Хайасен Карл. О, счастливица!

   – Ты ничего не забыл?
   – Джолейн, брось.
   – Дробовик, – сказала она, ожидая очередного возражения.
   Но Том кивнул:
   – О, точно. – Спрыгнул и ринулся через дорогу. Через минуту он вернулся с ее «ремингтоном», завернутым в полиэтиленовый пакет для мусора. – Я на самом деле забыл, – вздохнул он.
   Джолейн ему поверила. Обняла его одной рукой за плечи, пока они выводили катер.
 
   Согласно приказу Пухла, Фингал не должен был разговаривать с Эмбер, только отдавать указания. Но выяснилось, что это невозможно. Самым долгим и близким пребыванием Фингала рядом с такой красивой девушкой был тридцатисекундный спуск на лифте с ничего не подозревающей стенографисткой в суде округа Оцеола. Фингал горел желанием услышать все, что могла рассказать Эмбер, – какие у нее должны быть истории! К тому же он мучился из-за того, что тыкал в нее отверткой. Ему жутко хотелось заверить ее, что он не какой-нибудь кровожадный преступник.
   – Я учусь в колледже с сокращенным курсом, – добровольно высказалась она, заставив его сердце ухнуть куда-то в пятки.
   – Правда?
   – Начальный юридический, но склоняюсь к косметологии. Посоветуешь что-нибудь?
   И что теперь ему было делать? Несмотря на все свои грубые ошибки, Фингал был, по существу, вежливым молодым человеком. Это потому что мать выбила из него грубость еще в раннем возрасте.
   И это грубо, всегда говорила мать, не отвечать, когда к тебе обращаются.
   Поэтому Фингал спросил Эмбер:
   – Косметология – это когда тебя учат быть космонавтом?
   Она так расхохоталась, что чуть не опрокинула миску с минестроне. Фингал понял, что сморозил какую-то грандиозную глупость, но это его не смутило. Эмбер замечательно смеялась. Он бы с радостью продолжал нести чушь всю ночь напролет, только бы слушать ее смех.
   Они остановились у круглосуточного магазинчика на материке – Фингал не торопился добраться до Групер-Крик. Возможно, белые собратья уже дожидались там, но его это не волновало. Ему хотелось, чтобы ничто не нарушало волшебные мгновения с Эмбер. Она в своей крохотной униформе «Ухарей» привлекала алчные взгляды посетителей закусочной. Фингал приходил в отчаяние от мысли, что ее придется отдать Пухлу.
   Она спросила:
   – А ты, Фингал? Чем ты занимаешься?
   – Я в ополчении, – не колеблясь ответил он.
   – Ну ничего себе.
   – Спасаю Америку от неминуемой гибели. Отряды НАТО готовы в любой момент напасть с Багам. Это называется «международный заговор».
   Эмбер спросила, кто за ним стоит. Фингал сказал – коммунисты и евреи, конечно, и, возможно, черные и гомики.
   – С чего ты это взял?
   – Узнаешь.
   – И сколько вас в ополчении?
   – Мне не велено говорить. Но я сержант!
   – Круто. А название у вас есть?
   – Да, мэм. Истые Чистые Арийцы, – сообщил Фингал. Эмбер вслух повторила.
   – Да тут вроде даже рифмуется.
   – По-моему, это специально. Слушай, помнишь, ты говорила насчет исправить мою татуировку? Так мне нужно, чтоб кто-нибудь знал, как из Б.Б.П. сделать И.Ч.А.
   – Я бы с радостью, – сказала она. – Нет, правда, только сначала обещай, что отпустишь меня.
   Только не это, подумал Фингал. Он нервно начал вертеть отвертку в ладонях.
   о, счастливица! 277
   – А может, лучше я тебе заплачу?
   – Чем ты мне заплатишь? – скептически осведомилась Эмбер.
   Фингал заметил, как она покосилась на его грязные босые ноги. Он быстро сказал:
   – У отряда хренова туча деньжищ. Не прямо сейчас, но очень скоро.
   Эмбер неспешно доела суп и только потом соизволила осведомиться, сколько же в итоге ожидается. Четырнадцать миллионов, ответил Фингал. Долларов, да.
   Какой же смех вызвало это! На сей раз он просто вынужден был перебить:
   – Кроме шуток. Я точно знаю.
   – Да неужели?
   Он решительно прикурил сигарету. Потом суровым голосом объявил:
   – Я им сам помогал их стибрить.
   Эмбер какое-то время молчала, глядя на длинную белую яхту, скользящую под разводным мостом. Фингал забеспокоился, что сболтнул лишнего и теперь она ни слову не верит. В отчаянии он выпалил:
   – Это святая правда!
   – Ну хорошо, – сказала Эмбер. – Но мне-то там у вас что делать?
   Фингал подумал: вот бы знать. Потом его осенило:
   – Ты веришь в белого человека?
   – Милый, я поверю в лягушонка Кермита, если он оставит мне двадцать процентов чаевых. – Она потянулась и взяла Фингала за левую руку, отчего его бросило в дрожь восхищения. – Давай-ка глянем твою татуировку.
 
   Пухл и слышать не желал скулеж о пикапе.
   – Брось его, – рявкнул он Боду Геззеру.
   – Здесь? Прямо у воды?
   – Да кому, он нахуй, сдался, у тебя там инвалидная фигня налеплена.
   – Конечно, можно подумать, им не наплевать.
   – Кому – им?
   – «Черному приливу».
   – Слушай, знаешь что, – вмешался Пухл. – Это была твоя идея с лодкой, так что давай не ссы теперь. Мне и так блядский денек выдался.
   – Но…
   – Брось свой чертов грузовик! Твою бога душу, у нас двадцать восемь миллионов баксов. Купишь себе представительство «Додж», если захочешь.
   Бод Геззер угрюмо присоединился к Пухлу в погрузке угнанного катера. Последним он достал из пикапа замшевый
   сверток.
   – Это еще что там за черт? – спросил Пухл. – Хотя что я спрашиваю. Похоже на сумку с банками «бадвайзера».
   – «АР-15». Я ее разобрал, чтобы почистить.
   – Боже, помоги нам. Идем.
   Бод был не такой дурак, чтобы просить руль, – он видел, что с катером что-то приключилось. Одежда Пухла вымокла, а хвост украшала прядь водоросли цвета корицы. Палуба и виниловые вогнутые сиденья усыпаны осколками чего-то, напоминавшего голубоватую керамику, будто Пухл расколотил тарелку.
   Они малым ходом удалялись от насыпи, и Бод повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на красный грузовичок-«рэм», который – он нисколько не сомневался – обчистят до нитки или угонят еще до заката. Он заметил человека, стоящего недалеко от берега, на краю мангровых зарослей. Человек был белым, поэтому Геззер не испугался – наверное, просто рыбак.
   Когда катер набирал скорость, Бод крикнул:
   – Ну, как она на ходу?
   – Как одноногая шлюха.
   – Что это тут за дерьмо и грязища?
   – Я тебя не слышу! – завопил в ответ Пухл.
   С учетом жидкой грязи на палубе и моторов, работающих с перебоями, Пухлу бессмысленно было отрицать, что он загнал лодку на мель. Впрочем, он не счел нужным сообщать Боду Геззеру, как близко был к потере половины джекпота.
   Отважно спустился обратно на мелководье.
   Молотил и ощупывал глину и траву, пока не обнаружил его в восемнадцати дюймах от поверхности воды – билет «Лотто» покачивался в течении, словно маленькое чудо.
   Естественно, он был в клешнях голубого краба. Мерзкий уродец хапнул замшелый пластырь, к которому был прилеплен билет. Обезумевший Пухл не колеблясь бросился на отважного падальщика, безжалостно вцепившегося ему в руку одной клешней, не выпуская из другой размокший трофей. С крабом, упрямо болтавшимся на правой руке, Пухл вскарабкался на транец и размолотил маленького ублюдка на куски о планшир. Таким манером он вернул себе лотерейный билет, но победа далась дорогой ценой. Единственным нетронутым сегментом покойного краба оказались кремово-голубые клешни, свисавшие с куска кожи между большим и указательным пальцем – смертельное шило.
   Бодеан Геззер немедленно это заметил, но решил ни слова не говорить. Думая: Надо было гнать в Таллахасси. Не надо было возвращаться.
   – У меня есть карта. – Он пытался перекричать сухой кашель забитых грязью моторов «Меркьюри».
   Никакого внятного ответа от Пухла.
   – И я заодно выбрал остров! Пухл вроде бы кивнул.
   – Перл-Ки! – проорал Бод. – Там мы будем в безопасности.
   Пухл отправил липкий плевок за ветровое стекло.
   – Сначала нам надо остановиться.
   – Знаю, знаю. – Бод Геззер позволил двигателям заглушить свои слова. – В Групер, блядь, Крик.

Девятнадцать

   Деменсио потратил весь день, раскрашивая остальных черепах Джолейн. Без надежных библейских архивов было сложно найти тридцать три разных портрета, чтобы скопировать их на черепашьи панцири. Ради экономии времени Деменсио выбрал характерное для всех святых выражение лица, лишь слегка варьируя детали от черепахи к черепахе.
   Когда рептилии уже сохли, Триш ворвалась в дом с криком:
   – Четыреста двадцать долларов!
   Брови Деменсио затанцевали – чума, а не посещение!
   – Они просто влюблены в этого малого, – сказала жена.
   – В Синклера? Моя теория? Скорее в апостолов.
   – Милый, во все сразу. Он, плачущая Мария, черепахи… Каждый находит свое.
   Так оно и было – Деменсио никогда не видел настолько очарованной группы паломников.
   – Только подумай, – сказала Триш, – сколько мы сможем собрать вчистую – за рождественскую-то неделю. Когда, говоришь, Джолейн возвращается?
   – Когда угодно. – Деменсио начал закручивать бутылочки с краской.
   – Она же сможет одолжить нам черепах на праздники!
   Надо сказать, у Триш была гигантская вера в человечество.
   – Одолжить или сдать в аренду? – спросил Деменсио. – А если и так, с ним-то что делать?
   – С Синклером?
   – Долго он в этих покрывалах не протянет. Завтра того и гляди начнет демонстрировать член старым леди.
   – Пойди и поговори с ним, – сказала Триш.
   Деменсио напомнил, что почти не понимает того, что вещает Синклер.
   – У него язык будто с катушек слетел.
   – Ну, зато мистер Доминик Амадор, похоже, никаких трудностей в общении не испытывает. – Триш стояла у окна во двор, раздвинув занавески, чтобы видеть святилище.
   Деменсио подскочил:
   – Сукин сын!
   Он заторопился наружу и прогнал Доминика из своих владений. Отступая, человек со стигматами впопыхах отбросил костыли, Деменсио схватил их и разбил на куски о бетонную опору линии электропередач. Деменсио хотел, чтобы эта вспышка ярости послужила предупреждением. Он пристально посмотрел на отдаленную живую изгородь из фикусов, за которой исчез Доминик Амадор, надеясь, что надоедливый мошенник все видел.
   И предостерег Синклера:
   – Этот парень – нехороший.
   Синклер восседал в позе Будды среди апостольских черепах. Белая простыня на нем измялась, запачкалась и была испещрена крошечными грязными тропками.
   Деменсио спросил:
   – Чего хотел этот засранец? Просил тебя работать с ним?
   Лицо Синклера было загадочным и отсутствующим – точное отражение его умственного состояния.
   – Он показывал тебе свои руки? – не отступался Деменсио.
   – Да. И ноги, – сказал Синклер.
   – Ха! Так вот тебе диагноз – он это сделал сам! Кровавые раны и все такое. Этот Доминик – лживый сукин сын. – Деменсио полагал, что может говорить свободно – ведь туристы уехали. – Будет тебя снова доставать – скажи мне, – велел он.
   – Нет, все в порядке, – ответил Синклер, что было чистой правдой. Он никогда не ощущал такого духовного умиротворения. Наблюдать за облаками – все равно что плыть: в прохладе, невесомо, освободившись от земного бремени. Не считая перерывов на лимонад, Синклер за весь день едва ли шевелил хоть мускулом. А в это время черепахи исследовали его – вверх по руке, вниз по ноге, взад и вперед по груди. Марш миниатюрных коготков щекотал и успокаивал Синклера. Одна из черепашек – не Симон ли? – взобралась по крутому откосу Синклерова черепа и устроилась на его широком гладком лбу, где довольно грелась часами. Это ощущение ввергло Синклера в почти дзэнский транс – он развалился среди крохотных созданий, как Гулливер, только без веревок. Сокрушительное чувство вины за то, что отправил Тома Кроума на смерть, испарилось, точно сизый туман. Буйный отдел новостей «Реджистера» и работа, к которой Синклер когда-то так серьезно относился, отступили в смутные воспоминания, которые являлись ему бессвязными какофоническими вспышками. Время от времени все когда-либо сочиненные заголовки прокручивались в его сознании один за другим, как демонический тикер Доу-Джонса, вынуждая Синклера выпевать аллитеративные йодли. Он догадывался, что эти извержения означают – он навсегда покончил с ежедневной журналистикой; сие откровение немалым образом содействовало его безмятежности.
   Деменсио бросил костыль, чтобы получше установить зрительный контакт с мечтательным черепахолюбом.
   – Тебе принести что-нибудь? Газировки? Полбутерброда?
   – Не-а, – сказал Синклер.
   – Хочешь остаться на ужин? Триш готовит свой ангельский бисквит на десерт.
   – Конечно, – сказал Синклер. Он слишком хотел спать, чтобы добраться до дома Родди и Джоан.
   – Переночуй у нас, если хочешь. В свободной комнате есть кушетка, – предложил Деменсио. – И полно чистых простыней, можешь надеть, если собираешься торчать здесь и завтра.
   Синклер вообще не думал ни о каком будущем, но сейчас и вообразить не мог расставание со святыми черепахами.
   – К тому же у меня для тебя сюрприз, – продолжил Деменсио.
   – А…
   – Но только обещай, что не упадешь в обморок и вообще ничего такого, ладно?
   Деменсио вбежал в дом и вернулся, таща аквариум, который поставил Синклеру к ногам. Затаив дыхание, Синклер с благоговением уставился на свежераскрашенных черепашек; он потянулся, осторожно пробуя пальцем воздух, словно ребенок, пытающийся прикоснуться к голограмме.
   – Ну вот. Наслаждайся! – объявил Деменсио.
   Он наклонил аквариум, и тридцать три только что причисленных к лику святых черепахи толпой полезли к остальным в канавке. Синклер радостно сгреб несколько и воздел их в воздух. Запрокинул подбородок и вполголоса замурлыкал «Баннии бжжаа боввоо бабуу» – подсознательную интерпретацию классического «БАНДИТ БЕЖАЛ ОТ БОЕВОЙ БАБУЛИ».
   Деменсио бочком отошел от поющего любителя черепах и вернулся в дом. Триш была на кухне, месила тесто для пирога.
   – Ты спросил о футболках? Он разрешит?
   – Этот парень настолько безумен, что разрешит нам вырезать у него почки, если мы захотим.
   – Так мне привести в порядок гостевую комнату?
   – Ага. Где ключи от машины? – Деменсио ощупал карманы. – Мне надо наведаться за латуком.
 
   От газетного бизнеса освободился и Том Кроум, хотя и совсем не так, как его редактор, без мистического исцеления рептилиями. И если Синклер трансцендентально избавлялся от заголовков, Кроум сам стал одним из них. Он втянул себя в мудреный каскад событий, где был главным участником, а не простым хроникером.
   Он стал газетным материалом. С боковой линии – сразу в большую игру!
   То, что он присоединился к Джолейн, означало, что Кроум не сможет написать о ее миссии – если для него до сих пор имели значение принципы журналистики, а так оно и было. Честный репортер всегда попытается добросовестно добиться объективности или, по крайней мере, – профессиональной беспристрастности. Теперь, с учетом ограбления и избиения чернокожей женщины в Грейндже, штат Флорида, это было невозможно. Случилось чересчур много такого, на что Кроум оказал влияние, а впереди ждало еще больше. Избавившись от писательских обязанностей, он стал свободным и оживленным. Особенно приятный кайф для того, кого объявили мертвым на первой полосе.
   И все же Кроум до сих пор ловил себя на желании достать блокнот на пружинке, который больше с собой не носил. Порой он ощущал его жесткие, прямоугольные очертания в заднем кармане – как фантомную конечность.
   Как сейчас, например. Выслеживая плохих парней.
   Обычно Кроум держал блокнот раскрытым на коленях. Второпях наспех набрасывал почерком, который Мэри Андрес однажды назвала «каракулями серийного убийцы»:

   15:35 Групер-Крк.
   Камуфляж и Хвостатый заправляют моторку
   Спорят – о чем?
   Покупают пиво, еду и т.д.
   Присоединились двое, незнакомые, м. и ж.
   Он лысый и босой. Она блондинка в оранж. шортах
   Кто?

   Эти наблюдения автоматически складывались в голове Тома Кроума, когда он сидел с Джолейн в потрепанном старом «Бостонском китобое», который она взяла напрокат. Оба одеревенели и устали от долгой ночи на борту тесного ялика. Они сократили разрыв с гопниками – только чтобы увидеть, как угнанный катер шикарно пропашет мелководный травянистый берег. То был их первый галс из нескольких: грабители часами метались от одного навигационного препятствия к другому. Том и Джолейн, пораженные некомпетентностью своей добычи, следовали на благоразумном расстоянии.
   Сейчас их ялик был привязан к столбику из ПВХ в устье узкого мелководного залива. Временная швартовка давала частично закрытый вид на оживленные пристани Групер-Крик, где гопники наконец справились с причаливанием без особых последствий.
   Кроум во второй раз проворчал:
   – Надо мне было взять бинокль.
   Джолейн Фортунс возразила, что ей никакой бинокль не нужен.
   – Это мальчик. Я уверена.
   – Какой мальчик?
   – Фингал. Из «Хвать и пошел».
   – Слушай… да ты, пожалуй, права. – Кроум приложил козырьком ладони к глазам, чтобы защититься от яркого света.
   – Мерзкий маленький засранец. Так вот почему он соврал про билет. Он с ними в доле.
   И несмотря на все это, подумал Кроум, она держится молодцом.
   – И угадай-ка, что еще, – добавила она. – Девушка в шортах и футболке – похожа на милашку из «Ухарей».
   Кроум разулыбался:
   – Та, на которую они запали позапрошлым вечером. Да!
   Он смотрел, как они грузятся на ворованный катер: первым Бодеан Геззер, потом бритоголовый Фингал, за ним тип с хвостом, тянет за собой блондинку.
   Джолейн задумчиво произнесла:
   – Их четверо, а нас двое.
   – Нет, это просто фантастика! – Кроум чмокнул ее в лоб. – Это лучшее, что могло случиться.
   – Ты с ума сошел?
   – Я об этой девице. Ее появление все меняет.
   – О девице?
   – Да. Какие бы грандиозные планы наши красавцы ни строили, с этого момента все у них летит к чертям!
   Джолейн никогда не видела его таким возбужденным.
   – В одном маленьком катере, – объяснил он, – у нас три охваченных страстью дебила и одна красивая женщина. Милая, на горизонте невероятная буря дерьма.
   – Я, пожалуй, оскорблюсь на то, что ты только что сказал. От лица всех женщин.
   – Ну и зря. – Он отвязал «Китобоя» от деревьев. – Я говорю о мужчинах. Такова уж наша натура. Взгляни на этих озабоченных придурков и попробуй доказать мне, что они знают, как справиться с такой девчонкой.
   Джолейн поняла, что он прав: угнанный катер стал миной замедленного действия. Теперь они заведутся от любого спора – о сигаретах, последней банке холодного пива… или об украденном лотерейном билете.
   Кроум заметил:
   – Нам было нужно, чтобы эти парни отвлеклись. Я бы сказал, наши молитвы услышаны.
   – Тогда, боже, благослови «Ухарей». – Джолейн резко дернула подбородком в сторону пирсов. – Том, они возвращаются сюда.
   – Так точно.
   – Может, нам пригнуться?
   – Нет. Просто не дергайся, пока они не проедут. Повернись ко мне, а?
   – Секундочку. Опять поцелуй?
   – Очень долгий и романтичный. Чтобы они точно не увидели наших лиц.
   – Есть, капитан!
 
   Судья Артур Баттенкилл-младший был умным человеком. Он понимал, что останки Чемпа Пауэлла рано или поздно опознают. Среднепропеченный ком тканей уже был на пути в ФБР для анализа ДНК – во всяком случае, так судье стало известно.
   Мертвого помощника в сгоревшем доме любовника собственной жены объяснить будет нелегко, особенно если любовник вернется и заявит о поджоге. Что, скорее всего, этот поганец Том Кроум и сделает.
   Артур Баттенкилл понимал, что его юридическая карьера вскоре завершится скандалом, если только он не возьмет быка за рога. Поэтому, будучи не менее практичным, чем сообразительным, он начал строить планы оставить судейское место и покинуть страну.
   Начало будет дорогостоящим. Удобства ради судья решил, что страховая компания супермаркетов «Сэйв Кинг» оплатит его новую жизнь на Багамах – или где бы они с Кэти ни выбрали поселиться. Это означало звонок адвокату Эмиля Лагорта.
   Эмиль Лагорт был истцом по гражданскому иску, рассматриваемому в суде Артура Баттенкилла. На самом деле Эмиль Лагорт был истцом по множеству исков от Апалачи-колы до Ки-Уэст – обычный мошенник, знаменитый мастер «поскользнулся-и-упал». Ему было уже семьдесят четыре года, из чего следовало, что однажды он действительно поскользнется и упадет.
   Почему бы и не сейчас? – задумался Артур Баттенкилл. Почему не в проходе супермаркета «Сэйв Кинг»?
   Эмиль Лагорт предъявлял магазину иск на пять миллионов долларов, но с радостью соглашался на мировую и за пятьдесят штук и оплату судебных издержек. Он делал это постоянно. Поэтому его поверенный необычайно удивился, когда у него дома раздался телефонный звонок от судьи Артура Баттенкилла-младшего.
   Как правило, Эмиль Лагорт сторонился судей – если дело не закрывали, он тихо отказывался от иска. Судебный процесс – неудобство, он отнимал время, и его Эмиль Лагорт просто не мог себе позволить – с таким-то количеством забот. Он неплохо устроился с беспроблемными оплатами исков. Большинство страховых компаний оказывались легкими жертвами, когда дело касалось хилых стариков, в исковом заявлении страхователю объявлявших, что упали. Большинство страховых компаний желали избавить присяжных от вида чахлого Эмиля Лагорта в шейном корсете и на инвалидном кресле. Так что ему платили, просто чтобы он убрался с глаз долой.
   Слушание по иску, назначенное в суде Артура Баттенкилла, было вполне типичным. В жалобе утверждалось, что однажды утром, совершая покупки в «Сэйв Кинг», Эмиль Лагорт поскользнулся и упал, что причинило непоправимый ущерб его шее, позвоночнику и конечностям; более того, несчастный случай произошел вследствие грубой халатности магазина, поскольку самый большой тюбик геморроидальной мази, продававшейся со скидкой, упал на пол в отделе товаров здравоохранения и гигиены, где его впоследствии переехала одна, а может, и несколько продуктовых тележек со стальным каркасом, таким образом, скользкое содержимое поврежденного тюбика было неосторожным и опасным образом размазано по полу; к тому же персоналом «Сэйв Кинг» не было предпринято никаких своевременных усилий по удалению вышеуказанной мази или предупреждению покупателей о грозящей им опасности, каковая небрежность и явилась непосредственной причиной тяжелого и непоправимого ущерба для Эмиля Лагорта.
   Поверенный Эмиля Лагорта считал, что судья Артур Баттенкилл-младший, как и все остальные, ознакомленные с делом, знает, что Эмиль намеренно сбросил тюбик с липкой массой с полки, раздавил его обеими ногами, а потом сам очень осторожно улегся на пол отдела товаров здравоохранения и гигиены. И, конечно же, поверенный не ожидал, что судья позвонит ему домой воскресным утром и скажет:
   – Ленни, в интересах твоего клиента – не отступать до последнего.
   – Но, ваша честь, мы готовились уладить все миром.
   – Это было бы опрометчиво.
   – Но предложение – сотня ровно.
   – Вы можете добиться большего, Ленни. Поверь мне.
   Поверенный постарался не нервничать.
   – Но я не готов к процессу!
   – Устрой маленькое шоу, – подначивал Баттенкилл. – Этот сопливый костлявый малый, которого ты всегда используешь как свидетеля-эксперта, ну, с противной накладкой. Или это лживое ничтожество, так называемый невролог из Лодердейла. Разумеется, ты справишься.
   – Да, пожалуй. – До поверенного начало доходить. Судья сказал:
   – Позволь мне спросить. Как думаешь, мистера Лагорта удовлетворят, скажем, 250 000 долларов?
   – Ваша честь, мистер Лагорт просто восторжествует, мать его. – А заодно и я, подумал поверенный. Я и мои тридцать пять процентов.
   – Отлично, Ленни, тогда вот что я тебе скажу. Давай-ка попробуем сохранить налогоплательщикам их бабки. Завтра первым делом все мы встречаемся в суде, после которого, что-то мне подсказывает, защитники склонятся к мировой.
   – На двести пятьдесят.
   – Нет, на полмиллиона. Ты меня понимаешь? – спросил Артур Баттенкилл.
   На другом конце линии повисла неловкая пауза. Потом поверенный вымолвил:
   – Может, нам лучше обсудить это лично…
   – Телефоны чистые, Ленни.
   – Ну, как скажете…
   – Пятьсот – прекрасная цифра, – продолжил судья. – Потому что страховая компания «Сэйв Кинг» сможет с ней смириться. Заводить процесс слишком рискованно, особенно если среди присяжных будет пара чокнутых старикашек – автоматически придется расстаться с семизначной суммой.
   – Аминь, – отозвался поверенный.
   – Еще вопрос: можно будет убедить мистера Лагорта, что на этот раз судебные издержки необычайно высоки?
   – За те деньги, что ему светят, ваша честь, мистера Лагорта можно будет убедить в том, что коровы срут леденцами.
   – Прекрасно, – сказал Артур Баттенкилл. – Тогда ты знаешь, что делать с остальными двумя с половиной сотнями.
   – Да?
   – Условное депонирование, Ленни. У тебя есть счет условного депонирования?
   – Конечно.
   – Туда деньги отправятся в первую очередь. Потом – перевод за границу. Я дам тебе номер счета, когда его получу.
   – О…
   – Что еще?
   – Просто… я никогда не делал этого раньше, – сказал поверенный.
   – Ленни, я что, похож на работягу, который жрет на скамейке обед из пакетика? Ты что, считаешь меня тупой деревенщиной?
   – Нет, ваша честь.
   – Надеюсь, – сказал Артур Баттенкилл. – Кстати, на следующей неделе будет объявлено о моей близкой отставке, по неуточненным причинам, связанным со здоровьем. Скажите мистеру Лагорту, чтобы не переживал.