Хайасен Карл. Стриптиз

* * *

   Конгрессмен Дилбек пришел в относительную форму как раз вовремя, чтобы успеть на ответственное мероприятие, посвященное сбору средств на его избирательную кампанию. Он оклемался настолько, что сумел одеться без посторонней помощи, побриться и причесаться. Макияж сделал почти незаметным синяк, который уже начал приобретать зеленоватый оттенок.
   Эрб Крэндэлл доставил конгрессмена в отель и не отходил от него весь вечер. Обед был отлично организован, речи выступавших прямо-таки ласкали слух. Особенно отличился сенатор Мойнихэн, ранее никогда не встречавшийся с Дилбеком и потому не имевший о нем малоприятных воспоминаний.
   После десерта Дилбек сам поднялся на возвышение для выступлений и проговорил целых одиннадцать минут, умудрившись ни разу не повториться. Он старался как мог, расточая комплименты и похвалы тем из своих коллег, голоса которых имели решающее значение для поддержки существующих цен на американский сахар, а про себя молился, чтобы его дифирамбы размягчили их сердца и стерли из их памяти прежнюю неприязнь и обиды. В конце концов, не так уж часто этим, в сущности, не столь уж значительным политическим деятелям приходилось слышать, как их сравнивают с Рузвельтом и Кеннеди! Крендэлл сказал, что другие конгрессмены, похоже, действительно растроганы, и Дилбек надеялся, что так оно и есть: ведь он выложился до конца.
   Потом он переходил от стола к столу, выражая гостям, делавшим взносы, свою глубокую и искреннюю благодарность. Обычно Дилбек обожал находиться в центре внимания, но этот вечер был для него пыткой: он нечетко, словно бы размыто, видел левым глазом, а в ушах гремел целый оркестр железных барабанов. И несчастный конгрессмен держался только тем, что мысленно повторял заповедь Крэндэлла: каждое рукопожатие стоит тысячу долларов.
   У самого дальнего столика с Дилбеком поздоровался плотный румяный человек с бегающими, несколько навыкате глазами, одетый словно на похороны. Представившись адвокатом, он познакомил конгрессмена с сурового вида молодой женщиной, отрекомендовав ее как свою кузину; Дилбек и правда заметил некоторое семейное сходство.
   – Вы не помните меня? – спросил адвокат.
   – Определенно ваше лицо мне знакомо, – без особого вдохновения соврал Дилбек.
   – Сан-Франциско. «Мондейл Экспресс», – подсказал адвокат.
   – Ax да, конечно, конечно. – На самом деле Дилбек не помнил ровным счетом ничего, поскольку большую часть времени провел тогда у стойки стрип-бара Кэрола Доуда, деля все свое внимание между выпивкой и голыми танцовщицами. – Я встречался с Фритцем недели три назад, – наугад брякнул он. – Должен сказать, выглядит он так, что просто позавидуешь.
   Адвокат пригласил его присесть на пару минут, но Дилбек, поблагодарив, отказался, сославшись на плотное расписание. Вот тут-то адвокат и вручил ему фотографию.
   – Для вашего альбома, – сказал он.
   – О Господи! – вырвалось у конгрессмена.
   Прикрыв плохо видящий левый глаз, Дилбек с ужасом воззрился нормально видящим правым на цветное изображение самого себя, пьяного, обрушивающего бутылку от шампанского на голову какого-то незнакомца. Дилбек вспомнил эту сцену смутно, как давний сон. Но... на снимке он увидел... это лицо, эта фигура, эта улыбка... О Боже! Это была она – пригрезившаяся ему танцующая женщина. Уж ее-то он помнил четко. Значит, она была на самом деле! Конгрессмена охватили чувства, явно неподходящие для подобного момента.
   А адвокат тем временем говорил, понизив голос:
   – Мы напечатали этот снимок – естественно, увеличив его, – со слайда, который хранится у меня в исключительно надежном месте. – Он помолчал, поводил кончиком указательного пальца по верхней губе. – Если мне будет позволено заметить, сэр, без усов вы выглядите гораздо лучше.
   Дилбек выдавил бледную улыбочку. Эрб Крэндэлл, заглянувший через его плечо, мысленно вздохнул с облегчением, не увидев на заднем плане снимка никого похожего на себя. Но тут же задумался: кто знает – а вдруг у этого типа в запасе еще куча фотографий? И кто знает – не фигурирует ли на одной из них он, Эрб Крэндэлл, прицелившийся в вышибалу из револьвера? Ну и вечерок был, о Господи...
   – Очень странно, – пробормотал Дилбек, – но я не помню, где это происхо...
   – Но это ведь вы, не так ли? – с ноткой злорадства в голосе перебил его адвокат.
   Крэндэлл коротко потребовал предъявить документы. Морд екай вручил ему свою визитную карточку и пояснил:
   – Поскольку вас наверняка интересует, при чем тут Джойс, скажу, что пострадавший от рук конгрессмена является ее женихом.
   Крендэлл приблизил губы к самому уху Дилбека.
   – Больше ни слова, – предостерег он.
   – Хорошо, Эрб. Но я и правда ничего не помню, честное слово.
   Адвокат продолжал:
   – Вероятно, вас интересует нынешнее состояние молодого человека. К сожалению, хорошего мало. Он сильно пострадал при этом нападении.
   Дилбек сглотнул.
   – Ну, что я могу сказать... Мне ужасно жаль, что все так вышло.
   – Заткнись! – прошипел ему на ухо Крэндэлл.
   Тут впервые заговорила Джойс:
   – Значит, вам ужасно жаль... Конечно, вы человек любезный и воспитанный, но мой-то Пол уже никогда не станет таким, как раньше.
   – Серьезные травмы головы, – добавил адвокат. – Всему виной та бутылка от шампанского, которая была у вас в руках. «Корбель», если не ошибаюсь.
   Конгрессмен передал фотографию Крэндэллу.
   – Ты же был там, Эрб, – беспомощно проговорил он. – Что, черт побери, тогда случилось?
   Крэндэлл боковым зрением увидел, что через зал по направлению к конгрессмену Дилбеку движется большая группа доброжелателей, включающая нескольких видных представителей семейства Рохо. Поэтому он быстро спрятал опасный снимок во внутренний карман своего смокинга и попросил Мордекая подождать его наверху, в комнате для гостей.
   – Хорошо, – ответил адвокат. – Мы как раз и надеялись на возможность переговорить с глазу на глаз.
   – Через пятнадцать минут, – бросил Крэндэлл и ринулся искать Малкольма Дж. Молдовски.
   Из последних сил Дэвид Дилбек продолжал свое движение по залу – тут пожать руку, там выразить свою признательность, улыбнуться в ответ на шутку, наклоном головы поблагодарить за лестные слова... Но перед мысленным взором его стояло только одно видение: стройная обнаженная танцовщица, чью честь он так доблестно защищал в тот вечер в «И хочется, и можется». И он в который уже раз задавал себе вопрос: «А она – думает ли она обо мне?»

* * *

   Джойс прохаживалась по холлу, а Мордекай встретился с Малкольмом Молдовски в комнате для гостей, наедине. Никаких формальностей не было. Мордекай изложил свои требования; Молдовски, слушая его, изредка записывал что-то в книжечке. Фотография, извлеченная из кармана смокинга Крэндэлла, лежала между ними на кофейном столике.
   – Это называется – выкручивание рук, – задумчиво произнес Молдовски, когда адвокат закончил.
   – В игре, которую я веду, – возразил Мордекай, – это называется переговорами с целью улаживания дела. Вы полагаете, я шучу, говоря о гражданских действиях, которые мы готовы предпринять? Эта фотография говорит сама за себя, мистер Молдовски.
   – Я не люблю вымогательства.
   Мордекай пожал плечами.
   – Другой адвокат сначала обратился бы в суд, а уж потом предложил бы уладить дело полюбовно. Безусловно, судебное разбирательство немедленно сделает все достоянием общественности. Поэтому, принимая во внимание высокое положение мистера Дилбека, я и решил, что он предпочтет избежать этого.
   – Что ж, остается только выразить вам нашу благодарность за подобное благоразумие. – Молдовски встал и налил себе еще стаканчик. Отпивая глоток, он еще раз мельком взглянул на компрометирующую фотографию, где достопочтенный Дэвид Лейн Дилбек представал сорвавшимся с цепи маньяком, обезумевшим от алкоголя и похоти. Да попади этот снимок на первые полосы газет, уж то-то будет шуму!..
   – Я понимаю, вам нужно время, чтобы все обдумать, – продолжал адвокат. – Для вас, думаю, это настоящий шок.
   – Да нет, не совсем, – спокойно ответил Молдовски. – Этого молодого человека зовут Пол Джонатан Гьюбер. Он пять дней пролежал в броуордской больнице – порезы, синяки, небольшое сотрясение мозга. Сейчас он практически здоров, но, полагаю, это не имеет отношения к делу. Верно?
   На несколько секунд Мордекай потерял дар речи, потом медленно произнес:
   – Должен ли я считать, что вы наводили справки в больнице, проявляя заботу о здоровье моего клиента?
   Малкольм Молдовски постучал своими безупречно отполированными ногтями по стенке стакана.
   – Мы проявляем заботу о конгрессмене, – ответил он. С самой ночи злополучного инцидента молодой мистер Гьюбер находился под колпаком у Крэндэлла.
   – Вы произвели на меня впечатление, – сказал Мордекай. – Как бы то ни было, ваш интерес к состоянию здоровья моего клиента может быть истолкован как признание своей ответственности. У суда может возникнуть вопрос: почему мистер Дилбек не захотел сам загладить последствия своего проступка. А еще он может возникнуть у министра юстиции.
   Молдовски едва заметно улыбнулся.
   – С кем, по вашему мнению, вы имеете дело? – поинтересовался он.
   – Я как раз и пришел сюда, чтобы это выяснить, – сухо ответил Мордекай. – Я надеялся на цивилизованную дискуссию. – Он встал и разгладил складки, замявшиеся на костюме. – Завтра утром я первым делом отправлюсь в суд. Так что подготовьте конгрессмена к самому худшему.
   – Погодите-ка, вы, горячая голова, – остановил его Молдовски. – Сядьте.
   – Нет, сэр. Я уже сказал все, что считал нужным.
   – Но три миллиона – это слишком много, – заметил Молдовски.
   Теперь настал черед Мордекая насмешливо улыбнуться.
   – Вам известно, сколько заработала «Суитхарт шугар» в прошлом году?
   Молди с легким свистом втянул воздух сквозь зубы и медленно опустил свой стакан на стол. Мордекай не изменил надменного выражения лица. Как ему хотелось, чтобы Джойс могла сейчас увидеть его, вот так, запросто, расправляющегося с этими воротилами!
   – Вы знаете человека по имени Джерри Киллиан? – спросил Молдовски.
   Адвокат ответил, что никогда даже не слышал о таком, и Молди показалось, что он говорит правду. Этот Дилбек просто феномен: его вот уже во второй раз пытаются шантажировать по одному и тому же поводу. Даже в третий, если считать и ту таинственную женщину, которая звонила в его вашингтонский офис.
   – Мне нужно знать, кто еще замешан в этом деле, – сказал он.
   – Моими клиентами являются Джойс и Пол, – ответил Мордекай. Он не упомянул о том, что Пол Гьюбер, сам вышедший из игры, никогда даже не узнает об этих деньгах. Скрыл и то, что небольшую их часть получит свирепый монстр-вышибала по имени Шэд. – Чек следует выписать на счет моей конторы.
   – Чек? – Малкольм Молдовски жестко рассмеялся.
   – Вы же не собираетесь платить наличными?
   – Конечно, нет. Телеграфным переводом.
   – Из-за границы?
   – Из Нассау, – коротко ответил Молдовски. – Или, возможно, с Каймановых островов. А что, есть проблема?
   – Если в долларах, то никаких проблем. – И Мордекай представил себе, какое блестящее будущее его ожидает.
   Но Молдовски подрезал крылья его мечтам, сказав:
   – Три миллиона – это не пойдет. Почему бы нам не обсудить такой вариант, как два с половиной?
   – Вы пытаетесь играть со мной, мистер Молдовски, – оскорбленным тоном ответил Мордекай. – Мы оба знаем, почем идет сахар, и знаем почему.
   – Не отказывайтесь от своей удачи, мистер Горячая голова, – продолжал настаивать Молдовски. – Согласно имеющейся у меня информации, Пол Гьюбер абсолютно выздоровел.
   – Кто может знать точно, когда дело касается мозга? – пожал плечами Мордекай. – Сегодня человек в полном порядке, а завтра – лежит в интенсивной терапии.
   – Да, с вами держи ухо востро, – усмехнулся Мордовски.
   – Судебный процесс – это еще одна травма для молодого человека и его невесты. Я бы советовал вам еще раз хорошенько все обдумать.
   Молдовски сделал нетерпеливый жест рукой.
   – Ну, ладно, ладно. Я сейчас пойду переговорю кое с кем и немедленно вернусь к вам.
   – Разумеется.
   – А вы пока поговорите с вашей кузиной. Объясните ей, насколько важно сохранить все в абсолютной тайне.
   – Не беспокойтесь, – ответил Мордекай. – Она – девушка что надо.
   «А скоро к тому же будет еще и богата», – добавил он про себя.

* * *

   Яхта Рохо называлась «Суитхарт дил»: девяносто футов в длину, построена в Нидерландах, все три каюты оборудованы барами и стереоустановками.
   Яхта стояла у причала Тэрнберри-Айл. Когда Молдовски добрался до нее, было уже почти два часа ночи. Старшие Рохо, Хоакин и Вилли, предложили гостю чашечку кубинского кофе. Однако Молди не нуждался в допинге: ему и так было не до сна.
   В небольшом палубном бассейне плескались в пене две молодые женщины. Неподалеку, на ковре, отдыхал Кристофер Рохо в компании пятнистого оцелота в широком, украшенном изумрудами ошейнике. Оцелот вылизывал себе лапы и, как обычная кошка, урчал от удовольствия.
   Старшие Рохо отвели Молди наверх, в маленькую, шикарно обставленную гостиную.
   – А Эрб? – поинтересовался Вилли. – Почему он не приехал?
   – Я не стал приглашать его, – ответил Молдовски. – Ради его же собственной безопасности.
   – Ну, так что же случилось, Малкольм?
   Он изложил все в простых и коротких словах. Конгрессмен вляпался в мерзкую историю. Имеется компрометирующая фотография. Ее представил некий адвокат, требуя за молчание три миллиона долларов.
   Братья Рохо, встревоженные, тихо обменялись несколькими фразами по-испански. Молдовски заметил, что они одеты одинаково – в короткие свободные халаты с вышитым на груди слева названием яхты. У Хоакина на мочке уха засохла мыльная пена.
   – Выбор у нас невелик, – сказал Молди.
   – Три миллиона, – повторил Вилли. – Нет, это невозможно.
   – Я уверен, что он согласится и на два.
   Хоакин вполголоса выругался. Связываться с судом сейчас было как нельзя более некстати: Дилбек должен был как можно скорее провести постановления по сахару через свой комитет, чтобы палата представителей могла проголосовать по ним до ноябрьских выборов. Об этом Хоакин Рохо и напомнил присутствующим.
   – Так-то оно так, да не совсем, – возразил Молдовски. – Быстро ничего не получится. Сейчас не тот настрой – не только наверху, но и во всей Америке: каждая сволочь считает своим долгом хоть немного побунтовать. Кроме того, спикеру не с руки выставлять сахарный билль на голосование в ближайшее время: обстановка уж больно неблагоприятная. Ральф Нейдер выступал недавно в «Ночной линии» и здорово лягнул субсидии Большому сахару.
   В результате выступления Нейдера табачное и рисовое лобби ударились в панику, и их ставленники в конгрессе сделали то же самое. Так что голосование в палате представителей сейчас могло дать самые непредсказуемые результаты. Поэтому самым разумным было переждать; а это означало, что семье Рохо придется делать ставку на Дилбека в течение еще нескольких месяцев, и поэтому Дилбек должен выглядеть кристально чистым в глазах общественности.
   – Что, этот снимок очень уж неприятный? – спросил Вилли.
   – Хуже некуда, – ответил Молди.
   –  Mierda!Значит, придется платить.
   – Нет! – воскликнул Хоакин. – Я не позволю себя шантажировать.
   – А разве у нас есть другой выход? – Вилли повернулся к Молдовски. – Что ты скажешь, Малкольм?
   Не упоминая имени Джерри Киллиана, Молдовски рассказал, что подобная же проблема уже возникала несколько недель назад.
   – Я сам занимался этим делом, – добавил он. – Но на сей раз все гораздо серьезнее.
   – Из-за этой проклятой фотографии?
   – Да. И плюс к тому – этот тип сам юрист.
   Вилли Рохо кивнул.
   – Меня это тоже беспокоит. Давай заплатим этому скоту и пошлем его к черту.
   Хоакин резко встал и взмахнул сжатым кулаком.
   – Нет, Вильберто! Если ты собираешься платить, можешь рассчитаться с ним из наследства своих детей. А я в этом не участвую!
   Они снова заговорили между собой по-испански, на этот раз громко и бурно. Молдовски временами ловил то одно, то другое более или менее понятное ему слово. Наконец Хоакин Рохо сел и обратился к нему:
   – Скажи-ка, Малкольм, что ты знаешь о выращивании сахарного тростника?
   Пожав плечами, Молдовски ответил, что почти ничего.
   – Так вот, – продолжал Хоакин, – для него нужен чернозем, да еще хорошо унавоженный. Там, где он есть, его называют черным золотом, потому что только на нем вырастает хороший сахар. С одного поля можно снять примерно десять хороших урожаев, потом они начинают снижаться. Почему? Да потому, что с каждым урожаем слой чернозема становится все тоньше. – И он наглядно продемонстрировал это, приблизив указательный палец к большому. – В конце концов слоя плодородной почвы уже не хватает для тростника, и эта земля приходит в негодность. Ведь там, внизу, просто известняк, твердый как камень.
   – И если чернозем исчезает, – прибавил Вилли, – то это уже навсегда. Наши люди говорят: мы можем рассчитывать на наши земли еще пять, от силы шесть сезонов.
   – А что потом?
   Хоакин развел руками.
   – Да ничего. Можно начать искать полезные ископаемые, можно устраивать площадки для гольфа. Об этом разговор пойдет позже.
   – Да, позже, – подтвердил Вилли. – А сейчас для нас самое главное – это тростник. Нам нужно как следует использовать те годы, которые нам еще остались.
   Молдовски понимающе кивнул.
   – Так что, уж пожалуйста, Малкольм, сделай что-нибудь, чтобы у мистера Дилбека не возникало подобных проблем.
   – Если я правильно понял, вы не собираетесь платить этому адвокату?
   – Мы с братом решили, что нет.
   Оцелот в украшенном изумрудами ошейнике мягко взбежал по лестнице и свернулся у кожаных шлепанцев Вилли Рохо. Тот, порывшись в складках халата, извлек на свет божий куриную ножку и отдал своему любимцу. Оба брата умиленно смотрели, как пятнистый хищник с хрустом пожирает угощение вместе с костями. Молдовски предпочел отвести глаза: он недолюбливал кошек.
   Наконец Хоакин, зевнув, объявил, что пора спать.
   – Звякни нам, когда все будет сделано, – сказал он Молдовски.
   – Но это обойдется недешево, – ответил тот. Вилли Рохо, посмеиваясь, подставил оцелоту свои перемазанные куриным жиром пальцы, и животное принялось жадно облизывать их.
   – Недешево – это сколько? – спросил Вилли. – Уж, наверное, не в три миллиона?
   – Разумеется, намного меньше. Но известный риск все-таки есть.
   – Не для нас, надеюсь?
   – Нет, джентльмены. Не для вас, – ответил Малкольм Молдовски.

* * *

   Выручив за коляски три тысячи двести долларов наличными, Дэррелл Грант из Сент-Огастина погнал прямиком в Дейтона-Бич. Там он закупил целую кучу разноцветных таблеток и подцепил прямо на улице двух проституток. Позже, в его комнате в мотеле, считая, что он спит, девицы впустили своего сообщника и принялись рыться в вещах клиента. Дэррелл выждал некоторое время, потом, выбрав момент, сунул руку под подушку, где лежал его нож, с гортанным криком вскочил с постели и, бросившись к сутенеру, вонзил нож в мясистую часть его бедра. Пока тот корчился на полу, а девицы отчаянно старались остановить льющуюся из раны кровь, Дэррелл преспокойно содрал с кровати простыню и разорвал ее на длинные полосы. Затем он связал слабо отбивавшегося сутенера и обеих проституток и засунул им в рот вместо кляпов грязные носки. Женщины не оказали сопротивления: они знали, что Дэррелл наглотался таблеток, и успели разглядеть его расширенные зрачки.
   Связывая сутенера, Дэррелл мурлыкал себе под нос песенку из мультфильма «Книга джунглей», который Анджела любила смотреть по видео. Потом, намылив черную курчавую голову парня, он обрил его наголо и кончиком ножа вырезал на голой макушке большую красивую букву Г. Сутенер дергался и стонал. Затем Дэррелл щедро помочился с двух сторон на его обритую, окровавленную голову. Женщины были в ужасе, но молчали, опасаясь, что потом он примется за них.
   – А теперь, – сказал Дэррелл, закончив свою операцию, – я хочу преподать вам всем хороший урок.
   Взяв ключи, он побежал к своему фургону и через пару минут вернулся с электрическим пистолетом для забивания скоб, который увел со стройки в Бока-Рейтон. При виде этого аппарата одна из проституток начала всхлипывать. Перешагнув через нее, Дэррелл подошел к сутенеру и развязал ему одну руку.
   – Так, значит, ты собирался ограбить меня? – еще слегка задыхаясь от бега, спросил он.
   Сутенер что было силы затряс головой.
   – Враки, враки, – пропел Дэррелл на мотив детской песенки. Воткнув вилку аппарата в розетку на стене, он снова повернулся к сутенеру. – В следующий раз, когда тебе захочется бабок, проси вежливо.
   С этими словами он взял руку сутенера, положил на нее долларовую бумажку и скобой пришпилил ее к ладони. Он долго не отпускал курок, пока магазин пистолета не опустел. Сутенер потерял сознание. Женщины тряслись от страха.
   Внезапно Дэррелл ощутил, что запал у него кончился. Он растянулся на кровати и набрал по телефону номер сестры. Рита наорала на него за столь поздний звонок: хороши шуточки – будить людей в три часа ночи!
   Извинившись, Дэррелл сообщил:
   – Мне придется задержаться тут еще на несколько дней. Ничего?
   – Делай как знаешь. Завтра приедет Эрин.
   – Что?! Какого черта?
   – Подошел срок встречи с Анджелой.
   – Нет! Никаких встреч!
   – Так она нам сказала.
   – О Господи, Рита, ты что – сказала ей, что Анджи у тебя? Как, черт побери, она узнала?
   – Что я могла поделать, если твоя дочь прекрасно умеет обращаться с телефоном? И вдобавок лазает, как обезьяна, где надо и где не надо.
   – Анджи звонила ей? – Дэррелл стукнул кулаком по голому матрацу. – Черт побери! Неужели ты позволила ей сделать это? – Перебрав наркотиков, он не мог сосредоточиться на двух критических ситуациях одновременно и потому не замечал, что одной из проституток удалось высвободить правую руку и она теперь потихоньку старается распутать и другие узлы. Потрясая телефонной трубкой, Дэррелл крикнул: – Не пускай в дом эту суку, поняла?
   – Подошел срок встречи, – повторила Рита.
   – Никаких встреч, мать твою!
   – Тогда самприезжай и разбирайся со всем этим! А мне надо заниматься волками.
   – О Боже! – простонал Дэррелл.
   – Да, вот еще что. Это говорили в «Новостях». Как зовут того судью, что занимался вашим разводом?
   Дэррелл назвал имя.
   – Ага, он самый. Альберто видел по телевизору. Твой судья окочурился, Дэррелл.
   – Как окочурился?
   – По телевизору показывали, – повторила Рита. Сыграл в ящик вчера вечером в каком-то стрип-баре.
   Дэррелл прижался щекой к пахнущему грязным бельем матрацу. Определенно пора было принять еще таблеток.
   А Рита на другом конце провода рассказывала:
   – Его семья говорит, что он ходил по таким местам, чтобы молиться за этих голых грешниц. Ты веришь этой чепухе? У него, на коленях нашли Библию. Это все показывали по телевизору – напрямую.
   – Я приеду завтра утром, – тусклым голосом произнес Дэррелл.
   – А что мне делать с Эрин? – спросила Рита. Но ответа из Дейтон-Бич не последовало. – Дэррелл! – позвала она. – Эй, братишка, проснись!
   Но Дэррелл был в полной отключке: проститутка, освободившись от пут, стукнула его по голове тяжелым пистолетом для забивания скоб. Потом она развязала остальных, и они удрали, забрав все: деньги, таблетки, нож и, конечно же, фургон. Не взяли они только грязные носки Дэррелла, и их вкус был первым, что он ощутил, начав приходить в себя четыре часа спустя.

Глава 17

   Утром двадцать восьмого сентября сержант Эл Гарсиа ехал под моросящим мелким дождиком по направлению к мотелю «Флайтпас», что находится милях в полутора от главного шоссе, соединяющего Форт-Лодердейл с голливудским международным аэропортом. Управляющий мотелем, любезный и общительный грек по имени Миклос, привел его к двери номера 233. Пока он вставлял ключ в замочную скважину, Гарсиа сказал:
   – Готов держать пари, что ковер там коричневый.
   – Откуда вы знаете?
   – Мне приснилось, – с усмешкой ответил Гарсиа.
   Миклос распахнул перед ним дверь и торжествующе указал на мохнатый темно-коричневый ковер.
   – Вот видите, – сказал Гарсиа. – Иногда мне самому становится страшно. – Коронер графства Минерал обнаружил под ногтем большого пальца левой руки Джерри Киллиана три коричневые ворсинки.
   – А что еще вам приснилось? – полюбопытствовал Миклос.
   – Что в этой комнате был убит человек по имени Джерри Киллиан.
   – Ради всего святого! – воскликнул Миклос. – Не говорите мне таких вещей. Горничная нашла его чековую книжку под кроватью.
   – Возможно, он забросил ее туда нарочно, – отозвался Гарсиа, – чтобы она не досталась этим мерзавцам. – На краю гибели люди иногда делают странные вещи.
   – Я на следующий же день послал ему ее по почте, – сказал Миклос.