Хилл Сандра. Опороченная (Карнавал соблазнов)

   Вилфрид пожал плечами:
   — Кто поймет, что у бабы в голове? Но ведь ты уехал, ничего не объяснив Берте, и меня рядом тоже не было, а потом ты ведь поспешил в Йорк, а Аза живет там, и…
   — Я думал, что сказал Берте… хмммм… может, в спешке и забыл… — Он замолчал и, погладив верхнюю губу в раздумье, решил, что действительно не сообщил Берте причину поспешного отъезда в Йорк. — И все-таки Идит нельзя было уезжать из Равеншира вопреки моему приказу.
   — Это точно, — согласился Вилфрид и для вящей убедительности ударил кубком по столу.
   — А ты ее снова запрешь в спальне без всякой одежды, кроме гаремной прозрачной накидки, чтобы прикрыть ее голый зад? — с надеждой поинтересовалась Берта за его спиной.
   Эйрик едва не свалился со стула от неожиданности, заслышав над ухом пронзительный голос поварихи.
   — Святые мощи, Берта! Как это ты подобралась ко мне незаметно и без предупреждения?
   — Ты хочешь сказать, вроде твоей подлой жены с тяжелой рукой? Видел, что она мне сделала? Видел?
   Голова Берты была обмотана огромным куском холста, настолько широким, что хватило бы перевязать слона, которого Эйрик как-то раз видел в своих странствиях.
   — Боже! Я всего-то и сделала, что посмеялась над ее нарядом! — объяснила Берта.
   Эйрик зарычал на беспардонную повариху:
   — Берта, ты должна знать свое место и не смеяться над своей хозяйкой.
   — Ну, я думала, что леди пригодятся кое-какие полезные советы. Это же надо, раскроить мне череп просто из-за моего замечания о том, что ее груди не трясутся, как подобает женщине, даже в таком неприличном наряде.
   — Трясутся? — в один голос воскликнули Эйрик и Вилфрид.
   — Да, трясутся. Мужчины любят, когда сиськи немного трясутся, — сообщила она им с умудренным видом. — И я не раз говорила об этом твоей леди супруге.
   Вилфрид вытаращил глаза на Эйрика, и оба осклабились.
   Выслушав и другие сетованья Берты, Эйрик отправил ее убирать спальню:
   — И перестань болтать направо и налево про наряд Идит. Ей это не понравится.
   — Ха! Об этом уже все и так знают. Теперь мы все ждем твоего следующего шага. Я думаю, ты посадишь ее в клетку и выставишь на стену.
   Эйрик не стал обращать внимания на неуместный совет Берты и повернулся к Вилфриду, посерьезнев:
   — Я не могу оставить Эмму. Она начинает кричать по малейшему поводу, потому что к ней понемножку возвращаются воспоминания о смерти ее матери. Возьми двадцать человек и отправляйся за Идит.
   — Сейчас?
   — Да. Я хочу, чтобы она вернулась этой же ночью, даже если тебе придется привязать ее к лошади.
   Вилфрид нехотя поднялся, явно не обрадованный поручением.
   — Что я скажу ей?
   — Ничего, скажи только, что муж требует ее возвращения. Я ей потом все объясню.
   — Мне, конечно же, придется связать ее и засунуть в рот кляп, — пробормотал Вилфрид, отправляясь выполнять поручение хозяина. — А она спустит с меня потом шкуру тем или иным способом, когда получит такую возможность. Не сомневаюсь, что пошлет меня чистить уборные. Снова.
 
   Идит и впрямь была связана и прикручена веревкой к седлу, когда они прибыли на рассвете в Равеншир. Когда Вилфрид стал освобождать ее, она смерила его ледяным взором. С ним она разберется позже. Но первым делом ей надо убить одного негодяя. С черными волосами и голубыми глазами. А того не было видно нигде.
   И без того плохо, что Эйрик потребовал такого спешного ее возвращения, да еще не удосужился приехать за ней самолично. Явно он считал ее своей собственностью, вещью, подумала Идит, изо всех сил стараясь подавить стон отчаянья. Она должна сохранять в себе злость, не позволять этому противному чурбану заметить, насколько он обидел ее своим предательством и грубым обращением.
   Идит шагала вверх по ступенькам, когда утреннее солнце поднималось над горизонтом, окрасив небо в яркий пурпур. Слуги собрались, чтобы поглядеть на ее восхождение, глаза их широко раскрылись от любопытства, многие хихикали. Она слышала, как некоторые упоминали про вуаль и тряску, и понимала, что язык Берты поработал как всегда.
   Она вошла без стука в спальню Эйрика. Пустая комната была прибрана, на починенной кровати красовался свеженабитый матрас и покрывало. Все сгоревшие свечи были удалены, а на их место вставлены в подсвечники новые, еще не зажигавшиеся. Ну, ей придется кое-кому сказать, чтобы не тратили ее с трудом изготавливаемый товар.
   Резко повернувшись, Идит уже собиралась отправиться вниз и поискать там своего ненавистного мужа, когда услышала тихое мяуканье, словно раненой кошки. Казалось, оно доносится из гостевой комнаты. Идит вернулась назад, положила руку на дверь и осторожно ее открыла.
   Эйрик сидел на стуле с высокой спинкой и укачивал прекрасного золотоволосого ребенка, который тихо рыдал, почти уснув, прижавшись к его груди. Ее коварный, противный чурбан муж нежно ворковал:
   — Тише, сладкая Эмма. Никто теперь тебя не обидит. Тише. Спи.
   И тут Идит поняла, что «прелестная девочка», о которой Эйрик писал в своем письме, и есть его драгоценная маленькая дочка. В ужасе от своей ошибки Идит прижала ко рту ладонь.
   Эйрик поднял глаза и уставился на нее неподвижным взглядом. И Идит поняла, что ей придется заплатить за все.
   Молча, не говоря ни слова, Идит прикрыла за собой дверь и вернулась в спальню Эйрика. Села на край кровати и стала ожидать наказания, которое казалось ей неизбежным. Слишком часто она бросала вызов его достоинству.
   Через некоторое время Эйрик вошел в спальню, закрыл и запер за собой дверь, потом небрежно прислонился к ней спиной, не спуская глаз с Идит. Его бесстрастное лицо не выдавало ни его чувств, ни намерений. Но Идит знала, что он зол. Очень зол.
   В наступившей тишине Абдул решил сказать мудрое слово:
   — Похотливый чурбан. Авк. Соблазнитель невинных дев. Авк. Предательский дьявол. Авк. Слабовольный сын Сатаны. Авк. Лжец с шелковыми речами. Авк. — Все это он преподнес, превосходно подражая голосу Идит.
   Она застонала.
   — Огромный кот. Огромный кот. Авк. Скоро придет. Скоро придет. Авк. Мертвая птичка. Мертвая птичка. Авк. Авк. Авк.
   Лицо у Эйрика оставалось неподвижным.
   — Эйрик, позволь мне объяснить…
   — Да, это будет началом, — произнес он с каменным видом и отошел от двери. Налил два кубка вина и протянул один ей. Несмотря на ранний час, Идит не отказалась, чувствуя, как все пересохло в глотке.
   Он оперся плечом о стену и ждал, крутя в пальцах ножку кубка со зловещей небрежностью.
   Идит допила вино тремя торопливыми глотками, затем поставила кубок на пол у своих ног.
   — Я была сердита, что ты запер меня в комнате после…
   Она сглотнула. Он ждал.
   — … после того как мы занимались любовью, — протянула она слабым голосом.
   — Так ты думала, что раз соблазнила меня в ту ночь, то этим купила себе свободу?
   Идит с негодованием ответила:
   — Я не соблазняла тебя. Я хочу сказать… ох, какая разница! — Она пожала плечами. — Кто начал — не суть дела. Я пытаюсь объяснить, почему я сбежала из этой комнаты…
   — … и проломила черепа двум моим верным слугам, — ледяным тоном продолжил он, — оставив их лежать замертво.
   — Этого не было! Я слегка ударила по их деревянным башкам, и они оба это знают. А если говорят другое, то врут.
   — Так продолжай свою историю. Ты разозлилась… и что?
   — Я разозлилась, что ты запер меня, и тогда Берта сказала, что, может… может…
   — Почему ты так нерешительно говоришь, жена? Это тебе не свойственно. Говори в своей обычной, язвительной манере и обвиняй меня в грехах. Поскольку я могу обвинить и тебя.
   Она вызывающе усмехнулась в ответ на его строгий тон:
   — Я думала, что ты предаешься блуду с любовницей.
   — Но, Идит, — сказал он с насмешливым участием, садясь рядом с ней с хищным видом, — ты сама не раз мне заявляла, чтобы я убирался со своей похотью в Йорк к любовнице. Или теперь тебе вдруг стало не безразлично, что я занимаюсь любовью с другими женщинами?
   Она закрыла глаза, борясь со слезами, которые неожиданно и жарко начали выступать на глазах, и сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. «Святая Мария, — взмолилась она, — не дай мне разрыдаться прямо сейчас». Огромный ком в горле мешал ей говорить.
   Кончиком пальца Эйрик обвел края ее дрожащих губ и поймал крупную слезу, скатившуюся из глаза. Потом другую.
   — Так что? Тебе не безразлично, если я провожу время с другой женщиной? — пробормотал он.
   Почему его голос звучит мягко, от нежности или подавленного гнева? — подумала Идит. Она открыла глаза и кивнула.
   — Ну?
   — Я не знаю, — неуверенным голосом сказала она, в отчаянии ломая руки. — Мне хотелось бы знать. Я ненавижу эту слабость, которая делает меня плаксивой.
   — Я действительно видел Азу, когда был в Йорке, — без всякого стыда признался Эйрик, накрывая ее руку своей и крепко прижимая.
   Она застыла от его слов и стала вырываться.
   — Ты заставил тут меня мямлить оправдания, хотя сам был виновен все время. Ох, какой ублюдок! — взорвалась она, пытаясь ударить его свободной рукой.
   Эйрик взял обе ее руки в свои и заставил повернуться к себе. Его разрывали противоречивые чувства.
   Ему хотелось вытрясти из нее дух вон за своеволие. И в то же время хотелось бесконечно целовать, забыв в ее объятиях про все неприятности, которые омрачали их жизнь.
   — А ты не желаешь узнать, почему я встречался с Азой? Не желаешь услышать, с каким важным известием я к ней приезжал?
   — Нет, — упрямо ответила она.
   Он вдруг уронил руки:
   — Что ж, ладно. Я и сам не хочу говорить. Ты не заслуживаешь объяснений.
   — Я не заслуживаю! Почему ты…
   Эйрик рывком вскочил с кровати и стал расхаживать взад и вперед. Он должен держаться на расстоянии от этой гадкой бабы. Ее близость обезоруживает его, сладкая родинка над сочной губой дразнит, запах лавандового мыла манит к себе.
   — Я все еще сердит на тебя, Идит. — «Несмотря на некоторую часть моего тела, которая уже забыла почему».
   — Ну, я тоже все еще сердита на тебя.
   — О? — «Может, ты посидишь у меня на коленях и снова возьмешь надо мной верх, Идит?»
   — Ты посадил меня в тюрьму.
   — По важной причине. — «Возможно язык, который ругается на меня так часто, сможет найти себе лучшее применение. Как насчет…»
   — Не представляю себе, по какой такой причине можно посадить жену в тюрьму, особенно после… ну ты знаешь.
   Он с трудом подавил усмешку. «Да, знаю». Она заметила это, и ее лицо внезапно вспыхнуло. Видимо, ее воображение нарисовало те же сладострастные картинки, что и его. Затем настроение его переменилось, когда он вспомнил, что она сделала. И он решил положить конец их жестким взаимным обвинениям.
   — Стивен намеревается похитить тебя и держать как выкуп в обмен на сына, — без обиняков объявил он. — А уж как он намерен тебя развлекать, пока ты будешь находиться под его попечением, и повторить невозможно.
   — Откуда ты знаешь? — ахнула Идит.
   — Батрак слышал, как он хвастался об этом в тот раз, когда убили скот.
   Когда смысл его слов начал просачиваться в затуманенное сознание Идит, она потрясение выдернула руки из его ладоней и уперлась ему в грудь.
   — Ты твердолобый, слабоумный кретин… ох, просто слов не могу найти, как тебя назвать! Ты предпочел запереть меня, не мог поговорить со мной разумно!
   Эйрик не пошевелился и никак не ответил на ее слова, и тогда она замахнулась, чтобы ударить его. Однако он поймал оба ее запястья и крепко сжал.
   — Ты была заперта, если можно назвать это так, ради твоей собственной безопасности.
   — Ух! Как ты смел запирать меня, будто слабоумную девицу, вместо того чтобы сказать мне правду?
   — Я знал, что ты меня не послушаешься и не останешься в стенах крепости. И твой отъезд в Соколиное Гнездо из-за какого-то пустячного повода доказал мою правоту.
   — Пустячный повод? Я бы не сказала, что супружескую неверность можно назвать пустяком.
   Он пожал плечами и был доволен, увидев, что ее лицо стало буквально пунцовым от злости из-за его якобы бессовестного поведения.
   — Как вел бы себя ты, если бы твоя жена… если бы я… отправилась на свидание с другим? Да еще заперла бы тебя в спальне, чтобы ты дожидался, когда я соизволю вернуться?
   Он и не старался скрыть ухмылку:
   — Что ж, это открывает кое-какие интересные возможности.
   Его большие пальцы чертили чувственные круги на ее нежной коже с внутренней стороны запястий. Он ощущал, как предательски участился ее пульс под его пальцами, пока он говорил. И краска, залившая ей лицо, была, несомненно, вызвана его близостью, а не ее продолжавшимся гневом. Он привлек ее к своей груди и обхватил руками за талию.
   Она попыталась отвернуть от него свое выразительное лицо, однако он схватил ее рукой за подбородок и повернул к себе.
   — Ты не должен принимать решения за меня, — слабо протестовала она. — Я не ребенок. А также не из тех жен, которым нельзя доверять.
   — А ты не должна пренебрегать решениями, которые я принимаю, — возразил он. — Как будто я сам не способен управлять своими землями или заботиться о своих подданных.
   Взгляды их скрестились.
   — Ты должна быть наказана.
   Она надменно вздернула подбородок:
   — Я не собираюсь больше ходить ради твоего удовольствия в той прозрачной сетке.
   — Это не было наказанием, — усмехнулся он.
   — Для меня было. Ты уже выставил меня на посмешище перед слугами. И сейчас собираешься снова запереть меня в спальне?
   — Нет, разве что вместе с собой, — ласково и многообещающе заверил он. И после этих слов почувствовал прилив крови в чреслах. — И впрямь, неплохое будет наказание. Вот видишь, Идит, я иногда слушаюсь твоих советов.
   — Я вовсе не давала тебе совет запирать нас вдвоем в спальне, — с негодованием заявила она.
   Он тихо засмеялся:
   — Но ты должна согласиться, что это открывает определенные возможности. Хмммм. Надо это обдумать.
   — Мне нужно приглядеть за пчелами, а Берта наверняка устроила на кухне в мое отсутствие свинарник, и…
   — Я не говорю, что мы займемся этим немедленно. Ай-ай. Не надо так надрываться. Я понимаю, ты хочешь отвлечься от искушения, которое тебя гложет, но…
   — Надрываться? Какая глупость! И что за искушение?
   Он широко ухмыльнулся.
   Идит озадаченно глядела на улыбку Эйрика, которая не смягчала его сердитых глаз. Потом ее губы пораженно разжались, а лицо залило от догадки жаркой краской.
   — Ох… ладно. Я вижу, что ты меня просто дразнишь, говоря о наказании.
   — Нет, отнюдь. Ты заплатишь, и заплатишь как следует, на моих условиях, Идит. Но сейчас мне требуется твоя помощь с Эммой. Если я запру дверь этой спальни — а я решил, что это создает хорошие возможности для твоего «наказания», — я решу этот вопрос на много дней, и тогда пусть уж меня не беспокоит никто, даже моя бедная дочка. Но сейчас она нуждается в заботе.
   «Много дней! — восхитительные мурашки поползли по Идит. — Что могут делать вместе два человека много дней?» Но затем до ее сознания дошли и его другие слова.
   — А что с Эммой? — спросила она.
   Он начал ей рассказывать про немоту своей шестилетней дочки, наступившей после пожара, унесшего три года назад жизнь ее матери.
   — Ее память начала возвращаться. Несомненно, это было вызвано эпидемией в приюте, когда сжигали зараженную одежду и белье. Она даже начала говорить кое-какие слова. Вот только кричит и плачет непрерывно день и ночь.
   Идит забыла про собственные беды и про гнев Эйрика.
   — Скажи, чем я могу помочь.
   Когда Эйрик изложил свою просьбу, она кивнула и пошла вместе с ним к двери. Перед тем как войти к Эмме, он обернулся и сказал:
   — У нас с тобой много незаконченных дел, жена. Не думаю, что я что-то забуду. У меня долгая, очень долгая память, а список твоих провинностей растет с каждым днем.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

 
   К вечеру Эйрик вернулся со своими людьми с ристалища. Потный и усталый после физических нагрузок, а также от душевного напряжения последних дней, прошедших в тревоге за Эмму и Идит, не говоря уж об отсутствии новостей из витана, он медленно поднимался вверх по ступенькам.
   Шагнув к открытой двери своей спальни, он остановился, изумленный домашней идиллией. Идит сидела на кровати, прислонившись к спинке. Одна ее рука обнимала Эмму, другая Джона. Рядом сидели, скрестив ноги, Лариса и Годрик. А верный барбос Принц лежал, распростершись на полу, не сводя с Идит влюбленного взора.
   Дети жадно слушали историю про его прадеда, Гаральда Светлоглавого, некогда короля всей Норвегии.
   — И Гаральд безумно влюбился в Гиду, дочь короля Гордаланда. Однако Гида отказалась выйти за него замуж, пока он не покорит всю Норвегию, а этого не удавалось до него ни одному королю.
   — А мой дедушка Торк был сыном Гаральда? — с благоговением спросила Лариса.
   — Да, одним из многих, многих сыновей. Говорят, что у Гаральда их было двадцать шесть, и столько же дочерей.
   Эмма потянула Идит за рукав.
   — Еще, — попросила она, заставляя Идит продолжать историю. И Эйрик понял, что его немая дочь произнесла новое для нее слово, сама того не замечая. Он увидел свет в глазах жены и понял, что она тоже это заметила. Радостно обняв Эмму, Идит продолжала:
   — А Гаральд так сильно любил белокурую Гиду, что поклялся не стричь волосы и не мыть тело, пока не станет правителем всей Норвегии и не получит Гиду в жены. И вот много лет он добивался своей цели, становясь все более волосатым и грязным. Его даже прозвали Гаральд Лохматый.
   — Наверно, от него воняло, как от сраного поросенка, — захихикал Джон.
   — Джон! Разве можно говорить такие гадкие слова?
   — А мне можно не купаться и не стричь волосы много-много лет?
   — Нет, нельзя.
   — Расскажи мне дальше, — попросила Лариса. Они с Эммой были просто в восторге.
   Эйрик удивленно покачал головой: откуда Идит знала, что его дочери будут рады послушать о своей родословной, тем более что и в семье-то они толком не жили? И где могла слышать его жена эти истории про храбрые подвиги и романтические приключения одного из его предков?
   — Тайкир говорит, что ваш прадедушка так и не стриг волосы, пока прекрасная принцесса не согласилась выйти за него замуж, — продолжала она и закончила свой рассказ так: — Но потом помылся и постриг их, и его стали все звать Гаральд Светлоглавый.
   «Мой брат! Как это я не догадался, что только Тайкир мог сочинить такую увлекательную сагу про нашего кровожадного деда. Идит не упомянула, сколько жен и любовниц Гаральд покрыл, произведя на свет полчище детей. А детки выросли в кровожадных молодчиков, которые начали убивать друг друга из-за короны».
   Однако Эйрик не стал нарушать благоговейного настроения детей и жены. Он стоял, прислонившись к косяку, очарованный этой новой для него чертой своей язвительной жены.
   А еще он почувствовал, как защемило сердце, а по телу пронеслась волна тоски, до боли сильной. Он никогда не имел своего дома, даже в детском возрасте. Всегда они с Тайкиром были гостями в других семьях, а их отец служил в йомсвикингах и старался защитить их от мстительных дядьев.
   Да, иметь жену и детей, о которых он будет заботиться! Которые тоже будут заботиться о нем! Как это было бы чудесно!
   В груди у него защемило. Он не жаждал богатств, да и имел их достаточно, говоря по правде. Он не стремился к титулам и обширным землевладениям, ему просто хотелось жить в безопасности и мире в своем небольшом уделе. Как мог он прожить свои тридцать с лишним лет и не понимать до сих пор, что теплая сцена, которую он видит сейчас перед собой, как раз то, чего он искал всю свою жизнь? Слезы затуманили его глаза, и он уже хотел незаметно ускользнуть.
   Но тут его увидел Джон и крикнул:
   — Отец!
   Эйрика всегда трогало, как легко мальчик принял его. Вот и сейчас, не успел он протянуть руки, как Джон стремительно бросился в его объятия, обхватил худыми ногами за талию и обнял руками за шею. Эмма и Лариса тоже соскочили с кровати, подбежали и обхватили его ноги. Годрик, сирота, стоял робко в стороне, удерживая Принца, который скулил и тявкал, мотая хвостом словно веером.
   У Эйрика сжалось горло, поначалу он даже не мог говорить.
   — А ты покажешь нам, как устроить состязание в плевках, отец? А? А? — все спрашивал Джон. — Ты ведь обещал.
   И он с улыбкой вспомнил, как несколько дней назад в шутку похвастался, что когда был в таком возрасте, как Джон, то мог с башни замка доплюнуть до другого края рва.
   — Ох, Джон, отстань со своими плевками! — воскликнула Лариса с пренебрежением. Его старшая дочь любила верховодить над Джоном, хоть и была всего на год старше. — Папа скоро покажет мне, как надо танцевать.
   Идит вопросительно вскинула брови.
   — Танцевать? — беззвучно спросила она одними губами.
   У него не было возможности ответить ей, поскольку дети требовали его внимания. Вскоре их юное веселье теплым коконом обволокло его, и он уже смеялся вместе с ними от всей души.
   — Лариса не верит, что ты можешь поднять пук соломы пальцами ноги, — сообщил Джон, смерив Ларису презрительным взглядом. И при этом стал немного похож на Идит. Эйрик решил, что высокомерие, несомненно, у них в крови.
   Он поднял глаза и поймал удивленный взгляд своей своевольной жены, которая слезала с кровати, покачивая головой на нелепое заявление сына. Их глаза встретились и никак не могли расстаться. На какой-то миг он даже забыл, что должен сердиться на нее за бегство в Соколиное Гнездо. Ему захотелось прогнать детишек из комнаты и повалить жену на постель. Тонкая нить, уже протянувшаяся между ними, едва не порвалась, потом стала еще крепче, связывая их между собой странным, новым, нерасторжимым образом.
   — Или еще мы можем устроить состязание по ссанью, — предложил Джон.
   Разомлевший от идиллии Эйрик резко встрепенулся.
   — Джон! — воскликнула Идит. — Как ты смеешь?
   Остальные дети захихикали.
   — Таким языком нельзя говорить в присутствии леди, — строго сказал Эйрик, пытаясь совладать с дергавшимися от смеха губами.
   Джон пристыженно повесил голову. Тогда и Абдул решил показать, на что он способен, и запищал:
   — Ссанью. Авк. Ссанью. Авк. Ссанью. Авк. — И Эйрик, к своей досаде, понял, что это слово станет, несомненно, постоянной добавкой к грубому словарю коварной птицы.
   — Да и вообще, состязание будет нечестным, — со знанием дела поделилась Лариса с Эммой, как старшая сестра, — потому что у мальчиков их краны находятся спереди. Это дает им преимущество, а так нечестно.
   Эйрик с немым удивлением поглядел на дочь, потом на Идит.
   А потом все разразились смехом.
 
   Неделей позже Идит сидела вместе с Эйриком после дневной трапезы за высоким столом.
   — Спасибо тебе за помощь с Эммой в эти дни, — сказал он, накрыв ее руку своей. — Я каждый день вижу все новые улучшения. — Он опустил глаза на дочь, которая устроилась у него на коленях и почти уснула.
   Идит с тревогой покосилась на ладонь Эйрика, которая небрежно накрывала ее руку. Одного этого было достаточно, чтобы ее сердце учащенно забилось, несмотря на ее постоянное недовольство тем, что он навестил свою любовницу Азу. Она старалась не обращать внимания на теплую тоску, которая все нарастала, день за днем, особенно если учесть, что они не занимались любовью с той ночи, когда Идит соблазнила своего негодяя мужа.
   Ей бы отдернуть руку. Ей бы сопротивляться этому нараставшему притяжению. Но почему-то не хотелось ни того, ни другого.
   — Как ты думаешь, сумеет ли Эмма поправиться до конца? — спросила она.
   Эйрик растерянно провел пальцем по верхней губе, и Идит захотелось самой коснуться ее. Его губы были полными и твердыми — мужскими. Она слишком хорошо знала, как они умеют со знанием дела прикасаться к ее губам, шевеля их, тревожа, уговаривая…
   — О чем ты думаешь?
   — Что?
   — Ты спросила меня, верю ли я в полное выздоровление Эммы, а я ответил, что вижу с каждым днем улучшение. А потом я справился о твоем мнении, но твои глаза уже остекленели, и ты так странно на меня уставилась…
   Идит тряхнула головой, чтобы прийти в себя:
   — Я просто устала. Мы оба. Ведь мы поочередно спим с Эммой на ее кровати. Просыпаемся через каждые пару часов, когда она кричит во сне. А потом она целый день не отходит от нас. От этого можно сойти с ума. Но зато она говорит теперь больше слов и кажется счастливой большую часть времени. И все же…
   — … все же она продолжает липнуть к нам, и кошмары тоже не прекращаются, — закончил за нее Эйрик.
   Она кивнула.
   — Если бы мы могли как-то поговорить с ней о пожаре.
   — Я пытался, но каждый раз, когда упоминаю про ее мать или про набег, разрушивший деревню, она зажимает руками уши.
   — А ты только представь, какие ужасы она пережила. Видеть, как твой дом пылает, а там внутри гибнут в пламени мать и бабушка с дедушкой. А она такая маленькая и ничем не может помочь.
   — Слава Богу, хоть догадалась спрятаться в кустах, пока злодеи не уехали. Ей станет лучше, Идит, и тогда мы сможем вернуться к повседневным делам. И не забывай, жена, — добавил он, сжимая ей руку и наклоняясь к уху, — мы с тобой не закончили одно дело.
   Ее сердце сжалось, и она вопросительно посмотрела на него.
   Он подмигнул.
   «Чурбан!»
   — Ты имеешь в виду Азу и то, почему тебе захотелось пойти к ней?
   Он засмеялся:
   — Нет. Я имею в виду твое наказание.
   — Ах это. — Идит махнула рукой, словно расплата вовсе ее не интересовала.