меня, но эта женщина вся сплетена из интриг. Удовлетвори одно ее
требование, и она тут же предъявит другое.
Чани спокойно возразила:
- Разве я не утверждала это много раз?
- Да, конечно. Но что тогда, в сущности, ты хочешь мне сказать?
Она легла рядом с ним, прижавшись головой к его шее.
- Они сговорились, как бороться с тобой, - сказала она. - От Ирулэн
так и несет заговором.
Пол погладил ее волосы: наконец-то она сбросила покровы со своей
души! В его же душе бушевали неистовые бури. Они свистели сквозь его
бытие. Тело его знало то, чего никогда не знало сознание.
- Чани, любимая, - прошептал он, - ты знаешь, что я хочу положить
конец джихаду, отделиться от божества, роль которого навязал мне Квизарат?
Она вздрогнула всем телом.
- Тебе стоит только приказать...
- О, нет! Даже если бы я сейчас умер, мое имя все равно повело бы их.
Когда я думаю об имени Атридесов, связанном с этой религиозной бойней...
- Но ты Император! Ты...
- Я лишь номинальный вождь. Однажды появившись, так называемое
божество лишается власти. - Горький смех сотрясал его тело. Он чувствовал,
как смотрит на него будущее - смотрит глазами не народившейся еще
династии. Он чувствовал, как в страхе гибнет его существо, отвязавшееся от
цепи судьбы - остается только его имя. - Я был избран, - сказал он. -
Может быть, при рождении... и, во всяком случае, раньте, чем я начал
говорить. Я был избран.
- Тогда откажись от выбора.
Он еще крепче обнял ее за плечи.
- Со временем, любимая. Дай мне немного времени.
Невыплаканные слезы жгли ему глаза.
- Мы должны вернуться в съетч Табр, - сказала Чани. - В этом каменном
шатре становится слишком опасно.
Он кивнул, проводя подбородком по гладкой поверхности шарфа,
укрывающего ее голову. Успокаивающий запах спайса наполнил его ноздри.
Съетч... Древний смысл проступил в этом слове: место отступления и
безопасности... во время опасности. Предложение Чани вызвало у него острый
приступ тоски по открытым песчаным просторам, по далеким горизонтам, где
любого врага видно издалека.
- Племена ждут возвращения Муад Диба, - сказала она, затем подняла
голову и посмотрела на него. - Ты принадлежишь нам.
- Я принадлежу провидению, - прошептал он.
Он подумал о джихаде, о генах, смешивающихся во многих парсеках, и о
предвидении, которое показало ему, как покончить со всем этим. Должен ли
он уплатить цену? Тогда вся ненависть умрет, погаснет, как костер - уголек
за угольком. Но... ах! Что за ужасная цена!
"Я никогда не хотел быть Богом, - подумал он. - Я хотел лишь
исчезнуть, как исчезает жемчужная роса по утрам. Не хотел быть ни среди
ангелов, ни среди дьяволов... один, брошенный, словно по недосмотру".
- Мы вернемся в съетч? - настаивала Чани.
- Да, - прошептал он, а про себя подумал: "Я должен заплатить цену".
Чани тяжко вздохнула, устраиваясь поудобней.
Я медлю, подумал он. И увидел, как связывают его требования любви и
джихада. Что значит одна жизнь, как бы ты ни любил этого человека, по
сравнению со множеством жизней, которые заберет джихад? Можно ли страдания
одного противопоставить мучениям миллионов?
- Любимый? - вопросительно произнесла Чани.
Он закрыл ей рот рукой.
Я сдамся сам, подумал он. Я попытаюсь, пока у меня еще есть силы,
найду щель, через которую не пролететь и птице. Бесполезная мысль, и он
это знал. Джихад последует за его тенью.
Что он может ответить? Как объяснить тем, кто обвиняет его в
несусветной глупости? Кто поймет?
Он хотел только оглянуться и сказать: "Вот! Вот мир, в котором я
существую... Смотрите - я исчезаю! Никакая сеть человеческих желаний
больше не поймет меня! Я отрекаюсь от своей религии! Этот великолепный миг
- мой! Я свободен!"
Пустые слова.
- Вчера у Защитной стены видели большого червя, - сказала Чани. -
Длиннее ста метров. В том районе теперь редко появляются такие большие
черви. Я думаю, их прогоняет вода. Говорят, этот червь пришел звать Муад
Диба домой, в пустыню. - Она ущипнула его. - Не смейся надо мной!
- Я не смеюсь.
Пол, удивленный живучестью мифов Свободных, чувствовал, как сжимается
его сердце. Происходит нечто, влияющее на его линию жизни, - адаб,
требовательное воспоминание. Он вспомнил свою детскую комнату на
Келадане... темную ночь в каменном помещении... видение! Один из самых
первых случаев его предвидения. Он чувствовал, как разум его окунается в
это видение, видел сквозь затуманенную память (видение в видении) линию
Свободных в запыленных одеждах. Они двигались мимо щели в высоких скалах и
несли что-то продолговатое, завернутое в ткань.
Пол слышал свой собственный голос и видении: "Много было хорошего...
но ты была лучше всех..."
Адаб освободил его.
- Ты лежал так тихо, - прошептала Чани. - Что это было?
Пол вздрогнул, сел и отвернул лицо.
- Ты сердишься, потому что я была на краю пустыни, - сказала Чани.
Он молча покачал головой.
- Я пошла туда, потому что хочу ребенка.
Пол не мог говорить. Он чувствовал, как его захватило это раннее
видение. Ужасная цель! Вся жизнь его в этот момент представилась ему
веткой, дрожащей после взлета птицы, а эта птица была - возможность.
Свободная воля.
"Я уступаю оракулу", - подумал Пол.
И почувствовал, что, уступая, он закрепляется на единственно
возможной линии жизни. "Неужели, - подумал он, - оракул не просто
предсказывает будущее? Неужели оракул создает его?" Он давным-давно попал
в сеть, и теперь ужасное будущее надвигалось на него со своими зияющими
челюстями.
В мозгу его вспыхнула аксиома Бене Джессерит: использовать грубую
силу - значит, оказаться во власти гораздо более могущественных сил.
- Я знаю, что сердит тебя, - сказала Чаны, дотрагиваясь до его руки.
- Да, племена возобновили старые обряды и кровавые жертвоприношения, по я
в этом не участвовала.
Пол, весь дрожа, сделал глубокий вдох. Поток его видений расширился и
превратился в тихую глубокую заводь. Течение же ушло далеко, за пределы
его досягаемости.
- Я хочу ребенка, - просила Чани, - нашего ребенка. Разве это так
много?
Пол погладил ее руку и отодвинулся, потом встал с постели, погасил
шары, подошел к балконному окну и откинул занавеси. Прямо перед ним в
ночное небо поднималась стена без окон. Пустыня могла вторгаться сюда
только своими запахами. Лунный свет падал в сад, освещал деревья, влажную
листву. Пол видел пруд, в котором отражались звезды. На мгновение он
увидел этот сад глазами Свободного: чуждый, угрожающий, опасный изобилием
воды.
Он думал о продавцах воды, исчезнувших после того, как он стал щедро
раздавать воду. Они его ненавидят, он убил прошлое. Были и другие, даже
те, что сражались за драгоценную воду. Они ненавидели его за то, что он
изменил их жизнь. По мере того как, повинуясь приказам Муад Диба,
изменялась биология планеты, усиливалось и сопротивление людей. Разве не
самонадеянно, думал он, пытаться взять верх над целой планетой? А если ему
это удастся, то его ждет вся Вселенная. А с ней он сможет справиться?
Он резко задернул занавеси и повернулся в темноте к Чани. Ее водные
кольца звенели, как колокольчики пилигримов. На ощупь он пробрался к ней и
встретил протянутые руки.
- Любимый, - прошептала она, - я растревожила тебя?
Руки ее, обнимая его, скрыли видения будущего.
- Не ты... - ответил он. - О... не ты.
4
"Появление защитного поля и ласгана с их взрывным
взаимодействием, смертельным и для нападающего, и для
обороняющегося, наложили определенные ограничения на
технологию вооружения. Мы не будем вдаваться в особую роль
атомного оружия. Тот факт, что любая Семья в моей Империи
может так развернуть свое атомное оружие, чтобы уничтожить
планетарную базу пятидесяти и более Семейств,
действительно вызывает некоторую нервозность. Но все мы
располагаем планами развернутых предохранительных мер
против опустошения. Союз и Ландсраад удерживают контроль
над атомным оружием в своих руках. Нет, меня больше
заботит развитие человека как особого типа оружия. Здесь
буквально неограниченное поле для изучения, которым пока
мало кто занимался".
"Муад Диб: лекция в военном колледже".
Из хроники Стилгара.
Старик стоял в дверях, глядя на пришельца своими синими без белков
глазами. В его взгляде застыла подозрительность, которого все жители
пустыни проявляют по отношению к чужакам. Глубокие морщины прорезали кожу
его лица у рта, там, где начиналась белая борода. На нем не было
стилсьюта, и он беспокоился о влаге, уходящей через дверь его жилища.
Скайтейл поклонился и сделал условный знак заговорщиков. Откуда-то
изнутри, из-за старика, донеслись стонущие звуки семуты. В старике не
чувствовалось пристрастия к наркотику, значит, семута - слабость кого-то
другого. Скайтейл не ожидал встретить в таком месте столь утонченный
порок.
- Привет издалека, - сказал Скайтейл, - улыбаясь плоским лицом,
которое он выбрал для этой встречи. Потом ему пришло в голову, что старик
может узнать это лицо: некоторые Свободные на Дюне знали Данкана Айдахо.
Скайтейл испугался, что выбор внешности, которая вначале показалась ему
забавной, может в конце концов оказаться ошибкой. Он не рискнул тут же
сменить лицо. Он нервно оглядел улицу. Неужели старик так никогда и не
пригласит его внутрь.
- Вы знали моего сына? - спросил старик.
Вот, по крайней мере, одна из условленных фраз. Скайтейл назвал
отзыв, все время озираясь вокруг. Ему не нравилась эта позиция. Улица
оказалась тупиком, заканчивающимся на этом доме. Все дома вокруг были
выстроены для ветеранов джихада. Они образовывали пригород Арракина,
тянувшийся до имперского бассейна мимо Таймега. На улицу выходили сплошные
стены серовато коричневого цвета, кое-где прерывающиеся герметическими
дверями. На стенах были нацарапаны непристойности. Рядом с дверью, у
которой стоял Скайтейл, кто-то нацарапал, что некий Берис вернулся на
Арракис с постыдной болезнью, лишившей его мужества.
- С вами пришел еще кто-то? - спросил старик.
- Нет, я один.
Старик откашлялся, все еще пребывая в нерешительности.
Скайтейл напомнил себе: необходимо быть осторожным и терпеливым.
Контакты такого рода таили в себе особую опасность. Возможно, у старика
были причины вести себя так. Впрочем, час соответствует. Бледное солнце
стоит прямо над головой. В это время люди сидят в закрытых домах, самые
жаркие часы они проводят в дремоте.
Может, старик опасается нового соседа? Скайтейл знал, что соседний
дом предназначался для Отейна, некогда бывшего членом ужасного отряда
федайкинов Муад Диба. А с Отейном жил карлик Биджаз.
Скайтейл снова взглянул на старика, отметив пустой левый рукав и
отсутствие стилсьюта. В старике чувствовалась властность. Он явно не был
простым пехотинцем джихада.
- Могу я узнать имя гостя? - спросил он.
Скайтейл еле сдержал вздох облегчения: его в конце концов примут.
- Я - Заал, - ответил он, называя имя, принятое им для этого дела.
- Я - Фарок, - ответил старик. - Я был башаром девятого легиона в
джихаде. Это вам о чем-нибудь говорит?
Скайтейл почувствовал вызов в этих словах и сказал:
- Вы родились в съетче Табр, которым руководил Стилгар.
Фарок сделал шаг в сторону.
- Добро пожаловать в мой дом.
Скайтейл прошел мимо него в затененную прихожую. Голубой кирпичный
пол, сверкающие панно на стенах. За прихожей находился крытый двор. Через
прозрачные фильтры проходил свет, сверкающий, как серебра белых ночей
Первой луны. Сзади плотно притворилась уличная дверь.
- Мы были благородными людьми, - говорил Фарок, показывая путь во
двор. - Не какие-нибудь оборванцы. Мы не жили тогда в таких домах, как вот
этот! У нас был свой съетч в Защитной стене над хребтом Хаббания. Один
червь мог отнести нас в Кедом, во внутреннюю пустыню.
- Я с вами согласен! - подхватил Скайтейл, сообразив, что именно
привело Фарока к участию в заговоре. Свободный тосковал по прежней жизни и
обычаям.
Они вошли во двор.
Скайтейл понял, что Фарок борется с неприязнью к посетителю.
Свободные не доверяют тем, у кого нет синих глаз ибада. Недаром Свободные
говорят, что глаза чужеземцев видят не то, что нужно.
При их приближении музыка семуты смолкла. Потом послышались звуки
девятиструнного бализета - вначале аккорды, потом чистые ноты песни,
популярной на мирах Нараджа.
Когда глаза Скайтейла привыкли к свету, он увидел юношу, сидевшего со
скрещенными ногами на низком диване, под аркой справа. У юноши были пустые
глазницы. С необыкновенной проницательностью слепых он начал петь в тот
самый момент, когда Скайтейл взглянул на него. Голос у него был высокий и
приятный:
Ветер сдул землю,
И небо,
И всех людей!
Что это за ветер?
Деревья не склоняются;
Они пьют там,
Где пили люди.
Я знаю слишком много миров,
Слишком много людей,
Слишком много деревьев,
Слишком много ветров!
Это не были подлинные слова песни, как отметил Скайтейл. Фарок подвел
его к арке на противоположной стороне, указал на подушки, разбросанные на
черепичном полу, украшенном изображениями морских животных.
- Вот на этой подушке когда-то в съетче сидел Муад Диб, - старик
указал на круглую черную подушку. - Теперь она ваша.
- Я у вас в долгу, - ответил Скайтейл, опускаясь на черную подушку.
Он улыбнулся: Фарок проявляет мудрость. Он говорит, как верноподданный,
даже слушая слова песни со скрытым значением. Кто не знает деспотизма
Императора тирана?
Перемежая свои слова с песней, так, чтобы не нарушить ее ритма, Фарок
спросил:
- Музыка моего сына не мешает вам?
Скайтейл прижался спиной к прохладному столбу и указал старику на
подушку рядом с собой.
- Я наслаждаюсь музыкой, - сказал он.
- Мой сын потерял глаза при завоевании Нараджа, - сказал Фарок. -
Теперь ни одна из наших женщин не пожелает его. Но мне приятно знать, что
где-то на Нарадже у меня есть внуки, которых я никогда не увижу. Вы знаете
миры Нараджа, Заал?
- В юности я посетил их с труппой лицевых танцоров, - ответил
Скайтейл.
- Значит, вы - лицевой танцор? Я удивился вашему лицу. Оно напомнило
мне лицо человека, которого я когда-то знал.
- Данкана Айдахо?
- Да, его. Известного мастера меча из приближенных Императора.
- Говорят, он был убит.
- Да, говорят, - согласился старик. - А вы в самом деле мужчина? Я
слышал рассказы о лицевых танцорах... - он вздрогнул.
- Мы гермафродиты Джадачи, - ответил Скайтейл. - Принимаем пол по
желанию. И в настоящее время я мужчина.
Фарок поджал губы, храня молчание, потом сказал:
- Хотите освежиться? Воды? Охлажденных фруктов?
- С меня довольно беседы, - вежливо отказался Скайтейл.
- Желание гостя - закон, - ответил Фарок, садясь на подушку лицом к
Скайтейлу.
- Благословен будь Абу д'Дур, Отец бесконечных дорог времени, -
сказал Скайтейл. И подумал: "Вот! Я сказал ему, что пришел от рулевого
Союза".
- Трижды благословен! - отозвался старик, складывая руки в ритуальном
жесте. Старые руки с набухшими венами, отметил гость.
- Предмет, рассматриваемый с удаления, открывает лишь главные
принципы своего устройства, - сказал Скайтейл, показывая, что желает
говорить об императорской крепости.
- Зло видно с любого расстояния, - сказал Фарок, советуя тем самым
отложить обсуждение.
"Почему?" - не понял Скайтейл, но вслух сказал:
- Как ваш сын потерял глаза?
- Защитники Нараджа применили прожигатель камня. Мой сын оказался
слишком близко... Проклятая атомная энергия! Даже прожигатель камня должен
быть объявлен вне закона.
- Его применение на самой грани закона, - согласился Скайтейл. И
подумал: "Нараджский прожигатель камня! Об этом ничего не сообщали. Почему
старик заговорил о прожигателе камня?"
- Я предложил ему купить у ваших хозяев с Тлейлакса глаза, - сказал
Фарок. - Но в летописях сказано, что глаза, купленные на Тлейлаксе,
порабощают своих владельцев. Сын сказал, что эти глаза металлические, а он
- из плоти и крови, и что такой союз будет греховен.
- Принципы использования предмета должны соответствовать
первоначальным намерениям, - сказал Скайтейл, пытаясь вернуть разговор в
нужное ему русло.
Фарок сжал губы.
- Говорите открыто, - сказал он. - Мы должны верить нашему рулевому.
- Вы бывали в императорской крепости? - спросил Скайтейл.
- Я там был в первую годовщину победы над Молитором. В этом каменном
здании было холодно, несмотря на лучшие иксианские обогреватели.
Предыдущую ночь мы спали на террасе храма Алии. Там растут необыкновенные
деревья, знаете, деревья, привезенные со множества миров. Мы, башары, были
одеты в лучшие зеленые костюмы, и наши столы стояли отдельно. Мы слишком
много ели и пили. Многое из того, что я видел, вызвало у меня отвращение.
Пришли калеки на костылях. Не думаю, что наш Муад Диб знает, сколько людей
он искалечил.
- Вы не любите пирушек? - спросил Скайтейл, знавший об оргиях
Свободных, которые вызывались спайсовым пивом.
- Это совсем не то, что тау, слияние наших душ в съетчах, - возразил
Фарок. - Для развлечения нам дали рабынь, а ветераны рассказывали о своих
битвах и ранах.
- Значит, вы были в каменной башне?
- Муад Диб вышел к нам на террасу, - продолжал Фарок, - и
провозгласил: "Удачи вам всем!" Разве это не кощунство - использовать
приветствие пустыни в таком месте!
- Вы знаете, где размещены его личные апартаменты?
- Глубоко внутри. Где-то в глубине своей крепости. Я слышал, что он и
Чани живут, как кочевники в пещере. В Большой зал он выходит лишь для
публичных аудиенций. У него есть приемные залы и помещения для официальных
встреч, целое крыло отведено для его личной охраны, есть помещения для
торжественных церемоний и внутренняя секция связи. Говорят, глубоко под
его крепостью держат песчаного червя, окруженного водой. Вода для червя -
яд. Там он питает будущее.
"Мифы, перемешанные с фактами", - подумал Скайтейл.
- Правительственный аппарат всюду сопровождает его, - продолжал
бормотать Фарок. - Чиновники, адъютанты, адъютанты адъютантов... Он верит
только таким, как Стилгар, тем, кто был близок к нему в былые дни.
- Не вам, - констатировал Скайтейл.
- Я думаю, он забыл о моем существовании.
- Как он входит и выходит из крепости?
- Сразу же за внутренней стеной есть небольшая посадочная площадка
для топтеров. Я слышал, что Муад Диб никому не позволяет прикасаться там к
приборам. Говорят, там нужна предельная точность, любая, даже малейшая
ошибка приведет к столкновению со стеной одного из его проклятых садов.
Скайтейл кивнул. Вероятно, это правда. Воздушный путь в крепость
должен хорошо охраняться. А все Атридесы - превосходные пилоты.
- Для передачи сообщений он использует дистранс, - продолжал Фарок. -
Волновой транзистор вживляется в мозг человека. И вызывает его действие
только голос определенного человека.
Скайтейл пожал плечами. В этом веке все правительства используют
дистранс. Никогда нельзя знать, какие препятствия возникнут между
посылающим сообщение и адресатом.
- Даже его налоговые чиновники пользуются этим методом, - жаловался
Фарок. - А в мое время дистранс помещали только в низших животных.
Информация о годовом доходе должна содержаться и строжайшей тайне,
подумал Скайтейл. Не одно правительство пало из-за того, что народ
обнаруживал подлинные источники его доходов.
- Что теперь думают когорты Свободных о джихаде Муад Диба? - спросил
Скайтейл. - Возражают ли они против превращения их Императора в Бога?
- Большая их часть вообще не думает об этом, - ответил Фарок. -
Другие же думают о джихаде так же, как и я сам. Это - источник приключений
и необычайного богатства. Хижина, в которой я живу, - Фарок обвел рукой
двор, - обошлась в шестьдесят лидасов спайса. Девяносто контаров! Были
времена, когда я и представить себе не мог такого богатства. - Он покачал
головой.
В противоположном углу двора слепой юноша наигрывал на бализете
сентиментальную балладу.
"Девяносто контаров, - подумал Скайтейл Действительно, большая сумма.
Хижина Фарока на многих других мирах сошла бы за дворец. Но все
относительно, даже контары. Знает ли, например, Фарок происхождение этой
меры спайса? Знает ли он, что когда то полтора контара означали груз
одного верблюда? Вряд ли. Фарок, должно быть, никогда и не слышал о
верблюдах или о Золотом веке на Земле".
В странном соответствии с мелодией бализета Фарок сказал:
- У меня был криснож, водные кольца на десять литров, копье, которое
раньше принадлежало моему отцу, кофейный сервиз, бутылка из красного
стекла, такая старая, что никто в съетче и не помнил ее происхождения. У
мена была доля в нашем спайсе, но не было денег. Я был богат и не знал
этого. Две жены было у меня: одна умная и любимая мной, другая глупая и
упрямая, но с фигурой и лицом ангела. Я был свободным наибом, всадником на
червях, хозяином левиафана и песков пустыни.
Юноша продолжал наигрывать мелодию.
- Я знал многое, но думая об этом, - продолжил старик. - Я знал, что
глубоко под нашими песками есть вода, удерживаемая там маленькими
Создателями. Я знал, что мои предки приносили в жертву Шаи-Хулуду
девственницу, пока Льет-Кайнз не прекратил это. Мы неправильно сделали,
что прекратили. Я видел жемчуга в пасти червя. У моей души было четверо
ворот, и я знал их все.
Он замолчал, думая о чем-то своем.
- Потом пришел Атридес со своей колдуньей-матерью, - напомнил
Скайтейл.
- Потом пришел Атридес, - подхватил Фарок. - Тот, кого мы назвали
Узулом в нашем съетче. И он остался среди нас. Наш Муад Диб, наш Махди! И
когда он провозгласил джихад, я был среди тех, кто спрашивал: "Зачем мне
идти туда сражаться? У меня там нет родичей". Но другие - молодежь,
друзья, товарищи моего детства - пошли за ним. Они говорили о колдовской
силе спасителя Атридеса. Он сразил нашего врага Харконнена, и Льет-Кайнз,
обещавший нам рай на нашей планете, благословил его. Говорили, что Атридес
пришел изменить нашу планету и нашу Вселенную, что он подобен цветку,
золотому цветку в ночи.
Фарок поднял руки и посмотрел на свои ладони.
- Люди указывали на Первую луну и говорили: "Его душа там". И он был
назван Муад Дибом. Я не понимал всего этого.
Темп музыки убыстрился.
- Знаете, почему я записался в джихад? - старик пристально посмотрел
на Скайтейла. - Я слышал, что существует нечто, называемое морем. Трудно
поверить в море, проведя всю жизнь среди дюн. У нас нет морей. Народ Дюны
никогда не знал моря. Мы собирали воду для Великого изменения, которое
Муад Диб принес одним мановением руки. Я мог представить себе канал, воду,
текущую среди песков, хоть и с трудом. Я мог вообразить даже реку. Но
море?!
Фарок взглянул на прозрачный купол своего узора, как бы пытаясь
проникнуть во Вселенную за ним.
- Море... - негромко повторил он. - Это было за пределами моего
воображения. Однако люди, которых я знал, говорили, что видали это чудо. Я
думал, что они лгут, по хотел проверить это сам. Вот почему я записался в
Джихад.
Послышался громкий заключительный аккорд бализета, и юноша начал
новую песню со странным, волнообразным ритмом.
- Вы нашли ваше море? - спросил Скайтейл.
Старик молчал, и Скайтейл подумал, что Фарок не расслышал вопроса.
Музыка бализета поднималась и опускалась, как морской прибой. Фарок дышал
в унисон.
- Был закат, - внезапно заговорил Фарок, - такой закат мог бы быть
написан одним из древних художников: красный, цвета моей бутылки, палевый,
как жидкое золото... Это было на планете Энфейл, где я вел свой легион к
победе. Мы спустились с гор по узкой тропе. Воздух был напоен влагой, и я
с трудом мог дышать. И вот подо мной оказалось то, о чем говорили мои
друзья: вода без конца и без края. Мы спустились к ней. Я вошел в воду и
начал ее пить. Вода была горько-соленая. Чувство удивления перед этим
чудом не покидает меня с тех пор...
Скайтейл почувствовал, что разделяет благоговейный страх старого
Свободного.
- Я погрузился в море, - продолжал Фарок, глядя на изображенных на
полу морских зверей. - В воду погрузился один человек, а вышел из нее
совсем другой. И я почувствовал, что могу вспомнить прошлое, которого
никогда не было. Я смотрел вокруг себя глазами, которые могли вобрать в
себя абсолютно все: плавающий в воде труп убитого нами защитника планеты,
торчащий из воды обломок дерева с обгоревшим концом... И сейчас, закрыв
глаза, я вижу это почерневшее бревно, обрывок веревки, плавающий в воде,
желтую тряпку, рваную и грязную... Я смотрел на все это и понимал, зачем
оно оказалось здесь: чтобы я мог это увидеть.
Фарок медленно повернулся и посмотрел в глаза Скайтейлу.
- Вселенная не кончается, - сказал он.
"Хоть болтлив, по глубокомыслен", - подумал Скайтейл и сказал:
- Я вижу, это произвело на вас большое впечатление.
- Вы - тлейлаксу, - отозвался Фарок. - Вы видели много морей. Я видел
лишь одно, но я знаю о море то, чего вы не знаете.
Скайтейл почувствовал, что его охватывает странное беспокойство.
- Мать Хаоса родилась в море, - сказал Фарок. - Квизара Тафвид стоял
поблизости, когда я вышел из воды. Он не входил в море. Он стоял на песке,
на влажном песке, с несколькими моими людьми, которые разделяли его страх.
Он смотрел на меня и видел, что я познал недоступное для него. Я стал
требование, и она тут же предъявит другое.
Чани спокойно возразила:
- Разве я не утверждала это много раз?
- Да, конечно. Но что тогда, в сущности, ты хочешь мне сказать?
Она легла рядом с ним, прижавшись головой к его шее.
- Они сговорились, как бороться с тобой, - сказала она. - От Ирулэн
так и несет заговором.
Пол погладил ее волосы: наконец-то она сбросила покровы со своей
души! В его же душе бушевали неистовые бури. Они свистели сквозь его
бытие. Тело его знало то, чего никогда не знало сознание.
- Чани, любимая, - прошептал он, - ты знаешь, что я хочу положить
конец джихаду, отделиться от божества, роль которого навязал мне Квизарат?
Она вздрогнула всем телом.
- Тебе стоит только приказать...
- О, нет! Даже если бы я сейчас умер, мое имя все равно повело бы их.
Когда я думаю об имени Атридесов, связанном с этой религиозной бойней...
- Но ты Император! Ты...
- Я лишь номинальный вождь. Однажды появившись, так называемое
божество лишается власти. - Горький смех сотрясал его тело. Он чувствовал,
как смотрит на него будущее - смотрит глазами не народившейся еще
династии. Он чувствовал, как в страхе гибнет его существо, отвязавшееся от
цепи судьбы - остается только его имя. - Я был избран, - сказал он. -
Может быть, при рождении... и, во всяком случае, раньте, чем я начал
говорить. Я был избран.
- Тогда откажись от выбора.
Он еще крепче обнял ее за плечи.
- Со временем, любимая. Дай мне немного времени.
Невыплаканные слезы жгли ему глаза.
- Мы должны вернуться в съетч Табр, - сказала Чани. - В этом каменном
шатре становится слишком опасно.
Он кивнул, проводя подбородком по гладкой поверхности шарфа,
укрывающего ее голову. Успокаивающий запах спайса наполнил его ноздри.
Съетч... Древний смысл проступил в этом слове: место отступления и
безопасности... во время опасности. Предложение Чани вызвало у него острый
приступ тоски по открытым песчаным просторам, по далеким горизонтам, где
любого врага видно издалека.
- Племена ждут возвращения Муад Диба, - сказала она, затем подняла
голову и посмотрела на него. - Ты принадлежишь нам.
- Я принадлежу провидению, - прошептал он.
Он подумал о джихаде, о генах, смешивающихся во многих парсеках, и о
предвидении, которое показало ему, как покончить со всем этим. Должен ли
он уплатить цену? Тогда вся ненависть умрет, погаснет, как костер - уголек
за угольком. Но... ах! Что за ужасная цена!
"Я никогда не хотел быть Богом, - подумал он. - Я хотел лишь
исчезнуть, как исчезает жемчужная роса по утрам. Не хотел быть ни среди
ангелов, ни среди дьяволов... один, брошенный, словно по недосмотру".
- Мы вернемся в съетч? - настаивала Чани.
- Да, - прошептал он, а про себя подумал: "Я должен заплатить цену".
Чани тяжко вздохнула, устраиваясь поудобней.
Я медлю, подумал он. И увидел, как связывают его требования любви и
джихада. Что значит одна жизнь, как бы ты ни любил этого человека, по
сравнению со множеством жизней, которые заберет джихад? Можно ли страдания
одного противопоставить мучениям миллионов?
- Любимый? - вопросительно произнесла Чани.
Он закрыл ей рот рукой.
Я сдамся сам, подумал он. Я попытаюсь, пока у меня еще есть силы,
найду щель, через которую не пролететь и птице. Бесполезная мысль, и он
это знал. Джихад последует за его тенью.
Что он может ответить? Как объяснить тем, кто обвиняет его в
несусветной глупости? Кто поймет?
Он хотел только оглянуться и сказать: "Вот! Вот мир, в котором я
существую... Смотрите - я исчезаю! Никакая сеть человеческих желаний
больше не поймет меня! Я отрекаюсь от своей религии! Этот великолепный миг
- мой! Я свободен!"
Пустые слова.
- Вчера у Защитной стены видели большого червя, - сказала Чани. -
Длиннее ста метров. В том районе теперь редко появляются такие большие
черви. Я думаю, их прогоняет вода. Говорят, этот червь пришел звать Муад
Диба домой, в пустыню. - Она ущипнула его. - Не смейся надо мной!
- Я не смеюсь.
Пол, удивленный живучестью мифов Свободных, чувствовал, как сжимается
его сердце. Происходит нечто, влияющее на его линию жизни, - адаб,
требовательное воспоминание. Он вспомнил свою детскую комнату на
Келадане... темную ночь в каменном помещении... видение! Один из самых
первых случаев его предвидения. Он чувствовал, как разум его окунается в
это видение, видел сквозь затуманенную память (видение в видении) линию
Свободных в запыленных одеждах. Они двигались мимо щели в высоких скалах и
несли что-то продолговатое, завернутое в ткань.
Пол слышал свой собственный голос и видении: "Много было хорошего...
но ты была лучше всех..."
Адаб освободил его.
- Ты лежал так тихо, - прошептала Чани. - Что это было?
Пол вздрогнул, сел и отвернул лицо.
- Ты сердишься, потому что я была на краю пустыни, - сказала Чани.
Он молча покачал головой.
- Я пошла туда, потому что хочу ребенка.
Пол не мог говорить. Он чувствовал, как его захватило это раннее
видение. Ужасная цель! Вся жизнь его в этот момент представилась ему
веткой, дрожащей после взлета птицы, а эта птица была - возможность.
Свободная воля.
"Я уступаю оракулу", - подумал Пол.
И почувствовал, что, уступая, он закрепляется на единственно
возможной линии жизни. "Неужели, - подумал он, - оракул не просто
предсказывает будущее? Неужели оракул создает его?" Он давным-давно попал
в сеть, и теперь ужасное будущее надвигалось на него со своими зияющими
челюстями.
В мозгу его вспыхнула аксиома Бене Джессерит: использовать грубую
силу - значит, оказаться во власти гораздо более могущественных сил.
- Я знаю, что сердит тебя, - сказала Чаны, дотрагиваясь до его руки.
- Да, племена возобновили старые обряды и кровавые жертвоприношения, по я
в этом не участвовала.
Пол, весь дрожа, сделал глубокий вдох. Поток его видений расширился и
превратился в тихую глубокую заводь. Течение же ушло далеко, за пределы
его досягаемости.
- Я хочу ребенка, - просила Чани, - нашего ребенка. Разве это так
много?
Пол погладил ее руку и отодвинулся, потом встал с постели, погасил
шары, подошел к балконному окну и откинул занавеси. Прямо перед ним в
ночное небо поднималась стена без окон. Пустыня могла вторгаться сюда
только своими запахами. Лунный свет падал в сад, освещал деревья, влажную
листву. Пол видел пруд, в котором отражались звезды. На мгновение он
увидел этот сад глазами Свободного: чуждый, угрожающий, опасный изобилием
воды.
Он думал о продавцах воды, исчезнувших после того, как он стал щедро
раздавать воду. Они его ненавидят, он убил прошлое. Были и другие, даже
те, что сражались за драгоценную воду. Они ненавидели его за то, что он
изменил их жизнь. По мере того как, повинуясь приказам Муад Диба,
изменялась биология планеты, усиливалось и сопротивление людей. Разве не
самонадеянно, думал он, пытаться взять верх над целой планетой? А если ему
это удастся, то его ждет вся Вселенная. А с ней он сможет справиться?
Он резко задернул занавеси и повернулся в темноте к Чани. Ее водные
кольца звенели, как колокольчики пилигримов. На ощупь он пробрался к ней и
встретил протянутые руки.
- Любимый, - прошептала она, - я растревожила тебя?
Руки ее, обнимая его, скрыли видения будущего.
- Не ты... - ответил он. - О... не ты.
4
"Появление защитного поля и ласгана с их взрывным
взаимодействием, смертельным и для нападающего, и для
обороняющегося, наложили определенные ограничения на
технологию вооружения. Мы не будем вдаваться в особую роль
атомного оружия. Тот факт, что любая Семья в моей Империи
может так развернуть свое атомное оружие, чтобы уничтожить
планетарную базу пятидесяти и более Семейств,
действительно вызывает некоторую нервозность. Но все мы
располагаем планами развернутых предохранительных мер
против опустошения. Союз и Ландсраад удерживают контроль
над атомным оружием в своих руках. Нет, меня больше
заботит развитие человека как особого типа оружия. Здесь
буквально неограниченное поле для изучения, которым пока
мало кто занимался".
"Муад Диб: лекция в военном колледже".
Из хроники Стилгара.
Старик стоял в дверях, глядя на пришельца своими синими без белков
глазами. В его взгляде застыла подозрительность, которого все жители
пустыни проявляют по отношению к чужакам. Глубокие морщины прорезали кожу
его лица у рта, там, где начиналась белая борода. На нем не было
стилсьюта, и он беспокоился о влаге, уходящей через дверь его жилища.
Скайтейл поклонился и сделал условный знак заговорщиков. Откуда-то
изнутри, из-за старика, донеслись стонущие звуки семуты. В старике не
чувствовалось пристрастия к наркотику, значит, семута - слабость кого-то
другого. Скайтейл не ожидал встретить в таком месте столь утонченный
порок.
- Привет издалека, - сказал Скайтейл, - улыбаясь плоским лицом,
которое он выбрал для этой встречи. Потом ему пришло в голову, что старик
может узнать это лицо: некоторые Свободные на Дюне знали Данкана Айдахо.
Скайтейл испугался, что выбор внешности, которая вначале показалась ему
забавной, может в конце концов оказаться ошибкой. Он не рискнул тут же
сменить лицо. Он нервно оглядел улицу. Неужели старик так никогда и не
пригласит его внутрь.
- Вы знали моего сына? - спросил старик.
Вот, по крайней мере, одна из условленных фраз. Скайтейл назвал
отзыв, все время озираясь вокруг. Ему не нравилась эта позиция. Улица
оказалась тупиком, заканчивающимся на этом доме. Все дома вокруг были
выстроены для ветеранов джихада. Они образовывали пригород Арракина,
тянувшийся до имперского бассейна мимо Таймега. На улицу выходили сплошные
стены серовато коричневого цвета, кое-где прерывающиеся герметическими
дверями. На стенах были нацарапаны непристойности. Рядом с дверью, у
которой стоял Скайтейл, кто-то нацарапал, что некий Берис вернулся на
Арракис с постыдной болезнью, лишившей его мужества.
- С вами пришел еще кто-то? - спросил старик.
- Нет, я один.
Старик откашлялся, все еще пребывая в нерешительности.
Скайтейл напомнил себе: необходимо быть осторожным и терпеливым.
Контакты такого рода таили в себе особую опасность. Возможно, у старика
были причины вести себя так. Впрочем, час соответствует. Бледное солнце
стоит прямо над головой. В это время люди сидят в закрытых домах, самые
жаркие часы они проводят в дремоте.
Может, старик опасается нового соседа? Скайтейл знал, что соседний
дом предназначался для Отейна, некогда бывшего членом ужасного отряда
федайкинов Муад Диба. А с Отейном жил карлик Биджаз.
Скайтейл снова взглянул на старика, отметив пустой левый рукав и
отсутствие стилсьюта. В старике чувствовалась властность. Он явно не был
простым пехотинцем джихада.
- Могу я узнать имя гостя? - спросил он.
Скайтейл еле сдержал вздох облегчения: его в конце концов примут.
- Я - Заал, - ответил он, называя имя, принятое им для этого дела.
- Я - Фарок, - ответил старик. - Я был башаром девятого легиона в
джихаде. Это вам о чем-нибудь говорит?
Скайтейл почувствовал вызов в этих словах и сказал:
- Вы родились в съетче Табр, которым руководил Стилгар.
Фарок сделал шаг в сторону.
- Добро пожаловать в мой дом.
Скайтейл прошел мимо него в затененную прихожую. Голубой кирпичный
пол, сверкающие панно на стенах. За прихожей находился крытый двор. Через
прозрачные фильтры проходил свет, сверкающий, как серебра белых ночей
Первой луны. Сзади плотно притворилась уличная дверь.
- Мы были благородными людьми, - говорил Фарок, показывая путь во
двор. - Не какие-нибудь оборванцы. Мы не жили тогда в таких домах, как вот
этот! У нас был свой съетч в Защитной стене над хребтом Хаббания. Один
червь мог отнести нас в Кедом, во внутреннюю пустыню.
- Я с вами согласен! - подхватил Скайтейл, сообразив, что именно
привело Фарока к участию в заговоре. Свободный тосковал по прежней жизни и
обычаям.
Они вошли во двор.
Скайтейл понял, что Фарок борется с неприязнью к посетителю.
Свободные не доверяют тем, у кого нет синих глаз ибада. Недаром Свободные
говорят, что глаза чужеземцев видят не то, что нужно.
При их приближении музыка семуты смолкла. Потом послышались звуки
девятиструнного бализета - вначале аккорды, потом чистые ноты песни,
популярной на мирах Нараджа.
Когда глаза Скайтейла привыкли к свету, он увидел юношу, сидевшего со
скрещенными ногами на низком диване, под аркой справа. У юноши были пустые
глазницы. С необыкновенной проницательностью слепых он начал петь в тот
самый момент, когда Скайтейл взглянул на него. Голос у него был высокий и
приятный:
Ветер сдул землю,
И небо,
И всех людей!
Что это за ветер?
Деревья не склоняются;
Они пьют там,
Где пили люди.
Я знаю слишком много миров,
Слишком много людей,
Слишком много деревьев,
Слишком много ветров!
Это не были подлинные слова песни, как отметил Скайтейл. Фарок подвел
его к арке на противоположной стороне, указал на подушки, разбросанные на
черепичном полу, украшенном изображениями морских животных.
- Вот на этой подушке когда-то в съетче сидел Муад Диб, - старик
указал на круглую черную подушку. - Теперь она ваша.
- Я у вас в долгу, - ответил Скайтейл, опускаясь на черную подушку.
Он улыбнулся: Фарок проявляет мудрость. Он говорит, как верноподданный,
даже слушая слова песни со скрытым значением. Кто не знает деспотизма
Императора тирана?
Перемежая свои слова с песней, так, чтобы не нарушить ее ритма, Фарок
спросил:
- Музыка моего сына не мешает вам?
Скайтейл прижался спиной к прохладному столбу и указал старику на
подушку рядом с собой.
- Я наслаждаюсь музыкой, - сказал он.
- Мой сын потерял глаза при завоевании Нараджа, - сказал Фарок. -
Теперь ни одна из наших женщин не пожелает его. Но мне приятно знать, что
где-то на Нарадже у меня есть внуки, которых я никогда не увижу. Вы знаете
миры Нараджа, Заал?
- В юности я посетил их с труппой лицевых танцоров, - ответил
Скайтейл.
- Значит, вы - лицевой танцор? Я удивился вашему лицу. Оно напомнило
мне лицо человека, которого я когда-то знал.
- Данкана Айдахо?
- Да, его. Известного мастера меча из приближенных Императора.
- Говорят, он был убит.
- Да, говорят, - согласился старик. - А вы в самом деле мужчина? Я
слышал рассказы о лицевых танцорах... - он вздрогнул.
- Мы гермафродиты Джадачи, - ответил Скайтейл. - Принимаем пол по
желанию. И в настоящее время я мужчина.
Фарок поджал губы, храня молчание, потом сказал:
- Хотите освежиться? Воды? Охлажденных фруктов?
- С меня довольно беседы, - вежливо отказался Скайтейл.
- Желание гостя - закон, - ответил Фарок, садясь на подушку лицом к
Скайтейлу.
- Благословен будь Абу д'Дур, Отец бесконечных дорог времени, -
сказал Скайтейл. И подумал: "Вот! Я сказал ему, что пришел от рулевого
Союза".
- Трижды благословен! - отозвался старик, складывая руки в ритуальном
жесте. Старые руки с набухшими венами, отметил гость.
- Предмет, рассматриваемый с удаления, открывает лишь главные
принципы своего устройства, - сказал Скайтейл, показывая, что желает
говорить об императорской крепости.
- Зло видно с любого расстояния, - сказал Фарок, советуя тем самым
отложить обсуждение.
"Почему?" - не понял Скайтейл, но вслух сказал:
- Как ваш сын потерял глаза?
- Защитники Нараджа применили прожигатель камня. Мой сын оказался
слишком близко... Проклятая атомная энергия! Даже прожигатель камня должен
быть объявлен вне закона.
- Его применение на самой грани закона, - согласился Скайтейл. И
подумал: "Нараджский прожигатель камня! Об этом ничего не сообщали. Почему
старик заговорил о прожигателе камня?"
- Я предложил ему купить у ваших хозяев с Тлейлакса глаза, - сказал
Фарок. - Но в летописях сказано, что глаза, купленные на Тлейлаксе,
порабощают своих владельцев. Сын сказал, что эти глаза металлические, а он
- из плоти и крови, и что такой союз будет греховен.
- Принципы использования предмета должны соответствовать
первоначальным намерениям, - сказал Скайтейл, пытаясь вернуть разговор в
нужное ему русло.
Фарок сжал губы.
- Говорите открыто, - сказал он. - Мы должны верить нашему рулевому.
- Вы бывали в императорской крепости? - спросил Скайтейл.
- Я там был в первую годовщину победы над Молитором. В этом каменном
здании было холодно, несмотря на лучшие иксианские обогреватели.
Предыдущую ночь мы спали на террасе храма Алии. Там растут необыкновенные
деревья, знаете, деревья, привезенные со множества миров. Мы, башары, были
одеты в лучшие зеленые костюмы, и наши столы стояли отдельно. Мы слишком
много ели и пили. Многое из того, что я видел, вызвало у меня отвращение.
Пришли калеки на костылях. Не думаю, что наш Муад Диб знает, сколько людей
он искалечил.
- Вы не любите пирушек? - спросил Скайтейл, знавший об оргиях
Свободных, которые вызывались спайсовым пивом.
- Это совсем не то, что тау, слияние наших душ в съетчах, - возразил
Фарок. - Для развлечения нам дали рабынь, а ветераны рассказывали о своих
битвах и ранах.
- Значит, вы были в каменной башне?
- Муад Диб вышел к нам на террасу, - продолжал Фарок, - и
провозгласил: "Удачи вам всем!" Разве это не кощунство - использовать
приветствие пустыни в таком месте!
- Вы знаете, где размещены его личные апартаменты?
- Глубоко внутри. Где-то в глубине своей крепости. Я слышал, что он и
Чани живут, как кочевники в пещере. В Большой зал он выходит лишь для
публичных аудиенций. У него есть приемные залы и помещения для официальных
встреч, целое крыло отведено для его личной охраны, есть помещения для
торжественных церемоний и внутренняя секция связи. Говорят, глубоко под
его крепостью держат песчаного червя, окруженного водой. Вода для червя -
яд. Там он питает будущее.
"Мифы, перемешанные с фактами", - подумал Скайтейл.
- Правительственный аппарат всюду сопровождает его, - продолжал
бормотать Фарок. - Чиновники, адъютанты, адъютанты адъютантов... Он верит
только таким, как Стилгар, тем, кто был близок к нему в былые дни.
- Не вам, - констатировал Скайтейл.
- Я думаю, он забыл о моем существовании.
- Как он входит и выходит из крепости?
- Сразу же за внутренней стеной есть небольшая посадочная площадка
для топтеров. Я слышал, что Муад Диб никому не позволяет прикасаться там к
приборам. Говорят, там нужна предельная точность, любая, даже малейшая
ошибка приведет к столкновению со стеной одного из его проклятых садов.
Скайтейл кивнул. Вероятно, это правда. Воздушный путь в крепость
должен хорошо охраняться. А все Атридесы - превосходные пилоты.
- Для передачи сообщений он использует дистранс, - продолжал Фарок. -
Волновой транзистор вживляется в мозг человека. И вызывает его действие
только голос определенного человека.
Скайтейл пожал плечами. В этом веке все правительства используют
дистранс. Никогда нельзя знать, какие препятствия возникнут между
посылающим сообщение и адресатом.
- Даже его налоговые чиновники пользуются этим методом, - жаловался
Фарок. - А в мое время дистранс помещали только в низших животных.
Информация о годовом доходе должна содержаться и строжайшей тайне,
подумал Скайтейл. Не одно правительство пало из-за того, что народ
обнаруживал подлинные источники его доходов.
- Что теперь думают когорты Свободных о джихаде Муад Диба? - спросил
Скайтейл. - Возражают ли они против превращения их Императора в Бога?
- Большая их часть вообще не думает об этом, - ответил Фарок. -
Другие же думают о джихаде так же, как и я сам. Это - источник приключений
и необычайного богатства. Хижина, в которой я живу, - Фарок обвел рукой
двор, - обошлась в шестьдесят лидасов спайса. Девяносто контаров! Были
времена, когда я и представить себе не мог такого богатства. - Он покачал
головой.
В противоположном углу двора слепой юноша наигрывал на бализете
сентиментальную балладу.
"Девяносто контаров, - подумал Скайтейл Действительно, большая сумма.
Хижина Фарока на многих других мирах сошла бы за дворец. Но все
относительно, даже контары. Знает ли, например, Фарок происхождение этой
меры спайса? Знает ли он, что когда то полтора контара означали груз
одного верблюда? Вряд ли. Фарок, должно быть, никогда и не слышал о
верблюдах или о Золотом веке на Земле".
В странном соответствии с мелодией бализета Фарок сказал:
- У меня был криснож, водные кольца на десять литров, копье, которое
раньше принадлежало моему отцу, кофейный сервиз, бутылка из красного
стекла, такая старая, что никто в съетче и не помнил ее происхождения. У
мена была доля в нашем спайсе, но не было денег. Я был богат и не знал
этого. Две жены было у меня: одна умная и любимая мной, другая глупая и
упрямая, но с фигурой и лицом ангела. Я был свободным наибом, всадником на
червях, хозяином левиафана и песков пустыни.
Юноша продолжал наигрывать мелодию.
- Я знал многое, но думая об этом, - продолжил старик. - Я знал, что
глубоко под нашими песками есть вода, удерживаемая там маленькими
Создателями. Я знал, что мои предки приносили в жертву Шаи-Хулуду
девственницу, пока Льет-Кайнз не прекратил это. Мы неправильно сделали,
что прекратили. Я видел жемчуга в пасти червя. У моей души было четверо
ворот, и я знал их все.
Он замолчал, думая о чем-то своем.
- Потом пришел Атридес со своей колдуньей-матерью, - напомнил
Скайтейл.
- Потом пришел Атридес, - подхватил Фарок. - Тот, кого мы назвали
Узулом в нашем съетче. И он остался среди нас. Наш Муад Диб, наш Махди! И
когда он провозгласил джихад, я был среди тех, кто спрашивал: "Зачем мне
идти туда сражаться? У меня там нет родичей". Но другие - молодежь,
друзья, товарищи моего детства - пошли за ним. Они говорили о колдовской
силе спасителя Атридеса. Он сразил нашего врага Харконнена, и Льет-Кайнз,
обещавший нам рай на нашей планете, благословил его. Говорили, что Атридес
пришел изменить нашу планету и нашу Вселенную, что он подобен цветку,
золотому цветку в ночи.
Фарок поднял руки и посмотрел на свои ладони.
- Люди указывали на Первую луну и говорили: "Его душа там". И он был
назван Муад Дибом. Я не понимал всего этого.
Темп музыки убыстрился.
- Знаете, почему я записался в джихад? - старик пристально посмотрел
на Скайтейла. - Я слышал, что существует нечто, называемое морем. Трудно
поверить в море, проведя всю жизнь среди дюн. У нас нет морей. Народ Дюны
никогда не знал моря. Мы собирали воду для Великого изменения, которое
Муад Диб принес одним мановением руки. Я мог представить себе канал, воду,
текущую среди песков, хоть и с трудом. Я мог вообразить даже реку. Но
море?!
Фарок взглянул на прозрачный купол своего узора, как бы пытаясь
проникнуть во Вселенную за ним.
- Море... - негромко повторил он. - Это было за пределами моего
воображения. Однако люди, которых я знал, говорили, что видали это чудо. Я
думал, что они лгут, по хотел проверить это сам. Вот почему я записался в
Джихад.
Послышался громкий заключительный аккорд бализета, и юноша начал
новую песню со странным, волнообразным ритмом.
- Вы нашли ваше море? - спросил Скайтейл.
Старик молчал, и Скайтейл подумал, что Фарок не расслышал вопроса.
Музыка бализета поднималась и опускалась, как морской прибой. Фарок дышал
в унисон.
- Был закат, - внезапно заговорил Фарок, - такой закат мог бы быть
написан одним из древних художников: красный, цвета моей бутылки, палевый,
как жидкое золото... Это было на планете Энфейл, где я вел свой легион к
победе. Мы спустились с гор по узкой тропе. Воздух был напоен влагой, и я
с трудом мог дышать. И вот подо мной оказалось то, о чем говорили мои
друзья: вода без конца и без края. Мы спустились к ней. Я вошел в воду и
начал ее пить. Вода была горько-соленая. Чувство удивления перед этим
чудом не покидает меня с тех пор...
Скайтейл почувствовал, что разделяет благоговейный страх старого
Свободного.
- Я погрузился в море, - продолжал Фарок, глядя на изображенных на
полу морских зверей. - В воду погрузился один человек, а вышел из нее
совсем другой. И я почувствовал, что могу вспомнить прошлое, которого
никогда не было. Я смотрел вокруг себя глазами, которые могли вобрать в
себя абсолютно все: плавающий в воде труп убитого нами защитника планеты,
торчащий из воды обломок дерева с обгоревшим концом... И сейчас, закрыв
глаза, я вижу это почерневшее бревно, обрывок веревки, плавающий в воде,
желтую тряпку, рваную и грязную... Я смотрел на все это и понимал, зачем
оно оказалось здесь: чтобы я мог это увидеть.
Фарок медленно повернулся и посмотрел в глаза Скайтейлу.
- Вселенная не кончается, - сказал он.
"Хоть болтлив, по глубокомыслен", - подумал Скайтейл и сказал:
- Я вижу, это произвело на вас большое впечатление.
- Вы - тлейлаксу, - отозвался Фарок. - Вы видели много морей. Я видел
лишь одно, но я знаю о море то, чего вы не знаете.
Скайтейл почувствовал, что его охватывает странное беспокойство.
- Мать Хаоса родилась в море, - сказал Фарок. - Квизара Тафвид стоял
поблизости, когда я вышел из воды. Он не входил в море. Он стоял на песке,
на влажном песке, с несколькими моими людьми, которые разделяли его страх.
Он смотрел на меня и видел, что я познал недоступное для него. Я стал