Страница:
Соколов оторвался от окна и подошел к рабочему столу. Там его ожидал следователь капитан Чантурия, которого он надолго оставил наедине с его мыслями, вынудив изрядно понервничать, хотя полковник и не был уверен, что столько длительное раздумье пошатнет самоуверенность капитана. Ну что же, иногда и невозмутимое спокойствие помогает компенсировать недостаток здравого смысла. Но далеко не всегда.
Соколов взял со стола газету «Известия» и протянул ее капитану.
– Читали?
Чантурия разгладил газету и принялся внимательно изучать ее с таким видом, что Соколов счел это дерзостью. Он знал, что тот уже прочел газету. Да и все в этом здании успели прочесть ее.
– Да, товарищ полковник, я ее читал.
– И такое в газете! Подумать только: газеты пишут о наших нераскрытых делах! Напоминаю вам, товарищ капитан, что мы в долгу перед советским народом. Как это может быть, – задал вопрос Соколов, – что из двадцати трех человек, находившихся в кафе, никто не в состоянии описать пропавшую невесть куда женщину, к тому же, по общему мнению, броско красивую? Я уже не говорю о том, что никто из них не может дать зацепку, описывая налетчиков.
– Тут повлияли три причины, товарищ полковник. Внезапность нападения, поздний час и алкоголь. Причем не обязательно в такой последовательности. А также в некоторой степени и языковая проблема. Немец и один японец русского не знают, а двое других японцев знают его неважно.
Он тянул время, хорошо понимая, что полковнику нужно подавать факты, начиная с второстепенных.
– И выходит, что во всей нашей огромной конторе нет следователей, знающих японский или немецкий язык? – настаивал полковник.
– Есть, конечно же. Но ведь вести следствие через переводчика – это может только помешать делу.
– Я сказал – следователей, а не переводчиков. Чантурия закурил сигарету и медленно затянулся.
– Я считал, – начал он, – что кое-кто хочет предостеречь меня от того, чтобы я не пренебрег мелкими деталями, которые могут оказаться весьма значительными.
– И тем не менее оказывается, что даже и мелких деталей не обнаружено.
Чантурия выжидающе молчал.
– А как могло получиться, капитан, что иностранец без документов сидит и хлещет шампанское весь вечер напролет вместе с русской красавицей, а потом получает смертельную рану, и никто целых полтора дня не имеет никакого представления, кто же он такой? Что подумает ЦК партии о Комитете госбезопасности? Чем он там занимается? Спит, что ли?
Чантурия опять медленно затянулся. Когда тебя допрашивают с пристрастием, совсем не вредно покурить – и чем медленнее, тем лучше. Со своей стороны он делал все возможное и невозможное, чтобы люди, которых он допрашивал, не курили.
– Как вам известно, товарищ полковник, опознать личность без единого документа в кармане и без каких-либо зацепок чрезвычайно трудно, – прервал Чантурия затянувшееся молчание.
– У меня есть некоторый опыт в подобных вопросах, – резко ответил Соколов.
Тон, каким произнес он эти слова, напомнил Чантурия о необходимости знать меру при иронических высказываниях. Еще никто никогда не ценил иронию.
– Трудности не оправдывают неудачу, – продолжал полковник.
– Конечно, не оправдывают, товарищ полковник. И неудачи не будет. Головоломка трудна, но мы разгадаем ее, – твердо сказал Чантурия, а про себя с горечью подумал: «Вот занимайся всякой ерундой, чтобы ублажать начальство».
«Ради чего мы вынуждены разматывать всякую чепуху? В былые времена этот капитан выпустил бы из допрашиваемых немало крови», – в свою очередь подумал Соколов, а вслух произнес:
– Скажите, что вам известно об этом убитом господине Икс?
Чантурия стал докладывать, не заглядывая в свои записи:
– Рост сто восемьдесят один сантиметр, вес восемьдесят четыре килограмма, физическое развитие неплохое, возраст – примерно тридцать пять. Одежда из разных европейских стран, довольно дорогая. По сути дела – роскошная одежда капиталиста. Европейского происхождения, особых примет нет, прививки по европейскому и американскому методу – на плече. Лишь одна зубная пломба.
«Ну, стало быть, не русский», – подумали они оба.
Чантурия улыбнулся, угадав эту мысль по глазам полковника. Конечно же, и прививка против оспы тоже говорит о том, что она сделана не в Советском Союзе, – здесь прививку делают на предплечье.
– Он явно не славянского происхождения – скорее нордический тип, – продолжал Чантурия. – Кровь нулевой группы, резус положительный. Не курил – легкие чистые. Мы проверяем отпечатки пальцев – заключения пока нет. Он умер… – Чантурия открыл папку с официальным медицинским заключением, которую он принес не в качестве шпаргалки, а лишь чтобы показать, что бумажное дело заведено, – …от проникающего ножевого удара в сердце через грудь.
В медицинском заключении содержался результат вскрытия, на рисунке показаны контуры человеческого тела в двух положениях – прямо и сбоку. В заключении отмечена только одна рана, аккуратно нарисованная красным карандашом на теле во фронтальном положении. Поля рисунка испещрены заметками патологоанатома.
– Какие же ваши выводы? – спросил полковник.
– Пока они носят предварительный характер. Никто из свидетелей не заметил, как его ударили, но расположение раны говорит, что удар нанес левша.
Полковник только хмыкнул:
– Давайте дальше.
– Убитый, по всей видимости, недавно поездил по многим странам, так как у него найдены различные деньги. Хотя, конечно, – добавил Чантурия, – их могли и подкинуть, чтобы затруднить опознание, а не способствовать ему. Или же он мог получить их в виде сдачи в магазине, где торгуют на валюту. Как вам известно, кассиры там склонны считать валюту всех несоциалистических стран взаимообратимой.
– У него также неплохой вкус. Я имею в виду женщину, – заметил полковник.
– Это уж точно.
Чантурия не хотелось снова упоминать о женщине, хотя он и полагал, что говорить о ней все же придется.
– А эта женщина, что была с ним, – кем она, по-вашему, могла бы быть?
– Боюсь, вынужден буду доложить, что пока нам ничего не известно.
– Не говорите «нам», товарищ капитан. Следствие ведете вы, а не я и не кто-то другой. От меня нечего ждать каких-то сведений, пока вы мне их не доложите.
– Я еще не установил личность этой женщины.
– Она проститутка?
Об этом и спрашивать не надо было. Кто же еще будет общаться с иностранцами? Чантурия тоже легко догадался о такой мысли полковника.
– По всей видимости, нет. Ее описание не соответствует ни одному докладу наших агентов. Кроме того, ее не знают и те две девицы, что крутили с японцами.
– А персонал кафе? Не видели ли они ее прежде?
– Все они в один голос говорят, что раньше она в кафе не заходила. По словам допрошенных, ее запомнили бы, внешность у нее броская.
– Как она выглядит?
– Блондинка с длинными волосами, глаза темные. Довольно бледная. Фигура полная, но стройная. Возраст не более тридцати. Обручального кольца нет – официант точно запомнил.
– Типичная русская красавица.
– Не совсем типичная, к сожалению.
Чантурия знал, что спорить с полковником Соколовым но поводу «русской красавицы» – дело рискованное, но после целого дня, дня, прошедшего впустую, он чувствовал, что должен согласиться и с таким определением. Безусловно, хорошеньких русских девушек было полным-полно, но редко кто из них сохранял девичью красу и очарование до тридцати лет.
– Не верю, что у симпатичного молодого офицера нет красивых женщин, – подковырнул полковник. – Особенно у офицера из Грузии.
Чантурия не отреагировал на эту реплику. Он понимал, что вступил на опасный путь. Полковник был русским, а когда русский задевает грузина, лучше сохранять осторожность.
– Ну, а этот так называемый «иностранец»? – поинтересовался Соколов.
– Товарищ полковник… – осторожно начал было Чантурия. Ему стало легче, когда переменилась тема разговора, но в голосе полковника звучала нотка раздумья, он как бы обкатывал новую мысль, а Чантурия было не до новых идей в деле, где у него не было ничего конкретного.
– Кстати, почему вы считаете его иностранцем?
– Все утверждали это с самого начала, товарищ полковник. Во всех показаниях отмечается, что он иностранец. Официанты, администратор кафе… Они просто убеждены в этом. Двое свидетелей считают, что он, скорее всего, американец…
– Американец? – Соколов научился произносить свои слова в насмешливом тоне, с нотками сомнения. Его голос при этом приобретал печальный оттенок – он выражал этим сожаление по поводу несмышлености своих подчиненных. – Почему они так думают?
– Ну, его манера говорить, его обращение с официантами, какое-то панибратство в общении с ними…
– А-а! Большие поборники равноправия они, эти американцы, – в голосе полковника чувствовалась насмешка.
– Ну и, конечно же, его одежда, содержимое карманов…
– Но бесспорных доказательств-то все же нет? Вашу служебную записку я прочел. Нет в ней никаких четких свидетельств, что он иностранец. Документов у него не было. В гостиницах никто из иностранных постояльцев не пропадал. На визовых фотографиях недавно прибывших в нашу страну иностранцев его не опознали. Все говорили с самого начала, что он иностранец, а если предположить, что все ошибаются? Он кому-нибудь сказал, что он иностранец? Нет, не сказал. Как все помнят, он говорил только на русском. На хорошем русском языке, хотя и с акцентом. С каким акцентом? Никто точно не знает. В Советском Союзе полно людей, говорящих с акцентом. Вы сказали, что он нордического склада, так почему бы ему не быть литовцем или эстонцем? Ну, а что касается его одежды и всякой мелочи в карманах, то сейчас немало людей могут себе позволить обзавестись ими. Да тот же администратор этого самого кафе «Зайди – попробуй», как мне докладывали, умудрился накопить аж миллион рублей. А может, наш «иностранец» тоже администратор кафе в Риге или где-то еще, где он научился бойко болтать по-русски? А если так, то разнообразие происхождения его личных вещей не покажется странным, не так ли? Как правило, иностранец носит одежду, изготовленную в его стране, советский же человек покупает заморские товары где только придется.
– Логично…
– Да, капитан, логично. А из всего можно сделать другой вывод, который без этих размышлений показался бы бессмысленным, – что наша контора не может установить личность иностранца, которого ухлопали во время непонятного, бесцельного нападения на кооперативное кафе в самом центре Москвы.
– Но если он не иностранец, то, конечно же, не дело Комитета государственной безопасности заниматься этим расследованием, – сделал вывод Чантурия.
Некое подобие улыбки промелькнуло на губах полковника Соколова:
– Именно так.
Чантурия на мгновение задумался, а затем предположил:
– В таком случае все материалы дела и его личные вещи следовало бы передать в прокуратуру для дальнейшего расследования.
– Не для дальнейшего расследования, а просто для следствия. У нас никакого следствия не велось, поскольку это дело находится вне нашей компетенции.
– Так точно, товарищ полковник.
– Хитрый ход, – рассмеялся Орлов. – Соколову не стать бы полковником, не будь у него воображения. Прокуратура пошлет нас… куда подальше, когда мы завернем все эти бумаги им назад. – Он продолжал упаковывать одежду и вещи убитого, прикрепляя на них инвентарные номерки. – А эту вещь жалко отдавать. – Он взял часы «Гермес». – Какой-нибудь помощник следователя сочтет, что у него выпал удачный денек.
С этими словами он записал инвентарный номер часов в опись имущества и небрежно швырнул их в коробку.
Чантурия был тоже уверен, что еще до следующего утра кто-то присвоит себе и наденет на запястье эти великолепные часы. Его-то начальство их не видело, но теперь ими будет распоряжаться прокурор.
– Итак, списываем убитого с себя и записываем его за прокуратурой, – сказал Чантурия. – Прихвати его шмотки.
Он вышел из кабинета, а Орлов поплелся за ним с картонной коробкой под мышкой. Чантурия вовсе не считал, что все идет как надо. Они остановились у лифта, чтобы спуститься в морг.
– Скажи мне, Леша, – спросил Чантурия, пока они ждали лифт. – Ты когда-нибудь слышал, чтобы у нас продавалось итальянское белье?
– Нет. Но тут и удивляться нечему: итальянское белье – большой дефицит. Даже советское-то нижнее белье трудно купить. Вероятно, нет более дефицитного товара, чем итальянское нижнее белье. Его раскупили бы мгновенно.
– А откуда ему взяться в Москве?
– Ну, приезжают же туристы из Италии. Они могут толкнуть кое-что.
– Даже собственное нижнее белье?
– А почему бы нет?
– А английский костюм? Какой солидный иностранный турист, который может себе позволить носить столь дорогой костюм, продаст его на улице, за рубли, как какой-нибудь хиппи? Да еще найдет такого, кому он пришелся бы как раз впору?
– Я что, должен понимать ваши слова как сомнение в правильности вывода полковника? А, товарищ капитан?
– Да нет же! Полковник, надо признать, пришел к блестящему выводу, что тот, из-за кого у нас заварилась такая каша, вовсе не иностранец и, стало быть, не наш подопечный, и им должен заниматься наш общий друг Филин, который, конечно же, жаждет этого еще меньше меня.
Наконец лифт остановился на их этаже, и Чантурия проскользнул в открывшиеся створки, придержав их, чтобы успел войти и Орлов. Он нажал самую нижнюю кнопку – в подвал. Лифт, постояв секунду-другую, медленно, с лязгом и скрипом, пополз вниз.
Внутри морга заспанный смотритель разыскал нужные бумаги на выдачу тела и протянул их Чантурия.
– Номер 542. Хотите взглянуть на труп, товарищ капитан?
– Да. Нужно убедиться, что передаем товарищам из прокуратуры то, что требуется.
Два-три года назад произошел случай, когда перепутали тела двух убитых. Дежурный офицер после этого долго не мог отмыться.
– Сюда, пожалуйста, товарищи.
Смотритель взял из тумбочки Столика связку ключей и провел их через отдельную дверь в высокое помещение, в котором одну стену до самого потолка занимали ячейки с металлическими дверцами. Пошарив в связке ключей, служитель нащупал нужный и отпер ячейку номер 542, расположенную на высоте плеч. Он потянул за рукоятку, похожую на ручку холодильника, и вытащил из ячейки металлический лоток. На лотке лежал тот самый убитый иностранец. В свете флюоресцентной лампы лицо мертвеца казалось совершенно белым. За приоткрытыми губами виднелись верхние зубы.
– Не очень-то и пострадал при вскрытии, – заметил Орлов.
– Если это тот, кто нужен, я возьму бумаги, товарищ капитан, – сказал смотритель.
Чантурия подписал и передал документы.
– Можно поинтересоваться, кто он такой? – спросил смотритель.
– Какой-то литовец, – ответил Чантурия.
– В самом деле? – удивился работник морга. – Я бы поклялся, что он иностранец. У него же вид иностранца, понимаете? Ладно, я уложу его на тележку и подвезу к санитарной машине.
У выхода из морга их поджидал капитан Солодовник, начальник другого отделения, временно откомандированный в управление охраны посольств.
– Ну что! Пришли полюбоваться результатами своих допросов, товарищ Солодовник? – шутливо поприветствовал его Чантурия.
– А я только что собирался спросить вас об этом же.
– Да нет, я переправляю неопознанный труп.
– Неопознанный? А кто распорядился его переправить?
– Мы от него избавляемся. Приказ полковника Соколова. Вы же знаете, только офицер, который не смог опознать труп, может разрешить сплавить его. Разве вы не знали?
– Я помню инструкцию, не беспокойтесь.
– Не сомневаюсь, что помните.
Солодовник помнил наизусть все инструкции и распоряжения, которые когда-либо издавались, а заодно и многие, так и не вступившие в силу.
– Ну и как ваши остроглазые сослуживцы переносят эту зиму? Наблюдали ли вы паническое бегство дипломатов? Подслушали ли любопытные разговоры?
Охрана посольств не относилась к романтической или требующей особых усилий службе.
– Как оказалось, – начал рассказывать Солодовник, – мы охраняем безопасность Родины от любопытных взоров иностранных шпионов, действующих под личиной дипломатов, которые шуруют, как того пожелают, и притом нас не спрашивают. Любопытные разговоры? Не заинтересует ли вас случай, когда иностранный посол никак не может разыскать своего начальника разведки?
– Я этому не удивлюсь. Некоторые послы не могут отыскать без карты даже дорогу в туалет.
Послышался стук и скрежет тележки, которую выталкивал из двери смотритель. На одном колесе тележки скрипел и дребезжал подшипник, она все время заваливалась на один бок, как бы пытаясь пробиться и удрать сквозь стену. Подшипник стучал и стучал, а тележка скрипела и скрипела, пока катилась вдоль стены: вомп, вомп, вомп…
– Не разрешите ли взглянуть на эту неопознанную убитую личность? – спросил Солодовник.
«Ему интересно, – подумал Чантурия, – по какому праву человека убили без разрешения».
Солодовник откинул покрывало и замер от изумления.
– Он! – резко повернувшись к Чантурия, он ошеломленно выговорил: – Как… как он попал сюда?
– Вы что, знаете его? – насторожился Чантурия.
– Конечно же, знаю! Да разве я не видел его почти ежедневно в течение полутора лет в американском посольстве?
– В американском посольстве? – Чантурия ощутил, как его тело, омываемое горячей грузинской кровью, охватывает ледяной холод.
– Конечно же, в американском посольстве. Это же Хатчинс – резидент ЦРУ!
– 10 —
Соколов взял со стола газету «Известия» и протянул ее капитану.
– Читали?
Чантурия разгладил газету и принялся внимательно изучать ее с таким видом, что Соколов счел это дерзостью. Он знал, что тот уже прочел газету. Да и все в этом здании успели прочесть ее.
– Да, товарищ полковник, я ее читал.
– И такое в газете! Подумать только: газеты пишут о наших нераскрытых делах! Напоминаю вам, товарищ капитан, что мы в долгу перед советским народом. Как это может быть, – задал вопрос Соколов, – что из двадцати трех человек, находившихся в кафе, никто не в состоянии описать пропавшую невесть куда женщину, к тому же, по общему мнению, броско красивую? Я уже не говорю о том, что никто из них не может дать зацепку, описывая налетчиков.
– Тут повлияли три причины, товарищ полковник. Внезапность нападения, поздний час и алкоголь. Причем не обязательно в такой последовательности. А также в некоторой степени и языковая проблема. Немец и один японец русского не знают, а двое других японцев знают его неважно.
Он тянул время, хорошо понимая, что полковнику нужно подавать факты, начиная с второстепенных.
– И выходит, что во всей нашей огромной конторе нет следователей, знающих японский или немецкий язык? – настаивал полковник.
– Есть, конечно же. Но ведь вести следствие через переводчика – это может только помешать делу.
– Я сказал – следователей, а не переводчиков. Чантурия закурил сигарету и медленно затянулся.
– Я считал, – начал он, – что кое-кто хочет предостеречь меня от того, чтобы я не пренебрег мелкими деталями, которые могут оказаться весьма значительными.
– И тем не менее оказывается, что даже и мелких деталей не обнаружено.
Чантурия выжидающе молчал.
– А как могло получиться, капитан, что иностранец без документов сидит и хлещет шампанское весь вечер напролет вместе с русской красавицей, а потом получает смертельную рану, и никто целых полтора дня не имеет никакого представления, кто же он такой? Что подумает ЦК партии о Комитете госбезопасности? Чем он там занимается? Спит, что ли?
Чантурия опять медленно затянулся. Когда тебя допрашивают с пристрастием, совсем не вредно покурить – и чем медленнее, тем лучше. Со своей стороны он делал все возможное и невозможное, чтобы люди, которых он допрашивал, не курили.
– Как вам известно, товарищ полковник, опознать личность без единого документа в кармане и без каких-либо зацепок чрезвычайно трудно, – прервал Чантурия затянувшееся молчание.
– У меня есть некоторый опыт в подобных вопросах, – резко ответил Соколов.
Тон, каким произнес он эти слова, напомнил Чантурия о необходимости знать меру при иронических высказываниях. Еще никто никогда не ценил иронию.
– Трудности не оправдывают неудачу, – продолжал полковник.
– Конечно, не оправдывают, товарищ полковник. И неудачи не будет. Головоломка трудна, но мы разгадаем ее, – твердо сказал Чантурия, а про себя с горечью подумал: «Вот занимайся всякой ерундой, чтобы ублажать начальство».
«Ради чего мы вынуждены разматывать всякую чепуху? В былые времена этот капитан выпустил бы из допрашиваемых немало крови», – в свою очередь подумал Соколов, а вслух произнес:
– Скажите, что вам известно об этом убитом господине Икс?
Чантурия стал докладывать, не заглядывая в свои записи:
– Рост сто восемьдесят один сантиметр, вес восемьдесят четыре килограмма, физическое развитие неплохое, возраст – примерно тридцать пять. Одежда из разных европейских стран, довольно дорогая. По сути дела – роскошная одежда капиталиста. Европейского происхождения, особых примет нет, прививки по европейскому и американскому методу – на плече. Лишь одна зубная пломба.
«Ну, стало быть, не русский», – подумали они оба.
Чантурия улыбнулся, угадав эту мысль по глазам полковника. Конечно же, и прививка против оспы тоже говорит о том, что она сделана не в Советском Союзе, – здесь прививку делают на предплечье.
– Он явно не славянского происхождения – скорее нордический тип, – продолжал Чантурия. – Кровь нулевой группы, резус положительный. Не курил – легкие чистые. Мы проверяем отпечатки пальцев – заключения пока нет. Он умер… – Чантурия открыл папку с официальным медицинским заключением, которую он принес не в качестве шпаргалки, а лишь чтобы показать, что бумажное дело заведено, – …от проникающего ножевого удара в сердце через грудь.
В медицинском заключении содержался результат вскрытия, на рисунке показаны контуры человеческого тела в двух положениях – прямо и сбоку. В заключении отмечена только одна рана, аккуратно нарисованная красным карандашом на теле во фронтальном положении. Поля рисунка испещрены заметками патологоанатома.
– Какие же ваши выводы? – спросил полковник.
– Пока они носят предварительный характер. Никто из свидетелей не заметил, как его ударили, но расположение раны говорит, что удар нанес левша.
Полковник только хмыкнул:
– Давайте дальше.
– Убитый, по всей видимости, недавно поездил по многим странам, так как у него найдены различные деньги. Хотя, конечно, – добавил Чантурия, – их могли и подкинуть, чтобы затруднить опознание, а не способствовать ему. Или же он мог получить их в виде сдачи в магазине, где торгуют на валюту. Как вам известно, кассиры там склонны считать валюту всех несоциалистических стран взаимообратимой.
– У него также неплохой вкус. Я имею в виду женщину, – заметил полковник.
– Это уж точно.
Чантурия не хотелось снова упоминать о женщине, хотя он и полагал, что говорить о ней все же придется.
– А эта женщина, что была с ним, – кем она, по-вашему, могла бы быть?
– Боюсь, вынужден буду доложить, что пока нам ничего не известно.
– Не говорите «нам», товарищ капитан. Следствие ведете вы, а не я и не кто-то другой. От меня нечего ждать каких-то сведений, пока вы мне их не доложите.
– Я еще не установил личность этой женщины.
– Она проститутка?
Об этом и спрашивать не надо было. Кто же еще будет общаться с иностранцами? Чантурия тоже легко догадался о такой мысли полковника.
– По всей видимости, нет. Ее описание не соответствует ни одному докладу наших агентов. Кроме того, ее не знают и те две девицы, что крутили с японцами.
– А персонал кафе? Не видели ли они ее прежде?
– Все они в один голос говорят, что раньше она в кафе не заходила. По словам допрошенных, ее запомнили бы, внешность у нее броская.
– Как она выглядит?
– Блондинка с длинными волосами, глаза темные. Довольно бледная. Фигура полная, но стройная. Возраст не более тридцати. Обручального кольца нет – официант точно запомнил.
– Типичная русская красавица.
– Не совсем типичная, к сожалению.
Чантурия знал, что спорить с полковником Соколовым но поводу «русской красавицы» – дело рискованное, но после целого дня, дня, прошедшего впустую, он чувствовал, что должен согласиться и с таким определением. Безусловно, хорошеньких русских девушек было полным-полно, но редко кто из них сохранял девичью красу и очарование до тридцати лет.
– Не верю, что у симпатичного молодого офицера нет красивых женщин, – подковырнул полковник. – Особенно у офицера из Грузии.
Чантурия не отреагировал на эту реплику. Он понимал, что вступил на опасный путь. Полковник был русским, а когда русский задевает грузина, лучше сохранять осторожность.
– Ну, а этот так называемый «иностранец»? – поинтересовался Соколов.
– Товарищ полковник… – осторожно начал было Чантурия. Ему стало легче, когда переменилась тема разговора, но в голосе полковника звучала нотка раздумья, он как бы обкатывал новую мысль, а Чантурия было не до новых идей в деле, где у него не было ничего конкретного.
– Кстати, почему вы считаете его иностранцем?
– Все утверждали это с самого начала, товарищ полковник. Во всех показаниях отмечается, что он иностранец. Официанты, администратор кафе… Они просто убеждены в этом. Двое свидетелей считают, что он, скорее всего, американец…
– Американец? – Соколов научился произносить свои слова в насмешливом тоне, с нотками сомнения. Его голос при этом приобретал печальный оттенок – он выражал этим сожаление по поводу несмышлености своих подчиненных. – Почему они так думают?
– Ну, его манера говорить, его обращение с официантами, какое-то панибратство в общении с ними…
– А-а! Большие поборники равноправия они, эти американцы, – в голосе полковника чувствовалась насмешка.
– Ну и, конечно же, его одежда, содержимое карманов…
– Но бесспорных доказательств-то все же нет? Вашу служебную записку я прочел. Нет в ней никаких четких свидетельств, что он иностранец. Документов у него не было. В гостиницах никто из иностранных постояльцев не пропадал. На визовых фотографиях недавно прибывших в нашу страну иностранцев его не опознали. Все говорили с самого начала, что он иностранец, а если предположить, что все ошибаются? Он кому-нибудь сказал, что он иностранец? Нет, не сказал. Как все помнят, он говорил только на русском. На хорошем русском языке, хотя и с акцентом. С каким акцентом? Никто точно не знает. В Советском Союзе полно людей, говорящих с акцентом. Вы сказали, что он нордического склада, так почему бы ему не быть литовцем или эстонцем? Ну, а что касается его одежды и всякой мелочи в карманах, то сейчас немало людей могут себе позволить обзавестись ими. Да тот же администратор этого самого кафе «Зайди – попробуй», как мне докладывали, умудрился накопить аж миллион рублей. А может, наш «иностранец» тоже администратор кафе в Риге или где-то еще, где он научился бойко болтать по-русски? А если так, то разнообразие происхождения его личных вещей не покажется странным, не так ли? Как правило, иностранец носит одежду, изготовленную в его стране, советский же человек покупает заморские товары где только придется.
– Логично…
– Да, капитан, логично. А из всего можно сделать другой вывод, который без этих размышлений показался бы бессмысленным, – что наша контора не может установить личность иностранца, которого ухлопали во время непонятного, бесцельного нападения на кооперативное кафе в самом центре Москвы.
– Но если он не иностранец, то, конечно же, не дело Комитета государственной безопасности заниматься этим расследованием, – сделал вывод Чантурия.
Некое подобие улыбки промелькнуло на губах полковника Соколова:
– Именно так.
Чантурия на мгновение задумался, а затем предположил:
– В таком случае все материалы дела и его личные вещи следовало бы передать в прокуратуру для дальнейшего расследования.
– Не для дальнейшего расследования, а просто для следствия. У нас никакого следствия не велось, поскольку это дело находится вне нашей компетенции.
– Так точно, товарищ полковник.
– Хитрый ход, – рассмеялся Орлов. – Соколову не стать бы полковником, не будь у него воображения. Прокуратура пошлет нас… куда подальше, когда мы завернем все эти бумаги им назад. – Он продолжал упаковывать одежду и вещи убитого, прикрепляя на них инвентарные номерки. – А эту вещь жалко отдавать. – Он взял часы «Гермес». – Какой-нибудь помощник следователя сочтет, что у него выпал удачный денек.
С этими словами он записал инвентарный номер часов в опись имущества и небрежно швырнул их в коробку.
Чантурия был тоже уверен, что еще до следующего утра кто-то присвоит себе и наденет на запястье эти великолепные часы. Его-то начальство их не видело, но теперь ими будет распоряжаться прокурор.
– Итак, списываем убитого с себя и записываем его за прокуратурой, – сказал Чантурия. – Прихвати его шмотки.
Он вышел из кабинета, а Орлов поплелся за ним с картонной коробкой под мышкой. Чантурия вовсе не считал, что все идет как надо. Они остановились у лифта, чтобы спуститься в морг.
– Скажи мне, Леша, – спросил Чантурия, пока они ждали лифт. – Ты когда-нибудь слышал, чтобы у нас продавалось итальянское белье?
– Нет. Но тут и удивляться нечему: итальянское белье – большой дефицит. Даже советское-то нижнее белье трудно купить. Вероятно, нет более дефицитного товара, чем итальянское нижнее белье. Его раскупили бы мгновенно.
– А откуда ему взяться в Москве?
– Ну, приезжают же туристы из Италии. Они могут толкнуть кое-что.
– Даже собственное нижнее белье?
– А почему бы нет?
– А английский костюм? Какой солидный иностранный турист, который может себе позволить носить столь дорогой костюм, продаст его на улице, за рубли, как какой-нибудь хиппи? Да еще найдет такого, кому он пришелся бы как раз впору?
– Я что, должен понимать ваши слова как сомнение в правильности вывода полковника? А, товарищ капитан?
– Да нет же! Полковник, надо признать, пришел к блестящему выводу, что тот, из-за кого у нас заварилась такая каша, вовсе не иностранец и, стало быть, не наш подопечный, и им должен заниматься наш общий друг Филин, который, конечно же, жаждет этого еще меньше меня.
Наконец лифт остановился на их этаже, и Чантурия проскользнул в открывшиеся створки, придержав их, чтобы успел войти и Орлов. Он нажал самую нижнюю кнопку – в подвал. Лифт, постояв секунду-другую, медленно, с лязгом и скрипом, пополз вниз.
Внутри морга заспанный смотритель разыскал нужные бумаги на выдачу тела и протянул их Чантурия.
– Номер 542. Хотите взглянуть на труп, товарищ капитан?
– Да. Нужно убедиться, что передаем товарищам из прокуратуры то, что требуется.
Два-три года назад произошел случай, когда перепутали тела двух убитых. Дежурный офицер после этого долго не мог отмыться.
– Сюда, пожалуйста, товарищи.
Смотритель взял из тумбочки Столика связку ключей и провел их через отдельную дверь в высокое помещение, в котором одну стену до самого потолка занимали ячейки с металлическими дверцами. Пошарив в связке ключей, служитель нащупал нужный и отпер ячейку номер 542, расположенную на высоте плеч. Он потянул за рукоятку, похожую на ручку холодильника, и вытащил из ячейки металлический лоток. На лотке лежал тот самый убитый иностранец. В свете флюоресцентной лампы лицо мертвеца казалось совершенно белым. За приоткрытыми губами виднелись верхние зубы.
– Не очень-то и пострадал при вскрытии, – заметил Орлов.
– Если это тот, кто нужен, я возьму бумаги, товарищ капитан, – сказал смотритель.
Чантурия подписал и передал документы.
– Можно поинтересоваться, кто он такой? – спросил смотритель.
– Какой-то литовец, – ответил Чантурия.
– В самом деле? – удивился работник морга. – Я бы поклялся, что он иностранец. У него же вид иностранца, понимаете? Ладно, я уложу его на тележку и подвезу к санитарной машине.
У выхода из морга их поджидал капитан Солодовник, начальник другого отделения, временно откомандированный в управление охраны посольств.
– Ну что! Пришли полюбоваться результатами своих допросов, товарищ Солодовник? – шутливо поприветствовал его Чантурия.
– А я только что собирался спросить вас об этом же.
– Да нет, я переправляю неопознанный труп.
– Неопознанный? А кто распорядился его переправить?
– Мы от него избавляемся. Приказ полковника Соколова. Вы же знаете, только офицер, который не смог опознать труп, может разрешить сплавить его. Разве вы не знали?
– Я помню инструкцию, не беспокойтесь.
– Не сомневаюсь, что помните.
Солодовник помнил наизусть все инструкции и распоряжения, которые когда-либо издавались, а заодно и многие, так и не вступившие в силу.
– Ну и как ваши остроглазые сослуживцы переносят эту зиму? Наблюдали ли вы паническое бегство дипломатов? Подслушали ли любопытные разговоры?
Охрана посольств не относилась к романтической или требующей особых усилий службе.
– Как оказалось, – начал рассказывать Солодовник, – мы охраняем безопасность Родины от любопытных взоров иностранных шпионов, действующих под личиной дипломатов, которые шуруют, как того пожелают, и притом нас не спрашивают. Любопытные разговоры? Не заинтересует ли вас случай, когда иностранный посол никак не может разыскать своего начальника разведки?
– Я этому не удивлюсь. Некоторые послы не могут отыскать без карты даже дорогу в туалет.
Послышался стук и скрежет тележки, которую выталкивал из двери смотритель. На одном колесе тележки скрипел и дребезжал подшипник, она все время заваливалась на один бок, как бы пытаясь пробиться и удрать сквозь стену. Подшипник стучал и стучал, а тележка скрипела и скрипела, пока катилась вдоль стены: вомп, вомп, вомп…
– Не разрешите ли взглянуть на эту неопознанную убитую личность? – спросил Солодовник.
«Ему интересно, – подумал Чантурия, – по какому праву человека убили без разрешения».
Солодовник откинул покрывало и замер от изумления.
– Он! – резко повернувшись к Чантурия, он ошеломленно выговорил: – Как… как он попал сюда?
– Вы что, знаете его? – насторожился Чантурия.
– Конечно же, знаю! Да разве я не видел его почти ежедневно в течение полутора лет в американском посольстве?
– В американском посольстве? – Чантурия ощутил, как его тело, омываемое горячей грузинской кровью, охватывает ледяной холод.
– Конечно же, в американском посольстве. Это же Хатчинс – резидент ЦРУ!
– 10 —
Пятница, 20 января 1989 года,
9 часов утра,
Посольство Соединенных Штатов
Ровно в 9.00 около здания посольства Соединенных Штатов на улице Чайковского остановилась черная «Волга». Все еще светящиеся уличные фонари с трудом рассеивали утреннюю темноту – сквозь сыплющий снег они едва освещали фигуры двух милиционеров у входа в посольство. Официально они находились здесь для охраны здания, на самом же деле должны были не пускать в посольство советских граждан, пытавшихся туда прорваться.
Из задней двери машины вышел человек в плотном темном пальто и меховой шапке. По шапке специалист мог бы определить служебное положение этого человека. Она была сшита из меха выдры, но не целиком, а только оторочена. Когда в мороз уши шапки опускались, то можно было видеть, что основная ее часть изготовлена из замши. Таким образом, шапка как бы свидетельствовала, что ее владелец ценит дорогие вещи и хотел бы их иметь, но пока не может позволить себе такую роскошь. Настанет день, и он будет носить шапку целиком из выдры.
Обладатель выдровой шапки подошел к милиционерам и показал удостоверение. Хотя он и не был в форме, милицейский офицер отдал ему честь. Затем человек прошел в здание посольства, подошел к американским охранникам из корпуса морской пехоты и передал им конверт. Потом четко повернулся и зашагал к поджидавшему автомобилю. Милиционеры снова козырнули ему вслед.
– Ну, что нового? – поинтересовался посол. Он не отрывал глаз от стола, знакомясь с телеграммами из Вашингтона, поступившими ночью.
– Новости очень плохие, – ответил Таглиа. Посол поднял глаза:
– Неужто хуже того, что собираются сделать эти дуроломы из конгресса?
– Может, и хуже.
Таглиа передал послу официальный документ. В верхней части листа бумаги выпуклыми буквами написано по-русски: «Министерство иностранных дел Союза Советских Социалистических Республик».
Посол медленно прочел текст, затем перечитал еще раз.
– Вот так дела! Меня стоит отправить к черту на рога, – сказал он и снова углубился в текст. – Что вам известно сверх того, что здесь написано?
– Ничего, сэр.
– Так-так. Они пишут очень сжато. Отправляйтесь к ним и разузнайте все поподробнее. Возьмите с собой кого-нибудь.
– Может, заместителя Хатча?
– Ни в коем случае. Для этого шпион не годится. Ради чего ему светиться и давать им шанс опознать еще одного человека из ЦРУ? Возьмите Мартина. Он же приятель Хатчинса.
Он опять взглянул на текст и стал читать вслух:
– С сожалением сообщаем Вам… еще бы не сожалеть… сожалеем, что лицо, непредумышленно убитое… непредумышленно убитое – скажут же… опознано как сотрудник Вашего посольства, атташе по вопросам сельского хозяйства господин Чарльз Хатчинс. Просим Вас подтвердить… так, так… личность… так… обстоятельства этого дела расследуются… мы, конечно же, проинформируем Вас… Что это значит, Ролли? Неужто они думают, что мы залезем на эту телегу, полную дерьма? Отправляйтесь туда и, как только вернетесь, сразу же ко мне. Слышите?
Заместитель посла Ролли Таглиа был итальянским техасцем – итальянцем по происхождению, а техасцем по случаю, как он любил говорить, по тому случаю, что его отец, житель Филадельфии, служил во время войны на флоте. Однажды он оказался в увольнении на берегу в Галвестоне и повстречал там техасскую красавицу, которая вовсе не горела желанием поселиться в местах, где выпадает снег. Поэтому Ролли родился и вырос на берегах Мексиканского залива. Своим назначением в Москву он не был обязан земляку-послу. Ему исполнилось сорок пять, а из них двадцать лет он находился на дипломатической службе и получил назначение в Москву задолго до приезда нынешнего посла – хотя оба и любили повторять, что техасец техасцу вреда не сделает.
Ролли прекрасно знал итальянский язык, но не перенял ни слова от своего отца, который и без того намучился, познавая техасский говор, чтобы разговаривать с женой, не знавшей итальянского и не желавшей его знать.
Ролли основательно изучил итальянский самым легким способом – в постели с итальянкой, когда выходил в увольнение на берег в Неаполе, где прослужил на флоте всю вьетнамскую войну. Тепло Средиземноморья так пришлось ему по душе, что, демобилизовавшись, он поступил на службу в госдепартамент, который быстренько дал ему первое назначение в посольство в Москве вместо теплых краев. Он выучил русский язык – хотя, к его сожалению, и не в такой приятной обстановке, в какой познавал итальянский. После учебы на курсах госдепартамента он еще два года проработал в том же посольстве под неустанной опекой чопорной рыжеволосой женщины, гораздо старше его. Она была родом из Толедо, штат Огайо, а в посольстве работала секретаршей у торгового атташе. Она испытывала непреодолимое предубеждение к итальянцам, которое, применительно к их отношениям, было совершенно необоснованным. Вследствие этого он все еще не завязал близкого знакомства с москвичками, что, безусловно, помогло бы ему совершенствоваться в языке. С другой стороны, он достаточно хорошо знал и русский язык, и самих русских, чтобы считать, будто понимает весь тот треп, который, как он думал, слышит от заместителя министра иностранных дел СССР.
– Примите, пожалуйста, соболезнования нашего правительства в связи с трагическим инцидентом, – произнес заместитель министра иностранных дел.
Хотя замминистра не держал перед собой шпаргалки, он выражал соболезнование заученно, как будто читал его с листа.
– Для вас это, должно быть, тяжкий удар, – продолжал он, – Но и для нас тоже. Мы очень сожалеем, что случаются подобные инциденты, хотя, конечно же, они не характерны для нашего общества. Мы сожалеем и о том, что в инцидент вовлечены иностранные граждане. Заверяю вас, что наши государственные органы предпринимают все усилия к тому, чтобы преступники предстали перед правосудием. У нас есть предварительные сообщения из МВД и КГБ, с которыми мы вас ознакомим. Мы, конечно же, хотели бы, чтобы вы произвели опознание тела, хотя у нас и нет причин сомневаться в его личности: милиция подтвердила, что убитый – ваш атташе по сельскохозяйственным вопросам. Кроме того, нужно решить вопрос о перевозке тела, что будет сделано, конечно, самым удобным для вас образом.
– А в каком состоянии тело? – уточнил Таглиа.
– Причиной смерти стала ножевая рана, поразившая сердце. Другими словами, убитый не был изуродован при нападении.
– В таком случае мы можем полагать, что на теле нет других ран или порезов?
– Мне сообщили лишь, что при нападении убитый не получил больше тяжелых ран.
– Тяжелых не получил, кроме смертельной.
– Да, так оно и есть.
Заместитель министра иностранных дел получил указание быть предельно вежливым и проявлять сочувствие, и он не собирался отступать от указаний. К тому же лично ему был до лампочки сарказм в голосе заместителя посла.
– Нам будет весьма интересно ознакомиться с содержанием докладов ваших следователей, – заявил Таглиа. – И, конечно же, мы хотели бы, чтобы нас держали в курсе ведущегося следствия.
– Да-да, конечно.
– Хотелось бы знать, – обратился к замминистра Мартин, – не можем ли мы предложить следствию свою помощь?
Таглиа метнул на Мартина удивленный взгляд: тот не уполномочен был выступать. Мартин и сам удивился – он толком не понял, зачем вылез со своим предложением. В посольстве на инструктаже не учили, что и как говорить в МИДе, но вместе с тем и не предупредили, чтобы помалкивал. Случилось то, от чего его предостерегали в первую очередь, направляя на работу в Москву, – что нельзя сначала что-то ляпнуть, а уже потом думать о последствиях.
9 часов утра,
Посольство Соединенных Штатов
Ровно в 9.00 около здания посольства Соединенных Штатов на улице Чайковского остановилась черная «Волга». Все еще светящиеся уличные фонари с трудом рассеивали утреннюю темноту – сквозь сыплющий снег они едва освещали фигуры двух милиционеров у входа в посольство. Официально они находились здесь для охраны здания, на самом же деле должны были не пускать в посольство советских граждан, пытавшихся туда прорваться.
Из задней двери машины вышел человек в плотном темном пальто и меховой шапке. По шапке специалист мог бы определить служебное положение этого человека. Она была сшита из меха выдры, но не целиком, а только оторочена. Когда в мороз уши шапки опускались, то можно было видеть, что основная ее часть изготовлена из замши. Таким образом, шапка как бы свидетельствовала, что ее владелец ценит дорогие вещи и хотел бы их иметь, но пока не может позволить себе такую роскошь. Настанет день, и он будет носить шапку целиком из выдры.
Обладатель выдровой шапки подошел к милиционерам и показал удостоверение. Хотя он и не был в форме, милицейский офицер отдал ему честь. Затем человек прошел в здание посольства, подошел к американским охранникам из корпуса морской пехоты и передал им конверт. Потом четко повернулся и зашагал к поджидавшему автомобилю. Милиционеры снова козырнули ему вслед.
– Ну, что нового? – поинтересовался посол. Он не отрывал глаз от стола, знакомясь с телеграммами из Вашингтона, поступившими ночью.
– Новости очень плохие, – ответил Таглиа. Посол поднял глаза:
– Неужто хуже того, что собираются сделать эти дуроломы из конгресса?
– Может, и хуже.
Таглиа передал послу официальный документ. В верхней части листа бумаги выпуклыми буквами написано по-русски: «Министерство иностранных дел Союза Советских Социалистических Республик».
Посол медленно прочел текст, затем перечитал еще раз.
– Вот так дела! Меня стоит отправить к черту на рога, – сказал он и снова углубился в текст. – Что вам известно сверх того, что здесь написано?
– Ничего, сэр.
– Так-так. Они пишут очень сжато. Отправляйтесь к ним и разузнайте все поподробнее. Возьмите с собой кого-нибудь.
– Может, заместителя Хатча?
– Ни в коем случае. Для этого шпион не годится. Ради чего ему светиться и давать им шанс опознать еще одного человека из ЦРУ? Возьмите Мартина. Он же приятель Хатчинса.
Он опять взглянул на текст и стал читать вслух:
– С сожалением сообщаем Вам… еще бы не сожалеть… сожалеем, что лицо, непредумышленно убитое… непредумышленно убитое – скажут же… опознано как сотрудник Вашего посольства, атташе по вопросам сельского хозяйства господин Чарльз Хатчинс. Просим Вас подтвердить… так, так… личность… так… обстоятельства этого дела расследуются… мы, конечно же, проинформируем Вас… Что это значит, Ролли? Неужто они думают, что мы залезем на эту телегу, полную дерьма? Отправляйтесь туда и, как только вернетесь, сразу же ко мне. Слышите?
Заместитель посла Ролли Таглиа был итальянским техасцем – итальянцем по происхождению, а техасцем по случаю, как он любил говорить, по тому случаю, что его отец, житель Филадельфии, служил во время войны на флоте. Однажды он оказался в увольнении на берегу в Галвестоне и повстречал там техасскую красавицу, которая вовсе не горела желанием поселиться в местах, где выпадает снег. Поэтому Ролли родился и вырос на берегах Мексиканского залива. Своим назначением в Москву он не был обязан земляку-послу. Ему исполнилось сорок пять, а из них двадцать лет он находился на дипломатической службе и получил назначение в Москву задолго до приезда нынешнего посла – хотя оба и любили повторять, что техасец техасцу вреда не сделает.
Ролли прекрасно знал итальянский язык, но не перенял ни слова от своего отца, который и без того намучился, познавая техасский говор, чтобы разговаривать с женой, не знавшей итальянского и не желавшей его знать.
Ролли основательно изучил итальянский самым легким способом – в постели с итальянкой, когда выходил в увольнение на берег в Неаполе, где прослужил на флоте всю вьетнамскую войну. Тепло Средиземноморья так пришлось ему по душе, что, демобилизовавшись, он поступил на службу в госдепартамент, который быстренько дал ему первое назначение в посольство в Москве вместо теплых краев. Он выучил русский язык – хотя, к его сожалению, и не в такой приятной обстановке, в какой познавал итальянский. После учебы на курсах госдепартамента он еще два года проработал в том же посольстве под неустанной опекой чопорной рыжеволосой женщины, гораздо старше его. Она была родом из Толедо, штат Огайо, а в посольстве работала секретаршей у торгового атташе. Она испытывала непреодолимое предубеждение к итальянцам, которое, применительно к их отношениям, было совершенно необоснованным. Вследствие этого он все еще не завязал близкого знакомства с москвичками, что, безусловно, помогло бы ему совершенствоваться в языке. С другой стороны, он достаточно хорошо знал и русский язык, и самих русских, чтобы считать, будто понимает весь тот треп, который, как он думал, слышит от заместителя министра иностранных дел СССР.
– Примите, пожалуйста, соболезнования нашего правительства в связи с трагическим инцидентом, – произнес заместитель министра иностранных дел.
Хотя замминистра не держал перед собой шпаргалки, он выражал соболезнование заученно, как будто читал его с листа.
– Для вас это, должно быть, тяжкий удар, – продолжал он, – Но и для нас тоже. Мы очень сожалеем, что случаются подобные инциденты, хотя, конечно же, они не характерны для нашего общества. Мы сожалеем и о том, что в инцидент вовлечены иностранные граждане. Заверяю вас, что наши государственные органы предпринимают все усилия к тому, чтобы преступники предстали перед правосудием. У нас есть предварительные сообщения из МВД и КГБ, с которыми мы вас ознакомим. Мы, конечно же, хотели бы, чтобы вы произвели опознание тела, хотя у нас и нет причин сомневаться в его личности: милиция подтвердила, что убитый – ваш атташе по сельскохозяйственным вопросам. Кроме того, нужно решить вопрос о перевозке тела, что будет сделано, конечно, самым удобным для вас образом.
– А в каком состоянии тело? – уточнил Таглиа.
– Причиной смерти стала ножевая рана, поразившая сердце. Другими словами, убитый не был изуродован при нападении.
– В таком случае мы можем полагать, что на теле нет других ран или порезов?
– Мне сообщили лишь, что при нападении убитый не получил больше тяжелых ран.
– Тяжелых не получил, кроме смертельной.
– Да, так оно и есть.
Заместитель министра иностранных дел получил указание быть предельно вежливым и проявлять сочувствие, и он не собирался отступать от указаний. К тому же лично ему был до лампочки сарказм в голосе заместителя посла.
– Нам будет весьма интересно ознакомиться с содержанием докладов ваших следователей, – заявил Таглиа. – И, конечно же, мы хотели бы, чтобы нас держали в курсе ведущегося следствия.
– Да-да, конечно.
– Хотелось бы знать, – обратился к замминистра Мартин, – не можем ли мы предложить следствию свою помощь?
Таглиа метнул на Мартина удивленный взгляд: тот не уполномочен был выступать. Мартин и сам удивился – он толком не понял, зачем вылез со своим предложением. В посольстве на инструктаже не учили, что и как говорить в МИДе, но вместе с тем и не предупредили, чтобы помалкивал. Случилось то, от чего его предостерегали в первую очередь, направляя на работу в Москву, – что нельзя сначала что-то ляпнуть, а уже потом думать о последствиях.