Хмелевская Иоанна. ТТ, или Трудный труп

   - Что это было? Начала я не слышала. Что значит - давний приговор? Опять история, прошлые времена? Ты все понимаешь?
   Я кивнула задумчиво, размышляя о своем.
   - В принципе понимаю. Этот Константин Пташинский...
   - Погоди. Какой Константин Пташинский?
   Я сообразила, что с Пташинского Анита начала, так что пришлось Марте вкратце пересказать. Марта была потрясена.
   - И кто же этот Пташинский?
   - Бандит. Самый настоящий. Я его знала, так сказать, в двойном плане.
   - Бандит? И ты его знала? Странные же у тебя были знакомства.
   - Так я же сказала - в двойном плане, внешность его была мне знакома, сто раз видела его на ипподроме. Кто-то обмолвился о нем, назвав Красавчиком Котей. А с другой стороны, в силу личной близости с прокурором была знакома с материалами по делу какого-то преступника, но не знала, что он и Котя одно и то же лицо. Вот теперь Анита меня просветила. А Пташинский был той еще пташкой. Еще в ранней юности, не достигнув и двадцати лет, был посажен в тюрьму за разбойные нападения. Отсидев, опять принялся за свое, а поскольку уже был рецидивистом, его приговорили к высшей мере за шесть убийств. Минимум шесть, остальные не удалось доказать. Зато были доказаны другие преступления - грабежи, разбойные нападения и, главное, хищение государственного имущества в особо крупном размере.
   - Ты шутишь? - не поверила Марта. - Главное преступление - хищение государственного имущества, а не убийство шестерых человек?!
   - Такие были времена, такие статьи в уголовном кодексе. Государственное имущество было в те годы чем-то вроде священной коровы, а он покусился не просто на несколько килограммов мяса или масла, не магазин грабанул, а государственный банк! Ну и какие-то расторопные менты его повязали. А надо тебе сказать, что в то время милиция еще серьезно относилась к своим обязанностям, не то что теперешние демократические полицейские. Подельники его сбежали, Котя на суде бил себя в грудь - дескать, знать не знаю, кто такие, случайно затесался в компанию этих подонков, так, от нечего делать. Однако с помощью неопровержимых доказательств его приперли к стенке, уже не мог отпираться, что он главарь шайки, но сообщников так и не выдал, твердил одно: подобрал случайных людей среди бывших уголовников, назвать их при всем желании не может.
   - Ты что мне лапшу на уши вешаешь? - обиделась Марта.
   - Какая лапша? Я привожу на память его показания на суде, цитирую, так сказать.
   - Ну нет, всухую я не могу такое слушать! У тебя есть еще пиво?
   Вернулась с пивом, уселась, и я продолжала просвещать ее. Знакомила с делом Пташинского, попутно понося на чем свет стоит тогдашние нравы и законы.
   - Красавчик Котя так никого и не выдал, взял всю вину на себя. Поначалу громкое дело постарались замять, перестали о нем извещать общественность, процесс шел своим ходом, но уже без чрезмерной рекламы. Это теперь у нас журналистов хлебом не корми, дай тиснуть материальчик погорячее. Самые заурядные происшествия у них - "сенсация". Тогда же цензура не зевала, прессу держала в ежовых рукавицах, телевидение тем более, так что о процессе Пташинского вскоре все забыли. А я знала. И приговор - вышка - тоже помнила. И что его привели в исполнение на бумаге, а не на деле, - точно знаю.
   - Откуда?
   - Потому что вращалась тогда среди прокуроров, один из которых был в то время моим спутником жизни. Ты что, пропустила мимо ушей?
   Не все сохраняет память, но события выдающиеся, а тем более ужасные, запечатлеваются в ней навечно, независимо от твоего желания. С прокурором, который якобы присутствовал при исполнении приговора Пташинскому, я в тот самый день играла в бридж. В обществе других работников юриспруденции, в том числе и моего тогдашнего хахаля. Разумеется, бриджа в обществе юристов я бы не запомнила, в бридж тогда мы играли часто, но тут меня удивило, что вот этот прокурор сел за карточный стол после того, как при нем каких-нибудь полчаса назад казнили человека. Видела я одного такого, присутствовавшего при смертной казни, так он не только в бридж не мог играть, но вообще ни на что не годился. Пришел в себя лишь после того, как опорожнил пол-литра чистой, не закусывая, и после этого отключился.
   - И тебе хватило таких косвенных наблюдений? - усомнилась Марта.
   - За кого ты меня принимаешь? Кроме косвенных, были и прямые доказательства. Ну, во-первых, во время того исторического бриджа вся эта прокурорская свора обменивалась шутливыми замечаниями, намеками, вроде бы только им понятными, а я не настолько была глупа, чтобы не сложить два и два. Ну и сделала соответствующие выводы. А потом, когда с моим бывшеньким мы остались с глазу на глаз, я ему задала вопрос в лоб.
   - И что?
   - Надо сказать, он относился к людям, которые никогда, нигде, ни за что прямо не ответят. И тут вился как уж, но тогда у меня были способы выковырять из него правду. Пришлось поклясться, что тут же забуду о ней и никогда в жизни не вспомню. И не вспомнила бы, что мне за дело до какого-то Пташинского? А Котю я много раз встречала на ипподроме уже после суда над Пташинским, но понятия не имела, что это одно и то же лицо. Только вот теперь Анита раскрыла мне глаза.
   Марта, попивая пиво, интенсивно обдумывала услышанное. Потом потребовала разъяснений:
   - Ну ладно, с грехом пополам я тебя поняла. Шлепнули Пташинского вроде как для виду, а он остался жив-здоров. Зачем же это сделали и кому это было нужно?
   - Всяким сволочам из верхушки руководства той поры и кое-кому из органов. Точнее не знаю, тут уж скорее Анита могла бы порассказать. Именно им нужен был такой ловкий уголовник, как Пташинский, когда требовалось обделывать свои грязные делишки. И не только при ограблении банков. Раз как-то попала мне в руки фотография, на которой мелькнула знакомая морда, здорово был похож на Котю с ипподрома. Но это уже было после смены государственного строя, так что теперь я делаю вывод: Котя продолжал трудиться на пользу власть имущим, хотя у власти теперь не комухи, а свободные предприниматели.
   - То есть действовал наоборот?
   - Вот именно. Настали другие времена. И сдается мне, для кого-то он сделался персоной нон грата. Слишком много знает, неудобный свидетель. А может, у него просто кончились денежки и он пошел на шантаж...
   Марта решительно перебила меня:
   - Все, довольно, плевать мне на эти исторические сложности, не хочу знать больше того, что мне положено, и деликатно напоминаю - мы с тобой пишем сценарий любовного сериала, камерального, наш труп тоже должен быть камеральным, а ты выводишь его на широкие воды...
   - Но ты же хотела затронуть и некоторые служебные проблемы сотрудников телевидения, сама говорила, что они иногда позавлекательнее любовных.
   - За такие меня могут и с работы турнуть.
   - Могут, - вынужденно согласилась я. - Тем более что у нас появился труп, подшитый политическими мотивами.
   - Иоанна, а кто клялся - политики не коснется?
   - Я и не собираюсь касаться, не выношу пиявок. Но накопившиеся у нас факты надо хорошенько обсудить, может, удастся кое-какие переделать на эротические и использовать с умом. Жаль терять такие острые повороты сюжета.
   Подумав, Марта поинтересовалась:
   - Все эти твои исторические преступления объясняются чистой идеологией? Деньги для них ничего не значили? Ведь для теперешних...
   - Еще как значили! Пожалуй, были даже самым главным.
   - Ну, тогда мы можем затушевать политические аспекты и опираться исключительно на материальную заинтересованность. Увяжем с современностью и без выпячивания политики. Погоди, а что со вторым?
   Я сразу поняла - спрашивает про второй труп, и тяжело вздохнула.
   - О втором ничего не знаю. Анита что-то вспомнила, придется подождать, пока доедет до дома и позвонит. Возможно, по дороге еще над этим подумает.
   - Тогда повтори еще разок историческую часть с накопленными нами фактами, только, пожалуйста, по порядку и спокойно. И во всех подробностях.
   Ну и в результате наш курчонок, позабытый-позаброшенный в духовке, отлично запекся. Что значит запекать птицу в закрытой жаровне! А Марта не потеряла аппетита, невзирая на все потрясения сегодняшнего утра - и личные, и политико-исторические.
   Сколько сил положила бедная Мартуся, чтобы заставить принципиального Доминика простить ей преступную страсть к игре и вернуть свою благосклонность! Весь вчерашний день этот герой-любовник был каменно неприступным и лишь к вечеру размяк: видимо, потребовалась любящая и преданная грудь, чтобы выплакаться на ней.
   Ко мне Марта примчалась к полудню следующего дня и с порога тоже принялась плакаться:
   - Толку мне от такого любовника... Половину отведенного нам времени потратил на рассуждения о пагубности азарта, особенно для столь психически неуравновешенной личности, как моя. А вторую половину посвятил ознакомлению меня с тем, что ему пришлось пережить в связи с допросом по случаю обнаружения трупа в соседней комнате гостиницы. Но ничего, моя неуравновешенная личность выдержала все! Тем более что удалось все же оставшееся время использовать рационально. Да и из его слезливых причитаний о душевных страданиях наскребла кое-какую конкретную для нас пользу. Ведь причиной стонов было обнаружение трупа. А теперь он опять любит меня, хотя и с оговорками, и мне ничего другого не остается, как примириться с этим, ведь я хочу жить с ним, а не без него. Мой организм этого домогается.
   Я лишь грустно покачала головой, отходя от компьютера. Нам опять нужно было обсудить много сценарных тонкостей, в этом и заключалось наше сотрудничество, в конце концов, мы работали над сериалом совместно. Обычно Марта приезжала ко мне, ведь именно у меня громоздились страницы черновика и многочисленные наброски, и не все удавалось согласовать по телефону. Эта конкретная работа, как правило, шла у нас весьма продуктивно. Вот только проклятый Доминик то и дело нарушал рабочее настроение. Похоже, на сей раз он напортил нам, как никогда раньше.
   - Интересно, откуда у тебя взялось время для рационального использования, если обе половины Доминик испаскудил? - ворчливо поинтересовалась я. - Ведь две половины как раз и составляют целое.
   - Эх, счастливые часов не наблюдают, - не слишком вразумительно объяснила Мартуся, ну да что с нее возьмешь. С любовной эйфорией всегда так. Но тут выяснилось, что Марта не совсем потеряла голову от амурных переживаний. - Десять минут я была счастлива, - добавила она. - Немного после первой половины и капельку до второй. И знаешь, у меня нехорошие предчувствия и концы с концами не сходятся. На всякий случай я по дороге купила пиво. Для подкрепления сил душевных.
   - Где же оно? Не вижу. Выпила на лестнице?
   - Нет, забыла в машине. Ничего, сбегаю, как твое прикончим. А что, у тебя нет? Так я побежала...
   - Стой, немного еще осталось. Да сядь же наконец!
   - И сяду. Знаешь, что я тебе принесла? План помещений. Ну, расположения комнат. Ведь тебе бы понадобился, правда?
   - Еще как!
   Марта вывалила на тахту содержимое своей сумки, которую правильнее было бы назвать мешком, и принялась копаться в куче барахла в поисках обещанного плана. Я отправилась в кухню за пивом и стаканами. Когда вернулась, Марта уже запихивала обратно в сумку свое имущество.
   - Подбери все до последнего, не то пропадет, - предупредила я.
   - Да знаю я! - отмахнулась Марта. - Потому и стараюсь. А это тоже мое? Чек на покупку... не разберу...
   - Нет, это мой. Уже ненужный. Можешь выбросить, если хочешь.
   - Вот спасибо, дорогая! Ангельский характер у тебя, к мелочам не цепляешься. Но если я начну еще и твое барахло приводить в порядок, некогда будет делом заняться. Тут такие перспективы открываются...
   - Мартуся, кохана, успокойся же ты и меня не нервируй. Сядь, вот тебе пивко. Личные чувства оставим на десерт, а пока приступаем к делу. Ну, выкладывай.
   Вздохнув, Марта придвинулась к столу, отпихнув незавязанный мешок, и взяла стакан с пивом.
   - Что ты называешь делом? Все задаваемые нам с Домиником вопросы по порядку и наши ответы, все приходившие мне в голову соображения по порядку, все стенания Доминика и его соображения по порядку или сразу выложить тебе все целиком, как оно представляется мне после всесторонних обдумываний и размышлений?
   Я не поверила:
   - А у тебя было время на всесторонние обдумывания и размышления?
   - А как же, остаток ночи вчерашнего и начало сегодняшнего дня. Цени. Выбирая из двух зол, я предпочла размышлять над трупом в гостинице, а не над нашими с Домиником отношениями, все-таки не столь удручающая тема.
   - Тогда выкладывай целиком. И вместе с выводами. В случае необходимости подкорректируем.
   Начала Марта с сообщения, что Доминик воспринял как неслыханное издевательство над его человеческим достоинством тот факт, что его подозревают в удушении совершенно незнакомого человека в отеле "Мариотт". Погибшим оказался некий Антоний Липчак, Доминик ни разу в жизни в глаза его не видел, никогда о нем не слышал и не имеет ни малейшего понятия, кто это такой. Пух затащил пьяного, страшно злого на Марту и на весь мир и глубоко несчастного Доминика в номер отеля "Мариотт" где-то уже после одиннадцати. И такой он был несчастный, такой оглушенный своим горем, что только этим горем и занимался, остальной мир, остальной омерзительный и жестокий мир для него не существовал. И он, Доминик, не желал ничего слышать и никого видеть. Возможно, если бы над ухом у него завыла сирена, он бы услышал, невзирая на включенный телевизор, на который даже не глядел, просто так включил, но уверен - ничего тише сирены наверняка бы не услышал. Потом заглянул в мини-бар в своем номере, обнаружил там кое-что, еще выпил, и около полуночи ему удалось забыться тяжелым пьяным сном.
   Проснулся самостоятельно, часов в девять, смог нормально умыться и даже позвонить, чтобы принесли кофе. И тут в его номер через боковую дверь ворвались какие-то два типа. Он, Доминик, понятия не имел, заперта была эта боковая дверь или нет, ему до нее никакого нет дела, он не пытался ее открыть, даже не прикасался, на фига она ему? Типы же, которые без стука ворвались в его номер, физически над ним никакого насилия не учинили, но с ходу принялись мучить идиотскими вопросами, а у него и без того голова раскалывается. Да еще, сволочи, требовали, чтоб он непременно отвечал. И неизвестно зачем тыкали ему под нос какую-то маленькую зажигалку в кожаном футляре и допытывались, откуда она у него. Совсем спятили, это не его зажигалка, и катитесь вы... А они свое: лежала, дескать, в его номере на софе, рядом с телефонной тумбочкой. И вот из-за этой пакости он, Доминик, и сделался подозреваемым номер один.
   А потом велели ему поглядеть на покойника, и именно на этот эпизод наткнулась Марта, проникнув беспрепятственно в комнату Доминика, зная от Пуха, что Доминик оставлен на ночь в номере 2327 "Мариотта" и, вероятнее всего, там и находится в данный момент. Ее почему-то не вышвырнула полиция, и Марта стала свидетелем изощренного допроса Доминика следователем. К этому времени Доминик уже перестал быть злым, а стал просто офонаревшим и каким-то отрешенным. А когда увидел Марту, то вспомнил, что это из-за нее свалились на его голову все неприятности, и снова разъярился, замкнулся в себе, перестал вообще замечать представителей власти и тем самым произвел на них плохое впечатление.
   - Меня он воспринял так, что я не знала - лучше сразу выпрыгнуть в окно или дать ему по морде, - угрюмо пояснила Марта, прерывая свой складный рассказ. - Но из-за этого внимание полиции переключилось на меня, и мне волей-неволей пришлось взять себя в руки и отвечать по-человечески.
   Я поддержала подругу:
   - Человек - это звучит гордо. Выкладывай, что было потом. Побольше о покойнике. Его ограбили?
   - Не знаю. И сдается мне, никто из полицейских тоже этого не знал. Доминик уже потом проговорился, что видел, как копались в нем и нашли наличность и кредитные карточки, но ведь покойник мог иметь при себе и другое имущество, которого не оказалось.
   - Скажем, чемоданчик с долларами.
   - Почему бы нет? Или брильянты, если был ювелиром и таскал их с собой.
   - Так он был ювелиром?
   - Нет, не был, это я так, в придачу к твоим долларам.
   - А кем он был? Но ведь наверняка тоже не знаешь.
   - Вот и знаю! - гордо возразила Марта. - Правда, совершенно случайно. Подслушала. Он был посредником, только не разобрала, каким именно. То ли недослышала, то ли недопоняла. У меня получалось, что он посредничал вроде как в контактах между людьми. Или знакомил их друг с другом, или раздобывал сведения. Так что за точность не ручаюсь.
   - В общих чертах совпадает с информацией Аниты, - пробормотала я.
   Марта вдруг воодушевилась:
   - Да что я, полиция, по моим наблюдениям, тоже ничего не поняла. Я потом поговорила с горничной, так вот, по словам девушки, полиции очень важно было установить, кто заказал номер 2328 и во сколько его занял клиент. И у них сначала получилось, что приехал и занял номер в два часа, потом - в пять часов, а соседка по этажу с пеной у рта уверяла, что только после девяти вечера. А дежурная в бюро регистрации внизу знай твердила: это вовсе не он, не тот, что бронировал и поселился. Видишь, ничего определенного, сплошные неясности.
   У меня же перед глазами стоял Красавчик Котя с простреленной головой, и я лучше Марты понимала возникшие у следственной бригады сложности. Наверняка покойника украдкой подменили, но это могла пока лишь я предположить, полиция моими познаниями не располагала.
   Вслух я произнесла:
   - Ничего, и это важно. А можешь описать, как он выглядел?
   - Нет. Я видела его лишь с макушки. Доминик, правда, много чего у меня на груди выплакал. "Такой отвратительно средний, никакой, и роста среднего, и волосы средней псивости, ни светлые, ни темные, и со лба полысевший, как большинство бесцветных мужиков, и комплекция средняя..."
   - А откуда он вообще взялся?
   - Если не ошибаюсь, из Щецина. Адреса подслушать не удалось. Доминик тоже не знал.
   Тут я себе позволила высказать некоторое недовольство:
   - И тебе не удалось установить, был ли он в "Мариотте" с самого утра или номер оставался полдня пустым? А может, в нем проживал кто-то другой?
   Марта не проявила раскаяния.
   - Нет, не удалось. И это не я такая несообразительная; менты, как ты их называешь, тоже ничего толком не узнали. Наверняка всерьез примутся за гостиничный персонал. Но, Иоанна, ты чего ко мне привязалась? Нам-то не все ли равно? Можем ведь выдумать, что нам больше подходит, и не теряться в догадках. Пусть полиция расследует преступление, их проблемы.
   - Выдумать мы можем, но гораздо правдоподобнее получится, если станем действовать, основываясь на реалиях. А кроме того, мне лично очень хотелось бы разобраться в причинах запоздалой гибели Коти. Полагаю, он заделался шантажистом, калач-то тертый, а нам в сценарии очень пригодилось бы знание механизмов шантажа, наверняка тютелька в тютельку те же, что теперь используются в телевизионных аферах. Погоди, а мой труп? Что говорили о нем?
   Не донеся до рта стакан с пивом, Марта растерянно глянула на меня:
   - Точно! О твоем трупе ни гугу! Знаешь, это интересно. И при мне не заикались о нем, и потом Доминик словечком не обмолвился, а уж о чем только он не плакался! Выходит, полиция тут ни сном ни духом.
   - Чудненько! - без всякого восторга прокомментировала я. - Значит, кроме нас с Анитой, нет никого, кто бы сообщил о нем в полицию. У нас появилась общая страшная тайна. Вот повезло!
   - Да что тебе не нравится? - удивилась Марта. - Главное - у нас та-а-акой труп!
   - Опомнись, что тут должно нравиться! В любом уголовном кодексе предусмотрена статья за недонесение об обнаружении трупа или каком ином преступлении. Так что мне надо как следует сто раз подумать, прежде чем решу, какая ложь будет во спасение в случае чего. Пожалуй, подойдет только исключительно грандиозная прирожденная тупость.
   - Так чего же тогда убиваешься? - бестактно обрадовалась Марта. - Тем более что полиция и так всех женщин уже заранее держит за идиоток.
   Наконец нам удалось свернуть на производственные рельсы и разработать несколько весьма удачных творческих концепций. Причем оказалось, что пригодятся оба трупа, хотя мой сопровождался бесчисленными трудностями. Выяснилось, что моя память во многом оставляла желать лучшего. Тут и Марта была бессильна, и общее знание новейшей истории Польши ни с какого боку не пришьешь. Одна Анита могла оказать существенную помощь, но я ее знала слишком хорошо и не очень-то надеялась на скорый звонок с разъяснениями. Да, с Котей получалась полнейшая застопырка. Труднейший труп! И первый смертный приговор Пташинскому, вроде бы приведенный в исполнение, но смерть лишь на бумаге. И теперь вот смерть вроде как в натуре, но попробуй докажи это! Ни словечка официального упоминания, кроме слов Аниты, но ведь официальными их не назовешь.
   И тем не менее мы с Мартой (после продолжительных творческих дебатов) кое-как привязали наш трудный труп к сценарному сюжету. Почти привязали, опять вмешался проклятый Доминик. Приложив сотовый к уху, Марта вдруг переменилась в лице, и весь мир перестал для нее существовать, кроме придурка в телефоне: на все мои расспросы отвечала, что ничего не знает, ничего не может, но должна, - и вылетела пробкой из квартиры, не закрыв за собой дверь.
   Я и не пыталась догадаться, что на этот раз отколол Доминик, от столь безответственного типа можно ожидать всего на свете. И какое счастье, что это не я так смертельно в него влюблена. Не мое сердце раздирают жуткие страдания и сомнения, слава богу, отстрадала свое, теперь вряд ли выдержала бы такие сердечные передряги.
   Невзирая на все препятствия, мы с Мартой все же договорились - не станем слишком уж маниакально придерживаться единства места. Потом к такому же выводу пришли и относительно соблюдения единства действия, не говоря уже о единстве времени. И лихо принялись за дело.
   - Ничего страшного, в крайнем случае потом выбросим часть текста или перенесем события в другое место, - с раздражением твердила я Марте по телефону, стараясь как-нибудь ненароком не задеть тему, относящуюся к Доминику. - Ну хотя бы в конюшню. Нет, смету не превысим, конюшня у нас и без того фигурирует в сценарии, используем ее два раза.
   - Ну, знаешь, банковский сейф в конюшне - это уж чересчур! - возразила Марта.
   - Не волнуйся, сейф заменим тайником в кормушке для лошадей. Без пожара я не согласна, зритель тоже имеет право поразвлечься, пожар в кадре отлично смотрится. А то у нас получается сплошная говорильня.
   - А он не мог бы просто прокрасться в конюшню и без пожара порыться в сене, вытащить пленки из тайника и скрыться? Лошади его не тронут, а собак в конюшнях не бывает, ты сама говорила. Так что никто не залает...
   - Собак нет, но как раз в этом боксе может оказаться козел. Козлы в конюшнях бывают, а он козлов боится. И предпочтет лучше уж сжечь конюшню.
   - Ты спятила, сжечь вместе с лошадьми и козлом?!
   - Животных мы спасем всех до единого, и вообще не позволим, чтобы там все сгорело дотла, ведь пленки должны сохраниться. Слушай, ну что ты мне мозги пудришь? Конюшня - это крайний случай. Ведь он поджигает его виллу, и тоже без толку, мы покажем, как еще до того Лукаш выносит все пленки...
   - В какой момент? До трупа или уже после?
   - Ясное дело, после. После первого трупа.
   - Тогда выносит не Лукаш, а Марек.
   Я слегка встревожилась - значит, перепутала героев сериала. Ничего страшного, потом разберусь с ними.
   - Все равно. Мы вообще не покажем того, кто выносит. А на нем остаются следы поджога, его видит случайный человек, и тем самым у нас на прицеле появляется второй труп.
   - Может, не стоит так сгущать трупы? Сразу один за другим...
   - Правильно, ни в коем случае. Просто я передаю тебе краткое содержание, а действие будет растянуто во времени. И именно после второго трупа мы доберемся до преступника, а пока же все выглядит чрезвычайно безрадостно, пусть зритель поволнуется: подозревается невинный человек, и вообще ужас и кошмар!
   Такую постановку вопроса Марта всецело одобрила и преисполнилась энтузиазма. И пожар в принципе ей понравился, но по причине занимаемой должности вынуждена была рассуждать практически:
   - Как пить дать, превысим смету, пожаров театр не предусматривает...
   - Что театр, что театр! - вскинулась я. - Отстань от меня со своим телетеатром! Ведь такую убогость никто смотреть не станет. Все сцены сняты в одном помещении, в одних декорациях, даже вида из окна бедному зрителю не покажут, и он у нас клаустрофобию схватит. Знаешь такую болезнь? Боязнь замкнутого пространства. Так вот, для таких постановок я писать отказываюсь. Мне простор нужен! Всем простор нужен! За исключением, может, какой мышки-норушки, вот она наверняка обожает укромность. Ради бога, если хочешь, могу написать диалог двух мышек-норушек, но сомневаюсь, что и на одну серию удастся растянуть. А если одна из них прикончит вторую, то и вовсе не с кем будет разговаривать. Что остается? Монолог?
   - Кончай меня пугать, ладно?
   - Так что сама понимаешь. Вряд ли зритель заинтересуется камерным образом жизни тихих мышек. А те события, о которых рассказываем мы, то есть преступления страшные и непонятные, заставят торчать перед экраном всех, от уборщицы до епископа, хотя епископ и ни за что не признается, будет украдкой подглядывать.
   - Но будет?
   - Можешь мне поверить. А твои телевизионные бонзы ознакомятся со сценарием и будут счастливы. Если это не они крали и поджигали - пусть другие трепещут. А если они и никто об этом не прознал, - испытают глубокое удовлетворение. Рейтинг же популярности обеспечен.