Хайасен Карл. О, счастливица!

   Мисс Джо Лэин Фортунс – было написано там шариковой ручкой.
   Внутри конверта оказалась открытка с цветастой акварелью Джорджии О'Кифф ^[53], а в открытке прятался кусочек бумаги, при виде которого Джолейн воскликнула:
   – О Господи! – действительно искренне имея это в виду.
 
   Эмбер не глушила мотор.
   – Ну, ты доволен? Скажи честно.
   – Ага, я в норме, – сказал Фингал.
   – Я же говорила.
   – Хочешь войти? Кажись, ее нет дома. – Весь свет был выключен, наверху тоже.
   Эмбер покачала головой:
   – Не могу, солнц. Надо вернуться в Майами и узнать, осталась ли у меня работа. К тому же я и так запустила учебу.
   Фингалу не хотелось прощаться – он верил, что нашел свою настоящую любовь. Они провели вместе еще две ночи – одну на придорожной стоянке у автострады около Форт-Драм, другую – припарковавшись далеко в лесу за Грейнджем. Ничего такого сексуального не случилось (Эмбер спала на заднем сиденье «краун-виктории», Фингал на переднем), но его это не парило. Находиться рядом с такой женщиной так долго – просто наслаждение. Он хорошо изучил запах ее волос и ритм ее дыхания и тысячу других вещей, экзотически женственных.
   – Мы все сделали правильно, – сказала она.
   – Угу.
   – Я только до сих пор ломаю голову – кто же был в другой машине.
   Не знаю, подумал Фингал, но, похоже, я ему обязан. Он подарил мне еще несколько часов с моей любимой.
   Когда они в первый раз проезжали мимо дома Джолейн, у обочины стояла еще одна машина, приземистый серый седан «шевроле». Гибкая выносная антенна говорила о том, что человек из полиции. Фингал выругался и втопил педаль газа.
   Они попробовали снова, за рулем была Эмбер. На этот раз наблюдатель припарковался за углом, у стойки с газетами. Фингал как следует его рассмотрел – аккуратно одетый черный парень в очках.
   – Не останавливайся! Езжай! – твердил Фингал.
   Он был слишком напуган, чтобы возвращаться прямо домой. Он боялся, что «Черный прилив» (кто еще мог скрываться в засаде у дома Джолейн?) обыскал его дом и похитил его мать на Багамы. Эмбер тоже нервничала. На ее взгляд, малый в сером седане выглядел как серьезный представитель правоохранительных органов – и разыскивать он мог только одну вещь.
   Поэтому Эмбер не останавливалась, пока не выехала из Грейнджа к редким лесистым зарослям в стороне от главного шоссе. Она заметила дыру в заборе из колючей проволоки, туда и свернула. Они провели ясную зябкую ночь среди сосен и пальметто – сущий пустяк после Перл-Ки. Через легкую дымку тумана они видели на рассвете стадо белохвостых оленей и рыжую лисицу.
   Когда они вернулись к дому Джолейн, было еще рано. Серая полицейская машина исчезла – они три раза объехали квартал, чтобы в этом убедиться. Эмбер сдала задним ходом к дому, готовая чуть что улепетывать, и сказала:
   – Хочешь, я это сделаю?
   Фингал покачал головой – он хотел сам.
   Как же она посмотрела на него – черт, он почувствовал себя победителем, ей-богу. И это при том, что он просто пытался вновь все исправить.
   Она вручила ему синий конверт, и Фингал быстро прокрался к крыльцу Джолейн – Эмбер наблюдала в зеркало заднего вида, чтобы ему наверняка не взбрело в голову никаких гениальных идей. Потом они отправились позавтракать – а теперь домой. Фингал хотел бы, чтобы все это никогда не кончалось.
   Она жестом попросила его придвинуться ближе.
   – Закатай рукав. Дай-ка взгляну.
   Его бицепс выглядел сплошным синяком, надпись на татуировке покрылась коркой, прочитать невозможно.
   – Не лучшая моя работа, – заметила Эмбер, слегка нахмурившись.
   – Все нормально. Хоть орел у меня остался.
   – Ну конечно. Тоже красиво. – Кончиком пальца она слегка провела по крыльям птицы. Фингал задохнулся от желания. Он крепко зажмурил глаза и услышал, как в ушах колотится пульс.
   – Ух, – вымолвила Эмбер.
   Через лобовое стекло уставился незнакомец – странный тип с пушистыми носками на руках.
   – А, это Доминик, – сказал Фингал, собираясь с мыслями. Опустил стекло. – Как жизнь, Дом?
   – Ты вернулся!
   – Ага, вернулся.
   – Кто твоя подруга? Э, а с пальцами-то у тебя чего?
   – Это Эмбер. Эмбер, а это у нас Доминик Амадор.
   Человек со стигматами просунулся в машину. Эмбер была вынуждена из вежливости пожать ему руку, хотя явно пришла в смятение при виде сметанообразной жижи, сочившейся из носка-перчатки незнакомца.
   Фингал посоветовал ей не беспокоиться:
   – Это всего лишь «Криско».
   – Со второй попытки я бы угадала, – сообщила она, бесцеремонно вытираясь об его рукав.
   Доминик Амадор не обиделся.
   – Мамулю свою ищешь, Фингал? – спросил он. – Она там, у Деменсио. Они вроде как типа сделку совместную заключили.
   – С чего это?
   – Да власти приехали и пятно ее заасфальтировали. Не слыхал?
   – Не-а!
   – Нуда, так что теперь она там с Черепашьим Парнем.
   – С кем?
   – Прикинь, это ж я первым подкинул Деменсио идейку насчет черепах – ну, чтобы типа как у Ноя. А теперь только глянь, что они устроили из выводка Джолейн! Ну просто джекпот, блин!
   Эмбер услышала достаточно. Она решительно прошептала Фингалу, что ей пора ехать. Он мрачно кивнул.
   – Там и я, видать, кончу, – сбивчиво вещал Доминик, – на Деменсио буду пахать. У него ж все налажено, да в придачу уличная парковка для этих паломнических автобусов. У нас с ним на завтра стрелка забита. Почти сошлись по деньгам.
   Эмбер хотела было перебить его еще убедительнее, но человек бросился на траву, задрал обе ноги и с гордостью продемонстрировал босые подошвы:
   – Глянь, я наконец все устроил!
   – Прекрасная работа, – натужно улыбнулся Фингал.
   Эмбер отвела глаза от пробитых ног незнакомца. Этому наверняка есть какое-то объяснение – утечка радиации в родильном отделении, токсины в городском водопроводе…
   Доминик вскочил и выдал каждому по розовому флайеру с рекламой своего представления, а затем похромал прочь.
   Фингал почувствовал, что его выталкивают из машины. Ссутулившись, он подошел к окну водителя и облокотился на дверь.
   – Ну вот, похоже, и все, – сказал он.
   – Надеюсь, у вас с мамой все будет в порядке.
   – Я тоже. – Он просветлел, увидев три розы на заднем сиденье. Они посерели и засохли, но Эмбер их не выбросила. Фингал придавал этому незначительному факту неоправданное значение.
   Эмбер добавила:
   – Если ничего не выйдет, вспомни, что я тебе говорила.
   – Но я никогда не убирал со столов.
   – О, я думаю, ты справишься, – заверила она.
   Конечно, это стоило обдумать. Майами пугало Фингала до смерти, но ангажемент в «Ухарях» мог решить большую часть проблем – если не все.
   – А они как ты? – осведомился он. – Ну, в смысле, другие официантки. Было б круто, если бы они все были такие же чудесные, как ты.
   Эмбер слегка прикоснулась к его щеке:
   – Они все точь-в-точь как я. Все до единой.
   И, оставив его пошатываться, уехала.
   Позже мать Фингала отметила, что сын как будто возмужал за время своего таинственного отсутствия в Грейндже, что теперь он вел себя целеустремленно и ответственно, ясно представляя, куда движется. Она сказала ему, как рада, что он отрекся от языческой жизни, и подбодрила идти за своими мечтами, куда бы они ни завели, даже в округ Дейд.
   И, не желая омрачать новообретенное уважение матери, Фингал решил ничего не рассказывать ей об истории с билетом «Лотто» на 14 миллионов долларов и о том, как вышло, что он его вернул.
   Потому что тогда она бы его выпорола.
 
   В сумочке Мэри Андреа оказался вовсе не заряженный пистолет. Там была судебная повестка.
   – Твой адвокат, – заявила она, с упреком размахивая бумагой, – ужасный, ужасный человек.
   – Хорошо выглядишь, – сказал Том Кроум. И это была чистейшая правда.
   – Не уходи от темы.
   – Ну ладно. И где же проныра Дик в итоге тебя изловил?
   – В твоей долбанной газете, – сообщила Мэри Андреа. – Прямо в вестибюле, Том.
   – Странное место для тебя, нечего сказать.
   Она объяснила ему, зачем туда пришла.
   – Поскольку все думали, что ты мертв – включая твою покорную! – меня попросили прилететь и забрать эту идиотскую награду. И вот что я получила – засаду от адвоката по разводам.
   – Какую еще награду? – осведомился Том.
   – Даже не притворяйся, что не знаешь.
   – Я не притворяюсь, Мэри Андреа. Какую награду?
   – Эмилио, – кисло изрекла она. – Что-то вроде того.
   – Амелию?
   – Ага, ее самую.
   Он бросил гневный взгляд на дом, где отсиживался Синклер. «Вот засранец!» – подумал Кроум. «Амелия» – самая дурацкая из журналистских премий. Он был шокирован тем, что Синклер внес его в претенденты, и разъярен тем, что его не предупредили. Кроум боролся с желанием рвануть назад и выхватить желтобрюхую водяную черепашку из объятий редактора, просто чтобы посмотреть, как тот хнычет и дергается.
   – Продолжай. – Том отвел жену в сторону от суматохи святилища, на задний двор. Поставил громоздкий аквариум на солнце, чтобы малютки-черепахи погрелись.
   Мэри Андреа вздохнула:
   – Ты наверняка все видел по телевизору. Победный ход Тёрнквиста. Ты, должно быть, посмеялся от души.
   – Это снимало телевидение?
   – Том, ты меня подставил? Говори правду.
   – Хотел бы я, чтобы мне на такое ума хватило. Честно.
   Мэри Андреа надула щеки – Том узнал эту ее гримасу раздражения.
   – Я, пожалуй, не буду спрашивать про черепах, – объявила она.
   – Это очень долгая история. Кстати, мне нравится твоя прическа. С короткими очень неплохо.
   – Прекрати. Ты меня слышишь? – Она чуть было не призналась, что начала краситься – появились полные седины пряди, за что ему нельзя сказать спасибо.
   Том указал на повестку, которой Мэри Андреа оживленно обмахивалась. Он не мог не усмехнуться. Пятьдесят девять градусов ^[54], а она ведет себя словно в Сахаре.
   – Ну и когда же наш великий день в суде?
   – Через две недели, – огрызнулась она. – Поздравляю.
   – О да. Я уже заказал колпаки на вечеринку.
   – Что у тебя с лицом?
   – Один тип ногой заехал. Он уже мертв.
   – Ну конечно! – Но она видела, что он не шутит. – Боже мой, Том, это ты его убил?
   – Скажем так, я этому поспособствовал. – Больше он ни слова не скажет – пусть сама себе выдумывает байки. – Ну и что теперь будет? Собираешься и дальше со мной сражаться?
   – Да успокойся уже.
   – Снова улизнешь? Сменишь имя и так далее, и прочая подобная чушь?
   – Если хочешь начистоту, – заявила Мэри Андреа, – я устала убегать. Но еще больше я устала от гастролей и работы по таксе. Мне нужно вернуться обратно на Восток и запустить мою актерскую карьеру от другого аккумулятора.
   – Может, присмотришь что-нибудь вне Бродвея?
   – Вот именно. Боже, подумать только, я оказалась в итоге посреди Монтаны.
   – Да? – удивился Кроум, думая: и ни одного гипер-маркета на тысячу миль.
   – Я в ковбойских землях! Ты представляешь?
   – А все потому, что ты не хотела развода.
   – Я буду первой женщиной из рода Финли за пять веков, которая через это пройдет.
   – И самой вменяемой, – уточнил Том.
   Мэри Андреа притворно нахмурилась:
   – Я сохранила твою прощальную записку. Строчку, которую ты украл у Зевона.
   – Эй, если бы я хоть чуточку так же писал, я бы не работал на таких придурков, как Синклер.
   – А что с твоим романом? – поинтересовалась она. Отчего Том оцепенел.
   – Мне о нем твоя подружка рассказала. «Отчуждение». Броское заглавие.
   Тон Мэри Андреа был ужасно непроницаемым. Том поднял лицо к небу, прикрывая рукой глаза, – прикидываясь, будто наблюдает за полетом уток. Выигрывая время. Недоумевая, когда, зачем и при каких немыслимых обстоятельствах встречались Джолейн Фортунс и Мэри Андреа Финли Кроум.
   – Так насколько ты уже продвинулся?
   – А? – отозвался Том, неопределенно покосившись на нее.
   – С твоей книгой, – напомнила Мэри Андреа.
   – О… У меня пока одни наброски да наметки.
   – Вот как…
   Понимающая улыбка была одним из ее фирменных номеров, а теперь она изобразила просто убийственную. Том уже собирался было сдаться и спросить о Джолейн, и тут из-за угла показалась Кэти Баттенкилл, довольно напевая себе под нос. Тогда он сообразил.
   – Бывшая подружка, – прошептал он Мэри Андреа.
   – Какая разница?
   Кэти бросилась и беззастенчиво обвила руками его шею.
   – Мы сюда приехали вместе, – призналась она. – Твоя жена и я.
   – Я уже понял.
   Информация произвела паралитический, хотя и не совсем неприятный эффект. Том никогда раньше не оказывался одновременно подле двух женщин, с которыми спал. Несмотря на неловкость, этот момент отлично прояснил, что привлекало его в каждой из них и почему ни с одной из них он не смог жить.
   – Скажи ей, что она прекрасно выглядит, – лукаво сказала мужу Мэри Андреа. – Мы все прекрасно выглядим.
   – Что ж, так и есть.
   – Думаю, ребята, вам надо побыть наедине, – заметила Кэти.
   Том поймал ее за талию, прежде чем она выскользнула:
   – Все в порядке. Мы с Мэри Андреа уже закончили наш серьезный разговор.
   – Что это у тебя на руке, Кэти? – спросила жена Тома. – Порезалась?
   – О нет. Это настоящая слеза всемирно известной плачущей Мадонны. – Кэти весело продемонстрировала безымянный палец с красным пятном. – Я так думаю, водопроводная вода, пищевой краситель и духи. Похоже, «Чарли».
   Осторожно понюхав, Мэри Андреа пришла к тому же выводу.
   – Надеюсь, ты не слишком разочарована? – спросил Кроум у Кэти.
   – Что они не настоящие? Боже, Томми, ты, видно, считаешь меня полной дурочкой. Это замечательное святое место – вот что главное. А слезы просто для рекламы.
   Мэри Андреа развлекалась как могла.
   – Его книга, – по секрету сообщила она Кэти, – до сих пор в самом начале.
   – Ой. – Кэти смущенно закрыла лицо руками. Она знала, что не следовало говорить жене Тома о его идее написать роман о разводе.
   – А что еще ты ей сказала? – осведомился он. – Или с моей стороны глупо спрашивать?
   Зеленые глаза Кэти расширились. Мэри Андреа в ответ качнула головой.
   Кроум это заметил и пробормотал:
   – Великолепно. – Кэти и ее сексуальный протокол. – Тебе устроиться бы в отдел спортивных новостей, – вздохнул он.
   Она печально улыбнулась:
   – Может, мне это еще понадобится.
   Мэри Андреа по-матерински похлопала новую подругу по плечу и заметила, что пора ехать:
   – Дорога у нас долгая, а тебе нужно добраться до дома.
   – Это все Арт, – не дожидаясь вопросов, пояснила Тому Кэти. – Он арестован – по радио только об этом и говорили.
   Кроум даже не смог изобразить сочувственного бормотания. Из-за Артура Баттенкилла его дом сгорел дотла – сгорел дотла с человеком внутри. Судья заслуживал от двадцати лет до пожизненного заключения.
   – В полиции хотят еще немного со мной поговорить, – объяснила Кэти.
   – Хорошо, что ты идешь им навстречу.
   – Ну конечно, Томми. Это единственный честный выход. Ой, посмотрите только на черепашек – какая прелесть!
   Нагруженный черепашьим аквариумом, Том Кроум провел обеих женщин через взволнованную толпу паломников, мимо плачущей кровью Девы Марии и сопливого Иисуса-Омлета, прямо на улицу.
   Кэти Баттенкилл была в восторге, узнав, что предстоит малюткам-рептилиям.
   – Это так мило! – сообщила она, целуя Тома в нос. Она чопорно втянула длинные ноги в машину и добавила, что увидится с ним на процессе Артура. Том помахал на прощание.
   Мэри Андреа стояла крайне довольная, с наслаждением наблюдая, как давно утраченный супруг пытается уравновесить головокружительные эмоции и экзотическую ношу. Единственным возможным объяснением черепашьего проекта была новая женщина, но Мэри Андреа не любопытствовала. Ей не хотелось знать ничего такого, что ослабит эффект истории при пересказе.
   – Ну, – сказал Том, – думаю, мы еще увидимся на другом процессе, так?
   – Только не со мной. У меня нет времени.
   Она говорила вроде бы искренне, но Кроум все еще был настороже – Мэри Андреа не могла вдруг оказаться такой сговорчивой.
   – Ты серьезно? – переспросил он. – Мы наконец сможем все это уладить?
   – Да, Томми. Но только если я получу первый экземпляр «Отчуждения». С личным автографом автора.
   – Иисусе, Мэри Андреа, нет никакой книги. Я просто выпендривался.
   – Хорошо, – кивнула она своему будущему бывшему мужу. – Тогда по рукам. А теперь поставь этот чертов аквариум, чтобы я могла тебя как следует обнять.
 
   Бернард Сквайрз обычно пил мало, но после ужина в мотеле принял один бокал хереса от миссис Хендрикс – потом еще один, а потом и еще. Он бы не стал пить так много спиртного перед другими постояльцами, особенно перед двумя привлекательными женщинами, которые явились накануне вечером. Но женщины уже выехали, и Сквайрз подумал, что подобающие приличия больше роли не играют.
   Бедняга страдал, миссис Хендрикс это видела. Он сообщил ей, что сделка провалилась – все, зачем он проделал весь этот путь в Грейндж из Чикаго, штат Иллинойс.
   Капут! Кончено!
   Миссис Хендрикс сочувствовала – «Ох, хороший мой, и такое случается», – и пыталась перевести разговор на темы повеселее, вроде Доу-Джонса, но мистер Сквайрз умолк. Ссутулившись на старинной деревянной скамье, он уныло таращился на носки своих ботинок. Вскоре миссис Хендрикс ушла наверх, оставив его с бутылкой хереса.
   Когда бутылка опустела, он схватил свой портфель и отправился бродить. В кармане пальто скомкались три телефонных сообщения, записанные безукоризненным почерком миссис Хендрикс. Сообщения были от мистера Ричарда Тарбоуна, и каждое настойчивее предыдущего. Бернарду Сквайрзу не хватало смелости позвонить вспыльчивому гангстеру и сообщить, что произошло.
   Да и сам Сквайрз толком не понимал. Он не знал, кем была чернокожая девушка и откуда у нее столько бабла. Он не знал, как здесь замешан крутой агент БАТО и почему. Наверняка Бернард Сквайрз знал одно: ни пенсионный фонд, ни мафиозная семья Тарбоун не могли позволить себе еще одного заголовка на первой полосе, а это означало, что сделка с Симмонсовым лесом расстроена.
   А он тут не виноват. Ни в чем не виноват.
   Но все эти доводы не имели значения, поскольку Ричард Ледоруб не верил в объяснения. Он верил в убийство гонца.
   Каждая уходящая минута уменьшала шансы Бернарда Сквайрза пережить эту неделю. И он это знал – пьяный или трезвый, он знал это.
   За свою карьеру отмывателя денег мафии Сквайрз едва ли сталкивался с неприятными ситуациями, которые не разрешались четвертью миллиона долларов наличными. Именно эту сумму он привез в Грейндж, чтобы заполучить участок Симмонсова леса. После, когда сделка официально обернулась дерьмом собачьим, Клара Маркхэм специально съездила в банк забрать деньги и даже помогла Сквайрзу пересчитать пачки, пока он заново упаковывал портфель.
   Который он сейчас беспечно нес по сонным улицам Грейнджа. Был прекрасный тихий осенний вечер – совсем не похоже на то, как он обычно представлял себе Флориду. Воздух был прохладен, пахнул землей и свежестью. Сквайрз обошел рыжего котяру, дремлющего под фонарем, тот едва удостоил Сквайрза взглядом. На заднем дворе время от времени лаяла собака. В окнах домов он видел сиреневое мерцание телевизоров.
   Сквайрз надеялся, что вечерний воздух приведет в порядок хаос в мозгах. В конце концов он сообразит, что делать – всегда так получалось. Поэтому он шел дальше. Вскоре он оказался на той самой улице, где был два вечера назад, под тем же дубом, перед тем же аккуратным одноэтажным домом. За прикрытыми шторами он слышал оживленный разговор. У дорожки было припарковано несколько машин.
   Но у лощеного святилища Девы Марии Сквайрз оказался один. Никто не пришел к освещенной статуе, чьи стеклопластиковые руки застыли в благословении. Сквайрзу с его расстояния невозможно было увидеть, есть ли в глазах статуи слезы.
   Осторожно продвигаясь вперед, он заметил одинокую фигуру в канавке – человек, замотанный в простыню, колени подтянуты к груди.
   Не слыша никакого пения, Сквайрз отважился приблизиться.
   – Привет, паломник, – сказал человек, будто все это время за ним наблюдал. Его лицо осталось скрыто в тени.
   Сквайрз вымолвил:
   – О… Я не помешал?
   – Нет, не беспокойтесь.
   – С вами там все хорошо?
   – Лучше не бывает. – Человек опустил колени и медленно откинулся в воду. Когда он раскинул руки, белая простыня надулась вокруг него, произведя буквально ангельский эффект.
   – Не холодно? – осведомился Сквайрз.
   – Хоо-камам-хайахиил-ла-халаа, – донесся ответ
   ХОККЕЙНЫЕ МАМОЧКИ ХАЮТ ХИЛЛАРИ ЗА ХАЛАТНОСТЬ – еще один легендарный заголовок Синклера. Он ничего не мог поделать – они продолжали повторяться без остановки.
   Сквайрз поинтересовался:
   – Что это за язык?
   – В воду, брат.
   Синклер был рад любой компании. В доме шла шумная вечеринка – Деменсио с женой, Джоан и Родди, дорогая энергичная Марва, мэр и мужественный человек со стигматами. Они говорили о деньгах – комиссионные, посреднические и прибыли, мирские хлопоты, до которых Синклеру больше не было дела.
   – Входи же, – уговаривал он посетителя, и человек покорно ступил в мелкую канаву. Он даже не снял дорогой пиджак, не закатал брюки и не отставил в сторону портфель. – Да! Фантастика! – убеждал Синклер.
   Бернард Сквайрз придвинулся ближе и в потоке света прожектора заметил маленький предмет, разместившийся на лбу плавающего человека. Сначала Сквайрзу показалось, что это камень или морская раковина, но потом предмет сместился на дюйм или около того.
   Он был живой.
   – Что это? – спросил Сквайрз, понизив голос.
   – Священная черепаха, брат.
   Из-под панциря показалась головка размером с наперсток, гладкая как шелк, изящно полосатая. Бернарда Сквайрза охватило благоговение.
   – Можно мне потрогать? – спросил он.
   – Осторожнее. Он – все, что осталось.
   – Можно?
   На следующий день, во время долгого перелета в Рио-де-Жанейро, Бернард Сквайрз пылко описывал обращение с черепахами гибкой и тонкой ответственной сотруднице рекламного агентства «Рибок», сидевшей рядом с ним в бизнес-классе. Он подробно излагал, как испытал успокоение души, ставшее откровением избавление от ноши, отстранение – как он моментально понял, чему должен посвятить остаток жизни. Будто распахнулось космическое окно, впуская внутрь солнечный луч – «ослепительное прозрение», вот как говорил об этом (пробуя предлагаемый в полете херес) Бернард Сквайрз. Он рассказывал хорошенькой рекламщице о сюрреалистичном городке – о плачущей Мадонне, мечтательном Черепашьем Парне, предприимчивом плотнике со свежими дырами в ладонях и эксцентричной чернокожей миллионерше, работающей в ветеринарной клинике.
   А потом он поведал женщине кое-что личное – где родился, где учился, свои хобби, музыкальные пристрастия и даже (в общих чертах) чем занимался. Но все же ни при каких обстоятельствах он не рассказал бы ей о содержимом портфеля из кожи угря, лежавшего в отделении для сумок у них над головой.

Прозрение

   Том Кроум внес черепаший аквариум на крыльцо и пятясь втащил его через парадную дверь. В доме было тепло и благоухало едой – спагетти и фрикадельками.
   Когда он вошел, Джолейн пробовала соус. Она была босиком, в голубых джинсах и мешковатой клетчатой рубашке, узлом завязанной на талии.
   – Где ты был? – пропела она. – Я тут в режиме Марты Стюарт! Поторопись или все пропустишь.
   Она метнулась проверить черепашек.
   – Одного у нас не хватает, – сообщил Кроум. Он рассказал ей об «апостолах» Деменсио и странностях с Синклером. – Мне стало так жаль беднягу. Я и подарил ему одну. Он думает, что это Варфоломей.
   Джолейн, в ужасе:
   – Что именно он с ним творит? Пожалуйста, скажи, что он не…
   – Он его всего лишь вроде как трогает. И распевает, как баньши, разумеется.
   – Ты полюбишь этот город, – отозвалась она.
   Остальные сорок четыре казались бойкими и здоровыми, хоть аквариум и стоило промыть. Джолейн вполголоса проворковала черепахам:
   – Отряд, без паники. Недолго осталось.
   Она почувствовала руки Тома у себя на талии. Он изрек:
   – Ну и что у нас тут за новости – ты баронесса или по-прежнему служанка?
   Джолейн торжественно посвятила его в рыцари ложкой от соуса. Он схватил ее и закружился с ней по полу.
   – Осторожно, малютки! Аккуратнее! – хихикала она.
   – Это фантастика, Джо! Ты победила ублюдков. Ты получила Симмонсов лес!
   Они сели, переводя дыхание. Она прижалась теснее.
   – Главная заслуга тут Моффита, – сказала она.
   Том поднял бровь.
   – Он сообщил этому парню, что ты пишешь большой обзор по сделке с торговым центром, – объяснила Джолейн. – Сказал ему, что все наверняка попадет на первые полосы – Мафия захватывает Грейндж!
   – Обалдеть.
   – Ну, это же сработало. Сквайрз дал деру. Но, Том, а вдруг они поверят? А вдруг они придут за тобой? Моффит сказал, что они не посмеют, но…
   – Он прав. Гангстеры больше не убивают журналистов. Перевод патронов и сплошной вред для бизнеса. – Кроуму пришлось по достоинству оценить коварство агента. – Великолепный блеф. Жаль только…