Хмелевская Иоанна. Все красное

   — Ничего он себе не воображает, — объяснила я. — Он попросту ждёт, когда тебя наконец укокошат. Тогда он поймёт, в чем дело, устроит обыск, найдёт письмо…
   — Он же не знает о письме. Или кто-то ему сказал?
   — Вроде никто. Прямо удивительно, сколько народу о нем знает, и никто ничего не ляпнет!
   — Сколько народу? А кто ещё, кроме нас?
   — Ну как кто? Все, кто был на террасе. Ты же сама говорила, что оно пропало до того, как ты его прочла.
   — По-моему, я ничего такого не говорила. С чего ты взяла, что все знают? Кто именно?
   — Например, Анита. Она сегодня интересовалась, не нашла ли ты письмо.
   — Анита знает, а полиция не знает?.. Эва тоже знает?
   — Наверное, тоже.
   — Я её сейчас спрошу…
   Разбуженная Эва сказала, что о письме первый раз слышит, обещала ничего не говорить полиции, пожелала Алиции не оставлять поисков и непременно найти письмо.
   — Эва не знает. — Алиция задумчиво нахмурила брови. — Анита знает… Откуда? Это подозрительно.
   — Убийца знает о письме, — тоже задумалась я. — Пытается тебя прикончить, прежде чем ты его найдёшь. Как это ни печально, мне подозрительной кажется Эва. Убийца скорее должен сделать вид, что ему на это наплевать. Анита же сама спросила…
   — Тогда зачем Эва уговаривала меня искать?
   — Чтобы ты от неё отвязалась. Уже половина двенадцатого, нормальные люди в это время видят сны…
   Честно говоря, я вовсе не была уверена, что моя речь имеет какой-нибудь смысл, но очень хотелось спать, и было совершенно все равно, какую точку зрения отстаивать.
   Неуверенность во всем происходящем жила во мне до самой пятницы — то есть ещё два дня.
   В пятницу утром позвонила Эва и стала уговаривать пойти на выставку скандинавской живописи, открывающуюся вечером. Алиция и Зося решительно отказались, Павел после работы в саду едва дышал, и я пошла одна.
   Выставка меня потрясла. Художники достигли потрясающе похоронных эффектов. Я нашла там пейзаж, который бы охотно купила, чтобы, глядя на него, сдерживать природную весёлость.
   Эва отвернулась от очередной картины, потянула меня за руку и вдруг застыла. В глазах у неё была паника. Я проследила за её взглядом.
   Раздвигая толпу, в нашу сторону пробирался потрясающе красивый высокий черноволосый мужчина, одетый весьма оригинально, но вместе с тем элегантно. Южноамериканский тип вообще не в моем вкусе, но должна признать, что такие могут нравиться. На нем были тёмный костюм, светлый галстук и красная рубашка.
   Эва вдруг ожила. Выражение её лица изменилось. Она смотрела в пространство сквозь приближающуюся фигуру ледяным невидящим взглядом, быстро тесня меня к выходу.
   — Это какой-то кошмар, что там у вас творится! — тараторила она. — Просто ужас! Неужели вы не можете с этим как-нибудь покончить? Это же несносно, столько жертв, на каждом шагу покойник!
   Тип врос в пол, и на его прекрасном лике рисовалась полная растерянность. Он смотрел на Эву и становился все мрачней и мрачней, потом вдруг отвернулся и ушёл.
   — Ужасно! — заявила я прочувствованно, так как связь Эвы с типом в красной рубашке действительно ужасно поразила меня. — Вся выставка — полное дерьмо!
   — Ничего подобного! — запротестовала ошеломлённая Эва, и мы вышли на улицу.
   Хочешь, пойдём до Центрального вокзала, посмотрим витрины? — предложила она. — Давно тут не была.
   Витрины я уже смотрела три дня назад, но мне нужно было решить, как себя вести. На дипломатию я махнула, зная, что это не самая сильная моя сторона.
   — Смотри, какие чудные зеленые сапожки! — оживилась Эва. — Обожаю зеленую замшу! А погляди на эту юбку!
   — Что это был за тип? — спросила я, не преминув взглянуть на действительно симпатичную юбку.
   — Какой тип? — Эва сразу утратила весь свой энтузиазм.
   Я решила идти напролом.
   — Тот чёрный, в красной рубашке, который собирался к нам подойти.
   — Не хотела тебе признаваться, — ответила Эва, медленно проходя вдоль витрины. — Ну, ладно, скажу. Это была моя большая любовь. Никому не рассказывай. Все кончилось много лет назад. Была тогда смертельно влюблена и ужасающе глупа. Порвала с ним окончательно и больше не собиралась встречаться. И сейчас не собираюсь, хотя бы из-за Роя. Рой о нем ничего не знает. Я так испугалась, когда его увидела, захотелось провалиться сквозь землю… Не желаю его знать!..
   — Как его зовут? — с вежливым любопытством поинтересовалась я.
   — Джузеппе, — выдохнула Эва. — Джузеппе Грассани. Он итальянец.
   — А где он живёт?
   — Не знаю. Когда-то жил в Марселе, там-то и проходил наш сумасшедший роман. Но потом он сразу уехал, больше я ничего не знаю.
   Всю дорогу до Центрального вокзала я ломала голову над возникшей ситуацией. Не прерывая этого занятия, спустилась по лестнице, села в поезд и, конечно, забыла купить билет! Ехала зайцем и на каждой остановке тряслась, пока не поняла, что это грозит мне всего-навсего утратой двадцати пяти крон, и ничем больше.
   Датские родственники Алиции, до сих пор тактично державшиеся в стороне, решили наконец навестить преследуемую несчастьями свояченицу, и в этот момент все оказались в Аллеред.
   С миной радушной хозяйки Алиция подавала на стол кофе, сливки, марципаны и песочные пирожные. Павел в укромном углу предварительно просматривал все это через лупу. Зося, не владея собой, громким шёпотом отказывалась отвечать за жизнь стольких персон. Гости же, не подозревая о нависшей над ними опасности, наперебой выражали своё сочувствие.
   — Я прямо в ужасе, — сказала Зося, и видно было, что это святая правда. — Алиция дала им коньяк, который пили Владек и Марианн.
   — Но в нем же ничего нет — полиция проверяла!
   — В открытую бутылку можно было уже сто раз подсыпать. Не хватало ещё, чтобы все эти датчане тут окочурились!
   — Лучше, конечно, чтобы они окочурились у себя дома…
   — Перестань, мне и так дурно…
   — Ничего, пока они выглядят вполне прилично. А потом, может, ему опять не повезёт?..
   — Когда-то же ему должно повезти!..
   На диване и в креслах сидели оба брата Торкилля, Иенс и Оле, с жёнами, двоюродная сестра Карин, кузина Грета и племянник Торстен. Торстен был единственным среди них человеком, который вообще понимал, о чем идёт речь. Остальные, казалось, с интересом слушали рассказ о своеобразных варварских обычаях, бытующих у поляков. Страсти-мордасти, разыгравшиеся в Аллеред, конечно, прибавили хлопот их свояченице, но зато позволяли посмотреть вблизи арену этого увлекательного и чуточку неприличного действа. Засидевшиеся допоздна гости позволили мне ещё раз обдумать ситуацию и принять окончательное решение.
   — Слушай, Павел. Ты узнал бы типа, которого видел с Эдеком?
   — Какого типа?
   — Ну, чёрного в красной рубашке.
   — Конечно! Я на них долго смотрел.
   — А что? — поинтересовалась Алиция, отпихивая Павла от дверцы холодильника. — Он где-нибудь поблизости?
   — Не знаю. Как он выглядел?
   — Чёрный, — сказал Павел, опираясь на раковину. — Такой типичный южноамериканец, с носом, с волнистыми волосами. Высокий. Скорее худой. Матери такие нравятся.
   — Какие мне нравятся? — подозрительно спросила Зося, входя с грязной посудой и отодвигая Павла от раковины.
   — Такие, как тот, которого я видел с Эдеком, — пояснил он.
   — Не хочу быть негостеприимной, но разве обязательно все должны толкаться на кухне? — поинтересовалась Алиция, отодвигая Павла, чтобы поставить в шкафчик банку с кофе и остатки печенья. — По-моему, в этом доме есть и другие помещения.
   — Это не мне такие нравятся, а Алиции, — мстительно ответила Зося. — Павел, ради бога, убирайся отсюда! Иоанна, и ты тоже.
   — Ну-ка, подождите, дорогие дамочки, — решительно прервала их я. — Перестаньте к нему цепляться — дело важное. Я сегодня встретила в Копенгагене чёрного типа в красной рубашке. Южноамериканец, очень красивый, с носом, с волнистыми волосами. Ну что?
   Все тотчас повернулись ко мне.
   — Думаешь, он все время ходит в одной рубашке? — заинтересовалась Алиция.
   — Ты считаешь, тот самый? — спросила Зося недоверчиво. — Где ты его видела?
   — На выставке. Рубашка выглядит вполне чистой — может быть, иногда он их меняет.
   — Брюнетов в Копенгагене полно, — сказала Алиция скептически. — Все они имеют право носить красные рубашки — чёрным красное к лицу. С чего ты взяла, что это именно тот, из Варшавы?
   Я не могла ответить на вопрос, не впутывая Эву. Паника в её глазах была главной причиной моей уверенности.
   — Не знаю точно, — уклончиво ответила я. — Может быть, и не он, но выглядит очень похоже. По-моему, Павел должен на него взглянуть.
   — Не впутывай Павла! — немедленно запротестовала Зося.
   — Он и так впутан, — пробормотала Алиция.
   — Почему? — возмутился Павел. — Тоже мне впутывание — посмотреть на какого-то типа! Он же меня не удушит, если я на него посмотрю! Где он?
   — В Копенгагене.
   — А именно?
   — Не знаю. Где-то. Вчера был на выставке, но сомневаюсь, что он до сих пор там сидит. Он похож на человека, ведущего ночной образ жизни.
   Павел кивнул так энергично, что стукнулся затылком о дверь, на которую опирался.
   — Подходит. Тот, с Эдеком, тоже так выглядел. Возможно, это он. Где его искать?
   — Не знаю. Где в Копенгагене ведётся ночная жизнь?
   — Нигде, — сказала Алиция, возвращаясь к уборке кухни. — Можешь усесться на Ратушплац и ждать, когда он пройдёт. Когда-нибудь дождёшься.
   — Что за бред! — возмутилась Зося. — Сидеть на Ратушплац!.. Идиотизм. Зачем он вам вообще нужен?
   — Подождите! — Я вспомнила рассказ Эвы. — Похож на приезжего. Может жить в отёле или пансионате. Если посещать каждый день по одному и смотреть в холле, рано или поздно мы его увидим…
   — Ну! — энергично подтвердил Павел. — Конечно, посижу!
   — Можем сидеть по очереди, — великодушно предложила я.
   Красавец мужчина в красной рубашке мучил меня невыразимо. Его загадка ушла в землю вместе с Эдеком. Кто он? Ни в чем не повинный человек или участник сложной афёры?
   — Делайте, что хотите, — процедила сквозь зубы Зося. — Не знаю, почему знакомый Эдека должен быть в Копенгагене, и не понимаю, какое он имеет отношение к делу, но если вы считаете, что это чем-то поможет… Только будьте осторожны!..
   Наутро Зося, от волнения вообще не спавшая, выволокла из постели Павла и потащила его в город за покупками. Алиция довольно вяло искала письма. Я сидела на диване и столь же вяло делала маникюр, расставив по всему столу разнообразные лаки и ацетон.
   — Иоанна! — вдруг позвала Алиция, выглянув из своей комнаты. — Можешь зайти на минутку? Я тебе хочу кое-что показать.
   Я прервала своё занятие, растопырила пальцы и побежала к ней.
   — Посмотри. — Алиция зловеще показала пальцем на полку, где стояли скульптуры Торкилля. — Ты видишь?
   Большинство скульптур я видела раньше. Среди них была группа из двух сирен, хвостами оплетающих друг друга. Таких групп было несколько. Я долго таращила глаза, уверенная, что вот-вот увижу что-то ужасное, быть может, связанное с новым преступлением…
   — Ну? — спросила я наконец, обеспокоенная тем, что ничего такого не вижу.
   Алиция потянулась к концу полки и переставила одну из скульптур на середину.
   — Раньше это стояло так. Видишь?
   — Ну? — повторила я, не понимая, к чему она клонит. — Ну и что?
   — Кто-то её переставил.
   — Ты уверена?
   — Совершенно. Я сама их расставляла, ещё в мае. Ты здесь что-нибудь трогала?
   — Что я, с ума сошла?
   — Вот именно. А теперь посмотри сюда. Вот эта папка со счетами всегда лежала слева, а сейчас она на середине. Видишь?
   Я добросовестно вытаращила глаза, пытаясь увидеть то, что Алиция называла папкой со счетами. На письменном столе находилась какая-то коробка, прикрытая крышкой в цветочек, корзинка с нитками, одёжными щётками и ещё чем-то, может быть, кремом для обуви, две чёрные сумки, несколько пар перчаток, чулки, множество разнообразных бумаг, нижняя юбка, моток верёвки и большой кухонный нож. Ничего похожего на папку не было.
   — Нет, — сказала я вежливо, но решительно. — Не вижу.
   Алиция нетерпеливо отодвинула одну из сумок и показала край пластиковой папки для документов.
   — Теперь видишь? А раньше она лежала там, на левой стороне. Тут кто-то рылся!
   — Я даже могу тебе сказать, кто, — мрачно произнесла я. — Убийца. Потерял терпение и сам стал искать письмо от Эдека. Видимо, у него небольшой выбор: найти письмо или убить тебя. Может, ты знаешь что-то, что его погубит…
   Я замолчала и подозрительно посмотрела на неё. Она в ответ подозрительно посмотрела на меня, села в кресло и задумчиво уставилась в пространство.
   — Ты что-то знаешь, — сказала она наконец.
   Я спихнула со стула какие-то вещи и тоже села.
   — Не уверена. Возможно. Зато ты, по-моему, знаешь что-то, чего не знает никто другой. Что это может быть?
   Алиция оторвалась от изучения пространства и посмотрела на меня.
   — Совершенно точно никто не знает, где я закопала цветочные горшки с клубнями. Но я этого тоже не знаю. Уже несколько месяцев не могу их найти.
   — Сомнительно, чтоб его интересовали клубни. Особенно, если учесть, что их давно уже удар хватил…
   — Подожди, — прервала Алиция. — Он не знает, что я не знаю. Он думает, что я знаю!..
   Мгновение мы молча смотрели друг на друга.
   — Ха! Мне всегда казалось, что в компании ты становишься умнее. Ясно: он думает, что ты знаешь, и не знает, что не знаешь. А может быть, ты должна что-то узнать?
   — Интересно, ты-то что знаешь? — не поднимая головы, вымолвила Алиция. — Ясно же, что не в красной рубашке дело. С чего этот чёрный тип втемяшился?
   — Ладно, — после некоторого колебания согласилась я. — Ладно уж. Чёрный тип из Варшавы может быть замешан в некоторые несимпатичные дела, а чёрный тип из Копенгагена связан с одной особой, присутствовавшей во время убийства…
   Алиция вскинула голову и вдруг резко вскочила со стула.
   — А ну, иди отсюда, холера! — заорала она страшным голосом, бросаясь на меня.
   Сигарета вылетела у меня из рук, я стукнулась обо что-то локтем и чуть-чуть не перевернулась вместе со стулом. За окном раздался какой-то шум, неясная фигура отскочила назад и бросилась в георгины.
   — А ну, иди!.. — повторила Алиция и вернулась на свой стул.
   — Господи, — сказала я слабо, хватая ртом воздух и пытаясь прийти в себя. — Ты сдурела?! Учти, у меня нервы пошаливают. Что там было? Убийца?
   — Мальчишки приходят красть сливы, — ответила Алиция сердито, — и ломают живую изгородь. Надеюсь, они уже удрали.
   Прежде чем я успела возразить против такого отношения к детям, за окном что-то зашелестело.
   — Алиция? — спросил неуверенно тихий женский голос.
   — Что?! — поразилась Алиция и быстро надела очки. — О господи! Агнешка!!!
   Я быстро обернулась. Агнешку я не знала, но слышала о ней: где бы она ни находилась, немедленно возникали сложности. Год назад она впервые приехала в Аллеред в качестве невесты двоюродного брата Алиции, после чего моментально преобразилась в невесту племянника Торстена, затем согласилась с заменой приятеля на одного из наших молодых приятелей, некоего Адама. Брат винил во всем Алицию, племянник тоже винил Алицию, Адам был к Алиции в претензии за их претензии, и только Агнешка кротко, послушно и без всяких претензий соглашалась с каждой заменой. Наконец она уехала вместе с Адамом, наступил покой, и претензии стихли.
   Ужасно сконфуженная Алиция открыла двери.
   — Я, кажется, что-то себе разбила, — сказала Агнешка беспомощно. — Боже, как ты меня напугала! Мне действительно уйти?
   — Да нет, заходи же! Я думала, это мальчишки… Почему ты так странно выглядишь?
   Агнешка рассказала нам, что путешествовала автостопом по Европе. Ей выпала оказия до Дании, но по дороге водитель стал нахально приставать. Добиралась до Аллеред пешком. Денег у неё ни гроша, не спала уже две ночи, очень хочет есть и вымыться и надеется, что родственники пришлют ей денег на адрес Алиции.
   Я с любопытством её рассматривала. Она была действительно красива, с какой-то телячьей кротостью в глазах. Вероятно, эта кротость и составляла особую кротость для её энергичных поклонников, которые, на мой взгляд, чересчур уж активно носились за ней.
   — Нужно её куда-то положить, — озабоченно сказала Алиция. — Боюсь, она наделает хлопот… Ты останешься в ателье? Тогда положу её в последней комнате…
   Вернулись Зося с Павлом. Измученная, невыспавшаяся, хромающая Агнешка вышла из ванной и вдруг совершенно преобразилась: Павел выглядел старше своих лет и был недурён. От Агнешки немедленно начали распространяться какие-то флюиды, доверчивый и удивлённый взгляд сиротки Марыси не отрывался от Павла ни на секунду. Даже хромать она стала соблазнительно. Павел от этого несколько обалдел, а Зося тут же начала лопаться от злости. Зато я воочию убедилась, откуда берутся все эти троянские войны.
   — Вот именно, — вздохнула Алиция, с которой я поделилась своими наблюдениями. — Уж такая она есть. По-моему, это рефлекс, она сама не ведает, что творит.
   — Ну, уж нет! Меня на мякине не проведёшь! Она прекрасно знает, что делает. Тоже мне, жертва губительных страстей! Павел младше её по крайней мере лет на пять.
   Зося вспомнила вдруг про типа в красной рубашке. Он жить без него больше не могла и потребовала, чтобы Павел немедленно отправлялся в любой отель. Понять её было нетрудно, и я великодушно предложила составить Павлу компанию. Договорились, что я посижу в «Англетере», а Павел проверит небольшой, но приличный пансионат на одной из боковых улиц.
   Я была уверена, что «Англетер» окажется пустым номером: тип не производил впечатления миллионера, он должен жить в каком-нибудь отёле средней руки. Я спокойно пристроилась на красном диване в глубине холла, пытаясь с тоски читать датскую газету.
   Вдруг двери лифта открылись, и показались двое. На этот раз он был в жёлтой рубашке. Рядом шла ослепительно элегантная Эва в большой, закрывающей лицо шляпе. Они медленно проследовали через холл и вышли на улицу.
   Я настолько обалдела, что опомнилась лишь тогда, когда они уже скрылись за дверью.
   Выскочив на улицу, я успела увидеть отъезжающий «форд» и обругала себя последними словами за то, что приехала из Варшавы не на машине, затем выволокла Павла из пансионата и рассказала ему обо всем. Павел разволновался и решил чуть ли не с рассвета заступить на пост.
   — Думаю, этим стоит заняться не раньше полудня, — сказала я жёлчно. — Вряд ли он встанет слишком рано.
   Около восьми вечера мы добрались до Аллеред. Агнешка спала, Алиция висела на телефоне, что-то выкрикивая по-датски, и энергично отмахивалась от непосредственных собеседников.
   — Это какое-то проклятье! — сказала Зося раздражённо. — Что за дурацкое лето! Мало того, что эта девка сюда приблудилась, так ещё и чёртова тётка приезжает! Оказывается, Алиция должна была заказать ей номер в отёле, а теперь нигде нет мест. Тётка уже едет…
   Она прервала фразу, вскочила со стула и нервно опорожнила пепельницу.
   — Осталось каких-то двадцать минут. Нужно ехать встречать! Что она себе думает?!
   — Нигде ничего нет, — пожаловалась Алиция. — Чёртов туристский сезон… Который час? Проклятье, она сейчас будет тут! Придётся ей здесь ночевать.
   — Что у неё, больше родственников нет? — рассвирепела Зося. — А Оле и Иенс не могут принять свою тётечку?
   — Их, как назло, нет дома. Не могу же я привезти им тётю в качестве новогоднего сюрприза. У нас хоть есть что-нибудь на ужин?
   — Продуктов много, что-нибудь придумаем. Не морочь себе голову, дуй на станцию. Павел, и ты с ней, у тётки наверняка полно барахла…
   После колебаний, совещаний и безрезультатных поисков ключей от машины Павел с Алицией вылетели наконец диким галопом из дому. Зося рухнула на стул, вскочила с места, принесла себе пепельницу и рухнула снова.
   — Ну и отпуск, чтоб ему пусто было! — мрачно сказала она. — А где она, интересно, собирается класть тётку?
   Позже оказалось, что именно этот вопрос все время мучил Алицию. Маленькие комнаты были заняты Зосей и Павлом, катафалк — мной, а в лучшем помещении, на самой лучшей кровати сейчас спала Агнешка. Оставался только диван в салоне, что для тёти безусловно не годилось.
   Пока тётя была в ванной, мы провели экстренное совещание.
   — Пересели Агнешку на диван, — предложила Зося.
   — Не выйдет, Агнешка больна, её надо оставить в покое.
   — Ну, давай Павла на диван, а тётю — к нему.
   — Я лучше положу её в своей комнате, а сама лягу на диване.
   — Исключено! Пусть на диване спит Павел, а ты у него!
   — Отцепись, не переворачивать же из-за одной ночи все вверх ногами! Диван очень даже удобный.
   — Он узкий!
   — Павлу не узкий, а мне узкий? Считаешь, что я такая корова?
   В конце концов Алиция настояла на своём. Вынесла из своей комнаты две коробки с вещами, сменила постель и прикрыла мусор на столе купоном розового материала.
   — С постельным бельём все! — сообщила она. — Я дала ей последнюю смену. Надо срочно постирать — вдруг, не дай бог, ещё кто приедет!
   От ужина тётя отказалась. Нам это показалось очень разумным для её 89 лет. Она была невероятно энергичной старушкой. Судорожным галопом обежала все помещения, собирая в кучу вещи, сделала небольшую постирушку, напилась кофе и, наконец, закрыла за собой дверь комнаты Алиции. Некоторое время мы молча отдыхали, сидя на кухне за столом.
   — Невероятно, — сказала Зося. — Откуда у неё столько сил?
   Алиция подпёрла голову рукой и с тоской посмотрела в окно.
   — Все бы ничего, — произнесла она печально. — Узнать бы только, как её зовут…
   — Ты же общалась с ней все это время?
   — Ну и что? Она рассказала о путешествии. Наверное, у неё склероз — повторяла все по два раза. А может, я показалась ей тупой, и она боялась, что с одного раза не пойму?
   — Ей 89 лет. Может, знаешь, какая старше?
   — Обоим 89. Они близняшки.
   — Близняшки? В таком возрасте?.. — удивился Павел.
   — Надо же, не побоялась ехать одна! — восхитилась Зося. — Где она живёт? В Виборге? Ты же должна знать, которая из них живёт в Виборге?
   — Обе они там живут…
   — Слушай, а может, она вообще одна?..
   Неразрешимая проблема тёти поглотила Алицию до такой степени, что с ней ни о чем другом нельзя было говорить.
   — Хорошо, что Павел не лёг на диван, — сказала я. — На кой черт уступать кровать, если она на неё даже не сядет? Целую ночь будет искать пропавшее письмо.
   — Может, заодно найдёшь письмо от Эдека? — съязвила Зося.
   Наутро Павел вскочил первым: возможно, виной тому была Агнешка. Шумом в ванной он разбудил всех нас. Подгоняемые мрачной Алицией, мы нервно готовились обрушить на гостью все польское гостеприимство и хлебосольство.
   Торопились мы зря. Завтрак давно стоял на изысканно сервированном столе, а тётя все спала. Алиция ничего трогать не позволяла, и мы печально расползлись по разным углам, чтобы зря не возбуждаться. Павел с Агнешкой слонялись по террасе — Агнешка благодарно опиралась на его руку, — а Зося скрылась в комнате, чтобы не видеть ни завтрака, ни этого безобразия.
   Мы с Алицией в это время дня были к еде равнодушны, поэтому спокойно сели за заставленный стол. Чтобы отвлечь её от навязчивой идеи, я рассказала ей о встрече в «Англетере». Это её действительно отвлекло.
   — Кстати, ты так и не сказала, с чего ты к нему прицепилась.
   Она осторожно стряхнула пепел в единственную пепельницу, которую Зося разрешила нам запачкать, и посмотрела на меня вопросительно. Я заколебалась.
   — Понимаешь, он очень важная фигура. Павел видел с ним Эдека. А я знаю… Как бы тебе сказать… Я ничего не знаю.
   — Да, ценная информация!
   — Я не знаю, и никто точно не знает, но, возможно, один чёрный тип принимает участие в одной несимпатичной афёре. В подробности не вникаю…
   — Не может быть! — ядовито прервала Алиция. — Не вникаешь? Что с тобой случилось?
   Я придвинула к себе пепельницу и решилась рассказать ей все. Эва же солгала и встретилась со своим Джузеппе. Если солгала раз, могла это сделать и по другим поводам.
   Алицию мой рассказ взволновал до такой степени, что она даже захотела есть. Я ещё раньше присмотрела себе бананы, но они, конечно, уже исчезли.
   — Не представляю себе Эву преступницей, — начала Алиция, — но если она действительно встречается с этим красавчиком… И если он встречался с Эдеком, и Эдек хотел мне рассказать… Неужели она так испугалась, что всех переубивала?
   — Во-первых, не всех, а только Эдека, а потом, после Эдека, она просто обязана была убить тебя, а то, что ты все ещё жива, — твоя личная заслуга. Может, он её шантажирует? А у неё дом, Рой, дети…
   — Один ребёнок. И то не от Роя, а от первого мужа… Черт возьми, умерла там эта тётка, что ли? — Алиция вдруг вскочила со стула. — Сколько можно спать? Я умру от голода!
   — А ты её разбуди, — посоветовала я без особой уверенности. — Уже одиннадцать. Может, она давно не спит и только из ложкой скромности не выходит?
   — Ты что, рехнулась? Какая скромность?
   — Кроме того, должна тебе сказать, что остальные уже сожрали все бананы, вылакали молоко и прикончили сыр, который лежал на полке.
   — Сыр? Надо же, а я его хотела выбросить… Ну что ж, рискну…
   Она уже подняла руку, чтобы постучать, остановилась, приложила ухо к двери, снова подняла руку и снова заколебалась.