Страница:
Остановившись посмотреть эту сценку, Мартин воспользовался случаем и проверился еще раз, не ведется ли за ним слежка. Он быстро пересек улицу, по которой, вероятно, когда-то ходил трамвай (именно здесь после ссоры с дьяволом поскользнулся на рельсах бедный Берлиоз и ему отрезало голову колесами трамвая), и подошел к телефону-автомату, стоящему у стены одного из жилых домов, цепочкой выстроившихся вдоль улицы.
Он набрал номер 612-4793. Послышались редкие гудки. Никто не снимал трубку.
Ну, а что теперь, ловкач? – спросил он себя. Не слишком ли долго он затянул со звонком? Не подкатились ли к ней кагэбэшники, пока он прогуливался по Садовой, греясь на солнышке? (Он понимал, что это – глупые мысли, но был настолько раздражен, что в голову лезла всякая чепуха.) Вынул визитку с номером, будто тот мог измениться в его кармане. 5924743. Добавить к нему двадцать и пятьдесят. А можно ли добавить как-то по-другому? Что, если прибавить двадцать и пятьдесят к последним цифрам?
Да конечно же! Можно прибавить и по-другому! Она написала цифры подряд, без разделений. Он ведь сам разбил их, но на американский манер – на две группы: 592-4743. А русские обычно разбивают номера на три группы: 592-47-43. Теперь прибавить к ним двадцать и пятьдесят – получаем 592-67-93.
Он вложил в щель автомата двушку и набрал новый номер.
Раздался длинный гудок, еще гудок и еще. Никто не подходит. Вот ешь твою мать!
– Алло, – раздался наконец голос, и он, еще даже не задав ни одного вопроса, понял, что это она.
– Алина?
Секундное молчание, а затем:
– Слушаю вас.
– Это ваш друг.
Он подозревал, что у Бирмана могли быть какие-то немыслимые способы перехватить их разговор, но лучшего слова, чтобы представиться, он придумать не сумел. Интуитивным искусством маскировки назвал бы его действия Ле Карре. А настоящий агент назвал бы их так? Поступают ли профессионалы подобным же образом?
Судя по всему, Алине понравилось, что он даром время не терял.
– Вы слишком задержались со звонком, – заметила она.
– Прошу прощения, но чтобы позвонить, мне пришлось выйти…
– Понимаю. Должно быть, забрели далеко.
– Пожалуйста, извините. Я так старался позвонить вам еще вчера, но, похоже, набирал не тот телефон.
– Я вам объясню. Может, вам все еще хочется прибавить к своей коллекции и упоминавшееся вчера место? Помните его?
– Конечно.
– Я могла бы встретиться с вами там сегодня вечером.
– А не сейчас?
– Вечером. И в то же время, когда мы расстались. Если вам удобно.
– Да-да. Я буду там.
– Тогда до скорого свидания.
Он повесил трубку и почувствовал, как забилось у него сердце.
– 32 —
Он набрал номер 612-4793. Послышались редкие гудки. Никто не снимал трубку.
Ну, а что теперь, ловкач? – спросил он себя. Не слишком ли долго он затянул со звонком? Не подкатились ли к ней кагэбэшники, пока он прогуливался по Садовой, греясь на солнышке? (Он понимал, что это – глупые мысли, но был настолько раздражен, что в голову лезла всякая чепуха.) Вынул визитку с номером, будто тот мог измениться в его кармане. 5924743. Добавить к нему двадцать и пятьдесят. А можно ли добавить как-то по-другому? Что, если прибавить двадцать и пятьдесят к последним цифрам?
Да конечно же! Можно прибавить и по-другому! Она написала цифры подряд, без разделений. Он ведь сам разбил их, но на американский манер – на две группы: 592-4743. А русские обычно разбивают номера на три группы: 592-47-43. Теперь прибавить к ним двадцать и пятьдесят – получаем 592-67-93.
Он вложил в щель автомата двушку и набрал новый номер.
Раздался длинный гудок, еще гудок и еще. Никто не подходит. Вот ешь твою мать!
– Алло, – раздался наконец голос, и он, еще даже не задав ни одного вопроса, понял, что это она.
– Алина?
Секундное молчание, а затем:
– Слушаю вас.
– Это ваш друг.
Он подозревал, что у Бирмана могли быть какие-то немыслимые способы перехватить их разговор, но лучшего слова, чтобы представиться, он придумать не сумел. Интуитивным искусством маскировки назвал бы его действия Ле Карре. А настоящий агент назвал бы их так? Поступают ли профессионалы подобным же образом?
Судя по всему, Алине понравилось, что он даром время не терял.
– Вы слишком задержались со звонком, – заметила она.
– Прошу прощения, но чтобы позвонить, мне пришлось выйти…
– Понимаю. Должно быть, забрели далеко.
– Пожалуйста, извините. Я так старался позвонить вам еще вчера, но, похоже, набирал не тот телефон.
– Я вам объясню. Может, вам все еще хочется прибавить к своей коллекции и упоминавшееся вчера место? Помните его?
– Конечно.
– Я могла бы встретиться с вами там сегодня вечером.
– А не сейчас?
– Вечером. И в то же время, когда мы расстались. Если вам удобно.
– Да-да. Я буду там.
– Тогда до скорого свидания.
Он повесил трубку и почувствовал, как забилось у него сердце.
– 32 —
Среда, 31 мая 1989 года,
11 часов вечера,
Станция метро «Коломенская»
Поезд метрополитена вырвался из туннеля и помчался мимо пустых грузовиков и автобусов, в беспорядке припаркованных на незаасфальтированных стоянках вдоль полотна метро. Спустя минуту-другую поезд взобрался на мост через Москву-реку. Под ним медленно проплывал буксир, толкавший против течения баржу с углем. На его мачте вяло трепыхался красный флаг с серпом и молотом. На другом берегу реки последний луч заходящего солнца коснулся крыш новых жилых башен, стоявших в ряд.
На поверхности поезд шел совсем недолго, затем опять нырнул под землю. Записанный на пленку женский голос объявил, что поезд подходит к станции «Коломенская».
Мартин не знал, где будет ждать Алина. С минуту он постоял на платформе, пока не схлынула толпа пассажиров, а затем увидел, как она появилась из-за колонны в дальнем конце станции. Не подходя к нему, она прошла к середине платформы, где смешивались пассажиры поездов двух направлений. Следуя за ней, он ступил на эскалатор, поднялся наверх и увидел, что она стоит у разменного автомата и меняет на пятачки двадцатикопеечные монеты. Он подошел к ней, а Алина повернулась к нему.
– А вы аккуратны, – сказала она.
– Я старался успеть вовремя.
На улице небо окрасилось в блеклый цвет, как это бывает поздним весенним вечером в этих далеких от экватора северных широтах.
Сгущалась темнота, ложась на широкую улицу, редкие деревья и на квартал типовых жилых домов, столь однообразных, что невольно на ум приходила мысль: только человек, напрочь лишенный воображения, мог построить такие безобразные здания для проживания своих же собратьев.
Сразу же за станцией метро висел огромный транспарант метров ста длиной, на нем красными буквами провозглашалась «Слава КПСС». Народ мог выбирать своих депутатов на съезд из числа беспартийных, но партия или, вернее, ее пропагандистский аппарат, включили «автопилот», и тот прокладывал запрограммированный курс, несмотря ни на что.
– Вы живете где-то поблизости? – спросил Мартин.
– Не очень-то близко. Пройдемся к реке. Вечер восхитительный, а до реки отсюда всего полчаса ходьбы.
Они пошли по Пролетарскому проспекту и свернули за транспарантом на Нагатинскую улицу, которая оказалась еще более «пролетарской», нежели сам проспект. Тротуары кончились. На грязных пешеходных дорожках на обочине главной дороги стояли в ожидании трамвая мужчины в запачканных куртках и матерчатых шапочках, да еще припарковались несколько такси, напрасно ожидавшие пассажиров. Женщины на натруженных чугунных ногах несли домой покупки, рука об руку шагали влюбленные.
Вдоль дороги стояли деревья. Раньше вся эта местность не входила в черту Москвы. Здесь рос лес, а когда началось массовое жилищное строительство, деревья между домами не вырубали. Теперь же из остатков леса получились не парки и скверы, а просто пустыри, запущенные и неухоженные, на них уже рос как попало подлесок Жилые дома в этом районе имели улучшенную планировку, квартиры в них были более просторными, чем в «хрущобах» начала 60-х – четырех– и пятиэтажных блочных зданиях, облицованных серой шершавой плиткой. Мартин вдосталь насмотрелся этих «хрущоб», гуляя по Москве, когда еще был студентом, еще при Хрущеве. Тогда дома лепились из блоков самых разных размеров, попадавшихся под руку, и скреплялись строительным раствором. Сквозь незаделанные щели можно было увидеть улицу. Потом стены облицовывали плиткой, и они приобретали более приличный вид, но только до поры до времени. Все знали, какие недоделки скрыты под плиткой. Наружные стены имели вполне сносный вид, хотя и казались немного грубоватыми и плохо отделанными. Многие, в частности иностранцы, находили в этих домах даже какую-то особую привлекательность. Были и такие, кто и впрямь считал подобные районы массовой застройки белыми городами своей мечты.
В наступавшей темноте можно было разглядеть фигуры четверых молодых людей, устроившихся у входа в магазин. По кругу у них ходила бутылка бормотухи – самого дешевого в стране пойла, изготовляемого для советских граждан путем перегонки из гнилых фруктов и сахара.
Алина на всякий случай взяла Мартина под руку.
Когда они подошли поближе к этой компании, один из них передал бутылку приятелям и шагнул им навстречу.
«Вот это влип», – подумал Мартин. Положение казалось безнадежным. Парень выглядел крутым, настоящий «пердак», как называли диссиденты мордоворотов из КГБ.
– Вы же наверняка знаете, как всыпать парню по первое число, – сказал он Алине.
– Молчите, – выдавила она сквозь зубы, не раскрывая рта. – По вашей речи сразу поймешь, что вы нерусский.
Парень был одет в голубую замасленную спецовку и голубую же засаленную шапочку.
– Дай прикурить, а? – попросил он Мартина. Сигареты в руке у него не было.
– Извините. Я не курю.
– А, так ты иностранец? А «Мальборо» у тебя есть?
– Я не курю, – повторил Мартин, не останавливаясь, так как Алина тащила его за собой. Парень не отставал.
– Эй, ты что, нерусский? А что ты высматриваешь здесь? Милиция не любит, когда здесь шляются иностранцы.
Мартин не отвечал, не оборачивался назад, но чувствовал, что и другие парни идут по пятам.
– Эй ты, иностранец, я же тебе говорю? А ты, курва, что делаешь с иностранцем?
Мартин хотел остановиться, но Алина крепко ухватила его за локоть.
– Шагай и не останавливайся, – сказала она приглушенным голосом, – гляди прямо перед собой.
Мартин почувствовал тупой удар пониже спины, споткнулся, потерял равновесие и оторвался от Алины. Он остановился и повернулся к преследователям.
Лицом к лицу с ним стоял, расставив ноги, раздувая ноздри и распаляясь все больше и больше, здоровенный парень. Голову он по-бычьи наклонил вперед, кулаки сжаты и подняты к груди: ну точь-в-точь поза, какую он видел на пропагандистских плакатах, – храбрый герой-подросток защищает Родину-Мать. Его приятели тоже подтянулись, но остановились в двух-трех шагах позади.
Алина схватила Мартина за руку:
– Идем, быстрее!
Мартин стряхнул ее руку. Если быть точным, то поступил он так не от собственной храбрости, а просто потому, что боялся повернуться спиной к этой четверке. Уж лучше принять стойку с самого начала, решил он.
– Ты, сука, лучше уводи его отсюда! – сердито проревел парень.
– Заткнись, ешь твою мать! – огрызнулась Алина. Парень отступил назад, будто поскользнувшись, а затем снова сделал шаг вперед.
– Так вот какая ты добрая! – рявкнул он.
– Все лучше тебя, гадина!
Ругательство подстегнуло малого, и он сделал быстрый выпад, пытаясь дотянуться до Алины, а вовсе не до Мартина. Но как только он приблизился, Мартин нанес ему сильный удар в лицо, и парень упал на колени, обхватив Мартина за талию и стараясь свалить его на землю. Mapтин попытался оттолкнуть его, но тщетно. Тогда он просунул ладонь тыльной стороной под его подбородок и стал отжимать голову назад, пока не освободился, потом толкнул парня, и тот неуклюже завалился на спину. Тут к Мартину подскочила остальная троица.
– Бежим! – закричала Алина.
Но бежать с поля боя казалось Мартину унизительным Он шагнул вперед и заехал среднему по физиономии, почувствовав хруст в кисти. Тот упал. Двое крайних напали на Мартина с двух сторон и сбили его с ног, но в их натиске не чувствовалось напора и согласованности. Только тогда до Мартина дошло, что вся четверка была вдрызг пьяна, и если один не опирался на другого, то просто не мог держаться на ногах. Они лишь бесцельно размахивали руками, а не дрались. Первый парень по-прежнему лежал на спине и тяжело пыхтел, другой уткнулся носом в землю. Мартин легко поднялся и стряхнул на землю двух других, пытавшихся удержать его за ноги. Алина еле оттащила его, вырвав из их хватких пальцев.
– Бежим! – скомандовала она.
Только промчавшись полквартала, они оглянулись назад. Вся четверка по-прежнему лежала вповалку. Алина тащила Мартина, не давая ему даже передохнуть. Адреналин в его крови убывал, все тело мелко дрожало изнутри.
– Ну ты и вывалялся же! – заметила она.
Посмотрев на себя, он обнаружил, что пиджак и рубашка на нем запачканы кровью, хлынувшей из носа первого парня, а сам он весь в грязи и пыли с пешеходной дорожки. Правая кисть сильно болела и стала опухать.
– Кажется, я сломал что-то, – сказал он, поддерживая кисть и сгибая и разгибая пальцы. Острая боль пронзила руку.
– Вам нужно почиститься. Пошли ко мне.
– Наверное, многие сделали бы что угодно, лишь бы получить от вас такое приглашение.
– Извините. Я что-то не поняла.
– Извините, что говорю непонятно.
Ее квартира находилась на четвертом этаже жилого дома по Якорной улице, начинающейся от Нагатинской. Эта узенькая улочка с разбитым асфальтовым покрытием, без сточных канав протянулась вдоль реки. По обеим сторонам улицы стояли в ряд точно такие же жилые дома, и в дождливую погоду между ними блестели лужицы. Рядом с домами росли тополя, пух которых сопровождал ясные майские дни настоящим снегопадом. Сейчас же, в этот спокойный вечер, пух лежал кучками на голой и пыльной земле и на асфальте, подобно последним пятнам ушедшей снежной зимы.
В подъезде бетонные стены и лестницы еще носили следы краски, которой прошлись по ним перед самым заселением. С тех пор их не красили ни разу, о чем говорили многочисленные пятна на стенах.
Мартин с Алиной медленно поднимались по лестнице в темноте: на каждом этаже укреплены осветительные лампы, но они не горели.
В темноте она достала ключ. На ощупь дверь оказалась мягкой – когда Алина включила свет в прихожей, он заметил, что она обита дерматином.
– Вешайте сюда пиджак и галстук.
В стенке прихожей была укреплена вешалка с дюжиной деревянных крючков. На большинстве висели пиджаки и куртки разных фасонов. Она сняла один, освободив место для вещей Мартина.
– Можете надеть эти тапочки.
Тапочки – мужские, связанные из шерсти, оказались ему чуть великоваты. Он никак не мог привыкнуть к русскому обычаю менять обувь на тапочки при входе в квартиру.
– Видно, вы готовы предложить гостям любой размер, – заметил Мартин.
– Эти моего мужа. Они пока еще здесь.
– Как я понял, вашего мужа сейчас нет?
– Да, мы в разводе.
– А-а.
Окинув Мартина критическим взглядом, Алина наконец сказала:
– Не думаю, что смогу отчистить вас. Слишком много работы.
– В следующий раз я постараюсь драться не пачкаясь. Она рассмеялась.
– Могу предложить вам плащ, чтобы добраться до дома.
– Большой? Я ношу плащ только в теплые вечера. Я буду в нем выглядеть как московский флэшер.
– А что это такое – флэшер?
– Нудист, голый – в чем мать родила.
И он сделал движение руками, будто распахнул плащ и показал голое тело и тут же запахнул. Она опять улыбнулась и сказала:
– Вам надо подержать кисть в холодной воде – она опухает. Идите на кухню и подержите ее в воде. А я смою кровь с рубашки, а потом приготовлю чай. Снимайте рубашку.
– Да нет необходимости.
– Очень трудно замывать кровь на рубашке, не снимая ее.
– Я имею в виду, что вам нет необходимости замывать ее.
– Но вы же не хотите привлечь к себе внимание в метро.
– Если я надену сверху плащ, никто ничего не заметит.
– Вы что, стесняетесь меня?
После этих слов он наконец снял рубашку и протянул ей. С рубашкой в руке она скрылась за боковой дверью. Он услышал шум воды. Вскоре она позвала:
– А теперь полечим вашу руку. Идите сюда. Мартин прошел в комнату, оказавшуюся спальней. В ней стояла двуспальная кровать, два стула, повсюду стояли и лежали холсты, натянутые на подрамники. Все они были расписаны, но что там нарисовано – разобрать нельзя из-за слабого вечернего света.
Кухня оказалась крохотной, но достаточной, чтобы вместить раковину для мытья посуды, газовую плиту, небольшой стол, два стула и ничего больше. Холодильника не было. На стенах развешаны маленькие картины, написанные в основном маслом, но некоторые – эмалью по металлу.
– Вот эти очень изящны, – отметил он. Ему хотелось сказать ей что-то теплое и приятное. – Это ваши работы?
– Да, еще студенческие.
Она напустила воды в большую эмалированную кастрюлю и поставила ее на стол.
– Садитесь. Опустите руку в кастрюлю. Холодная вода не даст ей опухнуть.
Она добавила воды в помятый алюминиевый чайник и зажгла плиту кухонной зажигалкой.
– Себе больше навредили, чем им, – недовольно заметила она, разглядывая его руку.
Он не счел ее замечание ни справедливым, ни точным.
– Думаю, что одному из них я сломал нос, – заметил он.
– А его нос сломал вашу руку. Что лучше? Что полезнее – здоровый нос или работоспособная рука? – с этими словами она нежно прикоснулась к его больной руке.
«Ну что ж, эти парни вряд ли мордовороты из КГБ, – подумалось ему. – Да и она, кстати, тоже не оттуда».
– Ну что ж, – сказала она. – Вы наверняка не кагэбэшник.
– Что-что?
– Я боялась, что вы окажетесь агентом КГБ. Но драться вы совсем не умеете.
– Вы уж точно знаете, как развеселить человека. Почему вы подумали, что я могу быть из КГБ?
Она взглянула ему прямо в глаза и ответила:
– Потому что вы специально искали меня, потому что вы спрашивали про Чарльза Хатчинса.
– А вы ответили, что никогда не знали его.
– Я говорила неправду.
Он увидел, что она смотрит на него с напряжением, стремясь уловить его реакцию. Поэтому он постарался сделать вид, что ее признание его особенно не волнует.
– А почему же вы говорили неправду?
– Потому что я думала, что вы из КГБ. Поэтому-то я и дала вам неверный телефон. Мне нужно было время проверить вас. Извините меня. Я так обрадовалась, когда узнала, что в вашем посольстве есть человек по имени Бенджамин Франклин Мартин и что им оказались вы.
– Я догадался, что и вы тоже не можете быть агентом КГБ.
Она даже не рассмеялась, а лишь спросила:
– Ну, а вы – почему вы считали меня агентом?
– Когда Хатчинса в последний раз видели живым, он был с русской женщиной – блондинкой редкой красоты, – он внимательно смотрел ей в глаза, говоря это, – и его убили ножом как раз в ее присутствии.
Они сидели, ничем не выдавая своего волнения. Потом она промолвила:
– Я знаю все – это была я.
– А не знаете, почему его убили?
– Нет, этого я не знаю.
– А вы знаете, кто он такой?
– Американец. Работал в вашем посольстве.
Она по-прежнему неотрывно смотрела Мартину прямо в глаза.
– Он был агентом вашего Центрального разведывательного управления.
– Почему вы так считаете?
– Он мне сам сказал.
Мог ли Хатчинс и впрямь сказать ей такое наперекор всем наставлениям и инструкциям?
– И вы поверили?
– Да.
– Он что, предъявил вам какие-то документы?
– Какие удостоверения личности могут быть у агента Центрального разведуправления, приехавшего в Советский Союз? А, господин Мартин? Визитная карточка шпиона? Рекомендательное письмо от президента США? Нет, разумеется, он мне не предъявлял никаких документов. Не хотите ли показать мне свои?
– А вообще-то у него было какое-либо удостоверение? Как вы узнали, что он из посольства?
Алина рассмеялась как-то по-особенному, почти с презрением, что ему не очень-то понравилось.
– Никакой кагэбэшник не проведет за нос американца, – объяснила она. – Я знала, что он из посольства – он показал мне свою дипломатическую карточку. Он оставил ее там, в кафе, в ту злосчастную ночь. Конечно же, в ней не написано «ЦРУ».
Она выдвинула ящик стола и поискала в нем. «Вот она», – и с этими словами протянула Мартину черную кожаную обложку для документа. Открыв ее, он увидел фотографию Хатча, прямо глядящего на него.
– Зачем же он оставил там карточку?
– Он сказал, что не хочет держать ее при себе. Но, может, ему нужен был предлог для того, чтобы вернуться в кафе после встречи.
Объясняя все это Мартину, она неотрывно смотрела ему в глаза, как бы подтверждая свою правоту, если он вдруг начнет сомневаться.
– А может, он задумал переспать со мной, соблазнив романтикой своей профессии.
– Неужели он так думал?
– Вопрос неуместен, – отрубила Алина.
Она отвела взгляд, а он почувствовал себя неловко, задав такой нетактичный вопрос, а еще больше оттого, что она не стала отвечать на него.
Потянувшись к шкафчику над плитой, она достала чашки, блюдца, чайник и картонную коробку с чаем. Затем положила в чайник две ложечки чая и заварила кипятком.
– Сахара у меня нет, – пояснила она. – Свою норму я выменяла на чай. Но зато есть немного варенья.
Она поставила на стол маленькую вазочку с вареньем и двумя чайными ложками, потом села напротив Мартина, разлила чай по чашкам, добавила воды в большой чайник и снова поставила его на огонь. Подняв чашку с чаем, она провозгласила:
– За ваше здоровье.
Чокнувшись, будто рюмками, они принялись за чаепитие с вкусным вареньем.
– А я ждала-ждала, когда же вы меня найдете, – сказала она за чаем.
– А откуда вы узнали, что я вас ищу?
– Не вы, разумеется, а ваше разведуправление. Так-так. Она все еще продолжает считать, что он из ЦРУ. А что бы он сам думал на ее месте? ЦРУ ее, конечно же, разыскивает. И не только оно.
– Так что же случилось в ту ночь?
– Поздно вечером мы с Чарльзом встретились в метро, на станции «Проспект мира», – начала Алина, и он отметил, что она назвала Хатчинса по имени. – Мы вышли из метро и пошли в кафе, где должны были увидеться с моим братом Юрием.
– А почему вы назначили встречу именно в этом кафе?
– Не знаю. Это Юрий предложил. Не думаю, что он бывал в нем раньше. Может, потому-то и выбрал это место.
Но Юрий там так и не появился.
– Зачем же он хотел встретиться с Чарльзом?
– Потому что он, Юрий то есть, попал в какую-то историю.
– В какую историю?
– Я не знаю, – ответила она и как-то странно посмотрела на него. – А разве Чарльз не рассказывал вам об этом? Или вы не ведете досье?
Мартин лишь глубоко вздохнул.
– Я не работаю в ЦРУ.
Алина уже собралась было отпить глоток чая, но, услышав эти слова, не донесла чашку до рта и недоуменно уставилась на Мартина.
– Но вы ведь работаете в американском посольстве?
– Далеко не все в посольстве работают в ЦРУ. Хотите верьте, хотите нет.
По всей видимости, ей было трудно поверить в это. Она даже поставила свою чашку на стол.
– Ну, а для чего вы оказались здесь?
– Я же говорил: ради интересов культуры.
– Нет, я не о том. Почему вы здесь, зачем искали меня?
– Не считая того факта, что вы самая прекрасная женщина, какую я когда-либо встречал в своей жизни?
– Да, не считая этого факта. Даже если бы я и была ею, вы же этого не знали, пока не пришли на спектакль. Вы что, очутились там лишь из любви к Булгакову?
– Нет, – согласился Мартин. – Я искал вас. Честное слово.
– Спасибо. А зачем вы искали меня?
– Чарльз – мой друг. Расследование обстоятельств его смерти зашло в тупик. Да, я знал, что тогда в кафе с ним рядом находилась прекрасная русская женщина. Я увидел картину, автопортрет женщины, точь-в-точь такой же, что и у Чарльза, и я стал искать эту женщину.
– А откуда вы узнали, что он был с русской женщиной?
– Из доклада КГБ.
Впервые она посмотрела на него с большим сомнением.
– И как же вы умудрились заглянуть в этот доклад?
– Когда кагэбэшники узнали, кто такой Чарльз, они согласились сотрудничать с нами в расследовании. Догадываюсь, что они не смогли справиться своими силами и, возможно, решили посмотреть, не сможем ли мы что-то раскопать. А нам ничего не подвернулось.
– Кому это «нам»? ЦРУ, в котором вы не работаете?
– «Мы» – это американская сторона, в том числе, как я предполагаю, и ЦРУ. Но все же я у них не работаю. Я даже фактически не работаю и на свое правительство – прикреплен к посольству лишь временно. Я действительно специальный помощник атташе по вопросам культуры, – объяснил Мартин и добавил: – Видимо, это означает, что я никогда не смогу переспать с вами, поскольку в моей профессии нет никакой романтики.
Она и бровью не повела, лишь заметила:
– Вы поставили себя и меня в опасное положение.
– А мне казалось, что вы уже в опасности.
– Я – да. Но теперь ситуация стала еще более угрожающей. Одна – я была как все, и за мной никто не следил. Но все смотрят на женщину, появившуюся с иностранцем. Как, собственно, вы и убедились в этом. Вы что, думаете, мне хочется, чтобы все милиционеры в Москве пялили на меня глаза, разнюхивал, чем мы с вами занимаемся?
– А когда были с Чарльзом, вы тоже так думали?
– Разумеется, только так. Но тогда у меня была, по крайней мере, цель.
– Понимаю: вы хотели помочь своему брату встретиться с Чарльзом.
– Да.
– А зачем?
– Потому что он попросил меня. Юрий влип во что-то нехорошее. Очень нехорошее. Я и подумала, что смогу помочь ему.
– Во что же он влип?
– Не знаю.
– Вы не знаете! Почему же тогда ему был нужен именно Хатчинс?
– Юрий попросил меня помочь ему выйти на кого-нибудь из ЦРУ. Он знал, что я знакома с этим американцем – Чарльзом, который купил одну из моих картин. Иногда я видела Чарльза на Арбате. Я знала, что он работает в вашем посольстве. Поэтому я попросила его устроить такую встречу. Но он этого не сделал, сказав, что никто из ЦРУ не придет на встречу, не получив дополнительную информацию от других американцев и не узнав, какова цель встречи, а я сказать ничего не могла, потому что сама ничего не знала. В конце концов он мне признался, что он из ЦРУ.
– А почему вы думали, что Юрий попал в какое-то нехорошее дело?
– Я знаю Юрия. Его тянет на плохие дела.
– Но почему же вы решили помочь ему таким путем? Зачем быть замешанной в чем-то, что могут квалифицировать как измену?
– Я думаю, что это не просто какой-то грязный бизнес. На этот раз случилось что-то другое. Он очень беспокоился. В последнее время я его редко видела, но я хорошо его знаю – знаю, на что он способен. Он явно беспокоился. Мучился и в то же время удержаться от соблазна не мог. Опасения и алчность. «Дело важное, – сказал он мне. – Важное для всего мира, Аля. Не для меня». Он понимал, что, хорошо его знал, я стану сомневаться, что он будет делать что-то для всего мира. Он всегда делал только то, что было важным для него лично. Но он знал также, что я сумею различить, когда он говорит правду, а когда врет. Думаю, он надеялся, что если я не устрою встречу для него лично, то «для всего мира» не откажусь.
– Так-так. Ну и что же нам делать теперь? Можете ли вы найти Юрия?
11 часов вечера,
Станция метро «Коломенская»
Поезд метрополитена вырвался из туннеля и помчался мимо пустых грузовиков и автобусов, в беспорядке припаркованных на незаасфальтированных стоянках вдоль полотна метро. Спустя минуту-другую поезд взобрался на мост через Москву-реку. Под ним медленно проплывал буксир, толкавший против течения баржу с углем. На его мачте вяло трепыхался красный флаг с серпом и молотом. На другом берегу реки последний луч заходящего солнца коснулся крыш новых жилых башен, стоявших в ряд.
На поверхности поезд шел совсем недолго, затем опять нырнул под землю. Записанный на пленку женский голос объявил, что поезд подходит к станции «Коломенская».
Мартин не знал, где будет ждать Алина. С минуту он постоял на платформе, пока не схлынула толпа пассажиров, а затем увидел, как она появилась из-за колонны в дальнем конце станции. Не подходя к нему, она прошла к середине платформы, где смешивались пассажиры поездов двух направлений. Следуя за ней, он ступил на эскалатор, поднялся наверх и увидел, что она стоит у разменного автомата и меняет на пятачки двадцатикопеечные монеты. Он подошел к ней, а Алина повернулась к нему.
– А вы аккуратны, – сказала она.
– Я старался успеть вовремя.
На улице небо окрасилось в блеклый цвет, как это бывает поздним весенним вечером в этих далеких от экватора северных широтах.
Сгущалась темнота, ложась на широкую улицу, редкие деревья и на квартал типовых жилых домов, столь однообразных, что невольно на ум приходила мысль: только человек, напрочь лишенный воображения, мог построить такие безобразные здания для проживания своих же собратьев.
Сразу же за станцией метро висел огромный транспарант метров ста длиной, на нем красными буквами провозглашалась «Слава КПСС». Народ мог выбирать своих депутатов на съезд из числа беспартийных, но партия или, вернее, ее пропагандистский аппарат, включили «автопилот», и тот прокладывал запрограммированный курс, несмотря ни на что.
– Вы живете где-то поблизости? – спросил Мартин.
– Не очень-то близко. Пройдемся к реке. Вечер восхитительный, а до реки отсюда всего полчаса ходьбы.
Они пошли по Пролетарскому проспекту и свернули за транспарантом на Нагатинскую улицу, которая оказалась еще более «пролетарской», нежели сам проспект. Тротуары кончились. На грязных пешеходных дорожках на обочине главной дороги стояли в ожидании трамвая мужчины в запачканных куртках и матерчатых шапочках, да еще припарковались несколько такси, напрасно ожидавшие пассажиров. Женщины на натруженных чугунных ногах несли домой покупки, рука об руку шагали влюбленные.
Вдоль дороги стояли деревья. Раньше вся эта местность не входила в черту Москвы. Здесь рос лес, а когда началось массовое жилищное строительство, деревья между домами не вырубали. Теперь же из остатков леса получились не парки и скверы, а просто пустыри, запущенные и неухоженные, на них уже рос как попало подлесок Жилые дома в этом районе имели улучшенную планировку, квартиры в них были более просторными, чем в «хрущобах» начала 60-х – четырех– и пятиэтажных блочных зданиях, облицованных серой шершавой плиткой. Мартин вдосталь насмотрелся этих «хрущоб», гуляя по Москве, когда еще был студентом, еще при Хрущеве. Тогда дома лепились из блоков самых разных размеров, попадавшихся под руку, и скреплялись строительным раствором. Сквозь незаделанные щели можно было увидеть улицу. Потом стены облицовывали плиткой, и они приобретали более приличный вид, но только до поры до времени. Все знали, какие недоделки скрыты под плиткой. Наружные стены имели вполне сносный вид, хотя и казались немного грубоватыми и плохо отделанными. Многие, в частности иностранцы, находили в этих домах даже какую-то особую привлекательность. Были и такие, кто и впрямь считал подобные районы массовой застройки белыми городами своей мечты.
В наступавшей темноте можно было разглядеть фигуры четверых молодых людей, устроившихся у входа в магазин. По кругу у них ходила бутылка бормотухи – самого дешевого в стране пойла, изготовляемого для советских граждан путем перегонки из гнилых фруктов и сахара.
Алина на всякий случай взяла Мартина под руку.
Когда они подошли поближе к этой компании, один из них передал бутылку приятелям и шагнул им навстречу.
«Вот это влип», – подумал Мартин. Положение казалось безнадежным. Парень выглядел крутым, настоящий «пердак», как называли диссиденты мордоворотов из КГБ.
– Вы же наверняка знаете, как всыпать парню по первое число, – сказал он Алине.
– Молчите, – выдавила она сквозь зубы, не раскрывая рта. – По вашей речи сразу поймешь, что вы нерусский.
Парень был одет в голубую замасленную спецовку и голубую же засаленную шапочку.
– Дай прикурить, а? – попросил он Мартина. Сигареты в руке у него не было.
– Извините. Я не курю.
– А, так ты иностранец? А «Мальборо» у тебя есть?
– Я не курю, – повторил Мартин, не останавливаясь, так как Алина тащила его за собой. Парень не отставал.
– Эй, ты что, нерусский? А что ты высматриваешь здесь? Милиция не любит, когда здесь шляются иностранцы.
Мартин не отвечал, не оборачивался назад, но чувствовал, что и другие парни идут по пятам.
– Эй ты, иностранец, я же тебе говорю? А ты, курва, что делаешь с иностранцем?
Мартин хотел остановиться, но Алина крепко ухватила его за локоть.
– Шагай и не останавливайся, – сказала она приглушенным голосом, – гляди прямо перед собой.
Мартин почувствовал тупой удар пониже спины, споткнулся, потерял равновесие и оторвался от Алины. Он остановился и повернулся к преследователям.
Лицом к лицу с ним стоял, расставив ноги, раздувая ноздри и распаляясь все больше и больше, здоровенный парень. Голову он по-бычьи наклонил вперед, кулаки сжаты и подняты к груди: ну точь-в-точь поза, какую он видел на пропагандистских плакатах, – храбрый герой-подросток защищает Родину-Мать. Его приятели тоже подтянулись, но остановились в двух-трех шагах позади.
Алина схватила Мартина за руку:
– Идем, быстрее!
Мартин стряхнул ее руку. Если быть точным, то поступил он так не от собственной храбрости, а просто потому, что боялся повернуться спиной к этой четверке. Уж лучше принять стойку с самого начала, решил он.
– Ты, сука, лучше уводи его отсюда! – сердито проревел парень.
– Заткнись, ешь твою мать! – огрызнулась Алина. Парень отступил назад, будто поскользнувшись, а затем снова сделал шаг вперед.
– Так вот какая ты добрая! – рявкнул он.
– Все лучше тебя, гадина!
Ругательство подстегнуло малого, и он сделал быстрый выпад, пытаясь дотянуться до Алины, а вовсе не до Мартина. Но как только он приблизился, Мартин нанес ему сильный удар в лицо, и парень упал на колени, обхватив Мартина за талию и стараясь свалить его на землю. Mapтин попытался оттолкнуть его, но тщетно. Тогда он просунул ладонь тыльной стороной под его подбородок и стал отжимать голову назад, пока не освободился, потом толкнул парня, и тот неуклюже завалился на спину. Тут к Мартину подскочила остальная троица.
– Бежим! – закричала Алина.
Но бежать с поля боя казалось Мартину унизительным Он шагнул вперед и заехал среднему по физиономии, почувствовав хруст в кисти. Тот упал. Двое крайних напали на Мартина с двух сторон и сбили его с ног, но в их натиске не чувствовалось напора и согласованности. Только тогда до Мартина дошло, что вся четверка была вдрызг пьяна, и если один не опирался на другого, то просто не мог держаться на ногах. Они лишь бесцельно размахивали руками, а не дрались. Первый парень по-прежнему лежал на спине и тяжело пыхтел, другой уткнулся носом в землю. Мартин легко поднялся и стряхнул на землю двух других, пытавшихся удержать его за ноги. Алина еле оттащила его, вырвав из их хватких пальцев.
– Бежим! – скомандовала она.
Только промчавшись полквартала, они оглянулись назад. Вся четверка по-прежнему лежала вповалку. Алина тащила Мартина, не давая ему даже передохнуть. Адреналин в его крови убывал, все тело мелко дрожало изнутри.
– Ну ты и вывалялся же! – заметила она.
Посмотрев на себя, он обнаружил, что пиджак и рубашка на нем запачканы кровью, хлынувшей из носа первого парня, а сам он весь в грязи и пыли с пешеходной дорожки. Правая кисть сильно болела и стала опухать.
– Кажется, я сломал что-то, – сказал он, поддерживая кисть и сгибая и разгибая пальцы. Острая боль пронзила руку.
– Вам нужно почиститься. Пошли ко мне.
– Наверное, многие сделали бы что угодно, лишь бы получить от вас такое приглашение.
– Извините. Я что-то не поняла.
– Извините, что говорю непонятно.
Ее квартира находилась на четвертом этаже жилого дома по Якорной улице, начинающейся от Нагатинской. Эта узенькая улочка с разбитым асфальтовым покрытием, без сточных канав протянулась вдоль реки. По обеим сторонам улицы стояли в ряд точно такие же жилые дома, и в дождливую погоду между ними блестели лужицы. Рядом с домами росли тополя, пух которых сопровождал ясные майские дни настоящим снегопадом. Сейчас же, в этот спокойный вечер, пух лежал кучками на голой и пыльной земле и на асфальте, подобно последним пятнам ушедшей снежной зимы.
В подъезде бетонные стены и лестницы еще носили следы краски, которой прошлись по ним перед самым заселением. С тех пор их не красили ни разу, о чем говорили многочисленные пятна на стенах.
Мартин с Алиной медленно поднимались по лестнице в темноте: на каждом этаже укреплены осветительные лампы, но они не горели.
В темноте она достала ключ. На ощупь дверь оказалась мягкой – когда Алина включила свет в прихожей, он заметил, что она обита дерматином.
– Вешайте сюда пиджак и галстук.
В стенке прихожей была укреплена вешалка с дюжиной деревянных крючков. На большинстве висели пиджаки и куртки разных фасонов. Она сняла один, освободив место для вещей Мартина.
– Можете надеть эти тапочки.
Тапочки – мужские, связанные из шерсти, оказались ему чуть великоваты. Он никак не мог привыкнуть к русскому обычаю менять обувь на тапочки при входе в квартиру.
– Видно, вы готовы предложить гостям любой размер, – заметил Мартин.
– Эти моего мужа. Они пока еще здесь.
– Как я понял, вашего мужа сейчас нет?
– Да, мы в разводе.
– А-а.
Окинув Мартина критическим взглядом, Алина наконец сказала:
– Не думаю, что смогу отчистить вас. Слишком много работы.
– В следующий раз я постараюсь драться не пачкаясь. Она рассмеялась.
– Могу предложить вам плащ, чтобы добраться до дома.
– Большой? Я ношу плащ только в теплые вечера. Я буду в нем выглядеть как московский флэшер.
– А что это такое – флэшер?
– Нудист, голый – в чем мать родила.
И он сделал движение руками, будто распахнул плащ и показал голое тело и тут же запахнул. Она опять улыбнулась и сказала:
– Вам надо подержать кисть в холодной воде – она опухает. Идите на кухню и подержите ее в воде. А я смою кровь с рубашки, а потом приготовлю чай. Снимайте рубашку.
– Да нет необходимости.
– Очень трудно замывать кровь на рубашке, не снимая ее.
– Я имею в виду, что вам нет необходимости замывать ее.
– Но вы же не хотите привлечь к себе внимание в метро.
– Если я надену сверху плащ, никто ничего не заметит.
– Вы что, стесняетесь меня?
После этих слов он наконец снял рубашку и протянул ей. С рубашкой в руке она скрылась за боковой дверью. Он услышал шум воды. Вскоре она позвала:
– А теперь полечим вашу руку. Идите сюда. Мартин прошел в комнату, оказавшуюся спальней. В ней стояла двуспальная кровать, два стула, повсюду стояли и лежали холсты, натянутые на подрамники. Все они были расписаны, но что там нарисовано – разобрать нельзя из-за слабого вечернего света.
Кухня оказалась крохотной, но достаточной, чтобы вместить раковину для мытья посуды, газовую плиту, небольшой стол, два стула и ничего больше. Холодильника не было. На стенах развешаны маленькие картины, написанные в основном маслом, но некоторые – эмалью по металлу.
– Вот эти очень изящны, – отметил он. Ему хотелось сказать ей что-то теплое и приятное. – Это ваши работы?
– Да, еще студенческие.
Она напустила воды в большую эмалированную кастрюлю и поставила ее на стол.
– Садитесь. Опустите руку в кастрюлю. Холодная вода не даст ей опухнуть.
Она добавила воды в помятый алюминиевый чайник и зажгла плиту кухонной зажигалкой.
– Себе больше навредили, чем им, – недовольно заметила она, разглядывая его руку.
Он не счел ее замечание ни справедливым, ни точным.
– Думаю, что одному из них я сломал нос, – заметил он.
– А его нос сломал вашу руку. Что лучше? Что полезнее – здоровый нос или работоспособная рука? – с этими словами она нежно прикоснулась к его больной руке.
«Ну что ж, эти парни вряд ли мордовороты из КГБ, – подумалось ему. – Да и она, кстати, тоже не оттуда».
– Ну что ж, – сказала она. – Вы наверняка не кагэбэшник.
– Что-что?
– Я боялась, что вы окажетесь агентом КГБ. Но драться вы совсем не умеете.
– Вы уж точно знаете, как развеселить человека. Почему вы подумали, что я могу быть из КГБ?
Она взглянула ему прямо в глаза и ответила:
– Потому что вы специально искали меня, потому что вы спрашивали про Чарльза Хатчинса.
– А вы ответили, что никогда не знали его.
– Я говорила неправду.
Он увидел, что она смотрит на него с напряжением, стремясь уловить его реакцию. Поэтому он постарался сделать вид, что ее признание его особенно не волнует.
– А почему же вы говорили неправду?
– Потому что я думала, что вы из КГБ. Поэтому-то я и дала вам неверный телефон. Мне нужно было время проверить вас. Извините меня. Я так обрадовалась, когда узнала, что в вашем посольстве есть человек по имени Бенджамин Франклин Мартин и что им оказались вы.
– Я догадался, что и вы тоже не можете быть агентом КГБ.
Она даже не рассмеялась, а лишь спросила:
– Ну, а вы – почему вы считали меня агентом?
– Когда Хатчинса в последний раз видели живым, он был с русской женщиной – блондинкой редкой красоты, – он внимательно смотрел ей в глаза, говоря это, – и его убили ножом как раз в ее присутствии.
Они сидели, ничем не выдавая своего волнения. Потом она промолвила:
– Я знаю все – это была я.
– А не знаете, почему его убили?
– Нет, этого я не знаю.
– А вы знаете, кто он такой?
– Американец. Работал в вашем посольстве.
Она по-прежнему неотрывно смотрела Мартину прямо в глаза.
– Он был агентом вашего Центрального разведывательного управления.
– Почему вы так считаете?
– Он мне сам сказал.
Мог ли Хатчинс и впрямь сказать ей такое наперекор всем наставлениям и инструкциям?
– И вы поверили?
– Да.
– Он что, предъявил вам какие-то документы?
– Какие удостоверения личности могут быть у агента Центрального разведуправления, приехавшего в Советский Союз? А, господин Мартин? Визитная карточка шпиона? Рекомендательное письмо от президента США? Нет, разумеется, он мне не предъявлял никаких документов. Не хотите ли показать мне свои?
– А вообще-то у него было какое-либо удостоверение? Как вы узнали, что он из посольства?
Алина рассмеялась как-то по-особенному, почти с презрением, что ему не очень-то понравилось.
– Никакой кагэбэшник не проведет за нос американца, – объяснила она. – Я знала, что он из посольства – он показал мне свою дипломатическую карточку. Он оставил ее там, в кафе, в ту злосчастную ночь. Конечно же, в ней не написано «ЦРУ».
Она выдвинула ящик стола и поискала в нем. «Вот она», – и с этими словами протянула Мартину черную кожаную обложку для документа. Открыв ее, он увидел фотографию Хатча, прямо глядящего на него.
– Зачем же он оставил там карточку?
– Он сказал, что не хочет держать ее при себе. Но, может, ему нужен был предлог для того, чтобы вернуться в кафе после встречи.
Объясняя все это Мартину, она неотрывно смотрела ему в глаза, как бы подтверждая свою правоту, если он вдруг начнет сомневаться.
– А может, он задумал переспать со мной, соблазнив романтикой своей профессии.
– Неужели он так думал?
– Вопрос неуместен, – отрубила Алина.
Она отвела взгляд, а он почувствовал себя неловко, задав такой нетактичный вопрос, а еще больше оттого, что она не стала отвечать на него.
Потянувшись к шкафчику над плитой, она достала чашки, блюдца, чайник и картонную коробку с чаем. Затем положила в чайник две ложечки чая и заварила кипятком.
– Сахара у меня нет, – пояснила она. – Свою норму я выменяла на чай. Но зато есть немного варенья.
Она поставила на стол маленькую вазочку с вареньем и двумя чайными ложками, потом села напротив Мартина, разлила чай по чашкам, добавила воды в большой чайник и снова поставила его на огонь. Подняв чашку с чаем, она провозгласила:
– За ваше здоровье.
Чокнувшись, будто рюмками, они принялись за чаепитие с вкусным вареньем.
– А я ждала-ждала, когда же вы меня найдете, – сказала она за чаем.
– А откуда вы узнали, что я вас ищу?
– Не вы, разумеется, а ваше разведуправление. Так-так. Она все еще продолжает считать, что он из ЦРУ. А что бы он сам думал на ее месте? ЦРУ ее, конечно же, разыскивает. И не только оно.
– Так что же случилось в ту ночь?
– Поздно вечером мы с Чарльзом встретились в метро, на станции «Проспект мира», – начала Алина, и он отметил, что она назвала Хатчинса по имени. – Мы вышли из метро и пошли в кафе, где должны были увидеться с моим братом Юрием.
– А почему вы назначили встречу именно в этом кафе?
– Не знаю. Это Юрий предложил. Не думаю, что он бывал в нем раньше. Может, потому-то и выбрал это место.
Но Юрий там так и не появился.
– Зачем же он хотел встретиться с Чарльзом?
– Потому что он, Юрий то есть, попал в какую-то историю.
– В какую историю?
– Я не знаю, – ответила она и как-то странно посмотрела на него. – А разве Чарльз не рассказывал вам об этом? Или вы не ведете досье?
Мартин лишь глубоко вздохнул.
– Я не работаю в ЦРУ.
Алина уже собралась было отпить глоток чая, но, услышав эти слова, не донесла чашку до рта и недоуменно уставилась на Мартина.
– Но вы ведь работаете в американском посольстве?
– Далеко не все в посольстве работают в ЦРУ. Хотите верьте, хотите нет.
По всей видимости, ей было трудно поверить в это. Она даже поставила свою чашку на стол.
– Ну, а для чего вы оказались здесь?
– Я же говорил: ради интересов культуры.
– Нет, я не о том. Почему вы здесь, зачем искали меня?
– Не считая того факта, что вы самая прекрасная женщина, какую я когда-либо встречал в своей жизни?
– Да, не считая этого факта. Даже если бы я и была ею, вы же этого не знали, пока не пришли на спектакль. Вы что, очутились там лишь из любви к Булгакову?
– Нет, – согласился Мартин. – Я искал вас. Честное слово.
– Спасибо. А зачем вы искали меня?
– Чарльз – мой друг. Расследование обстоятельств его смерти зашло в тупик. Да, я знал, что тогда в кафе с ним рядом находилась прекрасная русская женщина. Я увидел картину, автопортрет женщины, точь-в-точь такой же, что и у Чарльза, и я стал искать эту женщину.
– А откуда вы узнали, что он был с русской женщиной?
– Из доклада КГБ.
Впервые она посмотрела на него с большим сомнением.
– И как же вы умудрились заглянуть в этот доклад?
– Когда кагэбэшники узнали, кто такой Чарльз, они согласились сотрудничать с нами в расследовании. Догадываюсь, что они не смогли справиться своими силами и, возможно, решили посмотреть, не сможем ли мы что-то раскопать. А нам ничего не подвернулось.
– Кому это «нам»? ЦРУ, в котором вы не работаете?
– «Мы» – это американская сторона, в том числе, как я предполагаю, и ЦРУ. Но все же я у них не работаю. Я даже фактически не работаю и на свое правительство – прикреплен к посольству лишь временно. Я действительно специальный помощник атташе по вопросам культуры, – объяснил Мартин и добавил: – Видимо, это означает, что я никогда не смогу переспать с вами, поскольку в моей профессии нет никакой романтики.
Она и бровью не повела, лишь заметила:
– Вы поставили себя и меня в опасное положение.
– А мне казалось, что вы уже в опасности.
– Я – да. Но теперь ситуация стала еще более угрожающей. Одна – я была как все, и за мной никто не следил. Но все смотрят на женщину, появившуюся с иностранцем. Как, собственно, вы и убедились в этом. Вы что, думаете, мне хочется, чтобы все милиционеры в Москве пялили на меня глаза, разнюхивал, чем мы с вами занимаемся?
– А когда были с Чарльзом, вы тоже так думали?
– Разумеется, только так. Но тогда у меня была, по крайней мере, цель.
– Понимаю: вы хотели помочь своему брату встретиться с Чарльзом.
– Да.
– А зачем?
– Потому что он попросил меня. Юрий влип во что-то нехорошее. Очень нехорошее. Я и подумала, что смогу помочь ему.
– Во что же он влип?
– Не знаю.
– Вы не знаете! Почему же тогда ему был нужен именно Хатчинс?
– Юрий попросил меня помочь ему выйти на кого-нибудь из ЦРУ. Он знал, что я знакома с этим американцем – Чарльзом, который купил одну из моих картин. Иногда я видела Чарльза на Арбате. Я знала, что он работает в вашем посольстве. Поэтому я попросила его устроить такую встречу. Но он этого не сделал, сказав, что никто из ЦРУ не придет на встречу, не получив дополнительную информацию от других американцев и не узнав, какова цель встречи, а я сказать ничего не могла, потому что сама ничего не знала. В конце концов он мне признался, что он из ЦРУ.
– А почему вы думали, что Юрий попал в какое-то нехорошее дело?
– Я знаю Юрия. Его тянет на плохие дела.
– Но почему же вы решили помочь ему таким путем? Зачем быть замешанной в чем-то, что могут квалифицировать как измену?
– Я думаю, что это не просто какой-то грязный бизнес. На этот раз случилось что-то другое. Он очень беспокоился. В последнее время я его редко видела, но я хорошо его знаю – знаю, на что он способен. Он явно беспокоился. Мучился и в то же время удержаться от соблазна не мог. Опасения и алчность. «Дело важное, – сказал он мне. – Важное для всего мира, Аля. Не для меня». Он понимал, что, хорошо его знал, я стану сомневаться, что он будет делать что-то для всего мира. Он всегда делал только то, что было важным для него лично. Но он знал также, что я сумею различить, когда он говорит правду, а когда врет. Думаю, он надеялся, что если я не устрою встречу для него лично, то «для всего мира» не откажусь.
– Так-так. Ну и что же нам делать теперь? Можете ли вы найти Юрия?