Страница:
Я постаралась дозвониться Боссу. Через сорок минут я испытывала к синтетическому голосу примерно те же чувства, с которыми большинство людей относится к моей «породе». Кому, интересно, в голову пришла идея — заложить в компьютер «вежливость»? Может быть, в первый раз и приятно слышать машинный голос, произносящий: «Благодарю за терпеливое ожидание», — но уже на третий раз вы испытываете раздражение, а сорок минут такого разговора могут вывести из терпения даже индийского йога.
Я так и не заставила этот дурацкий терминал признать, что дозвониться в империю невозможно. Этот электронный кретин не был запрограммирован на то, чтобы сказать простое «нет», он был запрограммирован на вежливость. А между прочим, было бы хорошим облегчением услышать от него после нескольких бесплодных попыток что-нибудь, вроде: «Кончай насиловать меня, детка, ты же видишь — ничего не выходит».
Потом я постаралась дозвониться до Беллингемского почтового отделения и выяснить, как работает почтовая связь с империей — можно ли черкнуть несколько слов и оплатить их, как обыкновенную посылку, без всяких факсимильных копий, почтограмм и прочей электроники? В ответ мне прочли жизнерадостную лекцию о том, что рождественские послания нужно отправлять заблаговременно. Поскольку Рождество было почти полгода назад, вряд ли я могла расценить это, как своевременное предупреждение.
Я пробилась туда еще раз, и мне выдали целый набор бесполезных кодов.
Я ухитрилась дозвониться в третий раз — в бюро по обслуживанию клиентов, — и услышала: «Все наши помощники, к сожалению, в настоящий момент заняты, благодарю-за-терпеливое-ожидание».
Я не стала терпеливо ожидать. В любом случае мне не нужен ни телефонный разговор, ни тем более письменный. Мне надо доложиться Боссу лично. Для этого мне нужны деньги. Наличные. Оскорбительно-вежливый голос терминала сообщил, что местное отделение Единой карты находится в Беллингемском отделе Транс-Американской корпорации. Я набрала код отдела, и сладкий голосок — не синтетический, а записанный на пленку — проворковал: «Благодарим за звонок в Единую карту. В интересах максимальной прибыли миллионов наших благополучных клиентов все наши отделы в Калифорнийской конфедерации объединены с главным отделом в Сан-Жозе. Для скорейших услуг, пожалуйста, используйте свободный от налогообложения код, отпечатанный на обратной стороне вашей Единой кредитной карты». После этого голосок принялся перечислять лучшие бары Беллингема, а я быстро отключилась.
Моя Единая карта, зарегистрированная в Сент-Луисе, была без этого «свободного» кода — на ней стоял лишь код Имперского Банка в Сент-Луисе. Без особых надежд я попробовала набрать его, и… та же «песенка».
Пока я набиралась ума-разума у компьютера, Джордж читал Олимпийское издание «Лос-Анджелес таймс» и терпеливо ждал, когда мне надоест валять дурака. Наконец я сдалась и спросила:
— Джордж, что там в газете насчет чрезвычайного положения?
— Какого положения?
— А? Ну, хорошо, прости меня, ты был прав, я сдаюсь.
— Фрайди, любимая моя, единственное чрезвычайное положение, о котором упоминает этот листок, связано, как они пишут, с возрастанием опасности «руссико диверсико». Также планируется демонстрация с пикетами против «Доу кемикл», а во всем остальном — тишь и благодать. Словом, на западном фронте без перемен.
Я наморщила лоб, чтобы получше собраться с мыслями.
— Джордж, я плохо разбираюсь в калифорнийской политике…
— Дорогая моя, никто не разбирается хорошо в калифорнийской политике, включая и калифорнийских политиканов.
— …Но я помню, в новостях были сведения о, как минимум, дюжине политических убийств в Калифорнийской конфедерации… Что же это все — фальшивка? — Я прикинула время, учитывая разные временные пояса… Прошло около тридцати пяти часов.
— Я нашел тут некрологи, посвященные некоторым выдающимся дамам и джентльменам, чьи имена упоминались в новостях той ночью, но… О них не сказано, как об убитых. Один скончался после «продолжительной болезни», другой — в результате «неосторожного обращения с огнестрельным оружием», третий — при «необъяснимой катастрофе частного гравилета», и генеральный прокурор приказал начать расследование. Правда, я помню, тогда объявляли, что сама генеральный прокурор — убита…
— Джордж, что происходит?
— Не знаю. Но думаю, что выяснять сейчас не стоит. Это может быть довольно опасно.
— Но… Я не собираюсь ничего выяснять, а ведь не политик и никогда в эти игры не играла. Я хочу лишь как можно скорее попасть в империю. Но для этого, что бы там ни писала «Лос-Анджелес таймс», мне нужны наличные — ведь граница закрыта. А мне подумать тошно, что придется разорять Жанет и пользоваться ее визовой картой. Может, я могу использовать свою собственную, но для этого мне надо добраться до Сан-Жозе и там попытать счастья — у них теперь такая система, понимаешь? Ты поедешь со мной в Сан-Жозе? Или вернешься к Жану и Жанет?
— Моя прекрасная леди, все, чем я располагаю, в твоем распоряжении, но… Укажи мне путь в Сан-Жозе, и я буду тебе весьма благодарен. Слушай, ну почему ты из кожи лезешь вон, лишь бы не брать меня с собой в империю? Разве не может так случиться, что твоему шефу пригодятся мои способности? Я ведь не могу вернуться в Манитобу, и мы оба знаем почему.
— Джордж… Я не лезу из кожи, просто граница с империей закрыта! Поэтому, может быть, мне придется вломиться туда, как Дракуле. Это опасно, но я обучена таким вещам, только… Я должна это делать одна, понимаешь? Ты ведь профессионал и все знаешь… Кроме того, хоть мы и не в курсе, что происходит в самой империи, судя по новостям, сейчас везде круто. И вполне возможно, что по прибытии туда мне придется действовать очень быстро… чтобы остаться в живых. Я и этому обучена.
— Ну да, и потом ты ведь — супер, а я… Да, я понимаю.
— Джордж, родной, я не хотела тебя задеть. Слушай, как только я улажу свои дела, я сразу позвоню тебе! Сюда, или домой, или куда ты скажешь. И я тогда уже буду знать, опасно ли переходить границу… — (Джордж попросит у Босса работу? Невозможно! Или?.. Что если у Босса есть нужда в опытном генном инженере? В сущности, когда дошло до дела, оказалось, что я ничего не знаю про Босса и про его интересы, кроме того маленького «кусочка», где работаю сама). — Ты серьезно хочешь попросить работу у моего Босса? Так что же мне сказать ему?
Джордж едва заметно усмехнулся — этой усмешкой он пользовался, когда хотел скрыть свои мысли, точь-в-точь как я «натягивала» на себя лицо, похожее на мое изображение в паспорте.
— Откуда мне знать? — сказал он. — Я знаю о твоем шефе лишь то, что ты упорно не хочешь говорить о нем и что он может позволить себе пользоваться такой, как ты, в качестве, м-мм, посланника. Но, Фрайди, я могу вычислить не хуже, а может, и лучше тебя, сколько вложено в твое создание, воспитание и подготовку… Да, еще — сколько твоему шефу пришлось заплатить, чтобы выкупить тебя…
— Меня не надо было выкупать. Я — свободная личность!
— Тогда это стоило еще дороже, и это влечет за собой другие догадки, но… Не обращай внимания, дорогая, я больше не буду гадать. Ты попросила, серьезно ли я, — что ж, человеку всегда интересно, что там, за горизонтом. Я напишу тебе свой послужной список и, если что-то в нем заинтересует твоего шефа, он наверняка даст мне знать. Теперь насчет денег: тебе не удастся разорить Жанет, потому что деньги для нее ничего не значат. И еще потому, что лично я с удовольствием снабжу тебя наличными в любом количестве. Да-да, я уже выяснил, что мои кредитные карточки, несмотря на все политические проблемы, пользуются здесь большим почетом. За наш полуночный завтрак я заплатил по Квебекской кредитке, за номер в отеле — «Америкэн экспресс», а за утренний перекусон — «Мэйпл Лиф». Таким образом, у меня три действующие карты, и все они соответствуют моему удостоверению личности, так что, — он ухмыльнулся, — сделай милость, разори меня, милая.
— Но я не хочу разорять тебя, точно так же как не хочу разорять и Жанет. Слушай… Давай попробуем мою карточку в Сан-Жозе, и, если не сработает, я… я с удовольствием одолжу у тебя наличные. И верну, как только окажусь на своей территории. (А может, Джордж согласится воспользоваться для меня кредиткой лейтенанта Дикея? Женщине ведь дьявольски трудно получить наличные по кредитке мужчины. Одно дело сунуть кредитку в автомат, когда платишь за какую-нибудь покупку, и совсем другое — получать наличные).
— Ну что ты все время твердишь: «Одолжу, одолжу…»? Ведь это я — твой вечный должник.
Я решила изобразить дурочку и спросила:
— Ты действительно считаешь, что должен мне? За эту ночь?
— Конечно. Было неплохо. Ты вполне нормальна.
— Что-о-о?.. — я чуть не задохнулась.
— Ты хотела бы, чтобы я сказал «плохо»? — без тени улыбки, глядя на меня в упор, спросил он. — Или, что ты ненормальна?
— Джордж, — сказала я, когда ко мне вернулось дыхание, — раздевайся. Все снимай. Сейчас я затащу тебя в постель и буду убивать. Медленно… Очень медленно. А в конце я тебя задушу и сломаю хребет в трех местах. «Плохо», «неплохо»… Раздевайся, дрянь!
Он улыбнулся и потянулся к молнии на брюках.
— Ладно, прекрати, — прервала я его движение. — Лучше поцелуй меня, и поехали в Сан-Жозе. «Неплохо», — я фыркнула, — это со мной-то?!
Поездка из Беллингема в Сан-Жозе занимает примерно столько же времени, сколько из Виннипега в Ванкувер, но на этот раз нам достались сидячие места. Мы вынырнули на поверхность в 14:15, и я с любопытством стала озираться по сторонам — мне никогда раньше не доводилось бывать в столице конфедерации.
Первое, что бросилось в глаза, это множество гравилетов в воздухе, которые снуют, как огромные мухи, — в большинстве своем такси. Я не знаю второго такого города, где разрешалось бы до такой степени заполнять воздушное пространство. На улицах было полно конных экипажей, вдоль каждой тянулись огороженные тротуары для пешеходов, и тем не менее от самоходных колясок было не продохнуть — как от велосипедов в Кантоне.
Второе, что привлекло мое внимание, это сам духСан-Жозе. Это не город. Теперь я поняла смысл классической фразы: «Тысячи деревушек, съехавшихся вместе в поисках города».
Кажется, у Сан-Жозе нет других занятий, кроме политики. Но Калифорния вообще отдается политике больше, чем все остальные страны вместе взятые, — здесь полнейшая, безо всяких ограничений и поправок демократия. Конечно, демократию можно встретить повсюду — слабенькой ее формой пользуется даже Новая Зеландия. Но только в Калифорнии найдете вы демократию в ее чистейшем и неразбавленном виде. Любой гражданин здесь начинает голосовать, как только его (ее) рост позволяет ему (ей) дотянуться до кнопки регистрации, а голоса принимаются регистраторами, даже если голосующему недавно было выдано свидетельство о смерти.
Я не понимала этого до тех пор, пока не прочла в колонке новостей, что на Сосновом кладбище в Приходе было организовано три избирательных участка и голосование шло полным ходом с помощью доверенностей, выписанных умершими на своих родственников. («О, Смерть, не будь горда!»)
Лично я столкнулась с демократией, уже будучи взрослой женщиной, и в умеренных дозах и разумных пределах она кажется мне вполне нормальным делом. Скажем, британские канадцы пользуются демократией в слегка разбавленном виде и прекрасно себя чувствуют. Но лишь в Калифорнии демократией упиваются круглые сутки. Здесь, кажется, дня не проходит, чтобы где-то не проводились какие-нибудь выборы, и, как мне говорили, каждый избирательный участок не живет без выборов и месяца.
Думаю, они могут себе это позволить. У них везде чудесный климат — от Британской Канады и до Мексиканского королевства — и богатейшая земля на всей планете. Второе любимое занятие калифорнийцев (секс) в его простых формах почти ничего не стоит — как марихуана, оно доступно всем и везде. Это оставляет уйму времени и сил для первого любимого занятия — политики-политики-политики.
Они избирают всехи каждого — от регистратора на избирательном участке и до председателя конфедерации (шефа). И почти так же быстро они их всех отзывают и переизбирают. Например, шеф избирается сроком на шесть лет, но из последних девяти шефов лишь двое отбыли полный срок, а все остальные были отозваны, кроме одного, которого линчевали. Во многих случаях чиновника не успевают привести к присяге, когда появляется первая петиция о его отзыве.
Однако калифорнийцы не ограничиваются выборами, перевыборами, отзывами и (иногда) линчеванием своих представителей власти, они еще обожают принимать законы. На каждых выборах баллотируется гораздо больше законов, чем кандидатов. Провинциальные и национальные представители обладают порой здравым смыслом — во всяком случае меня уверяли, что типичный калифорнийский законник снимет свое предложение, если вы сумеете доказать ему, что дважды два — не три и не пять, независимо от того, сколько избирателей проголосовали за это. Но подлинные законники («инициативные группы») не принимают во внимание подобные «мелочи».
Например, три года назад один «подлинный» экономист обнаружил, что выпускники колледжей зарабатывали в среднем на тридцать процентов больше, чем их сверстники, не обладающие степенями бакалавров. Подобный факт попирал святая святых калифорнийской демократии — самое Калифорнийскую Мечту, — и потому он был предан анафеме и на следующих же выборах были приняты меры: выпускники всех высших учебных заведений в Калифорнии, а равно и все калифорнийские граждане, достигшие восемнадцатилетнего возраста, автоматически получали степень бакалавра.
Восхитительная мера — обладатель степени теперь не имел никаких антидемократических привилегий. На следующих выборах ожидалось снижение возрастного ценза, и сейчас ширилось и крепло движение за распространение этого закона на всех граждан, включая новорожденных.
Глас народа — глас Божий. Лично я не вижу в этом ничего страшного. Это не стоит ни гроша и всем доставляет много радости (за исключением нескольких здравомыслящих людей, которых, впрочем, можно пересчитать по пальцам). Было около трех часов, когда мы с Джорджем шли по южной стороне Национальной площади перед дворцом председателя в поисках главного отделения Единой карты. Джордж говорил, что с моей стороны было бы разумнее зайти к «Королю Бергеру» на предмет маленького перекусона взамен ленча. По его мнению, громадный Бергер, сотворенный из филейных частей и соевого шоколада, являлся единственной калифорнийской данью международной кухне. Незаметно кривясь, я соглашалась с ним…
Человек двадцать мужчин и женщин спускались по огромной дворцовой лестнице. Джордж начал было сворачивать в сторону, чтобы не столкнуться с ними, когда в середине этой толпы я заметила маленького человечка в традиционном головном уборе из орлиных перьев со знакомым по фотографиям лицом и остановила Джорджа. И в тот же самый момент краем глаза я заметила еще кое-что: фигуру человека, выходящего из-за колонны на самом верху лестницы. Дальше я действовала по внезапному импульсу. Отшвырнув в сторону несколько человек из свиты шефа, я опрокинула его на ступеньки и тут же ринулась к колонне.
Я не убила того, кто прятался за ней, — я просто сломала ему руку, в которой он держал пистолет, а потом врезала ему как следует по хребту, когда он попытался бежать. Мне не нужно было так торопиться, как пришлось за день до этого в доме Жанет, и ликвидировав мишень, которую изображал собой шеф (ну, на кой черт он носит этот нелепый головной убор?), я успела подумать, что, если взять убийцу живьем, он может привести к тем, кто стоит за всеми этими идиотскими убийствами. Однако я не успела решить, что мне делать дальше, — двое из столичной полиции уже держали меня за руки. У меня здорово испортилось настроение — я представила, каким презрительным тоном будет разговаривать со мной Босс, когда я признаюсь, что позволила арестовать себя средь бела дня при всем честном народе. Какую-то долю секунды я всерьез подумывала о том, чтобы вырваться и исчезнуть за горизонтом, что было вполне достижимо, поскольку у одного полицейского явно подскочило давление, а второй был пожилым, близоруким человеком в очках с толстыми стеклами…
Слишком поздно. Если я войду в полный разнос, через два квартала я почти наверняка затеряюсь в толпе и оторвусь от них. Но эти дуболомы, стараясь попасть в меня, уложат как минимум с полдюжины случайных прохожих. Непрофессионально! Какого черта дворцовая стража не охраняет как следует своего шефа, а заставляет заниматься этим меня?.. Надо же, какой-то осел за колонной, мать честная! Такого не было со времен убийства Хью Лонга…
Ну, почему я влезла вдруг в это дело и не дала убийце пришить шефа конфедерации в этой его дурацкой шапке? А потому что я натренирована на активную защиту — вот почему. И в драку я вступаю рефлекторно. У меня нет ни малейшего интереса к дракам, я не люблю их, но… Так уж выходит.
Впрочем, долго размышлять о своих рефлексах мне не пришлось, потому что в игру вмешался Джордж. Джордж говорит на британо-канадском английском без акцента (может быть, слишком правильно), но сейчас он бормотал что-то невразумительно по-французски и пытался оторвать двух стражей порядка от моих локтей. Тот, что в очках, пытаясь разобраться с Джорджем, отпустил мою левую руку, и я тут же врезала ему локтем в поддых. Он охнув рухнул на землю. Второй все еще держал мою правую руку, поэтому тремя пальцами левой я достала его в то же место, что и первого. Он, тоже охнув, свалился на своего коллегу и оба, раскрыв рты, стали судорожно ловить ртом воздух.
Все это произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю, то есть: два осла схватили меня под руки, вмешался Джордж и — я свободна. Сколько могло пройти? Две секунды? Как бы там ни было, но убийца со своим пистолетом исчез.
Я уже была готова тоже исчезнуть вместе с Джорджем (пусть даже мне придется тащить его волоком на себе), когда обнаружила, что Джордж уже все за меня решил. Он поставил меня по правую руку от себя и направил прямо на главный дворцовый вход, расположенный за длинным рядом колонн. Когда мы вошли в ротонду, он отпустил мой локоть, тихонько сказав:
— Не беги, дорогая… Тише, тише, вот так. Возьми меня под руку.
Я взяла его под руку. В ротонде было полно народу, но никто не суетился и никак нельзя было сказать, что в нескольких метрах отсюда только что была совершена попытка убийства главного правительственного чиновника страны. Арендованные ларьки в ротонде жили своей напряженной жизнью, особенно те из них, у которых из окошек свешивались разные шмотки и сувениры. Слева от нас молодая женщина продавала лотерейные билеты, вернее, пыталась продавать — в данный момент покупателей не было, и она уткнулась в свой терминал, по которому передавали душещипательную драму.
Джордж затормозил и мы остановились у ее киоска. Не поднимая на нас глаз, она пробормотала:
— Сейчас-сейчас, вот только закончится… Сейчас будет перерыв — и я к вашим услугам. Вы пока осмотритесь, выберите что-нибудь…
Вся ее будка была снаружи увешана гирляндами из лотерейных билетов. Джордж принялся внимательно рассматривать их, и я притворилась, что меня тоже они страшно интересуют. Мы тянули время, пока драма на терминале не сменилась рекламой. Молодая женщина убрала звук и повернулась к нам.
— Спасибо за то, что подождали, — с приятной улыбкой проговорила она. — Я никогда не пропускаю «Скорбящую женщину». Классный сериал, особенно теперь, когда Минди Лу опять забеременела, а дядя Бен так по-дурацки это воспринял. А вы смотрите театральные сериалы, дорогая?
Я призналась, что у меня редко хватает на них времени — слишком много работы.
— Это вы напрасно. Это плохо. Они так много могут дать и в смысле образования и… Ну, вообще. Возьмите хоть Тима — это мой сосед и дружок, — он не смотрит ничегошеньки, кроме спорта. И поэтому у него в голове ни одной извилины, его ничего не колышет. Вот, например, этот переломный момент в жизни Минди Лу… Дядя Бен буквально заел ее, оттого что она не хочет признаться, не хочет сказать, кто это сделал. Так вы думаете, Тима это хоть сколечко волнует? Да ему наплевать. И вот что никак не могут уразуметь и Тим, и дядя Бен, это то, что она просто не может сказать — ведь это случилось на групповике. Да… Вы под каким знаком родились?
Вообще-то мне следовало иметь наготове ответ на такой вопрос, люди часто спрашивают об этом. Но если вы никогда не были рождены, то невольно стараетесь избегать таких вещей и даже не думать о них. Совершенно произвольно я назвала дату:
— Двадцать третьего апреля мой день рождения.
В этот день родился Шекспир, поэтому число и запало мне в голову.
— Ого! У меня как раз есть лотерейный билет для вас! — она пошарила в одной из гирлянд внутри будки, нашла билет и показала мне его номер. — Смотрите! Видите? Ну, разве это не удача, — именно сегодня вы подошли, и у меня как раз есть этот билет, а? — Она открепила билет. — Он стоит всего двадцать бруинов.
Я протянула ей британо-канадский доллар.
— С этого у меня нет сдачи, — покачала она головой.
— Оставьте сдачу себе. На счастье.
Она взяла доллар и протянула мне билет со словами:
— Вы настоящий игрок, дорогуша. Когда выиграете по нему, загляните ко мне, и мы пропустим по рюмочке. Ну, а вы, мистер, нашли, что вам нужно?
— Пока нет, — с улыбкой ответил Джордж. — Я родился в девятый день, девятого месяца, девятого года, девятой декады. Можете подобрать что-нибудь в этом роде?
— Ой-ей-ей! Вот так комбинация! Я, конечно, попробую, но… Впрочем, если не найду, то не стану ничего навязывать. — С этими словами она нырнула в свои гирлянды и принялась перебирать их, все ниже опуская голову, пока совсем не скрылась под прилавком на несколько минут.
Когда ее лицо вновь появилось перед нами, оно так и пылало триумфом, а в руке был зажат лотерейный билет.
— Нашла! — Воскликнула она. — Вы только гляньте сюда, мистер! И скажите мне спасибо!
Мы посмотрели на номер билета: 8 109 999.
— Я просто поражен, — признался Джордж.
— Поражен? Вы богаты. Вот ваши четыре девятки — четыре последних цифры. Сложите остальные — опять девятка. Разделите 81 на девять — снова девятка. Сложите последние четыре — тридцать шесть. Прибавьте к этому девятку, сложенную из первых двух цифр — сорок пять. Из девяти в квадрате, то есть того числа, которое образуют первые две цифры, вычтите сорок пять — опять тридцать шесть, то есть ваши четыре девятки. Что бы вы ни делали с этими цифрами, все равно вернетесь к дате вашего рождения. Чего еще желаете, мистер? Голеньких танцовщиц, а?
— Сколько вы возьмете с меня за него?
— Ну, видите ли, это ведь необычный билет. Любой другой вы, конечно, могли бы приобрести за стандартную цену — двадцать бруинов, но этот… Что если мы сделаем так: вы будете выкладывать передо мной купюры до тех пор пока я не улыбнусь, идет?
— Что ж, не так глупо. Но тогда, если вы не улыбнетесь в тот момент, когда я сочту, что уже пора улыбнуться, я забираю свои деньги и ухожу. Идет?
— Но я могу окликнуть вас и попросить вернуться.
— А вот это уже нет. Раз уж вы не оговариваете четкую цену, я не дам вам возможности шантажировать меня.
— Вы крутой клиент. А что если…
Тут неожиданно все громкоговорители вокруг нас принялись орать «Слава вождю», а потом раздался гимн. Молодая женщина за прилавком махнула нам рукой и, стараясь перекричать грохот литавр, крикнула: «Обождите! Это сейчас кончится!» Из дворца вышла толпа людей, прошла сквозь ротонду и направилась к главному выходу. Я заметила головной убор из орлиных перьев в середине толпы, но на этот раз вождь был так тесно окружен своими телохранителями, что убийце пришлось бы здорово попотеть, вздумай он повторить попытку.
Когда все стихло, продавщица лотерейных билетов сказала:
— Это был малый выход. Интересно, если ему понадобилось сходить за парой носовых платков, почему он не послал кого-нибудь из своих шестерок? Весь этот шум только мешает торговле… Ну, так как, старина, вы решили, сколько вы согласны заплатить за то, чтобы стать богатым?
— Разумеется, — ответил Джордж, выложил на прилавок трехдолларовую бумажку и взглянул на продавщицу.
Секунд двадцать они молча смотрели друг другу прямо в глаза, потом она усмехнулась и сказала:
— Пожалуй, я улыбаюсь. Да. Думаю, что во весь рот. — Она одной рукой взяла деньги Джорджа, а другой протянула ему билет. — Хотя ручаюсь, что могла вытянуть из тебя еще доллар.
— Ну, этого мы никогда уже не узнаем, не так ли, — с улыбкой возразил Джордж.
— Может, еще раз? Удвоим ставки и — либо все, либо ничего, а?
— На техже условиях? — мягко спросил Джордж.
— Слушай парень, ты из меня сделаешь старуху. Ступай себе с Богом, пока я не передумала.
— Где здесь поблизости туалетные комнаты?
— Вниз по коридору и налево. Удачи.
Пока мы шли к туалетным комнатам, Джордж шепотом по-французски сказал мне, что, пока мы торговались в продавщицей, жандармы прошли мимо нас, заглянули в туалеты, вышли, вернулись в ротонду и ушли по главному коридору. Я оборвала его — тоже по-французски, — шепнув, что знаю все, но что все это место напичкано Глазами и Ушами, поэтому поговорим позже.
Я так и не заставила этот дурацкий терминал признать, что дозвониться в империю невозможно. Этот электронный кретин не был запрограммирован на то, чтобы сказать простое «нет», он был запрограммирован на вежливость. А между прочим, было бы хорошим облегчением услышать от него после нескольких бесплодных попыток что-нибудь, вроде: «Кончай насиловать меня, детка, ты же видишь — ничего не выходит».
Потом я постаралась дозвониться до Беллингемского почтового отделения и выяснить, как работает почтовая связь с империей — можно ли черкнуть несколько слов и оплатить их, как обыкновенную посылку, без всяких факсимильных копий, почтограмм и прочей электроники? В ответ мне прочли жизнерадостную лекцию о том, что рождественские послания нужно отправлять заблаговременно. Поскольку Рождество было почти полгода назад, вряд ли я могла расценить это, как своевременное предупреждение.
Я пробилась туда еще раз, и мне выдали целый набор бесполезных кодов.
Я ухитрилась дозвониться в третий раз — в бюро по обслуживанию клиентов, — и услышала: «Все наши помощники, к сожалению, в настоящий момент заняты, благодарю-за-терпеливое-ожидание».
Я не стала терпеливо ожидать. В любом случае мне не нужен ни телефонный разговор, ни тем более письменный. Мне надо доложиться Боссу лично. Для этого мне нужны деньги. Наличные. Оскорбительно-вежливый голос терминала сообщил, что местное отделение Единой карты находится в Беллингемском отделе Транс-Американской корпорации. Я набрала код отдела, и сладкий голосок — не синтетический, а записанный на пленку — проворковал: «Благодарим за звонок в Единую карту. В интересах максимальной прибыли миллионов наших благополучных клиентов все наши отделы в Калифорнийской конфедерации объединены с главным отделом в Сан-Жозе. Для скорейших услуг, пожалуйста, используйте свободный от налогообложения код, отпечатанный на обратной стороне вашей Единой кредитной карты». После этого голосок принялся перечислять лучшие бары Беллингема, а я быстро отключилась.
Моя Единая карта, зарегистрированная в Сент-Луисе, была без этого «свободного» кода — на ней стоял лишь код Имперского Банка в Сент-Луисе. Без особых надежд я попробовала набрать его, и… та же «песенка».
Пока я набиралась ума-разума у компьютера, Джордж читал Олимпийское издание «Лос-Анджелес таймс» и терпеливо ждал, когда мне надоест валять дурака. Наконец я сдалась и спросила:
— Джордж, что там в газете насчет чрезвычайного положения?
— Какого положения?
— А? Ну, хорошо, прости меня, ты был прав, я сдаюсь.
— Фрайди, любимая моя, единственное чрезвычайное положение, о котором упоминает этот листок, связано, как они пишут, с возрастанием опасности «руссико диверсико». Также планируется демонстрация с пикетами против «Доу кемикл», а во всем остальном — тишь и благодать. Словом, на западном фронте без перемен.
Я наморщила лоб, чтобы получше собраться с мыслями.
— Джордж, я плохо разбираюсь в калифорнийской политике…
— Дорогая моя, никто не разбирается хорошо в калифорнийской политике, включая и калифорнийских политиканов.
— …Но я помню, в новостях были сведения о, как минимум, дюжине политических убийств в Калифорнийской конфедерации… Что же это все — фальшивка? — Я прикинула время, учитывая разные временные пояса… Прошло около тридцати пяти часов.
— Я нашел тут некрологи, посвященные некоторым выдающимся дамам и джентльменам, чьи имена упоминались в новостях той ночью, но… О них не сказано, как об убитых. Один скончался после «продолжительной болезни», другой — в результате «неосторожного обращения с огнестрельным оружием», третий — при «необъяснимой катастрофе частного гравилета», и генеральный прокурор приказал начать расследование. Правда, я помню, тогда объявляли, что сама генеральный прокурор — убита…
— Джордж, что происходит?
— Не знаю. Но думаю, что выяснять сейчас не стоит. Это может быть довольно опасно.
— Но… Я не собираюсь ничего выяснять, а ведь не политик и никогда в эти игры не играла. Я хочу лишь как можно скорее попасть в империю. Но для этого, что бы там ни писала «Лос-Анджелес таймс», мне нужны наличные — ведь граница закрыта. А мне подумать тошно, что придется разорять Жанет и пользоваться ее визовой картой. Может, я могу использовать свою собственную, но для этого мне надо добраться до Сан-Жозе и там попытать счастья — у них теперь такая система, понимаешь? Ты поедешь со мной в Сан-Жозе? Или вернешься к Жану и Жанет?
— Моя прекрасная леди, все, чем я располагаю, в твоем распоряжении, но… Укажи мне путь в Сан-Жозе, и я буду тебе весьма благодарен. Слушай, ну почему ты из кожи лезешь вон, лишь бы не брать меня с собой в империю? Разве не может так случиться, что твоему шефу пригодятся мои способности? Я ведь не могу вернуться в Манитобу, и мы оба знаем почему.
— Джордж… Я не лезу из кожи, просто граница с империей закрыта! Поэтому, может быть, мне придется вломиться туда, как Дракуле. Это опасно, но я обучена таким вещам, только… Я должна это делать одна, понимаешь? Ты ведь профессионал и все знаешь… Кроме того, хоть мы и не в курсе, что происходит в самой империи, судя по новостям, сейчас везде круто. И вполне возможно, что по прибытии туда мне придется действовать очень быстро… чтобы остаться в живых. Я и этому обучена.
— Ну да, и потом ты ведь — супер, а я… Да, я понимаю.
— Джордж, родной, я не хотела тебя задеть. Слушай, как только я улажу свои дела, я сразу позвоню тебе! Сюда, или домой, или куда ты скажешь. И я тогда уже буду знать, опасно ли переходить границу… — (Джордж попросит у Босса работу? Невозможно! Или?.. Что если у Босса есть нужда в опытном генном инженере? В сущности, когда дошло до дела, оказалось, что я ничего не знаю про Босса и про его интересы, кроме того маленького «кусочка», где работаю сама). — Ты серьезно хочешь попросить работу у моего Босса? Так что же мне сказать ему?
Джордж едва заметно усмехнулся — этой усмешкой он пользовался, когда хотел скрыть свои мысли, точь-в-точь как я «натягивала» на себя лицо, похожее на мое изображение в паспорте.
— Откуда мне знать? — сказал он. — Я знаю о твоем шефе лишь то, что ты упорно не хочешь говорить о нем и что он может позволить себе пользоваться такой, как ты, в качестве, м-мм, посланника. Но, Фрайди, я могу вычислить не хуже, а может, и лучше тебя, сколько вложено в твое создание, воспитание и подготовку… Да, еще — сколько твоему шефу пришлось заплатить, чтобы выкупить тебя…
— Меня не надо было выкупать. Я — свободная личность!
— Тогда это стоило еще дороже, и это влечет за собой другие догадки, но… Не обращай внимания, дорогая, я больше не буду гадать. Ты попросила, серьезно ли я, — что ж, человеку всегда интересно, что там, за горизонтом. Я напишу тебе свой послужной список и, если что-то в нем заинтересует твоего шефа, он наверняка даст мне знать. Теперь насчет денег: тебе не удастся разорить Жанет, потому что деньги для нее ничего не значат. И еще потому, что лично я с удовольствием снабжу тебя наличными в любом количестве. Да-да, я уже выяснил, что мои кредитные карточки, несмотря на все политические проблемы, пользуются здесь большим почетом. За наш полуночный завтрак я заплатил по Квебекской кредитке, за номер в отеле — «Америкэн экспресс», а за утренний перекусон — «Мэйпл Лиф». Таким образом, у меня три действующие карты, и все они соответствуют моему удостоверению личности, так что, — он ухмыльнулся, — сделай милость, разори меня, милая.
— Но я не хочу разорять тебя, точно так же как не хочу разорять и Жанет. Слушай… Давай попробуем мою карточку в Сан-Жозе, и, если не сработает, я… я с удовольствием одолжу у тебя наличные. И верну, как только окажусь на своей территории. (А может, Джордж согласится воспользоваться для меня кредиткой лейтенанта Дикея? Женщине ведь дьявольски трудно получить наличные по кредитке мужчины. Одно дело сунуть кредитку в автомат, когда платишь за какую-нибудь покупку, и совсем другое — получать наличные).
— Ну что ты все время твердишь: «Одолжу, одолжу…»? Ведь это я — твой вечный должник.
Я решила изобразить дурочку и спросила:
— Ты действительно считаешь, что должен мне? За эту ночь?
— Конечно. Было неплохо. Ты вполне нормальна.
— Что-о-о?.. — я чуть не задохнулась.
— Ты хотела бы, чтобы я сказал «плохо»? — без тени улыбки, глядя на меня в упор, спросил он. — Или, что ты ненормальна?
— Джордж, — сказала я, когда ко мне вернулось дыхание, — раздевайся. Все снимай. Сейчас я затащу тебя в постель и буду убивать. Медленно… Очень медленно. А в конце я тебя задушу и сломаю хребет в трех местах. «Плохо», «неплохо»… Раздевайся, дрянь!
Он улыбнулся и потянулся к молнии на брюках.
— Ладно, прекрати, — прервала я его движение. — Лучше поцелуй меня, и поехали в Сан-Жозе. «Неплохо», — я фыркнула, — это со мной-то?!
Поездка из Беллингема в Сан-Жозе занимает примерно столько же времени, сколько из Виннипега в Ванкувер, но на этот раз нам достались сидячие места. Мы вынырнули на поверхность в 14:15, и я с любопытством стала озираться по сторонам — мне никогда раньше не доводилось бывать в столице конфедерации.
Первое, что бросилось в глаза, это множество гравилетов в воздухе, которые снуют, как огромные мухи, — в большинстве своем такси. Я не знаю второго такого города, где разрешалось бы до такой степени заполнять воздушное пространство. На улицах было полно конных экипажей, вдоль каждой тянулись огороженные тротуары для пешеходов, и тем не менее от самоходных колясок было не продохнуть — как от велосипедов в Кантоне.
Второе, что привлекло мое внимание, это сам духСан-Жозе. Это не город. Теперь я поняла смысл классической фразы: «Тысячи деревушек, съехавшихся вместе в поисках города».
Кажется, у Сан-Жозе нет других занятий, кроме политики. Но Калифорния вообще отдается политике больше, чем все остальные страны вместе взятые, — здесь полнейшая, безо всяких ограничений и поправок демократия. Конечно, демократию можно встретить повсюду — слабенькой ее формой пользуется даже Новая Зеландия. Но только в Калифорнии найдете вы демократию в ее чистейшем и неразбавленном виде. Любой гражданин здесь начинает голосовать, как только его (ее) рост позволяет ему (ей) дотянуться до кнопки регистрации, а голоса принимаются регистраторами, даже если голосующему недавно было выдано свидетельство о смерти.
Я не понимала этого до тех пор, пока не прочла в колонке новостей, что на Сосновом кладбище в Приходе было организовано три избирательных участка и голосование шло полным ходом с помощью доверенностей, выписанных умершими на своих родственников. («О, Смерть, не будь горда!»)
Лично я столкнулась с демократией, уже будучи взрослой женщиной, и в умеренных дозах и разумных пределах она кажется мне вполне нормальным делом. Скажем, британские канадцы пользуются демократией в слегка разбавленном виде и прекрасно себя чувствуют. Но лишь в Калифорнии демократией упиваются круглые сутки. Здесь, кажется, дня не проходит, чтобы где-то не проводились какие-нибудь выборы, и, как мне говорили, каждый избирательный участок не живет без выборов и месяца.
Думаю, они могут себе это позволить. У них везде чудесный климат — от Британской Канады и до Мексиканского королевства — и богатейшая земля на всей планете. Второе любимое занятие калифорнийцев (секс) в его простых формах почти ничего не стоит — как марихуана, оно доступно всем и везде. Это оставляет уйму времени и сил для первого любимого занятия — политики-политики-политики.
Они избирают всехи каждого — от регистратора на избирательном участке и до председателя конфедерации (шефа). И почти так же быстро они их всех отзывают и переизбирают. Например, шеф избирается сроком на шесть лет, но из последних девяти шефов лишь двое отбыли полный срок, а все остальные были отозваны, кроме одного, которого линчевали. Во многих случаях чиновника не успевают привести к присяге, когда появляется первая петиция о его отзыве.
Однако калифорнийцы не ограничиваются выборами, перевыборами, отзывами и (иногда) линчеванием своих представителей власти, они еще обожают принимать законы. На каждых выборах баллотируется гораздо больше законов, чем кандидатов. Провинциальные и национальные представители обладают порой здравым смыслом — во всяком случае меня уверяли, что типичный калифорнийский законник снимет свое предложение, если вы сумеете доказать ему, что дважды два — не три и не пять, независимо от того, сколько избирателей проголосовали за это. Но подлинные законники («инициативные группы») не принимают во внимание подобные «мелочи».
Например, три года назад один «подлинный» экономист обнаружил, что выпускники колледжей зарабатывали в среднем на тридцать процентов больше, чем их сверстники, не обладающие степенями бакалавров. Подобный факт попирал святая святых калифорнийской демократии — самое Калифорнийскую Мечту, — и потому он был предан анафеме и на следующих же выборах были приняты меры: выпускники всех высших учебных заведений в Калифорнии, а равно и все калифорнийские граждане, достигшие восемнадцатилетнего возраста, автоматически получали степень бакалавра.
Восхитительная мера — обладатель степени теперь не имел никаких антидемократических привилегий. На следующих выборах ожидалось снижение возрастного ценза, и сейчас ширилось и крепло движение за распространение этого закона на всех граждан, включая новорожденных.
Глас народа — глас Божий. Лично я не вижу в этом ничего страшного. Это не стоит ни гроша и всем доставляет много радости (за исключением нескольких здравомыслящих людей, которых, впрочем, можно пересчитать по пальцам). Было около трех часов, когда мы с Джорджем шли по южной стороне Национальной площади перед дворцом председателя в поисках главного отделения Единой карты. Джордж говорил, что с моей стороны было бы разумнее зайти к «Королю Бергеру» на предмет маленького перекусона взамен ленча. По его мнению, громадный Бергер, сотворенный из филейных частей и соевого шоколада, являлся единственной калифорнийской данью международной кухне. Незаметно кривясь, я соглашалась с ним…
Человек двадцать мужчин и женщин спускались по огромной дворцовой лестнице. Джордж начал было сворачивать в сторону, чтобы не столкнуться с ними, когда в середине этой толпы я заметила маленького человечка в традиционном головном уборе из орлиных перьев со знакомым по фотографиям лицом и остановила Джорджа. И в тот же самый момент краем глаза я заметила еще кое-что: фигуру человека, выходящего из-за колонны на самом верху лестницы. Дальше я действовала по внезапному импульсу. Отшвырнув в сторону несколько человек из свиты шефа, я опрокинула его на ступеньки и тут же ринулась к колонне.
Я не убила того, кто прятался за ней, — я просто сломала ему руку, в которой он держал пистолет, а потом врезала ему как следует по хребту, когда он попытался бежать. Мне не нужно было так торопиться, как пришлось за день до этого в доме Жанет, и ликвидировав мишень, которую изображал собой шеф (ну, на кой черт он носит этот нелепый головной убор?), я успела подумать, что, если взять убийцу живьем, он может привести к тем, кто стоит за всеми этими идиотскими убийствами. Однако я не успела решить, что мне делать дальше, — двое из столичной полиции уже держали меня за руки. У меня здорово испортилось настроение — я представила, каким презрительным тоном будет разговаривать со мной Босс, когда я признаюсь, что позволила арестовать себя средь бела дня при всем честном народе. Какую-то долю секунды я всерьез подумывала о том, чтобы вырваться и исчезнуть за горизонтом, что было вполне достижимо, поскольку у одного полицейского явно подскочило давление, а второй был пожилым, близоруким человеком в очках с толстыми стеклами…
Слишком поздно. Если я войду в полный разнос, через два квартала я почти наверняка затеряюсь в толпе и оторвусь от них. Но эти дуболомы, стараясь попасть в меня, уложат как минимум с полдюжины случайных прохожих. Непрофессионально! Какого черта дворцовая стража не охраняет как следует своего шефа, а заставляет заниматься этим меня?.. Надо же, какой-то осел за колонной, мать честная! Такого не было со времен убийства Хью Лонга…
Ну, почему я влезла вдруг в это дело и не дала убийце пришить шефа конфедерации в этой его дурацкой шапке? А потому что я натренирована на активную защиту — вот почему. И в драку я вступаю рефлекторно. У меня нет ни малейшего интереса к дракам, я не люблю их, но… Так уж выходит.
Впрочем, долго размышлять о своих рефлексах мне не пришлось, потому что в игру вмешался Джордж. Джордж говорит на британо-канадском английском без акцента (может быть, слишком правильно), но сейчас он бормотал что-то невразумительно по-французски и пытался оторвать двух стражей порядка от моих локтей. Тот, что в очках, пытаясь разобраться с Джорджем, отпустил мою левую руку, и я тут же врезала ему локтем в поддых. Он охнув рухнул на землю. Второй все еще держал мою правую руку, поэтому тремя пальцами левой я достала его в то же место, что и первого. Он, тоже охнув, свалился на своего коллегу и оба, раскрыв рты, стали судорожно ловить ртом воздух.
Все это произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю, то есть: два осла схватили меня под руки, вмешался Джордж и — я свободна. Сколько могло пройти? Две секунды? Как бы там ни было, но убийца со своим пистолетом исчез.
Я уже была готова тоже исчезнуть вместе с Джорджем (пусть даже мне придется тащить его волоком на себе), когда обнаружила, что Джордж уже все за меня решил. Он поставил меня по правую руку от себя и направил прямо на главный дворцовый вход, расположенный за длинным рядом колонн. Когда мы вошли в ротонду, он отпустил мой локоть, тихонько сказав:
— Не беги, дорогая… Тише, тише, вот так. Возьми меня под руку.
Я взяла его под руку. В ротонде было полно народу, но никто не суетился и никак нельзя было сказать, что в нескольких метрах отсюда только что была совершена попытка убийства главного правительственного чиновника страны. Арендованные ларьки в ротонде жили своей напряженной жизнью, особенно те из них, у которых из окошек свешивались разные шмотки и сувениры. Слева от нас молодая женщина продавала лотерейные билеты, вернее, пыталась продавать — в данный момент покупателей не было, и она уткнулась в свой терминал, по которому передавали душещипательную драму.
Джордж затормозил и мы остановились у ее киоска. Не поднимая на нас глаз, она пробормотала:
— Сейчас-сейчас, вот только закончится… Сейчас будет перерыв — и я к вашим услугам. Вы пока осмотритесь, выберите что-нибудь…
Вся ее будка была снаружи увешана гирляндами из лотерейных билетов. Джордж принялся внимательно рассматривать их, и я притворилась, что меня тоже они страшно интересуют. Мы тянули время, пока драма на терминале не сменилась рекламой. Молодая женщина убрала звук и повернулась к нам.
— Спасибо за то, что подождали, — с приятной улыбкой проговорила она. — Я никогда не пропускаю «Скорбящую женщину». Классный сериал, особенно теперь, когда Минди Лу опять забеременела, а дядя Бен так по-дурацки это воспринял. А вы смотрите театральные сериалы, дорогая?
Я призналась, что у меня редко хватает на них времени — слишком много работы.
— Это вы напрасно. Это плохо. Они так много могут дать и в смысле образования и… Ну, вообще. Возьмите хоть Тима — это мой сосед и дружок, — он не смотрит ничегошеньки, кроме спорта. И поэтому у него в голове ни одной извилины, его ничего не колышет. Вот, например, этот переломный момент в жизни Минди Лу… Дядя Бен буквально заел ее, оттого что она не хочет признаться, не хочет сказать, кто это сделал. Так вы думаете, Тима это хоть сколечко волнует? Да ему наплевать. И вот что никак не могут уразуметь и Тим, и дядя Бен, это то, что она просто не может сказать — ведь это случилось на групповике. Да… Вы под каким знаком родились?
Вообще-то мне следовало иметь наготове ответ на такой вопрос, люди часто спрашивают об этом. Но если вы никогда не были рождены, то невольно стараетесь избегать таких вещей и даже не думать о них. Совершенно произвольно я назвала дату:
— Двадцать третьего апреля мой день рождения.
В этот день родился Шекспир, поэтому число и запало мне в голову.
— Ого! У меня как раз есть лотерейный билет для вас! — она пошарила в одной из гирлянд внутри будки, нашла билет и показала мне его номер. — Смотрите! Видите? Ну, разве это не удача, — именно сегодня вы подошли, и у меня как раз есть этот билет, а? — Она открепила билет. — Он стоит всего двадцать бруинов.
Я протянула ей британо-канадский доллар.
— С этого у меня нет сдачи, — покачала она головой.
— Оставьте сдачу себе. На счастье.
Она взяла доллар и протянула мне билет со словами:
— Вы настоящий игрок, дорогуша. Когда выиграете по нему, загляните ко мне, и мы пропустим по рюмочке. Ну, а вы, мистер, нашли, что вам нужно?
— Пока нет, — с улыбкой ответил Джордж. — Я родился в девятый день, девятого месяца, девятого года, девятой декады. Можете подобрать что-нибудь в этом роде?
— Ой-ей-ей! Вот так комбинация! Я, конечно, попробую, но… Впрочем, если не найду, то не стану ничего навязывать. — С этими словами она нырнула в свои гирлянды и принялась перебирать их, все ниже опуская голову, пока совсем не скрылась под прилавком на несколько минут.
Когда ее лицо вновь появилось перед нами, оно так и пылало триумфом, а в руке был зажат лотерейный билет.
— Нашла! — Воскликнула она. — Вы только гляньте сюда, мистер! И скажите мне спасибо!
Мы посмотрели на номер билета: 8 109 999.
— Я просто поражен, — признался Джордж.
— Поражен? Вы богаты. Вот ваши четыре девятки — четыре последних цифры. Сложите остальные — опять девятка. Разделите 81 на девять — снова девятка. Сложите последние четыре — тридцать шесть. Прибавьте к этому девятку, сложенную из первых двух цифр — сорок пять. Из девяти в квадрате, то есть того числа, которое образуют первые две цифры, вычтите сорок пять — опять тридцать шесть, то есть ваши четыре девятки. Что бы вы ни делали с этими цифрами, все равно вернетесь к дате вашего рождения. Чего еще желаете, мистер? Голеньких танцовщиц, а?
— Сколько вы возьмете с меня за него?
— Ну, видите ли, это ведь необычный билет. Любой другой вы, конечно, могли бы приобрести за стандартную цену — двадцать бруинов, но этот… Что если мы сделаем так: вы будете выкладывать передо мной купюры до тех пор пока я не улыбнусь, идет?
— Что ж, не так глупо. Но тогда, если вы не улыбнетесь в тот момент, когда я сочту, что уже пора улыбнуться, я забираю свои деньги и ухожу. Идет?
— Но я могу окликнуть вас и попросить вернуться.
— А вот это уже нет. Раз уж вы не оговариваете четкую цену, я не дам вам возможности шантажировать меня.
— Вы крутой клиент. А что если…
Тут неожиданно все громкоговорители вокруг нас принялись орать «Слава вождю», а потом раздался гимн. Молодая женщина за прилавком махнула нам рукой и, стараясь перекричать грохот литавр, крикнула: «Обождите! Это сейчас кончится!» Из дворца вышла толпа людей, прошла сквозь ротонду и направилась к главному выходу. Я заметила головной убор из орлиных перьев в середине толпы, но на этот раз вождь был так тесно окружен своими телохранителями, что убийце пришлось бы здорово попотеть, вздумай он повторить попытку.
Когда все стихло, продавщица лотерейных билетов сказала:
— Это был малый выход. Интересно, если ему понадобилось сходить за парой носовых платков, почему он не послал кого-нибудь из своих шестерок? Весь этот шум только мешает торговле… Ну, так как, старина, вы решили, сколько вы согласны заплатить за то, чтобы стать богатым?
— Разумеется, — ответил Джордж, выложил на прилавок трехдолларовую бумажку и взглянул на продавщицу.
Секунд двадцать они молча смотрели друг другу прямо в глаза, потом она усмехнулась и сказала:
— Пожалуй, я улыбаюсь. Да. Думаю, что во весь рот. — Она одной рукой взяла деньги Джорджа, а другой протянула ему билет. — Хотя ручаюсь, что могла вытянуть из тебя еще доллар.
— Ну, этого мы никогда уже не узнаем, не так ли, — с улыбкой возразил Джордж.
— Может, еще раз? Удвоим ставки и — либо все, либо ничего, а?
— На техже условиях? — мягко спросил Джордж.
— Слушай парень, ты из меня сделаешь старуху. Ступай себе с Богом, пока я не передумала.
— Где здесь поблизости туалетные комнаты?
— Вниз по коридору и налево. Удачи.
Пока мы шли к туалетным комнатам, Джордж шепотом по-французски сказал мне, что, пока мы торговались в продавщицей, жандармы прошли мимо нас, заглянули в туалеты, вышли, вернулись в ротонду и ушли по главному коридору. Я оборвала его — тоже по-французски, — шепнув, что знаю все, но что все это место напичкано Глазами и Ушами, поэтому поговорим позже.