Страница:
– А вы знаете кого-нибудь из его друзей?
Я подошла к опасной черте.
– Он просто позвонил мне вчера вечером и сказал, что ему нужно где-то переночевать.
– Как он узнал ваш телефон?
– Я еще в Лондоне дала ему номер.
– Он тогда не говорил, у кого собирается остановиться?
Тербер пристально смотрела на меня. Мне сделалось не по себе.
– Как вы думаете, сегодня вечером он вернется к вам?
– Лекс – человек непредсказуемый. Может, вернется, а, может, и нет. Как только я его увижу, попрошу его связаться с вами.
– Непременно. А где он спал этой ночью?
В ее вопросе не было и следа досужего любопытства.
– В гостиной на диване.
– Квартира большая?
– Не очень. Большая гостиная, совмещенная с кухней, спальня и ванная.
– Если бы вы ночью захотели выйти из квартиры, он заметил бы? – спросил Фрэнк.
– Ну, возможно, он услышал бы, как хлопнула входная дверь. Там очень шумные замки. Впрочем, диван находится в алькове, так что Лекс вполне мог ничего не заметить. Кстати, а речь идет именно о ночи? – задала я встречный вопрос. – Когда убили Дона?
Глаза Тербер превратились в щелочки.
– Вы весь вечер провели с этим человеком? – отрывисто спросила она.
– Мы встретились около семи и весь вечер не расставались.
– Тогда зачем вам знать?
Я развела руками.
– Просто любопытно. Все, что вы скажете.
Краем глаза я заметила, как Фрэнк быстро взглянул на Тербер. Ясно, что в их танго ведет она.
– Мы ищем того же самого преступника, если вас это интересует, – сухо ответила Тербер. – Второй человек задушен такой же удавкой, что и Кейт Джейкобсон. Насколько мы можем судить.
– Не так-то легко застать Дона врасплох, – заметила я. – При его-то габаритах. Он был пьян?
– А то вы не знаете, – почти дружески усмехнулась Тербер. – Ведь наверняка почуяли запах бурбона, когда открывали мешок.
– Верно.
Интересно, какую игру она ведет?
– Возможно, не только алкоголь, – продолжала Тербер. – Мы еще не получили результаты экспертизы. Но я почти уверена, что в бурбон что-то подмешали.
– Дон любил пиво, – сказала я, вспомнив пивную кружку рядом с креслом. – Наверное, ему предложили кое-что получше. Я знаю, что он задерживался в галерее допоздна. Творил свою живопись.
– Ага, и натворил он немало, говорят. – Тербер в упор взглянула на меня. – Нам нужно побеседовать с этим Лексом Томпсоном. Если все, что вы говорите, правда, то у вас есть алиби. Верно?
– Верно.
– Еще есть швейцар, – вставил Фрэнк.
– Только не это, – уныло пробормотала я. – Вы же не собираетесь снова расспрашивать его?
– Боюсь, придется, – подтвердил Фрэнк тоном кондуктора автобуса, который сообщает пассажирам, что машина сломалась.
Тербер расстегнула куртку и сунула руку во внутренний карман. Тускло блеснул пистолет.
– Вот, пожалуйста, – она протянула мне визитку с именем и многочисленными номерами телефонов. – Пусть ваш приятель позвонит как можно быстрее. Это в ваших интересах, равно как и в его.
– Понимаю… Передам, как только объявится.
– Непременно, – протянул Фрэнк, – непременно скажите.
По непроницаемому лицу Тербер мелькнуло подобие улыбки.
– Это «глок». С керамическими пулями. – Она похлопала по пистолету. Только теперь я сообразила, что последнюю минуту пялюсь на оружие. – Калибр девять миллиметров. Наверняка у ваших копов вы таких не видели, да?
– Они там вообще оружие при себе не носят, – встрял Фрэнк.
– Господи! – Узкие глаза Тербер округлились, словно я приехала из страны, где цивилизация только-только изобрела колесо. – Неужели правда? – Впервые в ее голосе слышалось настоящее чувство.
– Да, мэм, – вырвалось у меня.
По лицу Тербер снова скользнула мимолетная улыбка. Никто не пугал меня так, как эта женщина. И дело вовсе не в пистолете. Дело в этой странной улыбке.
Прежде, чем я убралась восвояси, пришлось еще несколько раз повторить свой рассказ. В Британии мне доводилось подвергаться допросу, но тамошняя процедура не имеет ничего общего с Тербер и Фрэнком. Возможно, все дело в том, что допрашивают здесь прямо в общем зале переполненного полицейского участка – вокруг снуют люди, гудят компьютеры, трещат допотопные принтеры. А потому наша беседа выглядела почти неофициальной. Когда один особенно шумный подозреваемый начал орать во все горло, мы обменялись взглядами, означавшими «достал», и, словно заговорщики, сели теснее – чтобы слышать друг друга. В Англии мы, скорее всего, сидели бы в маленькой комнатке для допросов, над головой светила бы одинокая яркая лампа, а на пластиковом столе лежал магнитофон, фиксируя косноязычное бормотание подозреваемых.
Но самое главное заключалось в том, что Тербер и Фрэнк превосходно знали свою работу. Мне никогда не приходилось так за собой следить. Может, я насмотрелась полицейских сериалов, но у меня возникло чувство, будто эта парочка действительно все знает наперед. Они выглядели больше уставшими от жизни, чем А. Э. Хаусман[28] в плохой день. Или, если брать современные аналогии, то они напоминали мизантропических «Портисхэд», вышедшим на подмену жизнерадостным панкам из «Джой Дивижн».
Полицейский участок буквально кишел людьми. Многие осторожно несли в руках пластмассовые стаканчики с ржавым кипятком. По части кофе у американцев очень странные вкусы. Они пьют либо разведенную в воде ржавчину, постоявшую по соседству с кофейным автоматом, либо отправляются в элитарные кофейни, где за бешеные деньги прихлебывают все ту же коричневую бурду. По-моему, для получения этой загадочной жидкости требуется приблизительно одно кофейное зерно, три литра соевого соуса и небольшой ядерный реактор.
Я протиснулась мимо группы полицейских – пистолеты теперь бросались в глаза, куда бы я ни посмотрела – и наконец добралась до выхода. Фрэнк, сопровождавший меня, открыл стеклянную дверь и жестом предложил мне проходить.
– Я с вами еще свяжусь, – сухо сказал он, и плотно закрыл дверь. На скамейке у стены сидели Барбара Билдер и Джон Толбой.
При моем появлении они вскочили.
– Сэм! – воскликнула Барбара, обнимая меня.
Мои сбитые с толку инстинкты требовали оттолкнуть лицемерку, но я сумела вырваться из объятий без скандала. От Барбары пахло духами, легкими и воздушными, как только что накрахмаленное белье. Этот запах не соответствовал ее наряду женщины из затерянного тибетского племени.
– С вами все в порядке? – повторяла Барбара. – Бедняжка, вы, наверное, пережили такое потрясение.
– Безусловно! А еще, наверное, умирает с голода, – добавил Джон.
Его слова показались мне загадочными и даже оскорбительными. До меня не сразу дошло, что Джон сам хочет есть.
– Почему бы вам не перекусить у нас? – предложила Барбара. – Мы вас ждали. Кэрол сказала, что вы остановились в Верхнем Вест-Сайде.
– Да, – беспомощно ответила я.
– Ну и отлично! – обрадовалась Барбара. – Мы живем неподалеку, так что после ужина вы быстро доберетесь до дома.
Похоже, они все спланировали заранее. Впрочем, ничего другого я от Барбары и не ждала. Супруги Билдер (формально их следовало называть супругами Толбой, но язык не поворачивался) жили в роскошном доме на тихой улице между Бродвеем и Амстердам-авеню. По одну сторону улицы росли деревья, а по другую выстроились дома с длинными каменными лестницами, ведущими к парадному входу. Несмотря на внешнюю элегантность дома, в вестибюле воняло тушеной капустой, ковровые дорожки на лестницах вытерлись, а некоторые почтовые ящики висели криво. Убранство напоминало запущенные меблирашки в Южном Кенсингтоне. Пока Барбара не открыла дверь квартиры, я никак не могла решить, призвана ли такая обветшавшая изысканность ввести в заблуждение грабителей, или дом действительно в запустении.
Оказалось, что первое. На отделку ушло, наверное, целое состояние. Мешковатые юбки Барбары и потертый вельветовый пиджак Джона наводили на мысль, что они живут в уютной квартирке, обставленной старомодной мебелью. Но в их жилище царил изящный и дорогой минимализм. Полированные деревянные полы; белые стены, картины; стеклянные журнальные столики; стулья из кожаных полосок на хромированном каркасе.
Барбара прошла прямо в крохотную кухоньку и начала шуровать в ящиках. Только тут я осознала, что действительно проголодалась. Ничего удивительного – после дармового супа я ничего не ела.
– Чего вам хочется, Сэм? – радушно спросила Барбара.
– Только не стоит затевать возню, – всполошилась я.
– Нет, правда, чего бы вам хотелось? Вы только скажите.
Барбара походила скорее на домохозяйку из комедийного сериала пятидесятых, чем на всемирно известную художницу. Меня так и подмывало заказать омара под сырным соусом, а впридачу картофель фри и тройной шоколадный мусс. А потом закатить скандал, когда мне скажут, что этого нет в меню.
– Ну… – начала я, трусливо отказавшись от омара.
– Китайская, итальянская, мексиканская, тайская, вьетнамская, эфиопская, японская…
Барбара вышла из кухни с пачкой ресторанных меню.
– Как насчет китайской? Китайскую ведь все любят?
– Спасибо, замечательно, – с облегчением ответила я.
– В Нью-Йорке никто сам не готовит, – пояснил Джон. – Здесь так хорошо налажена доставка на дом, что не стоит возиться с готовкой.
– В самый раз для меня городишко.
– Мы очень любим Нью-Йорк, не так ли, милая? – Джон ласково улыбнулся жене.
– Конечно, – нежно ответила она. – Джон, может, ты нальешь Сэм вина и покажешь ей квартиру, пока я заказываю еду?
Экскурсия по квартире на самом деле означала экскурсию по творчеству Барбары. Других картин на стенах не было. Я двигала челюстью, шевелила языком, извлекая глубокомысленные звуки, пока Джон разглагольствовал о том, как хорошо уходят творения его ненаглядной и какие преданные у нее поклонники. Я так и ждала, что он вот-вот похвастается, что имя Барбары Билдер зарегистрировано как товарный знак.
– У моей Барби получается все лучше и лучше, – довольно сказал он. – Упорная, как скала.
Эта влюбленная восторженность начала меня утомлять. Воспользовавшись тем, что мы перешли в кабинет, где Барбара не могла нас слышать, я решила остудить любовный пыл Джона ушатом холодной воды.
– Я уже встречалась с Ким. Спасибо за телефонный номер. Она чудесно выглядит.
Джон испуганно посмотрел на меня.
– Правда? Это хорошо. В смысле, я ее не видел… мы не виделись уже давно. Наверное, Ким очень занята.
Он скорчил гримасу, мотнул головой в сторону двери и прошептал:
– Ох, Сэм, мне так нелегко приходится! Тяжкое дело. Барбара, конечно, любит Ким. Но все же… Знаешь, женщины бывают такими… Трудными.
– А я не знала, что в нынешней Америке позволено так рассуждать о женщинах, Джон, – любезно ответила я. – Наверняка есть служба, куда можно пожаловаться на нераскаявшихся апологетов мужского шовинизма.
Джона обмяк в замешательстве. И взглянула Сэм на труды свои и увидела, что это хорошо.
– А что случилось, когда Ким прилетела в Штаты? – спросила я, нанося удар с тыла. – Вы помогли ей с художественной школой?
– Знаешь, туда не протолкнуться, – проблеял Джон. – Так много молодых художников пытаются пробиться…
Барбара просунула голову в дверь.
– Ужин в пути, – поведала она. – Что вы там говорили о молодых художниках?
– Что им очень трудно , – беспомощно сказал Джон, цепляясь за это слово, как за спасательный пояс. – Молодые художники… начинающие…
– О боже, ну конечно! Уж мне-то можешь не рассказывать… Почему бы нам не вернуться в гостиную? Сэм, вы должны рассказать нам, как вам здесь. Вы впервые в Нью-Йорке?
– Да, – ответила я, усаживаясь в кресло. – Хотя мне казалось, что уровень убийств упал. Вот и верь после этого газетам.
На мгновение повисла тишина. Затем Барбара кивнула Джону, и по этой молчаливой команде он сложил свое долговязое тело в другое кресло, словно схлопнул складную линейку. Барбара опустилась в шезлонг напротив, старательно расправив складки на юбке. И я снова ощутила загадочный магнетизм, исходивший от этой невзрачной женщины. Барбара очень удачно выбрала место – сразу стала главным действующим лицом в комнате, как опытная актриса становится центром мизансцены.
– Ох, я почти и забыла об этом ужасе… Это же безумие! Это же безумие, милый? – Джон мрачно кивнул. – Ужасно, что все это случилось как раз в ваш приезд. Впрочем, Нью-Йорк в последнее время действительно стал безопаснее.
– Но не для работников галереи «Бергман Ла Туш», – заметила я. – И художников, выставляющихся там.
Последовала еще одна неловкая пауза.
– Я так рада, что реставратор сумела отчистить картины, – нарушила я молчание. – Дон сказал, что они совсем как новенькие.
Ой… Похоже, я помянула Дона. Барбара вздрогнула. Джон храбро бросился на амбразуру:
– Увы, не совсем, но почти.
– Сэм, расскажите о своей работе, – улыбнулась Барбара. – Мы в вашем возрасте не становились знаменитыми в одночасье. Что ж, ныне рекламные кампании все ускорили. Но лучше следить за тем, чтобы карьера развивалась постепенно. Слишком легко оказаться калифом на час.
– Ну, я вряд ли стала знаменитой. Эта выставка – моя первая крупная удача.
– И тут происходит такое! Как некстати все эти убийства! – посетовала Барбара. – И так изуродовать мою выставку… Хотелось бы думать, что полиция поймает негодяя. Наверное, кто-то очень мне завидовал, вы не находите? Или преследовал корыстные цели? – Барбара послала мне долгий взгляд, значения которого я не поняла.
– Это ведь случилось в ту самую ночь, когда вы приехали? Какое ужасное совпадение!
Несколько минут она ужасалась на все лады. Я поймала себя на том, что не свожу с нее глаз. Чары разрушил звонок. Барбара кивнула Джону, он тут же вскочил и кинулся открывать дверь посыльному. От меня не укрылось, что Барбара проследила за тем, чтобы Джон не слишком расщедрился на чаевые. Наблюдение это я сделала мимоходом. Поскольку в голове моей крутилась совсем другая мысль, и чем больше я ее мусолила, тем правдоподобней она казалась. Неужели Барбара решила зазвать меня на ужин, потому что думает, будто это я изуродовала ее выставку? Уму непостижимо! Неужто она считает, будто я завидую ее успеху или мщу за Ким? И сейчас наблюдает, не дам ли я слабину?..
Но если она подозревает меня в этом варварском акте, то должна подозревать и в двойном убийстве… В таком случае надо обладать немалой смелостью, чтобы пригласить меня домой.
Джон выкладывал еду на тарелки.
– Угощайтесь, – улыбнулась Барбара. – Я заказала ужин на троих.
– Э-э… спасибо, – вежливо отозвалась я. – Выглядит соблазнительно.
На самом деле, по лондонским стандартам выглядело так себе. Приятно сознавать, что есть вещи, в которых Англия впереди Америки. Джон разрезал свой фаршированный блинчик на три крошечных кусочка и подхватил один вилкой. Я невольно рассмеялась:
– Вы всегда так делали! – Джон замер, не донеся вилку до рта. Лицо его обмякло. – Помните? – продолжала я. – Мы часто покупали еду в ресторанчике «Хун-Фу», что на углу нашего квартала. И вы всегда разрезали блинчик на три части. А мы страшно веселились, глядя на этот ваш ритуал. Э-э… семейная шутка, – пояснила я Барбаре и, осознав свою оплошность, испуганно добавила: – Джон даже паратху[29] вилкой ел. Ужас, как не любил прикасаться к жирной еде руками…
Барбара напоминала бетон, застывающий прямо на глазах. Ностальгическая улыбка Джона поблекла, словно ее промокнули влажной салфеткой.
– Мне прекрасно известна брезгливость Джона, – отчеканила Барбара. – Он не любит пачкать руки. Это одно из его качеств, которые вызывают у меня восхищение.
Карие глаза Барбары словно приклеились к моему лицу. Голос ее слегка дрожал. Впрочем, нервозность вполне объяснима. Я бы тоже нервничала, если б думала, что сижу напротив убийцы. Может, прочесть им лекцию на тему «Как изготовить удавку»? Глядишь, немного расслабятся. Небось ждут не дождутся моего компетентного мнения: что пригоднее для убийства – гитарная струна или фортепьянная?
Меня так и подмывало выкинуть какой-нибудь фортель. И с каждой минутой искушение становилось все нестерпимей. В конце концов, прежде я не бывала в гостях у неприятной особы, подозревающий меня в убийстве.
Глава семнадцатая
Я подошла к опасной черте.
– Он просто позвонил мне вчера вечером и сказал, что ему нужно где-то переночевать.
– Как он узнал ваш телефон?
– Я еще в Лондоне дала ему номер.
– Он тогда не говорил, у кого собирается остановиться?
Тербер пристально смотрела на меня. Мне сделалось не по себе.
– Как вы думаете, сегодня вечером он вернется к вам?
– Лекс – человек непредсказуемый. Может, вернется, а, может, и нет. Как только я его увижу, попрошу его связаться с вами.
– Непременно. А где он спал этой ночью?
В ее вопросе не было и следа досужего любопытства.
– В гостиной на диване.
– Квартира большая?
– Не очень. Большая гостиная, совмещенная с кухней, спальня и ванная.
– Если бы вы ночью захотели выйти из квартиры, он заметил бы? – спросил Фрэнк.
– Ну, возможно, он услышал бы, как хлопнула входная дверь. Там очень шумные замки. Впрочем, диван находится в алькове, так что Лекс вполне мог ничего не заметить. Кстати, а речь идет именно о ночи? – задала я встречный вопрос. – Когда убили Дона?
Глаза Тербер превратились в щелочки.
– Вы весь вечер провели с этим человеком? – отрывисто спросила она.
– Мы встретились около семи и весь вечер не расставались.
– Тогда зачем вам знать?
Я развела руками.
– Просто любопытно. Все, что вы скажете.
Краем глаза я заметила, как Фрэнк быстро взглянул на Тербер. Ясно, что в их танго ведет она.
– Мы ищем того же самого преступника, если вас это интересует, – сухо ответила Тербер. – Второй человек задушен такой же удавкой, что и Кейт Джейкобсон. Насколько мы можем судить.
– Не так-то легко застать Дона врасплох, – заметила я. – При его-то габаритах. Он был пьян?
– А то вы не знаете, – почти дружески усмехнулась Тербер. – Ведь наверняка почуяли запах бурбона, когда открывали мешок.
– Верно.
Интересно, какую игру она ведет?
– Возможно, не только алкоголь, – продолжала Тербер. – Мы еще не получили результаты экспертизы. Но я почти уверена, что в бурбон что-то подмешали.
– Дон любил пиво, – сказала я, вспомнив пивную кружку рядом с креслом. – Наверное, ему предложили кое-что получше. Я знаю, что он задерживался в галерее допоздна. Творил свою живопись.
– Ага, и натворил он немало, говорят. – Тербер в упор взглянула на меня. – Нам нужно побеседовать с этим Лексом Томпсоном. Если все, что вы говорите, правда, то у вас есть алиби. Верно?
– Верно.
– Еще есть швейцар, – вставил Фрэнк.
– Только не это, – уныло пробормотала я. – Вы же не собираетесь снова расспрашивать его?
– Боюсь, придется, – подтвердил Фрэнк тоном кондуктора автобуса, который сообщает пассажирам, что машина сломалась.
Тербер расстегнула куртку и сунула руку во внутренний карман. Тускло блеснул пистолет.
– Вот, пожалуйста, – она протянула мне визитку с именем и многочисленными номерами телефонов. – Пусть ваш приятель позвонит как можно быстрее. Это в ваших интересах, равно как и в его.
– Понимаю… Передам, как только объявится.
– Непременно, – протянул Фрэнк, – непременно скажите.
По непроницаемому лицу Тербер мелькнуло подобие улыбки.
– Это «глок». С керамическими пулями. – Она похлопала по пистолету. Только теперь я сообразила, что последнюю минуту пялюсь на оружие. – Калибр девять миллиметров. Наверняка у ваших копов вы таких не видели, да?
– Они там вообще оружие при себе не носят, – встрял Фрэнк.
– Господи! – Узкие глаза Тербер округлились, словно я приехала из страны, где цивилизация только-только изобрела колесо. – Неужели правда? – Впервые в ее голосе слышалось настоящее чувство.
– Да, мэм, – вырвалось у меня.
По лицу Тербер снова скользнула мимолетная улыбка. Никто не пугал меня так, как эта женщина. И дело вовсе не в пистолете. Дело в этой странной улыбке.
Прежде, чем я убралась восвояси, пришлось еще несколько раз повторить свой рассказ. В Британии мне доводилось подвергаться допросу, но тамошняя процедура не имеет ничего общего с Тербер и Фрэнком. Возможно, все дело в том, что допрашивают здесь прямо в общем зале переполненного полицейского участка – вокруг снуют люди, гудят компьютеры, трещат допотопные принтеры. А потому наша беседа выглядела почти неофициальной. Когда один особенно шумный подозреваемый начал орать во все горло, мы обменялись взглядами, означавшими «достал», и, словно заговорщики, сели теснее – чтобы слышать друг друга. В Англии мы, скорее всего, сидели бы в маленькой комнатке для допросов, над головой светила бы одинокая яркая лампа, а на пластиковом столе лежал магнитофон, фиксируя косноязычное бормотание подозреваемых.
Но самое главное заключалось в том, что Тербер и Фрэнк превосходно знали свою работу. Мне никогда не приходилось так за собой следить. Может, я насмотрелась полицейских сериалов, но у меня возникло чувство, будто эта парочка действительно все знает наперед. Они выглядели больше уставшими от жизни, чем А. Э. Хаусман[28] в плохой день. Или, если брать современные аналогии, то они напоминали мизантропических «Портисхэд», вышедшим на подмену жизнерадостным панкам из «Джой Дивижн».
Полицейский участок буквально кишел людьми. Многие осторожно несли в руках пластмассовые стаканчики с ржавым кипятком. По части кофе у американцев очень странные вкусы. Они пьют либо разведенную в воде ржавчину, постоявшую по соседству с кофейным автоматом, либо отправляются в элитарные кофейни, где за бешеные деньги прихлебывают все ту же коричневую бурду. По-моему, для получения этой загадочной жидкости требуется приблизительно одно кофейное зерно, три литра соевого соуса и небольшой ядерный реактор.
Я протиснулась мимо группы полицейских – пистолеты теперь бросались в глаза, куда бы я ни посмотрела – и наконец добралась до выхода. Фрэнк, сопровождавший меня, открыл стеклянную дверь и жестом предложил мне проходить.
– Я с вами еще свяжусь, – сухо сказал он, и плотно закрыл дверь. На скамейке у стены сидели Барбара Билдер и Джон Толбой.
При моем появлении они вскочили.
– Сэм! – воскликнула Барбара, обнимая меня.
Мои сбитые с толку инстинкты требовали оттолкнуть лицемерку, но я сумела вырваться из объятий без скандала. От Барбары пахло духами, легкими и воздушными, как только что накрахмаленное белье. Этот запах не соответствовал ее наряду женщины из затерянного тибетского племени.
– С вами все в порядке? – повторяла Барбара. – Бедняжка, вы, наверное, пережили такое потрясение.
– Безусловно! А еще, наверное, умирает с голода, – добавил Джон.
Его слова показались мне загадочными и даже оскорбительными. До меня не сразу дошло, что Джон сам хочет есть.
– Почему бы вам не перекусить у нас? – предложила Барбара. – Мы вас ждали. Кэрол сказала, что вы остановились в Верхнем Вест-Сайде.
– Да, – беспомощно ответила я.
– Ну и отлично! – обрадовалась Барбара. – Мы живем неподалеку, так что после ужина вы быстро доберетесь до дома.
Похоже, они все спланировали заранее. Впрочем, ничего другого я от Барбары и не ждала. Супруги Билдер (формально их следовало называть супругами Толбой, но язык не поворачивался) жили в роскошном доме на тихой улице между Бродвеем и Амстердам-авеню. По одну сторону улицы росли деревья, а по другую выстроились дома с длинными каменными лестницами, ведущими к парадному входу. Несмотря на внешнюю элегантность дома, в вестибюле воняло тушеной капустой, ковровые дорожки на лестницах вытерлись, а некоторые почтовые ящики висели криво. Убранство напоминало запущенные меблирашки в Южном Кенсингтоне. Пока Барбара не открыла дверь квартиры, я никак не могла решить, призвана ли такая обветшавшая изысканность ввести в заблуждение грабителей, или дом действительно в запустении.
Оказалось, что первое. На отделку ушло, наверное, целое состояние. Мешковатые юбки Барбары и потертый вельветовый пиджак Джона наводили на мысль, что они живут в уютной квартирке, обставленной старомодной мебелью. Но в их жилище царил изящный и дорогой минимализм. Полированные деревянные полы; белые стены, картины; стеклянные журнальные столики; стулья из кожаных полосок на хромированном каркасе.
Барбара прошла прямо в крохотную кухоньку и начала шуровать в ящиках. Только тут я осознала, что действительно проголодалась. Ничего удивительного – после дармового супа я ничего не ела.
– Чего вам хочется, Сэм? – радушно спросила Барбара.
– Только не стоит затевать возню, – всполошилась я.
– Нет, правда, чего бы вам хотелось? Вы только скажите.
Барбара походила скорее на домохозяйку из комедийного сериала пятидесятых, чем на всемирно известную художницу. Меня так и подмывало заказать омара под сырным соусом, а впридачу картофель фри и тройной шоколадный мусс. А потом закатить скандал, когда мне скажут, что этого нет в меню.
– Ну… – начала я, трусливо отказавшись от омара.
– Китайская, итальянская, мексиканская, тайская, вьетнамская, эфиопская, японская…
Барбара вышла из кухни с пачкой ресторанных меню.
– Как насчет китайской? Китайскую ведь все любят?
– Спасибо, замечательно, – с облегчением ответила я.
– В Нью-Йорке никто сам не готовит, – пояснил Джон. – Здесь так хорошо налажена доставка на дом, что не стоит возиться с готовкой.
– В самый раз для меня городишко.
– Мы очень любим Нью-Йорк, не так ли, милая? – Джон ласково улыбнулся жене.
– Конечно, – нежно ответила она. – Джон, может, ты нальешь Сэм вина и покажешь ей квартиру, пока я заказываю еду?
Экскурсия по квартире на самом деле означала экскурсию по творчеству Барбары. Других картин на стенах не было. Я двигала челюстью, шевелила языком, извлекая глубокомысленные звуки, пока Джон разглагольствовал о том, как хорошо уходят творения его ненаглядной и какие преданные у нее поклонники. Я так и ждала, что он вот-вот похвастается, что имя Барбары Билдер зарегистрировано как товарный знак.
– У моей Барби получается все лучше и лучше, – довольно сказал он. – Упорная, как скала.
Эта влюбленная восторженность начала меня утомлять. Воспользовавшись тем, что мы перешли в кабинет, где Барбара не могла нас слышать, я решила остудить любовный пыл Джона ушатом холодной воды.
– Я уже встречалась с Ким. Спасибо за телефонный номер. Она чудесно выглядит.
Джон испуганно посмотрел на меня.
– Правда? Это хорошо. В смысле, я ее не видел… мы не виделись уже давно. Наверное, Ким очень занята.
Он скорчил гримасу, мотнул головой в сторону двери и прошептал:
– Ох, Сэм, мне так нелегко приходится! Тяжкое дело. Барбара, конечно, любит Ким. Но все же… Знаешь, женщины бывают такими… Трудными.
– А я не знала, что в нынешней Америке позволено так рассуждать о женщинах, Джон, – любезно ответила я. – Наверняка есть служба, куда можно пожаловаться на нераскаявшихся апологетов мужского шовинизма.
Джона обмяк в замешательстве. И взглянула Сэм на труды свои и увидела, что это хорошо.
– А что случилось, когда Ким прилетела в Штаты? – спросила я, нанося удар с тыла. – Вы помогли ей с художественной школой?
– Знаешь, туда не протолкнуться, – проблеял Джон. – Так много молодых художников пытаются пробиться…
Барбара просунула голову в дверь.
– Ужин в пути, – поведала она. – Что вы там говорили о молодых художниках?
– Что им очень трудно , – беспомощно сказал Джон, цепляясь за это слово, как за спасательный пояс. – Молодые художники… начинающие…
– О боже, ну конечно! Уж мне-то можешь не рассказывать… Почему бы нам не вернуться в гостиную? Сэм, вы должны рассказать нам, как вам здесь. Вы впервые в Нью-Йорке?
– Да, – ответила я, усаживаясь в кресло. – Хотя мне казалось, что уровень убийств упал. Вот и верь после этого газетам.
На мгновение повисла тишина. Затем Барбара кивнула Джону, и по этой молчаливой команде он сложил свое долговязое тело в другое кресло, словно схлопнул складную линейку. Барбара опустилась в шезлонг напротив, старательно расправив складки на юбке. И я снова ощутила загадочный магнетизм, исходивший от этой невзрачной женщины. Барбара очень удачно выбрала место – сразу стала главным действующим лицом в комнате, как опытная актриса становится центром мизансцены.
– Ох, я почти и забыла об этом ужасе… Это же безумие! Это же безумие, милый? – Джон мрачно кивнул. – Ужасно, что все это случилось как раз в ваш приезд. Впрочем, Нью-Йорк в последнее время действительно стал безопаснее.
– Но не для работников галереи «Бергман Ла Туш», – заметила я. – И художников, выставляющихся там.
Последовала еще одна неловкая пауза.
– Я так рада, что реставратор сумела отчистить картины, – нарушила я молчание. – Дон сказал, что они совсем как новенькие.
Ой… Похоже, я помянула Дона. Барбара вздрогнула. Джон храбро бросился на амбразуру:
– Увы, не совсем, но почти.
– Сэм, расскажите о своей работе, – улыбнулась Барбара. – Мы в вашем возрасте не становились знаменитыми в одночасье. Что ж, ныне рекламные кампании все ускорили. Но лучше следить за тем, чтобы карьера развивалась постепенно. Слишком легко оказаться калифом на час.
– Ну, я вряд ли стала знаменитой. Эта выставка – моя первая крупная удача.
– И тут происходит такое! Как некстати все эти убийства! – посетовала Барбара. – И так изуродовать мою выставку… Хотелось бы думать, что полиция поймает негодяя. Наверное, кто-то очень мне завидовал, вы не находите? Или преследовал корыстные цели? – Барбара послала мне долгий взгляд, значения которого я не поняла.
– Это ведь случилось в ту самую ночь, когда вы приехали? Какое ужасное совпадение!
Несколько минут она ужасалась на все лады. Я поймала себя на том, что не свожу с нее глаз. Чары разрушил звонок. Барбара кивнула Джону, он тут же вскочил и кинулся открывать дверь посыльному. От меня не укрылось, что Барбара проследила за тем, чтобы Джон не слишком расщедрился на чаевые. Наблюдение это я сделала мимоходом. Поскольку в голове моей крутилась совсем другая мысль, и чем больше я ее мусолила, тем правдоподобней она казалась. Неужели Барбара решила зазвать меня на ужин, потому что думает, будто это я изуродовала ее выставку? Уму непостижимо! Неужто она считает, будто я завидую ее успеху или мщу за Ким? И сейчас наблюдает, не дам ли я слабину?..
Но если она подозревает меня в этом варварском акте, то должна подозревать и в двойном убийстве… В таком случае надо обладать немалой смелостью, чтобы пригласить меня домой.
Джон выкладывал еду на тарелки.
– Угощайтесь, – улыбнулась Барбара. – Я заказала ужин на троих.
– Э-э… спасибо, – вежливо отозвалась я. – Выглядит соблазнительно.
На самом деле, по лондонским стандартам выглядело так себе. Приятно сознавать, что есть вещи, в которых Англия впереди Америки. Джон разрезал свой фаршированный блинчик на три крошечных кусочка и подхватил один вилкой. Я невольно рассмеялась:
– Вы всегда так делали! – Джон замер, не донеся вилку до рта. Лицо его обмякло. – Помните? – продолжала я. – Мы часто покупали еду в ресторанчике «Хун-Фу», что на углу нашего квартала. И вы всегда разрезали блинчик на три части. А мы страшно веселились, глядя на этот ваш ритуал. Э-э… семейная шутка, – пояснила я Барбаре и, осознав свою оплошность, испуганно добавила: – Джон даже паратху[29] вилкой ел. Ужас, как не любил прикасаться к жирной еде руками…
Барбара напоминала бетон, застывающий прямо на глазах. Ностальгическая улыбка Джона поблекла, словно ее промокнули влажной салфеткой.
– Мне прекрасно известна брезгливость Джона, – отчеканила Барбара. – Он не любит пачкать руки. Это одно из его качеств, которые вызывают у меня восхищение.
Карие глаза Барбары словно приклеились к моему лицу. Голос ее слегка дрожал. Впрочем, нервозность вполне объяснима. Я бы тоже нервничала, если б думала, что сижу напротив убийцы. Может, прочесть им лекцию на тему «Как изготовить удавку»? Глядишь, немного расслабятся. Небось ждут не дождутся моего компетентного мнения: что пригоднее для убийства – гитарная струна или фортепьянная?
Меня так и подмывало выкинуть какой-нибудь фортель. И с каждой минутой искушение становилось все нестерпимей. В конце концов, прежде я не бывала в гостях у неприятной особы, подозревающий меня в убийстве.
Глава семнадцатая
– Надеюсь, ты хоть не стала угрожающе поигрывать проволочкой или бечевкой?
– Где бы я, интересно, раздобыла проволоку, – с сожалением возразила я. – Только не воображай, будто я вела себя как пай-девочка. Забралась с ногами на диван и принялась разглагольствовать об убийствах, с которыми сталкивалась. Знаешь, очень оживляет разговор.
Хьюго фыркнул и саркастически заметил:
– Наверняка в красках расписала, как спасла мне жизнь. Сэм спешит на помощь, паля из всех орудий…
– Разумеется, нет! – раздраженно перебила я. – Глупости! Нет, я изобразила себя кровожадным маньяком, которому до сих пор удавалось списывать свои подлые зверства на ни в чем не повинных бедолаг. С какой стати все портить рассказом, что я кому-то там спасла жизнь?
– Ты права, любовь моя. Это все моя святая наивность. После твоего ухода они наверняка заперли окна и двери на все засовы и провели бессонную ночь, вцепившись друг в друга и прислушиваясь к малейшему шороху.
– Думаешь? – обрадовалась я. – Приятно, черт возьми!
– Ага, я бы на их месте не только закрыл все окна-двери, – заверил Хьюго, – нет, я бы бежал на необитаемый остров и окружил себя стаей дрессированных акул.
– Как там у тебя дела-делишки? – поинтересовалась я. Любезность Хьюго требовала ответной любезности.
– Ох, какая ты вежливая! – хохотнул Хьюго. – По правде говоря, я очень надеюсь, что эта гнусная пьеска потерпит полный провал и тем самым покончит с модой на безмозглых подонков из рабочего класса, склонных к гомосексуализму, наркомании и безудержному разврату.
– Это же вылитый ты!
– Я, – надменно ответил Хьюго, – не безмозглый. И могу тебя заверить, что необходимость дважды в день насиловать мальчишку-проститутку истребила остатки моих гомосексуальных наклонностей.
– А-а, лечение через отвращение, да? Прямо-таки «Морис»[30].
– Именно. Но в остальном все просто замечательно! – Голос Хьюго повеселел. – Мне предложили репетировать кое-что поистине увлекательное. Но что именно, я тебе не скажу. Чтобы не сглазить.
– Хьюго, неужели ты взрослеешь? – всполошилась я. Не перенесу, если Хьюго повзрослеет.
– Не беспокойся. Всего лишь мимолетный порыв. Лучше расскажи о своих убийствах. Дай пожить чужой жизнью.
Когда мертвецов стало уже двое, мне ничего не оставалось, как рассказать обо всем Хьюго. Одно из самых лучших его качеств заключалось в том, что он никогда не советовал мне быть осторожнее.
– Все это очень странно, – начала я. – Убийцей должен быть сотрудник галереи или человек, тесно связанный с ней. Но я никак не могу ухватить мотив. Поначалу решила, что Кейт убили ради ключей от галереи.
– Но тогда убийца должен быть со стороны, – возразил Хьюго.
– Вот именно. Возможно, галерею изуродовали только для отвода глаз, а целью преступника была именно Кейт.
– Нет, это тоже слишком сложно. Ведь всегда есть риск, что тебя застигнут на месте преступления. Тот, кто надругался над картинами, действительно хотел это сделать.
– Или нанести вред галерее.
– Недовольный сотрудник? – предположил Хьюго.
– Да, но кто? – Вопрос был риторическим. – Знаешь, единственной, кого я могу хотя бы как-то представить в этой роли, – Дон.
– Тот, чье тело ты обнаружила?
– Угу… Он вполне был способен на такую извращенную шутку. Дон был… себе на уме, словно тайком посмеивался над всеми. Но ведь именно ему пришлось все убирать, так что эта гипотеза не имеет смысла.
– А может, в этом и заключался двойной обман, – на ходу сочинял Хьюго. – Может, убийца догадался, кто изуродовал галерею и потому задушил Дона…
– Полная чепуха! Дон никого не подпустил бы к себе. У него было телосложение гориллы, но голова работала. Дон считал, что справится с кем угодно.
– Но ошибся.
– Да. Видимо, недооценил убийцу.
– А вдруг, убийца – человек, которого все недооценивают.
Почему-то мне на ум пришел Кевин. Вежливый и глуповатый красавчик Кевин, которого Лоренс охарактеризовал «прямой как стрела». Именно над такими людьми издевался Дон.
– Брр…
– Прошу прощения?
– Мороз по коже.
– Мороз? – удивился Хьюго. – А по-моему – удавка.
– К твоему сведению, это идиома.
– Идиома, – передразнил Хьюго. – Какое умное слово, дорогуша моя. Ты что, с интеллектуалами там общаешься?
– Отвали! – буркнула я как истинная интеллектуалка. – Слушай, у меня для тебя есть гнусные шуточки про блондинок. Мне Ким целую книжку подарила. Почему блондинкам нельзя делать перерывы в работе? – Я выдержала паузу. – Потому что потом их приходится учить заново.
– Завтра расскажу своему блондинчику, – довольно рассмеялся Хьюго. – Скорее всего, он ничего не поймет, зато поймут все остальные. Послушай, дорогуша моя, мне надо бежать. Тороплюсь в тренажерный зал. Ты там попытайся сегодня никого не убить, хорошо?
– Господи, – посетовала я, – какой ты привередливый, Хьюго!
Я вышла из метро с таким чувством, словно только что побывала в бане. День выдался теплый, и под землей от свежевымытых полов поднимался горячий пар, отдававший дезинфекцией. Вентиляторы гнали вдоль подземных туннелей жаркий влажный воздух, так что очень скоро одежда стала мокрой и неприятно липла к телу. Странно, что в нью-йоркской подземке так жарко. И это в октябре. Теперь я понимала, почему люди в этом городе жалуются на лето: в августе под землей, наверное, настоящий ад. «Ваши поры откроются через пять минут, или мы вернем деньги».
Квартира Лоренса находилась в одном квартале от станции метро.
– Не привыкла таскаться по лестницам, – высокомерно заявила я, оказавшись у нужной двери. – У меня в доме есть лифт.
– Ну и катайся на нем, дорогуша! – парировал Лоренс.
Сразу за дверью находилась крохотная кухонька. Собственно, сама кухня была размером с дверь. И если бы кому-нибудь вздумалось заявиться, когда хозяин занимается стряпней, без проблем не обошлось бы. Но Лоренс, наверное, разделял пристрастие супругов Билдер к ресторанной кухне, поскольку газовая плита была прикрыта куском картона, придавленным сверху стопкой художественных журналов. Я заглянула в комнату. Довольно светлая, с высокими потолками… Остальное не разглядеть за пирамидами из книг, доходившими до пояса – точь-в-точь инсталляции Карла Андрэ, которые вдруг начали самопроизвольно размножаться.
– Мило, правда? – гордо спросил Лоренс. – Довольно неплохо для этого района. Постой, я только возьму пиджак.
Пока он пробирался между сталагмитами книг, я прошла в ванную. В Англии такого ужаса не встретишь даже в самой захудалой государственной больнице: краска свисает клочьями, штукатурка осыпается, потолок весь в каких-то подозрительных пятнах, которые и грязью-то уже не назовешь. Я открыла кран. В раковину закапала бурая водица с ароматом хлорки. Впрочем, грех жаловаться – через полминуты вода стала желтой. Большой прогресс. Повсюду валялись кусочки черного пластика размером с раздавленную спичечную коробку. Лоренс объяснил, что это ловушки для тараканов.
– Они туда заползают и обратно не выползают. Пока не вытряхнешь. Раз в месяц приходит человек, чтобы все здесь опрыскать. Барабанит в дверь в восемь утра и орет: «Откройте! Экстерминатор!» У меня в первый раз чуть инфаркт не случился.
Нью-йоркцы рассказывают такие истории с гордостью: им нравится думать, будто они живут в условиях третьего мира, ежедневно сражаясь с насилием и грязью мегаполиса. И Дон, и Лоренс с искренним негодованием жаловались, что Джулиани стал наводить порядок.
– В прежнее времечко ты не мог среди ночи ошиваться по Ист-Виллидж, не озираясь ежесекундно по сторонам, – с сожалением говорил Дон. – Как только попадался кому-то на глаза, тебя тут же грабили или подымали стрельбу. Ты жил в Манхэттене, и все уважали тебя за то, что ты еще не откинул копыта в этих каменных джунглях. А теперь никто и ухом не ведет. Остались лишь байки для сраных туристов…
– Как ты думаешь, кто-нибудь хватился Дона? – спросила я у Лоренса по дороге к метро. Мы направлялись в Гринвич-Виллидж, где собирались позавтракать.
– Странный вопрос. Нет, не думаю.
Напротив ресторана, где нас ждал столик, находилась одна из тех баскетбольных площадок, которые так любят снимать в рекламных роликах: забетонированная и огороженная высоченной металлической сеткой. По площадке скакали юнцы, упакованные в несколько слоев маек и кроссовки со шнуровкой чуть ли не до колен. Мальчишки перебрасывали мяч и отчаянно материли друг друга. Их совершенно не смущало, что они играют, по сути дела, в огромном аквариуме. Точно так же Лоренс совершенно не стеснялся во всю глотку орать «Такси!», а супружеские пары – громогласно скандалить на улице по поводу самых интимных вопросов. Даже детки-коматозники, что тусуются на перекрестках, – и те постоянно поглядывают, какое впечатление производят на прохожих. Нью-Йорк – одна большая сцена, а все его жители – прирожденные актеры.
– Где бы я, интересно, раздобыла проволоку, – с сожалением возразила я. – Только не воображай, будто я вела себя как пай-девочка. Забралась с ногами на диван и принялась разглагольствовать об убийствах, с которыми сталкивалась. Знаешь, очень оживляет разговор.
Хьюго фыркнул и саркастически заметил:
– Наверняка в красках расписала, как спасла мне жизнь. Сэм спешит на помощь, паля из всех орудий…
– Разумеется, нет! – раздраженно перебила я. – Глупости! Нет, я изобразила себя кровожадным маньяком, которому до сих пор удавалось списывать свои подлые зверства на ни в чем не повинных бедолаг. С какой стати все портить рассказом, что я кому-то там спасла жизнь?
– Ты права, любовь моя. Это все моя святая наивность. После твоего ухода они наверняка заперли окна и двери на все засовы и провели бессонную ночь, вцепившись друг в друга и прислушиваясь к малейшему шороху.
– Думаешь? – обрадовалась я. – Приятно, черт возьми!
– Ага, я бы на их месте не только закрыл все окна-двери, – заверил Хьюго, – нет, я бы бежал на необитаемый остров и окружил себя стаей дрессированных акул.
– Как там у тебя дела-делишки? – поинтересовалась я. Любезность Хьюго требовала ответной любезности.
– Ох, какая ты вежливая! – хохотнул Хьюго. – По правде говоря, я очень надеюсь, что эта гнусная пьеска потерпит полный провал и тем самым покончит с модой на безмозглых подонков из рабочего класса, склонных к гомосексуализму, наркомании и безудержному разврату.
– Это же вылитый ты!
– Я, – надменно ответил Хьюго, – не безмозглый. И могу тебя заверить, что необходимость дважды в день насиловать мальчишку-проститутку истребила остатки моих гомосексуальных наклонностей.
– А-а, лечение через отвращение, да? Прямо-таки «Морис»[30].
– Именно. Но в остальном все просто замечательно! – Голос Хьюго повеселел. – Мне предложили репетировать кое-что поистине увлекательное. Но что именно, я тебе не скажу. Чтобы не сглазить.
– Хьюго, неужели ты взрослеешь? – всполошилась я. Не перенесу, если Хьюго повзрослеет.
– Не беспокойся. Всего лишь мимолетный порыв. Лучше расскажи о своих убийствах. Дай пожить чужой жизнью.
Когда мертвецов стало уже двое, мне ничего не оставалось, как рассказать обо всем Хьюго. Одно из самых лучших его качеств заключалось в том, что он никогда не советовал мне быть осторожнее.
– Все это очень странно, – начала я. – Убийцей должен быть сотрудник галереи или человек, тесно связанный с ней. Но я никак не могу ухватить мотив. Поначалу решила, что Кейт убили ради ключей от галереи.
– Но тогда убийца должен быть со стороны, – возразил Хьюго.
– Вот именно. Возможно, галерею изуродовали только для отвода глаз, а целью преступника была именно Кейт.
– Нет, это тоже слишком сложно. Ведь всегда есть риск, что тебя застигнут на месте преступления. Тот, кто надругался над картинами, действительно хотел это сделать.
– Или нанести вред галерее.
– Недовольный сотрудник? – предположил Хьюго.
– Да, но кто? – Вопрос был риторическим. – Знаешь, единственной, кого я могу хотя бы как-то представить в этой роли, – Дон.
– Тот, чье тело ты обнаружила?
– Угу… Он вполне был способен на такую извращенную шутку. Дон был… себе на уме, словно тайком посмеивался над всеми. Но ведь именно ему пришлось все убирать, так что эта гипотеза не имеет смысла.
– А может, в этом и заключался двойной обман, – на ходу сочинял Хьюго. – Может, убийца догадался, кто изуродовал галерею и потому задушил Дона…
– Полная чепуха! Дон никого не подпустил бы к себе. У него было телосложение гориллы, но голова работала. Дон считал, что справится с кем угодно.
– Но ошибся.
– Да. Видимо, недооценил убийцу.
– А вдруг, убийца – человек, которого все недооценивают.
Почему-то мне на ум пришел Кевин. Вежливый и глуповатый красавчик Кевин, которого Лоренс охарактеризовал «прямой как стрела». Именно над такими людьми издевался Дон.
– Брр…
– Прошу прощения?
– Мороз по коже.
– Мороз? – удивился Хьюго. – А по-моему – удавка.
– К твоему сведению, это идиома.
– Идиома, – передразнил Хьюго. – Какое умное слово, дорогуша моя. Ты что, с интеллектуалами там общаешься?
– Отвали! – буркнула я как истинная интеллектуалка. – Слушай, у меня для тебя есть гнусные шуточки про блондинок. Мне Ким целую книжку подарила. Почему блондинкам нельзя делать перерывы в работе? – Я выдержала паузу. – Потому что потом их приходится учить заново.
– Завтра расскажу своему блондинчику, – довольно рассмеялся Хьюго. – Скорее всего, он ничего не поймет, зато поймут все остальные. Послушай, дорогуша моя, мне надо бежать. Тороплюсь в тренажерный зал. Ты там попытайся сегодня никого не убить, хорошо?
– Господи, – посетовала я, – какой ты привередливый, Хьюго!
Я вышла из метро с таким чувством, словно только что побывала в бане. День выдался теплый, и под землей от свежевымытых полов поднимался горячий пар, отдававший дезинфекцией. Вентиляторы гнали вдоль подземных туннелей жаркий влажный воздух, так что очень скоро одежда стала мокрой и неприятно липла к телу. Странно, что в нью-йоркской подземке так жарко. И это в октябре. Теперь я понимала, почему люди в этом городе жалуются на лето: в августе под землей, наверное, настоящий ад. «Ваши поры откроются через пять минут, или мы вернем деньги».
Квартира Лоренса находилась в одном квартале от станции метро.
– Не привыкла таскаться по лестницам, – высокомерно заявила я, оказавшись у нужной двери. – У меня в доме есть лифт.
– Ну и катайся на нем, дорогуша! – парировал Лоренс.
Сразу за дверью находилась крохотная кухонька. Собственно, сама кухня была размером с дверь. И если бы кому-нибудь вздумалось заявиться, когда хозяин занимается стряпней, без проблем не обошлось бы. Но Лоренс, наверное, разделял пристрастие супругов Билдер к ресторанной кухне, поскольку газовая плита была прикрыта куском картона, придавленным сверху стопкой художественных журналов. Я заглянула в комнату. Довольно светлая, с высокими потолками… Остальное не разглядеть за пирамидами из книг, доходившими до пояса – точь-в-точь инсталляции Карла Андрэ, которые вдруг начали самопроизвольно размножаться.
– Мило, правда? – гордо спросил Лоренс. – Довольно неплохо для этого района. Постой, я только возьму пиджак.
Пока он пробирался между сталагмитами книг, я прошла в ванную. В Англии такого ужаса не встретишь даже в самой захудалой государственной больнице: краска свисает клочьями, штукатурка осыпается, потолок весь в каких-то подозрительных пятнах, которые и грязью-то уже не назовешь. Я открыла кран. В раковину закапала бурая водица с ароматом хлорки. Впрочем, грех жаловаться – через полминуты вода стала желтой. Большой прогресс. Повсюду валялись кусочки черного пластика размером с раздавленную спичечную коробку. Лоренс объяснил, что это ловушки для тараканов.
– Они туда заползают и обратно не выползают. Пока не вытряхнешь. Раз в месяц приходит человек, чтобы все здесь опрыскать. Барабанит в дверь в восемь утра и орет: «Откройте! Экстерминатор!» У меня в первый раз чуть инфаркт не случился.
Нью-йоркцы рассказывают такие истории с гордостью: им нравится думать, будто они живут в условиях третьего мира, ежедневно сражаясь с насилием и грязью мегаполиса. И Дон, и Лоренс с искренним негодованием жаловались, что Джулиани стал наводить порядок.
– В прежнее времечко ты не мог среди ночи ошиваться по Ист-Виллидж, не озираясь ежесекундно по сторонам, – с сожалением говорил Дон. – Как только попадался кому-то на глаза, тебя тут же грабили или подымали стрельбу. Ты жил в Манхэттене, и все уважали тебя за то, что ты еще не откинул копыта в этих каменных джунглях. А теперь никто и ухом не ведет. Остались лишь байки для сраных туристов…
– Как ты думаешь, кто-нибудь хватился Дона? – спросила я у Лоренса по дороге к метро. Мы направлялись в Гринвич-Виллидж, где собирались позавтракать.
– Странный вопрос. Нет, не думаю.
Напротив ресторана, где нас ждал столик, находилась одна из тех баскетбольных площадок, которые так любят снимать в рекламных роликах: забетонированная и огороженная высоченной металлической сеткой. По площадке скакали юнцы, упакованные в несколько слоев маек и кроссовки со шнуровкой чуть ли не до колен. Мальчишки перебрасывали мяч и отчаянно материли друг друга. Их совершенно не смущало, что они играют, по сути дела, в огромном аквариуме. Точно так же Лоренс совершенно не стеснялся во всю глотку орать «Такси!», а супружеские пары – громогласно скандалить на улице по поводу самых интимных вопросов. Даже детки-коматозники, что тусуются на перекрестках, – и те постоянно поглядывают, какое впечатление производят на прохожих. Нью-Йорк – одна большая сцена, а все его жители – прирожденные актеры.