Хилл Сандра. Опороченная (Карнавал соблазнов)

   — Особенно если под ней ничего не будет, — добавил он, сверкнув на нее дьявольски обольстительной улыбкой.
   Слишком потрясенная, чтобы возмутиться, Идит задержалась в комнате и после того, как он ушел в спальню мыться. Гм, голышом в сетке… Разве женатым парам свойственны такие извращения? А ведь это извращение, разве не так?
 
   Эйрик лежал в большой деревянной лохани, расслабив усталые мускулы, хотя вода уже давно остыла. Милостивый Христос! Как ему хотелось встретиться со Стивеном лицом к лицу и положить конец его злодеяниям! Уж наверняка Бог не осудит его за это.
   И наверняка весь благочестивый мир будет благодарен.
   А Идит? Насколько она лжива? Как с нею быть, позволить признаться в своем двуличии, чего ей так явно сейчас хочется? Или продолжать свой собственный обман, пока не выяснятся ее истинные мотивы?
   Сомнений нет: она была потрясена и убита тем, что Стивен сжег сегодня ее ульи. Разве что…
   В каком-то отношении очень уж ловко все совпадает: Идит отдала ему как приданое изрядное количество своих драгоценных пчел и сумела вывезти их из Соколиного Гнезда до пожара. Сомнения точили Эйрика, и он не находил готовых ответов. Однако был полон решимости прояснить тайну. И в скором времени.
   Все еще лежа в воде, он послал Вилфрида за Сигурдом. Его надежный друг из норвежских земель внимательно выслушал наказы. Эйрик велел Сигурду побывать в Соколином Гнезде, в соседних деревнях, даже в Йорке и разведать все, что удастся, про Идит и ее отношения со Стивеном из Грейвли в последние несколько лет. Если обнаружится, что Идит находится в тайных сношениях со Стивеном, это станет огромной уликой. Напоследок он наказал Сигурду возвращаться как можно скорей.
   Помимо опасности, нетерпение Эйрика подстегивала еще одна причина. Внезапно ему мучительно захотелось осуществить брак со своей законной женой. Уже много-премного недель он не спал с женщиной, и его тело тосковало по удовлетворению, такому, какое можно получить только между женских ляжек. Но не с какой угодно женщиной, как он вдруг с раздражением осознал. Ему хотелось заняться любовью именно с этой злюкой Идит. Кто бы мог подумать, что Ворон, знаменитый своими победами над женскими сердцами, воспылал страстью к собственной верной жене? Не к той невзрачной воробьихе, какой она прикидывалась, а к яркой птичке, укрывающейся под мерзкими балахонами.
   В течение всего дня Эйрик возвращался мыслями к ее обнаженному телу, лежавшему в его постели прошедшей ночью, гадая, как она будет выглядеть без золы на лице и уродливых платьев, когда отмоет волосы от жира. Лежа под ним и извиваясь от страсти. Как и накануне ночью, на ощупь, вслепую, он начал познавать ее женскую натуру. За холодным фасадом скрывалась любительница театрального действа, и он заподозрил, что внутри нее угли жаркой чувственности ждут лишь подходящего мужчины, который бы заставил их запылать.
   Сможет он стать таким мужчиной? Хочется ли ему этого?
   Да, черт побери!
   Эйрик покачал головой, смеясь над собой, затем намылил волосы и скользнул под воду, чтобы смыть пену. Когда он вынырнул снова и глотнул воздуха, посреди комнаты стояла застывшая на месте Идит со стопкой постельного белья. Она в изумлении уставилась на него, будто он был китом, пустившим фонтан через дыхательное отверстие.
   Обеими руками он откинул с лица мокрые волосы и пригладил их. Потом встал.
   Ее челюсть отпала, будто к ней привесили тяжелую гирю.
   Эйрик с трудом подавил усмешку:
   — Ты не дашь мне одну из простыней? Я хочу вытереться.
   Идит уставилась на ту часть его тела, которая любит посторонние взгляды. Очень любит. Последовала немедленная реакция, и глаза жены пораженно вскинулись вверх.
   — Что ты сказал? — проскрипела она. — Когда?
   — Только что.
   — Ты не дашь мне одну из простыней, которые держишь в руках? — повторил он, забавляясь ситуацией.
   — О… — Она шагнула ближе, явно заставляя себя не опускать взгляд ниже уровня его груди. Торопливо положила белье на комод и повернулась, чтобы уйти.
   — Ты не могла бы вытереть мне спину? — спросил он, желая задержать ее в комнате.
   Ему показалось, что он расслышал сдавленный вздох.
   — Пожалуйста!
   Она вернулась, буквально волоча ноги. Нерешительно взяла простыню и стала вытирать его спину, начиная с плеч.
   — У тебя огромный синяк на плече. Больно?
   Она нажала на него пальцем, и Эйрик дернулся:
   — Святые мощи! Конечно, больно.
   — Как это случилось?
   Он пожал плечами:
   — Мы тушили огонь, и на меня упал ствол горевшего дерева. Мне досталось и немало царапин.
   — Деревья в саду тоже сгорели? — тихо спросила она.
   — Да, но многие из них можно будет спасти осторожной подрезкой. Ты ведь умеешь все на свете, поэтому я не сомневаюсь, что тебе удастся их оживить.
   Она сделала вид, что не слышала его насмешку.
   — Тебе нужно положить мазь на ушиб. Кожа повреждена.
   — А что ты скажешь насчет свиного сала с твоих волос? — предложил он сухо.
   Он почувствовал, как ее пальцы дрогнули. Сейчас она прикидывает, шутит он или говорит всерьез.
   — Ведь ты говорила, что оно помогает лошадям, верно?
   — Да, верно, а ты определенно из той же породы, хотя больше походишь на мула. — Она засмеялась, и напряжение ушло из кончиков пальцев, она продолжала вытирать его нежными, быстрыми движениями, отчего чувства его пришли в необычное возбуждение.
   — Почему у тебя всегда горячая кожа? — выпалила она.
   — Что?
   Он оглянулся через плечо. Идит прикусила нижнюю губу и вспыхнула сквозь слой копоти на лице.
   — Твое тело пышет, будто печка.
   — Правда? — улыбнулся Эйрик. — Может, это потому, что ты и твоя губительная близость распаляют меня, — насмешливо произнес он.
   — Ха! Моя и всех других девиц отсюда до Йорка.
   Эйрик не стал обращать внимания на ее выпад и хрипло спросил:
   — А вот интересно, леди супруга, что может заставить тебя стать горячей?
   У Идит отхлынула от лица кровь, сделав золу еще более безобразной. Она недовольно откинула простыню в сторону и отошла прочь.
   — Перестань все время трогать мои чувства.
   Эйрик ухмыльнулся:
   — Я трогаю твои чувства?
   «Мне хотелось бы трогать не только твои чувства, а и все остальное, сладкая ведьма. Почему бы тебе не подойти немного ближе? Подойди, Идит, давай немножко поиграем… потрогаем друг друга».
   Но не только ее чувства были затронуты, Эйрик понял это, когда опустил глаза и увидел, насколько в нем пробудилось желание. Он хотел было повернуться к ней, но засомневался, стоит ли и впрямь так уж ее дразнить.
   Впрочем, ей это только на пользу, решил он наконец и с нахальной улыбкой повернулся.
   — Лучше бы ты прикрывал свое добро, милорд, или те вороны, о которых ты говорил внизу, найдут себе новое место для насеста.
   Наступила очередь Эйрику поперхнуться. Он невольно воздал должное острому язычку жены, пусть даже она и пустила его в ход против него. Засмеявшись, он натянул нижнее белье и пару линялых штанов, все время следя за ее грациозными движениями, пока она укладывала белье в комод, стоявший в изножье кровати, подбирала его грязную одежду и мокрую простыню, сгребала намокший тростник возле лохани в кучку, чтобы потом выбросить.
   — Тебя нужно подстричь, — заметила она за его спиной, когда он расчесывал гребнем из слоновой кости длинные до плеч волосы.
   — Да, пожалуй, — признал он, глядя на себя в кусок полированного металла, висевший над туалетным столиком. — Вот и займись этим.
   — Я не очень хорошо умею стричь, — отказалась она.
   — Боже мой, Идит! Наконец-то мы обнаружили что-то, в чем ты не мастер, верно?
   Она не улыбнулась его насмешке.
   — Смотри веселей, жена. Жизнь слишком коротка, чтобы все время кукситься.
   — Сам подстригай себе волосы, дурень. У меня нет времени на твои глупости. — Схватив в охапку белье, она направилась к двери.
   — Нет, останься и подрежь мне волосы, — велел он. — К тому же я хочу поговорить с тобой насчет Стивена.
   Она неохотно вернулась и положила белье на пол. Он уселся спиной к ней на низкий табурет и вручил ножницы.
   — Коротко тебя подстричь?
   Он пожал плечами и провел пальцем воображаемую линию под затылком.
   — Покороче. Только не отрежь мне уши. — «Или какую-нибудь другую часть тела».
   Она молчала за его спиной, захватывая прядь за прядью и отстригая их концы ножницами.
   — Идит, неужели ты никогда не смеешься?
   — Смеюсь, когда слышу что-нибудь смешное. Но в основном то, что тебе кажется смешным, на самом деле просто плоские шутки в мой адрес.
   «Что ж, в основном это верно», — подумал он.
   — А что может рассмешить тебя?
   — Твое бахвальство тем отростком, который находится у тебя между ног и который ты так высоко ценишь, — быстро нашлась она. Он почувствовал по кончикам пальцев, на миг замершим, что она тут же пожалела о поспешных словах.
   Эйрик засмеялся.
   — Ты преувеличиваешь мою способность… к росту, — тут же отозвался он, обнаруживая, что ему нравится эта более легкомысленная и менее чопорная сторона его жены.
   Жены!
   Эйрику вспомнились прежние мысли насчет Идит и жажда поскорей завершить их брачный обет. А причиной, по которой он не решался осуществить то, к чему до боли звало его тело, был Стивен из Грейвли.
   Может, ему надо сейчас просто повалить жену на постель и покончить со всеми играми? Провести день в постели с покорной его ласкам женщиной — чертовски неплохая мысль. Он оглянулся через плечо и обнаружил, что Идит хмурится после его последних слов о юморе.
   Пожалуй, не время, мудро рассудил он.
   Покончив со стрижкой, Идит провела гребнем по его волосам, проверяя, ровно ли сделала работу.
   — Что ж, неплохо, — заявила она, откладывая в сторону ножницы и отгребая пряди волос к кучке мокрого тростника.
   Она остановилась посреди комнаты, словно что-то обдумывая.
   — Эйрик, мне уже давно хотелось обсудить с тобой нечто важное, — нерешительно проговорила она.
   Он показал рукой на соседний стул.
   — Мне очень неловко, но я бы хотела, чтобы ты понял, почему я на это пошла.
   Эйрик встрепенулся, понимая, что она собирается признаться в своем маскараде. Теперь, зная про ее обман, он ясно увидел, что Идит необыкновенно хорошенькая. Раньше он принимал морщинки от ее хмурого вида за старческие складки. А уж рот с неотразимой родинкой был выше всяких похвал. Ему не терпелось рассмотреть и другие части ее тела, которые она держала спрятанными так надежно.
   Но хотелось ли ему выслушивать ее признание до того, как вернется со своим докладом Сигурд? Одна его часть жаждала как можно скорей лечь с ней в постель и погасить огонь желания, бушующий в крови. Эта часть располагалась ниже пояса. Другая, более подверженная рассудку, предостерегала, что он рискует заронить семя в женщину, которая замыслила вместе со Стивеном его погибель. Нет, придется подождать несколько дней до возвращения Сигурда.
   Эйрик стал придумывать, как бы предотвратить ее признание. И внезапно возликовал от одной заманчивой мысли, что пришла ему в голову.
   — Идит, расскажи мне подробней про свои свечи-часы.
   — Что?
   — Ты говорила, что делаешь какие-то особые свечи. Какие они? Ты их сама придумала?
   — Нет. Первым их стал делать король Альфред много лет назад. Но я поработала над этим и кое-что улучшила, так что мои свечи теперь более совершенны.
   — Посмели бы они не стать такими!
   — Ты и вправду хочешь слушать или просто делать ехидные замечания?
   — Я вправду хочу слушать.
   Идит с сомнением покосилась на него, но все же стала объяснять:
   — Свечи, придуманные стариной Альфредом, содержат воска в семьдесят два пеннивейта и горят четыре часа, значит, шесть свечей сгорают за сутки, по ним отмечают время. Я придумала одну большую свечу, с четырьмя отметками, которая горит двадцать четыре часа, и таким образом…
   — Таким образом, можно не думать о там, что пора зажигать следующую свечу, — закончил он за нее, невольно пораженный ее сообразительностью. — Вероятно, на них огромный спрос.
   — Немалый. И они очень дорогие, но все же раскупаются столько, сколько я успеваю делать. — Она испытующе поглядела на него и спросила: — Так зачем ты захотел узнать про мои свечи?
   «Гм, значит, она не приняла за чистую монету мой внезапный интерес к ее замечательным талантам. Умная леди!»
   — Ты не захочешь этого слушать.
   — Нет, захочу.
   — Ну, раз уж ты за себя ручаешься… — «Прежде чем я разделаюсь с тобой, ты отучишься лгать мне вообще. И пожалеешь о своем маскараде гораздо больше, чем можешь предполагать». — Я просто подумал: не могла бы ты мне сделать свечу на пять часов? — кротко сказал он.
   Она подняла бровь, почуяв что-то неладное.
   — Для каких целей?
   «Я-то думал, что ты не спросишь, моя чопорная и правильная женушка. Ну-ка, посмотрим, сумею ли я расшевелить твои чувства еще немного».
   — Ты слыхала про лотос с пятью лепестками? — «Никогда в жизни, клянусь головой, ведь я сам только что придумал».
   — Нет. — Она нахмурилась, вероятно пытаясь как-то связать его вопрос о свече-часах с цветком лотоса. — А что, этот цветок имеет какое-то отношение к воску для свечей? Может, когда пчелы собирают с него пыльцу, воск получается какой-то особый?
   Эйрик едва удержался, чтобы от удовольствия не потереть руки. Как можно небрежней он сказал:
   — Нет, тут важно как раз то, что делается за те пять часов, пока горит свеча.
   — О?
   — Но думаю, тебе это не интересно. — Со скучающим видом он поглядел на ногти. «Спроси меня. Спроси меня. Спроси меня».
   — Ты меня заинтриговал.
   «Клюнула! Клюнула, моя маленькая, доверчивая голубка. Ты так кротко шагнула в мою хитрую ловушку, весьма тебе благодарен».
   — Ну, если тебе и впрямь интересно узнать, то в одном из восточных гаремов был калиф…
   — Ох, нет, не хочу слушать, твои гаремные сказки!
   Он с невинным видом поднял брови.
   — Разве я уже тебе рассказывал?
   — Помнишь, ты сказал, что прозрачные ткани, вроде моей сетки для пчел, носят в восточных гаремах?
   — Я забыл. Нет, это другая история. — Он небрежно махнул рукой. — В этой говорится про время и, может, про твои свечи.
   Она с сомнением поглядела на него своими фиалковыми глазами, краше которых он никогда в своей жизни не видел, и наконец процедила:
   — Продолжай.
   «Ох, мне она нравится, как она мне нравится!»
   — Так вот, в одном восточном гареме жил-был калиф, он купил девушку-рабыню, которая не оценила чести разделить с ним ложе.
   — Хм!
   — Даже когда он пообещал сделать ее своей одиннадцатой женою, она не позволила ему насладиться ее прелестным телом.
   — Одиннадцатой! Ха! Да он и так небось слишком устал, ему некогда было даже дух перевести.
   Эйрик усмехнулся, удовлетворенный тем, что ему удалось возбудить ее интерес, и предвкушая, как поймает ее в паутину собственного любопытства.
   — Чего он только ни пробовал — подарки, афродизиаки…
   — Афро… что?
   Вопрос Идит на мгновение смутил Эйрика, в его голове закружились всяческие неприличные фантазии. Взяв себя в руки, он проворчал:
   — Оставим объяснение на другой раз. Ты все время будешь перебивать меня? Если так, то мы можем пропустить обед, а я страшно проголодался.
   — Продолжай. Обещаю, что больше не помешаю тебе.
   «Я искренне сомневаюсь в этом».
   Одним словом, калиф испробовал все, но безрезультатно. Наконец обратился к некоему мудрецу, который рассказал ему про лотос с пятью лепестками.
   Он взглянул на Идит, которая с интересом наклонилась вперед. «Вот так-то, Идит, моя доверчивая птичка. Подожди немного».
   — Мудрец дал калифу совет запастись пятьючасовым временем. И каждый час обрывать на лотосе по лепестку. В первый час не должно быть вообще никаких прикосновений. Мужчина и женщина снимут одежды и будут просто разговаривать. Они могут выпить чашу вина, чтобы расслабиться, и мужчина может рассказать женщине, как он собирается ее ласкать. Конечно, женщина тоже может сказать мужчине про свои желания, но если застенчива, то может ограничиваться намеками, чего бы ей хотелось от мужчины. А если она и в самом деле робеет, то будет просто кивком головы показывать, что он затронул какую-то особенно возбуждающую тему.
   — Ох, ты и в самом деле сошел с ума, Эйрик, если рассказываешь мне такие дурацкие сказки. По-моему, тебе пора навестить свою любовницу в Йорке. Может, Аза излечит тебя от развратных мыслей.
   Эйрик насупился. Ему не нравилось, что Идит так легко отмахивается от него. И, странное дело, не нравилось и то, что Идит принимает его любовницу. В этом было что-то противоестественное.
   — Сейчас мне не хочется заниматься любовью с Азой. Вообще-то в последнее время я больше думаю о тебе в моей постели.
   Идит до того изумилась, что просто онемела. Правда, он и сам удивился, что признался в своей тайной склонности. Однако тут же воспользовался молчанием Идит, чтобы продолжать свою придуманную историю, пока у жены не проснулся вновь язвительный язычок.
   — В течение второго часа они будут только целоваться, но самыми разными поцелуями, с которыми ты, несомненно, знакома. Включая все части тела.
   Идит ахнула от негодования и встала, словно ей невмоготу было оставаться в его обществе.
   — Ты… ты…
   Толкнув ее снова на стул, он продолжал:
   — К этому времени, конечно же, она уже сумеет один раз… хм… достичь экстаза, и тогда…
   — Экстаза? — недоуменно переспросила Идит.
   И тут растерялся Эйрик. Его наивная жена, пусть даже она лежала с мужчиной и родила ребенка, не понимала, что значит для женщины взбираться на вершину любовного блаженства и взрываться от исступленного наслаждения. Он попытался найти нужные слова, а потом осторожно сказал:
   — Ты, несомненно, знаешь, что мужчина теряет разум от удовольствия, когда совокупление достигает… ну, своей высшей точки. То же самое происходит и с женщиной.
   — Теряет разум? И это удовольствие, к которому нужно стремиться? Я так не считаю.
   Эйрик усмехнулся и поспешил закончить историю, пока Идит ему не помешала:
   — В течение третьего часа они ласкают тела друг друга, познавая все тайные места, которые повышают чувственность. Женщина, разумеется, впадает в экстаз еще раз. Или два. — «Ты слушаешь, Идит? Или просто пытаешься ловить мух открытым ртом? Клянусь святыми апостолами, я могу найти более подходящее занятие для этих сочных губ».
   Наконец она пришла в себя и недоверчиво фыркнула. Но не поднялась со стула. История явно возбудила ее интерес.
   — В течение четвертого часа, — продолжал он беспечно, — она должна лежать абсолютно тихо, пока мужчина занимается ее грудями и женскими складками между ног.
   — Ох, ты жуткий, жуткий человек! — вскричала Идит, и ее лицо ярко вспыхнуло. — Как ты смеешь говорить о таких извращениях мне, леди?
   — Не леди. Своей жене, — поправил он, — и это вовсе не извращение, раз происходит между мужем и женой. Нет, не уходи, пока я не закончу.
   Она встала и надменно взглянула на него. Ну, теперь-то он заставит ее потупить свое высокомерное лицо.
   — В течение пятого часа мужчина наконец погружается в готовое принять его женское лоно, и она, вне всяких сомнений, снова познает экстаз и впадает, содрогаясь, в беспамятство еще несколько раз.
   Идит грозно нахмурилась, вероятно больше не веря в его историю. В этот момент ее лицо стало настолько пунцовым от ярости, испещренным морщинами, что он почти был готов поверить, что она такая же старая и безобразная, какой и хотела казаться.
   — А сколько раз будет «содрогаться» и «впадать в экстаз» мужчина во время этой бесконечной любовной игры?
   — О, раз десять или двенадцать, — солгал он с невозмутимым лицом.
   Ее глаза расширились от удивления. Эйрик был поражен, что его обычно разумная жена не поняла нелепости его преувеличения. «Будь поосторожней, парень, — упрекнул он себя, — или она начнет требовать от тебя больше, чем ты сможешь ей дать».
   Идит глядела на него с открытым от изумления ртом.
   — Вот теперь ты знаешь историю про калифа и лотос с пятью лепестками, — торжественно заключил он.
   Вернув самообладание и заключив себя в железные его тиски, Идит бормотала что-то про отвратительный лотос, подбирая испачканную одежду и с негодованием направляясь к двери.
   — Так ты мне сделаешь свечу на пять часов? — крикнул он ей в прямую, как палка, спину.
   — Когда ад замерзнет и ангелы наденут коньки, — ледяным тоном ответила она, не соблаговолив обернуться. Потом с грохотом захлопнула за собой дверь.
   Ну, по крайней мере, он предотвратил ее признание. Пока что. Однако понимал, что не сможет откладывать его до бесконечности.
   А что же ему делать в следующий раз, чтобы она не рассказала своего секрета до возвращения Сигурда? Конечно же, он постарается уязвить ее такую самоуверенную натуру, уязвить ее гордость.
   Эйрик улыбнулся от такой удачной мысли.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

 
   Эйрик сводил ее с ума.
   — Я должна рассказать тебе, — настаивала Идит, укладываясь в постель в тот вечер. Ей отчаянно хотелось признаться в дурацком маскараде. И впрямь, час за часом она начинала все сильнее бояться за свою судьбу, если этого не сделает.
   Но ей с трудом удавалось сосредоточиться, когда в каком-нибудь волоске от нее лежало обнаженное тело супруга, и он не проявлял абсолютно никакого интереса к завершению их брачных обетов. Если он хоть раз еще зевнет, с шумом, широко раскрыв рот, она засунет брачный контракт ему в глотку.
   — Эйрик, прекрати так грубо зевать и посмотри на меня.
   — Разве зевать грубо? Я этого не знал. Вот видишь, как ты мне полезна, Идит. Научишь меня множеству важных вещей.
   Идит с подозрением покосилась на него. Он насмехается?
   — Эйрик, перестань увиливать. Я хочу сказать тебе что-то важное.
   — Нет, сейчас слишком жарко для разговоров. Я едва дышу под этими простынями. — Он выразительно поглядел на ту, что прикрывала ее обнаженное тело. — И ведь всякий раз, когда у тебя ко мне появляется «что-то важное», это означает какую-то новую работу. Когда ты пристаешь ко мне, у меня закипает кровь, а сейчас тут и без того душно.
   — Может, виной все эти свечи, которые ты зажег. — Она оглядела спальню, в которой горела дюжина свечей. Эйрик настоял внезапно на том, что ему нужен свет, на случай, если понадобится ночью дойти до ночного горшка.
   — В любом случае я не собираюсь приставать к тебе. — Идит старательно пыталась отвести взгляд от его обнаженного тела. — Я просто…
   Договорить она не смогла.
   Ее слова замерли в воздухе, когда она нечаянно все же взглянула на него. О Боже, он лежал положив руки под голову, скрестив длинные ноги в щиколотках, а ТА его часть торчала вверх, словно твердое, как сталь, копье.
   Она ахнула и заставила себя отвести взгляд и посмотреть ему в лицо.
   — Идит, ты всегда меня донимаешь.
   Хорошо еще, что Эйрик не заметил ни ее долгого взгляда, ни последовавшего смущения. Он беспечно поглядел на нее, голубые глаза недовольно пошарили по простыне, которую она натянула до самого подбородка.
   — Я чувствую себя, как в печке, — снова проворчал он.
   — Что я могу с этим поделать? — огрызнулась она и тут же пожалела о своих словах.
   — Убери все простыни. Все до одной.
   Идит едва не задохнулась.
   Эйрик заворочался, пытаясь устроиться поудобней. Взмахнув рукой, он случайно провел по ее груди, и она ощутила это даже через ткань. Тогда она повернулась к нему спиной, но его колено прижалось на какое-то мгновение к ее ягодице.
   Она затаила дыхание. Однако вскоре расслабилась, понимая, что прикосновение могло быть случайным. Он часто говорил ей, что ее фигура, лицо и манеры отталкивают его. И впрямь, единственным, что в ней, казалось, обладало какой-то привлекательностью для этого невозможного мужчины, была родинка над верхней губой. Благословенная Святая Бригитта! Этот мужчина был извращенцем. Если он еще хоть раз скажет, что хотел бы сделать языком с ее родинкой, она его просто придушит.
   С другой стороны, он не собирается завершать их брачные обеты. Хмм.
   Внезапно Идит поняла, что позволила мужу снова отвлечь ее внимание от главного — от признания. Она резко вскочила и села на постели, едва успев натянуть простыню, которая мгновенно съехала с ее плеч.
   Глаза у Эйрика расширились и едва не вылезли из орбит. «Кажется, кое-что он видит достаточно хорошо».
   — Эйрик, я настаиваю, чтобы ты выслушал меня. Перестань ерзать и слушай…
   — Может, мы завершим наши обеты, — немедленно перебил он ее. — Прямо сейчас.
   — Сейчас? — воскликнула она. Боже, этот человек вгоняет ее то в жар, то в холод.
   — Да, если бы ты кое в чем мне помогла, то я, возможно, и справился бы, — заискивающим тоном предложил он. Идит почудилось, что она заметила усмешку, искривившую уголки его твердых губ, но поручиться не могла: если он улыбнулся, то лишь на короткий миг.
   — Мне кажется, что твое тесто уже и так подошло, — сухо заметила она, слишком хорошо памятуя, как его мужской орган выглядел всего несколько минут назад. Она махнула рукой в его сторону, не решаясь удостовериться воочию. — Тебя трудно назвать поникшей лилией.
   — Ах, так ты заметила. Однако, как видишь, опара снова опустилась. Взгляни сама.
   «Нет, не буду, даже если бы от этого зависела моя жизнь!» Идит вскинула подбородок и поглядела вместо этого на противоположную стену, но ожившая перед глазами картинка заставила лицо ее вспыхнуть.