Хайасен Карл. Стриптиз

   Гарсиа надеялся покончить с опросом свидетелей за час, поскольку их показания совпадали во всем, кроме одной-единственной детали: точного содержания публичного выступления Джесса Джеймса Брейдена – краткой, но весьма оскорбительной тирады, адресованной жене. Миссис Брейден, уже с наручниками на запястьях, сама настояла на том, чтобы показать сержанту Гарсиа пятна, оставленные томатным соком на сиденье ее машины. Она потребовала, чтобы полицейский фотограф заснял их: пусть судья сам посмотрит, что натворил этот негодяй Джесс. В ответ на вопрос сержанта Гарсиа, где находится орудие убийства, миссис Брейден повела его в дом, на кухню. Она положила пистолет в холодильник, рядом с запасами спиртного, принадлежавшими ее покойному мужу.
   Работа детектива продолжалась без сучка, без задоринки вплоть до той минуты, когда на место преступления явился убитый горем брат Джесса и открыл огонь из пистолета шестнадцатого калибра. Фрэнсис Скотт Брейден целился в невестку, но промазал футов на шесть; однако при этом одна пуля ранила патрульного полицейского, другая разбила заднее стекло в «каприсе» без номера, принадлежащем Элу Гарсиа. Вся эта заварушка стоила детективу еще двух часов работы, заставив его в который раз вспомнить о своей глубочайшей неприязни к убийствам, совершаемым дома. В подобных случаях, считал он, самый нужный человек – это не детектив, а уборщица.
   Гарсиа получил сообщения Шэда лишь тогда, когда, снова сидя в машине, катил по шоссе, проходящему через всю территорию штата. Ветер, залетая в разбитое окно, ворошил лежащие на сиденье бумаги. Гарсиа гнал «каприс», как мог, проклиная сквозь зубы субботнюю толкотню на шоссе. Он пропускал грандиозное шоу: Эрин, яростно отплясывающую для конгрессмена.

Глава 30

   В лимузине был оборудован мини-бар, и Эрин налила себе выпить. Она размышляла о сне, приснившемся ей накануне: в саду, среди кокосовых пальм, она занималась любовью с человеком, отдаленно похожим на Эла Гарсиа. В ее сне все происходило днем, лимонно-желтое солнце стояло высоко и палило изо всех сил. Мужчина был совсем раздет, а она – в черном платье с вырезом под самую шею. Она помнила, что оказалась сверху и велела партнеру расслабиться; помнила, что ее колени упирались в жесткую подстилку из сухих пальмовых листьев. В ее сне звучала и музыка – точнее, песня «Кармелита» в исполнении Линды Ронстэдт. Чудеса, да и только! Эрин не могла вспомнить своих ощущений, но отчетливо припоминала, что потом перекатилась на спину, увлекая за собой мужчину с такой легкостью, словно он весил не больше ребенка. Он опустил голову ей на грудь, закрыл глаза и каким-то таинственным образом перестал походить на Эла Гарсиа. Теперь это был кто-то другой, незнакомый, однако Эрин не оттолкнула его, а позволила ему отдохнуть, хотя еще не успокоилась после случившегося. По саду порхал пахнущий морем ветерок; фарфоровое небо вдруг засверкало всеми красками тропиков – над головой захлопали крылья тысяч макао, какаду, попугаев, кардиналов и фламинго. Эрин помнила, что поцеловала мужчину в лоб, чтобы разбудить и показать ему это полыхающее яркими цветами небо. Мужчина пошевелился и пробормотал что-то по-испански, но так и не открыл глаз. Птицы носились в ее сне все утро. В конце концов Эрин увидела дочку, которая бегала босиком под лохматыми пальмами, широко раскрыв глаза и смеясь от радости при виде целого калейдоскопа пролетающих птиц. Эрин выскользнула из-под спящего мужчины и побежала через сад к дочери. Стволы пальм наклонялись и раскачивались, чтобы преградить ей путь. Смех Анджелы звучал все незнакомее, все отдаленнее. Эрин помнила, что остановилась, задыхаясь, и подняла лицо к небу: оно опустело, птицы исчезли. Эрин проснулась, обливаясь горячим потом.
   Сейчас, сидя в лимузине, она выпила немного «Бифитера», однако значение странного сна оставалось все таким же непонятным. Тем не менее спиртное немного подкрепило Эрин, прибавило ей сил перед встречей с Дэвидом Дилбеком. Она была уверена, что конгрессмену удастся откреститься от убийства Джерри Киллиана, что Элу Гарсиа с ним не справиться. Но она не могла допустить, чтобы этот старый свихнувшийся на почве секса подонок и мерзавец вышел сухим из воды. Поэтому решила сама разделаться с ним. Она не собиралась ни ранить, ни калечить, ни убивать: просто уничтожить его. По крайней мере, ей казалось, что она сумеет это сделать, и притом сама. Это вполне по силам женщине.
   Допив стакан, она начала переодеваться для предстоящего шоу. Надела красный кружевной бюстгальтер и такое же трико – то, со смеющимися морскими коньками. Туфли она выбрала также ярко-красные, а винного цвета мини-платье довершило ее экипировку. Шею Эрин обмотала двумя длинными нитками поддельного жемчуга. Одеваясь, она заметила, что Пьер, шофер-гаитянин, наблюдает за ней в зеркальце заднего вида. Она показала ему язык.
   – Простите, – сказал он, тут же отводя взгляд.
   Эрин пересела поближе к нему, на одно из откидных сидений, и положила руку ему на плечо.
   – Вы говорите по-английски?
   – Иногда.
   Эрин налила ему кока-колы из мини-бара, и Пьер, поблагодарив кивком, взял стакан.
   – Здесь есть телефон? – спросила Эрин.
   Шофер движением головы указал на трубку телефона сотовой связи под приборной доской. Эрин включила лампочку у зеркала, открыла свою сумочку, написала что-то на листке бумаги и передала его Пьеру. Он, не читая, спрятал листок в нагрудный карман.
   – Это номер одного телефона, – сказала она. – Сегодня ночью могут произойти странные вещи. Скажем, ровно в одиннадцать.
   – Это не в первый раз, – отозвался Пьер.
   – Я вполне пойму, если вы не можете помочь мне, – продолжала Эрин. – Но я должна знать это сейчас – прежде чем начну действовать.
   – Вы переоцениваете мою лояльность.
   – Работа есть работа, – проговорила Эрин. – Мне бы не хотелось ставить под угрозу ваше положение.
   Впереди показалась будка охраны Тэрнберри-Айл. Пьер посигналил фарами и направил машину к воротам. Не оборачиваясь, он спросил:
   – Ведь телефонный звонок может быть сделан откуда угодно, не правда ли?
   Эрин улыбнулась.
   – Вы славный парень, Пьер.
   –  Oui ^[14] ,– ответил он, прикасаясь кончиками пальцев к краю фуражки.

* * *

   Лицо конгрессмена Дэвида Лейна Дилбека так и сияло от возбуждения, а также от щедрой порции геля для разглаживания кожи. Дилбек оделся а-ля Гарт Брукс, до жаркого блеска начистил сапоги, побрызгался одеколоном «Ковбой», выщипал торчавшие из ноздрей волоски...
   Танцовщица позвонила утром и высказала некую просьбу – странную, интригующую, даже немного пугающую. Не каждый согласился бы.
   Однако Дилбек немедленно сказал «да», потому что чувствовал, что между ним и этой женщиной зарождается нечто, пробегает какая-то искра, обещающая полыхнуть близостью и наслаждением. В первый раз она держалась холодно и отчужденно – мол, я на работе, и руки прочь, но потом, по мере общения, Дилбек уловил, как она понемногу смягчается, как появляются какие-то проблески теплоты. Хотя, конечно, о настоящей нежности пока говорить не приходилось. Как больно она ударила его по руке своим жутким каблуком!
   Но после утреннего звонка и это обрело свой смысл. Возможно, боль – необходимый ингредиент ее любви. При мысли об этом Дилбека охватило возбуждение; он чуял близость необыкновенных приключений и был готов к ним. Ему частенько приходилось слышать о таких страстных, необузданных женщинах, и вот теперь ему самому представлялся случай завоевать одну из таких женщин и обладать ею.
   Он прибыл на Тэрнберри-Айл вскоре после наступления сумерек. Кроме того, о чем просила Эрин, он привез две двухлитровые бутылки шампанского «Корбель», три дюжины красных роз, золотой браслет и целую сумку компакт-дисков: «Смизеринз», «Пирл Джэм», «Тоуд зе Уэт спрокет», «Мен II Бойз», «РЭМ», Уилсон Филлипс. Дилбек не имел ни представления о том, что это за музыка, ни особого к ней интереса. Он отправил закупать эти диски одного молодого услужливого парня из своей команды в надежде, что в этой коллекции найдется что-нибудь, подо что Эрин любит танцевать. Если же подарки не произведут желаемого эффекта, он постарается поразить ее воображение рассказами о жизни Вашингтона и о собственной роли в этой жизни.
   В тот первый вечер на яхте Дилбеку показалось, что Эрин упорно старается доказать ему, будто его титул не произвел на нее ни малейшего впечатления. Большинство спавших с ним женщин так или иначе выражали свое удовлетворение тем фактом, что имеют дело с членом палаты представителей. Однако Эрин вела себя с ним точно так же, как и с любым другим состоятельным клиентом. Она не проявляла ни малейшего интереса к его положению, к его деяниям (сильно приукрашенным) на политическом поприще, уходила от любого разговора на вашингтонские темы. И Дилбек решил, что их отношения не сложатся до тех пор, пока она не проникнется сознанием его значительности. Чтобы должным образом просветить ее, он заранее отшлифовал кое-какие из своих правдоподобных историй, рассказываемых за коктейлями, а чтобы документально подтвердить их, привез целую пачку фотографий.
   Эрин взошла на борт «Суитхарт дил» около четверти десятого. Войдя в салон, она, как и в первый раз, испытала нечто похожее на приступ клаустрофобии, словно оказалась в ловушке.
   – А где Фрик и Фрэк? – спросила она.
   – Кто-кто?
   – Охранники.
   – На Багамских островах, вместе с Рохо, – ответил конгрессмен, а у самого при виде ее мини-платья что-то сладко трепыхнулось под шрамом на груди.
   Эрин одобрила его деревенско-ковбойский антураж.
   – Под Дуайта Йоукэма? – предположила она.
   – Нет, под Гарта Брукса.
   – Ну что ж, тебе определенно идет. – Произнося эти слова, Эрин про себя погордилась своими актерскими способностями. Каким же идиотом он выглядит! И что это у него так блестит лицо?
   Дилбек вручил ей свои подарки, добавив:
   – Я еще привез несколько фотографий.
   – Каких? – Только порнухи ей сейчас не хватало!
   – Моих, – с ноткой самодовольства в голосе ответил конгрессмен. – За работой.
   – Правда? – Эрин подавила зевок.
   Она учтиво поблагодарила его за розы и браслет, но, как показалось Дилбеку, приняла их так, словно ей было не впервой получать такие подарки. Просмотрев купленные компакт-диски, она отвергла их все, за исключением «Смизеринз». Как и в прошлый раз, она привезла собственные кассеты и в честь Джерри Киллиана поставила «Зи-Зи Топ».
   – Мне пришлось потрудиться, но я раздобыл то, что ты искала, – сообщил конгрессмен, явно довольный собой.
   Эрин сжала его руку возле локтя.
   – Я знала, что ты это сделаешь, золотко.
   Ее прикосновение отозвалось во всем его теле приятным трепетом. На мгновение Дилбеку показалось, что это первое многозначительное обещание дальнейшей близости, однако тут же до него дошло, что Эрин просто-напросто оперлась на его руку, чтобы взобраться на стол. В мгновение ока она выскользнула из своего мини-платья, оставив на шее нитки жемчуга.
   – К чему такая спешка? Я думал, мы сначала немножко поболтаем.
   Но Эрин уже начала танцевать. Первым упал красный бюстгальтер.
   – Иисус-Мария! – прошептал конгрессмен.
   – Сядь, ковбой, – приказала Эрин. – Сиди и лови кайф.
   Малкольм Дж. Молдовски приблизился к докам беззаботным шагом человека, решившего прогуляться субботним вечерком. Чтобы еще больше усилить это впечатление, он даже снял галстук.
   Дважды он прошелся мимо «Суитхарт дил», но нигде не обнаружил наглого детектива, везде сующего свой кубинский нос. Молди осторожно приблизился к яхте. До его слуха донеслась музыка: перестук барабанов, уханье гитарных басов. Конгрессмен отдавал предпочтение сентиментальным песенкам, так что Молдовски сделал вывод: он там не один. Представление уже началось: в салоне находится Эрин Грант.
   Молди мысленно поздравил себя с тем, что сумел опередить Гарсиа. Он поднялся на борт, приложил ухо к двери каюты, но голосов так и не услышал – только рок. «Что ж, хорошо, – подумал он. – Молчание всегда предпочтительнее звуков, свидетельствующих о борьбе». Он уже положил руку на ручку двери, когда по палубе скользнула чья-то тень. Малкольм Молдовски повернулся на каблуках и увидел балансирующую на транце мужскую фигуру, освещенную со спины огнями дока. Человек покачивался с ноги на ногу в такт приглушенно доносившейся из салона музыке.
   – Что вам нужно? – спросил Молдовски.
   Человек спрыгнул с транца и шагнул к нему.
   – Мне нужна моя дочь.
   Молдовски выдавил исполненную ангельского терпения улыбку; незнакомец был слишком молод, чтобы претендовать на роль отца танцовщицы.
   – Вы, должно быть, ошиблись, – сказал Молдовски. – Здесь нет вашей дочери.
   – Тогда я, пожалуй, пристрелю тебя, – последовал ответ.
   При виде пистолета Молдовски немедленно вскинул руки. Незнакомец явно был не в себе, а может, и того хуже – сумасшедший. Его джинсы были до омерзения грязны, особенно на коленях, маслянистые светлые волосы давно не чесаны и сбиты на одну сторону, взгляд затуманенный, влажный, одна рука кое-как перевязана, из-под бинтов высовывалась клюшка для гольфа. «Наверное, это один из пострадавших от урагана, оставшийся без крыши над головой и свихнувшийся от пережитого потрясения», – подумал Молди. Некоторые из этих несчастных все еще бродили по окрестностям, тщетно силясь отыскать и собрать вместе обломки своей разметанной стихией жизни.
   – Ее нет здесь, – повторил Молди и добавил: – Вашей малышки.
   Дэррелл Грант прицелился и сощурил один глаз.
   – А ну-ка, скажи «спокойной ночи», недомерок.
   Молдовски сдавленно вскрикнул и закрыл лицо руками. В преддверии смерти его смешавшиеся, спутавшиеся мысли лихорадочно вертелись вокруг одного и того же: последствий того, что сейчас должно было произойти. Застрелен на яхте, в компании пьяного конгрессмена и стриптизерши – какие заголовки смастерят из этого газетчики! А какими снимками они сопроводят эту историю? Молди надеялся, что солидным студийным портретом, а не обычными в таких случаях фотографиями, сделанными на месте преступления. А кем его назовут в прессе и телевизионных сообщениях – политическим консультантом? Теневиком, обладавшим огромной властью? Специалистом по улаживанию политических проблем? И уж наверняка не будет недостатка в устных и письменных выражениях скорби, фальшивых от начала до конца. А еще Молди подумал о том, что его увидят залитым кровью, мокрым и грязным. То-то поиздеваются эти подонки! Он, безупречный, безукоризненный Малкольм Дж. Молдовски, в изгаженных, обмоченных брюках от Перри Эллиса!
   Охваченный ужасом, он ждал сухого щелчка выстрела. Но его не последовало.
   Дело в том, что у Дэррелла Гранта не было опыта обращения с огнестрельным оружием. Он не любил его, никогда не имел, да и стрелять ему в жизни не приходилось. И вот теперь, стоя на палубе яхты, расставив пошире ноги для большей устойчивости, он никак не мог найти распроклятый курок. Его указательный палец лег было туда, куда надо, но ему мешал твердый пластмассовый диск, неизвестно откуда взявшийся там. Дэррелл Грант поднес пистолет поближе к свету и стал разглядывать неожиданное препятствие.
   – Мать твою за ногу! – вырвалось у него.
   Это был замок. Дэрреллу не верилось, что ему не повезло. Его идиот-зять оказался одним из немногих граждан графства Дейд, у которого хватило ума обзавестись этим устройством, запирающим курок. В рекламе замков говорилось, что их цель – воспрепятствовать разным подонкам, крадущим оружие, использовать его против ни в чем не повинных граждан. Дэррелл, однако, заподозрил, что Альберто Алонсо опасался другого: а вдруг Рите взбредет в голову пристрелить его, когда он будет спать?
   Как бы то ни было, пистолет с запертым курком был не более смертоносен, чем обыкновенная дверная ручка. Дэррелл Грант отшвырнул его, и пистолет, перелетев через рулевую рубку, канул в океанских водах.
   – Это же надо, мать твою! – пробормотал Дэррелл с сухим смешком.
   Малкольм Молдовски, услышав всплеск, осмелился глянуть сквозь пальцы. Пистолет исчез. Почему? Молди не было дела до этого. Случившееся подтверждало его предположение о том, что этот ужасный незнакомец – сумасшедший.
   – А ну, с дороги! – проговорил Дэррелл Грант, взмахнув клюшкой для гольфа, торчавшей из-под перебинтованной руки.
   Молдовски изобразил на лице выражение искренней обеспокоенности.
   – У вас, кажется, сломана рука, – промямлил он.
   – Да что ты! А я и не заметил. – Дэррелл Грант поднял свою искалеченную конечность и ткнул концом клюшки в живот Малкольма Молдовски. – Двойной сложный перелом. Но знаешь что? Мне другой раз от заусеницы бывало больнее.
   – Позвольте мне отвезти вас к врачу.
   Дэррелл Грант понизил голос и произнес медленно, почти по слогам – так объясняют дорогу иностранному туристу:
   – А... пошел... ты... к такой-то... матери... Por favor ^[15] .
   Молди прижался спиной к двери каюты. Уханье «Зи-Зи Топ» отдавалось у него в позвоночнике.
   – Я не могу позволить вам войти туда. – Необходимо было избежать, чтобы похождения конгрессмена Дилбека стали достоянием общественности – пусть даже и в лице отдельных ненормальных ее представителей.
   – Но моя дочь! – низким, рокочущим голосом повторил Дэррелл.
   – Я же сказал, ее здесь нет. Вы ошиблись.
   Лицо Дэррелла скривилось в мрачной усмешке.
   – Я ехал следом за ее матерью, понял? От самого стрип-бара, понял? И я видел, как она вошла сюда – еще и четверти часа не прошло. А теперь какой-то кусок дерьма мне тут говорит, что я, видите ли, ошибся!
   «Прелестно, – подумал Молдовски, – это бывший муж стриптизерши. И именно сегодня!»
   – Давайте съездим в какой-нибудь ресторан, – предложил он. – Я угощу вас парой стаканчиков.
   – Парой стаканчиков? – Дэррелл Грант запрокинул голову и адресовал звездам долгий заунывный вой. – Да на хрена мне твоя выпивка? Я нажрался таблеток, понял? По самое горло. И таких таблеток, каких еще свет не видывал!
   – Что ж, прекрасно, – выдавил из себя Молдовски, напрягаясь.
   – Таблетки – просто высший класс, – продолжал Дэррелл. – Я и сюда пришел специально, чтобы кто-нибудь попытался сделать мне больно, понял? Мне теперь наплевать с высокой колокольни на любую боль. Никто, ни один человек не можетмне ее причинить. Вот если бы у меня был сейчас железный костыль, знаешь, какими приколачивают рельсы, я бы дал его тебе в руки и...
   – Успокойтесь, – попросил Молдовски.
   – ...и сказал бы: давай, парень, забей мне этот чертов костыль прямо в черепушку – вот сюда, – Дэррелл Грант ткнул себя пальцем в самую середину лба, – и знаешь что? Мне бы все было по фигу. Вот какие у меня таблетки!
   – Пожалуйста, говорите потише, – взмолился Молдовски.
   – Мне еще никогда не приходилось приканчивать такого недомерка, как ты.
   – Так давайте пойдем куда-нибудь и поговорим об этом.
   – Нет, сэр. Это ты катись отсюда ко всем чертям. Проваливай с дороги, хрен цыплячий! Я пришел сюда за моей дочерью.
   – В последний раз говорю вам, – теряя терпение повторил Молдовски, – на этом корабле нет вашей дочери.
   Дэррелл Грант схватил его за рукав.
   – Вот насчет одной вещи ты точно прав, огрызок. Насчет того, что в последний раз. – Он швырнул Малкольма Молдовски на доски палубы и наступил ему на грудь.
   Молди забился, силясь освободиться, однако не закричал. Он все еще надеялся, что удастся избежать публичной сцены. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы вокруг яхты Рохо собралась любопытствующая толпа, – ни в коем случае нельзя, пока там, на яхте, находится Дэвид Дилбек, занимающийся неизвестно чем с голой стриптизершей. Боясь повторения сцены в «И хочется, и можется», Молдовски решил умаслить опасного незнакомца обещаниями.
   – Если вы сейчас дадите мне встать, – начал он, – я сумею помочь вам отыскать вашу девочку.
   – Йо-хо-хо! – выкрикнул Дэррелл Грант.
   – У меня большие связи в самых разных сферах, – задыхаясь, продолжал Молдовски.
   Удар, обрушившийся на его лицо, показался ему взрывом. Сквозь застлавший глаза кровавый туман он увидел бывшего мужа стриптизерши, отводящего забинтованную руку назад. На этот раз конец клюшки для гольфа угодил Малкольму Молдовски по горлу, и он отчаянно затрепыхался, тщетно пытаясь схватить хоть глоток воздуха.
   – Нормально! – воскликнул Дэррелл Грант.
   Молдовски закрыл глаза. Это было еще хуже, чем погибнуть от пули. Какой шум поднимут газеты!
   Он вцепился в ноги сумасшедшего, но что он мог поделать! Следующие два удара сломали ему нижнюю челюсть; рот наполнился теплой кровью, слюной и выбитыми зубами. Даже попытайся Молди сейчас закричать, он не смог бы. Лицо его превратилось в сплошное кровавое месиво.
   «О Господи, – подумал он, – какая дикая смерть! Чем это он меня – железным ломиком или еще чем-нибудь? Ведь эти сволочи – газетчики – непременно постараются все разузнать. Это уж точно».
   Конгрессмен сделал Эрин предложение – занять пост исполнительного секретаря в его вашингтонском офисе.
   – А что я должна буду делать? – спросила она, наматывая на палец свой жемчуг.
   – Поддерживать мой дух. Сорок пять тысяч в год плюс бесплатное медицинское обслуживание. – Дилбек держал в руках бутылку шампанского, как держат грудного ребенка.
   Эрин смотрела на него сверху вниз, с высоты капитанского стола.
   – Ты такой умный – у меня просто нет слов. – Она поставила босую ногу ему на плечо и сделала несколько поглаживающих движений. Дилбек попытался поцеловать ее. «Не расслабляться, – напомнила себе Эрин, – этот чокнутый может выкинуть какой угодно номер».
   – Не пора еще доставать ту игрушку? – спросил Дилбек.
   – Нет еще. Тебе нравится эта песня?
   – Да, мэм. – Глядя на нее снизу вверх, он слишком запрокинул голову, и ковбойская шляпа свалилась на пол. Дилбек подобрал ее и водрузил на место.
   – Она называется «Столб для наказаний хлыстом».
   Дилбек оживился.
   – А что, хорошее название!
   – Это поют братья Оллмэн.
   – Знаешь, я так плохо вел себя, что, пожалуй, тебе и правда стоит меня отхлестать, – мечтательно произнес Дилбек.
   Эрин продолжала танцевать. Похоже, сегодня Дэви не собирался впадать в сексуальный транс: голова у него варила нормально, и он был готов ринуться в бой.
   – Ты можешь отхлестать меня? – настаивал Дилбек. – Я очень, очень плохой мальчик.
   – Но это ведь только песня, золотко, – возразила Эрин.
   – Но я так тебя люблю!
   – Конечно, Дэви. Я знаю.
   – Так дай мне доказать тебе это. – Он сунул шампанское в ведерко со льдом и зашарил по пуговицам своих джинсов.
   Эрин отступила подальше, насколько позволяла ширина стола, и повернулась спиной, но продолжала танцевать. «Начинается», – подумала она.
   – Взгляни-ка сюда, – попросил конгрессмен.
   Она обернулась, сияя пятисотваттной улыбкой.
   – Он просто прелесть, Дэви.
   Дилбек стоял, покачиваясь как пьяный, держа на ладони сонного Дэвида-младшего.
   – Потрогай его, пожалуйста.
   – Я танцовщица, а не уролог, золотко. – Эрин легонько толкнула его ногой в грудь, и он упал в свое полотняное кресло.
   – О Господи, я слишком много выпил, – пробормотал он. – Я отдал тебе твои деньги?
   – Да, конечно.
   – А свои фотографии показывал?
   – Убери своего приятеля, – сказала она.
   – А тогда ты будешь смотреть мои фотографии?
   – Буду, буду.
   Так или иначе, ей все равно нужно было передохнуть. Пока Дилбек возился с джинсами, заталкивая обратно Дэвида-младшего, она слезла со стола и надела платье. Затем сделала музыку потише, налила имбирного пива в стакан с кубиками льда и придвинула себе стул, не забыв предварительно удостовериться, что ее сумочка находится под рукой.
   Дилбек разложил у себя на коленях альбом с фотографиями и ткнул пальцем в одну, размером восемь на десять дюймов, где он был снят в компании полного седовласого джентльмена.
   – Знаешь, кто это?
   – Тип О'Нил.
   Дилбек был поражен.
   – Ты и правда необыкновенная!
   – Он бывший спикер палаты.
   – Верно!
   – Так что я выиграла? – улыбнулась Эрин. – Набор посуды для завтрака?
   – Мы с Типом очень близкие друзья, – гордо заявил конгрессмен.
   – Это и видно. Такое впечатление, что даже слишком близкие.
   Дилбек покраснел.
   – Что ты говоришь! Это мы сняты на...
   Не дослушав, Эрин протянула руку и сама перевернула страницу. Следующий снимок был сделан перед Белым домом: Дилбек стоял, положив руку на плечо генералу Колину Пауэллу, а у генерала выражение лица было таким неживым, словно рядом с Дилбеком находилось недавно изготовленное чучело.
   – Это снято во время войны в заливе, – подчеркнуто равнодушно пояснил Дилбек. – Тогда Коллин и президент пригласили на брифинг некоторых членов конгресса. Не всех подряд, разумеется.
   – А воздушные шарики вам там раздавали? – невинно поинтересовалась Эрин.
   Дилбек чуть не взбесился от столь неуважительного высказывания.
   – Прошу тебя, дорогая, – холодно произнес он. – Ведь речь идет о видных и влиятельных людях...
   – Прости меня, Дэви.
   Он быстро перелистал оставшиеся страницы, обращая внимание Эрин на наиболее значительные, с его точки зрения, снимки: