под банановым деревом, Фингал прибыл в «Ухарей» почти в пять. Помня Пухловы наставления, он завел разговор с барменом, который с радостью показал Эмбер среди официанток. Фингал оценивающе рассмотрел ее – смачная крошка, как сказал Пухл, но Фингалу, как правило, казались смачными большинство официанток. Он не знал, кто такая Ким Бейсингер. Готовясь к преступлению, Фингал очень боялся украсть не ту девушку. А что, если в «Ухарях» не одна Эмбер? Пухл тогда его пристрелит, вот что.
Несколько часов спустя Фингал скорчился за кустами – официантка, на которую указал бармен, закончила работу. Она скользнула за руль огромного «форда»-седана, что моментально смутило Фингала (который рассчитывал на спортивную машину – в его представлении все смачные крошки разъезжали на спортивных машинах). Он восстановил самообладание, метнулся на пассажирское место и приставил конец отвертки к гладкой безукоризненной шее Эмбер.
– Ух, – сказала она.
Никаких криков – только «ух».
– Ты Эмбер?
Она осторожно кивнула.
– Похожа на актрису – Ким какую-то там?
– За эту неделю ты уже второй, кто это говорит, – ответила Эмбер.
Фингалу сильно полегчало.
– Отлично. Заводи мотор.
– Это нож?
Фингал убрал отвертку от шеи Эмбер. Желобчатый кончик оставил на коже маленький звездообразный след – Фингал видел его в зеленом свете приборной панели.
Он поспешно сунул инструмент в карман:
– Да, это нож. У меня и пушка есть, черт возьми.
– Я тебе верю, – сказала Эмбер.
После нескольких неверных поворотов он направил ее на юг. Она не спросила, куда они едут, но Фингал был готов к этому вопросу. В базовый лагерь – последовал бы ответ. Базовый лагерь Истых Чистых Арийцев!
Это бы заставило ее призадуматься.
– Твоя тачка? – спросил он.
– Отец подарил. Машина – зверь, – ответила Эмбер.
Ни капли смущения. Это круто, подумал Фингал.
– У моего парня «миата», – добавила она. – Ну, была «миата». Все равно мне эта больше нравится. Больше места для ног – а у меня супердлинные ноги.
Фингал почувствовал, что щеки его заливает краской. Вблизи Эмбер была очень красива. Каждый раз, когда навстречу светили фары проезжающих машин, он видел золотое мерцание на ее длинных ресницах. А еще она совершенно фантастически пахла – для человека, который работал с цыплячьими крылышками и бургерами, не говоря уже о луке. Фингал подумал, что Эмбер пахнет в тысячу раз слаще, чем корзины цветов апельсинового дерева, которые мать относила к Иисусу – Дорожное Пятно. На самом деле это были цветы недельной давности (купленные оптом в придорожной сувенирной лавке), но они все равно сохраняли запах.
Эмбер спросила:
– Что с твоей головой? – Она имела в виду шрам от картера.
– Я поранился.
– Авария?
– Вроде того.
Фингал удивился, что она заметила, ведь она почти не отводила глаз от дороги, с тех пор как он запрыгнул в машину.
– Пристегнул бы ремень, – сказала она.
– Обойдешься.
Фингал помнил, что говорил Бодеан Геззер: ремни безопасности – часть тайного правительственного заговора, чтобы «нейтрализовать гражданское население». Если ты надеваешь ремень, объяснял Бод, будет труднее выскочить из машины и спастись, когда вертолеты НАТО станут приземляться на шоссе. Вот почему и приняли закон о ремнях безопасности, сказал Бод, – гарантировать, что миллионы американцев будут пристегнуты и беспомощны, когда начнется глобальная атака. Объяснение Бода было весьма захватывающим, но Фингал решил, что информация эта слишком засекречена, чтобы делиться ею с Эмбер.
– Что это у тебя на руке? – спросила она. Включила верхний свет, чтобы получше рассмотреть татуировку Фингала.
– Это орел, – застенчиво сказал он.
– Я про «Б.Б.П.» Это значит – «Братство Белых Повстанцев»?
– Блин, долгая история, – ответил Фингал.
– Видела я их на концерте. Просто чума.
– Да?
– Лучше всего – «Сука-прочь-яйца». Слышал когда-нибудь? Любишь хип-хоп?
– Металл.
Фингал слегка напряг разукрашенный бицепс – нечасто ему доставалось безраздельное внимание хорошеньких девушек.
– Тогда что тебе до «Б.Б.П.»? Они же вообще не металл.
Фингал объяснил, что с татуировкой вышла путаница. И очень обрадовался, когда она сказала, что сможет все поправить.
– Но только если ты меня отпустишь.
– Не пойдет.
– Мой лучший друг два лета подряд работал в тату-салоне. Боже, да я там часами зависала. Это не так сложно, как кажется.
Фингал сжал губы. Уныло сказал:
– Я не могу тебя освободить. Не сейчас.
– О…
Эмбер выключила верхний свет и долго не заговаривала с мальчишкой. Когда их чуть не бортанули двое студентов в безрукавках на «бумере» с откидным верхом, она выругалась: «Мудаки!» Но сказано это было практически шепотом и не предполагало начала разговора. Вскоре Фингал снова запсиховал. Он хорошо держался, пока Эмбер болтала, но теперь нервно притопывал. К тому же он чувствовал себя полным болваном. Словно что-то прошляпил.
В конце концов она сказала:
– Собираешься меня изнасиловать, верно?
– Ни за что.
– Не ври. Мне лучше заранее знать.
– Я не вру!
– Тогда что все это значит? – Обе ладони обхватили руль. Тонкие руки вытянуты и напряжены. – Что происходит?
– Это одолжение для друга, – ответил Фингал.
– Понимаю. Значит, он меня изнасилует.
– Только через мой труп! – Фингал поразился собственной горячности.
Эмбер с надеждой взглянула на него:
– Правда?
– Честное слово, чтоб я сдох.
– Спасибо, – сказала она, вновь сосредоточиваясь на дороге. – У тебя ведь на самом деле нет пистолета, правда?
– Не-а.
– Так как тебя зовут?
Обе секретарши Артура Баттенкилла понимали: происходит что-то не то – он перестал допекать их с сексом. Женщины не жаловались – им гораздо больше по душе было печатать и подшивать документы. Постельные манеры судьи не отличались от его поведения в офисе – заносчивого и грубого.
Дана и Уиллоу часто обсуждали свои половые контакты с Артуром Баттенкиллом, и происходило это без тени собственничества или ревности. Наоборот, такие беседы служили источником взаимной поддержки – этот человек был ношей, которую они несли вдвоем.
– Он не просил меня остаться после работы, – сообщила Уиллоу.
– И меня, – сказала Дана. – Уже два дня кряду!
– И что ты думаешь? – спросила Уиллоу.
– Он расстроен, что Чемп уехал.
– Не исключено.
– Если именно это случилось, – добавила Дана, подняв бровь.
Обе секретарши были озадачены внезапным отъездом помощника судьи Чемпа Пауэлла. Сначала Артур Баттенкилл сказал, что тот уехал домой по семейным обстоятельствам. Потом судья сказал – нет, это просто версия для прикрытия. На самом деле Чемпа вызвали назад, в департамент шерифа округа Гэдсден, для особой тайной операции. Проект был таким секретным и опасным, что не сообщили даже его семье.
Что, по словам судьи, и объясняло, почему мать Чемпа названивала в офис в поисках сына.
Но Дану и Уиллоу это не убедило.
– Не похож он на тайного агента, – заметила Дана. – Да и работу свою здесь он слишком любит.
– К тому же боготворит судью, – добавила Уиллоу.
– Это точно.
В этом женщины были единодушны: преданность Чемпа Пауэлла почти ненормальна. Клерк был настолько без ума от Артура Баттенкилла, что поначалу секретарши подозревали, что он гей. На самом деле они уже тайком обсуждали возможность соблазнения Чемпом судьи – что нисколько бы их не обеспокоило. Что угодно, лишь бы его отвлечь.
Но пока этого не произошло – во всяком случае, по их сведениям.
Дана сказала:
– Что бы там ни нашло на Арта, пусть так оно и остается.
– Аминь, – объявила Уиллоу.
– Сидишь себе спокойно и наслаждаешься покоем.
– Вот-вот.
– Слушай, может, он в Бога уверовал?
Уиллоу так расхохоталась, что у нее носом пошла диетическая пепси. И разумеется, именно в этот момент вошел судья. Уиллоу нащупала пачку «клинекса», и Артур Баттенкилл сказал:
– Как элегантно!
– Простите.
– Ну просто все равно что нанять принцессу Грейс отвечать на звонки.
С этими словами судья исчез в кабинете, закрыв за собой дверь. Уиллоу была несколько обескуражена таким сарказмом с утра пораньше, поэтому кофе судье отнесла Дана.
Она заметила, что выглядит он неважно.
– Это все суббота. – Председательствующий судья проел Артуру Баттенкиллу плешь насчет закрытия висящих дел, и тот вынужден был работать по выходным.
– Вы не выспались, – по-матерински сказала Дана.
– Пыльца. Споры плесени. – Артур Баттенкилл глотнул кофе. – Я сплю нормально.
Его беспокоила сцена за завтраком: Кэти слопала четыре огромные лепешки с пахтой и рогалик – верный признак того, что рна больше не горюет. За мытьем посуды она демонстрировала живость, которая в корне своем могла иметь только одно объяснение – Кэти пришла к выводу, что ее дорогой Томми не умер.
Он автостопом добрался до Гроув, где и уснул в Пикок-парке. К полудню он проснулся и прогулялся вниз по Гранд-авеню, чтобы купить себе пушку. К его уличным расспросам отнеслись настолько неуважительно, что из квартала ему пришлось спасаться бегством, с ватагой подростков, негров и латиносов по пятам. Естественно, он потерял свою шляпу и шипованные туфли для гольфа, плохо приспособленные для пробежек.
Вооруженный только толстой отверткой с крестообразной головкой, которую нашел под банановым деревом, Фингал прибыл в «Ухарей» почти в пять. Помня Пухловы наставления, он завел разговор с барменом, который с радостью показал Эмбер среди официанток. Фингал оценивающе рассмотрел ее – смачная крошка, как сказал Пухл, но Фингалу, как правило, казались смачными большинство официанток. Он не знал, кто такая Ким Бейсингер. Готовясь к преступлению, Фингал очень боялся украсть не ту девушку. А что, если в «Ухарях» не одна Эмбер? Пухл тогда его пристрелит, вот что.
Несколько часов спустя Фингал скорчился за кустами – официантка, на которую указал бармен, закончила работу. Она скользнула за руль огромного «форда»-седана, что моментально смутило Фингала (который рассчитывал на спортивную машину – в его представлении все смачные крошки разъезжали на спортивных машинах). Он восстановил самообладание, метнулся на пассажирское место и приставил конец отвертки к гладкой безукоризненной шее Эмбер.
– Ух, – сказала она.
Никаких криков – только «ух».
– Ты Эмбер?
Она осторожно кивнула.
– Похожа на актрису – Ким какую-то там?
– За эту неделю ты уже второй, кто это говорит, – ответила Эмбер.
Фингалу сильно полегчало.
– Отлично. Заводи мотор.
– Это нож?
Фингал убрал отвертку от шеи Эмбер. Желобчатый кончик оставил на коже маленький звездообразный след – Фингал видел его в зеленом свете приборной панели.
Он поспешно сунул инструмент в карман:
– Да, это нож. У меня и пушка есть, черт возьми.
– Я тебе верю, – сказала Эмбер.
После нескольких неверных поворотов он направил ее на юг. Она не спросила, куда они едут, но Фингал был готов к этому вопросу. В базовый лагерь – последовал бы ответ. Базовый лагерь Истых Чистых Арийцев!
Это бы заставило ее призадуматься.
– Твоя тачка? – спросил он.
– Отец подарил. Машина – зверь, – ответила Эмбер.
Ни капли смущения. Это круто, подумал Фингал.
– У моего парня «миата», – добавила она. – Ну, была «миата». Все равно мне эта больше нравится. Больше места для ног – а у меня супердлинные ноги.
Фингал почувствовал, что щеки его заливает краской. Вблизи Эмбер была очень красива. Каждый раз, когда навстречу светили фары проезжающих машин, он видел золотое мерцание на ее длинных ресницах. А еще она совершенно фантастически пахла – для человека, который работал с цыплячьими крылышками и бургерами, не говоря уже о луке. Фингал подумал, что Эмбер пахнет в тысячу раз слаще, чем корзины цветов апельсинового дерева, которые мать относила к Иисусу – Дорожное Пятно. На самом деле это были цветы недельной давности (купленные оптом в придорожной сувенирной лавке), но они все равно сохраняли запах.
Эмбер спросила:
– Что с твоей головой? – Она имела в виду шрам от картера.
– Я поранился.
– Авария?
– Вроде того.
Фингал удивился, что она заметила, ведь она почти не отводила глаз от дороги, с тех пор как он запрыгнул в машину.
– Пристегнул бы ремень, – сказала она.
– Обойдешься.
Фингал помнил, что говорил Бодеан Геззер: ремни безопасности – часть тайного правительственного заговора, чтобы «нейтрализовать гражданское население». Если ты надеваешь ремень, объяснял Бод, будет труднее выскочить из машины и спастись, когда вертолеты НАТО станут приземляться на шоссе. Вот почему и приняли закон о ремнях безопасности, сказал Бод, – гарантировать, что миллионы американцев будут пристегнуты и беспомощны, когда начнется глобальная атака. Объяснение Бода было весьма захватывающим, но Фингал решил, что информация эта слишком засекречена, чтобы делиться ею с Эмбер.
– Что это у тебя на руке? – спросила она. Включила верхний свет, чтобы получше рассмотреть татуировку Фингала.
– Это орел, – застенчиво сказал он.
– Я про «Б.Б.П.» Это значит – «Братство Белых Повстанцев»?
– Блин, долгая история, – ответил Фингал.
– Видела я их на концерте. Просто чума.
– Да?
– Лучше всего – «Сука-прочь-яйца». Слышал когда-нибудь? Любишь хип-хоп?
– Металл.
Фингал слегка напряг разукрашенный бицепс – нечасто ему доставалось безраздельное внимание хорошеньких девушек.
– Тогда что тебе до «Б.Б.П.»? Они же вообще не металл.
Фингал объяснил, что с татуировкой вышла путаница. И очень обрадовался, когда она сказала, что сможет все поправить.
– Но только если ты меня отпустишь.
– Не пойдет.
– Мой лучший друг два лета подряд работал в тату-салоне. Боже, да я там часами зависала. Это не так сложно, как кажется.
Фингал сжал губы. Уныло сказал:
– Я не могу тебя освободить. Не сейчас.
– О…
Эмбер выключила верхний свет и долго не заговаривала с мальчишкой. Когда их чуть не бортанули двое студентов в безрукавках на «бумере» с откидным верхом, она выругалась: «Мудаки!» Но сказано это было практически шепотом и не предполагало начала разговора. Вскоре Фингал снова запсиховал. Он хорошо держался, пока Эмбер болтала, но теперь нервно притопывал. К тому же он чувствовал себя полным болваном. Словно что-то прошляпил.
В конце концов она сказала:
– Собираешься меня изнасиловать, верно?
– Ни за что.
– Не ври. Мне лучше заранее знать.
– Я не вру!
– Тогда что все это значит? – Обе ладони обхватили руль. Тонкие руки вытянуты и напряжены. – Что происходит?
– Это одолжение для друга, – ответил Фингал.
– Понимаю. Значит, он меня изнасилует.
– Только через мой труп! – Фингал поразился собственной горячности.
Эмбер с надеждой взглянула на него:
– Правда?
– Честное слово, чтоб я сдох.
– Спасибо, – сказала она, вновь сосредоточиваясь на дороге. – У тебя ведь на самом деле нет пистолета, правда?
– Не-а.
– Так как тебя зовут?
Обе секретарши Артура Баттенкилла понимали: происходит что-то не то – он перестал допекать их с сексом. Женщины не жаловались – им гораздо больше по душе было печатать и подшивать документы. Постельные манеры судьи не отличались от его поведения в офисе – заносчивого и грубого.
Дана и Уиллоу часто обсуждали свои половые контакты с Артуром Баттенкиллом, и происходило это без тени собственничества или ревности. Наоборот, такие беседы служили источником взаимной поддержки – этот человек был ношей, которую они несли вдвоем.
– Он не просил меня остаться после работы, – сообщила Уиллоу.
– И меня, – сказала Дана. – Уже два дня кряду!
– И что ты думаешь? – спросила Уиллоу.
– Он расстроен, что Чемп уехал.
– Не исключено.
– Если именно это случилось, – добавила Дана, подняв бровь.
Обе секретарши были озадачены внезапным отъездом помощника судьи Чемпа Пауэлла. Сначала Артур Баттенкилл сказал, что тот уехал домой по семейным обстоятельствам. Потом судья сказал – нет, это просто версия для прикрытия. На самом деле Чемпа вызвали назад, в департамент шерифа округа Гэдсден, для особой тайной операции. Проект был таким секретным и опасным, что не сообщили даже его семье.
Что, по словам судьи, и объясняло, почему мать Чемпа названивала в офис в поисках сына.
Но Дану и Уиллоу это не убедило.
– Не похож он на тайного агента, – заметила Дана. – Да и работу свою здесь он слишком любит.
– К тому же боготворит судью, – добавила Уиллоу.
– Это точно.
В этом женщины были единодушны: преданность Чемпа Пауэлла почти ненормальна. Клерк был настолько без ума от Артура Баттенкилла, что поначалу секретарши подозревали, что он гей. На самом деле они уже тайком обсуждали возможность соблазнения Чемпом судьи – что нисколько бы их не обеспокоило. Что угодно, лишь бы его отвлечь.
Но пока этого не произошло – во всяком случае, по их сведениям.
Дана сказала:
– Что бы там ни нашло на Арта, пусть так оно и остается.
– Аминь, – объявила Уиллоу.
– Сидишь себе спокойно и наслаждаешься покоем.
– Вот-вот.
– Слушай, может, он в Бога уверовал?
Уиллоу так расхохоталась, что у нее носом пошла диетическая пепси. И разумеется, именно в этот момент вошел судья. Уиллоу нащупала пачку «клинекса», и Артур Баттенкилл сказал:
– Как элегантно!
– Простите.
– Ну просто все равно что нанять принцессу Грейс отвечать на звонки.
С этими словами судья исчез в кабинете, закрыв за собой дверь. Уиллоу была несколько обескуражена таким сарказмом с утра пораньше, поэтому кофе судье отнесла Дана.
Она заметила, что выглядит он неважно.
– Это все суббота. – Председательствующий судья проел Артуру Баттенкиллу плешь насчет закрытия висящих дел, и тот вынужден был работать по выходным.
– Вы не выспались, – по-матерински сказала Дана.
– Пыльца. Споры плесени. – Артур Баттенкилл глотнул кофе. – Я сплю нормально.
Его беспокоила сцена за завтраком: Кэти слопала четыре огромные лепешки с пахтой и рогалик – верный признак того, что рна больше не горюет. За мытьем посуды она демонстрировала живость, которая в корне своем могла иметь только одно объяснение – Кэти пришла к выводу, что ее дорогой Томми не умер.