Страница:
– Не знаю. Он часто уезжал из Москвы, и надолго. Он вел двойную жизнь.
– Что вы имеете в виду?
– Его жизнь – это легкие деньги, – она произнесла «легкие деньги» с явным осуждением. – Он работал на мафию.
– И что же он делал для нее?
– Не знаю и никогда знать не желала. По горло сыта была, зная, что он связан с мафией.
– Так, начинает кое-что проясняться. Может, Юрия подослали к Чарльзу специально, чтобы подставить его?
– Что значит «подставить его»? Вы говорите как-то не по-русски.
– Я говорю по-русски как американец, который не знает, как говорят русские и как нужно правильно переводить американскую мысль на русский язык. По-американски выражение «подставить его» означает поставить кого-то в такое положение, где его ждут неприятности.
– Кто же мог подослать Юрия к Чарльзу с таким заданием?
– Например, КГБ.
– КГБ не поручил бы Юрию такое. Они бы сами могли его укокошить.
Она говорила это так, будто разъясняла что-то малому ребенку. Он понял, что если ее убеждать в существовании какого-то заговора с целью убить Чарльза, то она воспримет это так, будто сама непреднамеренно принимала в нем участие. Вот этому-то она всячески и противилась. Но он понял и другое: что его беседы с Бирманом наложили на его мышление определенный отпечаток: самым первым его предположением было – КГБ замыслил убить шефа ЦРУ в Москве. А так ли это на самом деле? Может, это всего лишь его импульсивная реакция на доводы Бирмана?
– Ну, а для чего же тогда?
– Юрия не подсылали. Юрий сам решил так. Я знаю его. Он в этом деле ни на кого не работал, а встречу задумал сам. Он был слишком жаден, чтобы работать еще на кого-то, – ему одному всего было мало. Нет, Юрия не подсылали. Подослали других, чтобы убить Юрия.
– Зачем? С какой целью?
– С целью не дать ему продать то, что он знал.
– Продать?
– Юрий никогда не отдавал даром то, что имело маломальскую ценность. И если он задумал эту встречу, то у него на руках непременно должно было быть что-то ценное.
– А что же он хотел продать?
– Я же сказала, что не знаю. Юрий никогда не говорил мне, что у него имелось и что он думал загнать. Я не понимала «ценности» того, что он делал, и это-то больше всего ему не нравилось. У нас были разные взгляды на «ценности».
– Он, похоже, обаятельный мужчина.
– Был когда-то. Он становился таким, когда у него появлялась возможность заполучить что-то такое, что ему хотелось.
– Чего же ему хотелось?
– Хотелось стать богатым, хотелось уехать из Советского Союза, потому что у нас богатым не станешь – с чего разбогатеть! ЦРУ могло помочь ему и уехать, и разбогатеть, если у него будет что-то такое, в чем оно сильно заинтересовано.
– Ну а есть ли кто-нибудь еще, кто может знать, что именно он собирался продать ЦРУ?
– Я никого не знаю.
– А кто может знать, куда он подевался? Помолчав и подумав, она с неохотой произнесла:
– Может быть, Дмитрий?
– Кто этот Дмитрий?
– Они с Юрой друзья. Друзья всю жизнь. И в армию вместе служить пошли. Но вернулись каждый сам по себе… Дмитрий потерял на войне ноги. Юрий продолжал по-прежнему бывать у него. Дмитрий – единственный, от кого Юрию ничего не было нужно. Или, может, он искал у Дмитрия чего-то совсем другого. Дмитрий любил Юрия.
– Знаете, как разыскать Дмитрия?
– Знаю, но не знаю, захочу ли?
– Почему же нет?
– Дмитрий может и не знать ничего, – ответила она. – Или же убийцы Чарльза могут не догадываться, что Дмитрий в курсе. Я не знаю даже, известно ли им, кто я такая. Но если им станет это известно и если они пронюхают что я разговаривала с Дмитрием, они могут решить убрать его. Я предпочитаю оставаться в стороне и не желаю, чтобы из-за меня страдали другие.
– 33 —
– 34 —
– Что вы имеете в виду?
– Его жизнь – это легкие деньги, – она произнесла «легкие деньги» с явным осуждением. – Он работал на мафию.
– И что же он делал для нее?
– Не знаю и никогда знать не желала. По горло сыта была, зная, что он связан с мафией.
– Так, начинает кое-что проясняться. Может, Юрия подослали к Чарльзу специально, чтобы подставить его?
– Что значит «подставить его»? Вы говорите как-то не по-русски.
– Я говорю по-русски как американец, который не знает, как говорят русские и как нужно правильно переводить американскую мысль на русский язык. По-американски выражение «подставить его» означает поставить кого-то в такое положение, где его ждут неприятности.
– Кто же мог подослать Юрия к Чарльзу с таким заданием?
– Например, КГБ.
– КГБ не поручил бы Юрию такое. Они бы сами могли его укокошить.
Она говорила это так, будто разъясняла что-то малому ребенку. Он понял, что если ее убеждать в существовании какого-то заговора с целью убить Чарльза, то она воспримет это так, будто сама непреднамеренно принимала в нем участие. Вот этому-то она всячески и противилась. Но он понял и другое: что его беседы с Бирманом наложили на его мышление определенный отпечаток: самым первым его предположением было – КГБ замыслил убить шефа ЦРУ в Москве. А так ли это на самом деле? Может, это всего лишь его импульсивная реакция на доводы Бирмана?
– Ну, а для чего же тогда?
– Юрия не подсылали. Юрий сам решил так. Я знаю его. Он в этом деле ни на кого не работал, а встречу задумал сам. Он был слишком жаден, чтобы работать еще на кого-то, – ему одному всего было мало. Нет, Юрия не подсылали. Подослали других, чтобы убить Юрия.
– Зачем? С какой целью?
– С целью не дать ему продать то, что он знал.
– Продать?
– Юрий никогда не отдавал даром то, что имело маломальскую ценность. И если он задумал эту встречу, то у него на руках непременно должно было быть что-то ценное.
– А что же он хотел продать?
– Я же сказала, что не знаю. Юрий никогда не говорил мне, что у него имелось и что он думал загнать. Я не понимала «ценности» того, что он делал, и это-то больше всего ему не нравилось. У нас были разные взгляды на «ценности».
– Он, похоже, обаятельный мужчина.
– Был когда-то. Он становился таким, когда у него появлялась возможность заполучить что-то такое, что ему хотелось.
– Чего же ему хотелось?
– Хотелось стать богатым, хотелось уехать из Советского Союза, потому что у нас богатым не станешь – с чего разбогатеть! ЦРУ могло помочь ему и уехать, и разбогатеть, если у него будет что-то такое, в чем оно сильно заинтересовано.
– Ну а есть ли кто-нибудь еще, кто может знать, что именно он собирался продать ЦРУ?
– Я никого не знаю.
– А кто может знать, куда он подевался? Помолчав и подумав, она с неохотой произнесла:
– Может быть, Дмитрий?
– Кто этот Дмитрий?
– Они с Юрой друзья. Друзья всю жизнь. И в армию вместе служить пошли. Но вернулись каждый сам по себе… Дмитрий потерял на войне ноги. Юрий продолжал по-прежнему бывать у него. Дмитрий – единственный, от кого Юрию ничего не было нужно. Или, может, он искал у Дмитрия чего-то совсем другого. Дмитрий любил Юрия.
– Знаете, как разыскать Дмитрия?
– Знаю, но не знаю, захочу ли?
– Почему же нет?
– Дмитрий может и не знать ничего, – ответила она. – Или же убийцы Чарльза могут не догадываться, что Дмитрий в курсе. Я не знаю даже, известно ли им, кто я такая. Но если им станет это известно и если они пронюхают что я разговаривала с Дмитрием, они могут решить убрать его. Я предпочитаю оставаться в стороне и не желаю, чтобы из-за меня страдали другие.
– 33 —
Четверг, 1 июня 1989 года,
7 часов утра,
Посольство Соединенных Штатов
Мартин разыскал Ролли Таглиа в кафетерии, когда тот за утренней чашкой кофе просматривал несекретные телеграммы из Вашингтона. Он пододвинул Мартину пачку телеграмм и сказал:
– Нет ничего лучше хорошего чтения перед работой. Вашингтон не знает, что делать со Съездом народных депутатов. Стоит ли нам сообщать о его работе в секретной информации? А что у вас с рукой?
Кисть правой руки Мартина была упакована в гипс от кончиков пальцев до запястья.
– Сломана кость где-то здесь, – ответил он и показал на середину ладони.
– Должно быть, произошла интересная история! У вас есть свободная минутка рассказать, что случилось?
– Да самый банальный случай – поскользнулся и шлепнулся в ванне.
Мартин взял телеграммы и, сделав вид, будто просматривает их, сказал вполголоса:
– Ролли, я нашел ее.
– Ее?
– Да, ее.
– Хотите пройти ко мне переговорить?
– Конечно. Почему бы нет?
– Давайте пригласим и его превосходительство. И Бирмана.
– А Бирмана-то зачем?
– Ну, он же резидент.
– Он кретин.
– Как раз это-то качество полностью совместимо с его должностью.
– Но Хатч-то не был кретином.
– Точно, но логики здесь нет. Я приведу все же и Бирмана.
Они забрались в «пузырь», закрыли за собой дверь и включили шумовые устройства.
– Что случилось у вас с кулаком? – спросил посол.
– Он упал в ванне, – объяснил Ролли.
– Я сломал его о чей-то нос.
– Но вы же не кулачный боец, каким были когда-то.
– Да я им и не был никогда.
– Вы намерены рассказать нам о том, как повредили руку? – задал вопрос Бирман.
– Я еще не решился.
– А это как-то связано с «ней»? – поинтересовался Ролли.
– Да. Связано.
– Я с нетерпением жду рассказа, – потребовал Бирман.
– Думаю, что «ее» – это то самое дело? – заинтересовался посол.
– Если вы подразумеваете под словом «ее» женщину, которая была с Хатчинсом, то я отвечу – да.
Бирман перегнулся через стол.
– Женщину, которая была с Хатчинсом? Когда его убивали?
– Да.
– Вы хотите сказать, что разыскали ее, когда ЦРУ вместе с КГБ не смогли это сделать?
– Я нашел ее.
– Кто же она?
– Русская. Художница, актриса. Прекрасная блондинка, как и писалось в докладе.
– Как ее зовут? – спросил посол.
Мартин почувствовал, что ему вовсе не хочется называть ее имя, и воздел глаза к прозрачному пластиковому потолку «пузыря».
– Без толку смотреть вверх, – заметил посол. – КГБ прячет свои микрофоны в более укромных местах. В любом случае более вероятно, что они засунули их в пол или в стены. И если они сумели это сделать, то довольно скоро узнают и ее имя.
– Ее зовут Алина Образ, – сказал Мартин.
– Это ее сценический псевдоним? – спросил Ролли.
– Нет… не думаю. Правда, я не заглядывал в ее паспорт.
Собственно говоря, мысль о псевдониме до настоящего момента как-то не приходила ему на ум. И в самом деле: «образ» по-русски еще значит и «имидж», «сценическое воплощение», «отображение».
– Художница, актриса, агент КГБ, – подытожил Бирман. – Неплохая коллекция. Что заставляет вас считать, что все эти ипостаси объединены в ее лице?
– Она мне так сказала.
Он подумал, что рассказал уже достаточно, чтобы убедить всех. Кроме Бирмана.
– Ищейке КГБ должно быть все известно, даже более того, а мы не знаем и наполовину, где правда, а где ложь, – заметил Бирман.
– И у нее оказалось еще вот это, – добавил Мартин и протянул послу дипломатическую карточку Хатчинса. Посол взглянул на карточку, передал ее Таглиа, а тот – Бирману.
– Кагэбэшную ищейку могли снабдить и этим документом, – проворчал Бирман, но, похоже, не убедил даже самого себя.
– Ну, а что же все-таки связывало Хатча с ней? – задал вопрос посол.
– Помимо очевидного? – уточнил Таглиа.
– Что значит «очевидное»? – захотел еще более уточнить Бирман.
– Бирман, разве вам не говорили в школе ЦРУ насчет крутых парней и наивных «телок»?
– Не думаю, чтобы он занимался «очевидным», – высказал свое мнение Мартин. – Ну, а насчет того, что помимо «очевидного», я просто не знаю.
– Вы сказали, что она не говорила о цели встречи?
– Не совсем так. Я сказал, что она не знала о цели. Мне кажется, что она что-то не так поняла, а Хатчинс и споткнулся на этом. Не очень-то обнадеживает, не так ли?
– Что же такое пытался ему продать Юрий? – спросил Бирман.
– Понятия не имею, – ответил Мартин. – И она тоже. Л вы? Нет ли чего-нибудь такого в досье вашей «фирмы», чем вы не прочь поделиться с нами?
– Нет.
– Нет ничего? Или вы не хотите?
– Вы же знаете, что я не могу рассказывать про операции управления.
– Итак, как нам известно, – подвел итог Таглиа, – у нее есть брат, добывающий «легкие деньги», который предположительно наметил встретиться с ней в кафе, но не пришел и с тех пор нигде не появлялся. Что же, по ее мнению, случилось с ним?
– Она говорит, что ничего не знает. Похоже, что она не слишком хочет распространяться о нем.
Мартин решил не упоминать о Дмитрии до поры до времени, пока его не спросят об этом прямо, но никто не спросил.
– Я ее ничуть не осуждаю, – сказал Ролли. – Меня удивляет другое – как она решилась все же рассказать вам об этом? Если бы я разговаривал с кагэбэшником, я бы поостерегся откровенничать с ним.
– Если бы не были сами из КГБ, – заметил Бирман.
– А вы как считаете? – спросил Ролли Мартина. – Она агент КГБ?
– Сперва я так и считал. Только потому, что она говорила, будто не знает ни одного американца, хотя ее близкий друг-приятель и сказал мне, что она продала одну из своих картин неизвестному ему американцу.
– А потом вы изменили свое мнение? – спросил Бирман.
Хотя Мартин и знал, что Бирман рассмеется, но все равно сказал:
– Да.
И Бирман тут же рассмеялся.
– Ну, а почему же вы изменили свое мнение? – серьезно спросил Ролли.
Мартин пожал плечами:
– Во-первых, потому что она увела меня от этой шайки пьяных.
– Это не довод, – тут же выскочил Бирман, и Мартин понял, что других весомых доказательств у него нет.
– Это когда вам намяли бока? – участливо спросил посол.
– Вам бы следовало поинтересоваться, как они выглядят сегодня, – заметил Таглиа.
– Ну что же, как я уже сказал, об один из их носов я умудрился сломать себе руку.
– Они тоже не агенты КГБ? – поинтересовался Ролли.
– Если бы были ими, то не описались бы, – заметил посол. – Сужу по сломанной косточке у нашего молодца, и никаких тебе синяков-шишек.
– Нет, они не агенты КГБ, – пояснил Мартин. – Они всего лишь простые советские работяги, «выросшие на верность народу» и стремящиеся выместить свою злость на иностранцах. Доказательств, что она не связана с КГБ, у меня нет, но в эту связь не верю.
– Ладно, ребята, что нам делать с ней? – спросил посол.
– Предоставим это дело профессионалам, а они уж знают, как обращаться с ней, – предложил Бирман. – Мартин, я не могу одобрить вашу самодеятельность, но оснований думать, что это нам как-то повредит, нет. Теперь настало время подвести ее к профессионалам.
– Как я догадываюсь, к вам? – спросил Мартин.
– Или к кому-то еще. Это уж как мы сочтем нужным. Я еще не принял решения на этот счет. Надо посоветоваться с Лэнгли.
– А как вы полагаете, что конкретно будет делать этот человек, занимаясь с ней? А, Бирман?
– Выяснять два вопроса. Первый – какой фактической информацией она располагает относительно гибели Хатчинса. Второй – разрабатывать ее в качестве возможного источника дальнейшей информации.
– Да что вы! Какой же информацией она может обладать? Я воспринимаю все это так, что вы не верите ни одному ее слову, сказанному мне, не верите, что она всего лишь согласилась свести Юрия с Хатчинсом. И что вы ожидаете получить при «дальнейшей разработке» от женщины, которая не знает ничего, кроме того, что уже сказала?
– Не будьте наивным, Мартин, – настаивал Бирман. – Мы живем в реальном мире. Может, она и сказала нам правду, всю правду и ничего, кроме правды, а может, и не сказала. Но мы не должны принимать ее слова за чистую монету, хотя бы по одной причине: потребуется немало доказательств, чтобы убедить меня в том, будто Хатчинс в самом деле сказал неизвестному местному лицу женского пола, что он работает в Центральном разведывательном управлении. А насчет того, что мы сможем получить из ее дальнейшей разработки, я пока не знаю. Но кое-какие соображения на этот счет есть. Вот, к примеру, одно: мы возобновим контакты с КГБ и ошарашим их новой добытой нами информацией, а потом посмотрим, как этот детонатор сработает. А вот еще лучший вариант: мы заставим ее пойти в КГБ, но не говорить там, что она уже работает на нас. Тем самым мы попытаемся заглянуть в механизм расследования КГБ этого дела, не подвергая опасности наши собственные источники информации.
Тут уже Мартин не выдержал и заметил:
– Но подвергая опасности ее жизнь. Поскольку она не наш «источник», то, стало быть, на нее это не распространяется.
– Нельзя приготовить яичницу, не разбив ни одного яйца, – парировал Бирман.
– Но мы же говорим не о яйцах, Бирман. Мы говорим о женщине.
Бирман повернулся к послу и посмотрел на него взглядом, говорящим и без всяких слов: «Ну вот, видите?»
– У нас есть профессионалы в этом деле, – сказал он. – Которых всякие там эмоции не волнуют.
– А под «профессионалами» понимаются люди, которые, ничуть не задумываясь, поставят на карту даже жизнь женщины? – подковырнул Мартин.
– Под профессионалом, – начал разъяснять Бирман, – понимается человек, которого учили улаживать подобные ситуации и который сделает это к наилучшей выгоде Соединенных Штатов.
– Вы что, намекаете, что у меня не хватает патриотизма?
– Полегче, Бен, – вмешался посол. – Мы знаем, что вы патриот. Если бы возникли какие-то сомнения на этот счет, то вас не послали бы сюда.
– Я всего лишь хотел отметить, – оправдывался Бирман, – что у вас нет специальной подготовки, нет профессионального умения оценить ситуацию.
– Я уже оценил ее, – ответил Мартин. – И не воспринимаю никаких поправок, которые не содержат ничего стоящего. Речь идет о жизни этой женщины.
– Дело не в том, «воспринимаете» вы поправки или нет, Мартин, – начал было Бирман, но посол оборвал его, заявив:
– Не будет никаких «поправок», угрожающих ее жизни, Бен.
– С такой постановкой вопроса я целиком и полностью согласен, – ответил Мартин. – Вы ее найдете сами, без моей помощи? Как вы думаете, Бирман? – спросил Мартин.
– Что? Вы намерены вмешиваться в официальное расследование обстоятельств смерти американского дипломата? Господин посол, – выпалил Бирман в гневе, – я рекомендую вам выпроводить этого человека обратно домой, в Штаты.
– Ой… Мать твою так-перетак, Бирман! – не выдержал Ролли Таглиа. – Не заходите слишком далеко. Я могу понять, почему расстроился Бен, когда вы тут говорили о каких-то связях этой женщины с КГБ. Согласитесь с очевидным и вы.
– Я вовсе не предлагал увязывать ее с КГБ, – оправдывался Бирман. – Конечно, мы хотим оградить се и не дать в обиду. Но в то же время мы должны выжать из нее все, что она знает.
– А почему бы нам не приложить к ее телу электропровода и не посмотреть, что они вытряхнут из нее? – подковырнул Мартин. – Есть ли у нас право по-прежнему применять «доброе старое лечение» электрошоком? А, Бирман?
– Остыньте, Бен, – произнес посол. – Мы должны разработать разумный план, наметить, что делать. Ну, а на данный момент как вы оцениваете все это? Вы единственный, кто знает ее лично. Она не взбрыкнет, если мы подошлем к ней кого-то еще?
– Риск в этом, конечно, есть, – подумав, ответил Мартин. – Если она боится КГБ, то во сто крат больше ей следует опасаться ЦРУ.
Приводя этот основополагающий довод, он игнорировал тот факт, что Алина была явно озабочена, когда узнала, что он не работает в ЦРУ. Он верил, что говорит сущую правду, даже если она так и не считала.
– Бирман, ваше мнение, – спросил посол.
– Нужно подключить профессионала, – настаивал Бирман. – Мартин, конечно, полезен (несчастный лгун, подумал Мартин), но этот источник слишком важен, чтобы оставлять его на попечении человека, который не состоит в штате нашей «фирмы».
– Ролли, ваше слово.
– Выход я вижу в том, чтобы разыскать Юрия, – начал Таглиа. – Источник (он произнес это слово более вежливым тоном, в отличие от Бирмана, в устах которого оно звучало грубо и презрительно) имеет сейчас основания доверять Мартину, каким бы бесхитростным он ни казался некоторым впечатлительным сотрудникам, вроде нас всех. Я знаю и люблю Мартина. На переправе коней не меняют, прибегая к языку лошадиных метафор, сравнимых с метафорами Бирмана. Я за то, чтобы Мартин и дальше занимался этой женщиной.
Посол повернулся к Бирману:
– Ну, а что скажет управление?..
Бирман видел, в какую сторону подул ветер, и поэтому в первую очередь заявил:
– Если мы решили оставить Мартина, то должны установить за его действиями оперативный контроль.
– Да-да, разумеется, установим, – согласился посол. – Самый что ни на есть строгий.
Затем Бирман обернулся к Мартину с таким видом – ну, прямо само дружелюбие.
– Вам нужно будет спрашивать разрешения на каждую встречу с источником у меня, – сказал он. – Перед каждой встречей буду проводить инструктаж, а после встречи – заслушивать отчет.
– Вот это как раз и не даст мне соскочить с рельсов, – промолвил Мартин. – Мне не хотелось бы тронуться умом.
– Ну что ж, тогда вопрос решен, – подвел итог посол.
7 часов утра,
Посольство Соединенных Штатов
Мартин разыскал Ролли Таглиа в кафетерии, когда тот за утренней чашкой кофе просматривал несекретные телеграммы из Вашингтона. Он пододвинул Мартину пачку телеграмм и сказал:
– Нет ничего лучше хорошего чтения перед работой. Вашингтон не знает, что делать со Съездом народных депутатов. Стоит ли нам сообщать о его работе в секретной информации? А что у вас с рукой?
Кисть правой руки Мартина была упакована в гипс от кончиков пальцев до запястья.
– Сломана кость где-то здесь, – ответил он и показал на середину ладони.
– Должно быть, произошла интересная история! У вас есть свободная минутка рассказать, что случилось?
– Да самый банальный случай – поскользнулся и шлепнулся в ванне.
Мартин взял телеграммы и, сделав вид, будто просматривает их, сказал вполголоса:
– Ролли, я нашел ее.
– Ее?
– Да, ее.
– Хотите пройти ко мне переговорить?
– Конечно. Почему бы нет?
– Давайте пригласим и его превосходительство. И Бирмана.
– А Бирмана-то зачем?
– Ну, он же резидент.
– Он кретин.
– Как раз это-то качество полностью совместимо с его должностью.
– Но Хатч-то не был кретином.
– Точно, но логики здесь нет. Я приведу все же и Бирмана.
Они забрались в «пузырь», закрыли за собой дверь и включили шумовые устройства.
– Что случилось у вас с кулаком? – спросил посол.
– Он упал в ванне, – объяснил Ролли.
– Я сломал его о чей-то нос.
– Но вы же не кулачный боец, каким были когда-то.
– Да я им и не был никогда.
– Вы намерены рассказать нам о том, как повредили руку? – задал вопрос Бирман.
– Я еще не решился.
– А это как-то связано с «ней»? – поинтересовался Ролли.
– Да. Связано.
– Я с нетерпением жду рассказа, – потребовал Бирман.
– Думаю, что «ее» – это то самое дело? – заинтересовался посол.
– Если вы подразумеваете под словом «ее» женщину, которая была с Хатчинсом, то я отвечу – да.
Бирман перегнулся через стол.
– Женщину, которая была с Хатчинсом? Когда его убивали?
– Да.
– Вы хотите сказать, что разыскали ее, когда ЦРУ вместе с КГБ не смогли это сделать?
– Я нашел ее.
– Кто же она?
– Русская. Художница, актриса. Прекрасная блондинка, как и писалось в докладе.
– Как ее зовут? – спросил посол.
Мартин почувствовал, что ему вовсе не хочется называть ее имя, и воздел глаза к прозрачному пластиковому потолку «пузыря».
– Без толку смотреть вверх, – заметил посол. – КГБ прячет свои микрофоны в более укромных местах. В любом случае более вероятно, что они засунули их в пол или в стены. И если они сумели это сделать, то довольно скоро узнают и ее имя.
– Ее зовут Алина Образ, – сказал Мартин.
– Это ее сценический псевдоним? – спросил Ролли.
– Нет… не думаю. Правда, я не заглядывал в ее паспорт.
Собственно говоря, мысль о псевдониме до настоящего момента как-то не приходила ему на ум. И в самом деле: «образ» по-русски еще значит и «имидж», «сценическое воплощение», «отображение».
– Художница, актриса, агент КГБ, – подытожил Бирман. – Неплохая коллекция. Что заставляет вас считать, что все эти ипостаси объединены в ее лице?
– Она мне так сказала.
Он подумал, что рассказал уже достаточно, чтобы убедить всех. Кроме Бирмана.
– Ищейке КГБ должно быть все известно, даже более того, а мы не знаем и наполовину, где правда, а где ложь, – заметил Бирман.
– И у нее оказалось еще вот это, – добавил Мартин и протянул послу дипломатическую карточку Хатчинса. Посол взглянул на карточку, передал ее Таглиа, а тот – Бирману.
– Кагэбэшную ищейку могли снабдить и этим документом, – проворчал Бирман, но, похоже, не убедил даже самого себя.
– Ну, а что же все-таки связывало Хатча с ней? – задал вопрос посол.
– Помимо очевидного? – уточнил Таглиа.
– Что значит «очевидное»? – захотел еще более уточнить Бирман.
– Бирман, разве вам не говорили в школе ЦРУ насчет крутых парней и наивных «телок»?
– Не думаю, чтобы он занимался «очевидным», – высказал свое мнение Мартин. – Ну, а насчет того, что помимо «очевидного», я просто не знаю.
– Вы сказали, что она не говорила о цели встречи?
– Не совсем так. Я сказал, что она не знала о цели. Мне кажется, что она что-то не так поняла, а Хатчинс и споткнулся на этом. Не очень-то обнадеживает, не так ли?
– Что же такое пытался ему продать Юрий? – спросил Бирман.
– Понятия не имею, – ответил Мартин. – И она тоже. Л вы? Нет ли чего-нибудь такого в досье вашей «фирмы», чем вы не прочь поделиться с нами?
– Нет.
– Нет ничего? Или вы не хотите?
– Вы же знаете, что я не могу рассказывать про операции управления.
– Итак, как нам известно, – подвел итог Таглиа, – у нее есть брат, добывающий «легкие деньги», который предположительно наметил встретиться с ней в кафе, но не пришел и с тех пор нигде не появлялся. Что же, по ее мнению, случилось с ним?
– Она говорит, что ничего не знает. Похоже, что она не слишком хочет распространяться о нем.
Мартин решил не упоминать о Дмитрии до поры до времени, пока его не спросят об этом прямо, но никто не спросил.
– Я ее ничуть не осуждаю, – сказал Ролли. – Меня удивляет другое – как она решилась все же рассказать вам об этом? Если бы я разговаривал с кагэбэшником, я бы поостерегся откровенничать с ним.
– Если бы не были сами из КГБ, – заметил Бирман.
– А вы как считаете? – спросил Ролли Мартина. – Она агент КГБ?
– Сперва я так и считал. Только потому, что она говорила, будто не знает ни одного американца, хотя ее близкий друг-приятель и сказал мне, что она продала одну из своих картин неизвестному ему американцу.
– А потом вы изменили свое мнение? – спросил Бирман.
Хотя Мартин и знал, что Бирман рассмеется, но все равно сказал:
– Да.
И Бирман тут же рассмеялся.
– Ну, а почему же вы изменили свое мнение? – серьезно спросил Ролли.
Мартин пожал плечами:
– Во-первых, потому что она увела меня от этой шайки пьяных.
– Это не довод, – тут же выскочил Бирман, и Мартин понял, что других весомых доказательств у него нет.
– Это когда вам намяли бока? – участливо спросил посол.
– Вам бы следовало поинтересоваться, как они выглядят сегодня, – заметил Таглиа.
– Ну что же, как я уже сказал, об один из их носов я умудрился сломать себе руку.
– Они тоже не агенты КГБ? – поинтересовался Ролли.
– Если бы были ими, то не описались бы, – заметил посол. – Сужу по сломанной косточке у нашего молодца, и никаких тебе синяков-шишек.
– Нет, они не агенты КГБ, – пояснил Мартин. – Они всего лишь простые советские работяги, «выросшие на верность народу» и стремящиеся выместить свою злость на иностранцах. Доказательств, что она не связана с КГБ, у меня нет, но в эту связь не верю.
– Ладно, ребята, что нам делать с ней? – спросил посол.
– Предоставим это дело профессионалам, а они уж знают, как обращаться с ней, – предложил Бирман. – Мартин, я не могу одобрить вашу самодеятельность, но оснований думать, что это нам как-то повредит, нет. Теперь настало время подвести ее к профессионалам.
– Как я догадываюсь, к вам? – спросил Мартин.
– Или к кому-то еще. Это уж как мы сочтем нужным. Я еще не принял решения на этот счет. Надо посоветоваться с Лэнгли.
– А как вы полагаете, что конкретно будет делать этот человек, занимаясь с ней? А, Бирман?
– Выяснять два вопроса. Первый – какой фактической информацией она располагает относительно гибели Хатчинса. Второй – разрабатывать ее в качестве возможного источника дальнейшей информации.
– Да что вы! Какой же информацией она может обладать? Я воспринимаю все это так, что вы не верите ни одному ее слову, сказанному мне, не верите, что она всего лишь согласилась свести Юрия с Хатчинсом. И что вы ожидаете получить при «дальнейшей разработке» от женщины, которая не знает ничего, кроме того, что уже сказала?
– Не будьте наивным, Мартин, – настаивал Бирман. – Мы живем в реальном мире. Может, она и сказала нам правду, всю правду и ничего, кроме правды, а может, и не сказала. Но мы не должны принимать ее слова за чистую монету, хотя бы по одной причине: потребуется немало доказательств, чтобы убедить меня в том, будто Хатчинс в самом деле сказал неизвестному местному лицу женского пола, что он работает в Центральном разведывательном управлении. А насчет того, что мы сможем получить из ее дальнейшей разработки, я пока не знаю. Но кое-какие соображения на этот счет есть. Вот, к примеру, одно: мы возобновим контакты с КГБ и ошарашим их новой добытой нами информацией, а потом посмотрим, как этот детонатор сработает. А вот еще лучший вариант: мы заставим ее пойти в КГБ, но не говорить там, что она уже работает на нас. Тем самым мы попытаемся заглянуть в механизм расследования КГБ этого дела, не подвергая опасности наши собственные источники информации.
Тут уже Мартин не выдержал и заметил:
– Но подвергая опасности ее жизнь. Поскольку она не наш «источник», то, стало быть, на нее это не распространяется.
– Нельзя приготовить яичницу, не разбив ни одного яйца, – парировал Бирман.
– Но мы же говорим не о яйцах, Бирман. Мы говорим о женщине.
Бирман повернулся к послу и посмотрел на него взглядом, говорящим и без всяких слов: «Ну вот, видите?»
– У нас есть профессионалы в этом деле, – сказал он. – Которых всякие там эмоции не волнуют.
– А под «профессионалами» понимаются люди, которые, ничуть не задумываясь, поставят на карту даже жизнь женщины? – подковырнул Мартин.
– Под профессионалом, – начал разъяснять Бирман, – понимается человек, которого учили улаживать подобные ситуации и который сделает это к наилучшей выгоде Соединенных Штатов.
– Вы что, намекаете, что у меня не хватает патриотизма?
– Полегче, Бен, – вмешался посол. – Мы знаем, что вы патриот. Если бы возникли какие-то сомнения на этот счет, то вас не послали бы сюда.
– Я всего лишь хотел отметить, – оправдывался Бирман, – что у вас нет специальной подготовки, нет профессионального умения оценить ситуацию.
– Я уже оценил ее, – ответил Мартин. – И не воспринимаю никаких поправок, которые не содержат ничего стоящего. Речь идет о жизни этой женщины.
– Дело не в том, «воспринимаете» вы поправки или нет, Мартин, – начал было Бирман, но посол оборвал его, заявив:
– Не будет никаких «поправок», угрожающих ее жизни, Бен.
– С такой постановкой вопроса я целиком и полностью согласен, – ответил Мартин. – Вы ее найдете сами, без моей помощи? Как вы думаете, Бирман? – спросил Мартин.
– Что? Вы намерены вмешиваться в официальное расследование обстоятельств смерти американского дипломата? Господин посол, – выпалил Бирман в гневе, – я рекомендую вам выпроводить этого человека обратно домой, в Штаты.
– Ой… Мать твою так-перетак, Бирман! – не выдержал Ролли Таглиа. – Не заходите слишком далеко. Я могу понять, почему расстроился Бен, когда вы тут говорили о каких-то связях этой женщины с КГБ. Согласитесь с очевидным и вы.
– Я вовсе не предлагал увязывать ее с КГБ, – оправдывался Бирман. – Конечно, мы хотим оградить се и не дать в обиду. Но в то же время мы должны выжать из нее все, что она знает.
– А почему бы нам не приложить к ее телу электропровода и не посмотреть, что они вытряхнут из нее? – подковырнул Мартин. – Есть ли у нас право по-прежнему применять «доброе старое лечение» электрошоком? А, Бирман?
– Остыньте, Бен, – произнес посол. – Мы должны разработать разумный план, наметить, что делать. Ну, а на данный момент как вы оцениваете все это? Вы единственный, кто знает ее лично. Она не взбрыкнет, если мы подошлем к ней кого-то еще?
– Риск в этом, конечно, есть, – подумав, ответил Мартин. – Если она боится КГБ, то во сто крат больше ей следует опасаться ЦРУ.
Приводя этот основополагающий довод, он игнорировал тот факт, что Алина была явно озабочена, когда узнала, что он не работает в ЦРУ. Он верил, что говорит сущую правду, даже если она так и не считала.
– Бирман, ваше мнение, – спросил посол.
– Нужно подключить профессионала, – настаивал Бирман. – Мартин, конечно, полезен (несчастный лгун, подумал Мартин), но этот источник слишком важен, чтобы оставлять его на попечении человека, который не состоит в штате нашей «фирмы».
– Ролли, ваше слово.
– Выход я вижу в том, чтобы разыскать Юрия, – начал Таглиа. – Источник (он произнес это слово более вежливым тоном, в отличие от Бирмана, в устах которого оно звучало грубо и презрительно) имеет сейчас основания доверять Мартину, каким бы бесхитростным он ни казался некоторым впечатлительным сотрудникам, вроде нас всех. Я знаю и люблю Мартина. На переправе коней не меняют, прибегая к языку лошадиных метафор, сравнимых с метафорами Бирмана. Я за то, чтобы Мартин и дальше занимался этой женщиной.
Посол повернулся к Бирману:
– Ну, а что скажет управление?..
Бирман видел, в какую сторону подул ветер, и поэтому в первую очередь заявил:
– Если мы решили оставить Мартина, то должны установить за его действиями оперативный контроль.
– Да-да, разумеется, установим, – согласился посол. – Самый что ни на есть строгий.
Затем Бирман обернулся к Мартину с таким видом – ну, прямо само дружелюбие.
– Вам нужно будет спрашивать разрешения на каждую встречу с источником у меня, – сказал он. – Перед каждой встречей буду проводить инструктаж, а после встречи – заслушивать отчет.
– Вот это как раз и не даст мне соскочить с рельсов, – промолвил Мартин. – Мне не хотелось бы тронуться умом.
– Ну что ж, тогда вопрос решен, – подвел итог посол.
– 34 —
Четверг, 1 июня 1989 года,
6 часов 30 минут вечера,
Станция метро «Коломенская»
Не доезжая двух остановок до «Коломенской», Мартин вышел из метро и позвонил Алине домой из телефонной будки. Она ответила: «Это я». Как они условились заранее, фраза будет означать, что все кругом спокойно. Он сразу узнал ее голос. Ничего не отвечая и ни слова не говоря, он повесил трубку и спустился в метро. Доехав до Варшавского шоссе, зашел в кулинарию и купил пончик без сахара и стакан чаю. Забинтованная рука причиняла ему неудобства: он знал, что она привлекает внимание и может стать слишком памятной приметой. Он расположился за одним из деревянных столов, доходящих ему до груди, и стал наблюдать через окно за улицей, медленно попивая чай, пока из метро не показалась Алина.
Она надела джинсовые брюки и легкую куртку, в руке несла корзинку. Мартин пошел вслед за ней на трамвайную остановку и стал поджидать трамвай, стоя в стороне от нее. В трамвае они стояли в разных концах вагона. Вышли на остановке «Красный Маяк» и пошли пешком – каждый сам по себе. Только пройдя несколько кварталов и убедившись, что за ними никто не следит, он поравнялся с ней.
Такие предосторожности он согласовал с Бирманом при инструктаже – тот не сделал ни единого замечания, что весьма польстило Мартину. Тем не менее, проверяясь, нет ли за ним «хвоста», Мартин имел в виду не только «топтунов» КГБ, но и агентов, которых мог подослать Бирман.
Окраины Москвы застроены высокими жилыми дома ми, и хотя качество строительства таково, что жильцы в холодную зиму обнаруживают лед в своих комнатах, зато летом с балконов открывается великолепный вид на лес. Городские кварталы кончались у кольцевой автомобильной дороги, за ней начинались леса, тянущиеся до самого горизонта.
Мартин и Алина обошли вокруг одного такого дома башенного типа, будто намереваясь войти в него, но во дворе они миновали школу и, выйдя вновь на улицу, направились за кольцевую дорогу.
Вечер только начинался.
– Что у вас в корзинке? – поинтересовался Мартин. Корзинка была старая, потрепанная – сразу видно, что знавала она и лучшие времена. Алина ответила ему вопросом:
– Вы уже ужинали?
– Нет. Съел всего один пончик.
– Надеюсь, не переели. А у меня во рту крошки не было, поэтому я кое-что прихватила.
Он несколько смутился, так как не сообразил взять с собой тоже хоть немного еды.
– Вы любите курятину? – спросила она. – Грандиозный пикник не обещаю, но с голоду не умрем. Здесь еще хлеб и немного вина.
– О, зададим целый пир! Дайте, я понесу корзинку.
– Может, лучше поберечь руку?
– Я понесу ее в другой руке.
Передав ему корзинку, она взяла его перевязанную руку и осмотрела.
– Болит?
– Несильно.
– Молодец.
Она похвалила его русским эпитетом, происходящим от старого слова, обозначавшего молодого героя. Теперь же оно применяется, когда надо кого-то похвалить за хороший поступок. В ее же устах эта похвала носила также оттенок легкой иронии – будто она хвалит малого ребенка.
Кивком головы Алина пригласила Мартина пересечь кольцевую дорогу, и они углубились в лес, который, к его удивлению, оказался довольно редким. Его пересекали утоптанные, часто пересекающиеся тропинки, образовавшие своеобразный лабиринт. Но вскоре она свернула с дорожки, и они пошли нехоженым лесным путем. Большинство пород деревьев Мартин знал с детства: береза, ольха, широколиственный клен, иногда попадалась лиственница – старая добрая знакомая еще с Висконсина.
Вскоре он потерял ориентировку, но чувствовал себя как дома. Алина же и вовсе ничуть не терялась и уверенно шла по лесу. Он целиком положился на нее и не боялся заблудиться, хотя никто и не встречался им на пути.
Они остановились на покатом склоне. Она взяла из корзины цветную пластиковую подстилку и разложила ее на траве, затем принялась вытаскивать из корзинки и раскладывать тарелочки, коробку с нарезанными кусками курицы, булочку, пару крутых яиц, два куска пирога, бутылку грузинского сухого вина и стаканы.
– Вот это действительно стоящая штука, – сказал он, а она жестом пригласила его присесть.
– Это вы о чем?
– Это же настоящий пикник, а не деловые переговоры.
– Солнечный вечер, всякая еда – чем плохо? Мартин рассмеялся и продекламировал слова из популярного русского романса:
– Только раз бывает в жизни встреча…
Она запела, непринужденно и чисто, а он после первых слов стал ей подпевать:
«Только раз бывает в жизни встреча,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз в холодный, хмурый вечер
Мне так хочется любить…»
На последних словах голоса их сбились с мотива, и они замолкли в смущении, не глядя друг на друга.
Разломив булочку, она протянула половинку Мартину, а он откупорил бутылку и разлил вино по стаканам.
– Вы слышали, как Сахаров сегодня выступал на съезде? – спросил он, подавая ей стакан.
Его голос звенел в лесной тиши.
– Конечно, слышала.
– Что вы думаете о нем?
– Сахаров – смелый человек, он режет правду-матку о таких вещах, о которых на самом верху и слышать не хотят… Об Афганистане и о других событиях. Мы же знаем о его смелости уже не один год. Но меня больше удивило выступление его политического противника – депутата, который считает себя оппонентом Сахарова. Он вышел на трибуну, чтобы осудить Сахарова, но оказалось, что самые серьезные его обвинения были адресованы не Сахарову. Он заявил, что старшее поколение не оставило молодежи идеалов, по которым стоит строить жизнь. Л вы-то слушали его выступление?
– Да, слушал.
– Он сказал также, что выступает за державу, Родину и коммунизм, и отметил, что из присутствующих на съезде депутатов более восьмидесяти процентов коммунисты, но он оказался первым, кто произнес слово «коммунизм». Даже Горбачев не произнес его.
– Его призыв прозвучал как глас вопиющего в пустыне.
Она согласно кивнула головой.
Мартин взял сваренное вкрутую яйцо и стал облупливать его, придерживая пальцами правой забинтованной руки. Краем глаза видел, что Алина внимательно наблюдает за его тяжелым сражением со скорлупой. Она прикусила губу и помалкивала. Наконец он протянул ей облупленное яичко. Она с серьезным видом поблагодарила, но все же улыбнулась, как бы поощрив его за труды.
– Приятного аппетита, – сказал Мартин. – Я говорил с ЦРУ насчет вас.
– А кто представлял ЦРУ?
– Я не могу его назвать.
– Но в таком случае почему же вы говорили им обо мне, а мне о нем сказать не можете?
– Не знаю. Таково одно из их дурацких правил. Это цена, которую я должен заплатить, чтобы меня не вывели из игры. Он… они… один из них хочет встретиться с вами, это своего рода проверка того, как я с вами работаю.
– А почему же тогда он не пришел?
– Он боится встречаться с вами, хотя ему и очень хочется. Он боится, как бы вы не догадались, кто он такой. Он хочет увидеться с вами, но чтобы вы даже не заподозрили, откуда он. Для него это целая проблема.
– Понимаю. Может, ему надеть маску? Как надевают грабители у вас в стране? Я как-то в кино такое видела. Там бандит натянул на голову женские колготки.
– Колготки на этом олухе лишь украсят его. Представляю его с чулками, развевающимися, словно ослиные уши!
Она не знала, смеяться ли ей или нет, и лишь когда засмеялся он, прыснула и она.
– Ну ладно, а если он не придет на встречу, – спросила она, – что я должна делать?
– Расскажите мне все, что знаете.
– Я уже рассказала.
– Я должен расспросить о подробностях.
– Хорошо, спрашивайте.
Бирман вручил ему портативный магнитофон – не тот, который укрепляется на теле под одеждой, а обыкновенный диктофон. Сперва она говорила в микрофон как-то робко, смущаясь, что вообще-то необычно для актрисы. Когда же он воспроизвел запись, она не удержалась от смеха:
6 часов 30 минут вечера,
Станция метро «Коломенская»
Не доезжая двух остановок до «Коломенской», Мартин вышел из метро и позвонил Алине домой из телефонной будки. Она ответила: «Это я». Как они условились заранее, фраза будет означать, что все кругом спокойно. Он сразу узнал ее голос. Ничего не отвечая и ни слова не говоря, он повесил трубку и спустился в метро. Доехав до Варшавского шоссе, зашел в кулинарию и купил пончик без сахара и стакан чаю. Забинтованная рука причиняла ему неудобства: он знал, что она привлекает внимание и может стать слишком памятной приметой. Он расположился за одним из деревянных столов, доходящих ему до груди, и стал наблюдать через окно за улицей, медленно попивая чай, пока из метро не показалась Алина.
Она надела джинсовые брюки и легкую куртку, в руке несла корзинку. Мартин пошел вслед за ней на трамвайную остановку и стал поджидать трамвай, стоя в стороне от нее. В трамвае они стояли в разных концах вагона. Вышли на остановке «Красный Маяк» и пошли пешком – каждый сам по себе. Только пройдя несколько кварталов и убедившись, что за ними никто не следит, он поравнялся с ней.
Такие предосторожности он согласовал с Бирманом при инструктаже – тот не сделал ни единого замечания, что весьма польстило Мартину. Тем не менее, проверяясь, нет ли за ним «хвоста», Мартин имел в виду не только «топтунов» КГБ, но и агентов, которых мог подослать Бирман.
Окраины Москвы застроены высокими жилыми дома ми, и хотя качество строительства таково, что жильцы в холодную зиму обнаруживают лед в своих комнатах, зато летом с балконов открывается великолепный вид на лес. Городские кварталы кончались у кольцевой автомобильной дороги, за ней начинались леса, тянущиеся до самого горизонта.
Мартин и Алина обошли вокруг одного такого дома башенного типа, будто намереваясь войти в него, но во дворе они миновали школу и, выйдя вновь на улицу, направились за кольцевую дорогу.
Вечер только начинался.
– Что у вас в корзинке? – поинтересовался Мартин. Корзинка была старая, потрепанная – сразу видно, что знавала она и лучшие времена. Алина ответила ему вопросом:
– Вы уже ужинали?
– Нет. Съел всего один пончик.
– Надеюсь, не переели. А у меня во рту крошки не было, поэтому я кое-что прихватила.
Он несколько смутился, так как не сообразил взять с собой тоже хоть немного еды.
– Вы любите курятину? – спросила она. – Грандиозный пикник не обещаю, но с голоду не умрем. Здесь еще хлеб и немного вина.
– О, зададим целый пир! Дайте, я понесу корзинку.
– Может, лучше поберечь руку?
– Я понесу ее в другой руке.
Передав ему корзинку, она взяла его перевязанную руку и осмотрела.
– Болит?
– Несильно.
– Молодец.
Она похвалила его русским эпитетом, происходящим от старого слова, обозначавшего молодого героя. Теперь же оно применяется, когда надо кого-то похвалить за хороший поступок. В ее же устах эта похвала носила также оттенок легкой иронии – будто она хвалит малого ребенка.
Кивком головы Алина пригласила Мартина пересечь кольцевую дорогу, и они углубились в лес, который, к его удивлению, оказался довольно редким. Его пересекали утоптанные, часто пересекающиеся тропинки, образовавшие своеобразный лабиринт. Но вскоре она свернула с дорожки, и они пошли нехоженым лесным путем. Большинство пород деревьев Мартин знал с детства: береза, ольха, широколиственный клен, иногда попадалась лиственница – старая добрая знакомая еще с Висконсина.
Вскоре он потерял ориентировку, но чувствовал себя как дома. Алина же и вовсе ничуть не терялась и уверенно шла по лесу. Он целиком положился на нее и не боялся заблудиться, хотя никто и не встречался им на пути.
Они остановились на покатом склоне. Она взяла из корзины цветную пластиковую подстилку и разложила ее на траве, затем принялась вытаскивать из корзинки и раскладывать тарелочки, коробку с нарезанными кусками курицы, булочку, пару крутых яиц, два куска пирога, бутылку грузинского сухого вина и стаканы.
– Вот это действительно стоящая штука, – сказал он, а она жестом пригласила его присесть.
– Это вы о чем?
– Это же настоящий пикник, а не деловые переговоры.
– Солнечный вечер, всякая еда – чем плохо? Мартин рассмеялся и продекламировал слова из популярного русского романса:
– Только раз бывает в жизни встреча…
Она запела, непринужденно и чисто, а он после первых слов стал ей подпевать:
«Только раз бывает в жизни встреча,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз в холодный, хмурый вечер
Мне так хочется любить…»
На последних словах голоса их сбились с мотива, и они замолкли в смущении, не глядя друг на друга.
Разломив булочку, она протянула половинку Мартину, а он откупорил бутылку и разлил вино по стаканам.
– Вы слышали, как Сахаров сегодня выступал на съезде? – спросил он, подавая ей стакан.
Его голос звенел в лесной тиши.
– Конечно, слышала.
– Что вы думаете о нем?
– Сахаров – смелый человек, он режет правду-матку о таких вещах, о которых на самом верху и слышать не хотят… Об Афганистане и о других событиях. Мы же знаем о его смелости уже не один год. Но меня больше удивило выступление его политического противника – депутата, который считает себя оппонентом Сахарова. Он вышел на трибуну, чтобы осудить Сахарова, но оказалось, что самые серьезные его обвинения были адресованы не Сахарову. Он заявил, что старшее поколение не оставило молодежи идеалов, по которым стоит строить жизнь. Л вы-то слушали его выступление?
– Да, слушал.
– Он сказал также, что выступает за державу, Родину и коммунизм, и отметил, что из присутствующих на съезде депутатов более восьмидесяти процентов коммунисты, но он оказался первым, кто произнес слово «коммунизм». Даже Горбачев не произнес его.
– Его призыв прозвучал как глас вопиющего в пустыне.
Она согласно кивнула головой.
Мартин взял сваренное вкрутую яйцо и стал облупливать его, придерживая пальцами правой забинтованной руки. Краем глаза видел, что Алина внимательно наблюдает за его тяжелым сражением со скорлупой. Она прикусила губу и помалкивала. Наконец он протянул ей облупленное яичко. Она с серьезным видом поблагодарила, но все же улыбнулась, как бы поощрив его за труды.
– Приятного аппетита, – сказал Мартин. – Я говорил с ЦРУ насчет вас.
– А кто представлял ЦРУ?
– Я не могу его назвать.
– Но в таком случае почему же вы говорили им обо мне, а мне о нем сказать не можете?
– Не знаю. Таково одно из их дурацких правил. Это цена, которую я должен заплатить, чтобы меня не вывели из игры. Он… они… один из них хочет встретиться с вами, это своего рода проверка того, как я с вами работаю.
– А почему же тогда он не пришел?
– Он боится встречаться с вами, хотя ему и очень хочется. Он боится, как бы вы не догадались, кто он такой. Он хочет увидеться с вами, но чтобы вы даже не заподозрили, откуда он. Для него это целая проблема.
– Понимаю. Может, ему надеть маску? Как надевают грабители у вас в стране? Я как-то в кино такое видела. Там бандит натянул на голову женские колготки.
– Колготки на этом олухе лишь украсят его. Представляю его с чулками, развевающимися, словно ослиные уши!
Она не знала, смеяться ли ей или нет, и лишь когда засмеялся он, прыснула и она.
– Ну ладно, а если он не придет на встречу, – спросила она, – что я должна делать?
– Расскажите мне все, что знаете.
– Я уже рассказала.
– Я должен расспросить о подробностях.
– Хорошо, спрашивайте.
Бирман вручил ему портативный магнитофон – не тот, который укрепляется на теле под одеждой, а обыкновенный диктофон. Сперва она говорила в микрофон как-то робко, смущаясь, что вообще-то необычно для актрисы. Когда же он воспроизвел запись, она не удержалась от смеха: